Кобен Харлан. Пропащий

   Ладно, хватит. Так или иначе, надо наконец разобраться и покончить с этим. Мой брат и моя девушка ушли от меня — неожиданно, не попрощавшись, — и я не успокоюсь, пока не узнаю всей правды. Крест с самого начала предупреждал, что правда мне может не понравиться. Ну и что? Может быть, так оно и нужно? Может, теперь настала моя очередь быть храбрым и спасти Кена — после того, как он столько раз спасал меня!
   Итак, самое главное то, что Кен жив. И он невиновен: если у меня и были прежде какие-то сомнения, то теперь, после разговоров с Пистилло, их не осталось. А значит, я смогу встретиться с ним и вернуть его домой. Забыть прошлое как дурной сон, исправить все. Это мой долг перед матерью, в конце концов...
   Крест высадил меня у автобусной остановки, недалеко от дома родителей. Срок формального траура истекал сегодня, и отца дома не было. Тетя Сельма, хозяйничавшая на кухне, сказала, что он вышел погулять. Она была в фартуке — интересно, откуда он взялся? У нас в доме никогда не было ничего подобного. Наверное, привезла с собой. Тетя Сельма всегда носила фартук — наверное, даже во сне. Я стоял и наблюдал, как усердно она чистит раковину. Сестра моей матери, сестра Солнышка. Тихая и незаметная, тетя Сельма принадлежала к тем, кто живет всю жизнь не высовываясь. Как будто боится привлечь к себе излишнее внимание. Все ее воспринимали как некую данность — она просто существовала, не более того... Детей у них с дядей Мюрреем не было. Не знаю точно почему. Правда, однажды я краем уха слышал, как родители говорили о мертворожденном ребенке. И вот я смотрел на тетю Сельму словно впервые. Еще одно человеческое существо, которому каждый день приходится бороться, чтобы прожить жизнь достойно...
   — Спасибо, — улыбнулся я.
   Тетя Сельма кивнула.
   Я хотел сказать, что люблю и ценю ее, хочу чаще ее видеть, особенно теперь, когда мамы нет, и что мама была бы этому рада... Но не смог. Вместо этого я подошел и обнял ее. Сначала тетя Сельма застыла в изумлении от такого внезапного выражения любви, но потом расслабилась.
   — Все будет хорошо, — сказала она.
   Любимые места прогулок отца были мне хорошо известны. Я перешел Коддингтон-Террас, старательно обойдя стороной дом Миллеров. Отец его тоже всегда обходил — уже много лет. Пройдя через несколько дворов, я зашагал по дороге, пересекавшей речку, в сторону городского стадиона. Сезон уже закончился, и бейсбольное поле пустовало. Отец одиноко сидел на самом верху трибуны. Помню, как он любил ходить сюда в прежние времена, как тренировал местную команду вместе с Бертилло и Горовицем, своими лучшими друзьями, а потом шел с ними пить пиво. Оба умерли от инфаркта, не дожив до шестидесяти... Помню белую майку и зеленую кепку отца, как он с улыбкой утирал пот со лба, как лицо его светилось от счастья, особенно если играл Кен... И сейчас, сидя рядом с ним, я знал, что у него в ушах до сих пор звучат аплодисменты и крики болельщиков, он ощущает запах сырой глины и пота, снова переживает ту радость, которой больше нет...
   Отец улыбнулся:
   — Помнишь тот год, когда мама судила матчи?
   — Не очень. Мне тогда сколько было — четыре?
   — Да, около того. — Он покачал головой, все еще улыбаясь, погруженный в воспоминания. — Она тогда увлеклась женским равноправием. Носила футболки с лозунгами: «Место женщины — в сенате» и все такое... Тогда еще девушкам не разрешали играть в Лиге, понимаешь? А она, когда узнала, что женщин-судей тоже не бывает, взяла свод правил и доказала, что это не запрещено.
   — И записалась в судьи?
   — Ага.
   — И что дальше?
   — Ну, несколько старичков, конечно, устроили скандал, но правила есть правила. Пришлось разрешить. Но проблемы все-таки возникли.
   — Какие?
   — Она была худшим в мире судьей. — Отец снова улыбнулся. Той самой улыбкой из далекого прошлого. Я так давно ее не видел, что у меня защемило сердце. — Мама едки знала правила, да и зрение у нее было ужасное, ты же знаешь.
   Мы оба рассмеялись.
   — Тренеры, наверное, с ума сходили?
   — Еще бы! А знаешь, что сделала Лига?
   — Что?
   — Они поставили ее в пару с Харви Ньюхаузом. Помнишь его?
   — Мы учились в одном классе с его сыном. Футболист-профессионал, да?
   — Вот именно. Нападающий. Вес сто двадцать килограммов. Когда твоя мать судила и кто-нибудь из тренеров начинал бузить, Харви достаточно было посмотреть на него — и тот тихонько садился на место.
   Мы снова рассмеялись, потом замолчали, погрузившись в размышления. Да, такие люди, как она, легко не сдаются. Трудно поверить, как мама изменилась потом, и ведь это было еще до болезни...
   Отец повернулся ко мне и наконец разглядел мои синяки.
   — Боже, что с тобой?
   — Все в порядке.
   — Подрался?
   — Ничего страшного, не волнуйся. Нам надо поговорить.
   Он молчал. Я не знал, как начать, но отец помог мне.
   — Покажи, — тихо сказал он.
   Я удивленно взглянул на него.
   — Сегодня утром звонила твоя сестра и рассказала про фотографию.
   Я достал снимок из кармана. Отец взял его так осторожно, словно боялся раздавить.
   — О Боже! — Его глаза увлажнились.
   — Ты не знал?
   — Нет. — Он снова взглянул на снимок. — Мама ничего не говорила, почти до самого конца... Ты знаешь...
   Что-то новое мелькнуло в его лице. Я понял. Жена, самый близкий человек, что-то скрывала от него. И это было больно.
   — Есть кое-что еще, — сказал я.
   Отец поднял глаза.
   — Кен жил в Нью-Мексико. — Я в общих чертах рассказал о том, что узнал. Он уже успокоился и внимательно слушал.
   — И долго он там жил? — спросил отец, когда я закончил.
   — Всего несколько месяцев. А что?
   — Она говорила, что Кен вернется. Вернется, когда докажет, что невиновен.
   Я задумался. Допустим, дело было так: одиннадцать лет назад Кена кто-то подставил, он убежал и жил за границей — прятался и все такое, в точности как пишут газеты. И вот прошли годы, он возвращается домой.
   Но почему?
   Для того, чтобы доказать свою невиновность, как говорила мать? Это возможно. Но почему именно сейчас? Непонятно... И все же, какова бы ни была причина, он и на самом деле вернулся — и что-то случилось. Кто-то его нашел.
   Кто?
   Ответ очевиден: тот, кто убил Джули. Этому человеку — ему или ей — нужно заставить Кена замолчать. Так, что дальше? Непонятно...
   — Папа...
   — Да?
   — Ты подозревал, что Кен жив?
   Он помолчал.
   — Проще было думать, что он умер.
   — Это не ответ.
   Отец отвел взгляд.
   — Кен очень любил тебя, Уилл...
   Я ждал.
   — Но он не был святым.
   — Знаю, — вздохнул я.
   Отец помолчал еще.
   — Когда убили Джули, у Кена уже были неприятности.
   — Что ты имеешь в виду?
   — Он приехал домой прятаться.
   — От кого?
   — Не знаю.
   Я снова подумал о том, что Кен не появлялся дома больше двух лет, а когда приехал, страшно нервничал. Даже тогда, когда спрашивал меня о Джули. Что же случилось?
   — Ты помнишь Филиппа Макгуэйна? — спросил отец.
   Я кивнул. Это был старый школьный друг Кена, лидер их класса. Поговаривали, что Макгуэйн связан с мафией.
   — Я слышал, он переехал в бывший особняк Бонанно.
   — Так и есть.
   Во времена моего детства семейство Бонанно, принадлежавшее к числу самых известных мафиози, владело в Ливингстоне огромным поместьем. На входе были стальные ворота с двумя каменными львами по бокам. Ходили слухи — а в маленьких поселках в слухах никогда нет недостатка, — что на территории поместья зарывают тела убитых, по изгороди пущен ток, а в лесу позади особняка дежурят вооруженные охранники, которые чуть что — стреляют в голову. Сомневаюсь, чтобы это было так, но, в конце концов, полиция арестовала старого Бонанно, которому уже исполнилось девяносто.
   — Ну и что Макгуэйн?
   — Кен был с ним связан.
   — Каким образом?
   — Больше я ничего не знаю.
   Я вспомнил о Призраке.
   — А Джон Асселта тоже был с ними?
   Лицо отца окаменело. В глазах застыл страх.
   — Почему ты спрашиваешь?
   — Они дружили в школе, все трое... — начал я и, решив сказать все, продолжил: — Я его недавно видел.
   — Асселту?
   — Да.
   — Он вернулся? — тихо спросил отец.
   Я кивнул.
   Он молча закрыл глаза.
   — А что?
   — Асселта очень опасен.
   — Я в курсе.
   Отец кивнул на мое лицо:
   — Это он сделал?
   Хороший вопрос, подумал я.
   — В какой-то мере.
   — В какой-то мере?
   — Это долгая история, папа.
   Он снова закрыл глаза, на этот раз надолго, потом оперся руками о колени и встал:
   — Пойдем домой.
   Я понимал, что сейчас ему не до вопросов. Отец с трудом спускался по шатким ступенькам трибуны. Я протянул ему руку, но он отказался от помощи. Сойдя на беговую дорожку, мы повернули к выходу. И там, впереди, засунув руки в карманы, стоял Призрак. Он улыбался.
   В первый момент я решил, что это плод моего воображения. Ведь мы только что говорили о нем. Но тут же услышал, как отец со свистом втянул воздух. А потом раздался голос:
   — Ах, как трогательно!
   Отец сделал шаг вперед, заслоняя меня.
   — Что тебе нужно? — выкрикнул он.
   Призрак поднял лицо к небу и прикрыл глаза, глубоко втянув ноздрями воздух.
   — О, бейсбольная лига! — Он перевел взгляд на моего отца. — Мистер Клайн, вы помните, как мой старик пришел на матч?
   Отец стиснул зубы.
   — Это надо было видеть, Уилл. В самом деле. Красота! Мой папочка так нагрузился, что принялся облегчаться прямо рядом с буфетом. Представляешь? Я думал, что миссис Тансмор хватит удар. — Он рассмеялся каким-то странным режущим смехом. — Добрые старые времена...
   — Что тебе нужно? — повторил отец.
   Но Призрак не унимался:
   — А помните, мистер Клайн, как вы тренировали команду звезд для участия в финале?
   — Помню.
   — Мы с Кеном были тогда в четвертом классе, верно?
   Отец промолчал.
   — Ах, погодите! — воскликнул Призрак, внезапно помрачнев. — Совсем забыл. Я же пропустил этот год! И следующий тоже. Тюремный срок, знаете ли...
   — Ты никогда не был в тюрьме, — возразил отец.
   — Да, да, вы абсолютно правы, мистер Клайн. Я был... — тонкие пальцы Призрака изобразили кавычки, — в больнице. Знаешь, что это такое, малыш Уилли? Они запирают ребенка вместе с самыми кровожадными психами, каких только можно найти на этой планете. Чтобы исправить его. Мой сосед по палате, Тимми, был пироманьяком. Еще в нежном возрасте, тринадцати лет, он спалил дом и убил своих родителей. Однажды Тимми стащил у пьяного санитара коробок спичек и поджег мою кровать. Мне пришлось три недели пролежать в настоящей больнице. Но я был готов поджечь себя еще раз, только бы не возвращаться обратно...
   Мимо нас по дороге проехала машина. На заднем сиденье, в специальном кресле, сидел маленький мальчик. Погода стояла тихая, ни ветерка — даже листья на деревьях не шевелились.
   — Это было давно, — тихо проговорил отец.
   Асселта молча прищурился, как будто тщательно взвешивал его слова. Наконец он кивнул:
   — Верно, давно. Вы опять правы, мистер Клайн. А кроме того, я был не очень-то счастлив дома. В любом случае, какие у меня были перспективы? Так что мне, можно сказать, повезло: я попал на лечение вместо того, чтобы оставаться с отцом, который меня бил.
   Я понял, что речь идет об убийстве Дэниела Скиннера, того хулигана, которого Призрак проткнул кухонным ножом. Но более всего меня поразило то, что его история как две капли воды походила на те, что мы каждый день слышим в «Доме Завета»: жестокое обращение, уголовщина в раннем возрасте, психические расстройства. Я попытался взглянуть на Призрака с этой точки зрения. Будто он был одним из наших подопечных. Но ничего не получилось: Асселта уже не был ребенком. Интересно, в каком возрасте несчастный, нуждающийся в помощи, превращается в выродка, по которому плачет тюрьма?
   — Эй, малыш Уилли!
   Призрак попытался встретиться со мной взглядом, но отец снова заслонил меня. Я положил руку ему на плечо. Хотел показать, что могу за себя постоять.
   — Да?
   — Ты знаешь, что я потом снова... попал в больницу?
   — Знаю, — ответил я.
   — Ты тогда был в десятом классе.
   — Я помню.
   — За все время, что я был там, меня навещал только один человек. Знаешь кто?
   Я кивнул. Это была Джули.
   — Ирония судьбы, верно? — усмехнулся он.
   — Это ты убил ее?
   — Виноват один из нас.
   Отец шагнул вперед:
   — Все, хватит!
   Я отстранил его.
   — Кого ты имеешь в виду?
   — Тебя, малыш Уилли! Я имею в виду тебя.
   — Что? — Я не верил своим ушам.
   — Хватит! — повторил отец.
   — Ты должен был драться за нее, — продолжал Асселта. — Ты должен был защитить ее.
   Я понимал, что это слова сумасшедшего, но каждое из них вонзалось мне в грудь как кинжал.
   — Зачем ты пришел? — потребовал объяснений отец.
   — По правде говоря, мистер Клайн, я и сам не знаю.
   — Оставь в покое мою семью! Если тебе кто-то нужен, возьми меня.
   — Нет, сэр, вы мне не нужны. — Он оценивающе посмотрел на отца. Я похолодел. — Вы мне нравитесь таким, как есть.
   Призрак слегка помахал нам рукой и скользнул в заросли кустарника. Через несколько шагов он совершенно исчез, оправдывая свое прозвище. Мы стояли неподвижно еще пару минут, вглядываясь в темноту. Я слышал, как тяжело дышит отец.
   — Папа...
   Но он уже шагал по дороге.
   — Пойдем домой, Уилл.

Глава 42

   Разговаривать отец не захотел. Войдя в дом, он сразу заперся в спальне — в той, что делил с моей матерью почти сорок лет. На меня же столько свалилось в последние дни, что разобраться было немыслимо. Мозг просто отказывался все это переваривать. Но я хотел знать больше.
   Шейла...
   Только один человек мог пролить свет на загадку моей погибшей любви. Поэтому я извинился перед отцом, попрощался и отправился обратно в город. Спустившись в метро, я доехал до Бронкса. Уже начало темнеть, места были опасные, но я был в таком состоянии, что даже не подумал об этом.
   Я еще не успел позвонить, как дверь приоткрылась на цепочку.
   — Он спит, — сказала Таня.
   — Я хочу поговорить с вами.
   — Мне нечего сказать.
   — Я видел вас на вечере.
   — Уходите.
   — Пожалуйста! — попросил я. — Это очень важно.
   Таня вздохнула и сняла цепочку. Я проскользнул внутрь.
   Тусклая лампочка в дальнем углу почти ничего не освещала. Жутковатое местечко. Мне пришло в голову, что Таня здесь такая же пленница, как и Луис Кастман. Я посмотрел на нее. Она сжалась, как будто мой взгляд мог ее обжечь.
   — Сколько вы собираетесь его здесь держать? — спросил я.
   — Я не строю никаких планов.
   Таня не предложила мне сесть. Мы стояли лицом к лицу. Она молча ждала, скрестив руки на груди.
   — Почему вы пришли на вечер?
   — Чтобы выразить соболезнования.
   — Вы знали Шейлу?
   — Да.
   — Вы дружили?
   Таня улыбнулась. Впрочем, лицо ее было так изуродовано шрамами, что я мог и ошибиться.
   — Ни в коей мере.
   — Почему же вы пришли?
   Она наклонила голову набок.
   — Хотите, я вас удивлю?
   Я кивнул, не зная, что ответить.
   — Я тогда вышла из этой комнаты впервые за шестнадцать месяцев.
   — Спасибо, что пришли, — смутился я.
   Таня недоверчиво посмотрела на меня. В комнате было тихо, слышалось лишь ее дыхание. Не знаю, в чем было дело и было ли это связано со шрамами, но каждый ее вдох звучал так, будто через узкую соломинку втягивали жидкость.
   — Пожалуйста, скажите, зачем вы приходили.
   — Я уже сказала — чтобы выразить соболезнования. — Она помолчала. — И еще я думала, что могу помочь.
   — Помочь?
   Таня перевела взгляд на дверь в комнату Кастмана. Я тоже посмотрел туда.
   — Он сказал мне, зачем вы приходили. Я подумала, что могу оказаться полезной.
   — Что он вам сказал?
   — Что вы любили Шейлу. — Таня подошла ближе к лампе. Я с трудом удерживался, чтобы не отвернуться. Она наконец села и жестом предложила мне последовать ее примеру. — Это правда?
   — Да.
   — Это вы убили ее?
   Вопрос изумил меня.
   — Нет.
   Она недоверчиво посмотрела на меня.
   — Не понимаю, — сказал я. — Вы пришли, чтобы помочь?
   — Да.
   — Тогда почему вы убежали?
   — А вы не поняли?
   Я покачал головой.
   Она уронила руки на колени и принялась раскачиваться взад-вперед.
   — Таня...
   — Я услышала ваше имя...
   — Простите?
   — Вы спросили, почему я убежала. — Она перестала качаться. — Потому что услышала ваше имя.
   — Ничего не понимаю.
   Таня снова посмотрела на дверь.
   — Луис не знал, кто вы. И я не знала — пока не услышала ваше имя на вечере, когда выступал Крест. Вы Уилл Клайн.
   — Совершенно верно.
   — А еще вы... — добавила она совсем тихо, так тихо, что мне пришлось наклониться, чтобы расслышать, — вы — брат Кена.
   Наступила тишина.
   — Вы знали моего брата?
   — Мы встречались. Очень давно.
   — Как вы познакомились?
   — Через Шейлу. — Таня выпрямилась и подняла на меня глаза. Странно... Говорят, глаза — зеркало души. Ерунда. Танины глаза были совершенно нормальными: в них не отражались ни шрамы, ни история ее мучений. — Луис ведь рассказывал вам о крупном гангстере, с которым связалась Шейла?
   — Да.
   — Это был ваш брат.
   Я недоверчиво покачал головой и уже собрался возразить, но она продолжала:
   — Шейла не могла больше жить на улице: она для этого была слишком честолюбива. Они с Кеном подходили друг другу. Он устроил ее в престижный колледж в Коннектикуте. Больше для торговли наркотиками, чем для чего-то другого. Это здесь, на улице, толкачи выпускают кишки соседу ради местечка на углу. А где-нибудь в школе для богатых детишек, если умело устроиться, деньги можно грести лопатой.
   — Вы говорите, ее туда устроил мой брат?
   Таня снова принялась раскачиваться взад-вперед.
   — Вы что, и в самом деле не знали?
   — Нет.
   — Я думала... — Она запнулась.
   — Что?
   Таня покачала головой:
   — Не знаю.
   — Пожалуйста...
   — Просто странно... Сначала Шейла с вашим братом, потом снова она — и уже с вами. А вы ведете себя так, будто ничего не знаете.
   Я опять не знал, что ответить.
   — Что случилось с Шейлой?
   — Вам лучше знать.
   — Нет, я имею в виду — тогда. Когда она была в колледже.
   — Я больше ее не видела. Пара звонков — и все. Но Кен... Это было страшно. Вы с Крестом показались мне хорошими, я думала, что ей наконец повезло. Но потом, когда услышала ваше имя... — Таня зябко повела плечами.
   — Вам что-нибудь говорит имя Карли?
   — Нет, а что?
   — Вы знали, что у Шейлы была дочь?
   Она снова начала раскачиваться.
   — О Боже! — В ее голосе звучала боль.
   — Вы знали?
   Таня решительно покачала головой:
   — Нет.
   — Вы знаете Филиппа Макгуэйна? — продолжал я.
   — Нет.
   — Джона Асселту? Джули Миллер?
   — Нет, — быстро проговорила она. — Я не знаю ни одного из этих людей. — Таня встала и отвернулась. — Я надеялась, что она спаслась.
   — Спаслась, но только на время.
   Ее плечи поникли, дыхание, казалось, стало еще более шумным.
   — Она заслуживала лучшего конца.
   Таня направилась к входной двери. Я взглянул в сторону комнаты Кастмана и снова подумал, что в этой квартире два пленника. Таня остановилась. Я почувствовал ее взгляд и повернулся к ней.
   — Существуют пластические операции, — тихо сказал я. — У Креста большие связи. Мы можем помочь.
   — Нет, спасибо.
   — Нельзя жить одной местью.
   Таня попыталась улыбнуться.
   — Вы думаете, все из-за этого? — Она показала на свое искалеченное лицо. — Вы думаете, я поэтому держу его здесь?
   Я опять смутился, не зная, что сказать.
   Таня покачала головой.
   — Он ведь рассказал вам, как завербовал Шейлу?
   Я кивнул.
   — Он приписывает все себе, хвастается своими шикарными шмотками и гладкими речами. Но большинство девчонок, даже те, что только что с автобуса, боятся идти куда-то с мужчиной в одиночку. Луис всегда работал с партнером, с женщиной. Вот что главное. Только так можно было заманить девочку, заставить ее почувствовать себя в безопасности...
   Она замолчала. Глаза ее были сухими. Меня бросило в дрожь. Таня повернулась к двери и отперла ее. Я вышел, не оглядываясь.

Глава 43

   На автоответчике я обнаружил два сообщения. Первое было от Эдны Роджерс, матери Шейлы. Говорила она сухо и официально. Похороны состоятся через два дня в Мейсоне, штат Айдахо. Служба пройдет в такой-то часовне. Далее следовали адрес, точное время и информация о том, как доехать из Бойсе. Сообщение я сохранил.
   Затем я услышал возбужденный голос Ивонн Стерно. Она просила меня срочно перезвонить. Я забеспокоился. А что, если она также выяснила, кто такой на самом деле Оуэн Энфилд? И если так, то хорошо это или плохо?
   Ивонн сняла трубку после первого же гудка.
   — Что случилось? — спросил я.
   — У нас большие новости, Уилл.
   — Я слушаю.
   — Нам следовало догадаться об этом раньше.
   — В чем дело?
   — А вы подумайте сами. Попробуйте сложить все вместе: человек под чужим именем, внимание ФБР, странная таинственность, тихий поселок в отдаленном районе. Ничего не напоминает?
   — М-м-м... Нет, ничего.
   — Все дело в «Крипко», — продолжала Ивонн. — Как я уже говорила, это фиктивная компания. Я попробовала привлечь свои источники и копнуть как следует. Хотя, по правде говоря, концы спрятаны не так уж глубоко. Ну конечно, для них ведь главное, чтобы их человека не засекли, а там уж все равно никто не станет разбираться.
   — Ивонн...
   — Да?
   — Я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.
   — Компания «Крипко», которая предоставила в аренду дом и машину, имеет отношение к правительству США.
   От неожиданности у меня закружилась голова. Уже не помню, в который раз за последние дни. В глубине души искоркой засветилась сумасшедшая надежда.
   — Погодите, — начал я. — Вы хотите сказать, что Оуэн Энфилд — тайный агент?
   — Нет, не думаю. Что бы он стал расследовать в Стоунпойнте? Жульничество за карточным столом?
   — А в чем же тогда дело?
   — Это похоже на государственную программу защиты свидетелей.
   Опять путаница.
   — То есть, значит, Оуэн Энфилд...
   — Совершенно верно, правительство спрятало его там, снабдив новыми документами. Все дело в том, что они не особо стараются насчет легенды. Об этом мало кто знает. Черт побери, иногда до смешного доходит! Я слышала, что однажды они засунули черного наркоторговца из Балтимора в пригород Чикаго, где все белым-бело. Полный облом. В нашем случае все было сделано не так уж плохо. Но опять же если бы семья Готти искала Сэмми Быка, то им достаточно было бы узнать его в лицо. Копать глубже они бы уже не стали. Ясно?
   — Кажется, да.
   — Насколько я понимаю, Оуэн Энфилд — та еще штучка. Впрочем, как и большинство тех, кто попадает под программу. Не знаю, что уж там случилось, но он убил тех двоих и сбежал. Ясное дело, ФБР не хочет скандала. Представляете, как бы это выглядело: правительство заключает сделку с преступником, а он начинает убивать направо и налево? Шумиха в прессе и все такое...
   Я молчал.
   — Уилл?
   — Да.
   Она сделала паузу.
   — Вы еще что-то знаете, верно?
   Я замялся.
   — Ну же, — подбодрила меня Ивонн. — У нас ведь обмен, помните? Вы — мне, я — вам.
   Не знаю, что бы я ей сказал и что было бы лучше: признаться, что мой брат и Оуэн Энфилд — одно лицо, или пока скрыть это. Но решение приняли за меня. Я услышал щелчок, и в трубке наступила мертвая тишина.
   Тут же раздался резкий стук в дверь.
   — ФБР. Откройте немедленно!
   Это был голос Клаудии Фишер. Я подошел к двери и отпер замок. Дверь тут же распахнулась, чуть не сбив меня с ног. Фишер ворвалась первая, с пистолетом наготове, скомандовав «руки вверх». Дэррил Уилкокс, как всегда, следовал за ней. Оба выглядели бледными, уставшими и, пожалуй, даже слегка напуганными.
   — Какого черта! — возмутился я.
   — Руки вверх, живо!
   Я послушно поднял руки. Она уже было достала наручники, но остановилась в нерешительности.
   — Обойдемся без этого? — Голос Фишер прозвучал неожиданно мягко.
   Я кивнул.
   — Тогда пошли.

Глава 44

   Я не спорил. Не кричал о своих правах и не требовал дать мне позвонить. Я даже не спросил, куда меня везут. Излишняя суета в подобный деликатный момент чаще всего бесполезна, а то и вредна.
   Пистилло предупредил, чтобы я не лез в это дело. Он дошел до того, что арестовал меня за преступление, которого я не совершал. И даже обещал, что сфабрикует улики, если понадобится. И все-таки я не отступал, сам удивляясь неизвестно откуда взявшейся смелости. Наверное, мне просто больше нечего было терять. Может быть, это и есть уровень храбрости, при котором на все наплевать. Шейла и мама мертвы. Брат потерян. Загоните человека в угол, даже самого слабого, и вы увидите перед собой дикого зверя.
   Мы остановились на узкой улице, вдоль которой тянулся ряд одинаковых домиков. Куда ни глянь, одно и то же: аккуратные лужайки, ухоженные цветочные клумбы, белая садовая мебель, тронутая ржавчиной, шланги, змеящиеся в траве, и колышущийся туман вокруг дождевальных установок. Мы направились к одному из домов. Фишер нажала на дверную ручку — дверь была не заперта. Мы прошли через комнату, в которой стоял розовый диван. В углу был телевизор, на котором я заметил фотографии двух мальчиков, расставленные по порядку начиная с младенческого возраста. На последнем снимке мальчики, уже совсем большие, были в парадных костюмах и целовали в щеки какую-то женщину. Очевидно, их мать.