Страница:
Было заметно, что мой разговор тяготит Учителя, и все же я решился на еще один бестактный вопрос:
— Вы заметили, в тот день когда мы искали по карте дом, где держат Сандрину похитители, что имя вашего…
— Нашего, Герман…
— Что имя нашего врага начинается с буквы "1". Но ведь мое имя тоже начинается с нее? Меня это совпадение беспокоит. Ведь вы доказали, что случайных совпадений не бывает. Так?
— Еще один прекрасный вопрос! Ты умнеешь на глазах, мой мальчик. После того как ты занял роковое место в ночном вагоне, а затем, по закону симметрии, принял удар по девушке на себя, мне стало ясно, что ты являешься ее двойником, Герман.
— Я?!
— Не перебивай. Я имею в виду, что ты не пошлый физический двойник, а двойник зеркальный, двойник в плане великих симметрии мира. Вот почему ты стал моим учеником. Через тебя я легче ее обнаружу. Отражение никогда не промахивается и всегда абсолютно точно попадает в оригинал. Наконец, именно через тебя я понял, что она так же как ты не знает своих родителей, никогда не видела родной дом… она как и ты сирота…
Боже мой, я — сирота!
Я хотел было опять умолять Учителя открыть мне тайну моего рождения, но тот властно постучал пальцами по экрану:
— Больше никаких лишних вопросов! Мы и так отвлеклись… смотри сюда. Третью группу пометок крови можно обозначить двояко; с одной стороны здесь явно виден мотив родства субъектов, с другой — мы все время фиксируем мотивы обмана, дух подмены одного на Другое, слышен звук предательства, чувствуется близость гибели. Я обозначил это блок меток в тексте как мотив обманного родства, мотив маскарада зла…
Я устремил взор на компьютер.
Мотив обманного родства и двойничества: Кто там? Ваша внучка. Бедное дитя. Почему? Моя мать далеко. Почему? Очень далеко. Кто сделал тебя бедным, дитя? Дровосеки. Кто еще? Шапочка. Дверь. Щеколда. Злой волк. Как? Каким образом? Изменив голос. Еще где? В постели. В горшочке с маслом. С какой целью тебя обманывают?., нет ответа.
— Одним словом, если в самых общих чертах обозначить существо проблемы, то мы имеем дело с наложением двух судеб, где обе жертвы, две девочки, две Красных Шапочки — Сандрина.и Враг — стали жертвой ложной матери, которая отказала дочери в защите. Отказала и отправила одну в лес, в чащу, в сторону опасности. Здесь жертва начинает поиск настоящей матери, вместо ложной. В результате чего, потеряв дом, она оказалась в лесу человеческой юдоли, на тропинке судьбы, идущей сквозь чащу, на виду у опасности и гибели, прицела ли, глаз волка ли, неважно… Казалось бы, жертве обещан приют впереди, приют и защита в родственном доме, в доме близких, в доме бабушки, куда попасть можно только в маске Красной шапочки, в чужом облике, в некой личине. Под чужим именем. Финал тайного текста носит характер предупреждения — попав в родной дом, ты захочешь освободиться от маски, от покрова. Но, берегись! Ты уже разделась, ты доверилась дому. Ты ложишься в постель к матери, к бабушке, к сестре, к любимому человеку, к мужу. Но никто тебя не защитит! Ни мать, ни бабушка, ни сестра, ни муж. Следовательно: не-верь ни родному голосу за дверью, ни самой этой двери, ни постели, ни горшочку с маслом! Все это только личины твоей смерти. Беги! Иначе погибнешь…
Тут Эхо задумался.
— Разумеется все сказанное мной — это только общие черты тайны. Ясно только самое заметное — обман в семье, угрозы смерти, бегство жертвы из дома… детали пока неизвестны. Но мы вышли на след, Герман! Эта книжечка попалась!
Он выключил компьютер и пригласил в следующую комнату.
— Попробуем отделить одну историю от другой. Покончим наконец с делом Сандрины Перро.
В комнате с желтыми шторами весь пол и стены были забрызганы кровью. В углу у двери лежал полосатый матрас, на котором спала похищенная девочка. Тут же краснело ее грубое одеяло. В углу, в кресле качалке
у окна, лежал искусно сделанный муляж застреленной женщины в черном чулке на голове. Зияли страшные раны от пуль.
Я снова испытал смутное беспокойство и тревожно огляделся по сторонам, но что могло мне угрожать? Здесь? Рядом с великим человеком? В ангаре, где находилось не меньше двадцати охранников у стен? В самой сердцевине государственной тайны? В секретном волчьем логове? В «Вольфшанце» Августа Эхо? Человек, который усилием воли вывел из строя «Челленджер» и взорвал семерых астронавтов над космодромом имени Кеннеди, человек, который внушил де Голлю исключить Францию из членства в НАТО и выдворить штаб НАТО из Парижа в Брюссель! Что могло угрожать мне рядом с таким человеком…
И я опять подавил приступ страха.
Никогда не бойся трусить, Герман!
— Итак, — продолжил маэстро, — я оставил тебя стоять в той роковой точке А, на палубе. За доли секунд перед шквальным огнем глубоко шокированной девочки… Надо было тебя спасать. И я превратил тебя в собаку…
— Как?
— Не пугайся, — рассмеялся он, — ты остался человеком, но малость сошел с ума. Я очень рисковал, давая такого пинка твоему мозгу… На глазах Сандрины, при-топившей пальцем курок «Беретты», ты встал на четвереньки, громко залаял, подбежал к перилам, идущим вдоль дебаркадера, вскарабкался на доску и стал, лая, заглядывать в окна. Твое поведение смутило и напугало Сандрину, но стрелять в человека, который бегает на четвереньках, глупо! Я контролировал твое сумасшествие и сразу увидел, что ты захвачен образами проклятой книжки. Ведь сумасшествие ясновидца — сумасшествие особого рода. Ты буквально влетел в пространство магической книги. Учти, никаких двух, или ста, или миллиона книг Перро нет, есть одна единственная книга! Один суперпервоначальный текст, как один великий червь-планария… все прочие издания только лишь отражения оригинала Шарля Перро, репликации — и только. И ты влетел в это страшное зеркало так глубоко, что я искал тебя там почти до утра. Одновременно Герман ты ощущал все что происходит вокруг. Например, ты мысленно проник в трюм этой калоши и разглядел в подробностях всю зоологию, какую собрали питерские любители тропических гадин. …Сандрина не решается убивать психобольного. Ты же, встав на задние лапы, заливисто лая, дотянулся до крыши, где она пряталась и получил по лбу. Чем?
— Веретеном?
— Глупости! Лыжной палкой, которая валялась на крыше. Схватив палку, Сандрина, изо всех сил саданула тебя в лоб острием. Да так удачно, что ты слетел вниз, в просвет между бортом баржи и стеной. Но охрана была рядом. Офицеры видели как ты падал. Один сразу бросился в воду, а второй окликнул Саидрину. Оба были в форме и никак не походили на бандитов. Девочка разрыдалась и потеряла сознание. Мы отвезли ее домой. Тебя вытащили из воды. Машина была единственной опорной точкой твоего безумия, ты все время пытался вернуться к машине, поэтому я приказал уложить тебя на заднее сидение, чтобы ты чувствовал автомобиль, колоть тебя препаратами и катать по городу, пока ты не придешь в себя. Ты еле-еле выжил, бедняга. Когда твоя голова мысленно падала из космоса на крест Александровской колонны, я сам уже не верил, что ты вновь станешь человеком!
— Скажите, маэстро, а каким псом я себя вообразил?
— Тем самым. Черным. С острыми ушами. Догом в красном ошейнике… Мы вычистили всю гадость из баржи и доставили ее как наглядное пособие в институт.
Учитель подошел к муляжу убитой.
— А теперь спросим себя. Почему эта особа надела капроновый чулок на лицо? Ведь для изменения внешности можно было надеть парик, или закрыть лицо большими очками? К чему такие предосторожности? A 3aчeм мать похищенной подсовывала следствию вместо вещей Сандрины игрушки ее любимого пса? Ведь часики жертвы подобрал оперативный работник… А книжечку сказок Перро на французском? Чья рука захватила ее с собой, чтобы девочка могла читать в заточении любимую книжку? Тот, кто взял ее, знал французский язык, а заодно вкусы девочки!
Эхо глубоко погрузил указательный палец в дырку напротив сердца убитой.
— Ответ на эти вопросы может быть только один. Перед нами семейный заговор, Тёрман! Чулок одет потому, что девочка могла узнать лицо похитительницы. А чужие вещички подсовывались затем, что мать побаивалась экстрасенсов. В делах похищения обычно обращаются к ним за помощью. «Чем черт не шутит, — думала злая баба, — лучше подстраховаться». Одним словом, не буду тебя томить логикой поиска, — это заговор матери против отца Сандрины. А ее сообщницей стала родная сестра, тетка девочки. Это ее она укокошила из «Беретты». Почему мать выступила против отца? Потому что они уже были в тайном разводе. Три года! Но скрывали этот факт от ребенка, девочка была очень чувствительной и болезненной. Отец согласился скрывать развод от дочери, потому что очень ее любил. Но развод сделал мать девочки нищей. По ее меркам, разумеется. Заговор созрел в Париже, с участием сестры. Надо сказать, что все семейство не отличалось высокой нравственностью в делах, и сам отец был завязан с темными русскими фирмами. Поэтому в качестве фона был выбран Петербург, где сильна мафия, и где нет дотошной французской полиции. Злые бабы вступили в сговор с бандитской группировкой. Вот откуда взялась баржа контрабандистов с тропическим зверинцем. На 300 тысяч долларов выкупа отец дал согласие. Но впутал в дело милицию, о чем конечно же узнала жена, которая приехала в Питер вместе с девочкой на предмет ее похищения. Остальное известно: выкуп сорвался, банда с бабами перессорилась., Сестра взяла за горло мать Сандрины и кровавый клубок покатился к развязке. Девочку снова похитили. Злые решили прикончить ребенка, чтобы все концы в воду… но тут появился ангел-спаситель! Ты явился в последнюю минуту. Банда уже ехала к барже. Телефон не отвечал и они забеспокоились… они бы нашли Сандрину на крыше. А теперь, Герман, скажи, что мы можем сказать о нашем враге?
Взвесив все, что стало известно, я осторожно предположил:
— Если следовать вашей теории, маэстро, о том что мир — это серия взаимных отражений, то в судьбе Сандри-ны мы можем прочесть отражение судьбы той пассажирки из купе… там тоже все замешано на деньгах, на очень больших деньгах, раз. Там налицо такой же семейный заговор против дочери. И движет заговором мать жертвы. Возможно ложная мать, или мачеха… не знаю точно. Там тоже надо искать обманутого и брошенного отца. Там есть еще: развод, шантаж, сговор с мафией, похищение девочки, угроза гибели… и, возможно, замешаны злые сестры Золушки. Да! Нашего врага окружают разные гады.
— Отлично! А имя? Назови ее имя, Герман! Я не знал ответа на этот вопрос.
— Имя! — напирал с веселой злостью маэстро, офицер только что принес ему заветную чашечку кофе, и Эхо повесеЛел.
— Герман! Мне нужны только две вещи — имя и личная вещица врага. И я сразу увижу где он!
— Одну букву мы уже нашли, — 1 ответил я осторожно, — это "1". Пока все…
— Нет, Герман, мы уже нашли уже три буквы. Первая "1". Затем "С"… с нее начинается имя Сандрины, с нее же начинается имя Золушки: упомянутое автором в стихотворной морали после сказки, Сандрильона… и думаю, что не ошибусь если скажу, что последняя буква в имени врага — буква "А". Так заканчивается большинство русских имен. В том числе и у наших Сандрильон. Итак, "1", "С" и "А".
Эхо допил кофе и мы прошли в последнюю комнату. Я уже однажды описал ее — походная кровать, полка с технической литературой о судовождении, кресло, да большой несгораемый шкаф. Самая спартанская каюта капитана-контрабандиста.
И вновь меня охватило чувство тревоги:
— Сейф проверен?
— Да. Там одни деловые бумаги капитана. Он уже арестован.
Я подошел к сейфу.
— А нет ли в нем, например, кошки?
— Нет. Что за странная мысль!
— А вот посмотрите! — и я снял с железного шкафа маленькое блюдце со следами молока… снял и вдруг поймал себя на мысли, что где-то читал точно такие же слова. Сейчас Эхо скажет: «Кошек тут не держат»…
— Кошек тут не держат, — сказал Эхо, брезгливо разглядывая блюдце. Затем достал радиотелефон и переадресовал мой вопрос старшему офицеру охраны.
— Да, Герман, ты прав. На барже держат кота, ловить крыс.
— Сомневаюсь, что такое маленькое блюдечко способно удовлетворить жажду кота.
Тут мое внимание привлекла небольшая плеть с длинной ручкой, висевшая в углу кровати. На ее конце имелась петля. Я взял ее в руки.
— А что вы скажете об этом, Учитель?
— Ею капитан потчевал свою собаку, — Эхо был заметно раздражен моей дотошностью.
— Не скажите, — парировал я, — для собаки петля не. нужна.
Мое упорство окончательно вывело Эхо из себя. Мало того, что я вдруг глупыми вопросами перехватил инициативу разговора, я позволил выражать вслух опасения внутри тройного кольца охраны генерала, что выглядело как дерзкая выходка.
Глупец! Ты слишком многое себе позволяешь, — вскипел он, демонстративно распахивая стальной шкаф, чтобы показать насколько напрасны мои страхи.
И тут!
Забуду ли я когда-нибудь эти страшные минуты.
Рука отказывается описать то, что затем последовало.
Итак, дверца сейфа распахнута. Эхо стоял перед его раскрытым черным нутром, держась левой рукой за металл. Я стоял рядом, но чуть позади, за его правым плечом, машинально сжимая в руке непонятную трость с петлей на конце.
А что если б я повесил ее обратно на гвоздик?
Тут изнутри черноты, из сейфа, раздался неизвестный звук, нежный и тихий, словно вырывалась из котла тонкая струйка пара:
Тииисссс…
Сначала я подумал, что леденящий душу свист издает сам маэстро, но… но! Эхо вдруг помертвел.
— Гюрза! — вскрикнул маэстро с ужасом.
Из сейфа, змеясь и лоснясь тропической кожей вылетела пестрая лента шипящей ртути и молниеносно обвила руку, которой человек заслонился от ужасного свиста.
Я стоял, прикипев к месту, но руки мои проявили необычайную ловкость. Вскинув трость, я идеальным жестом змеелова поймал петлей граненую головку твари, — и! р-раз! — сдернул змею с руки покровителя, в тот самый миг, когда гадина распахнула кислую глотку, где от лилейного нёба отскочили вперед два прижатых ядовитых зуба.
Шлепнувшись на пол — еще в воздухе гюрза защелкнула пасть, — тварь мгновенно свернулась кошмарной пегой спиралью и пружинно вскинула вверх острие стиснутого копья, на котором горели два немигающих рубина, и вибрировал кончик жальца.
Взор змеиных глаз пылал адовой злобой.
Но меня тварь словно не замечала, она искала только маэстро.
Вертанув головой, исчадье прицелилось в лицо повелителя и, не давая опомниться, надула пятнистые щечки и плюнула ядом в глаз.
Яд — слезой жидкого янтаря — потек по стеклу круглых очков.
А если бы Эхо не надел их?
Генерал отшатнулся, делая слепой шаг назад.
За первым плевком тут же последовал второй — но гадина, заметив очки, уже целилась в рот человека и если бы не я… и — два! — моя рука вновь изумительно точно набрасывает петлю на дьявольский стебель и надламывает вниз ядовитый бутон.
Мимо!
Плевок яда — серьгой янтаря — повисает на мочке уха.
Я поражен собственной ловкостью. Я наблюдаю за своими руками как за руками фокусника в цирке.
— Стреляйте! — кричу я Учителю.
В ответ молчание — он настолько шокирован близостью гибели, настолько отвык грубо, унизительно, физически защищать в яви, а не в уме, — свое тело, что впадает в глубокую прострацию, замирая на одном месте.
Петлей оторвав — за голову — змею от пола, я — и — три! — с размаху швыряю ее в стену, стараясь размозжить адскую головку.
Но попытка обернулась дикой неудачей.
Резинно ударившись о стенку, гадина отлетает прямо к ногам жертвы и — молниеносно ввинтившись в воздух — распахивает глотку и — и — четыре! — откинув туловище, с размаху втыкает адскую вилку в ногу, пониже колена.
Эхо вскрикивает, но не от боли — от неукротимости роковых нападений.
Его спасает старомодная застежка вокруг икры, на которой держится носок. Ядовитые шпоры лязгают об металлическую застежку.
И весь этот кошмар происходит посреди колосального закрытого ангара, где в кольце охраны находится не меньше двадцати человек, в том числе с десяток элитных офицеров, вооруженных до зубов. В лучах электросвета но, но! в комнате проклятого домика, где нас никто не видит.
И я снова виртуозно подхватываю петлей тварь — и! пять! — цепляя кольцо прямо в зубы, и сдергивая тварь с пола, бешено швыряю пружину на стекло закрытого окна. Но дьявол продолжает игру в сатанинское серсо.
Змея в полете (!) успевает уцепиться хвостом за кроватную спинку и стремительно скользнуть на пол.
В этот миг я был более удобной мишенью, но сатанинская стрела злобы вновь устремилась к избранной жертве.
Исчадье ада совершенно осознанно игнорировала мои нападения, что привело душу в священный трепет.
Я заорал что-то нечленораздельное, надеясь, что крик услышат снаружи, одновременно толкая рукой створки окна и другой рукой, вооруженной тростью: нагоняя — петлей — вьющийся-змеей — побег смерти.
И — шесть! На этот раз мне удалось почти выбросить тварь в окно, но — что за чертовщина! — внезапно правая половина створки захлопнулась — и стекло швырнуло змею обратно в комнату. И злобный ручей — змеясь — вновь неукротимо устремился к жертве.
Эхо по-прежнему находился в полной прострации, деревянно застыв у сейфа, и только глаза его выражали живое потрясение — еще бы! — он видел перед собой не просто гюрзу, а некое нечто, что ужасает полной свободой — и где? — там, где все вертится вокруг его указательного пальца!
— Прекрати! — внезапно пробормотал Эхо.
Последний бросок был для меня самым трудным. Чтобы поймать бестию в петлю, мне пришлось упасть на пол и выбросить ее из комнаты вместе со своим оружием. Через голову выбросить.
Отчаянный момент!
Вылетая рукоять разбила проклятое стекло, и, описав оборот, обвитая змеей, улетела за борт дебаркадера и шлепнулась на бетонный пол ангара.
Только тут взвыла сирена тревоги.
К барже от стены устремилось несколько офицеров службы безопасности.
Эхо хотел что-то сказать, грозил рукой — позже я узнал: он хотел, чтобы гадину не убивали — проанализировать свист гюрзы, — но не мог — от шока, — раскрыть рта.
Я же, выскочив на палубу, крикнул набегавшей охране: змея, змея! убейте ее!
Но они не нуждались в моих приказах. В поту испуга, в ужасе от неминуемости наказания, первым набежал на змею сапогами молоденький лейтенант. И растоптал гадину до кожаных брызг.
Когда я вернулся в комнату, Эхо — сняв очки — стоял у зеркала; Он был все еще смертельно бледен, во власти шока, но уже мог говорить:
— Ты думаешь, я цепляюсь за свою жизнь? — его голос свистел отчаянием, — да нет, не цепляюсь. Я готов к смерти. К смерти, да. Но к поражению, нет. Ты видел это? Видел? У тебя ужасный учитель! Я никогда не был так глуп как сегодня. Я же дурак! Ведь это была моя западня. Моя! А не твоя. Это вьюнок был! Проклятый вьюнок! Но ты видел, а? Тебя судьба не принимает в расчет. Видел? Она тебя даже не заметила. И в этом нет ни капли притворства. Она целилась до конца. Я понял, что такое зло — это беспощадная честность! Твой учитель ужасный дурак. В сейфе был тайник, который открывался только изнутри. Я посмотрел. Сама змея открывала нажатием головы. И я ничего не почувствовал! Дурак! Должен ли я продолжать жить, если теряется дар?
Никогда я не видел Учителя столь беспомощным.
— Представляешь, какова степень ее защиты! — его отчаяние внезапно сменилось восторгом — Если разгадать эту механику до конца, то таким типам, как я, придет полный конец. Никто никогда не сможет залезть человеку под череп! Никто не сможет манипулировать чужой шкурой! Какая великая задача жизни — беззащитное неуязвимо! О, у нее есть право защищаться…
Он буквально горел. Взгляд сверкающих глаз пронизывал.
— Прикончить меня! Какая верная цель! Я стоял как громом пораженный.
— Ты, Герман, должен быть на высоте этой— задачи. Смотри на меня под этим углом. Отменить смысл Августа Эхо! Класс! Оскопить Урана! Сбросить Зевса с Олимпа! Отменить Богов…
Тут загрохотали бегущие ноги по трапу, по палубе, ближе — дверь распахивается, вбегает охрана. Все лица перекошены паникой — генерал — национальное достояние страны, ее абсолютное оружие.
Голос Учителя разом глохнет под надетой на лицо маской власти:
— Унесите меня, — он садится на стул.
Офицеры безопасности, толкаясь, подхватывают сидение, ножки стула руками и несут небожителя прочь от проклятого места. Рука, свесившись вниз, находит указательным пальцем виновного, того офицера, что доложил о безопасности объекта. Молодой человек в погонах бледен от ожидания. Вьющимся пальцем Эхо дает команду растрелять идиота на месте.
Не буду описывать, скольких усилий мне стоило заставить Учителя отменить приговор — при всех отступиться от слова; я шел за стулом до выхода из ангара, прежде чем Эхо сдался, скорее от приступа скуки, чем от толчка справедливости сказал:
Пусть живет!
Он посылает мне с высоты паланкина вялый жест: свободен, спасибо, забудь эту истерику…
И последнее.
Весь оставшийся день я давал показания в штабе охраны.
Только поздним вечером, вернувшись к себе, смог сосредоточиться на одной догадке. У меня не шел из головы леденящий вскрик маэстро: Гюрза!… А что если именно здесь скрыто отражается имя врага? Совпадает заглавная буква и согласный звук "А". По закону зеркальных симметрии, — закону Эхо — ее имя должно аукаться с именем змеи. И я стал подбирать нужное слово:
Гурса…
Гарса…
Гюрса…
Гирса…
Гирса! вдруг осенило меня. Тииисссс… шипела гюрза, смертельной струйкой пара из адского котла. Ведущая гласная змеиного шипа — "И"… и я заменил "Ю" на "И".
Я тут же набрал номер Эхо — у меня было право на экстренное соединение — и Учитель снял трубку.
— Вы не спите?
— Ты знаешь, — перебил он смешком, — в какой текст мы с тобой угодили? Это же «Пестрая лента» Конан-Дойла! Читал?
— Ах, черт! — вспомнил я разом юношеское увлечение рассказами о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе, — Ну конечно! Сейф! Блюдечко с молоком для змеич Плетка с петлей на конце!
— Это была комната доктора-психопата Гримсби Рой-лота, который хотел убить из-за наследства двух своих падчериц Джулию и Эллен Стонер! — смех Эхо отдавал истерикой пережитой смерти, — Ты слышал, как свистела гадина? Она передразнивала мою привычку насвистывать…
И маэстро виртуозно воспроизвел фиоритуры змеиного шипа.
— Никогда не свисти, Герман!
— А ведь я понял как ее зовут, Учитель. В ответ — холодное молчание.
— Ее имя — Гирса! Гирса! Снова ревнивая тишина в трубке.
— Вы меня слышите? Ее зовут Гирса…
— Гирса! — счастливо просвистел голос маэстро, — Да! Да, Герман…
Затем последовала пауза.
— Только не Гирса, а Герса… Гёрса! Герман. И вот почему. На латыни змея — Serpent — здесь целых два гласных звука "Е" против звука "И" в шипении гюрзы: Тиииссс… Тут только одна гласная.
Я молчал.
— Поздравляю, змеелов! Змея в зеркале!… Гёрса… Она попалась! — и генерал положил трубку
Распутывая дело Садрины Перро, я ни разу не увидел ее лица… Увижу ли я когда-нибудь Гёрсу?
Глава 8
— Вы заметили, в тот день когда мы искали по карте дом, где держат Сандрину похитители, что имя вашего…
— Нашего, Герман…
— Что имя нашего врага начинается с буквы "1". Но ведь мое имя тоже начинается с нее? Меня это совпадение беспокоит. Ведь вы доказали, что случайных совпадений не бывает. Так?
— Еще один прекрасный вопрос! Ты умнеешь на глазах, мой мальчик. После того как ты занял роковое место в ночном вагоне, а затем, по закону симметрии, принял удар по девушке на себя, мне стало ясно, что ты являешься ее двойником, Герман.
— Я?!
— Не перебивай. Я имею в виду, что ты не пошлый физический двойник, а двойник зеркальный, двойник в плане великих симметрии мира. Вот почему ты стал моим учеником. Через тебя я легче ее обнаружу. Отражение никогда не промахивается и всегда абсолютно точно попадает в оригинал. Наконец, именно через тебя я понял, что она так же как ты не знает своих родителей, никогда не видела родной дом… она как и ты сирота…
Боже мой, я — сирота!
Я хотел было опять умолять Учителя открыть мне тайну моего рождения, но тот властно постучал пальцами по экрану:
— Больше никаких лишних вопросов! Мы и так отвлеклись… смотри сюда. Третью группу пометок крови можно обозначить двояко; с одной стороны здесь явно виден мотив родства субъектов, с другой — мы все время фиксируем мотивы обмана, дух подмены одного на Другое, слышен звук предательства, чувствуется близость гибели. Я обозначил это блок меток в тексте как мотив обманного родства, мотив маскарада зла…
Я устремил взор на компьютер.
Мотив обманного родства и двойничества: Кто там? Ваша внучка. Бедное дитя. Почему? Моя мать далеко. Почему? Очень далеко. Кто сделал тебя бедным, дитя? Дровосеки. Кто еще? Шапочка. Дверь. Щеколда. Злой волк. Как? Каким образом? Изменив голос. Еще где? В постели. В горшочке с маслом. С какой целью тебя обманывают?., нет ответа.
— Одним словом, если в самых общих чертах обозначить существо проблемы, то мы имеем дело с наложением двух судеб, где обе жертвы, две девочки, две Красных Шапочки — Сандрина.и Враг — стали жертвой ложной матери, которая отказала дочери в защите. Отказала и отправила одну в лес, в чащу, в сторону опасности. Здесь жертва начинает поиск настоящей матери, вместо ложной. В результате чего, потеряв дом, она оказалась в лесу человеческой юдоли, на тропинке судьбы, идущей сквозь чащу, на виду у опасности и гибели, прицела ли, глаз волка ли, неважно… Казалось бы, жертве обещан приют впереди, приют и защита в родственном доме, в доме близких, в доме бабушки, куда попасть можно только в маске Красной шапочки, в чужом облике, в некой личине. Под чужим именем. Финал тайного текста носит характер предупреждения — попав в родной дом, ты захочешь освободиться от маски, от покрова. Но, берегись! Ты уже разделась, ты доверилась дому. Ты ложишься в постель к матери, к бабушке, к сестре, к любимому человеку, к мужу. Но никто тебя не защитит! Ни мать, ни бабушка, ни сестра, ни муж. Следовательно: не-верь ни родному голосу за дверью, ни самой этой двери, ни постели, ни горшочку с маслом! Все это только личины твоей смерти. Беги! Иначе погибнешь…
Тут Эхо задумался.
— Разумеется все сказанное мной — это только общие черты тайны. Ясно только самое заметное — обман в семье, угрозы смерти, бегство жертвы из дома… детали пока неизвестны. Но мы вышли на след, Герман! Эта книжечка попалась!
Он выключил компьютер и пригласил в следующую комнату.
— Попробуем отделить одну историю от другой. Покончим наконец с делом Сандрины Перро.
В комнате с желтыми шторами весь пол и стены были забрызганы кровью. В углу у двери лежал полосатый матрас, на котором спала похищенная девочка. Тут же краснело ее грубое одеяло. В углу, в кресле качалке
у окна, лежал искусно сделанный муляж застреленной женщины в черном чулке на голове. Зияли страшные раны от пуль.
Я снова испытал смутное беспокойство и тревожно огляделся по сторонам, но что могло мне угрожать? Здесь? Рядом с великим человеком? В ангаре, где находилось не меньше двадцати охранников у стен? В самой сердцевине государственной тайны? В секретном волчьем логове? В «Вольфшанце» Августа Эхо? Человек, который усилием воли вывел из строя «Челленджер» и взорвал семерых астронавтов над космодромом имени Кеннеди, человек, который внушил де Голлю исключить Францию из членства в НАТО и выдворить штаб НАТО из Парижа в Брюссель! Что могло угрожать мне рядом с таким человеком…
И я опять подавил приступ страха.
Никогда не бойся трусить, Герман!
— Итак, — продолжил маэстро, — я оставил тебя стоять в той роковой точке А, на палубе. За доли секунд перед шквальным огнем глубоко шокированной девочки… Надо было тебя спасать. И я превратил тебя в собаку…
— Как?
— Не пугайся, — рассмеялся он, — ты остался человеком, но малость сошел с ума. Я очень рисковал, давая такого пинка твоему мозгу… На глазах Сандрины, при-топившей пальцем курок «Беретты», ты встал на четвереньки, громко залаял, подбежал к перилам, идущим вдоль дебаркадера, вскарабкался на доску и стал, лая, заглядывать в окна. Твое поведение смутило и напугало Сандрину, но стрелять в человека, который бегает на четвереньках, глупо! Я контролировал твое сумасшествие и сразу увидел, что ты захвачен образами проклятой книжки. Ведь сумасшествие ясновидца — сумасшествие особого рода. Ты буквально влетел в пространство магической книги. Учти, никаких двух, или ста, или миллиона книг Перро нет, есть одна единственная книга! Один суперпервоначальный текст, как один великий червь-планария… все прочие издания только лишь отражения оригинала Шарля Перро, репликации — и только. И ты влетел в это страшное зеркало так глубоко, что я искал тебя там почти до утра. Одновременно Герман ты ощущал все что происходит вокруг. Например, ты мысленно проник в трюм этой калоши и разглядел в подробностях всю зоологию, какую собрали питерские любители тропических гадин. …Сандрина не решается убивать психобольного. Ты же, встав на задние лапы, заливисто лая, дотянулся до крыши, где она пряталась и получил по лбу. Чем?
— Веретеном?
— Глупости! Лыжной палкой, которая валялась на крыше. Схватив палку, Сандрина, изо всех сил саданула тебя в лоб острием. Да так удачно, что ты слетел вниз, в просвет между бортом баржи и стеной. Но охрана была рядом. Офицеры видели как ты падал. Один сразу бросился в воду, а второй окликнул Саидрину. Оба были в форме и никак не походили на бандитов. Девочка разрыдалась и потеряла сознание. Мы отвезли ее домой. Тебя вытащили из воды. Машина была единственной опорной точкой твоего безумия, ты все время пытался вернуться к машине, поэтому я приказал уложить тебя на заднее сидение, чтобы ты чувствовал автомобиль, колоть тебя препаратами и катать по городу, пока ты не придешь в себя. Ты еле-еле выжил, бедняга. Когда твоя голова мысленно падала из космоса на крест Александровской колонны, я сам уже не верил, что ты вновь станешь человеком!
— Скажите, маэстро, а каким псом я себя вообразил?
— Тем самым. Черным. С острыми ушами. Догом в красном ошейнике… Мы вычистили всю гадость из баржи и доставили ее как наглядное пособие в институт.
Учитель подошел к муляжу убитой.
— А теперь спросим себя. Почему эта особа надела капроновый чулок на лицо? Ведь для изменения внешности можно было надеть парик, или закрыть лицо большими очками? К чему такие предосторожности? A 3aчeм мать похищенной подсовывала следствию вместо вещей Сандрины игрушки ее любимого пса? Ведь часики жертвы подобрал оперативный работник… А книжечку сказок Перро на французском? Чья рука захватила ее с собой, чтобы девочка могла читать в заточении любимую книжку? Тот, кто взял ее, знал французский язык, а заодно вкусы девочки!
Эхо глубоко погрузил указательный палец в дырку напротив сердца убитой.
— Ответ на эти вопросы может быть только один. Перед нами семейный заговор, Тёрман! Чулок одет потому, что девочка могла узнать лицо похитительницы. А чужие вещички подсовывались затем, что мать побаивалась экстрасенсов. В делах похищения обычно обращаются к ним за помощью. «Чем черт не шутит, — думала злая баба, — лучше подстраховаться». Одним словом, не буду тебя томить логикой поиска, — это заговор матери против отца Сандрины. А ее сообщницей стала родная сестра, тетка девочки. Это ее она укокошила из «Беретты». Почему мать выступила против отца? Потому что они уже были в тайном разводе. Три года! Но скрывали этот факт от ребенка, девочка была очень чувствительной и болезненной. Отец согласился скрывать развод от дочери, потому что очень ее любил. Но развод сделал мать девочки нищей. По ее меркам, разумеется. Заговор созрел в Париже, с участием сестры. Надо сказать, что все семейство не отличалось высокой нравственностью в делах, и сам отец был завязан с темными русскими фирмами. Поэтому в качестве фона был выбран Петербург, где сильна мафия, и где нет дотошной французской полиции. Злые бабы вступили в сговор с бандитской группировкой. Вот откуда взялась баржа контрабандистов с тропическим зверинцем. На 300 тысяч долларов выкупа отец дал согласие. Но впутал в дело милицию, о чем конечно же узнала жена, которая приехала в Питер вместе с девочкой на предмет ее похищения. Остальное известно: выкуп сорвался, банда с бабами перессорилась., Сестра взяла за горло мать Сандрины и кровавый клубок покатился к развязке. Девочку снова похитили. Злые решили прикончить ребенка, чтобы все концы в воду… но тут появился ангел-спаситель! Ты явился в последнюю минуту. Банда уже ехала к барже. Телефон не отвечал и они забеспокоились… они бы нашли Сандрину на крыше. А теперь, Герман, скажи, что мы можем сказать о нашем враге?
Взвесив все, что стало известно, я осторожно предположил:
— Если следовать вашей теории, маэстро, о том что мир — это серия взаимных отражений, то в судьбе Сандри-ны мы можем прочесть отражение судьбы той пассажирки из купе… там тоже все замешано на деньгах, на очень больших деньгах, раз. Там налицо такой же семейный заговор против дочери. И движет заговором мать жертвы. Возможно ложная мать, или мачеха… не знаю точно. Там тоже надо искать обманутого и брошенного отца. Там есть еще: развод, шантаж, сговор с мафией, похищение девочки, угроза гибели… и, возможно, замешаны злые сестры Золушки. Да! Нашего врага окружают разные гады.
— Отлично! А имя? Назови ее имя, Герман! Я не знал ответа на этот вопрос.
— Имя! — напирал с веселой злостью маэстро, офицер только что принес ему заветную чашечку кофе, и Эхо повесеЛел.
— Герман! Мне нужны только две вещи — имя и личная вещица врага. И я сразу увижу где он!
— Одну букву мы уже нашли, — 1 ответил я осторожно, — это "1". Пока все…
— Нет, Герман, мы уже нашли уже три буквы. Первая "1". Затем "С"… с нее начинается имя Сандрины, с нее же начинается имя Золушки: упомянутое автором в стихотворной морали после сказки, Сандрильона… и думаю, что не ошибусь если скажу, что последняя буква в имени врага — буква "А". Так заканчивается большинство русских имен. В том числе и у наших Сандрильон. Итак, "1", "С" и "А".
Эхо допил кофе и мы прошли в последнюю комнату. Я уже однажды описал ее — походная кровать, полка с технической литературой о судовождении, кресло, да большой несгораемый шкаф. Самая спартанская каюта капитана-контрабандиста.
И вновь меня охватило чувство тревоги:
— Сейф проверен?
— Да. Там одни деловые бумаги капитана. Он уже арестован.
Я подошел к сейфу.
— А нет ли в нем, например, кошки?
— Нет. Что за странная мысль!
— А вот посмотрите! — и я снял с железного шкафа маленькое блюдце со следами молока… снял и вдруг поймал себя на мысли, что где-то читал точно такие же слова. Сейчас Эхо скажет: «Кошек тут не держат»…
— Кошек тут не держат, — сказал Эхо, брезгливо разглядывая блюдце. Затем достал радиотелефон и переадресовал мой вопрос старшему офицеру охраны.
— Да, Герман, ты прав. На барже держат кота, ловить крыс.
— Сомневаюсь, что такое маленькое блюдечко способно удовлетворить жажду кота.
Тут мое внимание привлекла небольшая плеть с длинной ручкой, висевшая в углу кровати. На ее конце имелась петля. Я взял ее в руки.
— А что вы скажете об этом, Учитель?
— Ею капитан потчевал свою собаку, — Эхо был заметно раздражен моей дотошностью.
— Не скажите, — парировал я, — для собаки петля не. нужна.
Мое упорство окончательно вывело Эхо из себя. Мало того, что я вдруг глупыми вопросами перехватил инициативу разговора, я позволил выражать вслух опасения внутри тройного кольца охраны генерала, что выглядело как дерзкая выходка.
Глупец! Ты слишком многое себе позволяешь, — вскипел он, демонстративно распахивая стальной шкаф, чтобы показать насколько напрасны мои страхи.
И тут!
Забуду ли я когда-нибудь эти страшные минуты.
Рука отказывается описать то, что затем последовало.
Итак, дверца сейфа распахнута. Эхо стоял перед его раскрытым черным нутром, держась левой рукой за металл. Я стоял рядом, но чуть позади, за его правым плечом, машинально сжимая в руке непонятную трость с петлей на конце.
А что если б я повесил ее обратно на гвоздик?
Тут изнутри черноты, из сейфа, раздался неизвестный звук, нежный и тихий, словно вырывалась из котла тонкая струйка пара:
Тииисссс…
Сначала я подумал, что леденящий душу свист издает сам маэстро, но… но! Эхо вдруг помертвел.
— Гюрза! — вскрикнул маэстро с ужасом.
Из сейфа, змеясь и лоснясь тропической кожей вылетела пестрая лента шипящей ртути и молниеносно обвила руку, которой человек заслонился от ужасного свиста.
Я стоял, прикипев к месту, но руки мои проявили необычайную ловкость. Вскинув трость, я идеальным жестом змеелова поймал петлей граненую головку твари, — и! р-раз! — сдернул змею с руки покровителя, в тот самый миг, когда гадина распахнула кислую глотку, где от лилейного нёба отскочили вперед два прижатых ядовитых зуба.
Шлепнувшись на пол — еще в воздухе гюрза защелкнула пасть, — тварь мгновенно свернулась кошмарной пегой спиралью и пружинно вскинула вверх острие стиснутого копья, на котором горели два немигающих рубина, и вибрировал кончик жальца.
Взор змеиных глаз пылал адовой злобой.
Но меня тварь словно не замечала, она искала только маэстро.
Вертанув головой, исчадье прицелилось в лицо повелителя и, не давая опомниться, надула пятнистые щечки и плюнула ядом в глаз.
Яд — слезой жидкого янтаря — потек по стеклу круглых очков.
А если бы Эхо не надел их?
Генерал отшатнулся, делая слепой шаг назад.
За первым плевком тут же последовал второй — но гадина, заметив очки, уже целилась в рот человека и если бы не я… и — два! — моя рука вновь изумительно точно набрасывает петлю на дьявольский стебель и надламывает вниз ядовитый бутон.
Мимо!
Плевок яда — серьгой янтаря — повисает на мочке уха.
Я поражен собственной ловкостью. Я наблюдаю за своими руками как за руками фокусника в цирке.
— Стреляйте! — кричу я Учителю.
В ответ молчание — он настолько шокирован близостью гибели, настолько отвык грубо, унизительно, физически защищать в яви, а не в уме, — свое тело, что впадает в глубокую прострацию, замирая на одном месте.
Петлей оторвав — за голову — змею от пола, я — и — три! — с размаху швыряю ее в стену, стараясь размозжить адскую головку.
Но попытка обернулась дикой неудачей.
Резинно ударившись о стенку, гадина отлетает прямо к ногам жертвы и — молниеносно ввинтившись в воздух — распахивает глотку и — и — четыре! — откинув туловище, с размаху втыкает адскую вилку в ногу, пониже колена.
Эхо вскрикивает, но не от боли — от неукротимости роковых нападений.
Его спасает старомодная застежка вокруг икры, на которой держится носок. Ядовитые шпоры лязгают об металлическую застежку.
И весь этот кошмар происходит посреди колосального закрытого ангара, где в кольце охраны находится не меньше двадцати человек, в том числе с десяток элитных офицеров, вооруженных до зубов. В лучах электросвета но, но! в комнате проклятого домика, где нас никто не видит.
И я снова виртуозно подхватываю петлей тварь — и! пять! — цепляя кольцо прямо в зубы, и сдергивая тварь с пола, бешено швыряю пружину на стекло закрытого окна. Но дьявол продолжает игру в сатанинское серсо.
Змея в полете (!) успевает уцепиться хвостом за кроватную спинку и стремительно скользнуть на пол.
В этот миг я был более удобной мишенью, но сатанинская стрела злобы вновь устремилась к избранной жертве.
Исчадье ада совершенно осознанно игнорировала мои нападения, что привело душу в священный трепет.
Я заорал что-то нечленораздельное, надеясь, что крик услышат снаружи, одновременно толкая рукой створки окна и другой рукой, вооруженной тростью: нагоняя — петлей — вьющийся-змеей — побег смерти.
И — шесть! На этот раз мне удалось почти выбросить тварь в окно, но — что за чертовщина! — внезапно правая половина створки захлопнулась — и стекло швырнуло змею обратно в комнату. И злобный ручей — змеясь — вновь неукротимо устремился к жертве.
Эхо по-прежнему находился в полной прострации, деревянно застыв у сейфа, и только глаза его выражали живое потрясение — еще бы! — он видел перед собой не просто гюрзу, а некое нечто, что ужасает полной свободой — и где? — там, где все вертится вокруг его указательного пальца!
— Прекрати! — внезапно пробормотал Эхо.
Последний бросок был для меня самым трудным. Чтобы поймать бестию в петлю, мне пришлось упасть на пол и выбросить ее из комнаты вместе со своим оружием. Через голову выбросить.
Отчаянный момент!
Вылетая рукоять разбила проклятое стекло, и, описав оборот, обвитая змеей, улетела за борт дебаркадера и шлепнулась на бетонный пол ангара.
Только тут взвыла сирена тревоги.
К барже от стены устремилось несколько офицеров службы безопасности.
Эхо хотел что-то сказать, грозил рукой — позже я узнал: он хотел, чтобы гадину не убивали — проанализировать свист гюрзы, — но не мог — от шока, — раскрыть рта.
Я же, выскочив на палубу, крикнул набегавшей охране: змея, змея! убейте ее!
Но они не нуждались в моих приказах. В поту испуга, в ужасе от неминуемости наказания, первым набежал на змею сапогами молоденький лейтенант. И растоптал гадину до кожаных брызг.
Когда я вернулся в комнату, Эхо — сняв очки — стоял у зеркала; Он был все еще смертельно бледен, во власти шока, но уже мог говорить:
— Ты думаешь, я цепляюсь за свою жизнь? — его голос свистел отчаянием, — да нет, не цепляюсь. Я готов к смерти. К смерти, да. Но к поражению, нет. Ты видел это? Видел? У тебя ужасный учитель! Я никогда не был так глуп как сегодня. Я же дурак! Ведь это была моя западня. Моя! А не твоя. Это вьюнок был! Проклятый вьюнок! Но ты видел, а? Тебя судьба не принимает в расчет. Видел? Она тебя даже не заметила. И в этом нет ни капли притворства. Она целилась до конца. Я понял, что такое зло — это беспощадная честность! Твой учитель ужасный дурак. В сейфе был тайник, который открывался только изнутри. Я посмотрел. Сама змея открывала нажатием головы. И я ничего не почувствовал! Дурак! Должен ли я продолжать жить, если теряется дар?
Никогда я не видел Учителя столь беспомощным.
— Представляешь, какова степень ее защиты! — его отчаяние внезапно сменилось восторгом — Если разгадать эту механику до конца, то таким типам, как я, придет полный конец. Никто никогда не сможет залезть человеку под череп! Никто не сможет манипулировать чужой шкурой! Какая великая задача жизни — беззащитное неуязвимо! О, у нее есть право защищаться…
Он буквально горел. Взгляд сверкающих глаз пронизывал.
— Прикончить меня! Какая верная цель! Я стоял как громом пораженный.
— Ты, Герман, должен быть на высоте этой— задачи. Смотри на меня под этим углом. Отменить смысл Августа Эхо! Класс! Оскопить Урана! Сбросить Зевса с Олимпа! Отменить Богов…
Тут загрохотали бегущие ноги по трапу, по палубе, ближе — дверь распахивается, вбегает охрана. Все лица перекошены паникой — генерал — национальное достояние страны, ее абсолютное оружие.
Голос Учителя разом глохнет под надетой на лицо маской власти:
— Унесите меня, — он садится на стул.
Офицеры безопасности, толкаясь, подхватывают сидение, ножки стула руками и несут небожителя прочь от проклятого места. Рука, свесившись вниз, находит указательным пальцем виновного, того офицера, что доложил о безопасности объекта. Молодой человек в погонах бледен от ожидания. Вьющимся пальцем Эхо дает команду растрелять идиота на месте.
Не буду описывать, скольких усилий мне стоило заставить Учителя отменить приговор — при всех отступиться от слова; я шел за стулом до выхода из ангара, прежде чем Эхо сдался, скорее от приступа скуки, чем от толчка справедливости сказал:
Пусть живет!
Он посылает мне с высоты паланкина вялый жест: свободен, спасибо, забудь эту истерику…
И последнее.
Весь оставшийся день я давал показания в штабе охраны.
Только поздним вечером, вернувшись к себе, смог сосредоточиться на одной догадке. У меня не шел из головы леденящий вскрик маэстро: Гюрза!… А что если именно здесь скрыто отражается имя врага? Совпадает заглавная буква и согласный звук "А". По закону зеркальных симметрии, — закону Эхо — ее имя должно аукаться с именем змеи. И я стал подбирать нужное слово:
Гурса…
Гарса…
Гюрса…
Гирса…
Гирса! вдруг осенило меня. Тииисссс… шипела гюрза, смертельной струйкой пара из адского котла. Ведущая гласная змеиного шипа — "И"… и я заменил "Ю" на "И".
Я тут же набрал номер Эхо — у меня было право на экстренное соединение — и Учитель снял трубку.
— Вы не спите?
— Ты знаешь, — перебил он смешком, — в какой текст мы с тобой угодили? Это же «Пестрая лента» Конан-Дойла! Читал?
— Ах, черт! — вспомнил я разом юношеское увлечение рассказами о знаменитом сыщике Шерлоке Холмсе, — Ну конечно! Сейф! Блюдечко с молоком для змеич Плетка с петлей на конце!
— Это была комната доктора-психопата Гримсби Рой-лота, который хотел убить из-за наследства двух своих падчериц Джулию и Эллен Стонер! — смех Эхо отдавал истерикой пережитой смерти, — Ты слышал, как свистела гадина? Она передразнивала мою привычку насвистывать…
И маэстро виртуозно воспроизвел фиоритуры змеиного шипа.
— Никогда не свисти, Герман!
— А ведь я понял как ее зовут, Учитель. В ответ — холодное молчание.
— Ее имя — Гирса! Гирса! Снова ревнивая тишина в трубке.
— Вы меня слышите? Ее зовут Гирса…
— Гирса! — счастливо просвистел голос маэстро, — Да! Да, Герман…
Затем последовала пауза.
— Только не Гирса, а Герса… Гёрса! Герман. И вот почему. На латыни змея — Serpent — здесь целых два гласных звука "Е" против звука "И" в шипении гюрзы: Тиииссс… Тут только одна гласная.
Я молчал.
— Поздравляю, змеелов! Змея в зеркале!… Гёрса… Она попалась! — и генерал положил трубку
Распутывая дело Садрины Перро, я ни разу не увидел ее лица… Увижу ли я когда-нибудь Гёрсу?
Глава 8
Я вплавь пересекаю морскую границу. — 26 часов в балтийской воде! — И море и песок не утолят жажды.
Всего прожекторов было пять.
Они шли вдоль береговой линии довольно тесно друг от друга, и все же пауза темноты длилась около получаса, а то и больше. И я резко устремлялась вперед, стараясь проплыть как можно дольше, прежде чем новый луч начнет злобно шарить по воде. Я плыву свободно: чаще вольным стилем; порой, — на спине, словом, без. системы, чтобы не закрепощать мышцы. И главное: плыть как бы в свое удовольствие, легко, играючи и не думать о бездне под ногами.
Ночь была тиха и светла. Но свет луны не ярок и зол, а нежен и сумрачен. Весь ночной небосвод от края до края задернут тончайшей кисеей, словно для того, чтобы не утомлять излишним блеском глаза одинокого пловца. Звезды зависли над лунной жижей чернильной воды как снегопад, остановленный взмахом волшебницы. А луна закутана в кокон тумана, словно елочная игрушка в снежную вату. И бриз был, самый что ни на есть, легчайший бриз. Не опасная гладь зеркального штиля, а накаты низкой гладкой и плавной волны. То, что надо!
Судьба всегда балует меня прежде чем надавать пощечин.
Как только луч устремлялся в мою сторону, я ложилась на спину и пережидала набег света, сливаясь с волной. А плыть стараюсь так, чтобы держаться на краю той незримой линии, где луч прожектора теряет яркость, и, в то же время, не заплывать дальше в охранную зону погранкатеров, одновременно не упуская из глаз далекую кайму берега.
Несколько раз я слышала рев корабельных сирен, но сам катер ни разу не видела, что делает его очень опасным.
А один раз на горизонте вдруг взлетела осветительная ракета и парашютом ярчайшего света повисла в сумраке ночи. Ракета полыхала минут пять, которые мне показались вечностью.
Если такой шатер огня повиснет надо мной — конец, . спрятаться невозможно.
Ты — рыба.
Море — твой дом, заговаривала я страх в собственном сердце.
Гидрокостюм хорошо держал тепло разогретого тела, и все же кожей лица и рук я чувствовала, что вода в Балтике прохладна. Она остывала быстрей, чем я думала. Уже к середине июньской ночи море забыло тепло солнечного дня и стало подрагивать от ночной прохлады. А струя течения могла дохнуть по ногам светлой стужей. Я чувствую, как ежатся волны, и холодок страха просачивается из морской темноты в самое сердце: вдруг сведет судорогой ноги!
Всего прожекторов было пять.
Они шли вдоль береговой линии довольно тесно друг от друга, и все же пауза темноты длилась около получаса, а то и больше. И я резко устремлялась вперед, стараясь проплыть как можно дольше, прежде чем новый луч начнет злобно шарить по воде. Я плыву свободно: чаще вольным стилем; порой, — на спине, словом, без. системы, чтобы не закрепощать мышцы. И главное: плыть как бы в свое удовольствие, легко, играючи и не думать о бездне под ногами.
Ночь была тиха и светла. Но свет луны не ярок и зол, а нежен и сумрачен. Весь ночной небосвод от края до края задернут тончайшей кисеей, словно для того, чтобы не утомлять излишним блеском глаза одинокого пловца. Звезды зависли над лунной жижей чернильной воды как снегопад, остановленный взмахом волшебницы. А луна закутана в кокон тумана, словно елочная игрушка в снежную вату. И бриз был, самый что ни на есть, легчайший бриз. Не опасная гладь зеркального штиля, а накаты низкой гладкой и плавной волны. То, что надо!
Судьба всегда балует меня прежде чем надавать пощечин.
Как только луч устремлялся в мою сторону, я ложилась на спину и пережидала набег света, сливаясь с волной. А плыть стараюсь так, чтобы держаться на краю той незримой линии, где луч прожектора теряет яркость, и, в то же время, не заплывать дальше в охранную зону погранкатеров, одновременно не упуская из глаз далекую кайму берега.
Несколько раз я слышала рев корабельных сирен, но сам катер ни разу не видела, что делает его очень опасным.
А один раз на горизонте вдруг взлетела осветительная ракета и парашютом ярчайшего света повисла в сумраке ночи. Ракета полыхала минут пять, которые мне показались вечностью.
Если такой шатер огня повиснет надо мной — конец, . спрятаться невозможно.
Ты — рыба.
Море — твой дом, заговаривала я страх в собственном сердце.
Гидрокостюм хорошо держал тепло разогретого тела, и все же кожей лица и рук я чувствовала, что вода в Балтике прохладна. Она остывала быстрей, чем я думала. Уже к середине июньской ночи море забыло тепло солнечного дня и стало подрагивать от ночной прохлады. А струя течения могла дохнуть по ногам светлой стужей. Я чувствую, как ежатся волны, и холодок страха просачивается из морской темноты в самое сердце: вдруг сведет судорогой ноги!