Страница:
дело. У него ко всякому явлению выработался диалектический подход -
будь то политическая ситуация или же поведение индивидуума. В работе
он искал единомышленников и всякий раз находил их. Вукелич был таким
единомышленником.
Бранко рассказал, как он с семьей пробирался в Иокогаму по
туристскому маршруту из Марселя через Красное море, Сингапур и Шанхай.
Он умолчал о том, в какое затруднительное положение попал, не
рассчитав свои скромные средства: сперва поселился в самой лучшей
гостинице, а затем в меблированной квартире "Банка". В Париже его
уверяли, что жизнь в Японии баснословно дешева: на десять иен в день
можно с семьей прожить роскошно. Увы, действительность оказалась
намного жестче: десять иен в день комната и питание для двух человек
стоили в Токио около десяти лет назад, до того как было введено
эмбарго на золото.
Но Рихард уже знал от радиста о затруднениях Бранко и посоветовал
ему подыскать более скромный и более уединенный дом, где можно было бы
без опасений развернуть радиостанцию.
Вскоре Вукеличи перебрались на улицу Санайте, в квартал
Усигомэ-ку. Здесь Бернгард и Эрна занялись монтированием радиостанции.
Рихарду не терпелось установить связь с Центром. Но радисты попались
нерасторопные. Они все не могли найти нужные детали, слонялись целыми
днями по городу или же, закрывшись в комнате, что-то паяли, ругались и
переделывали все заново.
Бернгард оказался человеком вспыльчивым, угрюмым, с большим
самомнением, но недалеким. Теоретически свое дело он, может быть, и
знал, но что касается практики... Кроме того, он часто пренебрегал
правилами конспирации, по всякому поводу разыскивал Рихарда и докучал
ему, делал многозначительный таинственный вид, изображая из себя
заговорщика. За несколько месяцев он успел надоесть Рихарду до смерти,
и Зорге дал себе слово при первой же возможности избавиться от этого
человека. Но пока Бернгард действовал: он поднял на ноги всех
продавцов радиомагазинов.
Зорге дал указание Вукеличу связаться с художником Мияги.
Мияги Птоку вернулся из Америки на родину совсем недавно: в
октябре. И с первого же дня стал следить за объявлениями в английской
газете "Джапен адвертайзер". Именно в этой газете должно было
появиться объявление, условный сигнал: "Хочу приобрести гравюру
укиаэ".
Каким образом японец Мияги попал в Америку и почему он много лет
спустя решил вернуться на родину, чтобы здесь заняться делом, далеким
от изобразительного искусства, которому он мечтал посвятить всю свою
жизнь? История Мияги заслуживает того, чтобы рассказать о ней
подробно. Родился он 10 февраля 1903 года на острове Окинава, в семье
разорившегося помещика. Нужда побудила отца Птоку эмигрировать сначала
на Филиппины, а затем в Калифорнию, где он устроился на ферму близ
Лос-Анджелеса.
Мияги Птоку в это время воспитывался в семье деда и бабки со
стороны матери. В 1917 году он окончил начальную школу и поступил в
учительский институт. Учился Птоку прилежно, но заболел туберкулезом.
Институт пришлось оставить. Молодой человек вспомнил об отце, сел на
пароход и в июне 1919 года ступил на американский берег. Втайне он
надеялся в более сухом климате избавиться от туберкулеза. В те времена
эмиграция считалась обычным делом, и на Тихоокеанском побережье США
существовали огромные поселения японцев. В течение двух лет Птоку
занимался в школе английского языка, потом стал посещать школу
художеств в Сан-Франциско, а затем в Сан-Диего. Но туберкулез
привязался к молодому человеку накрепко. Мияги-старший мало чем мог
поддержать сына, так как сам жил бедно; в конце концов, скопив
небольшую сумму, он надумал вернуться на Окинаву. Птоку остался
совершенно, один в чужой стране. Питался скверно, приходилось думать
не об искусстве, а о куске хлеба. Кое-как окончив в 1925 году школу
художеств, устроился рабочим на ферму близ Брули. Выбраться из нищеты
помогли друзья Абе Кензен, Дзюн, Синсей и Накамура Коки: они взяли
Птоку в пай и открыли в "маленьком Токио" Лос-Анджелеса ресторан
"Сова". К этому времени относится и расцвет таланта Мияги: он рисовал
самозабвенно, не заботясь о том, купят ли его картины. Но картины
покупали, появились деньги, можно было наконец обзавестись семьей.
Летом 1927 года Мияги женился на Ямаки Чио, переехал жить в
Лос-Анджелес, в дом японского фермера Китабаяси Псисабуро.
За год до этого Мияги под влиянием своих друзей организовал в
ресторане "Сова" кружок по обсуждению социальных проблем. Что толкнуло
его на подобный шаг? Сам он об этом говорил так: "Я не могу сказать,
что не подвергался влиянию своих друзей и книг, которые я читал, но
гораздо большее влияние на меня производило то, что я видел:
неустойчивость американского капитализма, тирания правящих классов, и
прежде всего бесчеловечная дискриминация в отношении азиатских
народов. Я пришел к заключению, что лекарством от всех этих болезней
является коммунизм".
Но пришел не сразу. Вначале были шумные собрания, споры. Кружок
стали посещать коммунисты. Американский профессор русского языка
Такахаси и другой коммунист, по фамилии Фистер, читали кружковцам
лекции на политические темы, знакомили с трудами Маркса, Энгельса,
Ленина, рассказывали о Великой Октябрьской социалистической революции
в России. Постепенно марксистский кружок превратился в "Общество
пробуждения", затем в "Рабочее общество" со своим журналом "Классовая
борьба" и еженедельной "Рабочей газетой". Под влиянием "Рабочего
общества" возникло "Общество пролетарского искусства", куда без
колебаний вступили Мияги, его жена Чио, а также их многочисленные
друзья - художники, журналисты. Начались аресты, попал в тюрьму
редактор "Рабочей газеты" друг Мияги - Кеммоцу. Семь человек было
выслано вместо Японии в Гамбург под гарантию германского посла. Мияги
даже как-то позавидовал этим семерым: ведь из Германии легче попасть в
Советский Союз! Он мечтал о первой в мире стране социализма. В 1931
году он вступил в американскую компартию.
Мияги ненавидел не только американский империализм. То, что
творилось на родине, в Японии, также волновало его. "В детстве я был
откровенным националистом, но даже тогда я возмущался тиранией
японской бюрократии. Доктора, адвокаты, банкиры и чиновники в отставке
имели обыкновение прибывать сюда из Кагосимы; они становились
ростовщиками и эксплуатировали местных крестьян. Я ненавидел этих
людей, потому что мой отец учил меня никогда не использовать чужую
слабость. Точно так же он преподавал мне историю Окинавы, сравнивая
прошлый славный период с теперешним полуколониальным положением... Мне
кажется, что критика этой бесчеловечной тирании и бедности народа
Окинавы впервые обратила мой ум на политические вопросы". Такова
история художника-искусствоведа коммуниста Мияги Птоку, который
добровольно пожелал работать в организации Зорге, бросил обеспеченную
жизнь в Америке, все свое имущество, дом и устремился навстречу
опасностям. Он не хотел подвергать риску любимую жену Чио, а потому
оставил ее в Лос-Анджелесе, пообещав скоро вернуться, хотя и не был
твердо уверен, что это удастся сделать. Увидеться им больше не
довелось.
В середине декабря 1933 года Мияги наконец обнаружил в "Джапен
адвертайзер" нужное объявление. Он поспешил в Бюро объявлений Иссуйся
и встретил здесь Вукелича. "Это я ищу гравюру укиаэ", - сказал Бранко.
Когда они остались одни, журналист протянул бумажный американский
доллар. У Мияги в кармане хранился точно такой же, только с номером на
единицу больше. Все сходилось. Но Мияги пока еще не числился членом
организации. Это была строго добровольная организация, и вступить в
нее художник мог только после знакомства с Зорге, после обстоятельной
беседы с ним. В случае несогласия Мияги мог спокойно вернуться в
Америку, дав слово хранить тайну.
Вскоре после этого в картинной галерее Уэно появились два
иностранных журналиста - Зорге и всем известный Вукелич. Каждый из них
собирался написать статью о японском искусстве в свои газеты. Но как
может разобраться иностранец, не знающий японского языка, истории
искусства Японии, в многочисленных макимоно (картинах-свитках) в стиле
Ямато-е, в гравюрах Хисикава Моронобу, Хокусаи, Хиросиге. Превосходно
владеющий английским языком художник-искусствовед Мияги взял на себя
нелегкую задачу рассказать иностранцам историю развития японской
гравюры. Он говорил, а они записывали в блокноты. Художник был худ, с
нездоровым румянцем на впалых щеках - его сжигал туберкулез. Большие
карие глаза лихорадочно блестели. Говорил он интересно, и Зорге не на
шутку увлекся. Вукелич вообще был человеком искусства, художником и
отправился-то в Японию с тайной надеждой помимо основного дела всерьез
изучить архитектуру древних храмов, школу живописи тушью Сессю и,
конечно же, гравюру на дереве. Если раньше Рихард сомневался, что
такое лицо, как художник, может принести пользу организации, то
теперь, познакомившись с Мияги, понял, что имеет дело с натурой
чистой, убежденной и непреклонной. В конце концов не так уж важно, что
служит прикрытием члену организации, важны его принципы, готовность
пожертвовать жизнью, если это потребуется. Сам Мияги считал себя
неподготовленным для разведывательной деятельности, и такое
чистосердечное признание понравилось Рихарду. Он не любил людей,
которые быстро загораются и быстро гаснут. Но у Мияги был опыт
нелегальной работы, и этот опыт теперь мог пригодиться. Зорге не
торопил с окончательным ответом. Лишь после нескольких встреч Мияги
твердо заявил, что вступает в организацию. "Я пришел к выводу о
необходимости принять участие в работе, когда осознал историческую
важность задания, поскольку мы помогали избежать войны между Японией и
Россией... Итак, я остался, хотя хорошо знал, что... в военное время я
буду повешен..." - скажет он позже.
Теперь следовало связаться с Одзаки, который находился в Осака. В
данном случае трудно было обойтись без помощи Мияги.
О Ходзуми Одзаки Зорге думал еще в Москве, перед отправкой в
Японию, думал в первые же часы своего появления в Токио, наводил о нем
справки. И теперь, когда он как журналист каждый день убеждался, что
отношения между Германией и Японией укрепляются, Одзаки стал
прямо-таки необходим. Что замышляет правящая верхушка нации ямато?
Давно ли генерал Танака призывал к войне с Советским Союзом?.. Правда,
потерпев провал, Танака ушел в отставку еще в 1929 году. Но предан ли
забвению знаменитый секретный "меморандум Танака"? То, что японцы
вторглись за Великую китайскую стену, в провинцию Хэбэй, командуют в
Манчжурии, - уже реальность; то, что активизировалось "молодое
офицерство", настроенное милитаристски, - тоже реальность. Все чаще
японская военщина проповедует в печати необходимость захвата
Советского Приморья, японо-маньчжурские отряды то и дело вторгаются на
территорию СССР. Япония наотрез отказалась подписать с Советским
Союзом пакт о ненападении. Подобная ситуация не может не насторожить.
А главное: как будут развиваться взаимоотношения Японии и Германии
дальше?..
Зорге хорошо понимал, что в правительственные круги Японии доступ
иностранцу закрыт. Вы можете великолепно владеть японским языком,
можете состоять в дружбе с высокопоставленными японцами, очаровывать
их превосходным знанием японских обычаев, литературы, искусства, но вы
никогда не проникнете в святая святых японской политики. Для этого
нужно быть японцем.
Самый важный фланг может обеспечить только Одзаки, известный в
правительственных кругах как один из лучших специалистов по Китаю.
В Шанхае Одзаки хорошо помогал группе Рихарда. Не переменились ли
его взгляды с тех пор, не отошел ли он от беспокойной политической
жизни? Нет. То и дело в "Осака Асахи" появляются его статьи,
направленные против экспансионистских устремлений японской военщины.
Рихард отправился в "Японскую Венецию" - город Осака. Тут, по
дороге, он впервые с близкого расстояния увидел сверкающий конус
знаменитой Фудзиямы. "Японская Венеция" встретила его чадом
бесчисленных заводских и фабричных труб. Это был второй по населению
город в стране, огромный тихоокеанский порт. Осака не зря называли
"Японской Венецией": по бесчисленным перекрещивающимся каналам сновали
катера, грузно плыли караваны барж, в город заходили даже океанские
суда.
Всю Японию обслуживали два крупных конкурирующих
газетно-издательских концерна: "Майници", отражающий интересы
промышленной буржуазии, и "Асахи" - собственность акционерного
общества, половина акций которого принадлежала сотрудникам редакций и
журналистам. Концерн "Асахи" считался носителем прогрессивных
тенденций. В любом городе, в любой провинции каждый концерн имел свои
газеты: к примеру, "Токио Асахи" и "Токио Ници-Ници", "Осака Асахи",
"Осака Майници". Газетная война велась не на жизнь, а на смерть.
Каждый стремился любыми способами залучить подписчика.
Ходзуми Одзаки находился в "Осака Асахи", он так же, как и другие
сотрудники редакции, был держателем акций. Кроме того, он много
зарабатывал: прожорливая газета с миллионным тиражом, выходящая два
раза в день, беспрестанно требовала нового материала, обстоятельных
политических статей. Одзаки трудился не покладая рук. Часто также его
статьи появлялись в солидном политическом журнале "Тюо корон". Именно
статьи Одзаки, содержащие глубокий анализ внутриполитического
положения в Китае, опубликованные этим журналом, считались наиболее
авторитетными даже в правительственных кругах. Одзаки знали как
крупного специалиста в вопросах японской и китайской истории и
культуры, он считался ведущим экспертом по китайским делам, имел
несколько научных трудов.
В конце весны 1934 года в редакцию "Осака Асахи" зашел худощавый
человек в американском костюме, представившийся как Минами Рюити - это
был художник Мияги. Он намекнул Одзаки, что с ним желает встретиться
старый друг по Шанхаю. Одзаки сразу же догадался, что в Японии
появился Зорге, не стал ни о чем расспрашивать, а назначил художнику
встречу вечером в китайском ресторане. Тут они могли потолковать без
свидетелей. Решили, что встреча Зорге и Одзаки произойдет в ближайшее
воскресенье в заповеднике Нара. На том и расстались. Не нужно, однако,
думать, что Мияги, выполняя просьбу Зорге, мог составить четкое
представление о роли Одзаки в организации. Он вообще не знал, зачем
журналист из Осака потребовался Рихарду и имеет ли это все отношение к
делам организации. А для Одзаки художник был лишь эпизодическим лицом,
неким Минами Рюити.
Нара - провинциальный городок, притулившийся под самым носом у
Осака - города-гиганта. Некогда в древности Нара была столицей, а
сейчас превратилась в большой музей старины. Правда, не все музеи
доступны здесь для широкой публики. Так, императорский дворец
сокровищ, размещающийся в деревянном здании, всегда закрыт. Есть еще
дворцовый музей, где сосредоточены коллекции ранней японской
скульптуры.
Но искусство сейчас не занимало Рихарда. Он с волнением ожидал
встречи с Ходзуми Одзаки. Согласится ли Одзаки вступить в
организацию?..
Наконец в аллейке показался Одзаки, японец интеллигентного вида,
с гладко зачесанными волосами, в больших очках. В руках он мял шляпу.
В нагрудном кармане торчало несколько самопишущих ручек. Он
неторопливо подошел к Зорге, и они, как бы обмениваясь впечатлениями,
заговорили. Встреча обоих обрадовала. Проницательный Одзаки знал, о
чем пойдет речь, он добродушно щурил темные глаза и ждал. Когда же
Рихард без обиняков сказал, зачем пожаловал, эксперт протянул руку: он
согласен сотрудничать, готов помогать Зорге и его друзьям. Одзаки
только казался тихим, на самом деле он был тверд как железо. И
последователен.
...Одзаки и Мияги Рихард дал полную самостоятельность,
обстоятельно побеседовав с каждым в отдельности. Никто не должен
знать, что Зорге причастен к организации. Вскоре Одзаки даже
разработал своеобразную инструкцию, определявшую нормы поведения
членов организации. "Никогда не нужно показывать, что вы хотите
получить от собеседника интересующие вас сведения. Люди, особенно
занимающие важные посты, просто откажутся разговаривать с вами, если у
них возникнет хоть малейшее подозрение о вашем намерении добыть ту или
иную информацию. Если же вам, напротив, удастся создать впечатление,
что вы знаете гораздо больше, чем ваш потенциальный источник, он сам с
улыбкой выложит все, что ему известно. Прекрасным местом для сбора
информации являются неофициальные обеды.
Очень важно быть настоящим специалистом в какой-либо области. Что
касается меня, то я являюсь экспертом по Китаю, и поэтому ко мне
постоянно обращаются с самыми различными запросами из всех инстанций и
учреждений. В итоге я получаю много интересных сведений от тех, кто
просит моей консультации. Не менее полезна связь с крупными
организациями, занимающимися сбором той или иной информации...
Прежде всего следует добиться доверия и, конечно же, уметь
сохранить его со стороны тех, кого вы используете в качестве источника
информации. В этом случае вы можете выведать у них все что угодно, не
возбуждая подозрений...
Нельзя быть хорошим разведчиком, если одновременно не являешься
ценным источником информации для других. Этого можно достичь только
непрерывным пополнением своих знаний и опыта".
Документ свидетельствует о хорошем знании Одзаки человеческой
натуры. Он, как и Зорге, был прирожденным разведчиком. Он пользовался
в своей деятельности мудрым законом джиу-джитсу: победить, временно
подчинившись обстоятельствам. Японские пословицы были словно
специально придуманы для разведчика: "Оглядывайся на себя по три раза
в день", "Кто осмотрителен, тот храбр вдвойне".
По совету Зорге Одзаки осенью 1934 года перебрался в Токио, где
поступил в исследовательскую группу газеты "Асахи", занимающуюся
изучением восточно-азиатских проблем. Почти сразу же он занял здесь
ведущее место как эксперт по китайским делам; его вклад в работу
института Тихоокеанских отношений вызывал всеобщее восхищение; журнал,
выходящий на английском языке, "Контемпорери Джапен" охотно
предоставляет Одзаки свои страницы.
Так постепенно создавалось ядро организации Зорге. Одзаки суждено
было занять тут особое место, не предусмотренное никакими
инструкциями.
Японские товарищи чисто по-человечески полюбили своего
руководителя. Вспоминая эти дни, Зорге позже скажет: "Мое изучение
Японии не ограничивалось изучением книг и журнальных статей. Прежде
всего я должен упомянуть о моих встречах с Одзаки и Мияги, которые
состояли не только в передаче и обсуждении тех или иных сведений.
Часто какая-нибудь реальная и непосредственная проблема, казавшаяся
мне довольно трудной, представала в совершенно ином свете в результате
удачно подсказанной аналогии, сходного явления, развивающегося в
другой стране, или же уводила русло беседы в глубины японской истории.
Мои встречи с Одзаки были просто бесценными в этом плане из-за его
необычайно широкой эрудиции как в японской, так и во всеобщей истории
и политике. В результате именно с его помощью я получил ясное
представление об исключительной и своеобразной роли военной верхушки в
управлении государством или природе Генро - совета старейшин при
императоре, который хотя и не был предусмотрен в конституции, но на
деле являлся наиболее влиятельным политическим органом Японии...
Никогда не смог бы я понять и японского искусства без Мияги. Наши
встречи часто проходили на выставках и в музеях, и мы не видели ничего
необычного в том, что обсуждение тех или иных вопросов нашей
разведывательной работы или текущих политических событий отодвигалось
на второй план экскурсами в область японского или китайского
искусства...
Изучение страны имело немаловажное значение для моего положения
как журналиста, так как без этих знаний мне было бы трудно подняться
над уровнем среднего немецкого корреспондента, который считался не
особенно высоким. Они позволили мне добиться того, что в Германии меня
признали лучшим корреспондентом по Японии. Редакция "Франкфуртер
цейтунг", в штате которой я числился, часто хвалила меня за то, что
мои статьи поднимали ее международный престиж..."
К заповедям Одзаки Рихард добавил свою: строжайшая конспирация во
всех звеньях. Только он, как руководитель, мог знать, какое место
занимает каждый в общей системе организации. Вукелич и Одзаки не
подозревали о существовании друг друга. Мияги ни с кем, кроме Зорге,
не общался. Он лишь смутно догадывался, что Бранко имеет какое-то
отношение к организации, но какое, не знал. Все вместе никогда не
собирались. Правила конспирации незыблемы: все члены организации в
качестве прикрытия должны иметь не возбуждающее подозрений занятие;
каждому члену организации дается псевдоним, так как подлинные фамилии
не должны фигурировать ни в разговорах, ни в документах; названия
советских городов также должны даваться в виде условного кода,
например Владивосток - "Висбаден"; Москва - "Мюнхен"; все документы
уничтожаются сразу же, как только надобность в них отпадает; структура
организации ввиду ее нелегального положения должна быть известна лишь
руководителю; принимать в организацию новых членов без предварительной
и длительной проверки воспрещается; никто из членов организации не
имеет права обсуждать свою деятельность со связными и курьерами; вся
документация ведется на английском языке.
Главное направление - немецкое посольство - Зорге взял на себя.
Для того чтобы получить доступ к государственным тайнам, запрятанным в
посольские сейфы, необходимо было вначале стать здесь, в посольстве,
человеком своим, незаменимым. Лезть в сейфы нет необходимости, пусть
сейфы раскроются сами, пусть тайны сами лягут на стол Зорге.
Да, он должен был любой ценой подняться над уровнем среднего
немецкого корреспондента, стать политическим оракулом, вознестись над
всеми. Он руководствовался советами одного старинного дипломата:
дипломат должен изучать историю и мемуарную литературу, знать порядки
и обычаи за границей и разбираться в том, где находится действительный
источник власти в той или иной стране. "Все это приводило к следующему
естественному выводу: необходимо постоянно глубоко анализировать,
изучать проблемы Японии. Окажись я не способен точно анализировать
обстановку, я потерял бы всякое уважение своих японских помощников.
Без должного авторитета и достаточной эрудиции я не смог бы занимать
столь прочное положение в германском посольстве.
Именно по этим причинам, приехав в Японию, я занялся доскональным
изучением японских проблем". Он работал как одержимый. Всем казалось,
что у Зорге нездоровый вид от чрезмерного увлечения приемами, обедами,
ужинами, возлияниями в узком кругу. А на самом деле он трудился день и
ночь, задыхался от нехватки времени. Он организовал переводы различных
книг по истории Японии, систематически заказывал выборочные переводы
из ряда журналов, собирал в свою библиотеку все, что можно было
достать из японских изданий на иностранных языках, лучшие труды о
Дальнем Востоке, а также основные произведения японской классической
литературы. "Я вникал в подробности правления императрицы Дзингу,
набегов японских пиратов, изучал эпоху сегуна Хидэеси... Освоение
проблем древней Японии помогло разобраться в экономических и
политических проблемах современной Японии". Историю международных
отношений он считал отправной точкой для прогнозов на целые периоды;
не зная этих отношений, трудно судить о внешнеполитическом курсе того
или иного государства в настоящее время и невозможно предсказать
будущее.
Но никакие книги и статьи не могут заменить непосредственного
восприятия. Зорге использовал любую возможность ближе познакомиться со
страной и ее народом. Он любил Японию, и все здесь будило в нем жгучий
интерес. Он оставался исследователем всегда: и во время воскресных
прогулок с Оттами или же с фрейлейн Гааз в окрестности столицы, и
тогда, когда разъезжал по городам разных префектур. Он знакомился с
состоянием урожая риса в разные времена года и в разных местах,
наблюдал за жизнью рабочих судостроительных верфей Кобе, отдавал
должное искусству ткачей и гончаров Киото, колесил по побережью
Японского моря. "Я стремился познакомиться со страной, узнать людей,
развить в себе интуицию, без которой невозможно познать страну..." У
него была система. Начав с подробного изучения земельного вопроса, он
перешел к мелкой, затем к крупной промышленности, после чего
рассчитывал заняться тяжелой индустрией. Особенно пристально
исследовал он социальное положение трудящихся.
Былая история страны застыла в древних скульптурах, в коллекциях
гравюр, в храмовых ансамблях Нары и Киото, в сборниках "описаний
земель и обычаев", в повестях-моногатари, в героических эпопеях-гунки,
в эдоской прозе и драмах екеку. Перед Рихардом открылся целый мир,
неизведанный, загадочный, овеянный легендами.
будь то политическая ситуация или же поведение индивидуума. В работе
он искал единомышленников и всякий раз находил их. Вукелич был таким
единомышленником.
Бранко рассказал, как он с семьей пробирался в Иокогаму по
туристскому маршруту из Марселя через Красное море, Сингапур и Шанхай.
Он умолчал о том, в какое затруднительное положение попал, не
рассчитав свои скромные средства: сперва поселился в самой лучшей
гостинице, а затем в меблированной квартире "Банка". В Париже его
уверяли, что жизнь в Японии баснословно дешева: на десять иен в день
можно с семьей прожить роскошно. Увы, действительность оказалась
намного жестче: десять иен в день комната и питание для двух человек
стоили в Токио около десяти лет назад, до того как было введено
эмбарго на золото.
Но Рихард уже знал от радиста о затруднениях Бранко и посоветовал
ему подыскать более скромный и более уединенный дом, где можно было бы
без опасений развернуть радиостанцию.
Вскоре Вукеличи перебрались на улицу Санайте, в квартал
Усигомэ-ку. Здесь Бернгард и Эрна занялись монтированием радиостанции.
Рихарду не терпелось установить связь с Центром. Но радисты попались
нерасторопные. Они все не могли найти нужные детали, слонялись целыми
днями по городу или же, закрывшись в комнате, что-то паяли, ругались и
переделывали все заново.
Бернгард оказался человеком вспыльчивым, угрюмым, с большим
самомнением, но недалеким. Теоретически свое дело он, может быть, и
знал, но что касается практики... Кроме того, он часто пренебрегал
правилами конспирации, по всякому поводу разыскивал Рихарда и докучал
ему, делал многозначительный таинственный вид, изображая из себя
заговорщика. За несколько месяцев он успел надоесть Рихарду до смерти,
и Зорге дал себе слово при первой же возможности избавиться от этого
человека. Но пока Бернгард действовал: он поднял на ноги всех
продавцов радиомагазинов.
Зорге дал указание Вукеличу связаться с художником Мияги.
Мияги Птоку вернулся из Америки на родину совсем недавно: в
октябре. И с первого же дня стал следить за объявлениями в английской
газете "Джапен адвертайзер". Именно в этой газете должно было
появиться объявление, условный сигнал: "Хочу приобрести гравюру
укиаэ".
Каким образом японец Мияги попал в Америку и почему он много лет
спустя решил вернуться на родину, чтобы здесь заняться делом, далеким
от изобразительного искусства, которому он мечтал посвятить всю свою
жизнь? История Мияги заслуживает того, чтобы рассказать о ней
подробно. Родился он 10 февраля 1903 года на острове Окинава, в семье
разорившегося помещика. Нужда побудила отца Птоку эмигрировать сначала
на Филиппины, а затем в Калифорнию, где он устроился на ферму близ
Лос-Анджелеса.
Мияги Птоку в это время воспитывался в семье деда и бабки со
стороны матери. В 1917 году он окончил начальную школу и поступил в
учительский институт. Учился Птоку прилежно, но заболел туберкулезом.
Институт пришлось оставить. Молодой человек вспомнил об отце, сел на
пароход и в июне 1919 года ступил на американский берег. Втайне он
надеялся в более сухом климате избавиться от туберкулеза. В те времена
эмиграция считалась обычным делом, и на Тихоокеанском побережье США
существовали огромные поселения японцев. В течение двух лет Птоку
занимался в школе английского языка, потом стал посещать школу
художеств в Сан-Франциско, а затем в Сан-Диего. Но туберкулез
привязался к молодому человеку накрепко. Мияги-старший мало чем мог
поддержать сына, так как сам жил бедно; в конце концов, скопив
небольшую сумму, он надумал вернуться на Окинаву. Птоку остался
совершенно, один в чужой стране. Питался скверно, приходилось думать
не об искусстве, а о куске хлеба. Кое-как окончив в 1925 году школу
художеств, устроился рабочим на ферму близ Брули. Выбраться из нищеты
помогли друзья Абе Кензен, Дзюн, Синсей и Накамура Коки: они взяли
Птоку в пай и открыли в "маленьком Токио" Лос-Анджелеса ресторан
"Сова". К этому времени относится и расцвет таланта Мияги: он рисовал
самозабвенно, не заботясь о том, купят ли его картины. Но картины
покупали, появились деньги, можно было наконец обзавестись семьей.
Летом 1927 года Мияги женился на Ямаки Чио, переехал жить в
Лос-Анджелес, в дом японского фермера Китабаяси Псисабуро.
За год до этого Мияги под влиянием своих друзей организовал в
ресторане "Сова" кружок по обсуждению социальных проблем. Что толкнуло
его на подобный шаг? Сам он об этом говорил так: "Я не могу сказать,
что не подвергался влиянию своих друзей и книг, которые я читал, но
гораздо большее влияние на меня производило то, что я видел:
неустойчивость американского капитализма, тирания правящих классов, и
прежде всего бесчеловечная дискриминация в отношении азиатских
народов. Я пришел к заключению, что лекарством от всех этих болезней
является коммунизм".
Но пришел не сразу. Вначале были шумные собрания, споры. Кружок
стали посещать коммунисты. Американский профессор русского языка
Такахаси и другой коммунист, по фамилии Фистер, читали кружковцам
лекции на политические темы, знакомили с трудами Маркса, Энгельса,
Ленина, рассказывали о Великой Октябрьской социалистической революции
в России. Постепенно марксистский кружок превратился в "Общество
пробуждения", затем в "Рабочее общество" со своим журналом "Классовая
борьба" и еженедельной "Рабочей газетой". Под влиянием "Рабочего
общества" возникло "Общество пролетарского искусства", куда без
колебаний вступили Мияги, его жена Чио, а также их многочисленные
друзья - художники, журналисты. Начались аресты, попал в тюрьму
редактор "Рабочей газеты" друг Мияги - Кеммоцу. Семь человек было
выслано вместо Японии в Гамбург под гарантию германского посла. Мияги
даже как-то позавидовал этим семерым: ведь из Германии легче попасть в
Советский Союз! Он мечтал о первой в мире стране социализма. В 1931
году он вступил в американскую компартию.
Мияги ненавидел не только американский империализм. То, что
творилось на родине, в Японии, также волновало его. "В детстве я был
откровенным националистом, но даже тогда я возмущался тиранией
японской бюрократии. Доктора, адвокаты, банкиры и чиновники в отставке
имели обыкновение прибывать сюда из Кагосимы; они становились
ростовщиками и эксплуатировали местных крестьян. Я ненавидел этих
людей, потому что мой отец учил меня никогда не использовать чужую
слабость. Точно так же он преподавал мне историю Окинавы, сравнивая
прошлый славный период с теперешним полуколониальным положением... Мне
кажется, что критика этой бесчеловечной тирании и бедности народа
Окинавы впервые обратила мой ум на политические вопросы". Такова
история художника-искусствоведа коммуниста Мияги Птоку, который
добровольно пожелал работать в организации Зорге, бросил обеспеченную
жизнь в Америке, все свое имущество, дом и устремился навстречу
опасностям. Он не хотел подвергать риску любимую жену Чио, а потому
оставил ее в Лос-Анджелесе, пообещав скоро вернуться, хотя и не был
твердо уверен, что это удастся сделать. Увидеться им больше не
довелось.
В середине декабря 1933 года Мияги наконец обнаружил в "Джапен
адвертайзер" нужное объявление. Он поспешил в Бюро объявлений Иссуйся
и встретил здесь Вукелича. "Это я ищу гравюру укиаэ", - сказал Бранко.
Когда они остались одни, журналист протянул бумажный американский
доллар. У Мияги в кармане хранился точно такой же, только с номером на
единицу больше. Все сходилось. Но Мияги пока еще не числился членом
организации. Это была строго добровольная организация, и вступить в
нее художник мог только после знакомства с Зорге, после обстоятельной
беседы с ним. В случае несогласия Мияги мог спокойно вернуться в
Америку, дав слово хранить тайну.
Вскоре после этого в картинной галерее Уэно появились два
иностранных журналиста - Зорге и всем известный Вукелич. Каждый из них
собирался написать статью о японском искусстве в свои газеты. Но как
может разобраться иностранец, не знающий японского языка, истории
искусства Японии, в многочисленных макимоно (картинах-свитках) в стиле
Ямато-е, в гравюрах Хисикава Моронобу, Хокусаи, Хиросиге. Превосходно
владеющий английским языком художник-искусствовед Мияги взял на себя
нелегкую задачу рассказать иностранцам историю развития японской
гравюры. Он говорил, а они записывали в блокноты. Художник был худ, с
нездоровым румянцем на впалых щеках - его сжигал туберкулез. Большие
карие глаза лихорадочно блестели. Говорил он интересно, и Зорге не на
шутку увлекся. Вукелич вообще был человеком искусства, художником и
отправился-то в Японию с тайной надеждой помимо основного дела всерьез
изучить архитектуру древних храмов, школу живописи тушью Сессю и,
конечно же, гравюру на дереве. Если раньше Рихард сомневался, что
такое лицо, как художник, может принести пользу организации, то
теперь, познакомившись с Мияги, понял, что имеет дело с натурой
чистой, убежденной и непреклонной. В конце концов не так уж важно, что
служит прикрытием члену организации, важны его принципы, готовность
пожертвовать жизнью, если это потребуется. Сам Мияги считал себя
неподготовленным для разведывательной деятельности, и такое
чистосердечное признание понравилось Рихарду. Он не любил людей,
которые быстро загораются и быстро гаснут. Но у Мияги был опыт
нелегальной работы, и этот опыт теперь мог пригодиться. Зорге не
торопил с окончательным ответом. Лишь после нескольких встреч Мияги
твердо заявил, что вступает в организацию. "Я пришел к выводу о
необходимости принять участие в работе, когда осознал историческую
важность задания, поскольку мы помогали избежать войны между Японией и
Россией... Итак, я остался, хотя хорошо знал, что... в военное время я
буду повешен..." - скажет он позже.
Теперь следовало связаться с Одзаки, который находился в Осака. В
данном случае трудно было обойтись без помощи Мияги.
О Ходзуми Одзаки Зорге думал еще в Москве, перед отправкой в
Японию, думал в первые же часы своего появления в Токио, наводил о нем
справки. И теперь, когда он как журналист каждый день убеждался, что
отношения между Германией и Японией укрепляются, Одзаки стал
прямо-таки необходим. Что замышляет правящая верхушка нации ямато?
Давно ли генерал Танака призывал к войне с Советским Союзом?.. Правда,
потерпев провал, Танака ушел в отставку еще в 1929 году. Но предан ли
забвению знаменитый секретный "меморандум Танака"? То, что японцы
вторглись за Великую китайскую стену, в провинцию Хэбэй, командуют в
Манчжурии, - уже реальность; то, что активизировалось "молодое
офицерство", настроенное милитаристски, - тоже реальность. Все чаще
японская военщина проповедует в печати необходимость захвата
Советского Приморья, японо-маньчжурские отряды то и дело вторгаются на
территорию СССР. Япония наотрез отказалась подписать с Советским
Союзом пакт о ненападении. Подобная ситуация не может не насторожить.
А главное: как будут развиваться взаимоотношения Японии и Германии
дальше?..
Зорге хорошо понимал, что в правительственные круги Японии доступ
иностранцу закрыт. Вы можете великолепно владеть японским языком,
можете состоять в дружбе с высокопоставленными японцами, очаровывать
их превосходным знанием японских обычаев, литературы, искусства, но вы
никогда не проникнете в святая святых японской политики. Для этого
нужно быть японцем.
Самый важный фланг может обеспечить только Одзаки, известный в
правительственных кругах как один из лучших специалистов по Китаю.
В Шанхае Одзаки хорошо помогал группе Рихарда. Не переменились ли
его взгляды с тех пор, не отошел ли он от беспокойной политической
жизни? Нет. То и дело в "Осака Асахи" появляются его статьи,
направленные против экспансионистских устремлений японской военщины.
Рихард отправился в "Японскую Венецию" - город Осака. Тут, по
дороге, он впервые с близкого расстояния увидел сверкающий конус
знаменитой Фудзиямы. "Японская Венеция" встретила его чадом
бесчисленных заводских и фабричных труб. Это был второй по населению
город в стране, огромный тихоокеанский порт. Осака не зря называли
"Японской Венецией": по бесчисленным перекрещивающимся каналам сновали
катера, грузно плыли караваны барж, в город заходили даже океанские
суда.
Всю Японию обслуживали два крупных конкурирующих
газетно-издательских концерна: "Майници", отражающий интересы
промышленной буржуазии, и "Асахи" - собственность акционерного
общества, половина акций которого принадлежала сотрудникам редакций и
журналистам. Концерн "Асахи" считался носителем прогрессивных
тенденций. В любом городе, в любой провинции каждый концерн имел свои
газеты: к примеру, "Токио Асахи" и "Токио Ници-Ници", "Осака Асахи",
"Осака Майници". Газетная война велась не на жизнь, а на смерть.
Каждый стремился любыми способами залучить подписчика.
Ходзуми Одзаки находился в "Осака Асахи", он так же, как и другие
сотрудники редакции, был держателем акций. Кроме того, он много
зарабатывал: прожорливая газета с миллионным тиражом, выходящая два
раза в день, беспрестанно требовала нового материала, обстоятельных
политических статей. Одзаки трудился не покладая рук. Часто также его
статьи появлялись в солидном политическом журнале "Тюо корон". Именно
статьи Одзаки, содержащие глубокий анализ внутриполитического
положения в Китае, опубликованные этим журналом, считались наиболее
авторитетными даже в правительственных кругах. Одзаки знали как
крупного специалиста в вопросах японской и китайской истории и
культуры, он считался ведущим экспертом по китайским делам, имел
несколько научных трудов.
В конце весны 1934 года в редакцию "Осака Асахи" зашел худощавый
человек в американском костюме, представившийся как Минами Рюити - это
был художник Мияги. Он намекнул Одзаки, что с ним желает встретиться
старый друг по Шанхаю. Одзаки сразу же догадался, что в Японии
появился Зорге, не стал ни о чем расспрашивать, а назначил художнику
встречу вечером в китайском ресторане. Тут они могли потолковать без
свидетелей. Решили, что встреча Зорге и Одзаки произойдет в ближайшее
воскресенье в заповеднике Нара. На том и расстались. Не нужно, однако,
думать, что Мияги, выполняя просьбу Зорге, мог составить четкое
представление о роли Одзаки в организации. Он вообще не знал, зачем
журналист из Осака потребовался Рихарду и имеет ли это все отношение к
делам организации. А для Одзаки художник был лишь эпизодическим лицом,
неким Минами Рюити.
Нара - провинциальный городок, притулившийся под самым носом у
Осака - города-гиганта. Некогда в древности Нара была столицей, а
сейчас превратилась в большой музей старины. Правда, не все музеи
доступны здесь для широкой публики. Так, императорский дворец
сокровищ, размещающийся в деревянном здании, всегда закрыт. Есть еще
дворцовый музей, где сосредоточены коллекции ранней японской
скульптуры.
Но искусство сейчас не занимало Рихарда. Он с волнением ожидал
встречи с Ходзуми Одзаки. Согласится ли Одзаки вступить в
организацию?..
Наконец в аллейке показался Одзаки, японец интеллигентного вида,
с гладко зачесанными волосами, в больших очках. В руках он мял шляпу.
В нагрудном кармане торчало несколько самопишущих ручек. Он
неторопливо подошел к Зорге, и они, как бы обмениваясь впечатлениями,
заговорили. Встреча обоих обрадовала. Проницательный Одзаки знал, о
чем пойдет речь, он добродушно щурил темные глаза и ждал. Когда же
Рихард без обиняков сказал, зачем пожаловал, эксперт протянул руку: он
согласен сотрудничать, готов помогать Зорге и его друзьям. Одзаки
только казался тихим, на самом деле он был тверд как железо. И
последователен.
...Одзаки и Мияги Рихард дал полную самостоятельность,
обстоятельно побеседовав с каждым в отдельности. Никто не должен
знать, что Зорге причастен к организации. Вскоре Одзаки даже
разработал своеобразную инструкцию, определявшую нормы поведения
членов организации. "Никогда не нужно показывать, что вы хотите
получить от собеседника интересующие вас сведения. Люди, особенно
занимающие важные посты, просто откажутся разговаривать с вами, если у
них возникнет хоть малейшее подозрение о вашем намерении добыть ту или
иную информацию. Если же вам, напротив, удастся создать впечатление,
что вы знаете гораздо больше, чем ваш потенциальный источник, он сам с
улыбкой выложит все, что ему известно. Прекрасным местом для сбора
информации являются неофициальные обеды.
Очень важно быть настоящим специалистом в какой-либо области. Что
касается меня, то я являюсь экспертом по Китаю, и поэтому ко мне
постоянно обращаются с самыми различными запросами из всех инстанций и
учреждений. В итоге я получаю много интересных сведений от тех, кто
просит моей консультации. Не менее полезна связь с крупными
организациями, занимающимися сбором той или иной информации...
Прежде всего следует добиться доверия и, конечно же, уметь
сохранить его со стороны тех, кого вы используете в качестве источника
информации. В этом случае вы можете выведать у них все что угодно, не
возбуждая подозрений...
Нельзя быть хорошим разведчиком, если одновременно не являешься
ценным источником информации для других. Этого можно достичь только
непрерывным пополнением своих знаний и опыта".
Документ свидетельствует о хорошем знании Одзаки человеческой
натуры. Он, как и Зорге, был прирожденным разведчиком. Он пользовался
в своей деятельности мудрым законом джиу-джитсу: победить, временно
подчинившись обстоятельствам. Японские пословицы были словно
специально придуманы для разведчика: "Оглядывайся на себя по три раза
в день", "Кто осмотрителен, тот храбр вдвойне".
По совету Зорге Одзаки осенью 1934 года перебрался в Токио, где
поступил в исследовательскую группу газеты "Асахи", занимающуюся
изучением восточно-азиатских проблем. Почти сразу же он занял здесь
ведущее место как эксперт по китайским делам; его вклад в работу
института Тихоокеанских отношений вызывал всеобщее восхищение; журнал,
выходящий на английском языке, "Контемпорери Джапен" охотно
предоставляет Одзаки свои страницы.
Так постепенно создавалось ядро организации Зорге. Одзаки суждено
было занять тут особое место, не предусмотренное никакими
инструкциями.
Японские товарищи чисто по-человечески полюбили своего
руководителя. Вспоминая эти дни, Зорге позже скажет: "Мое изучение
Японии не ограничивалось изучением книг и журнальных статей. Прежде
всего я должен упомянуть о моих встречах с Одзаки и Мияги, которые
состояли не только в передаче и обсуждении тех или иных сведений.
Часто какая-нибудь реальная и непосредственная проблема, казавшаяся
мне довольно трудной, представала в совершенно ином свете в результате
удачно подсказанной аналогии, сходного явления, развивающегося в
другой стране, или же уводила русло беседы в глубины японской истории.
Мои встречи с Одзаки были просто бесценными в этом плане из-за его
необычайно широкой эрудиции как в японской, так и во всеобщей истории
и политике. В результате именно с его помощью я получил ясное
представление об исключительной и своеобразной роли военной верхушки в
управлении государством или природе Генро - совета старейшин при
императоре, который хотя и не был предусмотрен в конституции, но на
деле являлся наиболее влиятельным политическим органом Японии...
Никогда не смог бы я понять и японского искусства без Мияги. Наши
встречи часто проходили на выставках и в музеях, и мы не видели ничего
необычного в том, что обсуждение тех или иных вопросов нашей
разведывательной работы или текущих политических событий отодвигалось
на второй план экскурсами в область японского или китайского
искусства...
Изучение страны имело немаловажное значение для моего положения
как журналиста, так как без этих знаний мне было бы трудно подняться
над уровнем среднего немецкого корреспондента, который считался не
особенно высоким. Они позволили мне добиться того, что в Германии меня
признали лучшим корреспондентом по Японии. Редакция "Франкфуртер
цейтунг", в штате которой я числился, часто хвалила меня за то, что
мои статьи поднимали ее международный престиж..."
К заповедям Одзаки Рихард добавил свою: строжайшая конспирация во
всех звеньях. Только он, как руководитель, мог знать, какое место
занимает каждый в общей системе организации. Вукелич и Одзаки не
подозревали о существовании друг друга. Мияги ни с кем, кроме Зорге,
не общался. Он лишь смутно догадывался, что Бранко имеет какое-то
отношение к организации, но какое, не знал. Все вместе никогда не
собирались. Правила конспирации незыблемы: все члены организации в
качестве прикрытия должны иметь не возбуждающее подозрений занятие;
каждому члену организации дается псевдоним, так как подлинные фамилии
не должны фигурировать ни в разговорах, ни в документах; названия
советских городов также должны даваться в виде условного кода,
например Владивосток - "Висбаден"; Москва - "Мюнхен"; все документы
уничтожаются сразу же, как только надобность в них отпадает; структура
организации ввиду ее нелегального положения должна быть известна лишь
руководителю; принимать в организацию новых членов без предварительной
и длительной проверки воспрещается; никто из членов организации не
имеет права обсуждать свою деятельность со связными и курьерами; вся
документация ведется на английском языке.
Главное направление - немецкое посольство - Зорге взял на себя.
Для того чтобы получить доступ к государственным тайнам, запрятанным в
посольские сейфы, необходимо было вначале стать здесь, в посольстве,
человеком своим, незаменимым. Лезть в сейфы нет необходимости, пусть
сейфы раскроются сами, пусть тайны сами лягут на стол Зорге.
Да, он должен был любой ценой подняться над уровнем среднего
немецкого корреспондента, стать политическим оракулом, вознестись над
всеми. Он руководствовался советами одного старинного дипломата:
дипломат должен изучать историю и мемуарную литературу, знать порядки
и обычаи за границей и разбираться в том, где находится действительный
источник власти в той или иной стране. "Все это приводило к следующему
естественному выводу: необходимо постоянно глубоко анализировать,
изучать проблемы Японии. Окажись я не способен точно анализировать
обстановку, я потерял бы всякое уважение своих японских помощников.
Без должного авторитета и достаточной эрудиции я не смог бы занимать
столь прочное положение в германском посольстве.
Именно по этим причинам, приехав в Японию, я занялся доскональным
изучением японских проблем". Он работал как одержимый. Всем казалось,
что у Зорге нездоровый вид от чрезмерного увлечения приемами, обедами,
ужинами, возлияниями в узком кругу. А на самом деле он трудился день и
ночь, задыхался от нехватки времени. Он организовал переводы различных
книг по истории Японии, систематически заказывал выборочные переводы
из ряда журналов, собирал в свою библиотеку все, что можно было
достать из японских изданий на иностранных языках, лучшие труды о
Дальнем Востоке, а также основные произведения японской классической
литературы. "Я вникал в подробности правления императрицы Дзингу,
набегов японских пиратов, изучал эпоху сегуна Хидэеси... Освоение
проблем древней Японии помогло разобраться в экономических и
политических проблемах современной Японии". Историю международных
отношений он считал отправной точкой для прогнозов на целые периоды;
не зная этих отношений, трудно судить о внешнеполитическом курсе того
или иного государства в настоящее время и невозможно предсказать
будущее.
Но никакие книги и статьи не могут заменить непосредственного
восприятия. Зорге использовал любую возможность ближе познакомиться со
страной и ее народом. Он любил Японию, и все здесь будило в нем жгучий
интерес. Он оставался исследователем всегда: и во время воскресных
прогулок с Оттами или же с фрейлейн Гааз в окрестности столицы, и
тогда, когда разъезжал по городам разных префектур. Он знакомился с
состоянием урожая риса в разные времена года и в разных местах,
наблюдал за жизнью рабочих судостроительных верфей Кобе, отдавал
должное искусству ткачей и гончаров Киото, колесил по побережью
Японского моря. "Я стремился познакомиться со страной, узнать людей,
развить в себе интуицию, без которой невозможно познать страну..." У
него была система. Начав с подробного изучения земельного вопроса, он
перешел к мелкой, затем к крупной промышленности, после чего
рассчитывал заняться тяжелой индустрией. Особенно пристально
исследовал он социальное положение трудящихся.
Былая история страны застыла в древних скульптурах, в коллекциях
гравюр, в храмовых ансамблях Нары и Киото, в сборниках "описаний
земель и обычаев", в повестях-моногатари, в героических эпопеях-гунки,
в эдоской прозе и драмах екеку. Перед Рихардом открылся целый мир,
неизведанный, загадочный, овеянный легендами.