разразилось грандиозное землетрясение, правящие классы, опасаясь
народных волнений, решили направить недовольство масс тяжелым
экономическим положением и нераспорядительностью властей против
коммунистов и "инородцев". Началась дикая расправа: четыре тысячи
корейских рабочих было убито, тысячу триста японских революционно
настроенных рабочих и крестьян загнали в тюрьмы. Особенно бесчеловечно
расправились жандармы с девятью коммунистическими деятелями. Семью
руководителя общества аграрного движения Морисаки Генкити бросили в
застенок. Облавы на коммунистов и революционно настроенных студентов
не прекращались.
Потрясенный этими событиями, Ходзуми оставил университет и уехал
на Тайвань. Как-то роясь в библиотеке отца, он нашел книгу о
Фердинанде Лассале, одном из организаторов Всеобщего германского
рабочего союза. Молодой человек еще мало был подготовлен, чтобы
разобраться в путаных оппортунистических взглядах Лассаля, но он
открыл другое: сын купца, Лассаль участвовал в революции 1848 года,
считался пламенным агитатором, возвеличивал рабочий класс. Одзаки
впервые глубоко заинтересовался социальными проблемами.
Он возвращается в Токийский университет. Работает научным
сотрудником, усиленно штудирует труды Маркса, Энгельса, Ленина, статьи
Сэн Катаяма, вступает в профсоюз "Хегикай", вечерами посещает
"Токийский клуб социальных проблем", где ведутся жаркие споры о
судьбах Японии, обсуждаются статьи, напечатанные в журнале "Марксизм".
"Большую часть времени я отдавал изучению именно этих трудов..."
Одзаки горячо симпатизировал молодому социалистическому государству.
Блестящий ум, доскональное знание истории и культуры стран Азии
сделали Одзаки любимцем студентов. У него появилось много друзей.
Ходзуми был слишком умен, чтобы поверять все свои мысли этим друзьям -
ведь большинство из них происходило из имущих классов, каждый
готовился стать влиятельным человеком в государственном аппарате.
Друзья могли пригодиться в будущем, когда Одзаки окончательно изберет
свой путь. А путь был ясен: Одзаки решил последовать примеру отца -
стать журналистом; карьера государственного чиновника его не
привлекала.
В 1926 году Одзаки устраивается на работу в токийскую газету
"Асахи", активно сотрудничает в профсоюзной печати, где выступает под
псевдонимом "Кусано Генкити" (в память о Генкити Морисаки, брошенном
правительством вместе с семьей в тюрьму). Если отец Ходзуми служил
газетно-издательскому концерну "Майници", то сам Ходзуми перешел в
противоположный лагерь - в "Асахи", хотя мог бы, используя знакомства
отца, получить высокую должность в "Майници". Через год Одзаки
перевели с повышением в крупную газету "Осака Асахи", а вскоре он
получил командировку в Китай. Там-то и состоялось его знакомство с
Зорге...
Как понимал Рихард, Одзаки был последовательным антифашистом,
патриотом своей родины. Он твердо считал, что путь внешней экспансии
приведет Японию к гибели.
Таков был новый помощник Зорге. Имелись и китайские помощники в
Мукдене, Кантоне, Шанхае и других городах.
Три года жизни в Китае... Чем они были наполнены?
Организационной работой. Бесконечными поездками. Встречами.
Изучением страны. Рихард вел научно-исследовательскую работу, писал.
Изучал японский и китайский языки. Он словно предчувствовал, что все
это может пригодиться в будущем. Его чемоданы были до отказа набиты
научными материалами о Китае. В кругу китайских журналистов он
цитировал стихи древнего поэта Ли Сянь-юна: "Я исходил страну из края
в край... Давно я не был дома, но, как встарь, не знают роздыха копье
и щит..."
Это были научные занятия под свист пуль.
В Манчжурии разворачивались события чрезвычайной международной
важности.
"Мукденский инцидент", а другими словами - оккупация Японией
Манчжурии началась 18 сентября 1931 года. В ночь на 19 сентября были
оккупированы Мукден и Чанчунь, 22 сентября - Гирин, 18 ноября -
Цицикар. Японцам помогал китайский генерал Чжан Цзин-хой. К началу
1932 года почти все главные города и железнодорожные узлы Манчжурии
оказались в руках японцев.
Заняв Северную Манчжурию, японские войска стали концентрироваться
на дальневосточной границе Советского Союза.
От организации Зорге требовалась предельная оперативность. И
радиограммы беспрестанно летели в Центр. Японцы вербовали
белогвардейцев для организации антисоветских банд, писали о
неизбежности войны Японии против СССР - этими акциями, направленными
против Советского Союза, японский империализм рассчитывал приобрести
союзников в реакционных кругах Европы и Америки. В январе 1932 года
японцы предприняли наступление на Шанхай.
В это беспокойное время Зорге и его помощники находились на
переднем крае событий. Поездки в Мукден, в Харбин, Чанчунь, Гирин.
Зорге видел в Чапэе - китайской части Шанхая - ожесточенные бои
городской бедноты против японских войск. Да, он видел баррикады,
объятый пламенем Чапэй. Японцы ввели в бой артиллерию, авиацию.
В январе 1933 года Зорге отозвали в Москву. Он выполнил свою
задачу. Центр заблаговременно был информирован о развертывающихся в
Китае событиях. Несколько позже, в августе 1933 года, выехали в
Советский Союз через Харбин Макс и Анна Клаузен.
И вот несколько месяцев спустя Зорге вновь на Дальнем Востоке. В
Японии...
Как жаль, что рядом нет Макса Клаузена. Они славно потрудились
тогда. Для прикрытия Макс весьма умело занимался коммерцией - торговал
немецкими мотоциклами...
Одзаки вернулся в Японию еще в прошлом году. Он где-то здесь, в
Осака, или, может быть, даже в Токио.
Зорге думал о прошлом. В нем есть яркие страницы. Страницы
борьбы, подпольной работы. И на каждом шагу подстерегала опасность.
Все было... В одной из анкет он почти с афористичной лаконичностью
определил сущность своей деятельности: "Профессия - интеллигент.
Призвание - партийная работа".
Но пора было подумать о будущем. Оно требовало действий.

    ЗАПОВЕДИ РАЗВЕДЧИКА



За месяц пребывания в Токио Рихард успел не только ознакомиться с
городом, изрезанным бесчисленными каналами и речками, но и нанести
визиты представителям служб информации, иностранным пресс-атташе,
побывать на всех пресс-конференциях и приемах, вступить в члены
токийской ассоциации иностранных корреспондентов.
Начал знакомства он с пресс-атташе - руководителя Германского
информационного агентства ДНБ Вайзе. Это был типичный "коричневый
таракан", приверженец фюрера. Видно, у Вайзе уже был разговор о Зорге
с послом, так как пресс-атташе встретил нового корреспондента довольно
приветливо. Вайзе с нескрываемым любопытством расспрашивал о
нацистском пресс-клубе в Берлине, о знакомых журналистах, о здоровье
Функа. Рихард вел себя очень скромно, не набивал себе цену, хвалил
продукцию борзописцев ДНБ и самого Вайзе, поддакивал, прямо сказал,
что ему будет трудно в незнакомой стране без помощи такого опытного
журналиста, как Вайзе. Пресс-атташе легко клюнул на лесть, обещал
помогать на первых порах. Потом они по случаю знакомства обедали в
ресторане "Фледермаус".
Следовало также утвердиться в токийской ассоциации иностранных
корреспондентов, в этом Вавилоне прессы.
Токийская ассоциация иностранных корреспондентов представляла
собой своеобразный мирок со своими неписаными законами, своим укладом
и обычаями. Здесь собрались представители "шестой державы",
пронырливые, жадные до сенсаций, предельно оперативные, не брезгающие
ничем, если нужно раздобыть интересный материал. Каждый из них мнил
себя полномочным представителем той страны, которая аккредитовала его
в Японии, каждый считал, что звезда корреспондента-международника
должна сиять ослепительно, ибо карьера журналиста - это и политическая
карьера. Они любили свою беспокойную работу, нахально ломились в двери
японских министерств, проникали в любую щель, подкупали клерков и
секретарш, околачивались в притонах и кабаре. Это был легальный
шпионаж. И все ради того, чтобы добыть сенсационный материальчик для
своей газетенки или журнальчика. Их держали, так как интерес читающей
публики к экзотической стране хризантем и гейш никогда не угасал.
Платили, правда, негусто.
Но даже самый ловкий журналист не может быть вездесущим.
Потому-то в ассоциации образовался своеобразный рынок: обмен
информацией. Когда назревали важные политические события, вся
газетно-журнальная свора объединялась, распределялись обязанности,
выбирался координирующий центр - и наставала эпоха великой
солидарности и творческого содружества. И неважно, что в данный момент
существовали политические трения между странами, представителями
которых корреспонденты являлись, журнальной братии нет никакого дела
до трений: все они патриоты одной державы - шестой!
Верховодил в ассоциации обычно корреспондент, в совершенстве
владеющий языком того государства, где ассоциация находилась. В Токио
задавал тон некто Бранко де Вукелич, фоторепортер парижского
иллюстрированного журнала "Вю" и корреспондент белградской ежедневной
газеты "Политика", мужчина лет тридцати, высокий, подтянутый, с
широким добродушным лицом и хитроватыми насмешливыми глазами. Одевался
он просто, но изысканно, жил сначала в отеле "Империал", затем
перебрался в дом "Банка" в районе Хонго-ку. В Токио он появился 11
февраля этого года, но быстро упрочил свое положение среди "топтателей
земного шара", как называли в Японии газетчиков. Вукелич успешно
овладевал японским разговорным языком. Безукоризненно знал он
французский, английский, итальянский, немецкий, испанский. Настоящий
газетный волк-международник! По национальности серб, по характеру
француз, он был женат на датчанке и в своем лице как бы представлял
многоязыкую Европу. Бранко слыл щедрым, охотно передавал менее
удачливым собратьям редкие снимки, иногда предоставлял им для работы
свою хорошо оборудованную фотолабораторию. Злые языки поговаривали,
что Бранко по ночам фабрикует видовые открытки и сбывает спекулянтам,
но добродушный фоторепортер только посмеивался в ответ и не опровергал
слухов. Каждый делает деньги, как умеет. Да фоторепортера никто и не
осуждал: все жили голодновато, и каждая йена была на счету. А у Бранко
жена, ребенок. Им даже восхищались: Бранко - проныра из проныр. Его
ядовито-зеленую "карточку прессы" видели и в приемной премьер-министра
Японии, и в министерстве иностранных дел, и в гостиной известного
адмирала X. Като, душителя Советской власти во Владивостоке в 1918
году, бывшего начальника морского генерального штаба. Ворчливый усатый
адмирал щеголял знанием русского языка. Но Бранко, к сожалению, не
владел этим языком.
Вступление Зорге в ассоциацию прошло без всякой помпы: просто по
этому случаю он пригласил собратьев по перу в "Империал", угостил
обедом и хорошим вином. Все решили, что он свой парень, не задавака,
обычаи "шестой державы" блюдет. Вукелич хоть и присутствовал в
компании, но ни словом не обмолвился с Зорге. Время еще не наступило.
Оба изучали друг друга: опасались, как бы иностранная контрразведка не
подсунула подставное лицо - ведь до этого Бранко и Рихард никогда не
встречались.
Особенно тщательно готовился Зорге к обеду в немецком посольстве.
Он понимал, что ему просто-напросто повезло на первых порах. Обед в
посольстве - это вам не какой-нибудь "а ля фуршет", когда пьют и
закусывают стоя. На обед попадают избранные. В приглашении указана
форма одежды - фрак. Через фрау Отт Зорге разыскал лучшего портного.
Дипломатический прием начался в восемь часов вечера.
Присутствовали высокопоставленные чиновники японского министерства
иностранных дел, японские журналисты, военные. Зорге усадили на далеко
не почетное место. Он пока что был на запятках, и никто не обращал на
него внимания.
И только приехавший из Нагои стажер-абверовец подполковник Эйген
Отт, которого посольские упорно не хотели принимать за "своего", так
как армейский офицер есть армейский офицер - и ничего больше, шумно
приветствовал Рихарда. Наконец-то в Токио пожаловал приличный
человек... Отт все время чувствовал себя отверженным и искренне
обрадовался появлению корреспондента. Он сразу же распознал
"родственную душу". Фрау Отт успела шепнуть мужу кое-что о высоких
покровителях журналиста: Геббельс, Функ. Давно ли Отт издевался над
"богемским ефрейтором"!.. Сейчас фрондерства как не бывало. Протягивая
руку, Отт вскричал: "Я вас знаю! Мы встречались в
"Бюргербрейкеллере"!" У подполковника Отта была хорошая память. Но
сейчас он ошибался, а возможно, тоже путал Рихарда с Вольфгангом
Зорге. Выгоднее было притвориться, что они в самом деле познакомились
в Мюнхене, в пивном погребке "Бюргербрейкеллере". Этот погребок уже
вошел в историю нацистской партии, стал своего рода Меккой закоренелых
фашистов. Погребок был колыбелью знаменитого путча нацистов 8 ноября
1923 года. Гитлер в окружении "золотых фазанов" наведывался сюда
каждый год. Рихард расплылся в счастливой улыбке и с чувством пожал
руку подполковнику. Так встречаются старые друзья, единомышленники!..
Со стороны все это выглядело весьма правдоподобно. Ого,
оказывается, доктор Зорге пользуется широкой известностью!.. Рихард не
удержался от коварного комплимента Отту. Он сказал, что именно в
"Бюргербрейкеллере" фюрер впервые назвал офицеров будущего вермахта
"людьми первого сорта". Отт просиял и сразу же представил
корреспондента японским военным. Зорге получил приглашение в гости к
Оттам. Ведь корреспондент влиятельных газет одной меткой фразой поднял
подполковника в глазах общества. Конец изоляции и косым взглядам!.. А
так как от косых взглядов посольских дам больше всего страдала его
жена, Отт был вдвойне счастлив.
На обеде фрейлейн Гааз сидела напротив Зорге и не сводила с
журналиста сияющих глаз. Над немецкой колонией в Токио висела тяжелая,
безысходная скука. Надоевшие лица, однообразная жизнь. Все интересные
мужчины женаты и предпочитают проводить досуг в семейном кругу - в
увеселительные заведения Асакусу вход им наглухо закрыт. Она видела
его жесткое, волевое лицо, мощный лоб с небольшими залысинами,
волнистые темно-каштановые волосы. Даже когда он улыбался,
пронизывающий взгляд его голубых глаз не становился теплее. По мнению
фрейлейн, это и был идеал мужской красоты.
Она не любила ездить в воскресные дни в Камакуру, но, когда
собралась небольшая компания, куда вошли супруги Отт и Зорге, фрейлейн
присоединилась к этой компании.
В Камакуре купались в море, фотографировались на каменных
ступенях шестнадцатиметровой бронзовой статуи Будды, побывали в
синтоистском храме, где хранится зеркало богини солнца Аматерасу.
Совсем осмелевшая фрейлейн пояснила, что в самой священной части
синтоистских храмов обязательно хранятся зеркало и меч: зеркало
символизирует женщину, которая должна всегда быть лишь отражением
мужчины, меч - мужчину, самурая. Тут-то Зорге и взглянул впервые на
фрейлейн с интересом: ведь он был новичком, и его занимало все, что
связано с обычаями японцев. Он извлек блокнот и деловито записал
притчу о мече и зеркале. Кстати, он сказал своим друзьям, что через
несколько дней, 4 октября, собирается отметить свое
тридцативосьмилетие. Все они должны быть и принять участие в
составлении меню. Самый узкий круг...
Рихард отметил свой день рождения. Круг оказался не таким уж
узким. Собрались почти все посольские, жена подполковника Отта (сам
Отт ускакал в Нагою в артиллерийский полк), присутствовали даже
высокопоставленные японцы. Пили и танцевали в одном из залов
"Империала". Об этом отеле японский поэт-коммунист Накано сказал:
"Здесь - Европа. И даже собаки здесь говорят по-английски. Здесь -
этикет европейский".
Хозяин оказался щедрым и, выбирая вино, показал свой
безукоризненный вкус. Все остались довольны. А как он танцевал!
Случилось так, что именно в этот день фрейлейн Гааз оказалась
нездоровой. Чаще всего Зорге танцевал с фрау Отт. Случилось также, что
ему пришлось провожать ее домой. Разгоряченная вином и танцами, она
болтала без умолку и сказала, что назначение подполковника Отта
помощником атташе - дело решенное. Скоро ее супруг вернется в Токио...
Последние слова были произнесены с грустью. Видно, фрау не любила
своего мужа, и он был ей в тягость. А возможно, ей просто нравился
приятный кавалер Зорге. Во всяком случае, они выяснили, что оба
поклоняются Моцарту, и Рихард был приглашен в дом Оттов послушать игру
хозяйки. Корреспондент с удовольствием принял очередное приглашение:
помощник военного атташе - это уже кое-что!
...Зорге считался руководителем организации, которой пока еще не
существовало. Прибыли в Японию отдельные лица. С ними следовало
связаться. Организацию надлежало создать. Для начала - сколотить ядро.
Ядро обрастет людьми. В ядро должны войти кроме Зорге Бранко Вукелич,
неведомый художник Мияги, радисты Эрна и Бернгард. Разумеется, никто
из них, кроме Рихарда, не имел четкого представления о предстоящей
работе. Им ясна лишь общая задача: своей деятельностью защитить
Советский Союз от происков империалистов. Во имя этой высокой цели они
и вызвались поехать в Японию.
Рихард рассчитывал также разыскать и привлечь в группу своего
старого друга Одзаки Ходзуми, вернувшегося из Шанхая в Японию и
продолжавшего сотрудничать в газете "Осака Асахи".
Бернгард и Эрна приехали в Токио несколько раньше Зорге. Они уже
успели установить контакт с Вукеличем и должны были представить
югослава Рихарду. Встреча состоялась. Зорге и Вукелич закрылись в
кабинете, обменялись паролями.
Все наигранное, напускное сразу исчезло. Остались два
коммуниста-подпольщика. Преобразилось и лицо Вукелича: сделалось
твердым, одухотворенным, как в те времена, когда он выступал на
студенческих митингах в Югославии, как в тот памятный день осени 1932
года, когда его приняли в члены коммунистической партии. Спрашивал
Зорге. Вукелич отвечал. У него накопилось изрядное количество
информации - разрозненные факты, все, что удалось добыть у
словоохотливых корреспондентов Англии, Америки, Франции, в посольствах
этих стран, в редакциях газет "Джапен таймс", "Джапен адвертайзер",
издающихся в Токио, в телеграфных агентствах. Договорились, что и
впредь Вукелич будет нести ответственность за сообщения о намерениях
западных держав на Дальнем Востоке. Токийская ассоциация представляла
благодатное поле для подобной деятельности, ее следовало использовать
с наибольшим эффектом. Надлежало стать "своим человеком" во
французском посольстве, сделаться сотрудником французского агентства
Гавас.
Зорге радовался, что один из флангов организации - контроль за
деятельностью посольств Англии, Франции, Америки - надежно обеспечен.
Здесь Вукелич был на своем месте, его работа сулила немаловажные
результаты. У него наметан глаз на все ценное, значительное. А
обобщать, создавать цельную картину международных политических
отношений, ставить прогнозы - это уж дело Рихарда. Фотолаборатория
Бранко, не вызывая подозрений контрразведки, могла обеспечить
организацию миниатюрными фотокопиями самых различных документов,
которые следовало переправлять в Китай для передачи курьерам Центра.
До поездки в Японию им не доводилось встречаться. Но еще в
Москве, когда решался вопрос о составе группы "Рамзай", Зорге
остановил свой выбор именно на Вукеличе. Выбор не был случайностью или
результатом спешки. Нет, Рихард основательно изучил все, что имело
отношение к биографии Вукелича и его подпольной деятельности, и перед
мысленным взором возник облик мужественного человека, не способного на
компромиссы с собственной совестью.
Бранко Вукелич родился в 1904 году, в семье полковника
югославской армии. Юность его прошла в Хорватии, в городе Загребе.
Здесь Бранко учился в реальной гимназии, здесь поступил в университет.
В Загребе началась его революционная работа. Сперва Бранко мечтал
стать архитектором. Слушал известных архитекторов Ковачича, Эрлиха,
Шена. Загребская архитектурная школа в то время считалась лучшей в
Югославии. Вукелич бредил архитектурными памятниками древней Эллады,
увлекался живописью, музыкой. Его музыкальным образованием руководила
мать, женщина мечтательная, романтичная.
Это была мрачная пора в истории Югославии. "В королевстве резко
усилились репрессии, - писала либеральная газета "Слободна реч" 29
января 1922 года, - тюрьмы переполнены арестованными рабочими и
крестьянами... Запрещена не только компартия, но и профсоюзы". В
тюрьмы было брошено до сорока тысяч коммунистов и беспартийных
рабочих. В такое время трудно было заниматься искусством. Перед
университетом проходят студенческие демонстрации. Бранко в числе
организаторов таких демонстраций, распространяет коммунистические
газеты "Борба" и "Млади родник". В 1924 году он вступает в группу
студентов-марксистов. В этом же году произошел инцидент, который
повлиял и на участь Вукелича. 14 сентября открылся съезд Хорватской
республиканской крестьянской партии в Загребе. Сюда приехало несколько
десятков тысяч крестьян. Загреб целиком находился во власти крестьян.
Газета "Слободен дом" в эти дни отмечала: "Каждое упоминание о
Советском Союзе вызывало бурю восторга - непрерывно раздавались
возгласы: "Да здравствует Советский Союз!" К крестьянам присоединились
студенты Загребского университета. Среди них - Бранно Вукелич.
Начались аресты. Вукелич угодил в тюрьму.
Но и после того как Бранко освободили из-под ареста, слежка за
ним продолжалась. Он попал в "черный" полицейский список. Это не
испугало юношу. Однако он должен был все-таки покинуть Югославию. Так
советовали товарищи, так советовала мать. В Югославии начался разгул
белого террора. Друзья Вукелича приглашали его бежать в Австрию.
Бранко отказался. Он записал об этом периоде жизни в своей тетради: "К
тому времени революция в Болгарии, Германии, Италии, Австрии и
Венгрии, то есть во всех странах, окружающих мою родину Югославию,
была подавлена. Мне и моим товарищам в Югославии ничего не оставалось,
как ждать того момента, когда полиция нас схватит. Но мы ждать не
стали..."
В конце 1926 года он уезжает в Париж, поступает в Сорбоннский
университет на юридический факультет. Несколько позже в Париж
перебираются также мать Бранко и его младший брат Славомир, или
Славко.
Во время каникул Вукелич совершает поездку в Данию, встречает
здесь девушку Эдит, преподавательницу физкультуры, и женится на ней.
Вскоре у них появляется сын. Незадолго до окончания университета
Бранко устраивается в электрическую компанию одного из французских
акционерных обществ.
Но Вукелич не может оставаться в стороне от политической жизни
своей родины, от того, что творится в мире. Он устанавливает связь с
ежедневной югославской газетой "Политика", шлет туда свои статьи,
посвященные международному положению. Его тянет в Загреб. В Югославии
в результате государственного переворота 6 января 1929 года
установлена монархо-фашистская диктатура во главе с королем
Александром I. Зверски убиты руководители коммунистической партии
Джуро Джакович и Никола Хечимович, Марко Машанович и Брацан
Брацанович. В Хорватии арестовано 1500 рабочих.
В это смутное, кровавое время, в августе 1931 года, Вукелич едет
в Югославию, в родной Загреб.
Вукелич значится гражданином Югославии и должен отбывать воинскую
повинность.
Пробыл он в казармах всего четыре месяца. Официально его
отчислили из-за плохого зрения. А по существу, его заподозрили в
организации выступления солдат загребского гарнизона. И хотя прямых
улик против Бранко найти не удалось, от него решили побыстрее
избавиться. Бранко по этому поводу записал: "Мы организовали большую
демонстрацию в своей воинской части и в других частях". Демонстрация
против диктатуры. В то время проходили выборы в скупщину, вся
Югославия пришла в движение. В Белграде состоялись студенческие
манифестации. Студенты провозглашали: "Долой диктатуру!", "Не отдадим
ни одного голоса на выборах!". Солдаты им вторили: "Долой генерала
Живковича, ставленника короля!"
В Париж Бранко вернулся в январе 1932 года. Он жаждал действий,
настойчиво искал применения своим силам. И когда представилась
возможность работать вместе с Зорге, Бранко не стал долго раздумывать.
Кем быть в Японии? В последнее время Вукелич увлекался фотоделом.
И он решил стать корреспондентом французского еженедельного
иллюстрированного журнала "Вю". Подписать контракт удалось легко:
редакция "Вю" задумала посвятить номер Дальнему Востоку. От президента
электрической компании он взял несколько рекомендательных писем в
Японию. Путем обмена рекомендательными письмами с югославской газетой
"Политика" он добился права считаться представителем этой газеты в
Токио.
Психолог по натуре, рационалист в своей области, Зорге обладал
моральной интуицией, поистине граничащей с прозорливостью: он никогда
не ошибался в людях. Любая ошибка могла стоить жизни, загубить все