Разсмотрим качества того материала, который представляют записки этих путешественников о Московском государстве. Какой интерес могут представить для изучения отечественной истории заметки иностранца о чужой для него стране, о чужом народе? Чем шире развивается народная жизнь, тем доступнее становится она для изучения, оставляя более следов после себя; вместе с тем, в такой же мере развивается народное самосознание, выражаясь в известных органах. Так с двух сторон являются обильные и притом своиисточники для историческаго изучения. Тогда заметки заезжаго иностранца, более или менее беглыя и поверхностныя, могут быть любопытны, но и только. Совсем другое значение получают они, когда относятся к более ранним эпохам истории народа, когда застают его на той ступени развития, на какой стояло, например, Московское государство в XV—XVII веках. Известно, как трудно развивается и в человеке, и в народе способность оглядки на себя, на пройденное и сделанное, как вообще трудно отрешиться на время от окружающаго, стать в стороне от него, чтобы окинуть его спокойным взглядом посторонняго наблюдателя. Много говорят о русской привычке думать и действовать толпой, миром: правда ли это и, если правда, составляет ли это постоянную, или временную особенность национальнаго характера, — все равно: и в том, и в другом случае это условие очень неблагоприятствует появлению в обществе людей, которые «приходят на житейский рынок не для купли и продажи, а для того, чтобы посмотреть, как другие продают и покупают». Мы знаем также, как много помогает обсуждению себя и своего положения возможность сравнения, возможность видеть, как живут и действуют другие. Наконец, для того, чтобы возникла в обществе потребность обсудить свое прошедшее и настоящее, разобраться в груде всего, что сделано в продолжение веков, надобно, чтобы эта груда достигла значительных размеров и само общество имело настолько спокойствия и устоя, чтоб можно было приняться за такую разборку. Ни того, ни другого, ни третьяго не имели наши предки XV—XVII веках: в своих лесах, окруженные враждебными соседями, разобщенные с другими народами, они были слишком заняты, чтобы иметь возможность и охоту приняться за подобную разборку. [6] Такия эпохи не благоприятствуют появлению литературных памятников, которые изображали бы с некоторой полнотой обычное течение народной жизни, и тут особенно дорого может быть слово иностранца, наблюдению котораго доступно преимущественно это обычное течение жизни; а в древней России именно эта сторона должна была резко броситься в глаза западному европейцу, представляя во всем любопытныя для него, оригинальныя черты. В этом отношении иностранныя известия могут быть очень важным материалом для изучения прошедшей жизни народа. Будничная обстановка жизни, повседневныя явления, мимо которых без внимания проходили современники, привыкшие к ним, прежде всего останавливали на себе внимание чужого наблюдателя; незнакомый или мало знакомый с историей народа, чуждый ему по понятиям и привычкам, иностранец не мог дать вернаго объяснения многих явлений русской жизни, часто не мог даже безпристрастно оценить их; но описать их, выставить наиболее заметныя черты, наконец, высказать непосредственное впечатление, производимое ими на непривыкшаго к ним человека, он мог лучше и полнее, нежели люди, которые пригляделись к подобным явлениям и смотрели на них со своей домашней, условной точки зрения. С этой стороны записки иностранца могут служить важным дополнением к отечественным историческим памятникам.
   Всем сказанным выше о характере и значении иностранных известий определяется и то, что в них представляет больший и что меньший интерес для изучения. Внешния явления, наружный порядок общественной жизни, ея материальная сторона — вот что с наибольшею полнотой и верностью мог описать посторонний наблюдатель. Напротив, известия о домашней жизни, о нравственном состоянии общества не могли быть в такой же степени верны и полны: эта сторона жизни менее открыта для посторонняго глаза, и притом к ней менее, нежели к другим сторонам народной жизни, приложима чужая мерка. Беглыя наблюдения, сделанныя в короткое время, не могут уловить наиболее характеристических черт нравственной жизни народа; для оценки ея путешественник мог иметь пред собой только отдельныя, случайно попавшияся ему на глаза явления, а нравственная жизнь народа всего менее может быть определена по отдельным, случайным фактам и явлениям. Наконец, в большей части случаев западно-европейский путешественник не мог даже верно оценить и отрывочныя явления этой жизни: нравственный быт и характер русских людей описываемаго времени должен был казаться ему слишком странным, слишком несходным с основными его понятиями и привычками, чтобы он мог отнестись к нему с полным спокойствием, взглянуть на него не с своей личной точки зрения, а со стороны тех исторических условий, под влиянием которых слагался этот быт и характер. Оттого иностранныя известия о нравственном состоянии русскаго общества очень отрывочны и бедны положительными указаниями, так что по ним невозможно составить сколько-нибудь цельный очерк ни одной из сторон нравственной жизни описываемаго ими общества; зато в этих известиях дано слишком много места личным, произвольным мнениям и взглядам самих писателей, часто бросающим ложный свет на описываемыя явления. Вот как, например, один из иностранцев XVII века, принадлежащий к числу наиболее спокойных и основательных иностранных писателей о России, изображает празднование Пасхи в Москве: «В продолжении Пасхальной недели все, и богатые, и бедные, и мужчины, и женщины предаются такой веселости, что, подумаешь, они теряют на это время здравый разсудок. Работы прекращаются, лавки запираются, одни кабаки и другия увеселительныя места остаются открытыми; суд умолкает, но зато воздух оглашается безпорядочными криками. Знакомые, при первой встрече, приветствуют друг друга словами „Христос воскресе“, „воистину воскресе“, целуют и дарят друг друга куриными или деревянными раскрашенными яйцами. Духовные, в сопровождении мальчиков, несущих образ или распятие, в самом дорогом облачении бегают по улицам и перекресткам, посещая своих родственников и друзей, с которыми пьют до опьянения. Куда ни посмотришь, везде видишь столько пьяных мужчин и женщин, что всей строгостью своего поста они наверное не могли заслужить от Бога столько милости, сколько навлекают гнева своим необузданным разгулом и нарушением законов трезвости». [7] В этом описании мало неточностей; но мы составили бы себе слишком узкое, одностороннее понятие о древне-русском празднике, если бы стали представлять его в подобных поверхностных чертах, а таковы почти все изображаемыя иностранцами картины древне-русскаго быта. Поэтому в настоящем обзоре мы ограничимся иностранными известиями только о тех сторонах древней России, изображение которых наименее могло потерпеть от произвола личных суждений писателей: таковы их географическия сведения об области Московскаго государства, описание некоторых сторон и явлений государственной жизни, известия о материальных средствах страны и т.п. И в этой области остается еще много неточных, сбивчивых показаний: по крайней мере здесь эти показания отличаются большею полнотой, и мы имеем больше возможности поверить их известиями из других источников.
   Московское государство долго не обращало на себя внимания Западной Европы, не имевшей с ним никаких общих интересов. Только со второй половины XV века, т.е. с того времени, когда окончилось образование государства, начинает оно завязывать слабыя, часто порывавшияся сношения с некоторыми западно-европейскими государствами. Потому от XV века мы имеем немногия краткия заметки о нем от иностранцев, случайно попавших в Россию и остававшихся в ней очень недолго. Но скоро разныя историческия обстоятельства подали повод к более близким и частым сношениям между Москвой и некоторыми западно-европейскими дворами, — и, начиная со времени княжения Василия Иоанновича, идет длинный ряд более или менее подробных описаний Московскаго государства, составленных или по непосредственным наблюдениям людьми, приезжавшими в Московское государство с разными целями, преимущественно в качестве послов, — или по разсказам других путешественников. Описания, которыми мы пользовались, относятся к трем столетиям: XV-му, XVI-му и XVII-му; вот их перечень в хронологическом порядке, в каком приводит их Аделунг. [8]
 

Век XV

   1412 и 1421. Voyages et ambassades de Guillebert de Lannoy. Mons, 1840. *Фламандский рыцарь, служивший в Пруссии и Ливонии (род. 1386—1452). В 1413 посетил Новгород. Издан Лелевелем в 1844 г. с комментариями*. [9]
   1436. Иоасафа Барбаро, дворянина венецианскаго, путешествие к Дону (в Азов). [10]
   1476. Путешествие Амвросия Контарини, посла Венецианской республики, к Уссун-Гассану, царю персидскому, в 1473. [11]
 

Век XVI

   1517. Mathiae a Michovia: Tractatus de duabus Sarmatiis Asiana et Europiana et de contentis in eis. [12]
   1517 и 1526. Rerum Moscoviticarum commentarii, Sigismundo Libero Barone in Herberstein, Neuperg et Guetenhagauctore. 1549. [13]
   1523. Письмо Альберто Кампензео делах московских к папе Клименту VII. [14]
   1525. Павла Иовия Новокомскагосочинение о посольстве Василия, великаго князя московскаго, к папе Клименту VII. [15]
   1525. Moscovitarum juxta Mare Glaciale religio, a D. Ioanne Fabriedita. [16]
   1553. The booke of the great and mighty Emperor of Russia and Duke of Muscovia, and of the dominions, orders and commodities thereto belonging, drawen by Richard Chancelour. [17] Известия, изложенныя Ченслером в этой записке, повторены с некоторыми добавлениями КлиментомАдамомв латинской статье «Anglorum navigatio ad Moscovitas». [18]
   1557. The first voyage made by Master Antony Jenkinsonfrom the City of London toward the land of Russia. [19]
   1560. Alexandri Guagnini Veronensis: Omnium regionum Moscoviae Monarchae subjectarum Tartarorumque campestrium etc. sufficiens et vera descriptio. [20]
   1568. The ambassage of the right worshipfull Master Thomas Randolfeto the Emperour of Russia, briefly written by himself. [21]
   1575. Nobilissimi Equitis Dani Iacobi Ulfeldiietc.: Legatio Moscovitika sive Hodopoericon Ruthenicum. Francofurti, 1627. *См. Попова, Прав. Обозр. 1878, 2, стр. 300.*
   1576. Письмо о Московии, Кобенцеля. [22]
   1576—1578. Moscoviae Ortus et Progressus. Auctore Daniele Printz a Buchau, August. Imper. Maximiliani et Rudolphi consiliario, nec non bis ad Iohannem Basilidem, Magnum Ducem Moscoviae legato extraordinario. Gubenae anno 1679.
   1581 и 1582. Antonii PosseviniSocietatis Jesu: Moscovia. Antverpiae, 1587.
   1583. A briefe discourse of the voyage of Sir Jerome Bowesknight, her Majesties ambassadour to Ivan Vasilivich the Emperour of Muscovia. [23]
   1584—1590. Сокращенный разсказ или мемориял путешествий сэра Джерома Горсея. [24]
   1588 и 1589. Дж. Флетчер: О государстве Русском или образ правления русскаго царя. Лондон, 1591.
   1590. Iohann David Wunderer: Reisen nach Dennemark, Russland und Schweden 1589 und 1590. [25]
 

Век XVII

   1601—1611. Состояние Российской державы и великаго княжества Московскаго. Сочинение капитана Маржерета. [26]
   1606—1608. Описание путешествия Ганса Георга Паерле, уроженца аугсбургскаго, из Кракова в Москву и из Москвы в Краков. [27]
   1609—1612. Дневник Самуила Маскевичас 1594 по 1621 год. [28]
   1608—1611. Petri Petreji: Historien und Bericht von d. Grossfurst Muschkow etc.. [29]
   1634 и 1636. Relation du voyage d'Adam Oleariusen Moscovie, Tartarie et Perse etc. Traduit de l'Allemand par A. de Wicquefort. Tome premier, seconde edition. Paris, MDCLXXIX.
   1661. Relation d'un voyage en Moscovie, ecrite par Augustin Baron de Mayerberg. 2 vol. Paris, 1858. [30]
   1663. La relation de trois ambassades de Monseigneur le Comte de Carlisleetc. vers Alexey Michailowitz, czar et grand duc de Moscovie, Charles, roi de Suede, et Frederic III, roi de Danemark et de Norvege. Amsterdam, MDCLXIX.
   1659—1667. Нынешнее состояние России, описанное одним англичанином ( Самуилом Коллинсом), который 9 лет прожил при дворе Великаго царя русскаго. [31]
   1668—1670. Les voyages de Jean Struysen Moscovie, en Tartarie etc. Amsterdam, MDDLXXXL. *Р. Арх. 1880, I*.
   1671—1673. Якова Рейтенфельса: О состоянии России при царе Алексее Михайловиче. [32]
   1675. Relatio eorum quae circa Sacr. Caesar. Majestat. ad Magnum Moscorum Czarum ablegatos Annib. Francisc. de Bottoni et Jann Carol. Terlingerenum de Guzmann gesta sunt, strictim recensita per Ad.Lyseck, dictae legationis secretarium. Salisburgi, 1676.
   1678. Legatio Polono-Lithuanica in Moscoviam potentiss. Poloniae Regis ac Reipublicae mandato et consensu, anno 1678 feliciter suscepta, nunc breviter sed accurate quoad singula notabilia descripta a teste oculato B.L. TanneroBoemo Pragense, Dn. Legati principis camerario germanico. Norimbergae, anno 1689.
   1686. Voyage en divers etats d'Europe et d'Asie entrepris pour decouvrir un nouveau chemin a la Chine, par Ph. Avril(Societatis Jesu). Paris, 1691. *Сол. 14, 67*.
   1689. Relation curieuse et nouvelle de Moscovie, par Neuville. A la Haye, 1696.
   1698 и 1699. Diarium itineris in Moscoviam etc., descriptum a I.G. Korb, secretario ablegationis Gaesareae. Viennae Austriae, 1700. [33] *Устр. Ист. П. 4, 82*.
   Перечисленныя выше сочинения писаны с разными целями, по разным случаям, и представляют материал, довольно разнообразный по форме и по содержанию. Путешественники XV века, Ланнуа, Барбаро и Контарини, попавшие в Московию случайно и пробывшие в ней недолго, сообщают немногия беглыя заметки о том, что они видели и слышали проездом; такия же беглыя заметки путешественников, бывших в Московском государстве проездом, имеем мы и от позднейшаго времени: таковы путевыя заметки Вундерера, Штрауса и Авриля. Эти заметки любопытны для географии страны по непосредственным, иногда метким наблюдениям над местностью, по которой проезжал путешественник.
   Религиозное движение XVI века заставило римских первосвященников обратить заботливые взоры на Восточную Европу, с целью вознаградить себя там новыми религиозными завоеваниями за огромныя потери, причиненныя римской церкви протестантизмом; этому обязаны мы несколькими записками о Московии, составленными с целью уяснить, какими путями можно было бы провести в Московское государство католическую пропаганду и каких выгод могла ждать римская церковь от успеха в этом деле. Согласно с такой целью, составители упомянутых записок преимущественно говорят о нравственном и религиозном состоянии жителей Московскаго государства, о церковной иерархии и т.п. Таковы записки Кампензе, Иовия, Фабри и знаменитаго иезуита — Антония Поссевина. Достовернаго они сообщают мало, ибо писали по чужим разсказам, за исключением Поссевина, который сам два раза был в Москве и посвятил весь свой первый комментарий описанию религиознаго состояния Московскаго государства и изложению планов и средств касательно распространения в нем католичества. Отличительная черта этих записок состоит в том, что составители их, не исключая даже и мрачнаго Поссевина, особенно выгодно отзываются о религиозном чувстве и набожности русских, только жалеют, что такая теплая вера и истинно-христианское благочестие пропадают без пользы, за границею римской церкви, среди ереси и невежественнаго суеверия. [34]
   В половине XVI века в Англии обнаружилось сильное движение к открытию новых стран и торговых путей: соперничая с Испанцами и Португальцами, английские купцы пытались открыть новый северо-восточный проход в Тихий океан. Прохода не открыли, но открыли на северо-восточном краю Европы неизвестную страну, которая потом оказалась Московией; вследствие этого, несмотря на неблагоприятное начало, завязались деятельныя торговыя сношения Англии с Московским государством: в Лондон составилась Московская компания английских купцов (the Moscovie company of the marchants adventurers), которой мы обязаны множеством записок, сообщающих известия о Московском государстве XVI века и напечатанных в первом томе «Сборника» Гаклюйта. Сюда вошли описания путешествий английских послов, ездивших в Москву по делам компании, письма и другия деловыя бумаги ея агентов. Содержание и характер этих описаний и бумаг определяется теми практическими целями, которыми руководились их составители: здесь заключается довольно богатый материал для географии Московскаго государства, преимущественно севернаго его края, для истории торговли, промышленности и вообще материальнаго состояния страны. Деловому содержанию этих записок соответствует и их изложение, резко отличающееся от прочих иностранных сочинений о Московии: не вдаваясь много в разсуждения об особенностях страны и ея жителей, послы и агенты сообщают в наскоро писанных, большею частью кратких записках, письмах и отчетах почти одни голые, сухие факты и наблюдения. Зато по достоверности и обилию подробностей эти записки можно отнести к лучшим иностранным сочинениям о Московском государстве. [35]
   Смутному времени мы обязаны несколькими любопытными записками иностранцев о шумных событиях этой эпохи. Некоторые из этих писателей, именно Маржерет, Паерле, Маскевич и Петрей приложили к запискам о событиях того времени более или менее подробныя описания внутренняго состояния Московскаго государства, не лишенныя некоторых любопытных известий; из них особенно можно указать на сочинение Маржерета, который довольно долго жил в России, служа капитаном отряда иноземных телохранителей при Борисе Годунове и первом самозванце, и в сочинении своем сообщает любопытныя подробности о московском войске.
   Самый значительный по числу и объему сочинений отдел из выписанных выше материалов составляют описания посольств, приезжавших в Москву из разных государств Западной Европы, преимущественно из Австрии. К этому отделу принадлежит большая часть из наиболее объемистых иностранных сочинений о Московском государстве. Некоторыя из них имеют вид путевых записок, в которых заметки набросаны без строгаго порядка: таковы сочинения Ульфельда и Мейерберга; другия, как, наприм., сочинение Флетчера, представляют систематическое описание разных сторон государственнаго устройства, общественной и частной жизни; третьи, наконец, к описанию путешествия и пребывания в Москве присоединяют более или менее подробные очерки истории государства и его современнаго состояния: таковы сочинения Герберштейна, Олеария, Корба и др. У Герберштейна, Олеария и Мейерберга, кроме заметок о местностях, по которым они проезжали, находим довольно подробныя и любопытныя географическия описания всего Московскаго государства. Но главный интерес посольских описаний заключается в известиях о тех сторонах жизни Московскаго государства, с которыми послы приходили в непосредственное соприкосновение: таковы особенно их известия о городе Москве, о московском дворе и его дипломатических обычаях.
   Главным источником, из котораго черпали иностранные путешественники описываемаго времени свои сведения о Московском государстве, служило, разумеется, их непосредственное наблюдение: мы видели, в какой области оно наиболее любопытно и надежно. Немногие из иностранцев знали русский язык и пользовались для изучения истории и современнаго им состояния Московии туземными литературными памятниками: таков был Герберштейн, хорошо знавший русский язык; в своем сочинении о Московии он поместил в переводе значительные отрывки из русских летописей, из правил митрополита Иоанна, из «вопрошания» Кирика, из Судебника Иоанна III и других русских сочинений, какия ему удалось достать в Москве. Кажется, знали по-русски, хотя немного, Флетчер, Маржерет и Мейерберг; первый часто ссылается на русския хроники и даже приходо-расходныя книги приказов. Затем для иностранцев оставался еще один обильный, но довольно мутный источник, из котораго они могли почерпать сведения о Московском государстве: это — изустные разсказы самих русских. Известно, с какой подозрительностью смотрели люди Московскаго государства на заезжаго иностранца; в его старании узнать положение их страны они всегда подозревали какие-нибудь коварные замыслы, а не простую любознательность. Многие иностранные писатели сильно жалуются на это и сознаются, что от самих русских немного можно добиться верных сведений об их отечестве. Русские сановники, замечает Рейтенфельс, посещая иноземных послов, охотно беседуют с ними о разных предметах, но, если разговор коснется их отечества, они с таким уменьем преувеличивают все в хорошую сторону, что возвратившиеся иностранцы по совести не могут похвалиться знанием настоящаго положения дел в Московии. [36] Для большей части иностранцев, писавших о России в XVII и даже во второй половине XVI века, самым обильным источником служили сочинения прежних путешественников, ездивших в Московию. Особенно много встречается заимствований из Герберштейна и Олеария: компиляторы выписывали из их сочинений известия целыми страницами без всякаго разбора, не обращая внимания на время, к которому относились заимствуемыя известия; у Гваньино даже все описание Московии есть не более, как почти дословное повторение известий Герберштейна, только расположенных в другом порядке; изредка попадаются скудныя добавления самого составителя. При этом нельзя не указать на Олеария, который совершенно иначе воспользовался своим близким знакомством с сочинениями о Московии прежних путешественников: говоря о той или другой стороне жизни Московскаго государства, он не забывает упомянуть, как описывали ту же сторону прежние писатели, поправляет их, где находить у них неточности или ошибки, указывает, в чем изменилось состояние Московии в его время сравнительно с прежним: эти указания дают Олеарию преимущество пред большею частью других иностранных писателей о Московском государстве, у которых не только не находим ничего подобнаго, но часто встречаем повторение и даже развитие ошибочных показаний, сделанных предшественниками. Герберштейн первый пустил в ход известие, что русския женщины упрекают в холодности мужей, если те не бьют их; это известие он подтверждает коротким разсказом о немце, женатом на русской, которую он забил до смерти, чтобы дать ей требуемое доказательство своей любви. У Петрея из этого разсказа вышла целая история, украшенная курьезными подробностями.
   Понятно, как разборчиво и осторожно надобно пользоваться известиями иностранцев о Московском государстве: за немногими исключениями, они писали наугад, по слухам, делали общие выводы по исключительным, случайным явлениям, а публика, которая читала их сочинения, не могла ни возражать им, ни поверять их показаний: недаром один из иностранных же писателей еще в начале XVIII века принужден был сказать, что русский народ в продолжение многих веков имел то несчастие, что каждый свободно мог распускать о нем по свету всевозможныя нелепости, не опасаясь встретить возражения. [37]
 

I. Пределы русскаго племени и Московской государственной области

   Как только западный путешественник XV или XVI века, направляясь из Германии к востоку, заезжал за Одер и вступал в Польския владения, он уже начинал чувствовать переход в другой мир, отличный от того, который он оставлял позади себя. Вместо красивых селений, каменных городов и замков с удобными гостиницами, он чем далее, тем реже встречал маленькие деревянные города и села с плохими постоялыми дворами. [38] Этот переход чувствовался все резче по мере приближения к восточным пределам польских владений. Количество вод и лесов увеличивалось; жилыя места встречались реже, а вместе с этим увеличивалась глушь и неизвестность страны. Если, перешедши Вислу в среднем ея течении, путешественник еще имел перед собой, по направлению к юго-востоку и по юго-восточным берегам Балтийскаго моря, страны, несколько известныя по связям их с Польшей и Ливонским орденом, то далее к востоку слабели и историческия, и географическия связи. С какого бы пункта, в котором северо-восточная Европа соприкасалась с западною, ни двинулся путешественник, чтобы пробраться в эти страны, он встречал обширныя лесныя или степныя пустынныя пространства, где ему часто приходилось ночевать под открытым небом. Литва, по выражению де-Ланноа, большею частию пустынная страна, наполненная озерами и лесами. [39] Пробираясь чрез владения Ливонских рыцарей в Новгород Великий, он должен был проехать значительное пустынное пространство «без всяких следов человеческаго жилья»; такия же пустыни встретили его на верховьях Днестра и не оставляли потом до самой Кафы. [40]
   При таких условиях северо-восточная Европа не могла иметь живых сношений с западною; потому и на западе не могло быть точных и подробных сведений о ней. Писатель первой четверти XVI века, приступая к описанию Московии, должен был сознаться, что западные космографы и географы его времени без стыда и совести разсказывают о северо-восточной Европе всякия небылицы, показывающия, что их сведения о ней недалеко ушли от сказаний древних греческих и римских географов. [41] Но и самому Кампензе не много верных сведений могли сообщить его соотечественники купцы, долго жившие в этих странах: тем менее можно ожидать таких сведений от путешественников XV века. Сводя иностранныя известия за XV и первую четверть XVI века, мы находим в них следующия географическия представления о северо-восточной Европе.