Комарницкий Сергеевич. Всего один шаг

   "Уин, я сделал. Остался последний пункт. Рвём гнилой зуб?"
   "Давай, Рома"
   …
   Пожилой, хорошо одетый мужчина с волевым, хотя и обрюзгшим от излишеств лицом пишет что-то в блокноте. Вот интересно, почему-то все вот такие люди очень любят дорогие костюмы "от армани и кардена". По мне, так пустой перевод денег, и неудобные вещи к тому же, купили бы майку и джинсы и ходили…
   Мужчина поднимает глаза, в которых глубокая задумчивость. Только зря он думает, его мысли останутся в его голове. Его мировая линия заканчивается. Нет, она могла бы ещё тянуться и тянуться, обрывая многие другие… Но мы с Уином решили иначе, и прогноз-машина подтвердила правильность нашего решения.
   Инфарктор был вызван из окрестностей Лимы, там в укромных уголках немало ржавых болтов, обрезков кабеля и прочего валяется… Молодец всё-таки Гауя, надо сказать Уэфу, а то он всё бережётся…
   Мне вдруг приходит в голову озорная мысль. Я тыкаю пальцем в светящийся квадратик виртуальной клавиши. Палец ничего не ощущает, а вот у клиента глаза лезут на лоб. Да уж. Вид возникшего из воздуха и повисшего перед тобой в полутора метрах "обрезка кабеля" способен прогнать скуку…
   Я привожу прибор в действие. Мужчина валится мордой в стол, громко стукаясь лбом. Вот так, дядя. Тот, кто отнимает чужие жизни, пусть и не своими руками, должен быть всегда готов отдать свою. И любые обиды тут неуместны.
   "Ну, Рома, я закончил. Как дела у тебя?"
   "Я тоже. Обширный инфаркт с остановкой сердца. Проследить до наступления биологической смерти мозга?"
   "Не надо, оставь. Вот тебе ещё добавка"
   На экране бодро шагает биоробот Иван, он же Иварс. Как давно я их не видел, просто соскучился…
   "Всегда рад помочь, Рома" — шелестит бесплотный смех.
   "Он что, идёт на встречу с кем-то?"
   "А ты почитай у него в голове. Душа робота — потёмки, Рома, но насчёт этого я могу сказать — никуда он не идёт. Вспомни утреннюю беседу"
   Да, я помню. Пять биороботов слоняются по улицам Боготы, Кальяо, Лимы, Кито и Гуаякиля, отвлекая силы и внимание Гауи и её коллег. Очевидно, на это и расчёт «зелёных», иначе они давно ликвидировали бы засвеченных. Больше месяца уже слоняются без дела, ни с кем не вступая в контакт и не выходя на связь. Не спят, не едят, только пиво пьют да бензин…
   "Верно, Рома, пора заканчивать пустой номер. Я вот что придумал…"
   Уин объясняет мне, я ухмыляюсь.
   "Доброе дело задумал, Уин. Психическая атака, я понимаю"
   "А то! Они должны нас бояться и плохо спать по ночам. Это будет полезно для дела. Начали!"
   Передо мной на двух экранах уже шагают два Ивана. Да, пока биоробот идёт спокойно, его трудно отличить от живого человека. Если, разумеется, не видеть его глаза…
   "Не отвлекайся!"
   "Я готов"
   Значки в углу экрана сообщают, что поражатели уже на месте.
   "Давай!"
   Я отключаю невидимость у обоих приборов, и оба Ивана останавливаются мгновенно. Убогий мозг биоробота не понимает многого, но вот это им вполне доступно. Да и как ещё можно истолковать появление из ниоткуда ржавого болта перед носом?
   Мы приводим в действие все приборы одновременно — Уин три, а я два. Пять биороботов разлетаются с грохотом и ослепительной вспышкой…
   "У них плазменные разрядники сдетонировали, похоже" — улавливаю я мысль Уина.
   "Всё, операция закончена. Идём отдыхать!"
   Я снова ухмыляюсь. Биороботы смерти не боятся, им всё равно. А вот для операторов «зелёных», когда они будут прокручивать запись последних мгновений из жизни Иванов, придётся увидеть смерть, глядящую в упор. Да, вероятно, они привыкли к техническим средствам убийства. Но очень неприятно, когда с полудесятка экранов на тебя одновременно глядит смерть. Пусть помнят, что мы везде, что невидимая и неощутимая смерть ищет их. И обязательно найдёт.
   …
   — Здравствуй, папа Уэф.
   Я сижу во дворе возле маленького бассейна с прозрачной водой, и по ту сторону бассейна на круглом пушистом коврике сидит папа Уэф. Разумеется, это видеосвязь.
   — Здравствуй, Рома. — я улавливаю его огорчение. — Ты хочешь поговорить о серьёзных вещах, а у меня ни минуты свободной. Может быть, ночуешь? Завтра и поговорим…
   Я вздыхаю. Да, работа…
   — Нет, пожалуй. Уин дал заявку, не отменять же. Через полчаса будем дома.
   — Ну, тогда до связи. Правда, Рома, ни одной минуты. И Мауна занята. — я чувствую, как он мучится угрызениями совести.
   — Да ладно, папа, ну чего ты? Позвонишь в Рай, как освободишься.
   В его глазах что-то дрогнуло.
   — Тогда до свидания… сынок.
   Изображение гаснет.
   "Так бывает, ангел Рома. Такая у вас всех работа"
   На плитах двора стоит старый индеец. Я не заметил его появления, и знаю, почему. Этот трюк местные индейцы знали ещё со времён инков — надо полностью погасить мысли, стать частью сельвы… История утверждает, что отряд конкистадоров в железных латах мог пройти в шаге от индейца, прильнувшего к дереву, и не заметить его.
   "Здравствуй, Манко"
   "Здравствуй, Рома"
   "Мы тут прибрались у вас маленько"
   "Да, я знаю. Гауя зря помощи не просит"
   Узкая и высокая дверь, заменяющая тут ворота, распахивается, и в калитку входит лошадь, гружёная какими-то вьюками. За ней гуськом идут три ламы, несущие груз поменьше. Маленький караван останавливается посреди двора, лошадь фыркает, явно приветствуя хозяина.
   — Таука сама знает дорогу. — говорит вслух Манко, перехватывая мою мысль. — Сюда нет дороги по реке, и на машине не добраться. Только лошадью по тропе, или по воздуху.
   И, словно в подтверждение сказанного, сверху с мягким гудением опускается дельтаплан, садится во дворе почти без пробега. За штурвалом его неподвижно сидит Манко Капак. Секунда, и кресло пилота пусто.
   Я перевожу взгляд на Манко. Старый индеец чуть улыбается.
   "Лошадь животное умное, и встретив Тауку с грузом, идущую домой без хозяина, люди не удивляются. Но вот дельтапланы без пилотов пока не летают. Нехорошо смущать людей"
   "Рома, это Гауя. Пора, канал готов"
   "Одну минуту, ладно?"
   "Да хоть две" — шелестит бесплотный смех.
   Я зажигаю виртуальный экран. Я и на сей раз не поговорил с Катей, я даже не успел увидеть своих бывших товарищей. Но всё это взрослые люди. А вот без этого сеанса связи не обойтись.
   В комнате за столом сидит пацанчик, рисуя что-то в альбоме. Я смещаю ракурс, и вижу — картина изображает нечто крайне звездатое, с нимбом-пузырём вокруг головы и куриными крылышками. Для тех, кто ни хрена не смыслит в живописи, внизу имеется поясняющая надпись: "Ангел Рома. Космичиский". Да, я и забыл, что ребёнок сей уже посещает школу.
   — Здравствуй, Олежка. — я включаю обратную связь.
   Мальчик стремительно оборачивается, бросается ко мне.
   — Ангел Рома! Я знал, я знал!
   Пацан проскакивает сквозь мою голограмму навылет, и мне приходится смещать точку обзора.
   — Тише, Олежка. Я сейчас далеко, у индейцев. Так что вживую к тебе попасть не смогу, ты уж извини. Это как бы моё изображение. Мне хотелось тебя повидать и поговорить немного.
   Олежка смотрит на меня во все глаза.
   — А ты почему голый, Рома? Ты что ли в баню пошёл, да?
   М-да, этого я не учёл.
   — Да тут жарко, Олежка, и потом, тут наши друзья. Зачем носить боевой скафандр всё время, если жарко. Ты же кино про индейцев видел? Разве они тепло одеты?
   — У них фартуки такие, и перья на голове.
   — Ну так это у них. Перья у меня свои, — я распахиваю крылья во всю ширь, нарочно, чтобы доставить ребёнку удовольствие, — а фартук… Ну где ты видел космических ангелов в фартуках? Нам это не к лицу.
   Олежка кивает головой, и я даже без телепатии ясно вижу — последний аргумент он признаёт как нельзя более убедительным. Уж лучше голый космический ангел, чем в фартуке. Ломать имидж никак нельзя.
   — А покажи мне индейца, Рома.
   Я в растерянности оглядываюсь на Манко Капака. Нет, определённо нельзя давать детям поблажки, враз на голову сядут. И чуть не смеюсь вслух. Старый индеец быстро скидывает майку и втыкает под налобную повязку перо — судя по виду куриное, но для импровизации сойдёт. Что касается камуфляжных штанов, то им позавидовал бы и сам Чингачгук Большой Змей.
   — Оле, амиго! — старый Манко входит в кадр, приветственно подняв свободную от оружия руку.
   — Это он говорит тебе: "привет, друг" — перевожу я.
   — Здравствуйте, дедушка индеец. — вежливо здоровается Олежка, и я уже еле сдерживаю смех. Дети обычно сразу видят суть. Даже если Манко Капак водрузит на голову перья всех кондоров в округе, он останется дедушкой.
   Длинный мелодичный сигнал, и я улавливаю — Гауя дала его нарочно, чтобы поторопить меня и одновременно дать это понять ребёнку. Все всё понимают…
   — Всё, Олежка, у меня нет времени. В другой раз поговорим подольше.
   — А скоро?
   Я вздыхаю.
   — Этого я не знаю. Понимаешь, мы же живём не на Земле, и прилетаем только тогда, когда нужна наша помощь.
   Мальчик снова кивает, нимало не сомневаясь в правдивости моих слов. Ясен пень, всё это давно известно любому, смотревшему японские мультики-манга… Но я так же ясно вижу его огорчение.
   — Ты прилетай, ангел Рома. — тихо, серьёзно говорит мальчик. — Я буду ждать.
   …
   …
   Транспортный кокон выгружает меня довольно высоко, и я круто пикирую к собственному дому. Сетка, загораживающая входной проём, резко опускается и тут же поднимается, едва впустив меня внутрь.
   — Ага, а вот и наш папа прилетел! — Ирочка придерживает Мауну за руки, облегчая ей ходьбу, точь-в-точь как это делают и человеческие женщины. Впрочем, наша дочура уже почти не нуждается в поддержке. Ангельские младенцы учатся быстро, и период ползанья у них очень краток. Несколько дней, и в нашем жилище будет маленький живой ураганчик.
   Верещащий живой кулёк обрушивается мне на голову, вцепляясь всеми лапками в волосы. Нечаянная радость искренне рада появлению хозяина.
   — Ну здравствуй, здравствуй, зверь!
   Ирочка уже подходит ко мне, мягко снимает летучую соню с моей головы.
   "Ну здравствуй, здравствуй, муж мой" — я ощущаю на губах тот самый щекочущий поцелуй. Как пёрышком.
   "Я вернулся" — возвращаю жене поцелуй с процентами. С огромными процентами…
   — А у нас есть сюрприз для папы.
   — Какой? — но я уже вижу-ощущаю. — Да не может быть!
   — Да, да. — Ирочка улавливает, что я уже уловил — Оно. Первое слово.
   Все младенцы разумных во всех населённых мирах, говорящие звуком — а другие нам пока неизвестны — и где у детёнышей имеется мать, начинают свои речи одинаково — «мама». Почему? Ну неужели непонятно? Во-первых, мама — это самое первое и самое главное в жизни любого младенца. А во-вторых, слово «мама» у всех говорящих вслух максимально адаптировано к речи младенца. У человеков вот это именно «ма-ма», лепет-мяуканье человеческого младенца. А у ангелов этакий чирикающий звук.
   Но мне нужны доказательства.
   Я перевожу взгляд на сидящую на полу нашу любимую дочуру.
   — А ну-ка скажи папе! Скажи папе!
   Малышка не против. Чего не сделаешь ради папы?
   — Рома! — коротко и чётко произносит она, протягивая ко мне свои ручонки — Дай!
   Ребёнок говорит «дай» по-русски, и мой ангельский лик стремительно утрачивает своё ангельство, принимая выражение типичного балбеса.
   — Че… чего? — я тоже перехожу на язык предков. От обалдения, разумеется.
   — Ага, а вот и второе и третье! — смеётся Ирочка — Теперь процесс пойдёт!
   — Охренеть! — подтверждает кроха необратимость начавшегося процесса. И, глядя на мою вконец одуревшую физиономию, Ирочка валится с ног от хохота.
   — Ой, не могу!
   Ну а чем я, собственно, удивлён? Голосовой аппарат ангелов не чета человечьим неуклюжим связкам. Если же учесть, что очень, очень скоро моя дочура будет владеть и телепатией… Всё. Вот теперь точно придётся бросать ляпать, не думая.
   — Ах ты моя говорунья! — подхватываю я на руки свою дочь.
   …
   "Посмотри на эту композицию, Рома. Прелесть, правда?"
   "Ничего…" — я оглядываю композицию взглядом матёрого искусствоведа. — "Определённо хорошо, да"
   Мы гуляем по выставке скульптур, как бы это поточнее выразиться… в общем, импрессионного постсоцреализма — примерно так бы назвали данное направление земные искусствоведы, привыкшие на всё развешивать ярлычки. Ирочка решила всерьёз заняться моим просвещением, и я определённо начинаю входить во вкус.
   Мы передвигаемся от одной скульптуры к другой. Народу на выставке довольно много, но и работ масса. Сколько, кстати?
   "Сорок три тысячи с чем-то. Там у входа написано"
   Я оглядываюсь. Да, здание выставочного павильона впечатляет. Шар, стенки которого состоят из сплетения белых трёхметровых колец, каждое кольцо является окном и светильником одновременно. Внутренние перекрытия — а тут девятнадцать ярусов, между прочим — прозрачные, как стекло, и тоже светятся. Мягкий рассеянный свет идёт отовсюду.
   "А мне вон та девушка нравится. И ещё "Купание малыша""
   "Хм… Ну, «купание» больше давит на инстинкты, положим. Кто не умилится при виде малыша…"
   "Так всё искусство давит на инстинкты. На чувство прекрасного, например"
   "А какая скульптура тебе больше всех понравилась?"
   "Даже трудно сказать. Ну, например, "Две балерины". Или нет, "Первый полёт""
   Мы разговариваем только мысленно. Здесь, на выставке, вообще не принято разговаривать вслух.
   "Ага, "Первый полёт" мне тоже очень нравится. А вот что ты скажешь на это?"
   Я останавливаюсь как вкопанный.
   "Как называется?.."
   "А разве ты не видишь?" — и я уже вижу табличку внизу.
   "Летящая под дождём"
   Я ещё и ещё раз осматриваю скульптуру. Нет, она не похожа на мою Ирочку… Да что я вру-то сам себе! Черты лица не те, а выражение то, ещё как то…"
   "Кто автор?"
   "Там всё есть, на табличке" — Ирочка смотрит чуть насмешливо.
   "Я хочу видеть этого ангела. Это великий мастер!"
   "Хм… А что? Вполне возможно, что его в ближайшее время и признают великим"
   Я читаю на табличке — Лойо, сын Фииа и Кьо.
   "А другие работы этого Лойо тут имеются?"
   "Должны быть" — Ирочка оглядывается. — "А вон!"
   Я нахожу взглядом то, что увидела моя жена…
   Женщина в боевом скафандре, с полураспущенными крыльями, по кромке которых блестит металл, сидит на камне, в боку которого проплавлена глубокая борозда, характерный след плазменного разрядника. Сквозь прозрачный пузырь шлема пристально и неподвижно глядят глаза, как прицелы. Жёсткое, беспощадное лицо. Аина.
   Я перевожу взгляд на табличку внизу. Да, это тот самый мастер. Работа "Опалённая злом".
   "Да-а, не хотела бы я оказаться с такой вот в одном коллективе!" — улавливаю я чужую мысль. — "Наверное, такой даме никогда не найти мужа"
   "Бр-р… Даже не знала, что такие у нас ещё встречаются. У неё же взгляд убийцы!"
   Я оборачиваюсь, в упор разглядывая двух дамочек-подружек. Вот как…
   — Пойдём отсюда. — говорю я Ирочке вслух, и она без звука идёт за мной.
   "Кто это, Лоа?
   "Неужели не ясно? Он ИЗ ЭТИХ"
   "А эта бедняжка замуж за него вышла…"
   Я гашу поле внимания. Мне ни к чему слушать всякий бред.
   …
   "Ну что ты, что ты, Рома" — Ирочка гладит меня, целует. — "Ты сильно расстроился, да? Сильно, я же вижу"
   "Да ладно, переживу"
   Но себе самому врать незачем. Меня неожиданно сильно царапнуло там, в вернисаже этом шарообразном… И даже не мнение этих дамочек, нет — то, какими видит нас этот несомненно талантливый художник.
   — А ты как думал, Рома? — Ирочка переходит на звук. — У тебя очень грязная работа. Грязнее только у ликвидаторов. Ты не замечал, что больше половины из них одиноки, несмотря на солидный возраст?
   Да, это правда. Я как-то не вникал, но ведь это правда. Опалённые злом…
   Дробный топоток маленьких ножек прерывает мои душевные терзания. Мауна уже вполне освоила движение по горизонтали, и теперь все предметы в доме, не поднятые на достаточную высоту, обречены на гибель. Что касается Нечаянной радости, то пока быстрота реакции и умение летать спасают её от ощипывания заживо.
   — Иди ко мне, моя дочура! Выспалась, да?
   — Папа! — радостно произносит по-русски дочура. — Дай!
   …
   — …Я понял, в чём дело. Вот на Земле один человек сказал замечательную фразу: "красота спасёт мир".
   — Хм… — Ирочка смотрит задумчиво. — И у нас есть похожая идея. Её высказал очень давно один ангел, философ. Кстати, и у сэнсэев вроде как тоже.
   — Ну вот. А у «зелёных» этой красоты изначально не хватало. Жестокий мир…
   — Не преувеличивай. Во-первых, все дикари вообще больше заняты своими сиюминутными делами и окружающую красоту часто не воспринимают. Во-вторых, нам мало что известно о изначальной природе планеты Истинно Разумных. Когда мы получили первые снимки, там уже было море теплиц.
   — А сэнсэи?
   — И даже сэнсэи обнаружили их, когда от дикой природы мало что оставалось. Города и плантации, а больше пустыни.
   Мы обедаем на веранде, в которую превращается одна из комнат после того, как боковые стены частично втягиваются внутрь. Веранда, впрочем, надёжно затянута сеткой.
   Мауна, вся перемазанная в яйце, ворочает ложкой в салате. Вообще-то она уже наелась, да и ложкой пока не владеет. Но папа и мама едят ложками, и дочуру тоже заинтересовал сей блестящий предмет.
   — Доча, не вываливай на стол! Оставь, говорю! — Ирочка отнимает ложку у ребёнка. Ребёнок несколько мгновений размышляет, не стоит ли зареветь — ангельские детишки умеют визжать как и не снилось человечьим. Но питающаяся с блюдца Нечаянная радость отвлекает её, и Мауна тянется к зверюшке с явным намерением заключить в объятия. Летучая соня возмущённо верещит, подпрыгивает и хлопает крыльями. Режим питания дело святое, и нарушать его… беспредел!
   — Да-а, с вами и не поужинаешь толком, мои родные. — смеётся Ирочка. — Ну я-то ладно, могу и на кухне перехватить, а вот папа наш того и гляди, летать не сможет от голода.
   — Пустяки! — бодро отвечаю я. — Я в лесу кой-чего пожевал, прямо с веток. Живут же как-то ночные садовники!
   Мы оба смеёмся, но я уже улавливаю…
   — Я с работы хочу уходить, Рома. — Ирочка смурнеет. — Всё, не могу, надоело.
   Я в замешательстве молчу. Вообще-то Ирочка там у себя в авторитете как бы…
   "На мой авторитет там пара-тройка покруче есть" — жена смотрит грустно. — "Я сделала всё, что могла. Это на Земле люди всю жизнь таскаются на опостылевшую службу, делая вид, что работают. Мне это зачем?"
   "И когда ты намерена?"
   "Да вот завтра у нас там большой учёный совет. Думаю напоследок стряхнуть пыль с дутых авторитетов"
   Ирочка фыркает.
   "Всё-таки мы во многом схожи, Рома, и люди, и ангелы. Для того, чтобы прослыть авторитетом, надо, чтобы тебя признали несколько единомышленников, и всё. Ты меня уважаешь, я тебя уважаю — мы с тобой уважаемые ангелы, коллега!"
   Ирочка вздыхает, прижимается ко мне.
   "Ладно, муж мой, давай спать. Завтра у меня будет трудный день"
   "Опять трудный… Похоже, лёгких дней у нас вообще не бывает"
   — Папа-мама! — на сей раз Мауна поёт и щебечет по-ангельски. — Спать, быстро!
   Мы с женой переглядываемся. В глазах Ирочки пляшет смех.
   "Указания контролёра ситуации следует исполнять, Рома. И попробуй только отлынивать!"
   И мы хохочем, звонко и весело. Господи, как я счастлив!
   …
   Танцуют, танцуют свой бесконечный танец размытые цветные пятна. Переплетаются, извиваются, сообщая мне то, что было, есть и будет во Вселенной. Иероглифы, доступные для прочтения немногим, и в их числе одному пернатому, бывшему человеку и биоморфу… Как я всё это понимаю? Этого я не знаю, я не Создатель этой Вселенной, я просто умею читать…
   Взрыв! Огромная голубая чаша до горизонта…
   Взрыв! Круглится бок планеты…
   Взрыв! Ласково греет светило…
   Взрыв! И мириады звёзд светят мне в лицо…
   …
   — … Я недоволен тобой, Семь тысяч сто восьмидесятый. Всё переделать! И при этом реинжектор должен быть готов в срок!
   Сотрудник сидит передо мной, а не стоит на карачках — я не Бессмертный, Носящий имя, и он не какой-нибудь восьми — или десятизначный.
   — Мой господин, ты волен меня наказать. Но переделывать уже некогда.
   Я смотрю ему прямо в глаза, и он их не отводит.
   — Да, да. Порезать всё плазменными резаками недолго. Но вот смонтировать вновь мы не успеем ни при каких обстоятельствах. Меня, разумеется, отправят в жерло плазмотрона. Но и тебя вслед, мой господин. Вряд ли Великий и Мудрый будет разбираться.
   Я медленно сглатываю.
   — Ты… ты понимаешь, что говоришь? С такими дефектами сдать реинжектор?! Реактор выйдет на разгон и не остановится. Ты понимаешь, что будет взрыв?
   — Как будто, если мы сделали бы всё правильно, взрыва не было бы.
   Семь тысяч сто восьмидесятый смотрит мне в глаза, не опуская взора. Ну, наглец!
   — Ты дури нажевался, что ли?
   — Пятьсот двадцать пятый, ты главный инженер проекта. Если ты сейчас скажешь, что это энергореактор, я рассмеюсь тебе в лицо.
   Я просто не нахожу слов.
   — Да, да, и не смотри так. Я никогда не сказал бы тебе того, что скажу сейчас, если бы не был припёрт к стенке. Это бомба, Пятьсот двадцать пятый. Натуральная кварковая бомба, причём неслыханной мощности. Этого не понимают мои монтажники, но ты это знаешь точно.
   Я молчу. Мне нечего сказать. Потому что всё правда.
   — Говори ещё.
   — А что говорить? Это двенадцатизначные полагают, что Повелитель Вселенной вечен и бессмертен, и правит уже многие тысячи кругов…
   — Боюсь, двенадцатизначных не волнуют такие вопросы, если они вообще знают о существовании Великого и Мудрого.
   — Ну хорошо, пусть восьмизначные. Но мы, высшие разряды, точно знаем, что остаётся незыблемым и вечным лишь титул. Конкретные же носители этого титула меняются, и в последнее время весьма часто.
   — Достаточно, Семь тысяч сто восьмидесятый. Ты уже наговорил столько, что плазмотрон для тебя будет просто мечтой.
   Скрежещет, царапает напильник по стеклу — мятежник смеётся.
   — Я тебе не двенадцатизначный. Боюсь, Санитарам не удастся порезвиться надо мной. И несколько ребят последуют за мной в жерло плазмотрона. Так что отключи свои диктофоны, Пятьсот двадцать пятый. Мы крепко связаны между собой. Моя смерть — твоя смерть.
   Наглец садится в моём присутствии, удобно привалившись к стене.
   — Да, так на чём мы остановились? На быстрой смене Повелителей Вселенной, кажется. Похоже, последние Повелители стараются это исправить. Взять в заложники целую планету — не такая уж плохая мысль, если разобраться.
   Меня пробирает дрожь.
   — Но вечного ничего не бывает, Пятьсот двадцать пятый. И последний Повелитель Вселенной станет действительно последним. Мы сами готовим свою смерть, и смерть всей планеты Истинно Разумных.
   — Твои предложения?
   Мятежник смотрит перед собой неподвижным взглядом.
   — Я не знаю. Давай думать вместе. Если бы всё шло нормально, можно было бы утешать себя рассуждениями — на мой век хватит. Но эти дефекты… Как только реактор запустят на обкатку, всем Истинно Разумным конец. А если Бессмертные узнают о действительном состоянии объекта, конец нам обоим.
   Он поворачивает голову ко мне.
   — Надо сделать так, чтобы от реактора остался пустой выгоревший стакан. И мы при этом оказались ни при чём.
   — Как?!!
   — Не знаю! Думай, начальник. И я буду думать.
   Я размышляю. Да, он прав. Похоже, другого выхода нет.
   — Но нас всех отправят в плазмотрон, не разбираясь.
   Мятежник смеётся.
   — Не те нынче времена, чтобы зря жечь ценные кадры. Кто будет работать?
   — Но всё равно это будет лишь отсрочка.
   — Вся наша жизнь — отсрочка, Пятьсот двадцать пятый. Я не прав?
   …
   Вспышка света!
   Я открываю глаза, и сквозь медленно тающие остатки пятен вижу глаза моей жены.
   "Ты видела, родная?"
   "Естественно. Ты вот что, Рома… Тебе надо поговорить с папой, причём срочно"
   "Папе Уэфу сейчас и так тяжко, времени нет совсем"
   "Ничего, для тебя найдётся. Завтра же"
   "Завтра у тебя трудный день…"
   "После моего учёного совета устроим сеанс связи. А сейчас спим!"
   …
   — А вот защекочу-защекочу!
   Мауна радостно, заливисто хохочет, перехватывая папину руку всеми четырьмя конечностями, имеющимися в наличии. Что до крыльев, так на спине уже имеются изрядные бугорки, оглянуться не успеем, как полетит наша дочура…
   — А вот я тебя везде-везде!
   Нечаянная радость обиженно сопит на своей икебане-насесте. Она только что лишилась очередного пера и несказанно переживает. Ничего, зверюха, потерпи. Скоро, совсем скоро маленькая Мауна не будет тебя обижать, а будет ласкать и играть с тобой до упаду.
   Сегодня я сижу дома безвылазно, потому как жена на работе, а у меня выходной. И потом, я очень люблю возиться с маленькой Мауной, если честно. Пока была грудным младенцем, не так, а сейчас она умнеет на глазах, мой маленький ангелочек…
   "Рома, у нас начинается учёный совет. Если хочешь, включи видео"
   "Конечно, включу!"
   Передо мной вспыхивает виртуальный экран.
   …Зал, конечно, не Верховного совета, но всё же не уступает нашему актовому залу в службе внешней безопасности, пожалуй. Учёные всех мастей и обоего пола сидят просторно. Не так уж их и много, этих учёных, кому интересна наша Земля…