Страница:
Таким образом, во всех редакциях жития лежит одна общая основа, которую в наибольшей простоте находим в первой редакции. Разсматривая состав этой последней, нельзя не заметить, что она — собственно сказание об обретении мощей святаго, на что указывает и заглавие, и самый состав его. Чрезвычайно краткия известия о жизни Леонтия имеют вид вступления к главному предмету сказания — об обретении и прославлении мощей епископа. В этом разсказе можно указать 4 части: открытие мощей при основании новой соборной церкви в Ростове (1164 г.), внесение их в новую церковь, видение пономаря с исцелением клирика при гробе на праздник святаго и, наконец, хвалебо-молитвенное обращение к святителю. Хронологическое отношение всех этих событий не указано в первой редакции. Между тем сказание сохранило несомненные следы своего происхождения, современнаго княжению Андрея Боголюбскаго: последний в некоторых даже позднейших списках называется «христолюбивым князем нашим Андреем», призывается молитва Леонтия «о державе и победе» этого князя. След. сказание составлено до 1174 г., когда убит был кн. Андрей. Легкость такого вывода, при отсутствии ясных хронологических указаний первой редакции жития, вводила в заблуждение и древних и новых наших изследователей: они смотрели на все события в сказании как на близкия друг к другу по времени и современныя Андрею. Так, составитель летописи по никоновскому списку, в пояснение заметки сказания, что праздник во честь Леонтия установлен еп. ростовским Иоанном, добавляет, что это сделано по благословению митр. Феодора, прибывшаго на Русь вскоре после ростовскаго пожара (1160 г.), который послужил поводом к открытию мощей Леонтия; но Иоанн сделался еп. ростовским уже при третьем преемнике этого Феодора, в 1190 г. Встречаем также известие, что видение соборнаго пономаря в день праздника Леонтия произошло вскоре по открытии мощей; но по сказанию это было уже после установления праздника в честь Леонтия и, как сейчас увидим, ровно 30 лет спустя по открытии мощей. Всматриваясь ближе в содержание сказания, находим в нем признаки разновременнаго состава. Незаменимое пособие при разборе его дает четвертая из описанных выше редакций жития, приводя известия последняго в непосредственную связь с известиями современной им летописи и этим возстановляя хронологическое отношение событий жития. Сличая летописныя вставки, внесенныя ею в житие, с ростовскими известиями конца XII в. в напечатанных летописных сборниках, находим, что и те и другия взяты из одного источника, т.е. из исчезнувшей ростовской летописи, которая в известии о ростовском еп. Луке (1185—1189), сохранившемся в лаврентьевском сборнике, обличает в своем составителе современника этого епископа. Притом четвертая редакция выставляет годы и над известиями невставными, составляющими основное содержание сказания. Чтобы с помощию этой редакции ближе определить время происхождения первой, надобно исправить некоторыя другия неточности церковно-исторических изследователей в разсказе о ростовских событиях XII—XIII в. Есть известие, что кн. Константин в 1213 г. заложил в Ростове на месте обрушившагося собора новый, освященный в 1231 г. еп. Кириллом, куда и перенесены были из церкви Иоанна мощи Св. Леонтия. Отсюда заключают, что собор, основанный при кн. Андрее, обрушился, едва оконченный, а мощи Леонтия и Исаии тотчас по обретении в 1164 г. были положены в церкви Св. Иоанна на епископском дворе, где лежали до 1231 г. Но первыя редакции житий Исаии и Леонтия согласно говорят, что мощи этих святых внесены по обретении в новый собор вскоре по его окончании, еще при кн. Андрее; перенесение мощей Леонтия четвертая редакция его жития помечает 1170 г.; в разсказе о чудесах Леонтия 1194 г. по всем редакциям жития находим мощи святаго в соборной церкви Богородицы, и в ней епископ совершает службу. Наконец, в летописях сохранилось известие, что каменная соборная церковь в Ростове упала в 1204 г. Сопоставление этих известий жития с отрывочными летописными дает, кажется, некоторое основание заключать, что тело Св. Леонтия, положенное в соборной церкви еще при Андрее, лежало в ней до ея падения в 1204 г., после чего оно хранилось в надворной епископской церкви до
вторичнагоперенесения в новый, третий собор, освященный в 1231 г. Отсюда ближе определяется время происхождения первой редакции жития. Повествуя о судьбе мощей Леонтия с обретения до чудес 1194 г. при еп. Иоанне, оно ничего не говорит ни о падении Андреева собора, где оне лежали, ни о еп. Кирилле, ни о таких важных для нея событиях, как построение третьего собора и торжественное перенесение в него мощей в 1231 г.; согласно с ней и в четвертой редакции ряд летописных известий прерывается на еп. Иоанне, 1194 г. Но в первой редакции жития читаем, что кн. Андрей послал для новообретенных мощей Леонтия каменный гроб, «идеже и ныне лежат в церкви Св. Богородицы, сдевая преславная чюдеса… в државу и победу христолюбивому князю Андрею». Разсказ о внесении тела в соборную церковь при Андрее заключается словами: «Поставиша в раце на стене, идеже и ныне лежит». Все это приводит к выводу, что, относясь первой частью ко времени княжения Андрея, первая редакция получила свой окончательный вид в промежуток 1194—1204 гг.
Откуда взяты и как соединены в первой редакции разновременные элементы ея состава? На это можно дать два ответа, различающиеся некоторыми подробностями. Следы современника Андреева в разсказе могут значить, что первоначально, вскоре по окончании каменнаго собора в Ростове, следовательно, в промежуток 1170—1174 гг., была составлена записка о жизни Леонтия и судьбе его тела, слившаяся потом с позднейшими прибавлениями. Раздельныя черты соединенных частей сглажены в позднейших списках. Позднейшее прибавление явственно обозначается непосредственно за разсказом о внесении моей, с известия об установлении праздника в честь Леонтия еп. Иоанном. Краткая похвала святому, заканчивающая редакцию, приурочена к тому же празднику, следовательно, также позднейшаго происхождения. Редакция могла составиться и другим, еще более простым путем. Главное содержание ея, судьба тела Леонтия, описано рядом кратких, отрывочных разсказов. Они могли быть первоначально записаны современным ростовским летописцем, существование котораго около того времени нам известно. Установление праздника в память Леонтия в 1190 г. еп. Иоанном создавало потребность прославления святаго в литературном произведении. Это подтверждается известием, сохранившимся в некоторых списках старинной службы Леонтию, которое называет автором канона в ней еп. Иоанна. Таже потребность вызывала составление литературной памяти, которую можно было бы прочитать в церкви на праздник святаго. Все это делает вероятным, что тем же Иоанном или по его внушению в 1194—1204 гг. записаны были предания о жизни Леонтия, к ним присоединены выбранныя из летописи известия о мощах его, дополнены дальнейшими известиями о празднике и чудесах 1194 г. и весь разсказ закончен приуроченным к празднику кратким поучением с хвалебно-молитвенным обращением к святому. Со внесением чудес и похвальнаго слова сказание получило вид цельнаго, законченнаго жития, удобнаго для чтения в церкви. Четвертая редакция своими обильными летописными вставками представляет наглядный пример подобного образования жития с помощью летописи. В таком случае выражения жития, обличающия Андреева современника в авторе, принадлежат летописцу и по обычаю древнерусских редакторов переписаны целиком в немного позднейшем сказании. Оба случая допускают вывод, что первая редакция составилась из частей, относящихся к двум указанным промежуткам времени.
Нет достаточных опор, к которым можно было бы прикрепить приблизительное определение времени, когда составились прочия редакции жития. Только третью можно сблизить с одним фактом в литературной истории жития. Появление жития или новой редакции его часто условливалось событиями, с особенной силой оживлявшими в обществе память о святом. Так было с памятью о Леонтие в XV в. В это время она ознаменовалась рядом чудес, по-видимому привлекших к себе внимание местнаго общества. Они описаны в особой статье, которая обыкновенно присоединяется в списках к третьей редакции и никогда к первой и второй. Судя по хронологическим указаниям, которыми отмечены некоторыя из чудес, ряд их начинается в конце XIV в. и прерывается во второй половине XV, во время архиеп. Ростовскаго Трифона или вскоре после; между тем два столетия, протекшия с описанных в первой редакции чудес 1194 г. до перваго в разсматриваемой статье, не оставили в житии никакого следа. Последния чудеса в этой статье составитель описывает как очевидец, и очень вероятно, что статья составлена немного спустя по удалении архиеп. Трифона с кафедры в 1467 г. Возможно предположение, что описание этих позднейших чудес дало повод к пересмотру и распространению древняго краткаго сказания о Леонтие, следствием чего была его третья редакция. По крайней мере имеем прямое доказательство, что и эта редакция жития и прибавленная к ней статья о чудесах XIV—XV вв. обращались в рукописях до 1514 г.
Обращаясь к фактическому содержанию собственно жизнеописания, нельзя не заметить в нем прежде всего неопределенности, показывающей, что оно черпало единственно из смутнаго предания, не основываясь на письменном источнике, на летописи или на чем-нибудь подобном. Первая редакция почти ничего не знает ни о прежней жизни ростовскаго просветителя, ни о времени его деятельности в Ростове, которую только по догадке, на основании других источников, относят к третьей четверти XI в. Даже о важнейшем факте жития, о действии христианской проповеди Леонтия в Ростове, редакция не дает яснаго представления: она говорит об этом как об одном из преславных чудес Леонтия в Ростове и весь результат проповеди объясняет одним чудесным событием, как ростовцы, поднявшись с оружием на Леонтия, одни пали мертвыми, другие ослепли при виде епископа с клиром в полном облачении, как Леонтий поднял их, научил веровать в Христа и крестил. Эта неопределенность основнаго содержания перешла и в другия редакции жития. Заимствуя из летописи известия, не имеющия прямой связи с этим содержанием, они не могут связать последнее ни с одним достоверным событием, известным из других источников. С другой стороны, это основное содержание биографии, не получая большей фактической определенности, постепенно осложняется в последовательном ряде редакций жития. Особенно сильно осложняются в них два эпизода — о жизни Леонтия в Константинополе и о способе обращения Ростовцев к христианству. Пробел, оставленный в первых строках первой редакции, постепенно наполняется новыми чертами в каждой из последующих. Неизвестный Грек, о котором первая редакция знает только, что он родился и воспитывался в Царьграде, во второй является сыном благоверных родителей и потом монахом, а в третьей и пятой рано изучает Писание, рано покидает суету мирскую и строго подвизается в одном из цареградских монастырей, от чудеснаго голоса получает призвание просветить христианством далекий и упорный Ростов и по благословению самого патр. Фотия отправляется туда во главе целой миссии; четвертая и некоторые списки третьей редакции умеют даже прибавить ко всему этому, что Леонтия начали учить грамоте на седьмом году, а шестая — что он «книгам российским и греческим вельми хитрословесен и сказатель от юностибысть». Нетрудно понять, что все это — наполовину общия места житий и наполовину черты легендарнаго характера. Еще легче выделяется в тексте жития вносимый в него третьей редакцией и повторяемый дальнейшими эпизод о том, как Леонтий, изгнанный из Ростова язычниками, поселяется невдалеке у потока Брутовщицы, ставит здесь маленькую церковь и кутьей заманивает детей к слушанию своих христианских поучений. Эпизод входит в первую редакцию механически, оставляя нетронутым ея текст, не сглаживая даже несообразностей, какия вносит он в разсказ.
Эти особенности жития бросают некоторый свет на его источники и дают возможность разъяснить сомнительныя черты его фактическаго содержания. Сохранилось известие о Леонтие, почти современное первой редакции его жития и несогласное с последним: еп. владимирский Симон в послании к Поликарпу (1225—1226 гг.) ставит Леонтия первым по времени в ряду русских иерархов, вышедших из Киевскаго Печерскаго монастыря. По прямому смыслу слов Симона и по перечню епископов, им приводимому, видно, что речь идет о постриженниках Печерскаго монастыря, а не монахах, случайно находившихся в нем в минуту поставления на кафедру. Свидетельство Симона, авторитетное уже по личности автора, киево-печерскаго монаха в начале XII в., находит новую опору в старом ростовском летописце, котораго он читал и в котором можно было узнать больше чем о 30 печерских постриженниках, вышедших на разныя епископския кафедры в России до XIII в. При разногласии такого источника с житием Леонтия, в сохранившемся его виде, естественно решить вопрос в пользу перваго. Однако ж делались попытки примирить эти противоречащие источники: жертвуя некоторыми подробностями позднейших редакций жития, чтобы спасти известие первой о цареградском происхождении Леонтия, предполагали, что он родом Грек, но переселился в Киев, постригся в пещере Антония и отсюда взят на ростовскую кафедру. Так известие ненадежнаго источника, которое трудно принять, вытесняли своим собственным, не находимым ни в каком источнике, не находящим опоры даже в аналогическом явлении. Едва ли нужно в этом известии отделять первую редакцию от прочих и для нея жертвовать последними, ибо все оне, кажется, черпают здесь из одинаковаго источника. Если известие и о Леонтие почерпнуто Симоном из цитуемой им старой ростовской летописи, то первая редакция жития не пользовалась этим, судя по названию, столь близким к ней источником, по крайней мере, его влияние не отразилось на ней ни одной чертой, а другия редакции решительно противоречат ему. Разобрав элементы сказания о происхождении и прибытии на Русь Леонтия, можно, кажется, обойтись и без примирения противоречивых известий, взятых из совершенно различных источников. Та подробность сказания, что патр. Фотий является современником Св. Владимира, падает сама собою, обличая свою связь с позднейшими историческими источниками, впадающими в ту же ошибку. Далее, в некоторых позднейших списках жития встречаем черты, обязанныя своим происхождением местности, из которой вышла редакция или ея список. Некоторые списки 3-й ред. в известии о первых епископах, пришедших в Киев с Леонтием митр. и разосланных им по городам, прибавляют: «И нарече архиепископью Ростов»; напротив сп. новогор. соф. библиотеки усвояет название архиепископии своему Новгороду. Присутствие этого местнаго взгляда еще сильнее чувствуется в сказании жития о прибытии на Русь Леонтия. Ростов просвещается христианством непосредственноиз Царьграда; оттуда приходят и туда возвращаются первые просветители его; сам патриарх «многу печаль имеет» об упрямом далеком Ростове и долго ищет для него «твердаго пастуха»; отыскавшийся пастух Леонтий с целой миссией едет из Царьграда прямо в Ростов, не имея никаких сношений с Киевом и русским митрополитом, о которых в разсказе о Леонтие по всем редакциям жития нет и помину. Это еще понятно относительно первых двух епископов, прибывших в Ростов в первые годы после крещения Владимира, но подозрительно в третьем, действовавшем во второй половине XI в., особенно если раньше этого встречаются известия о поставлении епископов киевским митрополитом и о распространении христианства под его руководством. Непосредственныя сношения Ростова с Константинополем — черта, заметная и в другом ростовском сказании, отличающемся столь же сильной легендарностью, в житии преп. Авраамия. При мутности источников, из которых черпали оба жития, здесь, без сомнения, имела свою долю влияния память о первых двух епископах Ростова, прибывших из Царьграда и посвященных патриархом. Но объяснению этой черты в житии Леонтия, кажется, может помочь еще одно обстоятельство, обыкновенно забываемое при этом. Возобновление памяти о Леонтие в Ростове, вызванное обретением его мощей, совпало по времени с одним движением в ростовской епархии, начатым Андреем Боголюбским с помощью Феодора, впоследствии ростовскаго епископа: оба они хлопотали отделить ростовскую кафедру от киевской митрополии и переместить ее во Владимир, сделать из нея вторую митрополию в России. Сам Феодор принял епископский сан прямо от патриарха в Константинополе, на пути в Ростов не заехал в Киев к митрополиту за благословением и, заняв кафедру, придавал особенное значение своей непосредственной зависимости от патриарха. «Не митрополит мя поставил, — говорил он, — но патриарх во Цареграде; да убо от кого ми другаго поставлениа и благословениа искати?» Он пользовался большим влиянием в своей епархии, имел «мудрование кознено, и вси его бояхуся и трепетаху», замечает летопись. В его именно епископство отстроен был каменный ростовский собор и совершено первое перенесение мощей Св. Леонтия (1170), после чего вскоре составлено было и первое сказание о нем; под влиянием феодоровских взглядов могла составиться или развиться основа предания о ростовском просветителе, с большей или меньшей полнотой входившаго во все редакции жития. Невозможно решить, в каком виде занесено было это предание, столь согласное со стремлениями Феодора, в начальное сказание, составленное при кн. Андрее, но мы знаем, что это последнее подверглось новой обработке несколько десятилетий спустя, при еп. Иоанне, когда были причины уничтожить следы стремлений Феодора, возбудившаго ими сильное негодование в высшем духовенстве и оставившаго по себе черную память. Если можно допустить действие таких побуждений на развитие подробностей предания о прибытии Леонтия в Ростов, то исходная точка этого предания, уцелевшая и в первой редакции жития, известие о константинопольском происхождении Леонтия могло сложиться и без всякой посторонней цели. С Леонтием могло повториться то же самое, что было с его современником митр. Ефремом, также упомянутым во числе постриженников киево-печерскаго монастыря у еп. Симона. Русский по происхождению, служивший при дворе в. кн. Изяслава и потом постригшийся в пещере преп. Антония, Ефрем жил несколько времени в константинопольском монастыре пред поставлением своим на переяславскую кафедру. Привычки видеть на высших иерархических местах в России Греков сделала из этого обстоятельства основание усвоить Ефрему греческое происхождение. Нельзя, разумеется, проследить источники и развитие всех черт местнаго предания о Леонтие; можно только заметить, что оне не все вошли в житие и некоторыя развивались, цепляясь за урочища или местные остатки старины. Жизнеописание и оканчивается таким же сомнительным, спорным известием, каким начинается. По этому известию, проповедь Леонтия, увенчавшаяся крещением Ростова, завершается мирной кончиной просветителя, тогда как еп. Симон в упомянутом послании называет Леонтия третьим русским мучеником за веру, после двоих Варягов, и говорит, что ростовские язычники, много мучив, его убили. Эти противоречивыя известия разделили критиков на две стороны; взвешивая основания обеих, надобно, кажется, придать более вероятия мнению той, которая, основываясь на прямом смысле всего известия Симона о Леонтие, понимает буквально его выражение о мученичестве ростовскаго епископа. К ея доводам можно прибавить, что Симон не имел побуждения, понятнаго в ростовском источнике, смягчать разсказ о судьбе Леонтия, и что даже по ростовским источникам можно заметить, что местная память в XIII в. и после вообще преувеличивала просветительные успехи Леонтия.
Из сделаннаго разбора можно извлечь некоторые выводы для оценки жития, как историческаго источника. В древнейших уцелевших источниках нашей истории до Андрея Боголюбскаго не сохранилось письменных следов памяти о Св. Леонтие. Она, по-видимому, впервые стала возобновляться и слагаться в сказание со времени обретения мощей, т.е. почти сто лет спустя по смерти святаго. Можно заметить некоторыя основы, на которых развивается сказание: это местные памятники старины (наприм. загородный храм Архангела Михаила), существовавшие в XII—XIII в., и местное смутное воспоминание о Константинополе, как первоначальном источнике христианской проповеди в Ростове, поддержанное отдаленностью последняго от Киевской Руси и местными стремлениями времен Андрея к церковной самостоятельности. Это — главные, в первой редакции даже единственные источники жизнеописания; согласно с своим характером они сообщают его разсказу о жизни Леонтия неопределенность, при которой в нем трудно уловить ясный, положительный факт. К этим местным источникам присоединяется в позднейших редакциях жития летопись. Но достоверное содержание входит отсюда только во вторую половину жития, в разсказ о церковном прославлении Леонтия: летописныя известия, занесенныя в описание жизни святаго (о крещении кн. Владимира, о первом митр. Леонтие, о первых епископах, с ним пришедших на Русь, и проч.), 1) не касаются прямо Леонтия, 2) повторяют ошибки позднейших летописей. Вообще из разсмотреннаго жития можно, кажется, извлечь тот факт, что достоверныя известия о Леонтие были утрачены в ростовской письменности уже к концу XII в., растворившись в смутном предании и оставив слабые следы на юге, в Киево-Печерском монастыре, откуда и вынес их еп. Симон.
Из свидетельства жития преп. Феодосия Печерскаго видно, что Ростов чтил своего еп. Исаию наряду со святыми уже в начале XII в., вскоре после его смерти (1090). Мощи его были открыты в один год с мощами его предшественника Леонтия. Но в источниках не сохранилось намека, по которому можно было бы заключить, чтобы тогда же, в начале XII в. или в конце его, одновременно с сказанием о Леонтие, описана была и жизнь Исаии.
Имеем две редакции жития Исаии. Первая в сжатом разсказе передает происхождение святаго, его жизнь в возникавшем тогда Печерском монастыре, игуменство в Димитриевском и посвящение на ростовскую кафедру, в общих чертах изображает окончательное утверждение им христианства в Ростове и его области и обстоятельно повествует о его чудесном путешествии в Киев на освящение Печерской церкви; разсказ оканчивается краткими известиями о кончине, открытии мощей в 1164 г. и о перенесении их в XV в. Состав жития безыскусственный: начав биографию без предисловия, оно заключается кратким молитвенным обращением к святому. Определение времени, когда составилась эта редакция, зависит от времени последняго события в ея разсказе, перенесения мощей. Писатели, касавшиеся этого жития мимоходом, повторяли странную ошибку издателя его в «Прав. собеседнике». Отнесши, по каким-то внутренним признакам, ко второй половине XIII в. список первой редакции, послуживший подлинником для издания и взятый из соловецкаго сборника XVI в., издатель заключил, что житие написано вскоре после перенесения мощей, «что было, как значится во всех соловецких списках жития, в 1274 г.». Между тем в том же соловецком списке, по которому издано житие, перенесение помечено 6982 (1474) г. С этим показанием согласны и все известные нам списки жития в других библиотеках. Таким образом, первая редакция могла составиться в конце XV в. не раньше 1474 г. Можно указать и некоторое подтверждение этому показанию списков, если оно в этом нуждается: жития Исаии еще не встречаем в сборниках XV в. между житиями ростовских епископов, Леонтия и Игнатия, где его обыкновенное место в позднейших сборниках; перенесения мощей Исаии, совершеннаго торжественно и с того времени, по-видимому, праздновавшагося в Ростове ежегодно, нет в месяцесловах XV в. в числе церковных празднеств монгольскаго периода, хотя есть преставление Игнатия, ко времени котораго ошибка относит перенесение мощей Исаии; наконец это перенесение совершено, по первой редакции, Ростовским архиеп., а такой сан ростовские иерархи носили с 1390 г. Обращаясь к источникам редакции, легко заметить, что она построена на более надежном основании, чем все редакции жития Леонтия. У составителя ея были под руками письменные источники: в описании жизни Исаии на юге он, очевидно, пользовался житием преп. Феодосия; он умеет даже обозначить, хотя не всегда верно, время главнейших событий в своем разсказе; разсказ о путешествии Исаии в Киев на освящение Печерской церкви есть довольно близкая переделка разсказа Печерскаго патерика, только приспособленная к лицу одного Исаии, наконец, разсказав об этом освящении по патерику, житие повторяет тоже кратко по Несторовой летописи, выписывая почти дословно ея известие под 6597 г. Но, очевидно, достоверныя сведения составителя
Откуда взяты и как соединены в первой редакции разновременные элементы ея состава? На это можно дать два ответа, различающиеся некоторыми подробностями. Следы современника Андреева в разсказе могут значить, что первоначально, вскоре по окончании каменнаго собора в Ростове, следовательно, в промежуток 1170—1174 гг., была составлена записка о жизни Леонтия и судьбе его тела, слившаяся потом с позднейшими прибавлениями. Раздельныя черты соединенных частей сглажены в позднейших списках. Позднейшее прибавление явственно обозначается непосредственно за разсказом о внесении моей, с известия об установлении праздника в честь Леонтия еп. Иоанном. Краткая похвала святому, заканчивающая редакцию, приурочена к тому же празднику, следовательно, также позднейшаго происхождения. Редакция могла составиться и другим, еще более простым путем. Главное содержание ея, судьба тела Леонтия, описано рядом кратких, отрывочных разсказов. Они могли быть первоначально записаны современным ростовским летописцем, существование котораго около того времени нам известно. Установление праздника в память Леонтия в 1190 г. еп. Иоанном создавало потребность прославления святаго в литературном произведении. Это подтверждается известием, сохранившимся в некоторых списках старинной службы Леонтию, которое называет автором канона в ней еп. Иоанна. Таже потребность вызывала составление литературной памяти, которую можно было бы прочитать в церкви на праздник святаго. Все это делает вероятным, что тем же Иоанном или по его внушению в 1194—1204 гг. записаны были предания о жизни Леонтия, к ним присоединены выбранныя из летописи известия о мощах его, дополнены дальнейшими известиями о празднике и чудесах 1194 г. и весь разсказ закончен приуроченным к празднику кратким поучением с хвалебно-молитвенным обращением к святому. Со внесением чудес и похвальнаго слова сказание получило вид цельнаго, законченнаго жития, удобнаго для чтения в церкви. Четвертая редакция своими обильными летописными вставками представляет наглядный пример подобного образования жития с помощью летописи. В таком случае выражения жития, обличающия Андреева современника в авторе, принадлежат летописцу и по обычаю древнерусских редакторов переписаны целиком в немного позднейшем сказании. Оба случая допускают вывод, что первая редакция составилась из частей, относящихся к двум указанным промежуткам времени.
Нет достаточных опор, к которым можно было бы прикрепить приблизительное определение времени, когда составились прочия редакции жития. Только третью можно сблизить с одним фактом в литературной истории жития. Появление жития или новой редакции его часто условливалось событиями, с особенной силой оживлявшими в обществе память о святом. Так было с памятью о Леонтие в XV в. В это время она ознаменовалась рядом чудес, по-видимому привлекших к себе внимание местнаго общества. Они описаны в особой статье, которая обыкновенно присоединяется в списках к третьей редакции и никогда к первой и второй. Судя по хронологическим указаниям, которыми отмечены некоторыя из чудес, ряд их начинается в конце XIV в. и прерывается во второй половине XV, во время архиеп. Ростовскаго Трифона или вскоре после; между тем два столетия, протекшия с описанных в первой редакции чудес 1194 г. до перваго в разсматриваемой статье, не оставили в житии никакого следа. Последния чудеса в этой статье составитель описывает как очевидец, и очень вероятно, что статья составлена немного спустя по удалении архиеп. Трифона с кафедры в 1467 г. Возможно предположение, что описание этих позднейших чудес дало повод к пересмотру и распространению древняго краткаго сказания о Леонтие, следствием чего была его третья редакция. По крайней мере имеем прямое доказательство, что и эта редакция жития и прибавленная к ней статья о чудесах XIV—XV вв. обращались в рукописях до 1514 г.
Обращаясь к фактическому содержанию собственно жизнеописания, нельзя не заметить в нем прежде всего неопределенности, показывающей, что оно черпало единственно из смутнаго предания, не основываясь на письменном источнике, на летописи или на чем-нибудь подобном. Первая редакция почти ничего не знает ни о прежней жизни ростовскаго просветителя, ни о времени его деятельности в Ростове, которую только по догадке, на основании других источников, относят к третьей четверти XI в. Даже о важнейшем факте жития, о действии христианской проповеди Леонтия в Ростове, редакция не дает яснаго представления: она говорит об этом как об одном из преславных чудес Леонтия в Ростове и весь результат проповеди объясняет одним чудесным событием, как ростовцы, поднявшись с оружием на Леонтия, одни пали мертвыми, другие ослепли при виде епископа с клиром в полном облачении, как Леонтий поднял их, научил веровать в Христа и крестил. Эта неопределенность основнаго содержания перешла и в другия редакции жития. Заимствуя из летописи известия, не имеющия прямой связи с этим содержанием, они не могут связать последнее ни с одним достоверным событием, известным из других источников. С другой стороны, это основное содержание биографии, не получая большей фактической определенности, постепенно осложняется в последовательном ряде редакций жития. Особенно сильно осложняются в них два эпизода — о жизни Леонтия в Константинополе и о способе обращения Ростовцев к христианству. Пробел, оставленный в первых строках первой редакции, постепенно наполняется новыми чертами в каждой из последующих. Неизвестный Грек, о котором первая редакция знает только, что он родился и воспитывался в Царьграде, во второй является сыном благоверных родителей и потом монахом, а в третьей и пятой рано изучает Писание, рано покидает суету мирскую и строго подвизается в одном из цареградских монастырей, от чудеснаго голоса получает призвание просветить христианством далекий и упорный Ростов и по благословению самого патр. Фотия отправляется туда во главе целой миссии; четвертая и некоторые списки третьей редакции умеют даже прибавить ко всему этому, что Леонтия начали учить грамоте на седьмом году, а шестая — что он «книгам российским и греческим вельми хитрословесен и сказатель от юностибысть». Нетрудно понять, что все это — наполовину общия места житий и наполовину черты легендарнаго характера. Еще легче выделяется в тексте жития вносимый в него третьей редакцией и повторяемый дальнейшими эпизод о том, как Леонтий, изгнанный из Ростова язычниками, поселяется невдалеке у потока Брутовщицы, ставит здесь маленькую церковь и кутьей заманивает детей к слушанию своих христианских поучений. Эпизод входит в первую редакцию механически, оставляя нетронутым ея текст, не сглаживая даже несообразностей, какия вносит он в разсказ.
Эти особенности жития бросают некоторый свет на его источники и дают возможность разъяснить сомнительныя черты его фактическаго содержания. Сохранилось известие о Леонтие, почти современное первой редакции его жития и несогласное с последним: еп. владимирский Симон в послании к Поликарпу (1225—1226 гг.) ставит Леонтия первым по времени в ряду русских иерархов, вышедших из Киевскаго Печерскаго монастыря. По прямому смыслу слов Симона и по перечню епископов, им приводимому, видно, что речь идет о постриженниках Печерскаго монастыря, а не монахах, случайно находившихся в нем в минуту поставления на кафедру. Свидетельство Симона, авторитетное уже по личности автора, киево-печерскаго монаха в начале XII в., находит новую опору в старом ростовском летописце, котораго он читал и в котором можно было узнать больше чем о 30 печерских постриженниках, вышедших на разныя епископския кафедры в России до XIII в. При разногласии такого источника с житием Леонтия, в сохранившемся его виде, естественно решить вопрос в пользу перваго. Однако ж делались попытки примирить эти противоречащие источники: жертвуя некоторыми подробностями позднейших редакций жития, чтобы спасти известие первой о цареградском происхождении Леонтия, предполагали, что он родом Грек, но переселился в Киев, постригся в пещере Антония и отсюда взят на ростовскую кафедру. Так известие ненадежнаго источника, которое трудно принять, вытесняли своим собственным, не находимым ни в каком источнике, не находящим опоры даже в аналогическом явлении. Едва ли нужно в этом известии отделять первую редакцию от прочих и для нея жертвовать последними, ибо все оне, кажется, черпают здесь из одинаковаго источника. Если известие и о Леонтие почерпнуто Симоном из цитуемой им старой ростовской летописи, то первая редакция жития не пользовалась этим, судя по названию, столь близким к ней источником, по крайней мере, его влияние не отразилось на ней ни одной чертой, а другия редакции решительно противоречат ему. Разобрав элементы сказания о происхождении и прибытии на Русь Леонтия, можно, кажется, обойтись и без примирения противоречивых известий, взятых из совершенно различных источников. Та подробность сказания, что патр. Фотий является современником Св. Владимира, падает сама собою, обличая свою связь с позднейшими историческими источниками, впадающими в ту же ошибку. Далее, в некоторых позднейших списках жития встречаем черты, обязанныя своим происхождением местности, из которой вышла редакция или ея список. Некоторые списки 3-й ред. в известии о первых епископах, пришедших в Киев с Леонтием митр. и разосланных им по городам, прибавляют: «И нарече архиепископью Ростов»; напротив сп. новогор. соф. библиотеки усвояет название архиепископии своему Новгороду. Присутствие этого местнаго взгляда еще сильнее чувствуется в сказании жития о прибытии на Русь Леонтия. Ростов просвещается христианством непосредственноиз Царьграда; оттуда приходят и туда возвращаются первые просветители его; сам патриарх «многу печаль имеет» об упрямом далеком Ростове и долго ищет для него «твердаго пастуха»; отыскавшийся пастух Леонтий с целой миссией едет из Царьграда прямо в Ростов, не имея никаких сношений с Киевом и русским митрополитом, о которых в разсказе о Леонтие по всем редакциям жития нет и помину. Это еще понятно относительно первых двух епископов, прибывших в Ростов в первые годы после крещения Владимира, но подозрительно в третьем, действовавшем во второй половине XI в., особенно если раньше этого встречаются известия о поставлении епископов киевским митрополитом и о распространении христианства под его руководством. Непосредственныя сношения Ростова с Константинополем — черта, заметная и в другом ростовском сказании, отличающемся столь же сильной легендарностью, в житии преп. Авраамия. При мутности источников, из которых черпали оба жития, здесь, без сомнения, имела свою долю влияния память о первых двух епископах Ростова, прибывших из Царьграда и посвященных патриархом. Но объяснению этой черты в житии Леонтия, кажется, может помочь еще одно обстоятельство, обыкновенно забываемое при этом. Возобновление памяти о Леонтие в Ростове, вызванное обретением его мощей, совпало по времени с одним движением в ростовской епархии, начатым Андреем Боголюбским с помощью Феодора, впоследствии ростовскаго епископа: оба они хлопотали отделить ростовскую кафедру от киевской митрополии и переместить ее во Владимир, сделать из нея вторую митрополию в России. Сам Феодор принял епископский сан прямо от патриарха в Константинополе, на пути в Ростов не заехал в Киев к митрополиту за благословением и, заняв кафедру, придавал особенное значение своей непосредственной зависимости от патриарха. «Не митрополит мя поставил, — говорил он, — но патриарх во Цареграде; да убо от кого ми другаго поставлениа и благословениа искати?» Он пользовался большим влиянием в своей епархии, имел «мудрование кознено, и вси его бояхуся и трепетаху», замечает летопись. В его именно епископство отстроен был каменный ростовский собор и совершено первое перенесение мощей Св. Леонтия (1170), после чего вскоре составлено было и первое сказание о нем; под влиянием феодоровских взглядов могла составиться или развиться основа предания о ростовском просветителе, с большей или меньшей полнотой входившаго во все редакции жития. Невозможно решить, в каком виде занесено было это предание, столь согласное со стремлениями Феодора, в начальное сказание, составленное при кн. Андрее, но мы знаем, что это последнее подверглось новой обработке несколько десятилетий спустя, при еп. Иоанне, когда были причины уничтожить следы стремлений Феодора, возбудившаго ими сильное негодование в высшем духовенстве и оставившаго по себе черную память. Если можно допустить действие таких побуждений на развитие подробностей предания о прибытии Леонтия в Ростов, то исходная точка этого предания, уцелевшая и в первой редакции жития, известие о константинопольском происхождении Леонтия могло сложиться и без всякой посторонней цели. С Леонтием могло повториться то же самое, что было с его современником митр. Ефремом, также упомянутым во числе постриженников киево-печерскаго монастыря у еп. Симона. Русский по происхождению, служивший при дворе в. кн. Изяслава и потом постригшийся в пещере преп. Антония, Ефрем жил несколько времени в константинопольском монастыре пред поставлением своим на переяславскую кафедру. Привычки видеть на высших иерархических местах в России Греков сделала из этого обстоятельства основание усвоить Ефрему греческое происхождение. Нельзя, разумеется, проследить источники и развитие всех черт местнаго предания о Леонтие; можно только заметить, что оне не все вошли в житие и некоторыя развивались, цепляясь за урочища или местные остатки старины. Жизнеописание и оканчивается таким же сомнительным, спорным известием, каким начинается. По этому известию, проповедь Леонтия, увенчавшаяся крещением Ростова, завершается мирной кончиной просветителя, тогда как еп. Симон в упомянутом послании называет Леонтия третьим русским мучеником за веру, после двоих Варягов, и говорит, что ростовские язычники, много мучив, его убили. Эти противоречивыя известия разделили критиков на две стороны; взвешивая основания обеих, надобно, кажется, придать более вероятия мнению той, которая, основываясь на прямом смысле всего известия Симона о Леонтие, понимает буквально его выражение о мученичестве ростовскаго епископа. К ея доводам можно прибавить, что Симон не имел побуждения, понятнаго в ростовском источнике, смягчать разсказ о судьбе Леонтия, и что даже по ростовским источникам можно заметить, что местная память в XIII в. и после вообще преувеличивала просветительные успехи Леонтия.
Из сделаннаго разбора можно извлечь некоторые выводы для оценки жития, как историческаго источника. В древнейших уцелевших источниках нашей истории до Андрея Боголюбскаго не сохранилось письменных следов памяти о Св. Леонтие. Она, по-видимому, впервые стала возобновляться и слагаться в сказание со времени обретения мощей, т.е. почти сто лет спустя по смерти святаго. Можно заметить некоторыя основы, на которых развивается сказание: это местные памятники старины (наприм. загородный храм Архангела Михаила), существовавшие в XII—XIII в., и местное смутное воспоминание о Константинополе, как первоначальном источнике христианской проповеди в Ростове, поддержанное отдаленностью последняго от Киевской Руси и местными стремлениями времен Андрея к церковной самостоятельности. Это — главные, в первой редакции даже единственные источники жизнеописания; согласно с своим характером они сообщают его разсказу о жизни Леонтия неопределенность, при которой в нем трудно уловить ясный, положительный факт. К этим местным источникам присоединяется в позднейших редакциях жития летопись. Но достоверное содержание входит отсюда только во вторую половину жития, в разсказ о церковном прославлении Леонтия: летописныя известия, занесенныя в описание жизни святаго (о крещении кн. Владимира, о первом митр. Леонтие, о первых епископах, с ним пришедших на Русь, и проч.), 1) не касаются прямо Леонтия, 2) повторяют ошибки позднейших летописей. Вообще из разсмотреннаго жития можно, кажется, извлечь тот факт, что достоверныя известия о Леонтие были утрачены в ростовской письменности уже к концу XII в., растворившись в смутном предании и оставив слабые следы на юге, в Киево-Печерском монастыре, откуда и вынес их еп. Симон.
Из свидетельства жития преп. Феодосия Печерскаго видно, что Ростов чтил своего еп. Исаию наряду со святыми уже в начале XII в., вскоре после его смерти (1090). Мощи его были открыты в один год с мощами его предшественника Леонтия. Но в источниках не сохранилось намека, по которому можно было бы заключить, чтобы тогда же, в начале XII в. или в конце его, одновременно с сказанием о Леонтие, описана была и жизнь Исаии.
Имеем две редакции жития Исаии. Первая в сжатом разсказе передает происхождение святаго, его жизнь в возникавшем тогда Печерском монастыре, игуменство в Димитриевском и посвящение на ростовскую кафедру, в общих чертах изображает окончательное утверждение им христианства в Ростове и его области и обстоятельно повествует о его чудесном путешествии в Киев на освящение Печерской церкви; разсказ оканчивается краткими известиями о кончине, открытии мощей в 1164 г. и о перенесении их в XV в. Состав жития безыскусственный: начав биографию без предисловия, оно заключается кратким молитвенным обращением к святому. Определение времени, когда составилась эта редакция, зависит от времени последняго события в ея разсказе, перенесения мощей. Писатели, касавшиеся этого жития мимоходом, повторяли странную ошибку издателя его в «Прав. собеседнике». Отнесши, по каким-то внутренним признакам, ко второй половине XIII в. список первой редакции, послуживший подлинником для издания и взятый из соловецкаго сборника XVI в., издатель заключил, что житие написано вскоре после перенесения мощей, «что было, как значится во всех соловецких списках жития, в 1274 г.». Между тем в том же соловецком списке, по которому издано житие, перенесение помечено 6982 (1474) г. С этим показанием согласны и все известные нам списки жития в других библиотеках. Таким образом, первая редакция могла составиться в конце XV в. не раньше 1474 г. Можно указать и некоторое подтверждение этому показанию списков, если оно в этом нуждается: жития Исаии еще не встречаем в сборниках XV в. между житиями ростовских епископов, Леонтия и Игнатия, где его обыкновенное место в позднейших сборниках; перенесения мощей Исаии, совершеннаго торжественно и с того времени, по-видимому, праздновавшагося в Ростове ежегодно, нет в месяцесловах XV в. в числе церковных празднеств монгольскаго периода, хотя есть преставление Игнатия, ко времени котораго ошибка относит перенесение мощей Исаии; наконец это перенесение совершено, по первой редакции, Ростовским архиеп., а такой сан ростовские иерархи носили с 1390 г. Обращаясь к источникам редакции, легко заметить, что она построена на более надежном основании, чем все редакции жития Леонтия. У составителя ея были под руками письменные источники: в описании жизни Исаии на юге он, очевидно, пользовался житием преп. Феодосия; он умеет даже обозначить, хотя не всегда верно, время главнейших событий в своем разсказе; разсказ о путешествии Исаии в Киев на освящение Печерской церкви есть довольно близкая переделка разсказа Печерскаго патерика, только приспособленная к лицу одного Исаии, наконец, разсказав об этом освящении по патерику, житие повторяет тоже кратко по Несторовой летописи, выписывая почти дословно ея известие под 6597 г. Но, очевидно, достоверныя сведения составителя