Страница:
Шейла... Это предательство поразило меня в самое сердце. Пытаться защищать ее сейчас, доказывать, что я был для нее чем-то большим, нежели обыкновенным простофилей, значило нарочно закрыть глаза на правду. Наивный простофиля в розовых очках...
— Я говорю вам все это, Уилл, так как боюсь, что вы сделаете какую-нибудь глупость.
— Например, дам интервью...
— Да. А еще я хочу, чтобы вы поняли: у вашего брата только два пути. Либо Макгуэйн с Призраком найдут его и убьют. Либо его найдем мы. Найдем и защитим.
— Понятно. Только до сих пор это у вас паршиво получалось.
— И тем не менее, кроме нас, ему не на кого положиться, — парировал Пистилло. — И не надейтесь, что Макгуэйн ограничится Кеном. Неужели вы думаете, что нападение на Кэти Миллер было случайностью? Так что я призываю вас к сотрудничеству ради вашего же блага.
Я молчал. Пистилло верить было нельзя, это ясно. Верить нельзя никому. Но Пистилло особенно опасен. Он прожил одиннадцать лет, глядя на искаженное горем лицо сестры. Такое сведет с ума кого угодно. Пистилло дал понять, что не остановится ни перед чем, лишь бы добраться до Макгуэйна. Он готов был пожертвовать моим братом, засадить за решетку меня... И самое главное — Пистилло уничтожил мою семью! Я подумал о бегстве сестры в Сиэтл. Подумал о матери и ее солнечной улыбке, осознав внезапно, что именно этот человек, сидящий напротив меня и обещающий спасти брата, стер улыбку с ее лица. Он убил мою мать. Никто не убедит меня, что ее опухоль никак не связана с тем, через что она прошла, и что ее иммунная система не стала еще одной жертвой той ужасной ночи. И теперь этот человек просит меня о помощи...
Я не знал точно, сколько лжи в его словах, но решил, что достаточно, чтобы солгать в ответ.
— Я помогу вам.
— Хорошо, — сказал Пистилло. — Я прослежу, чтобы все обвинения против вас были немедленно сняты.
Я не поблагодарил его.
— Если хотите, мы отвезем вас домой.
Меня подмывало отказаться, но я не хотел выдавать себя. Если Пистилло лжет, то и мне не грех этому поучиться. Я молча кивнул. Встав из-за стола, он сказал:
— Я слышал, что скоро похороны Шейлы...
— Да.
— Теперь, когда обвинения сняты, вы можете поехать.
Я промолчал.
— Вы собираетесь присутствовать? — спросил он.
На этот раз я сказал правду:
— Не знаю.
Глава 47
Глава 46
Глава 49
Глава 50
— Я говорю вам все это, Уилл, так как боюсь, что вы сделаете какую-нибудь глупость.
— Например, дам интервью...
— Да. А еще я хочу, чтобы вы поняли: у вашего брата только два пути. Либо Макгуэйн с Призраком найдут его и убьют. Либо его найдем мы. Найдем и защитим.
— Понятно. Только до сих пор это у вас паршиво получалось.
— И тем не менее, кроме нас, ему не на кого положиться, — парировал Пистилло. — И не надейтесь, что Макгуэйн ограничится Кеном. Неужели вы думаете, что нападение на Кэти Миллер было случайностью? Так что я призываю вас к сотрудничеству ради вашего же блага.
Я молчал. Пистилло верить было нельзя, это ясно. Верить нельзя никому. Но Пистилло особенно опасен. Он прожил одиннадцать лет, глядя на искаженное горем лицо сестры. Такое сведет с ума кого угодно. Пистилло дал понять, что не остановится ни перед чем, лишь бы добраться до Макгуэйна. Он готов был пожертвовать моим братом, засадить за решетку меня... И самое главное — Пистилло уничтожил мою семью! Я подумал о бегстве сестры в Сиэтл. Подумал о матери и ее солнечной улыбке, осознав внезапно, что именно этот человек, сидящий напротив меня и обещающий спасти брата, стер улыбку с ее лица. Он убил мою мать. Никто не убедит меня, что ее опухоль никак не связана с тем, через что она прошла, и что ее иммунная система не стала еще одной жертвой той ужасной ночи. И теперь этот человек просит меня о помощи...
Я не знал точно, сколько лжи в его словах, но решил, что достаточно, чтобы солгать в ответ.
— Я помогу вам.
— Хорошо, — сказал Пистилло. — Я прослежу, чтобы все обвинения против вас были немедленно сняты.
Я не поблагодарил его.
— Если хотите, мы отвезем вас домой.
Меня подмывало отказаться, но я не хотел выдавать себя. Если Пистилло лжет, то и мне не грех этому поучиться. Я молча кивнул. Встав из-за стола, он сказал:
— Я слышал, что скоро похороны Шейлы...
— Да.
— Теперь, когда обвинения сняты, вы можете поехать.
Я промолчал.
— Вы собираетесь присутствовать? — спросил он.
На этот раз я сказал правду:
— Не знаю.
Глава 47
Я не мог сидеть дома, ожидая неизвестно чего, поэтому на следующее утро отправился на работу. Казалось, все должно было валиться у меня из рук, но справлялся я на удивление неплохо. В «Дом Завета» всегда входишь как боец на ринг, сосредоточившись на самом главном. Детям нужно отдавать все силы, меньшего они не заслуживают. Заезженная фраза, но верная. Я постарался настроиться и с головой окунулся в работу.
Ко мне подходили знакомые с соболезнованиями, я говорил положенные слова. Все здесь, до последней мелочи, напоминало о Шейле. Я старался не думать о ней, хотя, разумеется, ни о чем не забыл и не оставил планов разобраться в том, кто ее убил, и разыскать Карли. И конечно же, найти брата. Как к этому подступиться? Я снова попытался поговорить с Кэти, однако телефонная блокада оставалась в силе. Крест нанял частного детектива для поисков Донны Уайт в компьютерах авиалиний, но он пока ничего не нашел. Оставалось только ждать.
Я записался на ночную работу. Крест присоединился ко мне, мы сели в фургон и снова погрузились во тьму. Лица детей на улице, освещенные голубоватым искусственным светом, казались плоскими, гладкими, лишенными индивидуальных черт. Когда видишь взрослого бродягу, старуху с мешками или мужчину с тележкой, сразу понимаешь, что перед тобой бездомный. С детьми и подростками из неблагополучных семей, которые бегут, спасаясь от жестокого обращения, и окунаются в мир наркомании, проституции и сумасшествия, все иначе. Они легче смешиваются с толпой, их трудно отличить от детей, просто бродящих по улицам.
Что бы ни говорилось на эту тему, бедственное положение взрослых бездомных сразу бросается в глаза. Вы можете отвернуться и пройти мимо, напоминая себе, что четвертак или доллар, которые вы им бросите, пойдет на выпивку или наркотики, но боль в душе все равно останется. Вы бросили в беде человеческое существо, и от этого никуда не деться. А дети почти невидимы, они сливаются с ночными улицами. Их можно проигнорировать, не испытав никаких неприятных ощущений.
Радио передавало что-то звонкое и ритмичное. Крест дал мне пачку телефонных карточек. Мы остановились на авеню Эй, в районе, известном своими героиновыми притонами. Я видел запавшие глаза, набухшие, исколотые вены. Началась обычная работа. Мы разговаривали, убеждали, слушали...
В четыре утра мы снова сели в фургон. Крест посмотрел в окно. Детей стало даже больше. Казалось, их порождает сама улица. Друг с другом мы последние несколько часов почти не общались.
— Надо съездить на похороны, — сказал Крест.
Я промолчал, боясь, что голос подведет меня.
— Ты когда-нибудь был здесь с ней? — продолжал он. — Видел ее лицо, когда она работала с детьми?
Я видел. И понимал, что Крест имеет в виду.
— Это нельзя подделать, Уилл.
— Хотелось бы верить.
— Тебе было хорошо с ней?
— Я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.
Он кивнул:
— Это тоже не очень-то подделаешь.
— Тогда как все объяснить?
— Не знаю. — Крест включил зажигание. — Мы слишком полагаемся на свои головы. Неплохо бы иногда вспоминать и о сердце.
Я нахмурился.
— Звучит красиво, но я не уверен, что в этом есть какой-то смысл.
— Давай сформулируем это так: мы едем, чтобы почтить память той Шейлы, которую мы знали.
— Даже если все было ложью?
— Даже. Но возможно, мы что-то и узнаем. Лучше поймем то, что произошло здесь.
— Разве не ты сказал, что нам может не понравиться то, что мы узнаем?
— И в самом деле. — Крест поднял брови. — Какой же я молодец!
Я улыбнулся.
— Это наш долг перед ней, Уилл. Перед ее памятью.
Он был прав. Надо довести дело до конца. Остались вопросы, на которые еще предстоит найти ответы. Может быть, кто-то из приглашенных на похороны что-то подскажет... Да и сам процесс прощания с фальшивой возлюбленной поможет мне прийти в себя. Хотя вряд ли... Но и попробовать, пожалуй, стоит.
— Опять же нельзя забывать о Карли. — Крест кивнул в сторону улицы. — Главное — спасать детей, разве не так?
— Точно. — Я повернулся к нему. — Кстати, о детях...
Выражение лица его трудно было разобрать — Крест часто носил ночью темные очки, — но его руки крепче сжали руль.
— Крест...
— Мы сейчас говорим о вас с Шейлой, — сухо сказал он.
— Это все в прошлом. Что бы мы ни узнали, ничего не изменится.
— Все равно, давай сосредоточимся на чем-нибудь одном, ладно?
— Нет, — упрямо сказал я. — Дружба есть дружба. Она работает в обе стороны.
Крест покачал головой. Мы ехали молча. Я смотрел на его рябое небритое лицо. Он жевал нижнюю губу, татуировка на лбу потемнела.
— Я не говорил Ванде... — начал он.
— Что у тебя есть ребенок?
— Сын...
— Где он сейчас?
Крест почесал подбородок. Рука его дрожала.
— Ему еще не было четырех, когда его похоронили. Я закрыл глаза.
— Его звали Майкл. Я им совсем не интересовался, да и видел-то всего раза два. Он жил с матерью, семнадцатилетней наркоманкой. Ей нельзя было доверить даже собаку. Как-то раз она обкололась и въехала в грузовик. Оба погибли. Я до сих пор не знаю, было это самоубийством или нет.
— Извини, — неловко сказал я.
— Ему сейчас был бы двадцать один.
Я не мог найти подходящих слов.
— Это было давно, ты сам был еще ребенком.
— Не пытайся все объяснить, Уилл.
— Я и не пытаюсь. Просто... — Я не знал, как выразиться. — Если бы у меня был ребенок, я попросил бы тебя стать его крестным отцом... И опекуном, если бы со мной что-то случилось. И не только потому, что мы друзья, а в своих собственных интересах, ради своего ребенка...
Он молча вел машину.
— Некоторые вещи нельзя простить.
— Ты не убивал его, Крест.
— Ну да, конечно, я тут ни при чем.
Мы остановились перед светофором. Крест включил радио. Какая-то компания рекламировала новое чудодейственное лекарство. Он раздраженно ткнул пальцем в кнопку — радио замолчало. Облокотившись на рулевое колесо, Крест продолжал:
— Я нахожу на улицах детей и пытаюсь их спасти. Мне кажется, что чем больше я их спасу, тем лучше будет Майклу. Может быть, я смогу каким-то образом спасти и его. — Он снял очки. Голос его стал тверже. — Но одно я знаю точно. И всегда знал: что бы я ни делал, сам я спасения не заслуживаю.
Я пытался найти какие-нибудь утешительные слова или хотя бы отвлечь его, но ничего не получалось. Все, что приходило в голову, казалось заезженным и банальным.
— Ты не прав, — сказал я наконец.
Крест снова надел очки и устремил взгляд на дорогу. Я понял, что разговор окончен, но сделал последнюю попытку:
— Ты хочешь ехать на похороны, потому что у нас есть долг перед Шейлой. Но как насчет Ванды?
— Уилл...
— Что?
— Я не хочу больше об этом говорить.
Ко мне подходили знакомые с соболезнованиями, я говорил положенные слова. Все здесь, до последней мелочи, напоминало о Шейле. Я старался не думать о ней, хотя, разумеется, ни о чем не забыл и не оставил планов разобраться в том, кто ее убил, и разыскать Карли. И конечно же, найти брата. Как к этому подступиться? Я снова попытался поговорить с Кэти, однако телефонная блокада оставалась в силе. Крест нанял частного детектива для поисков Донны Уайт в компьютерах авиалиний, но он пока ничего не нашел. Оставалось только ждать.
Я записался на ночную работу. Крест присоединился ко мне, мы сели в фургон и снова погрузились во тьму. Лица детей на улице, освещенные голубоватым искусственным светом, казались плоскими, гладкими, лишенными индивидуальных черт. Когда видишь взрослого бродягу, старуху с мешками или мужчину с тележкой, сразу понимаешь, что перед тобой бездомный. С детьми и подростками из неблагополучных семей, которые бегут, спасаясь от жестокого обращения, и окунаются в мир наркомании, проституции и сумасшествия, все иначе. Они легче смешиваются с толпой, их трудно отличить от детей, просто бродящих по улицам.
Что бы ни говорилось на эту тему, бедственное положение взрослых бездомных сразу бросается в глаза. Вы можете отвернуться и пройти мимо, напоминая себе, что четвертак или доллар, которые вы им бросите, пойдет на выпивку или наркотики, но боль в душе все равно останется. Вы бросили в беде человеческое существо, и от этого никуда не деться. А дети почти невидимы, они сливаются с ночными улицами. Их можно проигнорировать, не испытав никаких неприятных ощущений.
Радио передавало что-то звонкое и ритмичное. Крест дал мне пачку телефонных карточек. Мы остановились на авеню Эй, в районе, известном своими героиновыми притонами. Я видел запавшие глаза, набухшие, исколотые вены. Началась обычная работа. Мы разговаривали, убеждали, слушали...
В четыре утра мы снова сели в фургон. Крест посмотрел в окно. Детей стало даже больше. Казалось, их порождает сама улица. Друг с другом мы последние несколько часов почти не общались.
— Надо съездить на похороны, — сказал Крест.
Я промолчал, боясь, что голос подведет меня.
— Ты когда-нибудь был здесь с ней? — продолжал он. — Видел ее лицо, когда она работала с детьми?
Я видел. И понимал, что Крест имеет в виду.
— Это нельзя подделать, Уилл.
— Хотелось бы верить.
— Тебе было хорошо с ней?
— Я чувствовал себя счастливейшим человеком на свете.
Он кивнул:
— Это тоже не очень-то подделаешь.
— Тогда как все объяснить?
— Не знаю. — Крест включил зажигание. — Мы слишком полагаемся на свои головы. Неплохо бы иногда вспоминать и о сердце.
Я нахмурился.
— Звучит красиво, но я не уверен, что в этом есть какой-то смысл.
— Давай сформулируем это так: мы едем, чтобы почтить память той Шейлы, которую мы знали.
— Даже если все было ложью?
— Даже. Но возможно, мы что-то и узнаем. Лучше поймем то, что произошло здесь.
— Разве не ты сказал, что нам может не понравиться то, что мы узнаем?
— И в самом деле. — Крест поднял брови. — Какой же я молодец!
Я улыбнулся.
— Это наш долг перед ней, Уилл. Перед ее памятью.
Он был прав. Надо довести дело до конца. Остались вопросы, на которые еще предстоит найти ответы. Может быть, кто-то из приглашенных на похороны что-то подскажет... Да и сам процесс прощания с фальшивой возлюбленной поможет мне прийти в себя. Хотя вряд ли... Но и попробовать, пожалуй, стоит.
— Опять же нельзя забывать о Карли. — Крест кивнул в сторону улицы. — Главное — спасать детей, разве не так?
— Точно. — Я повернулся к нему. — Кстати, о детях...
Выражение лица его трудно было разобрать — Крест часто носил ночью темные очки, — но его руки крепче сжали руль.
— Крест...
— Мы сейчас говорим о вас с Шейлой, — сухо сказал он.
— Это все в прошлом. Что бы мы ни узнали, ничего не изменится.
— Все равно, давай сосредоточимся на чем-нибудь одном, ладно?
— Нет, — упрямо сказал я. — Дружба есть дружба. Она работает в обе стороны.
Крест покачал головой. Мы ехали молча. Я смотрел на его рябое небритое лицо. Он жевал нижнюю губу, татуировка на лбу потемнела.
— Я не говорил Ванде... — начал он.
— Что у тебя есть ребенок?
— Сын...
— Где он сейчас?
Крест почесал подбородок. Рука его дрожала.
— Ему еще не было четырех, когда его похоронили. Я закрыл глаза.
— Его звали Майкл. Я им совсем не интересовался, да и видел-то всего раза два. Он жил с матерью, семнадцатилетней наркоманкой. Ей нельзя было доверить даже собаку. Как-то раз она обкололась и въехала в грузовик. Оба погибли. Я до сих пор не знаю, было это самоубийством или нет.
— Извини, — неловко сказал я.
— Ему сейчас был бы двадцать один.
Я не мог найти подходящих слов.
— Это было давно, ты сам был еще ребенком.
— Не пытайся все объяснить, Уилл.
— Я и не пытаюсь. Просто... — Я не знал, как выразиться. — Если бы у меня был ребенок, я попросил бы тебя стать его крестным отцом... И опекуном, если бы со мной что-то случилось. И не только потому, что мы друзья, а в своих собственных интересах, ради своего ребенка...
Он молча вел машину.
— Некоторые вещи нельзя простить.
— Ты не убивал его, Крест.
— Ну да, конечно, я тут ни при чем.
Мы остановились перед светофором. Крест включил радио. Какая-то компания рекламировала новое чудодейственное лекарство. Он раздраженно ткнул пальцем в кнопку — радио замолчало. Облокотившись на рулевое колесо, Крест продолжал:
— Я нахожу на улицах детей и пытаюсь их спасти. Мне кажется, что чем больше я их спасу, тем лучше будет Майклу. Может быть, я смогу каким-то образом спасти и его. — Он снял очки. Голос его стал тверже. — Но одно я знаю точно. И всегда знал: что бы я ни делал, сам я спасения не заслуживаю.
Я пытался найти какие-нибудь утешительные слова или хотя бы отвлечь его, но ничего не получалось. Все, что приходило в голову, казалось заезженным и банальным.
— Ты не прав, — сказал я наконец.
Крест снова надел очки и устремил взгляд на дорогу. Я понял, что разговор окончен, но сделал последнюю попытку:
— Ты хочешь ехать на похороны, потому что у нас есть долг перед Шейлой. Но как насчет Ванды?
— Уилл...
— Что?
— Я не хочу больше об этом говорить.
Глава 46
Мы летели в Бойсе утренним рейсом из Ла-Гуардиа. Сделать этот аэропорт еще паршивее смогло только вмешательство высших сил. Но полет прошел спокойно, без происшествий. Я сидел в эконом-классе позади крошечной старушки. Из тех, что опускают спинку своего кресла вам на колени и не желают поднимать в течение всего полета. Пристальное созерцание ее макушки с редкими седыми волосами помогало отвлечься от мрачных мыслей.
Крест сидел справа от меня и читал статью о самом себе в журнале «Йога». Время от времени он одобрительно кивал, приговаривая: «Как верно подмечено, я именно такой». Это делалось явно нарочно, чтобы подразнить меня. Вот почему Крест мой лучший друг.
Почти всю дорогу мне удавалось думать о другом — до тех пор, пока впереди не показался большой щит с надписью: «Добро пожаловать в Мейсон, штат Айдахо». В аэропорту Крест взял напрокат «бьюик». Два раза мы чуть не заблудились. И даже здесь, в классическом захолустье, вокруг были те же сетевые гипермаркеты, к которым мы привыкли дома. Америка стремительно унифицируется, становясь одним скучным и однообразным целым.
Маленькая белая часовня была лишена всякой живописности. Я сразу заметил Эдну Роджерс — она стояла в стороне от остальных и курила. Крест остановил машину. Чувствуя комок в горле, я вышел, ступая по выжженной траве. Эдна Роджерс посмотрела в нашу сторону, выпустив струю дыма. Я направился к ней. Крест шел рядом. Похороны Шейлы... Мы хороним Шейлу... Эта мысль мелькала, повторяясь, как картинка в старом телевизоре.
Эдна Роджерс продолжала попыхивать сигаретой, глаза ее были жесткими и сухими.
— Я уж боялась, что вы не доберетесь.
— Все в порядке.
— Вам удалось узнать что-нибудь о Карли?
— Нет. — Это было не совсем верно. — А вам?
Она покачала головой:
— Полиция ищет спустя рукава. Они говорят, нет никаких данных о том, что у Шейлы был ребенок. Похоже, они вообще не верят, что девочка существует.
Все, что было дальше, слилось в одно расплывчатое пятно, как при быстрой смене кадров. Крест выразил свои соболезнования. Затем по очереди приблизились все присутствующие — в основном это были мужчины в деловых костюмах. Как я понял, большинство из них работали вместе с отцом Шейлы на фабрике автоматических гаражных дверей. Это показалось мне странным, хотя я не понимал почему. Я пожимал руки и тут же забывал имена. Отец Шейлы, высокий красивый мужчина, заключил меня в медвежьи объятия и снова присоединился к своим коллегам. Неподалеку стояли с хмурым и рассеянным видом брат и сестра Шейлы, оба младше ее.
Все стояли снаружи, как будто не решаясь начать церемонию. Люди тихо беседовали, разбившись на группы. Те, кто помоложе, кучковались возле брата и сестры Шейлы. Женщины собрались у самой двери.
Многие бросали любопытные взгляды на Креста, но он привык к всеобщему вниманию. На нем были все те же пыльные джинсы, дополненные голубой курткой и серым галстуком. Как он с улыбкой объяснил, в костюме Шейла его бы не узнала.
Наконец публика начала понемногу просачиваться в часовню. Я удивился, как много пришло людей, хотя все, кого я видел, пришли ради семьи Шейлы, а не ради ее самой. Она покинула эти места много лет назад. Эдна Роджерс подошла ко мне и оперлась на мою руку. Мы встретились взглядом, она холодно улыбнулась. Я никак не мог решить, как относиться к этой женщине.
Мы вошли в часовню последними. Люди вокруг наперебой шептали, как «хорошо» выглядит Шейла, «прямо как в жизни». Совершенно идиотские замечания. Самому мне, хоть я, в общем, и равнодушен к религии, больше нравится, как обращаются с мертвыми мои еврейские единоверцы. Мы предаем их земле быстро. И не выставляем в открытом гробу.
Терпеть не могу открытые фобы. Когда я смотрю на мертвое тело, лишенное жизненной силы, но набальзамированное, красиво одетое, раскрашенное, как восковая фигура из музея мадам Тюссо, мне кажется, что оно вот-вот сядет и что-нибудь скажет. Прямо мурашки по коже. Я вовсе не хочу, чтобы Шейла в моих воспоминаниях осталась вот такой, лежащей с закрытыми глазами в ящике из красного дерева с обивкой внутри. Почему там всегда мягкая обивка? Эти мысли тяжело ворочались у меня в голове, когда мы с Эдной Роджерс встали в очередь, чтобы подойти к гробу. Увильнуть от этой неприятной обязанности было, увы, нельзя: Эдна крепко держала меня за руку. Когда мы приблизились, ноги у нее стали подкашиваться. Я помог ей встать прямо. Она снова улыбнулась, и на этот раз мне показалось, что в ее улыбке была настоящая теплота.
— Я любила ее, — прошептала она. — Мать никогда не перестает любить свое дитя.
Я кивнул, не в силах говорить. Мы медленно продвигались вперед. Все это мало отличалось от посадки в самолет. Казалось, сейчас раздастся голос из динамика: «Ожидающие с номерами двадцать пять и выше могут подойти к телу». Глупая ассоциация, но я не мешал своим мыслям блуждать, как им хочется. Что угодно, только бы отвлечься...
Крест стоял позади нас, последним в очереди. Я смотрел в сторону, но по мере того, как мы продвигались вперед, в моей душе снова зародилась какая-то сумасшедшая надежда. Та же, что и на похоронах матери. Надежда на то, что случилась ошибка, невероятное недоразумение, что я посмотрю в гроб и он окажется пустым или там будет не Шейла. Может быть, поэтому некоторым людям, наоборот, нравятся открытые гробы. Они придают всему некоторую окончательность, что ли. Вы видите, и вы принимаете то, что случилось. Я был со своей матерью, когда она умерла, присутствовал, когда она испустила последний вздох. Но тем не менее у меня было искушение открыть ее гроб, чтобы убедиться — на всякий случай, — что Бог не передумал. Многие из тех, кто потерял близких, проходят через это. Период отрицания, неприятия случившегося неизбежен. Люди надеются, несмотря ни на что. И, стоя у гроба Шейлы, я тоже пытался заключить сделку с существом, в которое не верил, и молил о чуде. Чтобы как-нибудь так получилось, что все ошиблись: и ФБР, и родители, и родственники, и друзья. Чтобы Шейла оказалась жива, а не убита и брошена на обочине дороги.
Но конечно же, этого не произошло. Вернее, произошло, но не совсем то.
Когда мы с Эдной Роджерс подошли к гробу, я заставил себя посмотреть в него. И почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Я начал куда-то стремительно падать.
— Как живая, правда? — прошептала миссис Роджерс.
Она сжала мою руку и заплакала. Но это было где-то далеко, очень далеко, в другом мире. Я был не с ней, я смотрел вниз. В моем мозгу наконец забрезжил свет.
Шейла Роджерс была мертва. Никаких сомнений не было.
Но женщина, которую я любил, с которой жил и на которой собирался жениться, не была Шейлой Роджерс.
Крест сидел справа от меня и читал статью о самом себе в журнале «Йога». Время от времени он одобрительно кивал, приговаривая: «Как верно подмечено, я именно такой». Это делалось явно нарочно, чтобы подразнить меня. Вот почему Крест мой лучший друг.
Почти всю дорогу мне удавалось думать о другом — до тех пор, пока впереди не показался большой щит с надписью: «Добро пожаловать в Мейсон, штат Айдахо». В аэропорту Крест взял напрокат «бьюик». Два раза мы чуть не заблудились. И даже здесь, в классическом захолустье, вокруг были те же сетевые гипермаркеты, к которым мы привыкли дома. Америка стремительно унифицируется, становясь одним скучным и однообразным целым.
Маленькая белая часовня была лишена всякой живописности. Я сразу заметил Эдну Роджерс — она стояла в стороне от остальных и курила. Крест остановил машину. Чувствуя комок в горле, я вышел, ступая по выжженной траве. Эдна Роджерс посмотрела в нашу сторону, выпустив струю дыма. Я направился к ней. Крест шел рядом. Похороны Шейлы... Мы хороним Шейлу... Эта мысль мелькала, повторяясь, как картинка в старом телевизоре.
Эдна Роджерс продолжала попыхивать сигаретой, глаза ее были жесткими и сухими.
— Я уж боялась, что вы не доберетесь.
— Все в порядке.
— Вам удалось узнать что-нибудь о Карли?
— Нет. — Это было не совсем верно. — А вам?
Она покачала головой:
— Полиция ищет спустя рукава. Они говорят, нет никаких данных о том, что у Шейлы был ребенок. Похоже, они вообще не верят, что девочка существует.
Все, что было дальше, слилось в одно расплывчатое пятно, как при быстрой смене кадров. Крест выразил свои соболезнования. Затем по очереди приблизились все присутствующие — в основном это были мужчины в деловых костюмах. Как я понял, большинство из них работали вместе с отцом Шейлы на фабрике автоматических гаражных дверей. Это показалось мне странным, хотя я не понимал почему. Я пожимал руки и тут же забывал имена. Отец Шейлы, высокий красивый мужчина, заключил меня в медвежьи объятия и снова присоединился к своим коллегам. Неподалеку стояли с хмурым и рассеянным видом брат и сестра Шейлы, оба младше ее.
Все стояли снаружи, как будто не решаясь начать церемонию. Люди тихо беседовали, разбившись на группы. Те, кто помоложе, кучковались возле брата и сестры Шейлы. Женщины собрались у самой двери.
Многие бросали любопытные взгляды на Креста, но он привык к всеобщему вниманию. На нем были все те же пыльные джинсы, дополненные голубой курткой и серым галстуком. Как он с улыбкой объяснил, в костюме Шейла его бы не узнала.
Наконец публика начала понемногу просачиваться в часовню. Я удивился, как много пришло людей, хотя все, кого я видел, пришли ради семьи Шейлы, а не ради ее самой. Она покинула эти места много лет назад. Эдна Роджерс подошла ко мне и оперлась на мою руку. Мы встретились взглядом, она холодно улыбнулась. Я никак не мог решить, как относиться к этой женщине.
Мы вошли в часовню последними. Люди вокруг наперебой шептали, как «хорошо» выглядит Шейла, «прямо как в жизни». Совершенно идиотские замечания. Самому мне, хоть я, в общем, и равнодушен к религии, больше нравится, как обращаются с мертвыми мои еврейские единоверцы. Мы предаем их земле быстро. И не выставляем в открытом гробу.
Терпеть не могу открытые фобы. Когда я смотрю на мертвое тело, лишенное жизненной силы, но набальзамированное, красиво одетое, раскрашенное, как восковая фигура из музея мадам Тюссо, мне кажется, что оно вот-вот сядет и что-нибудь скажет. Прямо мурашки по коже. Я вовсе не хочу, чтобы Шейла в моих воспоминаниях осталась вот такой, лежащей с закрытыми глазами в ящике из красного дерева с обивкой внутри. Почему там всегда мягкая обивка? Эти мысли тяжело ворочались у меня в голове, когда мы с Эдной Роджерс встали в очередь, чтобы подойти к гробу. Увильнуть от этой неприятной обязанности было, увы, нельзя: Эдна крепко держала меня за руку. Когда мы приблизились, ноги у нее стали подкашиваться. Я помог ей встать прямо. Она снова улыбнулась, и на этот раз мне показалось, что в ее улыбке была настоящая теплота.
— Я любила ее, — прошептала она. — Мать никогда не перестает любить свое дитя.
Я кивнул, не в силах говорить. Мы медленно продвигались вперед. Все это мало отличалось от посадки в самолет. Казалось, сейчас раздастся голос из динамика: «Ожидающие с номерами двадцать пять и выше могут подойти к телу». Глупая ассоциация, но я не мешал своим мыслям блуждать, как им хочется. Что угодно, только бы отвлечься...
Крест стоял позади нас, последним в очереди. Я смотрел в сторону, но по мере того, как мы продвигались вперед, в моей душе снова зародилась какая-то сумасшедшая надежда. Та же, что и на похоронах матери. Надежда на то, что случилась ошибка, невероятное недоразумение, что я посмотрю в гроб и он окажется пустым или там будет не Шейла. Может быть, поэтому некоторым людям, наоборот, нравятся открытые гробы. Они придают всему некоторую окончательность, что ли. Вы видите, и вы принимаете то, что случилось. Я был со своей матерью, когда она умерла, присутствовал, когда она испустила последний вздох. Но тем не менее у меня было искушение открыть ее гроб, чтобы убедиться — на всякий случай, — что Бог не передумал. Многие из тех, кто потерял близких, проходят через это. Период отрицания, неприятия случившегося неизбежен. Люди надеются, несмотря ни на что. И, стоя у гроба Шейлы, я тоже пытался заключить сделку с существом, в которое не верил, и молил о чуде. Чтобы как-нибудь так получилось, что все ошиблись: и ФБР, и родители, и родственники, и друзья. Чтобы Шейла оказалась жива, а не убита и брошена на обочине дороги.
Но конечно же, этого не произошло. Вернее, произошло, но не совсем то.
Когда мы с Эдной Роджерс подошли к гробу, я заставил себя посмотреть в него. И почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Я начал куда-то стремительно падать.
— Как живая, правда? — прошептала миссис Роджерс.
Она сжала мою руку и заплакала. Но это было где-то далеко, очень далеко, в другом мире. Я был не с ней, я смотрел вниз. В моем мозгу наконец забрезжил свет.
Шейла Роджерс была мертва. Никаких сомнений не было.
Но женщина, которую я любил, с которой жил и на которой собирался жениться, не была Шейлой Роджерс.
Глава 49
Я не упал в обморок, хотя был близок к этому.
Стены вокруг завертелись, то приближаясь ко мне, то отдаляясь. Я споткнулся, чуть не упав в гроб, где лежала Шейла Роджерс — женщина, которую я увидел впервые, хотя знал о ней почти все. Кто-то крепко схватил меня за плечо. Крест... Я обернулся. Лицо его вытянулось и побледнело. Он почти незаметно кивнул.
Это не было миражом или галлюцинацией. Крест тоже видел.
Мы остались на церемонию. А как же иначе? Я сидел, не в силах отвести взгляд от тела незнакомой женщины, не в силах выговорить ни слова. Меня трясло. Никто, впрочем, не обратил внимания: похороны есть похороны...
После того как гроб с телом предали земле, Эдна Роджерс пригласила нас к себе домой. Мы вежливо отказались, сославшись на авиакомпанию с ее жестким расписанием рейсов, и поспешили сесть в машину. Крест завел двигатель и тронулся с места. Отъехав на достаточное расстояние, он остановился и дал мне расслабиться.
Я кивнул, чувствуя себя уже немного спокойнее. Мне снова приходилось сдерживаться. На этот раз — чтобы не впасть в эйфорию. Я старался не строить планов, не думать о возможном счастье, сосредоточив внимание на деталях. Рассматривать деревья, не в силах перенести вида леса.
— Итак, все, что мы узнали о Шейле, — продолжал он, — ее побег из дома, улица, торговля наркотиками, жизнь в колледже с твоей старой подружкой, отпечатки пальцев в доме твоего брата, — все это...
— Относится к незнакомке, которую мы только что похоронили, — закончил я.
— Таким образом, наша Шейла... То есть женщина, которую мы с тобой знали как Шейлу...
— Ничего этого не делала. И ничем подобным не занималась.
Крест задумался.
— Красиво, — произнес он наконец.
— Вот именно, — с трудом улыбнулся я.
— Если наша Шейла не умерла, значит, она жива, — задумчиво сказал Крест.
Я посмотрел на него как на идиота.
— Между прочим, — усмехнулся он, — люди платят мне бешеные бабки, чтобы постигать такого рода истины.
— Подумать только, а мне они достаются бесплатно! Какая честь.
— И что мы теперь предпримем?
Я сложил руки на груди.
— Наш ключ — Донна Уайт.
— Личность, которую она купила у Гольдбергов?
— Именно. Твой человек проверял только авиакомпании?
Он кивнул. Мы пытались вычислить, как она попала на Запад.
— Ты можешь заставить его расширить поиск?
— Само собой.
Стюардесса принесла нам наши завтраки. Мой мозг работал как в лихорадке. Этот рейс был просто подарком свыше: он давал мне время собраться с мыслями. К сожалению, полет также давал возможность фантазировать, воображать возможные варианты будущего. Я постарался отбросить лишние мысли. Мечты не должны затуманивать здравый смысл. Пока мы слишком мало знаем. Пока...
— Теперь многое понятно, — заметил я.
— Например?
— Ее скрытность... Нежелание фотографироваться... Отсутствие личных вещей... Запрет на разговоры о прошлом...
Крест кивнул.
— Однажды Шейла... — я запнулся, произнеся это имя, — проговорилась, что росла на ферме. Но отец настоящей Шейлы Роджерс работал в компании, которая занималась гаражами... Ее приводила в ужас идея позвонить родителям. Понятно: ведь они не были ее родителями. А я думал, дело в том, что с ней там плохо обращались.
— Она просто пряталась от кого-то...
— Правильно.
— Таким образом, настоящая Шейла Роджерс... — Крест поднял глаза. — То есть та, которую мы похоронили... Значит, это она жила с твоим братом?
— По-видимому.
— И отпечатки ее пальцев нашли на месте убийства...
— Да.
— А твоя Шейла?
Я пожал плечами.
— Хорошо, — продолжал Крест. — Можно предположить, что женщина, которая жила с Кеном в Нью-Мексико, та, которую видели соседи, была не кто иная, как покойная Шейла Роджерс...
— Да.
— И с ними была девочка, — продолжал он.
Я молчал.
Крест взглянул на меня:
— Ты думаешь то же, что и я?
Я кивнул.
— Это была Карли. А Кен вполне может быть ее отцом.
— Да.
Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Крест вскрыл свой завтрак, попробовал и выругался.
— Уилл...
— Да?
— Твоя девушка... Кто она? У тебя есть соображения?
— Никаких, — ответил я, не открывая глаз.
Стены вокруг завертелись, то приближаясь ко мне, то отдаляясь. Я споткнулся, чуть не упав в гроб, где лежала Шейла Роджерс — женщина, которую я увидел впервые, хотя знал о ней почти все. Кто-то крепко схватил меня за плечо. Крест... Я обернулся. Лицо его вытянулось и побледнело. Он почти незаметно кивнул.
Это не было миражом или галлюцинацией. Крест тоже видел.
Мы остались на церемонию. А как же иначе? Я сидел, не в силах отвести взгляд от тела незнакомой женщины, не в силах выговорить ни слова. Меня трясло. Никто, впрочем, не обратил внимания: похороны есть похороны...
После того как гроб с телом предали земле, Эдна Роджерс пригласила нас к себе домой. Мы вежливо отказались, сославшись на авиакомпанию с ее жестким расписанием рейсов, и поспешили сесть в машину. Крест завел двигатель и тронулся с места. Отъехав на достаточное расстояние, он остановился и дал мне расслабиться.
* * *
— А теперь давай подведем итоги, — сказал Крест.Я кивнул, чувствуя себя уже немного спокойнее. Мне снова приходилось сдерживаться. На этот раз — чтобы не впасть в эйфорию. Я старался не строить планов, не думать о возможном счастье, сосредоточив внимание на деталях. Рассматривать деревья, не в силах перенести вида леса.
— Итак, все, что мы узнали о Шейле, — продолжал он, — ее побег из дома, улица, торговля наркотиками, жизнь в колледже с твоей старой подружкой, отпечатки пальцев в доме твоего брата, — все это...
— Относится к незнакомке, которую мы только что похоронили, — закончил я.
— Таким образом, наша Шейла... То есть женщина, которую мы с тобой знали как Шейлу...
— Ничего этого не делала. И ничем подобным не занималась.
Крест задумался.
— Красиво, — произнес он наконец.
— Вот именно, — с трудом улыбнулся я.
* * *
Мы летели домой.— Если наша Шейла не умерла, значит, она жива, — задумчиво сказал Крест.
Я посмотрел на него как на идиота.
— Между прочим, — усмехнулся он, — люди платят мне бешеные бабки, чтобы постигать такого рода истины.
— Подумать только, а мне они достаются бесплатно! Какая честь.
— И что мы теперь предпримем?
Я сложил руки на груди.
— Наш ключ — Донна Уайт.
— Личность, которую она купила у Гольдбергов?
— Именно. Твой человек проверял только авиакомпании?
Он кивнул. Мы пытались вычислить, как она попала на Запад.
— Ты можешь заставить его расширить поиск?
— Само собой.
Стюардесса принесла нам наши завтраки. Мой мозг работал как в лихорадке. Этот рейс был просто подарком свыше: он давал мне время собраться с мыслями. К сожалению, полет также давал возможность фантазировать, воображать возможные варианты будущего. Я постарался отбросить лишние мысли. Мечты не должны затуманивать здравый смысл. Пока мы слишком мало знаем. Пока...
— Теперь многое понятно, — заметил я.
— Например?
— Ее скрытность... Нежелание фотографироваться... Отсутствие личных вещей... Запрет на разговоры о прошлом...
Крест кивнул.
— Однажды Шейла... — я запнулся, произнеся это имя, — проговорилась, что росла на ферме. Но отец настоящей Шейлы Роджерс работал в компании, которая занималась гаражами... Ее приводила в ужас идея позвонить родителям. Понятно: ведь они не были ее родителями. А я думал, дело в том, что с ней там плохо обращались.
— Она просто пряталась от кого-то...
— Правильно.
— Таким образом, настоящая Шейла Роджерс... — Крест поднял глаза. — То есть та, которую мы похоронили... Значит, это она жила с твоим братом?
— По-видимому.
— И отпечатки ее пальцев нашли на месте убийства...
— Да.
— А твоя Шейла?
Я пожал плечами.
— Хорошо, — продолжал Крест. — Можно предположить, что женщина, которая жила с Кеном в Нью-Мексико, та, которую видели соседи, была не кто иная, как покойная Шейла Роджерс...
— Да.
— И с ними была девочка, — продолжал он.
Я молчал.
Крест взглянул на меня:
— Ты думаешь то же, что и я?
Я кивнул.
— Это была Карли. А Кен вполне может быть ее отцом.
— Да.
Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Крест вскрыл свой завтрак, попробовал и выругался.
— Уилл...
— Да?
— Твоя девушка... Кто она? У тебя есть соображения?
— Никаких, — ответил я, не открывая глаз.
Глава 50
Крест поехал к себе, обещав, что позвонит сразу же, как только узнает что-нибудь о «Донне Уайт». Я возвращался домой, падая от усталости. Повернув ключ в замке, я ощутил на плече чью-то руку. Вздрогнув, я резко обернулся.
— Это я. — Передо мной стояла Кэти Миллер.
Голос у нее был хриплый, шея закрыта бинтами, над которыми виднелись желтоватые синяки. Глаза налились кровью, лицо распухло.
— Ты в порядке? — с тревогой спросил я.
Она молча кивнула.
Я обнял ее — очень осторожно, на расстоянии, боясь сделать больно.
— Я не сломаюсь, — улыбнулась Кэти.
— Когда тебя выписали?
— Несколько часов назад. Я ненадолго. Если отец узнает...
Я жестом остановил ее и сказал:
— Погоди.
Мы вошли в квартиру и сели на кушетку. Кэти поморщилась — очевидно, движения причиняли ей боль. Я спросил, не хочет ли она чего-нибудь выпить или поесть. Кэти покачала головой.
— Может быть, тебе не стоило спешить выписываться?
— Они сказали, что уже можно, только нужно больше отдыхать.
— Как тебе удалось сбежать от отца?
Кэти улыбнулась:
— Я упрямая.
— Это видно.
— А еще я соврала.
— Кто бы сомневался.
Она отвернулась, вернее, лишь отвела глаза — повернуть голову у нее не получилось. На глазах выступили слезы.
— Спасибо, Уилл.
Я покачал головой:
— Все произошло из-за меня.
— Глупости.
— Тогда ночью ты выкрикнула имя Джон. По крайней мере мне так показалось.
— Полицейские мне сказали.
— Ты не помнишь?
Кэти покачала головой.
— А что ты помнишь?
— Руки на горле. — Она отвела взгляд. — Я спала. И вдруг кто-то начал душить меня. Помню, как задыхалась... — Голос ее пресекся.
— Ты знаешь, кто такой Джон Асселта?
— Да. Он дружил с Джули.
— Может быть, ты имела в виду его?
— Это когда кричала «Джон»? — Кэти задумалась. — Не знаю, Уилл. А что?
— Понимаешь... — Я вспомнил, что обещал Пистилло не впутывать ее в это дело. — Мне кажется, он мог иметь отношение к убийству Джули.
Она восприняла это спокойно.
— Ты говоришь «иметь отношение». Это значит...
— Пока я ничего больше не могу сказать.
— Ты говоришь как полицейский.
— Какая-то сумасшедшая неделя...
— Рассказывай, что тебе удалось узнать.
— Тебе, конечно, не терпится, но врачей все-таки надо слушаться.
Кэти пристально посмотрела на меня:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Тебе надо отдохнуть.
— Ты хочешь, чтобы я не вмешивалась?
— Да.
— Боишься, что я снова пострадаю?
— Очень боюсь.
Глаза ее засверкали.
— Я сама за себя отвечаю.
— Разумеется. Но ситуация стала очень опасной.
— А до сих пор было иначе?
Один — ноль в ее пользу.
— Кэти, поверь мне...
— Уилл...
— Да?
— Ты от меня так просто не избавишься.
— Я не собираюсь от тебя избавляться, я просто хочу защитить тебя.
— Ты не можешь, — тихо сказала она. — И ты это знаешь.
Я молчал.
Кэти наклонилась ко мне:
— Я должна во всем разобраться. Ты это должен понимать лучше, чем кто-либо другой.
— Я понимаю.
— И что?
— Я обещал, что ничего тебе не скажу.
— Кому обещал?
Я покачал головой.
— Просто верь мне, ладно?
— Нет! — Она встала.
— Я только пытаюсь...
— А если бы я тебе сказала не вмешиваться, ты бы меня послушал?
Я смотрел в пол.
— Я ничего не могу сказать.
Кэти направилась к двери.
— Постой, не уходи!
— У меня нет времени, — сухо сказала она. — Отец будет искать меня.
Я встал.
— Позвони мне, ладно? — Я дал ей номер моего мобильного. Ее номер я уже запомнил.
Кэти хлопнула дверью.
Впредь надо быть осторожнее.
В горле пересохло. Ей отчаянно хотелось пить, но глотать было пока еще слишком больно. Когда же все это кончится? Поскорее бы... Но она не отступит, ни за что! Так или иначе, но убийца Джули ответит за все!
Дойдя до Восемнадцатой улицы, Кэти повернула на запад, в сторону мясокомбината. Сейчас там было тихо — дневная смена закончилась, а ночная еще не начиналась. Город был похож на театр, в котором играют по очереди два разных спектакля, каждый вечер меняя декорации и актеров. Но в любое время дня и ночи в воздухе стоял один и тот же запах тухлого мяса. Может быть, и человеческого... Кто знает?
Ощущение паники возвращалось. Она остановилась, пытаясь подавить его. Эти руки... Они сомкнулись у нее на горле, играя с ней, то открывая доступ воздуху, то перекрывая его. Власть против беспомощности. Он сдавливал ей горло, пока она не перестала дышать, и жизненная сила стала уходить из ее тела... И с Джули было точно так же.
— Это я. — Передо мной стояла Кэти Миллер.
Голос у нее был хриплый, шея закрыта бинтами, над которыми виднелись желтоватые синяки. Глаза налились кровью, лицо распухло.
— Ты в порядке? — с тревогой спросил я.
Она молча кивнула.
Я обнял ее — очень осторожно, на расстоянии, боясь сделать больно.
— Я не сломаюсь, — улыбнулась Кэти.
— Когда тебя выписали?
— Несколько часов назад. Я ненадолго. Если отец узнает...
Я жестом остановил ее и сказал:
— Погоди.
Мы вошли в квартиру и сели на кушетку. Кэти поморщилась — очевидно, движения причиняли ей боль. Я спросил, не хочет ли она чего-нибудь выпить или поесть. Кэти покачала головой.
— Может быть, тебе не стоило спешить выписываться?
— Они сказали, что уже можно, только нужно больше отдыхать.
— Как тебе удалось сбежать от отца?
Кэти улыбнулась:
— Я упрямая.
— Это видно.
— А еще я соврала.
— Кто бы сомневался.
Она отвернулась, вернее, лишь отвела глаза — повернуть голову у нее не получилось. На глазах выступили слезы.
— Спасибо, Уилл.
Я покачал головой:
— Все произошло из-за меня.
— Глупости.
— Тогда ночью ты выкрикнула имя Джон. По крайней мере мне так показалось.
— Полицейские мне сказали.
— Ты не помнишь?
Кэти покачала головой.
— А что ты помнишь?
— Руки на горле. — Она отвела взгляд. — Я спала. И вдруг кто-то начал душить меня. Помню, как задыхалась... — Голос ее пресекся.
— Ты знаешь, кто такой Джон Асселта?
— Да. Он дружил с Джули.
— Может быть, ты имела в виду его?
— Это когда кричала «Джон»? — Кэти задумалась. — Не знаю, Уилл. А что?
— Понимаешь... — Я вспомнил, что обещал Пистилло не впутывать ее в это дело. — Мне кажется, он мог иметь отношение к убийству Джули.
Она восприняла это спокойно.
— Ты говоришь «иметь отношение». Это значит...
— Пока я ничего больше не могу сказать.
— Ты говоришь как полицейский.
— Какая-то сумасшедшая неделя...
— Рассказывай, что тебе удалось узнать.
— Тебе, конечно, не терпится, но врачей все-таки надо слушаться.
Кэти пристально посмотрела на меня:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Тебе надо отдохнуть.
— Ты хочешь, чтобы я не вмешивалась?
— Да.
— Боишься, что я снова пострадаю?
— Очень боюсь.
Глаза ее засверкали.
— Я сама за себя отвечаю.
— Разумеется. Но ситуация стала очень опасной.
— А до сих пор было иначе?
Один — ноль в ее пользу.
— Кэти, поверь мне...
— Уилл...
— Да?
— Ты от меня так просто не избавишься.
— Я не собираюсь от тебя избавляться, я просто хочу защитить тебя.
— Ты не можешь, — тихо сказала она. — И ты это знаешь.
Я молчал.
Кэти наклонилась ко мне:
— Я должна во всем разобраться. Ты это должен понимать лучше, чем кто-либо другой.
— Я понимаю.
— И что?
— Я обещал, что ничего тебе не скажу.
— Кому обещал?
Я покачал головой.
— Просто верь мне, ладно?
— Нет! — Она встала.
— Я только пытаюсь...
— А если бы я тебе сказала не вмешиваться, ты бы меня послушал?
Я смотрел в пол.
— Я ничего не могу сказать.
Кэти направилась к двери.
— Постой, не уходи!
— У меня нет времени, — сухо сказала она. — Отец будет искать меня.
Я встал.
— Позвони мне, ладно? — Я дал ей номер моего мобильного. Ее номер я уже запомнил.
Кэти хлопнула дверью.
* * *
Кэти Миллер вышла на улицу. Шея болела просто жутко. Не стоило, пожалуй, так давить на него, но тут уж ничего не поделаешь. Она была вне себя от ярости. Значит, они уже обработали и Уилла... Трудно поверить. Может быть, он такой же, как и все остальные? Или на самом деле верит, что защищает ее?Впредь надо быть осторожнее.
В горле пересохло. Ей отчаянно хотелось пить, но глотать было пока еще слишком больно. Когда же все это кончится? Поскорее бы... Но она не отступит, ни за что! Так или иначе, но убийца Джули ответит за все!
Дойдя до Восемнадцатой улицы, Кэти повернула на запад, в сторону мясокомбината. Сейчас там было тихо — дневная смена закончилась, а ночная еще не начиналась. Город был похож на театр, в котором играют по очереди два разных спектакля, каждый вечер меняя декорации и актеров. Но в любое время дня и ночи в воздухе стоял один и тот же запах тухлого мяса. Может быть, и человеческого... Кто знает?
Ощущение паники возвращалось. Она остановилась, пытаясь подавить его. Эти руки... Они сомкнулись у нее на горле, играя с ней, то открывая доступ воздуху, то перекрывая его. Власть против беспомощности. Он сдавливал ей горло, пока она не перестала дышать, и жизненная сила стала уходить из ее тела... И с Джули было точно так же.