Клименко Анна. Век золотых роз

   «Я в любой момент смогу повернуть обратно», – тут же решил он, будучи не в силах отвести взгляда от вожделенного огня.
   Стараясь двигаться бесшумно, Элхадж подобрался к костру почти вплотную и, скользнув между сугробами, огляделся. Перед ним открылась крошечная полянка; посреди, рядом с кучей дров, весело трещал костер. На поваленном дереве, вытянув ноги к теплу, сидел ийлур в сером плаще…
   Синх стукнул себя ладонью по лбу.
   «Ийлур! Да какой же это ийлур? Это же твоя удача, безмозглая ящерица».
   И, выбравшись из снега, Элхадж пошел прямиком к хозяину огня. Потому как им оказался вовсе не ийлур, а элеан, а то, что сперва Элхадж принял за плащ, оказалось сложенными крыльями.
   Эта встреча на самом деле была огромной, просто божественной удачей. Дети Санаула, элеаны, всегда сохраняли этакий прохладный нейтралитет по отношению к детям Шейниры. Помогать не кидались, но уж, по крайней мере, и не убивали, пытаясь таким образом искоренить все зло Эртинойса.
   …Синх замер, уставившись на взведенный арбалет, который весьма недружелюбно смотрел прямехонько в правое сердце. Элеан – немолодой, лицо исхлестано морщинами – молча глядел на незваного гостя. И ждал.
   – Не стреляй, – попросил Элхадж на общем наречии. – Позволь мне разделить этой ночью с тобой тепло… иначе я замерзну, а путь мой далек, и цель высока.
   Элеан молча опустил оружие и вновь повернулся к огню, как будто и не было рядом синха. А тот, с невольной завистью рассматривая круглую меховую шапку и меховую же куртку, подобрался к огню, с наслаждением протянул к пляшущим саламандрам негнущиеся пальцы.
   «Хвала Шейнире, что это оказался элеан, – подумал Элхадж, – с ийлурами такое бы не выгорело. Интересно, а что это он здесь делает?»
   Вопрос казался вполне уместным, потому как метхе Саон любил рассказывать о том, что элеаны редко покидают Сумеречный хребет. Синх с удвоенным интересом принялся разглядывать гостеприимного хозяина.
   Элеан и в самом деле был немолод. Кое-где из-под шапки выбились жесткие седые пряди, а у виска красовалась тонкая косица, украшенная подвеской из лазурита. Кроме арбалета, элеан был вооружен саблей – она красовалась у пояса в потертых ножнах, а из-за голенища выглядывала рукоять тяжелого ножа. В общем, не похож был элеан на простого путешественника или на купца. Скорее воин. Вольный наемник, искатель удачи на дорогах Эртинойса.
   «Но что он здесь делает? Совершенно один, посреди зимнего леса?» – вновь подумал Элхадж. И встретился с внимательным взглядом аметистовых глаз.
   – Первый раз вижу синха, путешествующего в одиночестве, – сказал элеан на общем, – причем молодого, не обросшего еще толком чешуей синха. Ты что, сбежал от ийлуров?
   – Ийлуры разрушили мое гнездо, – просто ответил Элхадж, – я остался один. Хочу добраться до Диких земель.
   – А-а, вот как… – лениво протянул элеан и замолчал, уставившись на огонь. Потом вновь повернулся к синху. – Но ты не дойдешь до Диких земель. Ты либо замерзнешь, либо станешь обедом для волков.
   Элхадж только плечами пожал. Ну да, он далеко не дурак, понимает, что шансов выбраться живым из северного леса почти нет. Но что делать? Лечь в сугроб и сложить руки на груди? И это в то время, как сама Шейнира просила о помощи?..
   Тем временем элеан отвернулся и принялся копаться в дорожном мешке, затем ловко бросил Элхаджу сверток.
   – На вот, перекуси, а то совсем ноги протянешь.
   Синх не поверил ни ушам, ни глазам. Его, проклятую душу, угощают?
   – Давай-давай, – внимательный взгляд элеана буравчиком впился в переносицу, будто в попытке добраться до мыслей, – ешь. Не бойся, я не ношу с собой отраву для синхов. Да и Санаул, наш Сумеречный Отец, терпит вас, ящериц…
   Пальцы Элхаджа успели обрести былую гибкость; он ловко разворошил сверток и в благоговении уставился на содержимое. А было там много всякой всячины: и овсяные лепешки, и кусочки вяленого мяса, и сушеные и обмакнутые в сахарный сироп яблоки. Вкус последних Элхадж почти забыл, да и единственный раз, когда довелось ему испробовать эти замечательные плоды, приключился только потому, что забрел в гнездо одинокий синх, пожалел малыша Элхаджа и отсыпал целую пригоршню лакомства. Напрочь лишившись дара речи, синх перевел изумленный взгляд на элеана. Тот усмехнулся, кивнул – мол, ешь, не бойся…
   И тут же верткой рыбкой взметнулась под стенками черепа мысль: элеаны не помогают синхам. Никогда. Точно так же, как ийлуры никогда не оставляют ящериц в живых.
   – Почему? – тихо спросил Элхадж.
   – Что? – в хриплом голосе элеана прорезались первые нотки раздражения.
   – Твой народ не помогает моему. А ты решил мне помочь.
   – И ты, несомненно, находишь это недостойным элеана? – в уголках рта собрались жесткие морщины. – Что плохого в том, что я тебя решил спасти от голодной смерти, а?
   – Ничего, – смущенно пробормотал Элхадж, – ничего…
   – Ну так жри, пока обстоятельства позволяют, – грубо обрубил элеан и, отвернувшись, уставился на огонь.
   Элхадж поежился и грустно подумал о том, что своими дурацкими вопросами разозлил хозяина костра и что тот волен прогнать его, а то и вовсе прибить. Но элеан молчал и смотрел на пляску рыжих саламандр на поленьях, а потому синх решил не дразнить судьбу. Он принялся за еду, жуя и торопливо глотая, стараясь не ронять ни крошки. Когда еще доведется поесть?
   – Ты говорил, что идешь в Дикие земли, – вдруг произнес элеан, – почему ты идешь туда?
   Кусок мяса застрял в горле. Синх затравленно взглянул на своего благодетеля, мысленно взвешивая «сказать – не сказать»… Элеан опередил его:
   – Ты хочешь в Храм Шейниры попасть? Я слышал, Храм давно опустел. Что ты там будешь делать, совершенно один?
   Элхадж с усилием проглотил мясо.
   – Не знаю. Откуда мне знать сейчас, что я буду делать?..
   Элеан усмехнулся, пошевелил сложенными крыльями.
   – «Не знаю»… Что ж, возможно, и вправду не знаешь… Пока не знаешь… Ты ешь, ешь.
   В то время как Элхадж дожевывал обед, над костром весело забулькал кипяток. Элеан торжественно вручил синху глиняную кружку, похожую достал для себя и всыпал в котелок кисло пахнущих веточек.
   – Это священная трава Санаула, – сообщил он, – испивший видит во сне грядущее. Тебе ведь известно, что во лбу Санаула – Темный алмаз, в гранях которого будущее каждого живого существа? Так что… заснешь – смотри внимательно и запоминай. Авось пригодится.
   …Прихлебывая отвар, Элхадж все-таки с подозрением поглядывал на элеана. Но тот так усердно опустошал свою кружку, что у синха отпали всякие сомнения на счет содержания в питье яда. Потом странный, не похожий на прочих элеан бросил на колени Элхаджу потрепанное одеяло, сам завернулся в подбитый тигровым мехом плащ, набросив его поверх крыльев.
   – Смотри священный сон, ящерица, – элеан усмехнулся, – запоминай…
   И, устроившись прямо на снегу, моментально заснул. Или – что более вероятно – сделал вид, что уснул.
   «Хочет посмотреть, что я буду дальше делать», – решил Элхадж, заворачиваясь в одеяло. И подумал о том, что надо бы убраться прочь от этого загадочного элеана, который, во-первых, оказался на севере, слишком далеко от Сумеречного хребта, а во-вторых, пригрел и накормил синха.
   «Дождусь, пока он уснет, – решил Элхадж, – заберу с собой одеяло и, наверное, огниво… Грабить приютившего тебя плохо, но что поделаешь – без огня до Храма не дойти. И ходу, ходу… Подальше от таких вот… странных… кто знает, что у него на уме?»
   Элхадж подтянул к груди ноги и, чтобы не заснуть, принялся вспоминать метхе Саона, малыша, молоденьких синх… Но от этого стало больно так, что захотелось выть, царапать когтями землю – зря Шейнира не наделила синхов способностью проливать слезы. Даже на пепелище Элхадж не чувствовал такого, а теперь словно обострились чувства, и горечь от потери родного гнезда разливалась безбрежным морем, и печаль сковала душу, подобно вечным льдам крайнего севера.
   «Воля Шейниры! Неужели трава?.. Это священная травка Санаула так действует?»
   Найти ответ на этот вопрос Элхадж уже не успел, потому что заснул.
 
    Он поднимался по витой лестнице. Осторожно щупая каждую следующую ступень, одетую в узорчатый малахит, чтобы – упаси Шейнира – не наступить на спрятанную ловушку. По стенам тянулась мозаика из малахитовых плиточек, и в каждой – свой оттенок, начиная от нежно-зеленого и заканчивая глубоким изумрудным. Элхадж остановился, чтобы рассмотреть рисунок; оказалось – повсюду скрытый глаз Шейниры, который видят только пребывающие в силе, похожий на соединенные вместе три лепестка лилии, а в центре – строенный зрачок. Тот, кто видел во лбу Шейниры Третий Глаз, мог видеть обман…
    «Жаль, что она не явила мне Глаз раньше, – подумал Элхадж, поднимаясь выше, – хотя… это ничего бы не изменило».
    А потом лестница закончилась, уперлась в высокую деревянную дверь, обитую позеленевшими от времени бронзовыми полосами. Элхадж помедлил, собираясь с силами, – неведомо, что ждало внутри, на самом верху главной башни… И потянул на себя бронзовое кольцо.
    Он переступил порог, ожидая подлой атаки.
    Ничего… Покои, в которых он находился, казались давно нежилыми, повсюду пыль, клочья пергамента, паутина. Сквозь бойницу на пол падает полоска света, жалкая и ненадежная.
    – Остановись, неразумный.
    Руки Элхаджа сами собой сжались в кулаки. Отступник!
    – Зачем ты здесь?
    Из полумрака выплывает сгорбленная фигура синха в новенькой альсунее.
    – Чтобы возродить былое величие синхов? – Его голос перекатывается сухой листвой по дверям склепа. – Но ты заблуждаешься. Величие синхов и Шейнира могут жить отдельно. Поверни назад, пока не поздно, ибо ее ожерелье и без того слишком полно…
    – Нет, – Элхадж торопливо нащупывает связующую его и Шейниру нить, – я не уйду. Ты уйдешь, предатель.
    – Не делай этого, – умоляюще шелестит старик, – неужели ты так ничего и не понял?..
 
   Он проснулся с воплем, сел и долго не мог успокоить неистово колотящиеся сердца. Затем вспомнил про элеана, про давешний ужин и священную траву Санаула. В голове бухала молотком неприятная, тянущая боль.
   – Пусть я провалюсь в царство Шейниры прямо здесь и сейчас! – Синх поспешно надавил на виски, верное средство от овладевшего им недуга. Затем огляделся: элеана и след простыл, и, судя по искрящемуся на солнце снегу, время катилось к полудню. Элхадж тихо выругался. Странный элеан, странное питье… Странный, в конце концов, сон, и этот старик, Отступник, и Третий Глаз Шейниры…
   «Да что за чепуха? Нет у нее Третьего Глаза, не-ту! Меньше отваров из священной травки надо пить, еще не такое приснится!»
   Элхадж разозлился на себя. Как же он так просто дал себя провести? И что бы сказал метхе Саон?
   «Дурак ты, дурак». – Он выбрался из свертка, который соорудил вечером из одеяла, пальцы случайно наткнулись на маленькую коробочку. Было похоже на то, что элеан случайно «забыл» рядом со спящим синхом свое огниво. Тут же, рядышком, спокойно дожидался нового хозяина сверток с лепешками и сушеными яблоками…
   Синх так и уселся на снегу, мучительно соображая, что же делать дальше. Все происшедшее с ним казалось загадочным. Может, кто-нибудь ждет от него вполне определенных действий? Но кто? Да и кто мог знать о существовании молодого и ничем не приметного синха?
   Он задумчиво сжевал одну лепешку. Запивать было нечем, поэтому взял на язык немного снега.
   «Третий Глаз Шейниры… Хм… Метхе Саон никогда не говорил о нем. Да и чепуха все это!»
   И тут же вспомнил слова того же старого Саона – смертным не суждено познать богов до конца, иначе сами смертные стали бы богами.
   – Ну и ладно, – пробурчал синх, поднимаясь, – поглядим, что дальше-то будет.
   Ощущение, что элеан никуда не улетел, а наблюдает из-за заснеженных ветвей, никак не желало убираться восвояси.
   …К вечеру Элхадж неожиданно выбрался на открытую равнину, где между белым покрывалом зимы и мутным сумеречным небом застыл высоченный частокол. Из-за отесанных и плотно пригнанных друг к другу бревен выглядывали макушки теремов, к небу тянулись столбики дыма, доносился звонкий собачий лай. Синх постоял-постоял, глядя на город ийлуров, и повернул обратно в лес. Ведь глупо идти через открытое пространство, когда зоркие глаза караульных великолепно видят в сумерках; и Элхадж решил дождаться ночи, чтобы незаметно обогнуть город и двинуться дальше.
   Он даже не стал разжигать огня, забрался под шатер еловых ветвей и устроился в этом подобии шалаша. Чтобы скоротать время, синх снова развернул еду, съел еще кусок лепешки, с наслаждением разгрыз сладкое яблоко.
   «И все-таки странный это был элеан. Что ему нужно, хотелось бы знать».
   Потом Элхадж принялся вспоминать свой странный сон, малахитовую лестницу, Отступника, его последнее предупреждение… А что, если все так и будет и трава Санаула приоткрыла перед ним завесу грядущего?
   Он покачал головой. Если это так, то ему суждено добраться до Храма. А что будет дальше – на то воля Шейниры…
   Когда окончательно стемнело, Элхадж собрал остатки еды, сунул все за пазуху, к огниву, и выбрался из своего укрытия. Птица-ночь обняла крыльями Эртинойс, в морозном небе колко искрились звезды, высоко в кисейных облаках парил тоненький, только что народившийся месяц.
   И тут Элхадж вдруг сделал пренеприятное открытие: широким полукругом по ночному лесу двигались багровые огоньки.
   – Держи, вон он! – раздался басовитый крик откуда-то сбоку, огоньки затрепетали и как-то разом стали ближе.
   Это были ийлуры. И шли они как раз на Элхаджа.
   …В то время как Элхадж соображал, куда бежать, в каких-нибудь двух айсах к северу у костра сидел элеан по имени Тарнэ. Время от времени его взгляд отрывался от хоровода огненных саламандр и обращался к черным силуэтам елей, но, не найдя там никого, снова возвращался к огню.
   Элеан терпеливо ждал. Впрочем, он уже привык к длительному ожиданию за долгие годы, проведенные в Храме. Том самом, что на заветном мысу, драконьей челюстью уходящем в теплое южное море.
   Ждал, потому как от грядущей встречи зависело слишком многое.
   И наконец его ночное бдение увенчалось успехом: на границу света и ночных теней неслышно ступила ийлура. Тарнэ поспешил преклонить колени.
   – Хранительница…
   Она была или, по крайней мере, казалась очень юной. Длинные иссиня-черные волосы обрамляли худое лицо необычайно твердых и четких линий. Ни забавных ямочек на щеках, ни кругленького подбородка. Каждая линия, каждый штрих служили напоминанием о тех древних статуях ийлуров, которые в изобилии находили под фундаментом все того же Храма на мысу. А глаза ее были похожи на янтарь, что выбрасывают на берег соленые волны, – дивного теплого цвета, блестящие, с золотыми искрами в глубине.
   Что касается одеяния ночной гостьи, то оно могло показаться неуместным для прогулок по зимнему лесу: белый легкий шелк, на талии прихваченный кованым золотым поясом да несколько золотых же браслетов, украсивших тонкие запястья.
   – Да. Ты хотел меня видеть, и я пришла. Поднимись, Тарнэ. Ты уже давно стал одним из посвященных, и негоже тебе преклоняться передо мной.
   – Но, мать-Хранительница, далеко не каждый может увидеть тебя. – Элеан повиновался, но глаз поднять не смел.
   – Зато каждый может услышать, – ийлура приблизилась и жестом самой обычной смертной протянула руки к огню, – думается мне, порой достаточно слышать. Но ты так настойчиво просил о встрече, что я пришла.
   Тарнэ осторожно взглянул на нее:
   – Слух может подвести. Слух и зрение – никогда.
   Она улыбнулась и покачала головой:
   – Ты слишком молод, чтобы судить… Рассказывай, Тарнэ. Ведь для того, чтобы поговорить с глазу на глаз, мне пришлось проделать неблизкий путь.
   Элеан склонил голову:
   – Я нашел его, Хранительница. Избранного Претемной Шейнирой… И Отступник купил голову этого синха, он уже почувствовал возвращение преданной им богини.
   Ийлура задумчиво смотрела на огонь:
   – Прекрасно. Похоже, квадрат мироздания скоро вновь обретет равновесие.
   – Что мне делать? – тихо спросил элеан.
   – Делай то, о чем ты думал, пока ждал меня, – она с усмешкой посмотрела на Тарнэ, – пусть Отступник полагает, что он снова оказался победителем… И пусть это поможет новому Избранномувыиграть время.
   – Но… – Тарнэ запнулся и в замешательстве поглядел на ийлуру, – но как же…
   – Я понимаю твои сомнения, – неожиданно мягко сказала она, – но это действительно так. Я предлагаю вмешаться, да. Но ведь то, что ты будешь делать, совсем не похоже на то, что сотворили когда-то наши обожаемые Хранители Границы… Делай то, о чем думал, Тарнэ… А я – я буду молить Великого Дракона о том, чтобы он открыл тебе Путь.
   – А после? – Он задумчиво теребил косицу. – После… мне следует вернуться в Храм?
   – Не думаю. Лучше будет, если ты вернешься к Мен-Рою и будешь присматривать за тем, что творится в Храме Шейниры. У тебя будет время до того, как Отступник раскроет обман.
   Элеан низко поклонился. А когда выпрямился, ийлуры уже не было, и следы от ее маленьких ног вели только к костру. Словно она сгинула в пламени, присоединившись к пляшущим саламандрам.
   – Делай то, о чем думал… – шепнул элеан в темноту и зябко передернул плечами.
   Священная трава Санаула явила будущее не только молодому синху, избранному темной богиней. А то, что приоткрылось элеану, нельзя было назвать желанным.
   Впрочем, отказ выполнить приказ самой Хранительницы карался не менее жестоко, и Тарнэ понял, что выбора у него не осталось.

Глава 3
ПРЕДАТЕЛЬСТВО И КЛЯТВА

   Ночное небо дышало холодом. Дар-Теен, стоя у колодца, тер озябшие ладони и притопывал, трамбуя снег. Время от времени он бросал взгляд на звезды, тоскливо прикидывая: а сколько придется еще ждать на морозе?
   Но вот загорелась золотистая звездочка светильника в темном окошке терема, дважды поднялась и опустилась. Знак был подан. И Дар-Теен, стараясь ступать неслышно, будто рысь, двинулся по узкой тропинке меж сугробов.
   Идти пришлось долго – мимо пустыря, летом зарастающего вереском, а зимой укрытого белой периной, мимо дворов за высокими плетнями, пока не уперся в высокое резное крыльцо.
   Конечно же этот путь Дар-Теен проделывал не впервые. Мало того, каждый раз обещал себе, что эта ночь будет последней, ночь запретных объятий и поцелуев. Знал ведь, что малейшая оплошность – и ее, неверную жену, зароют в снег и оставят умирать, а его, скорее всего, сживет со свету благородный Эйх-Мерол, молочный брат владыки Северного Берега. Знал, но шел. На молчаливый зов черных глаз, таких, что не видно вертикального ийлурского зрачка, на аромат осенних хризантем, запутавшийся в пышных рыжих волосах…
   Дверь бесшумно приоткрылась, и Дар-Теен скользнул внутрь, в душную темноту хорошо протопленного терема.
   – Никто не видел? – шепотом осведомилась Лиэ-Нэсс и, не дожидаясь ответа, кивнула в сторону людской: – Пойдем быстрее, еще прислуга проснется…
   Дар-Теен послушно следовал за ней, за горчащим, струящимся ароматом поздних цветов, ловя каждое движение изящного, но сильного тела. И вот наконец горница; Лиэ-Нэсс поставила светильник на маленький столик, обернулась с улыбкой.
   – Эйх-Мерол уехал на две или три ночи. Я далее не спрашивала куда…
   Дар-Теен молчал. Да и ни к чему были слова, ему просто хотелось смотреть на ийлуру, чтобы отпечаталась в памяти каждая черточка. Каждая их встреча могла оказаться последней.
   – Иди же ко мне, – шепот, словно шелест сухой листвы, – не стой истуканом… Я так долго тебя ждала.
   Потом они долго лежали в огромной кровати, и обнаженные плечи Лиэ-Нэсс казались удивительно хрупкими среди волчьих шкур, хотя, как и любая ийлура, она превосходно управлялась с мечом.
   – Я бы убежала с тобой на край Эртинойса, – она подперла ладонью щеку, при этом тяжелый водопад ярко-рыжих волос обрушился на грудь Дар-Теена, – отчего бы нам не умчаться далеко, на юг? В Дикие земли?
   Лиэ-Нэсс уже не впервые говорила о побеге, и Дар-Теен соглашался, но каждый раз они не предпринимали ровным счетом ничего.
   – Когда-нибудь, – сонно пробормотал он, перебирая шелковистые пряди, – но, помилуй, что нам делать на юге? Дикие земли, джунгли, кишащие ядовитыми и хищными тварями… Может быть, там еще и синхи пребывают в силе… А здесь все-таки наш дом.
   – Да, но Эйх-Мерол еще не стар, далеко не стар, – с кислой усмешкой напомнила ийлура, – долго мы еще будем прятаться от всех и вздрагивать от скрипа половиц?
   Дар-Теен не ответил. Прищурившись, смотрел на огонек в лампе и вспоминал, вспоминал…
   Фэнтар пожелал дать ему судьбу благородного, но очень небогатого дружинника владыки. А дружинник – все равно что раб, не свободен, и жизнь его – в руках господина. Правда, Дар-Теен был вполне доволен своей долей, убеждая себя в том, что такая участь далеко не самая худшая. Ну и что с того, что порой лунными циклами приходится колесить по дорогам, что крыша родного дома провалилась и двор зарос сорной травой? Зато всегда сыт и одет, и не нужно заботиться о завтрашнем дне, не стоит даже думать об этом «завтра», потому как все зависит от пожеланий владыки.
   Встреча с Лиэ-Нэсс все перевернула с ног на голову. Дар-Теену еще накануне сообщили, что-де надо сопроводить одну особу, приближенную к владыке, во владения ее отца, погостить, а затем – обратно. Ийлур покривился при мысли о том, что несколько дней придется выслушивать нытье и капризы благородной дурочки, но, само собой, с рассветом уже ждал у крыльца. Тогда… первым на крыльцо вышел молочный брат владыки, благородный Эйх-Мерол. Он казался огромным, не брезговал доспехами даже у крыльца собственного дома и в плаще из волчьих шкур был похож на дикого зверя.
   – Ну что, готов отдать жизнь за мое сокровище? – проревел он в лицо Дар-Теену, обдавая луковым и винным духом.
   Последнему ничего не оставалось, как отсалютовать мечом.
   – Вот и ладно. – Эйх-Мерол повернулся, подал руку спускающейся жене…
   В первое мгновение Дар-Теен утратил способность не то что говорить, даже двигаться. Отчего-то женщина Эйх-Мерола представлялась ему такой же, как и сам ийлур, ну, разве что чуть менее волосатой. А на землю с крыльца шагнуло воздушное создание, сотканное из солнечного света, но несущее в глазах влажную темноту ночи. Не чувствуя под собой ног, Дар-Теен помог ей забраться в крытые носилки, их тут же подняли четыре крепких раба.
   – Мне говорили, что ты честный парень и блюдешь все законы Фэнтара, – сказал напоследок молочный брат владыки, – оттого я тебя и выбрал.
   «Все законы Фэнтара» прежде всего означало, что Дар-Теен будет довольствоваться тем, что имеет и никогда не позарится на чужое. Благородная Лиэ-Нэсс улыбнулась при этих словах, но улыбка получилась очень грустная… А на втором привале означенные законы воинственного бога были напрочь забыты.
   «Я бы убежала с тобой, – шептала Лиэ-Нэсс, и в черных глазах плавали огоньки свечей, – мы бы могли быть вместе и никого не бояться, Дар-Теен».
   Он ничего не отвечал. Или говорил, что когда-нибудь они убегут. А сам порой думал, что Фэнтар подарил ему Лиэ-Нэсс только для того, чтобы окончательно запутать: ты, конечно, познал горечь несвободы, но действительно ли хочешь покинуть сытную кормушку и быть самому в ответе за свою жизнь?
   А Лиэ-Нэсс в досаде отворачивалась, стискивала кулачки и неслышно шептала: «Раб всегда лишь рабом и останется».
   …Она долго смотрела на него из-под полуприкрытых век. Затем поднялась, накинула шелковый халат, привезенный откуда-то с востока, взялась за пузырек с благовониями. По спальне поплыл незнакомый сладкий запах, перебивающий аромат поздних хризантем.
   – А я бы хотела побывать в Диких землях, – как бы между прочим обронила ийлура, – и не отказалась бы поглазеть на Храм Шейниры…
   – Фэнтар с тобой! – Дар-Теен даже сел посреди шкур, – зачем тебе Храм проклятых синхов?
   Лиэ-Нэсс улыбнулась. В черных глазах плясали озорные искры.
   – Ты такой наивный, Дар-Теен… Нет, право слово, ты меня не перестаешь удивлять. Я – женщина, слабое создание…
   Тут она задумалась, словно размышляя, а стоит ли продолжать разговор на эту скользкую тему. Но всем известно, что Фэнтар вложил в уста женщин болтливый язык, и Лиэ-Нэсс при всем ее совершенстве оставалась всего лишь ийлурой.
   – Мне больше некому рассказать, кроме как тебе, – пробормотала она, – поклянись Молотом Фэнтара, что никому не скажешь!
   Дар-Теен пожал плечами. Что она там еще задумала?
   – Клянусь хранить молчание. Клянусь Молотом Фэнтара.
   Лиэ-Нэсс вздохнула:
   – Даже под пыткой?
   «Ох, не нравится мне все это», – подумал ийлур. Настроение стремительно портилось.
   – Даже под пыткой, – заверил он ее.
   – Тогда вылезай из постели, – Лиэ-Нэсс ловко сдернула шкуры, – давай-давай, поднимайся, лежебока. Так и быть… Но ты – ты поклялся, не забывай.
 
   Лиэ-Нэсс повела его темным коридором, какие отводились специально для прислуги, чтобы не мозолила глаза благородным ийлурам. Дар-Теен недоуменно чесал бородку. Что хотела ему показать молодая ийлура такого, о чем нельзя было говорить далее под пыткой?
   – Идем, идем, – громким шепотом подгоняла она, – уже близко.
   Затем как-то незаметно Дар-Теен уткнулся носом в низенькую дверцу, которая, вероятно, вела в самый обычный чулан.