Страница:
Дар-Теен вздохнул и решительно шагнул в дрожащий круг света. Его не удивило то, что женщина оказалась одна среди степи – сумасбродные и свободолюбивые ийлуры частенько отправлялись путешествовать, а то и добывать себе славу «при помощи доброго меча и удачи». Все, чего он намеревался добиться, – это разрешения провести ночь у костра.
– Стой, где стоишь, – рассерженной кошкой прошипела ийлура, – кто ты такой и чего надо? Если чего задумал, то…
И она красноречиво взмахнула ножом, тем самым рассеивая последние сомнения Дар-Теена. Похоже, эта особа и впрямь была одной из тех, что бросали отчий дом, а порой и супруга, чтобы отыскать достаточно приключений на свою седалищную часть тела… Тяжелым ножом она орудовала весьма ловко.
Дар-Теен поднял руки, показывая пустые ладони.
– Не торопись с выводами, уважаемая ийлура. Я – всего лишь путник, иду через Ничейные степи на юг. Прошу дозволения скоротать ночь у огня. И, клянусь Молотом Фэнтара, в мыслях не было ничего дурного.
Он безо всякого интереса рассмотрел ийлуру: она была молода, темные волосы, неопределенного цвета заплетены в две толстые косы. Лицо с высокими скулами нельзя было назвать красивым или даже миловидным: строгий изгиб бровей, решительно сжатые губы. Пожалуй, единственным его украшением были глаза – огромные, чуть приподнятые к вискам, тени от ресниц ложатся черными стрелками…
– Ой ли? – Ийлура подозрительно оглядывала его с головы до пят. – Много вас таких шляется по Эртинойсу… Да ты, сдается мне, еще и с Северного Берега?
– Да, оттуда, – Дар-Теен опустил руки, – можно к огню присесть?
– И что же тебя погнало на юг от владыки Северного Берега? – хмуро поинтересовалась ийлура. – Наверняка не желание попутешествовать, это точно…
Он помолчал-помолчал, а затем спокойно сказал:
– Я убил жреца Фэнтара. Как думаешь, этого достаточно, чтобы убраться из города, где я раньше жил?
– Да ну. Заливаешь. – Ийлура усмехнулась и спрятала нож. – Ладно уж, шутник, присаживайся. Уж я-то знаю, как вы, северяне, трясетесь перед жрецами и большим молотком…
Дар-Теен подсел к огню, протянул к лохматым языкам пламени руки. Не удержался и съязвил в ответ:
– Можно подумать, что ты не трясешься перед его большим молотком. Он-то наш отец-покровитель, и мой, и твой. И сила битв… Если ты, конечно, знаешь, что это такое. Кто тебе даст ее, если не Фэнтар?
Он все пытался понять, какого цвета волосы у искательницы приключений; они искрились алым в свете костра и казались очень темными, но не черными, и не каштановыми…
«Утром увижу, – решил Дар-Теен, – да и какая, к Шейнире, разница?»
– Можно подумать, что ты не знаешь самых простых вещей, – передразнила ийлура, – или жрецы Северного Берега не говорят своей пастве о том, что далеко не каждому вообще дано призвать силу битв? И что Фэнтар отвечает далеко не всем и не всегда? А-а, видать, ты этого не знал!
Дар-Теен торопливо закрыл рот.
– А между тем это как дар – умение призывать силу, – нимало не смущаясь, продолжила ийлура, – и, заметь, не только Фэнтара… Если в тебе этот дар велик, то и призываемая сила велика и возвышает тебя над прочими. Если дара нет, то остается рассчитывать только на себя.
«Вот вам и искательница приключений». – Дар-Теен изо всех сил делал вид, что выслушивает давно известные и очевидные истины. Наверное, получалось плохо; то, что говорила эта ийлура, было новым, незнакомым и… как ни странно, опасным. Такие речи будили сомнения, а сомнения – это не что иное, как размышления, ведущие в темный лабиринт.
– А ты-то сама откуда? – наконец спросил он. – Не с Северного Берега, это точно… Где это вам такое рассказывают?
Ийлура усмехнулась, поправила косы на высокой груди.
– Из Гвенимара, северянин. У нас там все чуть по-другому, нежели у вас. – А потом, как бы между прочим, добавила: – Меня зовут Эристо.
– Эристо…
– Да, я понимаю, ты привык к двойным именам. Но в Гвенимаре, как я уже сказала, все чуть по-иному. Эристо – и все.
– А я – Дар-Теен, – выдохнул ийлур, – у меня все, как принято на севере.
– Оно и видно, – фыркнула Эристо, – ну да ладно. Ужинать будешь?
…Когда луна подползла к зениту, Дар-Теену казалось, что они знают друг друга уже много лет. И строгое лицо Эристо уже не производило впечатления, слишком грубого для женского; улыбка у ийлуры оказалась, на удивление, мягкой, глаза блестели, а щеки оживил приятный румянец.
– Так ты идешь на юг? – Она совершенно по-свойски хлопнула его по плечу. – Я тоже. Возвращаюсь в Гвенимар после путешествия в ваши земли. Скучно там у вас, в Гвенимаре куда как занятнее…
– Но тебе уже пора поворачивать на восток, – неуверенно проговорил Дар-Теен.
– Не-а, – Эристо мотнула головой, – ты просто не знаешь, как лучше идти. Я доберусь до окраины Диких земель и сверну там. Через два дня пути начинается тракт, и уж тогда я быстро доберусь до Гвенимара… А ночевать буду на постоялых дворах – знаешь, там кэльчу держат замечательные местечки, с добрым вином и мясом. Все приятнее, чем торчать всю ночь у огня.
Тут она порылась в дорожном мешке, вынула два черных матовых камня, каждый размером с кулак, и бросила их в костер. У Дар-Теена, который ничего подобного никогда не видел, глаза на лоб полезли – пламя вмиг охватило новую пищу, и начавший было угасать костер разгорелся с новой силой.
– В степи мало дров, – пояснила Эристо, – а наши мудрецы придумали вот такие вот занятные камешки. Один подожжешь – и полночи горит и не гаснет. Что это такое – не спрашивай, сама не знаю…
– Наверное, и правда в Гвенимаре много интересного, – пробормотал Дар-Теен, – может быть…
На языке вертелось: может быть, и мне туда податься? Но тут ийлур вспомнил про Лиэ-Нэсс, про Элхаджа, будь он трижды проклят…
– Может быть, и тебе стоит туда податься, – с улыбкой закончила Эристо, – я вижу, ты не похож на тех тугодумов-северян, с которыми я пересеклась в своем путешествии. Гвенимар и в самом деле занятное королевство. И синхи там живут спокойно – да-да, не смотри на меня так. Уж не знаю, за что вы их так ненавидите, ну да дело ваше.
Они отправились дальше вместе. Эристо объявила, что так и быть, составит компанию Дар-Теену до самых Диких земель, а там уж свернет на восток, как и собиралась. В утреннем свете ийлур наконец рассмотрел свою новую спутницу: волосы у нее были глубокого синего цвета. Дар-Теен таких никогда не видел, но отчего-то постеснялся спрашивать, не является ли столь замечательный цвет результатом каких-нибудь женских хитростей. Глаза же Эристо показались ийлуру парой драгоценных изумрудов – они были такими же чистыми, прозрачными и блестящими.
Порой у Дар-Теена возникало ощущение, что они знакомы вот уже Фэнтар ведает сколько лет. Но предчувствие, зародившееся под сердцем, ворочалось и не давало покоя: словно сам бог-покровитель нашептывал с высоты небесных чертогов о том, что Эристо далеко не случайно появилась на пути Дар-Теена.
Глава 13
– Стой, где стоишь, – рассерженной кошкой прошипела ийлура, – кто ты такой и чего надо? Если чего задумал, то…
И она красноречиво взмахнула ножом, тем самым рассеивая последние сомнения Дар-Теена. Похоже, эта особа и впрямь была одной из тех, что бросали отчий дом, а порой и супруга, чтобы отыскать достаточно приключений на свою седалищную часть тела… Тяжелым ножом она орудовала весьма ловко.
Дар-Теен поднял руки, показывая пустые ладони.
– Не торопись с выводами, уважаемая ийлура. Я – всего лишь путник, иду через Ничейные степи на юг. Прошу дозволения скоротать ночь у огня. И, клянусь Молотом Фэнтара, в мыслях не было ничего дурного.
Он безо всякого интереса рассмотрел ийлуру: она была молода, темные волосы, неопределенного цвета заплетены в две толстые косы. Лицо с высокими скулами нельзя было назвать красивым или даже миловидным: строгий изгиб бровей, решительно сжатые губы. Пожалуй, единственным его украшением были глаза – огромные, чуть приподнятые к вискам, тени от ресниц ложатся черными стрелками…
– Ой ли? – Ийлура подозрительно оглядывала его с головы до пят. – Много вас таких шляется по Эртинойсу… Да ты, сдается мне, еще и с Северного Берега?
– Да, оттуда, – Дар-Теен опустил руки, – можно к огню присесть?
– И что же тебя погнало на юг от владыки Северного Берега? – хмуро поинтересовалась ийлура. – Наверняка не желание попутешествовать, это точно…
Он помолчал-помолчал, а затем спокойно сказал:
– Я убил жреца Фэнтара. Как думаешь, этого достаточно, чтобы убраться из города, где я раньше жил?
– Да ну. Заливаешь. – Ийлура усмехнулась и спрятала нож. – Ладно уж, шутник, присаживайся. Уж я-то знаю, как вы, северяне, трясетесь перед жрецами и большим молотком…
Дар-Теен подсел к огню, протянул к лохматым языкам пламени руки. Не удержался и съязвил в ответ:
– Можно подумать, что ты не трясешься перед его большим молотком. Он-то наш отец-покровитель, и мой, и твой. И сила битв… Если ты, конечно, знаешь, что это такое. Кто тебе даст ее, если не Фэнтар?
Он все пытался понять, какого цвета волосы у искательницы приключений; они искрились алым в свете костра и казались очень темными, но не черными, и не каштановыми…
«Утром увижу, – решил Дар-Теен, – да и какая, к Шейнире, разница?»
– Можно подумать, что ты не знаешь самых простых вещей, – передразнила ийлура, – или жрецы Северного Берега не говорят своей пастве о том, что далеко не каждому вообще дано призвать силу битв? И что Фэнтар отвечает далеко не всем и не всегда? А-а, видать, ты этого не знал!
Дар-Теен торопливо закрыл рот.
– А между тем это как дар – умение призывать силу, – нимало не смущаясь, продолжила ийлура, – и, заметь, не только Фэнтара… Если в тебе этот дар велик, то и призываемая сила велика и возвышает тебя над прочими. Если дара нет, то остается рассчитывать только на себя.
«Вот вам и искательница приключений». – Дар-Теен изо всех сил делал вид, что выслушивает давно известные и очевидные истины. Наверное, получалось плохо; то, что говорила эта ийлура, было новым, незнакомым и… как ни странно, опасным. Такие речи будили сомнения, а сомнения – это не что иное, как размышления, ведущие в темный лабиринт.
– А ты-то сама откуда? – наконец спросил он. – Не с Северного Берега, это точно… Где это вам такое рассказывают?
Ийлура усмехнулась, поправила косы на высокой груди.
– Из Гвенимара, северянин. У нас там все чуть по-другому, нежели у вас. – А потом, как бы между прочим, добавила: – Меня зовут Эристо.
– Эристо…
– Да, я понимаю, ты привык к двойным именам. Но в Гвенимаре, как я уже сказала, все чуть по-иному. Эристо – и все.
– А я – Дар-Теен, – выдохнул ийлур, – у меня все, как принято на севере.
– Оно и видно, – фыркнула Эристо, – ну да ладно. Ужинать будешь?
…Когда луна подползла к зениту, Дар-Теену казалось, что они знают друг друга уже много лет. И строгое лицо Эристо уже не производило впечатления, слишком грубого для женского; улыбка у ийлуры оказалась, на удивление, мягкой, глаза блестели, а щеки оживил приятный румянец.
– Так ты идешь на юг? – Она совершенно по-свойски хлопнула его по плечу. – Я тоже. Возвращаюсь в Гвенимар после путешествия в ваши земли. Скучно там у вас, в Гвенимаре куда как занятнее…
– Но тебе уже пора поворачивать на восток, – неуверенно проговорил Дар-Теен.
– Не-а, – Эристо мотнула головой, – ты просто не знаешь, как лучше идти. Я доберусь до окраины Диких земель и сверну там. Через два дня пути начинается тракт, и уж тогда я быстро доберусь до Гвенимара… А ночевать буду на постоялых дворах – знаешь, там кэльчу держат замечательные местечки, с добрым вином и мясом. Все приятнее, чем торчать всю ночь у огня.
Тут она порылась в дорожном мешке, вынула два черных матовых камня, каждый размером с кулак, и бросила их в костер. У Дар-Теена, который ничего подобного никогда не видел, глаза на лоб полезли – пламя вмиг охватило новую пищу, и начавший было угасать костер разгорелся с новой силой.
– В степи мало дров, – пояснила Эристо, – а наши мудрецы придумали вот такие вот занятные камешки. Один подожжешь – и полночи горит и не гаснет. Что это такое – не спрашивай, сама не знаю…
– Наверное, и правда в Гвенимаре много интересного, – пробормотал Дар-Теен, – может быть…
На языке вертелось: может быть, и мне туда податься? Но тут ийлур вспомнил про Лиэ-Нэсс, про Элхаджа, будь он трижды проклят…
– Может быть, и тебе стоит туда податься, – с улыбкой закончила Эристо, – я вижу, ты не похож на тех тугодумов-северян, с которыми я пересеклась в своем путешествии. Гвенимар и в самом деле занятное королевство. И синхи там живут спокойно – да-да, не смотри на меня так. Уж не знаю, за что вы их так ненавидите, ну да дело ваше.
Они отправились дальше вместе. Эристо объявила, что так и быть, составит компанию Дар-Теену до самых Диких земель, а там уж свернет на восток, как и собиралась. В утреннем свете ийлур наконец рассмотрел свою новую спутницу: волосы у нее были глубокого синего цвета. Дар-Теен таких никогда не видел, но отчего-то постеснялся спрашивать, не является ли столь замечательный цвет результатом каких-нибудь женских хитростей. Глаза же Эристо показались ийлуру парой драгоценных изумрудов – они были такими же чистыми, прозрачными и блестящими.
Порой у Дар-Теена возникало ощущение, что они знакомы вот уже Фэнтар ведает сколько лет. Но предчувствие, зародившееся под сердцем, ворочалось и не давало покоя: словно сам бог-покровитель нашептывал с высоты небесных чертогов о том, что Эристо далеко не случайно появилась на пути Дар-Теена.
Глава 13
ГОРОД У КРОМКИ ДИКИХ ЗЕМЕЛЬ
– Чтоб ты сдохла, поганая тварь! – Элхадж в сердцах сплюнул на землю. Пальцы все еще сжимали обрывок поводьев, но щера уже и след простыл. Зеленая зверюга, видите ли, возомнила, что ей нечего делать с всадником, который не в состоянии ее прокормить. Возомнила – и, перекусив ночью поводья, была такова. Наверное, отправилась обратно в стойбище, а может быть, и к ближайшей стае щеров…
Впрочем, Элхаджу было наплевать, что там случится дальше с украденным у кочевников щером. Он неподвижно стоял, разглядывая потемневший ноздреватый снег под ногами, и пытался сообразить, что делать дальше.
– Какой идиот! – наконец вынес Элхадж себе вердикт и отшвырнул кожаный ремешок.
Мучительно было думать о том, что, соберись он вечером с силами и расседлай щера, все было бы иначе… А так – зеленокожая тварь соизволила удрать вместе с седлом, с притороченной к нему сумкой, где Элхадж держал остатки снеди, а заодно лук и стрелы. Остался, правда, большой нож, который Элхадж сунул за пояс; но много ли пропитания добудешь с ним посреди совершенно голой степи?
Синх вернулся к месту ночлега и уселся на кусок шкуры, которая вот уже несколько ночей служила ему постелью. Огня не разводил – и не из чего, и незачем; одинокий костерок слишком хорошо виден в темной степи. Мерз всю ночь, задремал только под утро, надеялся еще за два-три дня добраться до Диких земель… Элхадж поймал себя на том, что бессмысленно хихикает. Не было больше щера, не было больше еды – даже тех скудных запасов, которые он прихватил из стойбища кочевников. А это означало, что только чрезвычайное везение может довести его до Храма.
– Помоги мне, – по привычке прошептал синх. А потом только покачал головой: нет, Она не поможет. Мать синхов сама ждет помощи, сама закована в цепи…
И внезапно для себя самого Элхадж пожалел о том, что нет рядом Дар-Теена. Да и жив ли этот ийлур? В последнем Элхадж сильно сомневался.
«И что толку, что я сижу и раздумываю над тем, чего нет?» – Он решительно поднялся, свернул валиком шкуру и, водрузив ее на плечо, пошел вперед.
«Теперь мне уж точно не на кого рассчитывать, кроме как на самого себя, – продолжил синх свои размышления, бодро топча мокрый снег, – и я дойду до Диких земель, обязательно дойду».
И, чтобы разогнать застывшую тишину, сказал:
– Жаль только, что со мной нет семян золотых роз, которые нес этот сумасбродный ийлур. Я бы мог посадить их у Храма, чтобы цветы Шейниры вновь вернулись в Эртинойс. А уж когда вернется сама богиня…
Так он шел весь день, недолго передохнул, только когда солнце повисло в зените. Мурлыкал под нос простенькие мотивчики, чтобы заглушить голодное урчание желудка, и старался думать о том времени, когда Шейнира будет пребывать в Эртинойсе и все ее дети смогут воззвать к ней в молитве. Мечтал о том, что тогда он, Элхадж, станет во главе Храма, и Шейнире будут приноситься обильные жертвы, и народ синхов перестанет быть беззащитным, и каждый получит по заслугам.
А когда село солнце, Элхадж выбрал клочок земли, свободный от снега, разостлал шкуру и улегся на нее, подтянув колени к груди. Куртка с плеча Тхо-Ра кое-как согревала; ступни Элхадж прикрыл краем шкуры – и почувствовал себя почти уютно. Жаль только, голод давал о себе знать, но синх убедил себя, что это продлится недолго. Еще метхе Саон говорил, что чувство голода терзает только первые дни, потом оно уходит… Правда, вместе с ним уходят и силы.
«Значит, мне нужно добраться до Диких земель до того, как я упаду», – подумал Элхадж, зевая. А потом сон скомкал и небо, и холмы.
И снова он поднимался по малахитовым ступеням. Наверх, на самый верх главной башни Храма. Туда, где спрятался Отступник…
– Разве ты не понимаешь? – Кожа на лице старика морщилась, словно печеное яблоко. – Ожерелье Проклятых душ… Оно и без того слишком полно. Ты думаешь, что поступаешь правильно, но это не так. И сила в твоих руках – чем она куплена, если не кровью?
Слова опутывали сознание, липли паутиной к коже, и стоило немалых усилий стряхнуть, прогнать ощущение того, что старик прав.
– Ты предал всех синхов, старик, и уже только за это тебя следует убивать долго.
– Но синхи могли бы жить и без Шейниры, – пролепетал Отступник, – о, если бы ты мог понять! Если бы…
Он хотел сказать еще что-то, но уже не успел. Тщедушное, высушенное годами тело медленно осыпалось прахом и оседало на малахитовых плитах пола. Сперва руки, затем – плечи… И так до самой головы, которая осталась висеть в воздухе, словно кто-то невидимый придерживал ее.
– Не понимаешь, – беззвучно прошептали морщинистые губы, – не понимаешь.
И Отступник перестал существовать.
На следующий день Элхадж предпринял попытку раздобыть себе хоть какое-то пропитание. Вспоминая уроки метхе Саона, он разрыл снег, выкопал знакомые корешки и, очистив их от земли, съел. Желудок разочарованно булькнул, принимая в себя столь скудное подношение, и болезненно сжался, требуя продолжения. Следующая порция кореньев с первыми нежными листочками лишь еще больше раздразнила аппетит. Горчащие, жесткие, они ничуть не утоляли голод – только служили ехидным напоминанием о том, что бывает и обычная пища. Что-нибудь вроде наваристой каши с кусочками сала…
Элхадж поднялся, отряхнул руки и зашагал дальше, отгоняя призрак котелка с варящимся мясом.
«Корни суть пища мерзкая, – шепелявил старый метхе, но некоторое время не даст умереть с голоду».
– Я бы предпочел нечто более сытное, – вздохнул Элхадж, – хотя бы грибы…
Но в степи не было и грибов, а потому приходилось довольствоваться корешками.
Так Элхадж шел и шел, и ему казалось, что идет он довольно быстро, но на самом деле усталость брала свое. В итоге за весь день синх прошел куда меньше, чем за предыдущий; все повторялось – ведь точно так же он брел когда-то по заснеженному лесу, а затем, чуть позже, и за бодро вышагивающим Дар-Тееном. Хорошо еще, что зима уходила из Эртинойса да к дыханию весны примешивалось тепло неблизких пока что Диких земель.
А потом пришли волки. На самом деле не было ничего странного в том, что они появились; наоборот, удивляться следовало тому, что стая вышла на след одиноко бредущего синха только к концу второго дня путешествия. Элхадж выругался и ускорил шаг. Надрывный, тоскливый вой полнил серые сумерки, обволакивал, лишая всякой надежды.
– Что же ты молчишь? – Синх таращился в землю, словно мог увидеть подземелья Шейниры. – Ты же сама избрала меня? И неужели дашь теперь погибнуть?
Тишина в ответ. Только дыхание сбилось, закололо в боку, и идти стало труднее. Синх, хватая ртом холодный воздух, остановился. Сейчас… еще немного, и он сможет идти дальше, продираясь сквозь страх и всю безнадежность своего положения… Потому как волчья стая в степи – это верная смерть. Даже если щер не удрал бы в стойбище. Серые прожорливые твари никогда не оставляют след.
«Но если Шейнира избрала меня своим вестником в Эртинойсе, я же не могу погибнуть вот так?» – Элхадж обернулся, и тут же панический, животный ужас охватил его. На вершине ближайшего холма темнела одинокая фигура зверя.
«Или… все-таки могу?!!»
Не выдержав, Элхадж побежал. Задыхаясь и хрипя, ничего не слыша, кроме суматошного биения двух своих сердец.
«Бежишь? Ну-ну, – пропищал в сознании ехидный голосок, – ты только быстрее устанешь, быстрее свалишься – и тогда… О, тогда тебя будут рвать на части, растаскивая горячие, дымящиеся внутренности по снегу…»
– Где же ты, великая Мать?!! – выкрикнул синх. – Неужели ты не можешь мне помочь и сейчас? Ты ведь уже помогла один раз, но этого так мало!
Шейнира молчала.
Еще один быстрый взгляд назад, и синх с необычайной ясностью осознал, что бороться дальше нет смысла. По фиолетовому снегу лилась темная масса, и Элхаджу даже померещилось, что он различает алчно горящие глаза.
– Да будь же ты проклята! – выдохнул синх и остановился. Выдернул из-за пояса нож – единственное оружие, оставшееся после позорного бегства щера… И повернулся лицом к приближающимся волкам.
…Еще одна попытка воззвать к богине. Пустая, бесполезная. Острые когти страха, сжимающие сердца, – а вдруг Она нашла кого-нибудь другого, более подходящего для роли освободителя, и Элхадж стал попросту не нужен?
…Злость. На себя самого, на молчаливую богиню, покинувшую свой народ, на слепую Судьбу, без устали плетущую нить его, Элхаджа, жизни.
…Жалость к себе. И безмолвный вопль, который никогда и никто не услышит, кроме богов.
«Я не хочу умирать!»
Матерый волк – серый, мохнатый – весь сжимается, готовясь к прыжку. Легко отталкивается от земли, застывая на бесконечный последний миг в хрустальном воздухе. Элхадж поднимает нож, прекрасно понимая, что жалкая железка не спасет от зубов оголодавших хищников.
– Нет! – Горло выталкивает последний полукрик-полувздох, и…
Страшный, сминающий ребра удар в грудь, а затем – душный, терпкий запах зверя и что-то горячее на пальцах.
…Над ним было небо. Бархатно-черное, необъятное, усыпанное колючими кристаллами звезд.
Потом шум в ушах стих, и Элхадж услышал голоса. Кто-то находился рядом, и этот кто-то говорил на чистейшем наречии синхов.
«Но это невозможно! Откуда они здесь?»
Мысль эта промелькнула, но тут же утонула в клочьях тумана. Вся голова была налита мутными сгустками, и каждое, даже незначительное движение отдавалось болью в затылке.
– Кажется, он очнулся, – прозвучал голос синхи, – метхе, посмотри, что с ним.
На фоне божественно-недоступного неба появилась голова синха, обтянутая шелушащейся коричневой кожей. Слезящиеся красные глазки, почти стершиеся от старости полосы…
– Метхе Саон? – растерянно выдохнул Элхадж.
– Кажется, он просто бредит. – Старик коснулся его лба и поморщился. – У него сильный жар, Антхеора.
– Он себе затылок разбил о камень.
В поле зрения возникла зеленая головка синхи с яркими изумрудными глазищами. Черные полоски вокруг глаз и на лбу делали ее похожей на лесную кошку, только ушей с кисточками не хватало.
– Наверное, нам стоит отвезти его к жрецу, – пробормотала названная Антхеорой, – иначе все наши усилия пропадут даром. Мы же не можем дать ему умереть прямо здесь?
Элхадж прикрыл глаза. Происходящее казалось невозможным; последнее, что он помнил, был распластавшийся в воздухе волк. Огромный, поджарый хищник. Разверстая пасть и влажный блеск белоснежных зубов…
– Что-что? – Антхеора склонила голову к лицу Элхаджа. – Он что-то говорит.
– Волки, – повторил он, – где?..
– А, вот в чем дело! – синха улыбнулась. – Волки разбежались. Наши стрелы настигли вожака в тот миг, когда, казалось, тебе уже ничего не поможет… Но он все равно упал на тебя, а ты ударился головой.
«Наши стрелы, – повторил про себя Элхадж, – значит, меня спасли синхи. Но как они очутились здесь, да еще в это время?»
Ему очень хотелось расспросить обо всем эту очаровательную синху, но слова путались, не желая выстраиваться во фразы. Элхадж устало закрыл глаза. Болела нещадно голова, даже просто смотреть было тяжело.
– Поднимайте его, – прозвучал рядом властный голос синха. Не старого метхе, а зрелого мужчины.
Несколько пар сильных рук осторожно приподняли Элхаджа, кто-то сунул под голову свернутую шкуру. Через считаные мгновения синх уже лежал на чем-то жестком.
«Носилки, – догадался он, – они меня отнесут… куда?»
С трудом оглядевшись и выдирая из тумана фигуры синхов на щерах, Элхадж попытался сосчитать число своих спасителей. Пять, десять… больше? Или это двоится в глазах?
Снова появился старый синх, и рядом Антхеора.
– Тебе лучше заснуть, – проскрипел метхе, – путь предстоит неблизкий.
– Как вы меня… нашли? – Элхадж из последних сил боролся с вязкой дремотой.
– Об этом тебе скажет наш жрец, – ответил старик, – спи.
Перед тем как погрузиться в мутный сон, Элхадж успел подумать о том, что все-таки Шейнира не бросила его. И ему стало стыдно оттого, что он посмел злиться на нее. На Темную Шейниру, которая, даже будучи в оковах, заботилась о своем избраннике.
Кто еще, если не она, мог послать синхов в ночную степь?
…О том, как его привезли в жарко натопленный каменный дом, Элхадж помнил слабо. Боль прочно угнездилась в голове, и порой синху начинало казаться, что там, под черепом, засела зловредная личинка, которая час от часу становится все больше и распухает, грозя выдавить мозг через уши. Он едва осознавал, как его роили, как склонялся к нему пожилой, но не старый еще синх, как чужие пальцы осторожно ощупывали затылок…
– Череп треснул, – донесся издалека равнодушный голос синха, – он отправится в царство Шейниры, если не принести жертву.
А потом и боль, и туман, что клубился перед глазами, – все исчезло. Остались добротные деревянные балки под потолком, увешанные гирляндами сушеных ящериц, дразнящий запах бульона и сутулый синх, сидящий рядом с постелью.
Элхадж осторожно шевельнулся. На миг стало страшно от того, что толстая, растущая личинка может вновь заворочаться в голове, но нет. Ничего не произошло.
Синх, что неподвижно сидел на табурете, повернулся, внимательно посмотрел на Элхаджа; оказалось, это был тот самый, который говорил про треснувший череп.
– С возвращением в мир живых, – сухо сказал он и пожевал губами, – Шейнира благоволит к тебе и приняла нашу жертву.
Элхадж осторожно приподнялся на локте, огляделся: оказывается, он лежал на просторном ложе у добротно сложенной стены. Посреди дома топилась каменная печь, и там же, над огнем, весело булькал котелок, источая весьма аппетитный аромат вареной дичи. Хозяин же всего этого продолжал спокойно сидеть на грубо срубленном табурете и внимательно разглядывал Элхаджа.
– Меня зовут Гвесанж, – наконец проговорил он, но как-то нехотя, – я жрец этого города…
– Города?!!
– Да, – последовал величественный кивок, – последнего истинного города синхов на границе Диких земель.
«Город!» – Элхадж с трудом поверил собственным ушам. Когда-то очень давно метхе Саон рассказывал о том, что, утратив покровительство Шейниры, синхи разбрелись кто куда по всему Эртинойсу. Ан нет, выходит, остался еще и настоящий город, где жили соплеменники – свободные, никем не преследуемые. Элхаджу стало легко на душе; но к радости от того, что он очутился у своих, примешивалась горчинка сомнений. Если место, где он находится сейчас, на окраине Диких земель, то синхам пришлось проделать немалый путь, прежде чем они очутились в степях.
Элхадж посмотрел на жреца – оказалось, тот все это время внимательно разглядывал его и даже не счел нужным отвести взгляд.
– Я был в степи, – вымолвил Элхадж, – разве синхи этого города так часто совершают вылазки за пределы Диких земель?
Жрец склонил голову к плечу.
– Мне кажется, Темная Мать правильно подсказывает мне, о чем ты хочешь спросить, собрат. Тебя интересует, каким образом твои сородичи оказались в нужном месте в нужное время?
Элхадж молча кивнул. Горечь сомнений, подозрительный сквознячок по хребту становились все ощутимее.
– Если тебе в самом деле это интересно, я расскажу. – Гвесанж ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие редкие зубы.
– С радостью выслушаю тебя, брат, – сказал Элхадж, щурясь на покачивающихся в потоках теплого воздуха ящериц.
Ему не поправилась ухмылка жреца, но он решил не терзать себя сомнениями, а поглядеть, что будет дальше. В конце концов, разве Шейнира не явила свою милость еще раз, буквально вырвав его из волчьих зубов?
– Мы поклоняемся Великой матери всех синхов, но платим дань уважения и прочим богам, – начал Гвесанж, – Великому Сумеречному Санаулу, Фэнтару Воинственному, многомудрому Хинкатапи, чей взгляд проникает даже сквозь каменную твердь покрова Эртинойса, и Великому Дракону, Стерегущему Время. Тому, что спит, объяв Эртинойс, и будет спать до тех пор, пока не нарушается порядок вещей и все идет так, как должно. А потому, Элхадж, когда в наш город явилась сама Хранительница, мы встретили ее как подобает; устилая ее путь вечнозелеными ветвями кипарисов, мы проводили ее в лучший дом, и я беседовал с ней, познавая мудрость веков. Ты ведь никогда не видел ее, Элхадж? И неудивительно. Немногие были удостоены чести лицезреть саму Хранительницу…
– Не понимаю, – синх мотнул головой, – я никогда не слышал о…
– Разве ты не слышал о Храме Дракона? – тонкие губы Гвесанжа на миг скривила презрительная улыбка. – Впрочем, немудрено. Ты ведь вырос бродягой и наверняка даже книг в руках не держал.
«Держал», – подумал Элхадж, зло глядя на жреца. Последний нравился ему все меньше и меньше. Веяло от его тощей и сутулой фигуры неясной, мутной угрозой, и Элхадж пока что не понимал, чем может ему угрожать синх, его же и исцеливший.
– Впрочем, это неважно, – Гвесанж беспечно махнул костлявой рукой, – важно то, что Хранительница, да-да, именно она, эта древняя ийлура с глазами цвета янтаря, предупредила нас о том, что ровно через два дня нам следует собрать самых крепких мужчин, взять луки и выехать в степь, к Двугорбому холму. Она говорила о том, что в наш город держит путь возлюбленное дитя Шейниры и что нам не следует упускать возможность оказать помощь этому собрату. У меня не было причин сомневаться в словах Хранительницы… И вот наши мужчины подоспели в самый последний миг, когда тебя уже ничто не могло спасти.
Помолчав, жрец добавил:
– Да тебя и так ничего не спасло бы, не принеси я Шейнире обильную жертву. Я отдал ей молодую, полную жизни синху, потому что твоя жизнь казалась мне дороже.
Элхадж подобрался на постели.
– Слова твои смущают мой разум, – сказал он, – ты говоришь, что исцелила меня Шейнира, но… Ведь богиня давно не отвечает своим детям!
Гвесанж снисходительно улыбнулся.
– Ты слишком молод, Элхадж, и слишком наивен. Да, Шейнира Темная перестала отвечать на молитвы синхов… Хотя мы и не знаем почему…
«Я знаю», – подумал Элхадж, но промолчал.
– Но она редко отказывает в помощи тем, кто приносит жертву, – веско закончил фразу Гвесанж. Уточнил: – Желанную для Шейниры жертву. – И тут же, поднявшись, приказал: – А теперь отдыхай. У тебя еще будет несколько дней, чтобы побеседовать со мной. Знаешь ли, мне до жути любопытно, что такого нашла в тебе Мать и отчего так печется о тебе Храм Дракона? Печется, но предпочитает, чтобы каштаны из огня таскали другие.
Впрочем, Элхаджу было наплевать, что там случится дальше с украденным у кочевников щером. Он неподвижно стоял, разглядывая потемневший ноздреватый снег под ногами, и пытался сообразить, что делать дальше.
– Какой идиот! – наконец вынес Элхадж себе вердикт и отшвырнул кожаный ремешок.
Мучительно было думать о том, что, соберись он вечером с силами и расседлай щера, все было бы иначе… А так – зеленокожая тварь соизволила удрать вместе с седлом, с притороченной к нему сумкой, где Элхадж держал остатки снеди, а заодно лук и стрелы. Остался, правда, большой нож, который Элхадж сунул за пояс; но много ли пропитания добудешь с ним посреди совершенно голой степи?
Синх вернулся к месту ночлега и уселся на кусок шкуры, которая вот уже несколько ночей служила ему постелью. Огня не разводил – и не из чего, и незачем; одинокий костерок слишком хорошо виден в темной степи. Мерз всю ночь, задремал только под утро, надеялся еще за два-три дня добраться до Диких земель… Элхадж поймал себя на том, что бессмысленно хихикает. Не было больше щера, не было больше еды – даже тех скудных запасов, которые он прихватил из стойбища кочевников. А это означало, что только чрезвычайное везение может довести его до Храма.
– Помоги мне, – по привычке прошептал синх. А потом только покачал головой: нет, Она не поможет. Мать синхов сама ждет помощи, сама закована в цепи…
И внезапно для себя самого Элхадж пожалел о том, что нет рядом Дар-Теена. Да и жив ли этот ийлур? В последнем Элхадж сильно сомневался.
«И что толку, что я сижу и раздумываю над тем, чего нет?» – Он решительно поднялся, свернул валиком шкуру и, водрузив ее на плечо, пошел вперед.
«Теперь мне уж точно не на кого рассчитывать, кроме как на самого себя, – продолжил синх свои размышления, бодро топча мокрый снег, – и я дойду до Диких земель, обязательно дойду».
И, чтобы разогнать застывшую тишину, сказал:
– Жаль только, что со мной нет семян золотых роз, которые нес этот сумасбродный ийлур. Я бы мог посадить их у Храма, чтобы цветы Шейниры вновь вернулись в Эртинойс. А уж когда вернется сама богиня…
Так он шел весь день, недолго передохнул, только когда солнце повисло в зените. Мурлыкал под нос простенькие мотивчики, чтобы заглушить голодное урчание желудка, и старался думать о том времени, когда Шейнира будет пребывать в Эртинойсе и все ее дети смогут воззвать к ней в молитве. Мечтал о том, что тогда он, Элхадж, станет во главе Храма, и Шейнире будут приноситься обильные жертвы, и народ синхов перестанет быть беззащитным, и каждый получит по заслугам.
А когда село солнце, Элхадж выбрал клочок земли, свободный от снега, разостлал шкуру и улегся на нее, подтянув колени к груди. Куртка с плеча Тхо-Ра кое-как согревала; ступни Элхадж прикрыл краем шкуры – и почувствовал себя почти уютно. Жаль только, голод давал о себе знать, но синх убедил себя, что это продлится недолго. Еще метхе Саон говорил, что чувство голода терзает только первые дни, потом оно уходит… Правда, вместе с ним уходят и силы.
«Значит, мне нужно добраться до Диких земель до того, как я упаду», – подумал Элхадж, зевая. А потом сон скомкал и небо, и холмы.
И снова он поднимался по малахитовым ступеням. Наверх, на самый верх главной башни Храма. Туда, где спрятался Отступник…
– Разве ты не понимаешь? – Кожа на лице старика морщилась, словно печеное яблоко. – Ожерелье Проклятых душ… Оно и без того слишком полно. Ты думаешь, что поступаешь правильно, но это не так. И сила в твоих руках – чем она куплена, если не кровью?
Слова опутывали сознание, липли паутиной к коже, и стоило немалых усилий стряхнуть, прогнать ощущение того, что старик прав.
– Ты предал всех синхов, старик, и уже только за это тебя следует убивать долго.
– Но синхи могли бы жить и без Шейниры, – пролепетал Отступник, – о, если бы ты мог понять! Если бы…
Он хотел сказать еще что-то, но уже не успел. Тщедушное, высушенное годами тело медленно осыпалось прахом и оседало на малахитовых плитах пола. Сперва руки, затем – плечи… И так до самой головы, которая осталась висеть в воздухе, словно кто-то невидимый придерживал ее.
– Не понимаешь, – беззвучно прошептали морщинистые губы, – не понимаешь.
И Отступник перестал существовать.
На следующий день Элхадж предпринял попытку раздобыть себе хоть какое-то пропитание. Вспоминая уроки метхе Саона, он разрыл снег, выкопал знакомые корешки и, очистив их от земли, съел. Желудок разочарованно булькнул, принимая в себя столь скудное подношение, и болезненно сжался, требуя продолжения. Следующая порция кореньев с первыми нежными листочками лишь еще больше раздразнила аппетит. Горчащие, жесткие, они ничуть не утоляли голод – только служили ехидным напоминанием о том, что бывает и обычная пища. Что-нибудь вроде наваристой каши с кусочками сала…
Элхадж поднялся, отряхнул руки и зашагал дальше, отгоняя призрак котелка с варящимся мясом.
«Корни суть пища мерзкая, – шепелявил старый метхе, но некоторое время не даст умереть с голоду».
– Я бы предпочел нечто более сытное, – вздохнул Элхадж, – хотя бы грибы…
Но в степи не было и грибов, а потому приходилось довольствоваться корешками.
Так Элхадж шел и шел, и ему казалось, что идет он довольно быстро, но на самом деле усталость брала свое. В итоге за весь день синх прошел куда меньше, чем за предыдущий; все повторялось – ведь точно так же он брел когда-то по заснеженному лесу, а затем, чуть позже, и за бодро вышагивающим Дар-Тееном. Хорошо еще, что зима уходила из Эртинойса да к дыханию весны примешивалось тепло неблизких пока что Диких земель.
А потом пришли волки. На самом деле не было ничего странного в том, что они появились; наоборот, удивляться следовало тому, что стая вышла на след одиноко бредущего синха только к концу второго дня путешествия. Элхадж выругался и ускорил шаг. Надрывный, тоскливый вой полнил серые сумерки, обволакивал, лишая всякой надежды.
– Что же ты молчишь? – Синх таращился в землю, словно мог увидеть подземелья Шейниры. – Ты же сама избрала меня? И неужели дашь теперь погибнуть?
Тишина в ответ. Только дыхание сбилось, закололо в боку, и идти стало труднее. Синх, хватая ртом холодный воздух, остановился. Сейчас… еще немного, и он сможет идти дальше, продираясь сквозь страх и всю безнадежность своего положения… Потому как волчья стая в степи – это верная смерть. Даже если щер не удрал бы в стойбище. Серые прожорливые твари никогда не оставляют след.
«Но если Шейнира избрала меня своим вестником в Эртинойсе, я же не могу погибнуть вот так?» – Элхадж обернулся, и тут же панический, животный ужас охватил его. На вершине ближайшего холма темнела одинокая фигура зверя.
«Или… все-таки могу?!!»
Не выдержав, Элхадж побежал. Задыхаясь и хрипя, ничего не слыша, кроме суматошного биения двух своих сердец.
«Бежишь? Ну-ну, – пропищал в сознании ехидный голосок, – ты только быстрее устанешь, быстрее свалишься – и тогда… О, тогда тебя будут рвать на части, растаскивая горячие, дымящиеся внутренности по снегу…»
– Где же ты, великая Мать?!! – выкрикнул синх. – Неужели ты не можешь мне помочь и сейчас? Ты ведь уже помогла один раз, но этого так мало!
Шейнира молчала.
Еще один быстрый взгляд назад, и синх с необычайной ясностью осознал, что бороться дальше нет смысла. По фиолетовому снегу лилась темная масса, и Элхаджу даже померещилось, что он различает алчно горящие глаза.
– Да будь же ты проклята! – выдохнул синх и остановился. Выдернул из-за пояса нож – единственное оружие, оставшееся после позорного бегства щера… И повернулся лицом к приближающимся волкам.
…Еще одна попытка воззвать к богине. Пустая, бесполезная. Острые когти страха, сжимающие сердца, – а вдруг Она нашла кого-нибудь другого, более подходящего для роли освободителя, и Элхадж стал попросту не нужен?
…Злость. На себя самого, на молчаливую богиню, покинувшую свой народ, на слепую Судьбу, без устали плетущую нить его, Элхаджа, жизни.
…Жалость к себе. И безмолвный вопль, который никогда и никто не услышит, кроме богов.
«Я не хочу умирать!»
Матерый волк – серый, мохнатый – весь сжимается, готовясь к прыжку. Легко отталкивается от земли, застывая на бесконечный последний миг в хрустальном воздухе. Элхадж поднимает нож, прекрасно понимая, что жалкая железка не спасет от зубов оголодавших хищников.
– Нет! – Горло выталкивает последний полукрик-полувздох, и…
Страшный, сминающий ребра удар в грудь, а затем – душный, терпкий запах зверя и что-то горячее на пальцах.
…Над ним было небо. Бархатно-черное, необъятное, усыпанное колючими кристаллами звезд.
Потом шум в ушах стих, и Элхадж услышал голоса. Кто-то находился рядом, и этот кто-то говорил на чистейшем наречии синхов.
«Но это невозможно! Откуда они здесь?»
Мысль эта промелькнула, но тут же утонула в клочьях тумана. Вся голова была налита мутными сгустками, и каждое, даже незначительное движение отдавалось болью в затылке.
– Кажется, он очнулся, – прозвучал голос синхи, – метхе, посмотри, что с ним.
На фоне божественно-недоступного неба появилась голова синха, обтянутая шелушащейся коричневой кожей. Слезящиеся красные глазки, почти стершиеся от старости полосы…
– Метхе Саон? – растерянно выдохнул Элхадж.
– Кажется, он просто бредит. – Старик коснулся его лба и поморщился. – У него сильный жар, Антхеора.
– Он себе затылок разбил о камень.
В поле зрения возникла зеленая головка синхи с яркими изумрудными глазищами. Черные полоски вокруг глаз и на лбу делали ее похожей на лесную кошку, только ушей с кисточками не хватало.
– Наверное, нам стоит отвезти его к жрецу, – пробормотала названная Антхеорой, – иначе все наши усилия пропадут даром. Мы же не можем дать ему умереть прямо здесь?
Элхадж прикрыл глаза. Происходящее казалось невозможным; последнее, что он помнил, был распластавшийся в воздухе волк. Огромный, поджарый хищник. Разверстая пасть и влажный блеск белоснежных зубов…
– Что-что? – Антхеора склонила голову к лицу Элхаджа. – Он что-то говорит.
– Волки, – повторил он, – где?..
– А, вот в чем дело! – синха улыбнулась. – Волки разбежались. Наши стрелы настигли вожака в тот миг, когда, казалось, тебе уже ничего не поможет… Но он все равно упал на тебя, а ты ударился головой.
«Наши стрелы, – повторил про себя Элхадж, – значит, меня спасли синхи. Но как они очутились здесь, да еще в это время?»
Ему очень хотелось расспросить обо всем эту очаровательную синху, но слова путались, не желая выстраиваться во фразы. Элхадж устало закрыл глаза. Болела нещадно голова, даже просто смотреть было тяжело.
– Поднимайте его, – прозвучал рядом властный голос синха. Не старого метхе, а зрелого мужчины.
Несколько пар сильных рук осторожно приподняли Элхаджа, кто-то сунул под голову свернутую шкуру. Через считаные мгновения синх уже лежал на чем-то жестком.
«Носилки, – догадался он, – они меня отнесут… куда?»
С трудом оглядевшись и выдирая из тумана фигуры синхов на щерах, Элхадж попытался сосчитать число своих спасителей. Пять, десять… больше? Или это двоится в глазах?
Снова появился старый синх, и рядом Антхеора.
– Тебе лучше заснуть, – проскрипел метхе, – путь предстоит неблизкий.
– Как вы меня… нашли? – Элхадж из последних сил боролся с вязкой дремотой.
– Об этом тебе скажет наш жрец, – ответил старик, – спи.
Перед тем как погрузиться в мутный сон, Элхадж успел подумать о том, что все-таки Шейнира не бросила его. И ему стало стыдно оттого, что он посмел злиться на нее. На Темную Шейниру, которая, даже будучи в оковах, заботилась о своем избраннике.
Кто еще, если не она, мог послать синхов в ночную степь?
…О том, как его привезли в жарко натопленный каменный дом, Элхадж помнил слабо. Боль прочно угнездилась в голове, и порой синху начинало казаться, что там, под черепом, засела зловредная личинка, которая час от часу становится все больше и распухает, грозя выдавить мозг через уши. Он едва осознавал, как его роили, как склонялся к нему пожилой, но не старый еще синх, как чужие пальцы осторожно ощупывали затылок…
– Череп треснул, – донесся издалека равнодушный голос синха, – он отправится в царство Шейниры, если не принести жертву.
А потом и боль, и туман, что клубился перед глазами, – все исчезло. Остались добротные деревянные балки под потолком, увешанные гирляндами сушеных ящериц, дразнящий запах бульона и сутулый синх, сидящий рядом с постелью.
Элхадж осторожно шевельнулся. На миг стало страшно от того, что толстая, растущая личинка может вновь заворочаться в голове, но нет. Ничего не произошло.
Синх, что неподвижно сидел на табурете, повернулся, внимательно посмотрел на Элхаджа; оказалось, это был тот самый, который говорил про треснувший череп.
– С возвращением в мир живых, – сухо сказал он и пожевал губами, – Шейнира благоволит к тебе и приняла нашу жертву.
Элхадж осторожно приподнялся на локте, огляделся: оказывается, он лежал на просторном ложе у добротно сложенной стены. Посреди дома топилась каменная печь, и там же, над огнем, весело булькал котелок, источая весьма аппетитный аромат вареной дичи. Хозяин же всего этого продолжал спокойно сидеть на грубо срубленном табурете и внимательно разглядывал Элхаджа.
– Меня зовут Гвесанж, – наконец проговорил он, но как-то нехотя, – я жрец этого города…
– Города?!!
– Да, – последовал величественный кивок, – последнего истинного города синхов на границе Диких земель.
«Город!» – Элхадж с трудом поверил собственным ушам. Когда-то очень давно метхе Саон рассказывал о том, что, утратив покровительство Шейниры, синхи разбрелись кто куда по всему Эртинойсу. Ан нет, выходит, остался еще и настоящий город, где жили соплеменники – свободные, никем не преследуемые. Элхаджу стало легко на душе; но к радости от того, что он очутился у своих, примешивалась горчинка сомнений. Если место, где он находится сейчас, на окраине Диких земель, то синхам пришлось проделать немалый путь, прежде чем они очутились в степях.
Элхадж посмотрел на жреца – оказалось, тот все это время внимательно разглядывал его и даже не счел нужным отвести взгляд.
– Я был в степи, – вымолвил Элхадж, – разве синхи этого города так часто совершают вылазки за пределы Диких земель?
Жрец склонил голову к плечу.
– Мне кажется, Темная Мать правильно подсказывает мне, о чем ты хочешь спросить, собрат. Тебя интересует, каким образом твои сородичи оказались в нужном месте в нужное время?
Элхадж молча кивнул. Горечь сомнений, подозрительный сквознячок по хребту становились все ощутимее.
– Если тебе в самом деле это интересно, я расскажу. – Гвесанж ухмыльнулся, обнажив пожелтевшие редкие зубы.
– С радостью выслушаю тебя, брат, – сказал Элхадж, щурясь на покачивающихся в потоках теплого воздуха ящериц.
Ему не поправилась ухмылка жреца, но он решил не терзать себя сомнениями, а поглядеть, что будет дальше. В конце концов, разве Шейнира не явила свою милость еще раз, буквально вырвав его из волчьих зубов?
– Мы поклоняемся Великой матери всех синхов, но платим дань уважения и прочим богам, – начал Гвесанж, – Великому Сумеречному Санаулу, Фэнтару Воинственному, многомудрому Хинкатапи, чей взгляд проникает даже сквозь каменную твердь покрова Эртинойса, и Великому Дракону, Стерегущему Время. Тому, что спит, объяв Эртинойс, и будет спать до тех пор, пока не нарушается порядок вещей и все идет так, как должно. А потому, Элхадж, когда в наш город явилась сама Хранительница, мы встретили ее как подобает; устилая ее путь вечнозелеными ветвями кипарисов, мы проводили ее в лучший дом, и я беседовал с ней, познавая мудрость веков. Ты ведь никогда не видел ее, Элхадж? И неудивительно. Немногие были удостоены чести лицезреть саму Хранительницу…
– Не понимаю, – синх мотнул головой, – я никогда не слышал о…
– Разве ты не слышал о Храме Дракона? – тонкие губы Гвесанжа на миг скривила презрительная улыбка. – Впрочем, немудрено. Ты ведь вырос бродягой и наверняка даже книг в руках не держал.
«Держал», – подумал Элхадж, зло глядя на жреца. Последний нравился ему все меньше и меньше. Веяло от его тощей и сутулой фигуры неясной, мутной угрозой, и Элхадж пока что не понимал, чем может ему угрожать синх, его же и исцеливший.
– Впрочем, это неважно, – Гвесанж беспечно махнул костлявой рукой, – важно то, что Хранительница, да-да, именно она, эта древняя ийлура с глазами цвета янтаря, предупредила нас о том, что ровно через два дня нам следует собрать самых крепких мужчин, взять луки и выехать в степь, к Двугорбому холму. Она говорила о том, что в наш город держит путь возлюбленное дитя Шейниры и что нам не следует упускать возможность оказать помощь этому собрату. У меня не было причин сомневаться в словах Хранительницы… И вот наши мужчины подоспели в самый последний миг, когда тебя уже ничто не могло спасти.
Помолчав, жрец добавил:
– Да тебя и так ничего не спасло бы, не принеси я Шейнире обильную жертву. Я отдал ей молодую, полную жизни синху, потому что твоя жизнь казалась мне дороже.
Элхадж подобрался на постели.
– Слова твои смущают мой разум, – сказал он, – ты говоришь, что исцелила меня Шейнира, но… Ведь богиня давно не отвечает своим детям!
Гвесанж снисходительно улыбнулся.
– Ты слишком молод, Элхадж, и слишком наивен. Да, Шейнира Темная перестала отвечать на молитвы синхов… Хотя мы и не знаем почему…
«Я знаю», – подумал Элхадж, но промолчал.
– Но она редко отказывает в помощи тем, кто приносит жертву, – веско закончил фразу Гвесанж. Уточнил: – Желанную для Шейниры жертву. – И тут же, поднявшись, приказал: – А теперь отдыхай. У тебя еще будет несколько дней, чтобы побеседовать со мной. Знаешь ли, мне до жути любопытно, что такого нашла в тебе Мать и отчего так печется о тебе Храм Дракона? Печется, но предпочитает, чтобы каштаны из огня таскали другие.