– Я испугалась, – призналась неловко Алейтис. – И устала.
Она прямо села, раскинув ноги, чтобы поддержать вес живота.
– Я думала, что это приснилось мне. Но я ошиблась. – Она устало посмотрела на Кхатеят. – Это у меня уже выходит в привычку – ошибки…
Старшая женщина нежно коснулась головы Алейтис.
– Ты еще молода, – произнесла она тихо. – Очень молода.
Алейтис коснулась ее руки:
– А я… – она сглотнула. – А я когда-нибудь стану старше? Что будет со мной?
Кхатеят успокаивающе стала гладить ее по плечу. Улыбнулась. Зубы ее блестели в свете лун.
– Ты в безопасности, пока мы не достигли гор. До тех пор Р'ненаваталава будет защищать тебя.
– Но… а Миаво?
– Ракат была ущербна. Теперь мы предупреждены. И больше он не найдет уязвимого места…
Она вздохнула.
– …будь осторожна, девочка. Держись подальше от людей.
Женщина помолчала.
– Лейта?
– Да?
– Я к тебе благоволю, ты знаешь.
– Я…
– Да, да, можешь не отвечать. – Глаза Кхатеят были устремлены к далеким горам. – Как много у меня ответственности… Первое – это мой народ. Так должно быть, Лента. Я мало чем могу сейчас помочь тебе…
– Я понимаю…
После минутной болезненно напряженной паузы Кхатеят резко сказала:
– Сегодня ночью не ходи на Несвейм'вет!
Алейтис быстро подняла голову.
– Погребальный костер?
– Для Ракат.
– Но она не мертва!
Кхатеят смотрела вдаль, за реку, и лицо ее было тихо и печально.
– Сознание ее умерло. Мы дадим ей напиться ме'твата, а потом, поскольку она одна из нас, мы отдадим ее Несвейм'вет, а тело вернем земле и воздуху и Р'ненаваталаве, чтобы дух ее был свободен.
Она наклонилась и ласково погладила волосы Алейтис.
– Сделай то, что я тебя прошу. Сделай это ради моих людей, Лейта. Они не должны видеть тебя сегодня вечером. – Она тяжело поднялась.
– Подожди.
– Что такое? – нетерпение усилило резкость в голосе Кхатеят.
– Свяжи меня.
– Что?!
– Свяжи меня, пожалуйста, – Алейтис неуклюже и неловко поднялась на ноги. – Если вдруг диадема снова станет мною управлять… понимаешь теперь?
Кхатеят коротко кивнула.
– Подожди меня здесь…
Она принялась карабкаться вверх по берегу, ссутулившись, словно на плечи ее давило тяжелое коромысло с полными водой ведрами. Алейтис отвернулась к реке, осторожно опустилась на траву. Она смотрела на воду и ждала.
Кхатеят вернулась с короткими кожаными веревками. Концы их покачивались в такт ее тяжелым шагам.
9
Промежуток между схватками становился все меньше. Алейтис вцепилась в руку Кхатеят – ее терзали боль и страх.
– Кхатия… – простонала она. – Мама.
– Ну, ну, девочка, все хорошо, не волнуйся…
Голос Кхатеят пробивался сквозь туман боли, умащивая дух Алейтис, словно целительное масло. Старшая женщина сжала руку Алейтис и откинула с ее лица волосы.
Лицо Алейтис покрылось горошинами пота, она тяжело дышала, стонала. Низкий изогнутый потолок чона, казалось, давил на нее, дыхание застревало в горле, в голове пульсировала боль. Она дернулась, зашевелилась, попробовала сесть, но ласковые сильные руки не дали сделать этого, заставив лежать.
– Кхатеят, – простонала она. – Не здесь. Пожалуйста, не здесь. – Она оттолкнула руку, перекатилась на живот. – Помогите мне.
– Времени уже нет! – Кхатеят предостерегающе коснулась ее плеча.
– Помогите мне, – настойчиво повторила Алейтис, потом застонала – новая схватка болью пронзила ее тело. – Я хочу… возле реки, прошу тебя, Кхатеят! – Она замотала головой, вся в горошинах пота. – Мне нужно, чтобы это было у реки!!!
Кхатеят несколько секунд внимательно смотрела на нее. Потом кивнула. Р'прат и Н'фрат взяли Алейтис под руки и помогли выбраться из палатки. Остальные женщины свернули родильные кожаные подстилки, пошли следом. Кхатеят с неодобрением качала головой. Она вела Кхепрат за руку.
Было раннее утро. Хорли поднимал свой край над горой, как рубиновый обруч мира. Красно-чернильная каллиграфия теней разрисовала песок у линии деревьев вдоль волы. Река текла, весело танцуя, вниз по склону, прозрачная и холодная, зелено-голубовато-синяя, с низким музыкальным шумом-ревом, который для напряженных нервов Алейтис казался слаще меда.
На травянистом ровном пятачке они расстелили родильные кожи, в теплом густом утреннем свете. Две младшие Шемквия помогли ей лечь. Боль схваток теперь сжимала свои клещи почти без перерыва. Она вытянулась, позволив сознанию своему выплыть на простор, слиться с воздухом и водой, с небом и землей. Внезапно боль стала силой, бьющей из костей и крови самого Ядугара.
Громкий крик прорезал тихие утренние шумы. Алейтис лежала, чувствуя слабость и пустоту, словно выжатая. Кхатеят, ласково улыбаясь, наклонилась над ней.
– У тебя сын, дорогая. – Раздался еще один требовательный крик. – Сильный и голодный мальчишка!
10
Фургоны с трудом, неуклюже, поднимались вверх по склону и, грохоча по наезженным колеям дороги, въезжали в широкую, с крутыми склонами, долину. Сидевшая рядом с Кхатеят Алейтис развязала тесемки у горла, открыла грудь и приблизила сосок к ротику Шарла.
– Это здесь вы пережидаете зиму? – Она посмотрела вокруг. Голая туманная долина. – А что едят здесь нд'рве?
Кхатеят некоторое время молчала, все ее внимание было обращено на управление фургоном – она преодолевала как раз трудный S-образный петляющий спуск. Оказавшись в безопасном месте, она расслабилась.
– Мы режем всех, оставляя только на развод. – Она показала на ровную каменную площадку, где дымились горячие подземные ключи. – Вон там у нас будет скотобойня. – Она кивнула на монолит-обрыв, уходивший вверх, в облако тумана.
– А вот там…
Она замолчала. Алейтис не рискнула задать вопрос. Наконец Кхатеят как ни в чем ни бывало продолжала:
– Трава здесь густая, сочная, подземное тепло будет помогать нам в самую суровую погоду. Это очень хорошее место. Нам несколько раз приходилось драться за него.
– Драться?
– Какой-нибудь клан становится иногда слишком завистливым или зима выпадает слишком суровая; в местах хуже защищенных становится трудно выжить, и вот тогда они приходят сюда, чтобы оружием и магией выгнать отсюда нас…
Она нахмурилась.
– Теперь мы слабее на одного. Вдруг и эта зима будет трудной…
– Это я виновата.
– Нет, не ты. А жадность Кхем-ско.
Тишина, повисшая между ними, продолжалась до тех пор, пока херрет не выкатился на дно долины. Потом Кхатеят вздохнула:
– Когда мы расположимся лагерем, Алейтис, трудно сказать, на что хватит ума у Миаво.
– Зачем я ему? Я не собираюсь оставаться у вас надолго, не говоря уже о том, чтобы остаться на всю жизнь. Мне необходимо как можно скорее добраться до одного места. Называется оно Баве Несвет.
– Да? – Кхатеят бросила на нее удивленный взгляд. – Я знаю это место. – Она двинулась вперед, пробираясь между валунами к обрыву. – Это плохое место, нехорошее. Зачем тебе туда?
– Я, к счастью, буду там недолго. – Шарл перестал сосать и начал мягкими ручонками теребить грудь. Алейтис тут же переложила его к другой груди. – Маленький ненасытный гурб, – счастливо пробормотала она.
– Ненадолго, – повторила она, повернувшись опять к Кхатеят. – Я пошлю сигнал о помощи, за пределы планеты. Ты могла бы начертить мне схему, по которой я найду это место?
– Да. – Кхатеят поджала губы. – Забери с собой раба.
– Хай! – воскликнула Алейтис, удивленно уставясь на старую женщину.
– Пока Миаво не использовал его, – Кхатеят крикнула, направляя херрет во внутреннюю часть долины через узкий проход под обрывом.
– Он подбивает Шанат на бунт, используя ее привязанность к Ракат. Это все очень плохо. – Кхатеят покачала головой.
– Но вы же сильнее его! Вчетвером вы сильнее. Почему вы смотрите сквозь пальцы на его пакости?
– Он нужен нам в полной силе. Он – мужская доля нашего искусства. Мужское и женское начало составляют целое. Если нарушить равновесие…
Алейтис отняла ребенка от груди и завязала тунику. Она протянула руку, расправила полотно, уложила Шарла и похлопала его по животику. Потом только опять обратилась к Кхатеят:
– Но для того чтобы взять его с собой, я должна быть уверена, что вы снимите с его ног цепи.
– Хорошо. И еще дадим вам еды и сесматов. – Она рассмеялась. – Мой тебе совет, девочка, держись подальше от людских глаз. Положись на меня. Я устрою твой побег.
11
Ребенок раскрыл беззубый рот в жизнерадостной усмешке и протянул вверх пухлые ручонки, пытаясь поймать ими качающиеся над ним косички Алейтис. Она засмеялась, повернула голову вправо, чтобы щекочущие кончики косиц щекотали маленькому сыну нос.
– Хай, малыш! – прошептала она.
Она пощекотала ему животик, и малыш принялся колотить воздух ножками, смеясь каждым мускулом своего маленького налитого активностью тела:
– Ахай, малыш! Ахай, Шарл, мой маленький грезитель, мой Вайд-сын!
Спеленатый Шарл лежал у нее на коленях. Она подхватила сына и принялась качать, тихо напевая.
В туманной горячей долине, внизу были уже почти заполнены деревянные рамы для сушки мяса и шкур. Скотобойня была скрыта выступом скалы и невидима отсюда, но заблудившиеся порывы ветра доносили запах крови, бежавшей внизу ведрами, реками – половина стада была уже зарезана. Клан готовился к зиме.
Она посмотрела вниз в долину и содрогнулась. Хорошо что она посторонняя, чужая, которой не позволено прикасаться к мясу. Ведра с горячей кровью женщины относили к специальным кострам – там готовили кровяную колбасу. Мужчины, срезали с костей мясо, рассекая его на длинные полоски. Они были до локтей покрыты сладко пахнущей липкой кровью. Женщины, не занятые приготовлением колбас, посыпали это мясо специальными сушеными травами и только после этого развешивали его на коптильных рамах, где дым и солнце делали свое дело, превращая мясо в каменно-твердые полоски.
Алейтис, сидевшая над дымом и вонью, там, где воздух был свежим, прислонилась спиной к граниту скалы, которая уходила вверх метров на тридцать. Эта скала была частью массивного обрыва. Девушка развязала тесемки головной повязки, чтобы ветерок мог охладить голову и волосы и шею. Она втянула носом свежий ветер и едва заметно удовлетворенно кивнула головой.
Малыш явно не собирался успокаиваться. Она ощущала его как небольшое, но горячее пятно активности. Тогда она переложила его с колен на спальный матрасик в нише, затененной занавеской. Ребенок почмокал губами, вздохнул и погрузился в глубокий сон. Она ласково тронула его ментальной рукой, потом расслабилась и, закрыв глаза, снова откинулась на гранит скалы.
Прислонившись головой к камню, она задумчиво наблюдала, как опускаются за горизонт два солнца. Кольца водородного обмена между ними к зиме явно стали толще – или так казалось из этой части мира?
– Почти ночь… – лениво сказала она и непроизвольно дотронулась до теплой земли. – Мне почему-то жаль покидать тебя, матушка-земля. – Ответное тепло растеклось в теле. Глаза закрылись, и она погрузилась в приятную дремоту.
Сон ее прервал смешок. Она открыла глаза и потянулась. Потерла занемевшую шею и посмотрела вокруг. На узкой тропке стояла Кхатеят.
– Ахай! Ну и парочка – спите себе, пока весь мир трудится! – Кхатеят присела на небольшой валун, улыбнулась ей.
– Ты меня напугала. – Алейтис, с полуопущенными веками, улыбнулась в ответ. – Я не ожидала, что здесь кто-то появится. – Закряхтев, она поднялась и принялась растирать затекшие суставы. Потом посмотрела вниз, на далекие ряды коптилен, и удивленно повернулась к Кхатеят. – Они что, бросили работу? Почему?
Кхатеят с мрачным выражением лица следила за ней.
– Работа закончена, Лейта. Извини, я пропустила слишком много времени. Тебе нужно уходить отсюда и побыстрей. Следовало бы сделать это раньше, но я все еще на что-то надеялась…
Алейтис поднялась. Бросила наугад взгляд на солнце, она кивнула.
– Хорошо. Как только стемнеет, я тронусь в путь.
– Миаво был занят все это время. Но тебя он не позабыл. Я уже оседлала для тебя сесмата, и для раба тоже. Готова карта и еда и все, что нужно малышу, находится в седельных сумках. И карта Баве Несвет. А теперь, вперед! – Она тревожно посмотрела вниз, на дорогу.
– Не жди темноты!
– Кхатия…
– Нет, нет! – Она подпрыгнула и нервно заходила по тропе. – Я его как-нибудь отвлеку. Бери Шарла и беги. Или ты не сможешь убежать вообще.
Алейтис нагнулась, подняла сына.
– Спасибо, Кхатеят. Как мне тебя благодарить?..
– На это уже нет времени, Лейта. – Кхатеят подтолкнула ее дрожащими руками. – Иди, иди! – Слова, короткие, тревожные, вырвались как выстрелы. – Спеши. – Она подтолкнула Алейтис на тропинку, идущую вниз. – Беги… быстрее… – Рука ее серией коротких хлопков пробарабанила по талии Алейтис.
Из плывущих облаков тумана и дыма приглушенный, настойчивый стук барабанов донесся до них с другой стороны горы, словно кто-то постукивал пальцами. Кхатеят замерла, как камень.
– Слишком поздно, – печально произнесла она. – Слышишь?
– Да. Ну и что? Я слышу этот звук почти каждый день с тех пор, как оказалась вместе с вами.
– Это не просто барабаны, это Найал. – Примерно минуту она молчала, потом ее словно прорвало:
– Я не хочу чтобы мой народ пролил твою кровь.
– Мне и самой эта идея не слишком по душе, – сухо согласилась Алейтис.
– Найал… – Лицо Кхатеят сморщилось. – Ты скоро почувствуешь призыв. Да, нужно было бежать раньше… это моя вина. Прости меня, Алейтис, но я не предполагала, что это случится так скоро…
Она отвернулась, руки ее беспомощно опустились.
Алейтис поморщилась.
– Мама моя, надо беспокоиться совсем о другом. – Она коснулась своего виска длинными тонкими пальцами. Сквозь бой барабанов прозвучала мелодия. – Понимаешь? Диадема защищает себя. Она не даст меня убить!
Кхатеят нервно схватила широкий браслет на левом запястье.
– А, хем-хас! – простонала она.
Алейтис ласково провела ладонью по широкому печальному лицу старшей женщины.
– Я буду стараться победить приказы этой Найал! Я не хочу, чтобы умер кто-то из них, даже Миаво, если только он вам будет необходим зимой… – Она взглянула на мирно спавшего сына. – Но обещай мне…
– Что, девочка?
– Если я погибну, то ты возьмешь к себе Шарла и будешь любить его, так же как я. Хорошо?
Она прижала ребенка к груди, нежно погладила.
– Он должен жить так, чтобы его любили. Так должно быть! – прошептала она со страстью. – Хорошо? – Она смотрела в глаза Кхатеят. – Обещай мне… Ты же знаешь, как много он значит для меня. Я рассказывала тебе о своей жизни…
Кхатеят коротко кивнула.
– Не волнуйся об этом, девочка. Он станет моим сыном… если понадобится…
Медленный ритм барабанов начал пульсировать в крови Алейтис. Она беспокойно закачалась, переступая с ноги на ногу. Тихо застонав от боли, она протянула ребенка в готовые принять руки Кхатеят. С яростно сверкающими глазами она бросилась бежать вниз, потом заставила себя остановиться через несколько метров.
– Кхатеят, сесматы… Ставвер… Пусть они будут готовы… в случае, если… Хорошо?
Кхатеят кивнула, осторожно прижав ребенка к груди.
– Все будет наготове. Двое сесматов, с ними Ставвер. Вырвись, если сможешь. И не сдавайся, Лейта. Борись. Только пусть не будет крови.
Алейтис охнула, поблагодарила и, спотыкаясь, побежала вниз по тропе, быстрее и быстрее – ее притягивал пульс барабанов.
Ааб и Зеб постепенно подползали к своему апексу. Алейтис стояла, нетерпеливо ковыряя носком землю, в центре нарисованного круга. Напряженную тишину тревожил лишь редкий ритм барабанщика-тенора. Алейтис повернулась лицом к юноше-барабанщику, осторожно покачиваясь на носках. В круг света от костра величественно вошел Миаво, вызвав своим появлением смешок у Алейтис. Он был обнажен, не считая узкой повязки на бедрах. Тело его с ног до головы было разукрашено узором, похожим на змеиную кожу. Узор блестел и переливался в свете огня.
Холодным током по спине Алейтис пробежала воздействующая сила – она была так сильна, что ощущалась почти физически. Поза и помпа, с которыми держался Миаво, растаяли в огненном блеске той потрясающей силы, которая стояла за его спиной. Алейтис с вызовом смотрела на него.
Миаво остановился всего в шаге от линии, которую он сам начертил на влажной земле час назад. Он улыбнулся ей, с триумфом в глазах, потом медленно пошел вдоль линии, с губ тяжелыми кровавыми каплями срывались слова, вплетаясь в «тинк-тинк» ударов маленького барабана. Ритм ускорялся. Шаги Миаво тоже становились быстрее, переходя в безудержный топающий узор танца, призывавшего к себе темную, бурлящую силу, которой управлял Великий Кольчатый, или Мечениат.
Голос его вдруг стал выше, бормотание перешло в пронзительное пение, ритмическую кантилену. Руки его взметнулись, ладони раскрылись, потом сжались, словно хотели схватить пригоршню огня и лунного света. Кажется, это ему удалось. Алейтис показалось, что он начал сплетать их в сияющую огненную ленту. Почти забыв о грозящей ей опасности, завороженная, она следила за ним.
Светящаяся лента тянулась за Миаво, который продолжал, тяжело дыша и топая, танцевать по кругу вдоль начертанной им самим линии. Лента все чаще взлетала в воздух, становясь все длиннее и длиннее, красная с серебром… огонь и луна… серебряная и красная… Все длиннее и длиннее становились ее нити… вокруг… сплетаясь в круг… сплетаясь в светящуюся преграду вокруг Алейтис…
Боль пронзила ее мозг, знакомая тяжесть диадемы надавила на виски. Она содрогнулась, выйдя из полусна. Руки ее начали неметь, пальцы скрючились в подобие когтей. Когда она с трудом подняла руки, чтобы дотронуться до головы, онемевшие пальцы нащупали изгибы лепестков, тепло-холодных даже сквозь одеревенение. Мозг мучила боль. Ее снова отставляли прочь, в сторону от назревающей битвы… как и раньше… Она начала сопротивляться. Миаво, наверное, почувствовал это, так как на лице его возникла зловещая ухмылка. Теперь она боролась за контроль над собственным телом – пальцами, ногами, руками, мускулами. Но это напоминало бой с облаком тумана – бесполезное, болезненное при этом, занятие. Потом боль пронзила каждый нерв ее тела – ее пальцы коснулись линии круга.
Она почувствовала, как влияние диадемы уменьшается, отодвигается куда-то вверх и наружу, словно она, Алейтис, выползла, как змея, из своей старой кожи. Открыв глаза, она увидела, что стоит лицом к лицу с Миаво, который теперь пританцовывал на одном месте, словно лепесток трепещущего на ветру огня. Хвост огненной ленты, по кругу опоясывающей пространство, где была заключена Алейтис, коснулся ее плеча, оставив горящую болью линию. Она застонала в агонии от этого прикосновения.
Потом диадема снова выпустила облако подчиняющей энергии, и так стремительно это было на этот раз, что у Алейтис не оставалось времени на борьбу. Теперь она вновь была пленником внутри тюрьмы собственного черепа – ей оставалось сейчас только как бы выглядывать наружу сквозь отверстия для наблюдения, которые были когда-то ее собственными глазами. В ужасе увидела она, как руки ее поднялись, направленные прямо на Миаво. Она с ужасом чувствовала, как маслянистая сила начала литься сквозь ее тело, концентрируясь в ладонях. Она металась внутри своего черепа, как микхмикх в клетке, пытаясь вырваться из тюрьмы собственного тела. Но пути наружу не было.
Световая лента снопа хлестнула ее по плечу. В момент боли прикосновения ей удалось заставить руки опуститься. Напрягаясь, она отчаянно продышала:
– Кхем-ско… держись… от меня… если я коснусь… тебя… то не смогу… их удержать…
Песня Миаво прервалась, он вцепился в распадающую ленту света и уставился на Алейтис.
Она, спотыкаясь, шатаясь, делала шаг за шагом внутри круга – ее тонкие смуглые руки напряглись в усилии, котором она старалась их удержать под своим контролем. Она оказалась рядом с линией, резко отшатнулась, едва не упав, снова оказалась у линии, снова рванула свое тело назад… шаг… шаг… ноги, как палки… твердые, как дерево… руки, вытянутые вперед, как древки дротиков… кукла на проволоке, управляемая ненормальным кукольником. И снова пальцы ее, растопыренные, одеревеневшие, пересекли огненную линию круга.
Она раскрыла рот в беззвучном крике. Изогнулась, выгнулась, попыталась вырваться… отойти… шаг… еще шаг… ноги как палки… вперед… один шаг… рывок в сторону… вперед… дюйм за дюймом обжигающей боли. Она почувствовала, как сухожилия на шее отвердевают в каменные канаты.
Миаво отступал – его лицо было всего в нескольких дюймах от протянутых ладоней Алейтис, с заскорузлой от тяжелой работы, огрубевшей кожей – сплетенная из огня и лунного света лента-убийца безвольно свисала в его опустившихся руках, растворяясь искрами в воздухе.
Она напрягла все силы, умоляя взглядом. «Не могу ничего поделать! – безмолвно кричала она из своей тюрьмы-черепа. – Я не могу остановить их».
Миаво снова начал петь, медленно водя руками, рисуя в воздухе круги зеленого и фиолетового пламени.
Словно из пасти яростной зимней бури прилетел порыв ветра: десятки невидимых ледяных когтей впились в тело Алейтис, десятки тоненьких голосков дымом проникли в ее сознание. Когти острые, как иглы, все глубже впивались в ее сознание. Ветер завертел ее. Но вдруг когти разжались, а может быть, она просто выскользнула из их хватки – теперь руки ветра не могли ухватить ее тело. Но они принялись ее вертеть – так что слезы выступили из глаз.
Сквозь завывание демонического урагана, хриплые вопли Миаво донеслись до нее – и в этом не было ничего удивительного, так как они становились все громче и громче. Но тут снова зазвенела диадема. И чернота ночи озарилась янтарным свечением.
Пение Миаво стало еще громче, в завывании ветра слышалось бессильное ворчание. Алейтис сжалась внутри себя. Страх наполнил все ее сознание. Жуткие, хриплые, рвущие горло созвучия, придуманные не для человека, утонули в звоне мелодии диадемы. Усталость начала распространять свою отраву по телу Алейтис, но ветры не утихали, бросая ее в сложные пируэты.
Миаво тоже, казалось, устал, в голосе его послышалась тревога. Она почувствовала, как ледяные когти впиваются в руки и ноги, и на этот раз глубоко, не отпуская. Теперь они потащили ее вверх, по расширяющейся спирали, все выше и выше, пока костер не превратился в искорку на черном фоне ночной земли.
А ледяные руки уносили ее все дальше, пока она не оказалась на краю облака, словно в бесцветном и лишенном запаха дыме.
Ледяные руки растворились, и она, кувыркаясь, полетела вниз, на камни – это был уже естественный полет, и ветер, естественный ветер, вызванный ее падением сквозь воздух, отбросил с лица волосы. Она вдруг улыбнулась, припомнив, как была ястребом – когда? Кажется, сотни лет тому назад. Почувствовала некоторую печаль – конец ее приключениям был рядом.
Диадема зазвучала снова – одна-единственная, пронзительная нота, плывущая по воздуху как искра. Падение замедлилось, ноги опустились, теперь она падала ногами вниз, в нормальном вертикальном положении, все медленней и медленней, пока не коснулась камней, земли, осторожно, как сухой лист.
Из темноты вылетел камень, и ударил ее в плечо. Она охнула. Второй камень – мимо. Лишь на дюйм мимо головы. Дюжина глоток издала низкий звериный рык, полный угроз. Новые камни – это клан медвей постепенно смелел. Камень ударил в ногу. Снова в плечо.
В ней вспыхнуло желание выжить – драматического накала желание, которое помогло пережить все прошедшие месяцы. Это желание заставило ее броситься вслепую в темноту. Она споткнулась, упала, снова, вскочив, бросилась бежать, ноги ее то и дело попадали в ловушки невидимых препятствий, дыхание всхлипывало в ушах – каждый раз вой ее мучителей заставлял вскакивать на ноги и бежать прочь.
Потом впереди она услышала что-то иное – тихое ржание возбужденных сесматов. Она обогнула валун – они нависали как бледные силуэты, выбежала из тени деревьев и тут… Ставвер подхватил ее и прижал к себе.
– Лейта! – Кхатеят погладила ее плечо. – Вот. – Она протянула завернутый в кожу сверток. – Доброго пути и будь счастлива, дочь моя. – Она коснулась ее щеки. – Теперь ты – моя дочь!
Ставвер был уже верхом.
– Скорее карабкайся! – нетерпеливо напомнил он. – Нужно побыстрее убираться отсюда!
Алейтис кивнула и одним взмахом взлетела на свободное верховое животное, которое под уздцы держала Кхатеят.
– Вот, Лейта, одень это через плечо, – сказала старшая женщина. – Это специальная перевязь, предназначенная для ребенка. Теперь руки у тебя будут свободны.
Алейтис осторожно, чтобы не разбудить малыша, повесила перевязь через плечо.
– Спасибо, Кхатеят!
– Я объяснила Ставверу, как ехать…
Из-за деревьев донесся рев преследователей, и она поспешно закончила:
– Р'ненаваталава будет хранить тебя.
Ставвер нетерпеливо окрикнул ее, дернул поводья своего сесмата. Алейтис сжала колени, посылая своего скакуна вперед, потом, обернувшись, крикнула Кхатеят:
– Если бы ты была моей настоящей матерью…
Потом она ударила пятками в бока сесмата и помчалась в темноту вслед за Ставвером.
12
Ставвер пошевелил прутиком в костре.
– Еще один, наверное, – ворчливо сказал он.
– Ахи, наконец-то. – Алейтис потянулась и зевнула. – Для меня это был длинный путь. Как ты думаешь, долго придется ждать нам твоих друзей?
– Смотря кто ответит. – Он посмотрел на нее поверх пламени костра, немного хмурясь.