Кобен Харлан. Пропащий

   — Мне позвонил наш любимый федерал Джо Пистилло, — продолжал он.
   Я в очередной раз снял лед с носа.
   — Они нашли Шейлу?
   — Не знаю.
   — Что ему нужно?
   — Он не сказал. Просто попросил привезти тебя.
   — Когда?
   — Прямо сейчас. Он сказал, что я тоже понадоблюсь.
   — Зачем?
   — Будь я проклят, если знаю.

* * *

   — Меня зовут Клайд Смарт. — Такого мягкого и ласкового голоса Эдне Роджерс слышать еще не приходилось. — Я медицинский эксперт округа.
   Эдна Роджерс смотрела, как ее муж Нил пожимает эксперту руку. Сама она ограничилась легким кивком. Женщина-шериф тоже была здесь с одним из своих помощников. У всех были приличествующие случаю мрачные лица. Тот, кто назвался Клайдом, пытался сказать что-то утешительное, но Эдна не слушала.
   Наконец Клайд двинулся к столу. Нил и Эдна, женатые сорок два года, стояли рядом и ждали. Они не касались друг друга, не черпали друг в друге силу. Слишком много лет прошло с тех пор, как они делали что-то подобное в последний раз.
   Медэксперт закончил объяснения и снял простыню.
   Увидев лицо Шейлы, Нил Роджерс отшатнулся, как будто получил удар. Его глаза закатились, и он закричал. Эдне вспомнился крик койота, который чувствует надвигающийся шторм. И она поняла, что чуда в последнюю минуту не случится... Собравшись с силами, Эдна взглянула на дочь. Невольно протянула руку, повинуясь неистребимой материнской потребности утешить, но тут же, опомнившись, отдернула. Она продолжала смотреть, пока взгляд ее не затуманился и лицо Шейлы не начало меняться, становясь все моложе и моложе. Перед ней снова лежал младенец, ее девочка, у которой все впереди и которой еще можно помочь прожить жизнь по-другому... И тогда Эдна Роджерс заплакала.

Глава 20

   — Что у вас с носом? — спросил Пистилло.
   Мы снова разговаривали в его офисе. Крест остался в приемной. Только сейчас, во время второго визита, я заметил, что кресло за письменным столом, в котором сидел Пистилло, несколько выше моего. Очевидно, в целях устрашения. Клаудия Фишер, тогда приезжавшая в «Дом Завета», стояла позади меня, скрестив руки на груди.
   — Посмотрели бы вы на моего противника, — улыбнулся я.
   — Вы подрались?
   — Нет, упал.
   Пистилло был озадачен, но развивать тему дальше не стал.
   — Мы бы хотели, чтобы вы изложили нам все еще раз, — сказал он, положив ладони на стол.
   — Что именно?
   — Как исчезла Шейла Роджерс.
   — Вы нашли ее?
   — Давайте по порядку. — Он кашлянул в кулак. — В котором часу Шейла Роджерс покинула вашу квартиру?
   — А что?
   — Мистер Клайн, пожалуйста, помогите нам.
   — Я полагаю, она ушла около пяти утра.
   — Вы в этом уверены?
   — Я сказал «полагаю».
   — А почему вы не уверены?
   — Я спал. Мне показалось, что я слышал, как она ушла.
   — В пять?
   — Да.
   — Вы посмотрели на часы?
   — Вы что, серьезно? Я не знаю.
   — А как еще вы могли узнать, что это было в пять часов?
   — У меня потрясающее чувство времени. Давайте дальше.
   Он кивнул и поерзал в кресле.
   — Мисс Роджерс оставила вам записку, верно?
   — Да.
   — Где была записка?
   — В смысле — где в квартире?
   — Да.
   — А какая разница?
   Он выдал самую снисходительную из своих улыбок.
   — Пожалуйста...
   — На кухонном столе. Стол из термостойкого пластика, если это вам поможет.
   — Что было в записке, дословно?
   — Это личное.
   — Мистер Клайн...
   Я вздохнул. Какой смысл собачиться?
   — Она написала, что будет всегда меня любить.
   — И больше ничего?
   — Все.
   — Только то, что она будет вас любить?
   — Точно.
   — Вы сохранили записку?
   — Да.
   — Я могу посмотреть?
   — А я могу узнать, зачем вы меня позвали?
   Пистилло выпрямился.
   — После того как вы с мисс Роджерс покинули дом вашего отца, вы поехали прямо к вам на квартиру?
   Перемена темы сбила меня с толку.
   — О чем это вы?
   — Вы ведь были вместе на похоронах матери, так?
   — Да.
   — А потом вы с Шейлой Роджерс вернулись в вашу квартиру. Вы нам так сказали, верно?
   — Да, я так и сказал.
   — И это правда?
   — Да.
   — По пути вы где-нибудь останавливались?
   — Нет.
   — Кто-нибудь может это подтвердить?
   — Подтвердить, что мы не останавливались?
   — Что вы вернулись в квартиру и провели там остаток вечера.
   — Зачем кому-то это подтверждать?
   — Пожалуйста, мистер Клайн...
   — Я не знаю, может кто-нибудь это подтвердить или нет.
   — Вы разговаривали с кем-нибудь?
   — Нет.
   — Может быть, вас видели соседи?
   — Не знаю. — Я оглянулся на Клаудию Фишер. — А почему бы вам не прочесать округу? Вы ведь замечательно умеете это делать.
   — Что Шейла Роджерс делала в Нью-Мексико?
   Я снова повернулся к нему.
   — Я не слышал, чтобы она там была.
   — Разве она вам не говорила?
   — Мне ничего об этом не известно.
   — А вы, мистер Клайн?
   — Я — что?
   — У вас есть знакомые в Нью-Мексико?
   — Я даже не знаю, как доехать до Санта-Фе.
   — У нас есть список ваших телефонных разговоров за последнее время.
   — Рад за вас.
   Пистилло слегка пожал плечами:
   — Современные технологии.
   — А это законно?
   — У нас есть ордер.
   — Не сомневаюсь. Итак, что вы хотите знать?
   Клаудия Фишер впервые подала признаки жизни. Она передала мне лист бумаги. Я посмотрел — это было похоже на фотокопию телефонного счета. Один из номеров — незнакомый — был обведен желтым.
   — В вашу квартиру звонили из телефона-автомата в Парадайз-Хиллз, штат Нью-Мексико. В ночь накануне похорон вашей матери. — Пистилло наклонился ко мне. — Кто вам звонил?
   Я в недоумении посмотрел на номер. Звонили вечером, в четверть седьмого, разговор продолжался восемь минут. Объяснить это я не мог, но общий тон беседы мне не нравился. Я поднял глаза:
   — Могу я вызвать адвоката?
   Пистилло несколько опешил. Он обменялся взглядом с Клаудией Фишер.
   — Вы в любой момент можете воспользоваться услугами адвоката, — очень вежливо сказал он. Даже слишком вежливо.
   — Я бы хотел посоветоваться с Крестом.
   — Он не адвокат.
   — Тем не менее. Я не знаю, какая чертовщина тут происходит, но мне не нравятся ваши вопросы. Я пришел, потому что думал, что у вас есть для меня информация. Вместо этого меня допрашивают.
   — Допрашивают? — Пистилло поднял брови. — Да мы просто болтаем...
   Позади меня раздался звонок. Клаудия Фишер ловко выхватила сотовый телефон и прижала к уху:
   — Фишер.
   Послушав с минуту, она отключилась, даже не попрощавшись. Потом многозначительно кивнула Пистилло.
   — С меня достаточно, — заявил я, поднимаясь на ноги.
   — Садитесь, мистер Клайн.
   — Я устал от всей этой ерунды, Пистилло! Мне надоело...
   — Этот звонок... — перебил он.
   — Что звонок?
   — Уилл...
   Он назвал меня по имени. Это было уже совсем скверно. Я стоял на месте и ждал.
   — Мы ждали результатов опознания, — объяснил он.
   — Какого опознания?
   Он не ответил на мой вопрос.
   — Мы доставили из Айдахо родителей Шейлы Роджерс. Теперь все оформлено официально. Хотя мы уже знали то, что нам нужно. По отпечаткам пальцев.
   На его лице было написано сочувствие. Мои колени ослабели, но я старался держаться прямо. Пистилло смотрел на меня тяжелым взглядом. Я затряс головой, уже понимая, что избежать удара не удастся.
   — Мне очень жаль, Уилл, — сказал Пистилло. — Шейла Роджерс умерла.

Глава 21

   Удивительная вещь — человеческое сознание. Все внутри меня сжалось, слезы подступали к глазам, холод пронизывал каждую клеточку тела. Но мне еще удавалось смотреть на происходящее как бы со стороны. Я кивал, стараясь сосредоточиться на тех немногих подробностях, которые Пистилло соглашался сообщить. Ее нашли на обочине дороги в Небраске, сказал он. Я кивнул. Она была убита, как он выразился, «довольно жестоким способом». Я кивнул снова. Документов при ней не нашли, но удалось идентифицировать отпечатки пальцев. Потом прибыли родители Шейлы и официально опознали тело. Еще кивок.
   Я не упал на стул, не заплакал. Стоял как вкопанный. Что-то во мне постепенно тяжелело и росло, распирая грудную клетку и не давая дышать. Я слышал чужие слова будто бы издалека или из-под толщи воды. Перед глазами возник образ: Шейла лежит на диване с книгой, подобрав под себя ноги и закатав рукава длинного свитера. Я всматривался в ее лицо, запоминая, как она прищуривает глаза, держит наготове палец, чтобы перевернуть страницу, улыбается мне, подняв голову...
   Шейлы больше нет.
   Я все еще был там, с ней, в нашей квартире, пытаясь удержать в воображении этот ускользающий образ, вернуть то, что уже ушло, когда последние слова Пистилло прорезали туман, окутывавший мое сознание:
   — Вам следовало бы сотрудничать с нами, Уилл.
   Я словно очнулся от глубокого сна.
   — Что?
   — Если бы вы сказали нам правду, мы, возможно, успели бы спасти ее.

* * *

   Мы ехали в фургоне — это следующее, что я запомнил. Яростно сжимая руль, Крест сыпал проклятиями и клялся отомстить. Я никогда раньше не видел его в таком состоянии. Моя реакция была прямо противоположной — словно из надувной игрушки выпустили воздух. Стена, которой я отгородился от ужасной реальности, была пока на месте, но по ту сторону уже слышались глухие удары. Как долго она выдержит?
   — Он от нас не уйдет, — снова повторил Крест.
   Мне было все равно.
   Крест остановил машину возле моего дома и выпрыгнул наружу.
   — Не беспокойся.
   — Я все равно хотел зайти, — сказал он. — Мне надо кое-что тебе показать.
   Я тупо кивнул.
   Войдя в квартиру, Крест вытащил из кармана пистолет и осмотрел каждый уголок. Никого не обнаружив, он протянул оружие мне.
   — Запри дверь. Если этот чертов придурок вернется, пристрели его.
   — Не нужно.
   — Пристрели его, — повторил он.
   Я не сводил глаз с пистолета.
   — Хочешь, я с тобой останусь? — предложил Крест.
   — Думаю, мне лучше побыть одному.
   — Ладно, но если понадоблюсь, звони на мобильник. Вот номер...
   — Хорошо, спасибо.
   Он вышел, не сказав больше ни слова. Я положил пистолет на стол, затем обвел взглядом квартиру. Воздух казался каким-то разреженным, стерильным. Здесь больше ничего не осталось от Шейлы, даже запаха. Мне захотелось запечатать окна и двери, забить наглухо, чтобы сохранить хотя бы малую ее частичку.
   Женщину, которую я любил, убили.
   Во второй раз?
   Нет. С Джули было совсем по-другому. Ничего общего.
   Стена еще стояла, но сквозь трещины слышались голоса, шепот: «Все кончено». Я знал это. И понимал, что на этот раз уже не смогу оправиться. Бывают удары, которые можно перенести и прийти в себя. Так было тогда, в истории с Кеном и Джули. Теперь все по-другому. В моей душе бурлили разные чувства, но главным было отчаяние.
   Мы с Шейлой больше никогда не будем вместе. Мою любимую убили.
   Убили... Я подумал о прошлом Шейлы, о том ужасе, через который она прошла. Как отважно она боролась, чтобы покончить с ним! И вот кто-то — наверное, из того самого прошлого — все-таки добрался до нее.
   Отчаяние начал сменять гнев. Я выдвинул нижний ящик стола и достал из его глубины бархатную коробочку. Глубоко вздохнул и открыл. Там лежало платиновое кольцо с бриллиантом в 1,3 карата в центре и двумя камнями поменьше. Прямоугольной формы. Я купил его две недели назад в ювелирном квартале на Сорок седьмой улице и успел показать только своей матери. Она знала, что я собираюсь сделать предложение, и более чем одобряла мой выбор. Мне было приятно, что я успел рассказать об этом маме. Я ждал лишь подходящей минуты, чтобы поговорить с Шейлой, но из-за смерти матери пришлось все отложить.
   Мы с Шейлой любили друг друга. И я рано или поздно сделал бы предложение — как-нибудь банально, неуклюже или же натужно-оригинально. Ее глаза наполнились бы слезами, и она сказала бы «да», бросившись мне на шею. Мы бы поженились и остались вместе на всю жизнь. Как это было бы здорово!
   И вот кто-то взял и уничтожил все.
   Стена начала поддаваться и крошиться. Страшное горе наваливалось на меня, не давая дышать и разрывая сердце в клочья. Я упал в кресло, сжался в комок, прижал колени к груди и, раскачиваясь вперед и назад, зарыдал во весь голос. Судорожно, болезненно, надрывно...
   Не знаю, сколько это продолжалось, но в конце концов я заставил себя замолчать. С горем надо бороться, потому что оно парализует. В отличие от гнева. Гнев был здесь же, наготове, ожидая лишь возможности прорваться.
   И я впустил его.

Глава 22

   Услышав возбужденный голос отца, Кэти остановилась в дверях.
   — Зачем ты туда ходила?! — в бешенстве кричал он.
   Отец с матерью стояли в кабинете. Комната, как, впрочем, и все остальные в доме, чем-то напоминала гостиничный номер. Чисто функциональная мебель: добротная, блестящая, но какая-то неуютная, лишенная всякого тепла. Морские виды и натюрморты, висевшие на стенах, казались не на своем месте. Не было ни безделушек, ни сувениров, привезенных из отпуска, ни семейных портретов.
   — Я ходила принести соболезнования, — оправдывалась мать.
   — За каким чертом тебе это понадобилось?
   — Я посчитала, что это правильно.
   — Правильно? Ее сын убил нашу дочь!
   — Ее сын, — повторила Люсиль Миллер. — Не она.
   — Брось молоть ерунду! Она воспитала его.
   — Это не значит, что она должна за него отвечать.
   — Раньше ты так не думала.
   — Я уже давно так думала, просто молчала, — не сдавалась мать.
   Уоррен Миллер отвернулся и начал мерить шагами комнату.
   — И этот кретин выгнал тебя за дверь?
   — Он был в шоке. Это просто болезненная реакция...
   — Не ходи туда больше, — сказал Миллер, бессильно грозя пальцем. — Ты слышишь? Она наверняка помогала этому мерзавцу прятаться!
   — Ну и что?
   Кэти затаила дыхание. Отец удивленно обернулся:
   — Что?!
   — Она его мать. Разве мы с тобой поступили бы иначе?
   — О чем ты?
   — Если бы все было наоборот... Если бы Джули убила Кена и ей надо было прятаться — что бы ты сделал?
   — Ты несешь ерунду.
   — Нет, Уоррен, это не ерунда. Я хочу, чтобы ты ответил. Если бы роли поменялись, то как бы мы с тобой поступили? Неужели сдали бы Джули в полицию? Или все-таки попытались бы спасти ее?
   Отвернувшись, отец заметил в дверях Кэти. И уже в который раз не смог выдержать взгляда своей младшей дочери. Не сказав ни слова, Уоррен Миллер бросился вверх по лестнице и закрылся в компьютерной комнате — бывшей спальне Джули. Девять лет эта комната сохраняла тот же вид, что в день ее смерти. Затем однажды отец вошел туда, запаковал все вещи и убрал их подальше. Выкрасил стены в белый цвет и заказал в «Икее» новый компьютерный стол. Кто-то воспринял это как примирение с прошлым, как знак того, что жизнь продолжается. На самом деле все было наоборот — будто умирающий, собрав последние силы, встал с постели, чтобы доказать, что еще жив. Кэти никогда не входила туда. Теперь, когда в комнате не было видимых следов Джули, дух ее незримого присутствия стал вроде бы еще сильнее: вместо глаз начинало работать сознание.
   Люсиль Миллер направилась в кухню, и Кэти молча пошла за ней. Мать принялась мыть посуду. Кэти надеялась, что хотя бы на этот раз ей удастся сказать что-то, что не ранило бы мать еще глубже. Родители никогда не говорили с ней о Джули. Никогда. За прошедшие годы ей лишь несколько раз удалось застать их за подобными разговорами. И всегда это кончалось одинаково — молчанием и слезами.
   — Мама?
   — Все в порядке, золотко.
   Кэти шагнула ближе. Мать еще старательнее заработала щеткой. В волосах ее в последнее время прибавилось седины, плечи согнулись, кожа лица посерела.
   — А как бы ты поступила? — спросила Кэти.
   Мать промолчала.
   — Ты бы помогла Джули бежать?
   Люсиль Миллер продолжала выскребать тарелки. Затем она загрузила их в посудомоечную машину, налила туда мыльный раствор и включила. Кэти подождала еще немного, но мать так и не ответила.
   Кэти на цыпочках поднялась наверх. Из компьютерной комнаты доносились приглушенные рыдания. Она остановилась и приложила руку к двери — казалось, дверь вибрирует. «Пожалуйста, пожалуйста», — повторял, всхлипывая, отец. Словно он умолял невидимого мучителя пустить ему пулю в лоб. Кэти стояла и ждала, но рыдания не прекращались. В конце концов ей пришлось уйти. Она прошла дальше, в собственную спальню. Собрала одежду, засунула в рюкзак и приготовилась покончить со всем этим раз и навсегда.

* * *

   Я сидел в темноте, поджав ноги. Приближалась полночь. Телефон был поставлен на автоответчик. Я бы выключил его совсем, если бы не сумасшедшая надежда, что мне позвонит Пистилло и все окажется просто большим недоразумением. Мой разум так и не принял реальность до конца. Бывает. Человеческое сознание до последнего ищет выход: дает обеты, предлагает Богу сделки, убеждает себя, что все обойдется, что это лишь сон, ужасный ночной кошмар, и надо только проснуться...
   Я взял трубку лишь один раз — когда позвонил Крест. Он сказал, что дети из «Дома Завета» хотят устроить завтра вечер памяти Шейлы. Согласен ли я? Я ответил, что ей бы это понравилось.
   Я выглянул в окно: фургон снова объезжал наш квартал. Крест... Охраняет меня. Он так ездил весь вечер, видимо, втайне надеясь, что возникнут проблемы и он сможет на ком-нибудь отыграться. Я вспомнил, как Крест сказал, что прежде мало чем отличался от Призрака. Власть прошлого велика: и Кресту, и Шейле пришлось через многое пройти. Какие силы нужны, чтобы плыть против такого бурного течения!
   Телефон снова зазвонил.
   Я посмотрел в свой стакан. Вообще-то я не из тех, кто привык топить свои проблемы в алкоголе. Но в тот момент я пожалел, что не имею такого опыта. Вместо того чтобы притупиться, мои чувства обрели такую остроту, как будто с меня сдирали кожу. Руки и ноги сделались неподъемно тяжелыми. Я будто погружался под воду, затягиваемый неведомой силой.
   После третьего звонка включился автоответчик. Я услышал щелчок, затем свой голос, предлагающий оставить сообщение после сигнала. Затем раздался женский голос, смутно знакомый:
   — Мистер Клайн?
   Я выпрямился в кресле. Женщина в автоответчике всхлипнула.
   — Это Эдна Роджерс, мать Шейлы.
   Моя рука схватила трубку.
   — Это я...
   В ответ она только заплакала. Я тоже.
   — Я не думала, что это будет так больно, — проговорила она через некоторое время.
   Сидя один в своей квартире, бывшей совсем недавно нашей, я раскачивался взад и вперед.
   — Я так давно вычеркнула ее из своей жизни, — продолжала миссис Роджерс. — Она уже не была моей дочерью. У меня есть другие дети. Она ушла, ушла навсегда. Я этого не хотела, просто так случилось. Когда полицейский пришел ко мне домой и сказал, что она умерла, я даже не отреагировала. Только кивнула, и все, вы понимаете?
   Я не понимал, лишь молча слушал.
   — А потом они вызвали меня сюда, в Небраску. Сказали, что у них есть отпечатки пальцев, но кто-то из семьи все равно должен ее опознать. Мы с Нилом сразу помчались в Бойсе, в аэропорт. Нас привезли в этот маленький полицейский участок... По телевизору это всегда делают за стеклом. Вы понимаете, что я имею в виду? Все стоят снаружи, а они привозят тело на каталке, и все это — за стеклом. А здесь... Этот ужасный ком, накрытый простыней. Она была даже не на носилках — просто на столе! И потом этот человек снял простыню, и я увидела ее лицо. Впервые за четырнадцать лет я увидела лицо Шейлы...
   Она снова зарыдала. Я терпеливо ждал, держа трубку возле уха.
   — Мистер Клайн... — начала она.
   — Зовите меня Уилл.
   — Уилл, вы любили ее, правда?
   — Очень.
   — Она была с вами счастлива?
   Я подумал о кольце.
   — Надеюсь, что да.
   — Я собираюсь переночевать в Линкольне, а завтра утром вылетаю в Нью-Йорк.
   — Это очень кстати. — Я рассказал о завтрашнем вечере.
   — У нас будет потом время поговорить?
   — Конечно.
   — Я хотела бы кое-что узнать. И сообщить вам некоторые вещи — не очень приятные.
   — Я не совсем понимаю...
   — Увидимся завтра, Уилл. Тогда и поговорим.

* * *

   В эту ночь ко мне пришли.
   Во втором часу раздался звонок в дверь. Подумав, что это Крест, я с трудом встал на ноги и побрел открывать. Потом вдруг вспомнил о Призраке и оглянулся. Пистолет лежал на столе. Я в нерешительности остановился.
   Еще звонок.
   Я решительно потряс головой. Нет! Дело еще не так далеко зашло. Я к этому пока не готов. Подойдя к двери, я заглянул в глазок. Это был не Крест. И не Призрак.
   За дверью стоял мой отец.
   Я отпер дверь. Мы вглядывались друг в друга, как будто смотрели издалека. Отец запыхался, глаза у него были красные и припухшие. Я стоял неподвижно, внутри меня все сжималось. Он кивнул и протянул руки. Я шагнул к нему в объятия и прижался щекой к грубому старому свитеру, от которого пахло сыростью. Меня снова затрясло от рыданий. Отец стал гладить меня по голове, успокаивая. Ноги мои подкосились, но я не упал: отец держал меня. Держать ему пришлось долго.

Глава 23

   Лас-Вегас
   Морти Майер разделил десятки и подал знак сдающему. Сначала выпала девятка, потом туз. Девятнадцать и двадцать одно, отлично!
   Морти везло — он выиграл восемь раз подряд, двенадцать из последних тринадцати. Выигрыш уже зашкаливал за одиннадцать тысяч. Сегодня был явно его день. Тело наполнилось звенящим ощущением азарта, в кончиках пальцев покалывало от возбуждения. Чудо как хорошо! Нет ничего лучше игры! Игра соблазнительнее любой женщины: она презирает, отвергает тебя, делает несчастным, а потом, когда ты уже готов отступиться, милостиво улыбается и гладит теплой рукой по лицу. И от этого так хорошо, так чертовски хорошо...
   У сдающего перебор. Отлично, еще один выигрыш! Женщина с пересушенными волосами, похожими на клок сена, собрала карты и выдала Морти его фишки. Ему продолжало везти. Вот так вот! И что бы ни говорили эти придурки из Общества анонимных игроков, выиграть в казино все-таки можно! Ведь кто-то же должен выигрывать, правда? Даже просто по теории вероятности... Не могут же все проиграть! Значит, кое-кто обязательно возвращается домой с денежками, и никак иначе. А то, что никто не выигрывает, — это идиотское преувеличение. Именно из-за таких россказней у членов Общества анонимных игроков и нет никакого авторитета. Кто станет обращаться к ним за помощью, если они с самого начала врут?
   Морти играл в Лас-Вегасе. В настоящем Лас-Вегасе, в самом городе, вдали от туристского рая с его шумом и музыкой, фальшивыми статуей Свободы и Эйфелевой башней, каруселями, кинотеатрами и фонтанами. Это было сердце Лас-Вегаса — здесь усталые, покрытые пылью мужчины, которые только что вылезли из грузовиков и едва ли могли похвастаться одним полным комплектом зубов на троих, проигрывали свои скудные заработки. У них были слезящиеся глаза и истощенные морщинистые лица, на которых солнце навечно выжгло печать тяжелой судьбы. Отпахав смену за рулем, такой человек приходил сюда, потому что не хотел возвращаться домой, в жалкую квартирку или трейлер со сломанным телевизором, орущими детьми и безобразно расплывшейся женой. С той, что когда-то целовала его в этом самом грузовике, а теперь смотрела с неприкрытым отвращением. Он приходил в призрачной надежде, что случится чудо и он сможет изменить свою жизнь. Но надежда никогда не длилась достаточно долго. Сейчас Морти не чувствовал, что она была даже с самого начала. В глубине души игроки знали, что им ничто не светит, что каждому свое. И они обречены на жизнь, полную разочарований, на то, чтобы вечно наблюдать за чужой удачей, прижавшись лицом к стеклу.
   Сдающий сменился. Откинувшись на спинку стула, Морти созерцал свой выигрыш. По лицу его пробежала тень: как всегда, ему не хватало Лии. Он до сих пор, просыпаясь по утрам, поворачивался, ища ее рядом с собой, а когда вспоминал, то ощущал такую тоску, что не мог выползти из постели. Морти посмотрел на игроков, на их покрытые грязью лица. В прежние времена он назвал бы их неудачниками. Но у этих было оправдание, они могли находиться здесь — клеймо неудачника просто выжжено у таких на лбу. Сам Морти — дело другое. Его родители, приехавшие в Америку из какого-то польского местечка, принесли себя в жертву ради сына. Они чудом проскользнули в эту страну, пережили чудовищную нищету, находясь за целый океан от всего привычного и родного, дрались зубами и когтями за каждый доллар — и все ради того, чтобы Морти получил право на лучшую жизнь. Родители свели себя в могилу тяжелым трудом, едва дожив до того дня, когда их сын закончил медицинский факультет. Но они убедились, что их усилия кое-что значили и генеалогическая траектория семьи наконец-то изменилась к лучшему. Отец и мать Морти умерли счастливыми.
   Шестерка и семерка. Морти взял еще. Десятка... Перебор. Следующую раздачу он тоже проиграл. Проклятие! Эти деньги ему пригодились бы. Он должен деньги Локани, и тот уже был готов принять крутые меры. Морти заслужил отсрочку лишь благодаря тому, что предоставил интересную информацию. Он рассказал Локани о человеке в маске и раненой женщине. Сначала бандит-букмекер интереса не проявил, но потом, когда пошли слухи, кто-то внезапно потребовал подробностей. Морти рассказал им все. Почти все. Он не стал рассказывать о пассажире на заднем сиденье. В чем тут дело, он, конечно, не знал, но просто есть вещи, которые делать нельзя. Как бы низко Морти ни пал, об этом он рассказать не мог.