Страница:
Вдруг в мой глаз влетает земная соринка, я жмурюсь от боли. Лезу в глаз пальцем. Нет, это соринка неба. В моей руке перышко чайки. Крохотное белое перышко ростом с ноготь, влетевшее прямо в уголок век острым стебельком: хватит…
Я бегу к лебедке. От качки мотает, как пьяную.
Словом, когда я вытащила ее наверх на палубу — сырого раздавленного червяка — и привела шлепками в сознание — Фелицата заговорила:
— Элайза… я больше не могу… — она перешла на русский язык.
— Живи! — я отстегнула цепь от леерного замка, — кто этот чертов клиент?
— Это два человека. Твоя мачеха и ее сводный брат, — она еле ворочала языком и тяжело дышала.
— Но у меня никогда не было никакой мачехи!
— Она была твоей мачехой всего несколько недель, — каждое слово ей давалось с трудом. Фелицату мутило, — когда стала женой твоего отца.
— А где моя мамочка?
— Она давно умерла. Когда тебе было три года.
— А где— ее могила?
— В Сан-Рафаэле. Во Франции. В семейном склепе.
Я разрыдалась. Оказывается я до сих пор — надо же! — в тайне надеялась, что она жива. И вот все отрезало.
— А папочка?
— … — порыв ветра заглушил ее голос.
— Что? Повтори! — я опустилась с ней рядом на корточки, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Он погиб в день твоего похищения.
Я помню этот солнечный день. Я заливаюсь слезами, я впервые узнавала правду о себе.
— А кто похитил меня? Зачем?
— Тебя похитил отец, чтобы спасти твою жизнь.
— А кто ты, чудовище? — глотала я слезы.
— Я служу у твоей мачехи. Я дочь Магдалины.
— Ты дочь тетушки Магды?! Она жива?
— Да.
— И она тоже хотела меня убить?
— Нет. Но у нас не было выхода.
— Но зачем? Кто я?
— Ты Герса!
— Ну и что? Кому я мешаю, сволочи?
— Элайза! Ты — настоящая, подлинная и единственная…
Но ответа до конца я не услышала. Кошмарный удар потряс корабль. Словно корпус ударился об скалу или подлодку. Толчок был так силен, что палуба оттолкнула меня к лебедке и я чудом не вылетела за борт, успев схватиться за леер.
Тяжелая цепь спасла и Фелицату, она всего лишь с грохотом докатилась до борта, а не перелетела через барьер в воду.
Корабль впервые тревожно — басом — загудел корабельным гудком у косой трубы над нашими головами.
Слезы разом высохли. Я не отпускала леер — ждала второго удара… для меня все повторяется дважды — и удар повторился. Такой же страшный, кошмарный, как и первый. Словно днище таранило всей корабельной массой подводный хребет. И вдруг стало тихо… так же выл штормовой ветер, так же бухали волны о сталь и все же, все же… боже мой! Это же замолчал двигатель. Исчез тот ровный, как проливной дождь, шум движения невидимых шатунов, шум титанического вращения винта. Замолк мотор океанской махины. Остановилось сердце чудовища. Я почувствовала, что хотя мы еще идем по инерции прямо, корабль уже начинает медленно разворачивать бортом к натиску водяных валов. Мы теряем управление! Палуба кормы стала оседать в воду и наклоняться, пусть медленно, всего на два-три сантиметра, но уже к бортовому ограждению, в сторону Фелицаты, покатилась пустая пивная банка. Я до сих пор помню этот банальный сухой дребезжащий звук жестянки! Мы тонем! Вода заполняет машинное отделение.
— Внимание! — ожил радиоголос на всех палубах и во всех каютах, — Тревога! Просим всех пассажиров надеть спасательные жилеты и выходить на верхнюю палубу! Соблюдайте спокойствие и порядок!
Мамочка! Там внизу, в каюте меня ждет несчастная девочка.
И я помчалась вниз, только крикнула стерве:
— Я не утону, и ты тоже!
Я даже не успела спросить как зовут мою мачеху.
Что есть сил я бросилась к выходу на корму. Неоновая надпись еще горела, но я успела заметить, что неон уже потерял прежнюю яркость и потемнел. Жди полной темноты, Лизок! Крен на корму был почти не заметен, дверь открылась тоже без усилий, но уже не захлопнулась, а осталась мотаться на петлях из стороны в сторону.
Бегом! Крен нарастает.
Коридор был еще совершенно пуст, но было ясно, что адские удары разбудили весь корабль. Многих пассажиров, наверняка, выбросило из постели на пол. Я слышала на бегу отдельные испуганные голоса. Крик. Ругань. Несколько дверей открылось, и в коридор глянули панические лица. Странно, но первым чувством паники стало вот что — я перестала различать людей на мужчин и женщин. Пол испарился. Каждый раз я вглядывалась в человека прежде, чем понять кто это. «Что случилось?» — спрашивали меня. Но я молчала. Я летела, как заяц, и видела, что мой бег — без единого слова — сосредоточенный бег! — приводит людей в ужас. Никто не был готов к тому, что за жизнь придется сейчас драться зубами. И насмерть! Друг против друга!
Ни о каком спуске на лифте не могло быть и речи.
Он застрянет, как только вырубит свет.
Я бежала вниз, в трюм, в коридор пассажиров третьего класса по широкой винтовой лестнице, прыгая через три ступеньки. Плафоны еще горят, но вот ковровая лента уже сморщилась — и я чувствую подошвами кроссовок эти твердые жилы страха. Мне навстречу попалось только два человека. Матрос и стюард. Лица в поту.
— Наверх! Бегите наверх!
Я еле увернулась от рук. Ого, Лизок, тебе еще придется стрелять!
На бегу проверяю оружие — револьвер в заднем кармане.
Здесь, в глубине судна явственно и жутко чувствовалось присутствие какой-то страшной раны. Стали слышны странные рваные трески, — скрип стали, писк пара, перекаты тяжких болванок по листовому железу, острый сверлящий шип неизвестного звука и прочий механический бред морского ранения. А вот ровный гул волн под днищем плывущего лайнера совершенно исчез из ушей. Море словно бы стихло. И от такой тишины — волосы вставали дыбом на голове.
Это молчит глубина исполинской могилы.
Когда я вбежала наконец в коридор третьего класса, плафоны под потолком впервые погасли, но всего на пару мгновений, и снова отчаянно вспыхнули, явно теряя накал напряжения. В лампах проступили багровые червячки вольфрамовых нитей, как кровавые жилки в глазных белках. Черви первыми явились на пир…
А вспышка мрака просто неописуема.
А вот и первые пассажиры — все в нижнем белье. Это старик в пижаме. Это женщина. На ее руках ребенок. Этот с глазами круглыми от страха… И каждый — каждый! — пытается остановить мой бег! — вцепиться в руку, в голову! Урвать хоть кусочек от моей силы! Что случилось? Что? Я только грубо увертываюсь от хватков и зло повторяю слова матроса: бегите наверх! Наверх! Но сама бегу вниз, и все мне не верят… как быстро звереют люди. Когда меня пытался удержать орущий благим матом субъект, я ударила его в пах. Без всякой жалости. Убери руки, говнюк!
Крен вырос в сторону кормы еще на несколько сантиметров. Судно садится на жопу! Я уже, бегу не просто вдоль коридора, а вверх по косому наклонному полу. Немного, но уже вверх. Сердце брызжет толчками крови в виски. Ну же, ну! Ну! Каюта, где я оставила Верочку находилась в середине кишки. Стоп! Задыхаясь от бега, я принялась было толкать ключ в замочную скважину, но… от напора дверь сама отворяется … каюта пуста! Сбитая постель и детская каталка. Шандец!
Я стою как пораженная громом.
В каюте слышно, как хрипит бортовое радио. Смысл слов почти не различим. Капитан требует беспрекословно исполнять приказы команды.
У меня нет времени на лишние слезы.
Лихорадочно распахиваю аварийный шкафчик, где обнаружила один ярко-оранжевый спасательный жилет. Бегло проверяю его состояние. Пластмассовая фляжка для воды — пуста. Метнулась к умывальнику. Слава богу, вода еще шла, но тонкая струйка умирала на глазах. Паника тем временем нарастала, как снежный ком. Я слышу топот бегущих ног в коридоре. Звериные крики страха. Душераздирающие вопли отчаяния. А ведь корабль еще на плаву! Горит свет! Работает радио! Что будет с нами, когда станет темно?
Спокойно, Лиза. Ты — Розмарин. Ты — Роза морей. Ты не боишься моря. Я продолжала наполнять водой легкую фляжку. Я обретала неумолимость. Я готовилась только к худшему — ночь, шторм и ты одна за бортом, в открытом море. Струйка воды уже не льется, а только падает крупными каплями. Терпи, собирай по капле! Голова работала как микрокалькулятор: очки для плавания? Здесь! Они тебе пригодились, Лизок… Часы? На руке. Оружие? В кармане. Патроны? Там же. Фляжка полна до краев. Завинчиваю пробку. Заставляю припасть к кранику рот и всасывать теплую водицу. Хоть пару глотков. Затем вываливаюна кровать содержимое сумки. Паспорт? В пакет из целофана! Кредитные карты? Ту да же! Банковскую карточку с реквизитами своего счета? Туда же…
Внизу — там где мерещится — далекое дно Балтийского моря — что-то оглушительно лопается, и тоскливый трепещущий звук умирающего металла морозом проходит по коже.
Я надела плечистый жилет, из последних сил сдерживая страх и желание мчаться наверх, аккуратно застегиваю на груди все стальные крючки и заклепки, затягиваю все ремешки. Застегиваю свои марафонские очки и спускаю на горло. Все!
Я рысью вылетаю в коридор где сразу угодила в поток бегущих людей. Стоп! Все бежали направо под легкий уклон, так было легче бежать, в сторону кормы, к лестницам на верхние палубы. Но я понимала, что это массовое самоубийство. Корабль уходит в воду именно задницей — бежать нужно к носовой части. Туда, куда ведет крутизна. Пока она вполне терпима. По такому пологому склону еще вполне можно бежать. Я прижимаюсь к стене. И опять несколько отвратительных рук пытаются меня ободрать до мяса. Что нужно этим падлам?! Оказалось я одна единственная в жилете! Но ведь жилет есть в каждой каюте, и не один! Я отбиваюсь от рук! Я в такой ярости, что скоро осталась одна. Толпа схлынула по коридору вниз. Бегу изо всех сил вверх. Ну же! Ну! Кажется сердце выскочит из глотки на пол, и его придется ловить руками, как красный обмылок. Я вся в пене. Если сейчас корабль пойдет в воду кормой вниз, то пол разом станет не полом, а отвесной стеной многоэтажного дома. И это конец! Ты полетишь вдоль шахты, прямо вниз, на входные двери в проклятый коридор. Он бесконечен! Беги, Лиза, беги! И хотя коридор пуст — двери в каюты распахнуты и я пробегаю мимо душераздирающих картин: вот женщина на пороге, качается из стороны в сторону, она стоит на коленях, спрятав лицо в ладони, она уже сдалась! Вот два старика — муж и жена — обнялись в середине каюты, утешая друг друга, для них выбраться — бегом — на верх — безнадежное дело!
Уф! Я вылетаю из коридорной кишки и снова бегу, бегу вверх по крутым маршам широкой лестницы. Здесь многолюдно. И впереди, и сзади бегущие люди. Многие уже надели жилеты. Это молодежь. Старики обречены! И женщины, такие как я — в ярком спасательном жилете… На меня разом кидаются двое юнцов. Парни спасаются любой ценой. У одного в руке щелкает нож. Кругом ни одного члена команды! Нож выстрелил лезвием. Я бью подонков ударами ног в подбородок. Я не хочу их убивать. Но удары Герсы неотвратимы. Первым пинком у первого юнца вышибает кровь из ушей. От второго пинка у подонка с ножом челюсть грязного рта защелкивается с такой силой, что отсекает зубами мерзавцу кончик языка. Нож падает на ступени. Шматок мяса прилипает к перилам. Никто не вступается за меня. Беги!
Но чем ближе выход на палубу, тем гуще толпа. Я начинаю вязнуть в человеческом тесте. Плафоны все еще не погасли и озаряют картину ужаса тусклым светом отчаяния. Нет, Лиза! Этот путь не для тебя. Ты увязнешь в людской пробке… и я кидаюсь не вверх, а опять в коридор. Я выбираю самый длинный и трудный путь к спасению! Бесконечный коридор с кровавой дорожкой на полу. Но почему он абсолютно пуст? И почему так страшно кричит пустота голосами людей, зовущих на помощь? Я вижу как слева и справа дергаются десятки дверных ручек… Мамочка! Здесь от удара разом заклинило все двери! Теперь это живые могилы! Я впервые перестаю бежать и пытаюсь помочь открыть ближайшую дверь. Вся в мыле, с сырой головой от пота, я отчаянно дергаю эту живую вопящую, молящую ручку, чувствуя как там беснуется запертый заживо человек. Тщетно! Дверь словно приклеена…
Бегом, Лиза! Ты можешь спасти только себя!
И я бегу через орущий кошмарный коридор дальше. Ни одной души. Бегу мимо кают. Бегу мимо запертых магазинчиков. Мимо салонов красоты. Мимо закрытых до утра баров. Но утро никогда уже не наступит. У меня нет ни малейших сомнений — корабль пойдет ко дну. Уйя! Я вижу, как вдоль плинтуса по полу — мотаясь — бежит корабельная крыса! Она бежит в ту же сторону, что и я. Слыша мой бег, крыса оглядывается и разом поднимает морду, чтобы посмотреть мне в глаза. Это так страшно. Взгляд крысы снизу вверх в глаза человека. Это свыше моих сил! Я панически стреляю в хвостатое мясо и, зажмурившись от омерзения, вслепую пробегаю мимо визжащего от боли существа.
Кровавый коридор бесконечен. Пот заливает глаза. Мне все труднее бежать вверх — крен в сторону кормы медленно, но неотвратимо увеличивается. Я взбегаю как бы на пологую горку.
Слева раскрытая дверь в каюту. На пороге ждет меня голый самец в спасательном жилете. Уйя! Он онанирует. Он спятил и ловит кайф в последние минуты жизни. Он выкидывает голую ногу, упирает ступню в противоположную стену и закрывает дорогу бегунье. Я не хочу никого убивать! Со всего размаху прыгаю на преграду и ломаю подонку коленную чашечку. Ты утонешь, гондон!
Бегом, Лизочек, бегом.
Я уже не могу бежать быстро, я перехожу на бег трусцой. И натыкаюсь на полную женщину в ночной рубашке. Несчастная толстуха видит мою пушку, которую я открыто держу в руке, и просит: — «Мадам, застрелите меня. Я боюсь воды! Я не хочу тонуть! Помогите, мадам! Умоляю!»
Она тяжело пытается бежать за мной: «Всего один выстрел в рот, вот сюда, сюда… — Она показывает пальцем куда! Тычет пальцем в нёбо… — мне не будет больно. Мадам, умоляю, мадам…»
Я прячу револьвер и ору прямо в рот: «Вас спасут! Спасут!»
Она сползает по стенке на пол, всхлипывая, словно ребенок: «Мадам… мадам… умоляю…»
Бегом!
Мое сердце уже колотится о ребра. Рот пересох дотла. Глаза залиты потом. Дверь! Я толкаю ее плечом — эта дверь из двух створок — и вылетаю в музыкальный салон на носу корабля. В ночь! Его окна — овальной стеной — выползают на новую палубу. Передо мной натянута волейбольная сеть, которую держат по краям несколько человек из команды.
— Стоять! — гремит голос офицера с мегафоном у рта.
— Стоять! Или стреляем! Я останавливаюсь.
— Отлично, мисс! Без паники! Корабль на плаву! Подмога вызвана! К нам подходят сразу четыре судна… Мисс, спокойно проходите на палубу, где идет спуск шлюпок на воду. Ваш номер 66. Повторите!
— О'кей… Шестьдесят шесть… — в пересохшем рту язык еле ворочается.
Матросы опускают сетку и я, шатаясь, перешагиваю через опущенный край, иду мимо офицера, «Спасибо, там в каютах полно людей… заклинило двери…»
— Знаем! Строго соблюдайте очередь посадки, мадмуазель!
Я выхожу на палубу. Боже! Шторм набрал полную силу. На море волнение в шесть, семь баллов. Пошел дождь. Но ветер так напорист, что раздувает струи в мокрую пыль. Я дышу ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Но до берега пятьдесят километров! Уже не доплыть. Мой гидрокостюм на дне ларя. Без него ты раздета, Лизок, догола… Тучи несутся со скоростью волчьей стаи. Мокрые низкие серые шкуры и дождь, словно нависшая шерсть над водой.
На носу корабля собралось не меньше двухсот человек. Всем приказано сидеть на корточках и держаться друг за друга. Все одеты в спасательные жилеты.
— Садитесь! Вот тут! — мне приказано сесть прямо у входа в музыкальный салон у раскрытой двери. Шеренги матросов делят толпу пассажиров на четыре части. Их лица ожесточены. Голоса грубы. У многих в руках палки, ремни и даже багры. Они готовы пресечь малейшую панику. Часть команды спускает на воду огромные многоместные спасательные шлюпки. Маховики лебедок крутят вручную. Но и в шлюпки людей приходится загонять чуть ли не силой — шторм за бортом так пугающ, валы и гребни так круты, а высота спуска так головокружительна, что многие отказываются покидать судно — ведь корабль все еще на плаву! Но я вижу по лицам команды — положение отчаянное: «Посейдон» вот-вот пойдет ко дну… какая ирония, тонет сам бог — повелитель морей.
Надеюсь, не я причина гибели судна!
Внезапно по кораблю прокатывается очередное землетрясение, где-то в стальной преисподней лопается еще одна переборка. Вода устремляется в новую брешь. Корма еще глубже уходит в морскую пучину. Нос корабля еще выше задирается вверх. Крен уже так велик, что палуба разом становится косой мокрой и скользкой стеной. Толпа людей тут же теряет равновесие и опору — с криками паники — устремляется лавиною тел вниз по скату в дверь музыкального салона. И со всего маху, всей массой ужаса ударяется о широкие тонированные стекла салона. Я сижу на корточках у самого входа, прямо напротив раскрытой двери и потому — после нового крена — первой влетаю в каток салона и, падая на спину, молнией проношусь по паркетному полу через пространство салона до противоположных дверей, которые легко поддаются падению тела, распахиваются и выбрасывают меня обратно в тот кровавый коридор с ковровой дорожкой. Только теперь это не коридор, а круто уходящая вниз, наклонная шахта! Несколько метров я кубарем качусь вниз, пока не цепляюсь за ткань дорожки и не останавливаю свое падение в адскую штольню!
Если бы офицер усадил меня дальше от входа — участь моя была б решена.
Масса тел, следуя за мной, ударяется о стеклянные стены салона. Стекло не выдерживает такой тяжести, оглушительно лопается… словом, салон, как пасть людоеда до верху набивается человеческим мясом.
Мамочка! Я держусь на крутом склоне мертвой хваткой за ткань, прижатую к полу медными прутьями. Я боюсь смотреть вверх на кровавую кашу. Смотрю вниз. Свет чудом продолжает гореть! Адская кишка крутым откосом уходит вниз, в подземную мглу. Я вижу — ниже и глубже — что кроме меня еще несколько человек вцепились руками в дорожку и, корчатся, чтобы задержать роковое падение в тартарары. Наш общий вес может выдернуть ткань из креплений и тогда не удержаться. Уклон слишком велик! До меня долетают первые капли красного дождя. Это начала моросить кровавая каша в музыкальном салоне. Она трепещет, как легкие трепещут перед глазами хирурга, когда он рассекает ножом грудную клетку.
Что делать?
Я вижу под собой открытую дверь в каюту по левому борту.
Каюта! Там иллюминатор, или окно! Быстрее туда и прыгать наружу! В открытое море! Иначе тебя вот-вот утащит на дно стальная могила.
Ослабляя мертвую хватку, начинаю сползать по дорожке вниз, по наклонной стене стального колодца, все ближе и ближе к открытой двери. Вот уже одна моя нога нащупала дверной косяк. Рядом — встает вторая. Согнувшись в три погибели, я наконец заползаю в каюту.
Пожалуй, это были самые страшные минуты в моей жизни!
Я оказалась в просторной каюте первого класса, где потолок с горящим плафоном стал левой боковой стеной, а плоское зеркало над диваном и сама диванная спинка превратились в пол, на который я осторожно спрыгнула из коридора через дверной проем. На потолке, над головой я увидела дверь в соседнюю комнату. Она была тоже распахнута и оттуда сочился свет.
Только иллюминатор в наружной стене сохранял как бы нормальное положение, потому что был круглым.
Сначала мне показалось, что каюта пуста.
Осторожно ступив ногой на зеркало, я правой рукой ухватилась за край диванного сидения, а левой — уцепилась за теплый плафон и так стояла пару минут, чтобы передохнуть перед кошмарным прыжком и унять всклокоченное дыхание. Уняв сердце, насколько это было возможно в такой ситуации, я уже собралась шагнуть дальше, через зеркало, вдоль плафона и диванного угла к иллюминатору, как вдруг заметила женскую руку, торчавшую из под клетчатого пледа на спинке прямо под моими ногами. Поколебавшись, рука была явно мертва! — я все таки не решилась цинично шагать через покойницу и носком кроссовки, откинула плед, чтобы нечаянно не наступить на лицо… Мамочка! Под пледом лежала всего лишь одна рука, а рядом… рядом! лицом вверх, с открытыми глазами и крепко стиснутым ртом лежала моя голова! Я сразу узнала себя!
Это были дьявольские трофеи моих преследователей.
Те самые, которые везли показать моей мачехе!
Мне стоило огромных усилий, чтобы заставить себя еще раз поглядеть на сатанинский плод, чтобы понять разницу и убедиться в том, что несчастная девушка, действительно была очень похожа на Герсу.
Мммяу!
С потолка, с края двери, что вела в соседнюю комнату на меня смотрит сиамская кошка! Круглые глаза отливают фосфорическим блеском. Она совершенно владеет собой и никак не напугана. Она изучает меня чуть ли не с человеческим любопытством!
Брыссь!
Тут по кораблю проходит гул последнего землят-ресения.
На этот раз удар так сокрушителен, что судно охватывает трепет агонии. Свет гаснет и снова вспыхивает! Словно для того, чтобы я успела заметить — голова девушки выкатывается на середину зеркала и, склонившись на щеку, таращится на свое отражение.
Прыгай!
Я бросилась к иллюминатору и открыла защелку, он достаточно велик чтобы я могла протиснуться наружу. Когда я открыла стекло, в каюту ворвался шум шторма. Высунувшись как можно дальше, до плеч, я оглядываю панораму катастрофы. Первый взгляд вниз. Я вижу далеко под собой чернильные морские валы. Днище корабля окончательно оторвалось от воды и теперь судно стоит по пояс в пучине — страшным косым поплавком стали. С днища корабельного лезвия стекают потоки воды. Высота моего прыжка будет равна высоте десятиэтажного дома. С такой высоты падение закончится только смертью… но что это! высота медленно уменьшается на глазах! «Посейдон» тонет! Последний взгляд вверх — жуть! — надо мной в косматое небо уходит носовая часть корабля, задранная вверх скала. Безлюдный утес ужаса. Ветер рвет снасти дождя.
Надо прыгать немедленно!
Но прыгать только ногами вперед — солдатиком!
Я втягиваюсь змеей обратно в каюту. Опускаю на глаза очки. Зажимаю нос прихваченной защепкой для белья. Набираю воздух открытым ртом. Осторожно вы-совывыю ноги. Дальше! Дальше! Начинаю продираться сквозь смертельное кольцо оболочкой жилета. Уйя! Ветер пытается сорвать со стены жалкую улитку с оранжевым домиком на спине.
Повисаю на руках. Последний взгляд в каюту — проклятая кошка, спрыгнула вниз, и, стоя четырьмя лапами на зеркале, обнюхивает мертвую голову. Брыссь!
Пора! Мне надо вскочить на подножку улетающей жизни. Ну! Рожай! Я со всей силой отталкиваюсь ногами и руками от стенки и лечу вниз. Лечу вниз. Лечу вниз. Вниз! Сначала вдоль борта. Близко-близко от отвесной стены корабля. Любой крючок. Любой коготь. Любой кронштейн. Любая зацепка разорвет меня пополам! Я стараюсь сохранять прямое положение летящего камнем тела. Если бы не моя любовь к акробатике! Главное, не дать закружиться голове. Не дать — при широко открытых глазах. Зажмуриваться от страха нельзя! Взор плутает среди стен. Стена неба. Стена корабля. Стена воды. Тесно-тесно сжать ноги! Руки по бедрам! Лечу вниз. Вниз! В открытом воздушном пространстве. Удар! Страшный жидкий горячий удар налетевшей снизу воды. На миг теряю сознание. И глубоко, глубоко ухожу в холодную бездну. Уши закладывает от перепада давлений. Защепку срывает с носа. Привкус крови во рту. Темно. Темно. Темно. Меня вертит вокруг оси. Глубже. Глубже. Стоп! И — обратное движение наверх. Меня тащит упрямая сила спасательного жилета. Пробкой вылетаю на поверхность воды.
Я на склоне огромной, скользской живой водяной горы. Скат морозно отливает холодной черной смолой в пегих разводах и пятнах бешеных слюнок. По склону струятся пенные жилы. Незрячие волны словно видят меня. Пьяный гребень жидкой горы обламывается и мчит в мою сторону сугробом пены.
Мамочка! Я снова в воде!
Глава 11
Я бегу к лебедке. От качки мотает, как пьяную.
Словом, когда я вытащила ее наверх на палубу — сырого раздавленного червяка — и привела шлепками в сознание — Фелицата заговорила:
— Элайза… я больше не могу… — она перешла на русский язык.
— Живи! — я отстегнула цепь от леерного замка, — кто этот чертов клиент?
— Это два человека. Твоя мачеха и ее сводный брат, — она еле ворочала языком и тяжело дышала.
— Но у меня никогда не было никакой мачехи!
— Она была твоей мачехой всего несколько недель, — каждое слово ей давалось с трудом. Фелицату мутило, — когда стала женой твоего отца.
— А где моя мамочка?
— Она давно умерла. Когда тебе было три года.
— А где— ее могила?
— В Сан-Рафаэле. Во Франции. В семейном склепе.
Я разрыдалась. Оказывается я до сих пор — надо же! — в тайне надеялась, что она жива. И вот все отрезало.
— А папочка?
— … — порыв ветра заглушил ее голос.
— Что? Повтори! — я опустилась с ней рядом на корточки, чтобы не пропустить ни одного слова.
— Он погиб в день твоего похищения.
Я помню этот солнечный день. Я заливаюсь слезами, я впервые узнавала правду о себе.
— А кто похитил меня? Зачем?
— Тебя похитил отец, чтобы спасти твою жизнь.
— А кто ты, чудовище? — глотала я слезы.
— Я служу у твоей мачехи. Я дочь Магдалины.
— Ты дочь тетушки Магды?! Она жива?
— Да.
— И она тоже хотела меня убить?
— Нет. Но у нас не было выхода.
— Но зачем? Кто я?
— Ты Герса!
— Ну и что? Кому я мешаю, сволочи?
— Элайза! Ты — настоящая, подлинная и единственная…
Но ответа до конца я не услышала. Кошмарный удар потряс корабль. Словно корпус ударился об скалу или подлодку. Толчок был так силен, что палуба оттолкнула меня к лебедке и я чудом не вылетела за борт, успев схватиться за леер.
Тяжелая цепь спасла и Фелицату, она всего лишь с грохотом докатилась до борта, а не перелетела через барьер в воду.
Корабль впервые тревожно — басом — загудел корабельным гудком у косой трубы над нашими головами.
Слезы разом высохли. Я не отпускала леер — ждала второго удара… для меня все повторяется дважды — и удар повторился. Такой же страшный, кошмарный, как и первый. Словно днище таранило всей корабельной массой подводный хребет. И вдруг стало тихо… так же выл штормовой ветер, так же бухали волны о сталь и все же, все же… боже мой! Это же замолчал двигатель. Исчез тот ровный, как проливной дождь, шум движения невидимых шатунов, шум титанического вращения винта. Замолк мотор океанской махины. Остановилось сердце чудовища. Я почувствовала, что хотя мы еще идем по инерции прямо, корабль уже начинает медленно разворачивать бортом к натиску водяных валов. Мы теряем управление! Палуба кормы стала оседать в воду и наклоняться, пусть медленно, всего на два-три сантиметра, но уже к бортовому ограждению, в сторону Фелицаты, покатилась пустая пивная банка. Я до сих пор помню этот банальный сухой дребезжащий звук жестянки! Мы тонем! Вода заполняет машинное отделение.
— Внимание! — ожил радиоголос на всех палубах и во всех каютах, — Тревога! Просим всех пассажиров надеть спасательные жилеты и выходить на верхнюю палубу! Соблюдайте спокойствие и порядок!
Мамочка! Там внизу, в каюте меня ждет несчастная девочка.
И я помчалась вниз, только крикнула стерве:
— Я не утону, и ты тоже!
Я даже не успела спросить как зовут мою мачеху.
Что есть сил я бросилась к выходу на корму. Неоновая надпись еще горела, но я успела заметить, что неон уже потерял прежнюю яркость и потемнел. Жди полной темноты, Лизок! Крен на корму был почти не заметен, дверь открылась тоже без усилий, но уже не захлопнулась, а осталась мотаться на петлях из стороны в сторону.
Бегом! Крен нарастает.
Коридор был еще совершенно пуст, но было ясно, что адские удары разбудили весь корабль. Многих пассажиров, наверняка, выбросило из постели на пол. Я слышала на бегу отдельные испуганные голоса. Крик. Ругань. Несколько дверей открылось, и в коридор глянули панические лица. Странно, но первым чувством паники стало вот что — я перестала различать людей на мужчин и женщин. Пол испарился. Каждый раз я вглядывалась в человека прежде, чем понять кто это. «Что случилось?» — спрашивали меня. Но я молчала. Я летела, как заяц, и видела, что мой бег — без единого слова — сосредоточенный бег! — приводит людей в ужас. Никто не был готов к тому, что за жизнь придется сейчас драться зубами. И насмерть! Друг против друга!
Ни о каком спуске на лифте не могло быть и речи.
Он застрянет, как только вырубит свет.
Я бежала вниз, в трюм, в коридор пассажиров третьего класса по широкой винтовой лестнице, прыгая через три ступеньки. Плафоны еще горят, но вот ковровая лента уже сморщилась — и я чувствую подошвами кроссовок эти твердые жилы страха. Мне навстречу попалось только два человека. Матрос и стюард. Лица в поту.
— Наверх! Бегите наверх!
Я еле увернулась от рук. Ого, Лизок, тебе еще придется стрелять!
На бегу проверяю оружие — револьвер в заднем кармане.
Здесь, в глубине судна явственно и жутко чувствовалось присутствие какой-то страшной раны. Стали слышны странные рваные трески, — скрип стали, писк пара, перекаты тяжких болванок по листовому железу, острый сверлящий шип неизвестного звука и прочий механический бред морского ранения. А вот ровный гул волн под днищем плывущего лайнера совершенно исчез из ушей. Море словно бы стихло. И от такой тишины — волосы вставали дыбом на голове.
Это молчит глубина исполинской могилы.
Когда я вбежала наконец в коридор третьего класса, плафоны под потолком впервые погасли, но всего на пару мгновений, и снова отчаянно вспыхнули, явно теряя накал напряжения. В лампах проступили багровые червячки вольфрамовых нитей, как кровавые жилки в глазных белках. Черви первыми явились на пир…
А вспышка мрака просто неописуема.
А вот и первые пассажиры — все в нижнем белье. Это старик в пижаме. Это женщина. На ее руках ребенок. Этот с глазами круглыми от страха… И каждый — каждый! — пытается остановить мой бег! — вцепиться в руку, в голову! Урвать хоть кусочек от моей силы! Что случилось? Что? Я только грубо увертываюсь от хватков и зло повторяю слова матроса: бегите наверх! Наверх! Но сама бегу вниз, и все мне не верят… как быстро звереют люди. Когда меня пытался удержать орущий благим матом субъект, я ударила его в пах. Без всякой жалости. Убери руки, говнюк!
Крен вырос в сторону кормы еще на несколько сантиметров. Судно садится на жопу! Я уже, бегу не просто вдоль коридора, а вверх по косому наклонному полу. Немного, но уже вверх. Сердце брызжет толчками крови в виски. Ну же, ну! Ну! Каюта, где я оставила Верочку находилась в середине кишки. Стоп! Задыхаясь от бега, я принялась было толкать ключ в замочную скважину, но… от напора дверь сама отворяется … каюта пуста! Сбитая постель и детская каталка. Шандец!
Я стою как пораженная громом.
В каюте слышно, как хрипит бортовое радио. Смысл слов почти не различим. Капитан требует беспрекословно исполнять приказы команды.
У меня нет времени на лишние слезы.
Лихорадочно распахиваю аварийный шкафчик, где обнаружила один ярко-оранжевый спасательный жилет. Бегло проверяю его состояние. Пластмассовая фляжка для воды — пуста. Метнулась к умывальнику. Слава богу, вода еще шла, но тонкая струйка умирала на глазах. Паника тем временем нарастала, как снежный ком. Я слышу топот бегущих ног в коридоре. Звериные крики страха. Душераздирающие вопли отчаяния. А ведь корабль еще на плаву! Горит свет! Работает радио! Что будет с нами, когда станет темно?
Спокойно, Лиза. Ты — Розмарин. Ты — Роза морей. Ты не боишься моря. Я продолжала наполнять водой легкую фляжку. Я обретала неумолимость. Я готовилась только к худшему — ночь, шторм и ты одна за бортом, в открытом море. Струйка воды уже не льется, а только падает крупными каплями. Терпи, собирай по капле! Голова работала как микрокалькулятор: очки для плавания? Здесь! Они тебе пригодились, Лизок… Часы? На руке. Оружие? В кармане. Патроны? Там же. Фляжка полна до краев. Завинчиваю пробку. Заставляю припасть к кранику рот и всасывать теплую водицу. Хоть пару глотков. Затем вываливаюна кровать содержимое сумки. Паспорт? В пакет из целофана! Кредитные карты? Ту да же! Банковскую карточку с реквизитами своего счета? Туда же…
Внизу — там где мерещится — далекое дно Балтийского моря — что-то оглушительно лопается, и тоскливый трепещущий звук умирающего металла морозом проходит по коже.
Я надела плечистый жилет, из последних сил сдерживая страх и желание мчаться наверх, аккуратно застегиваю на груди все стальные крючки и заклепки, затягиваю все ремешки. Застегиваю свои марафонские очки и спускаю на горло. Все!
Я рысью вылетаю в коридор где сразу угодила в поток бегущих людей. Стоп! Все бежали направо под легкий уклон, так было легче бежать, в сторону кормы, к лестницам на верхние палубы. Но я понимала, что это массовое самоубийство. Корабль уходит в воду именно задницей — бежать нужно к носовой части. Туда, куда ведет крутизна. Пока она вполне терпима. По такому пологому склону еще вполне можно бежать. Я прижимаюсь к стене. И опять несколько отвратительных рук пытаются меня ободрать до мяса. Что нужно этим падлам?! Оказалось я одна единственная в жилете! Но ведь жилет есть в каждой каюте, и не один! Я отбиваюсь от рук! Я в такой ярости, что скоро осталась одна. Толпа схлынула по коридору вниз. Бегу изо всех сил вверх. Ну же! Ну! Кажется сердце выскочит из глотки на пол, и его придется ловить руками, как красный обмылок. Я вся в пене. Если сейчас корабль пойдет в воду кормой вниз, то пол разом станет не полом, а отвесной стеной многоэтажного дома. И это конец! Ты полетишь вдоль шахты, прямо вниз, на входные двери в проклятый коридор. Он бесконечен! Беги, Лиза, беги! И хотя коридор пуст — двери в каюты распахнуты и я пробегаю мимо душераздирающих картин: вот женщина на пороге, качается из стороны в сторону, она стоит на коленях, спрятав лицо в ладони, она уже сдалась! Вот два старика — муж и жена — обнялись в середине каюты, утешая друг друга, для них выбраться — бегом — на верх — безнадежное дело!
Уф! Я вылетаю из коридорной кишки и снова бегу, бегу вверх по крутым маршам широкой лестницы. Здесь многолюдно. И впереди, и сзади бегущие люди. Многие уже надели жилеты. Это молодежь. Старики обречены! И женщины, такие как я — в ярком спасательном жилете… На меня разом кидаются двое юнцов. Парни спасаются любой ценой. У одного в руке щелкает нож. Кругом ни одного члена команды! Нож выстрелил лезвием. Я бью подонков ударами ног в подбородок. Я не хочу их убивать. Но удары Герсы неотвратимы. Первым пинком у первого юнца вышибает кровь из ушей. От второго пинка у подонка с ножом челюсть грязного рта защелкивается с такой силой, что отсекает зубами мерзавцу кончик языка. Нож падает на ступени. Шматок мяса прилипает к перилам. Никто не вступается за меня. Беги!
Но чем ближе выход на палубу, тем гуще толпа. Я начинаю вязнуть в человеческом тесте. Плафоны все еще не погасли и озаряют картину ужаса тусклым светом отчаяния. Нет, Лиза! Этот путь не для тебя. Ты увязнешь в людской пробке… и я кидаюсь не вверх, а опять в коридор. Я выбираю самый длинный и трудный путь к спасению! Бесконечный коридор с кровавой дорожкой на полу. Но почему он абсолютно пуст? И почему так страшно кричит пустота голосами людей, зовущих на помощь? Я вижу как слева и справа дергаются десятки дверных ручек… Мамочка! Здесь от удара разом заклинило все двери! Теперь это живые могилы! Я впервые перестаю бежать и пытаюсь помочь открыть ближайшую дверь. Вся в мыле, с сырой головой от пота, я отчаянно дергаю эту живую вопящую, молящую ручку, чувствуя как там беснуется запертый заживо человек. Тщетно! Дверь словно приклеена…
Бегом, Лиза! Ты можешь спасти только себя!
И я бегу через орущий кошмарный коридор дальше. Ни одной души. Бегу мимо кают. Бегу мимо запертых магазинчиков. Мимо салонов красоты. Мимо закрытых до утра баров. Но утро никогда уже не наступит. У меня нет ни малейших сомнений — корабль пойдет ко дну. Уйя! Я вижу, как вдоль плинтуса по полу — мотаясь — бежит корабельная крыса! Она бежит в ту же сторону, что и я. Слыша мой бег, крыса оглядывается и разом поднимает морду, чтобы посмотреть мне в глаза. Это так страшно. Взгляд крысы снизу вверх в глаза человека. Это свыше моих сил! Я панически стреляю в хвостатое мясо и, зажмурившись от омерзения, вслепую пробегаю мимо визжащего от боли существа.
Кровавый коридор бесконечен. Пот заливает глаза. Мне все труднее бежать вверх — крен в сторону кормы медленно, но неотвратимо увеличивается. Я взбегаю как бы на пологую горку.
Слева раскрытая дверь в каюту. На пороге ждет меня голый самец в спасательном жилете. Уйя! Он онанирует. Он спятил и ловит кайф в последние минуты жизни. Он выкидывает голую ногу, упирает ступню в противоположную стену и закрывает дорогу бегунье. Я не хочу никого убивать! Со всего размаху прыгаю на преграду и ломаю подонку коленную чашечку. Ты утонешь, гондон!
Бегом, Лизочек, бегом.
Я уже не могу бежать быстро, я перехожу на бег трусцой. И натыкаюсь на полную женщину в ночной рубашке. Несчастная толстуха видит мою пушку, которую я открыто держу в руке, и просит: — «Мадам, застрелите меня. Я боюсь воды! Я не хочу тонуть! Помогите, мадам! Умоляю!»
Она тяжело пытается бежать за мной: «Всего один выстрел в рот, вот сюда, сюда… — Она показывает пальцем куда! Тычет пальцем в нёбо… — мне не будет больно. Мадам, умоляю, мадам…»
Я прячу револьвер и ору прямо в рот: «Вас спасут! Спасут!»
Она сползает по стенке на пол, всхлипывая, словно ребенок: «Мадам… мадам… умоляю…»
Бегом!
Мое сердце уже колотится о ребра. Рот пересох дотла. Глаза залиты потом. Дверь! Я толкаю ее плечом — эта дверь из двух створок — и вылетаю в музыкальный салон на носу корабля. В ночь! Его окна — овальной стеной — выползают на новую палубу. Передо мной натянута волейбольная сеть, которую держат по краям несколько человек из команды.
— Стоять! — гремит голос офицера с мегафоном у рта.
— Стоять! Или стреляем! Я останавливаюсь.
— Отлично, мисс! Без паники! Корабль на плаву! Подмога вызвана! К нам подходят сразу четыре судна… Мисс, спокойно проходите на палубу, где идет спуск шлюпок на воду. Ваш номер 66. Повторите!
— О'кей… Шестьдесят шесть… — в пересохшем рту язык еле ворочается.
Матросы опускают сетку и я, шатаясь, перешагиваю через опущенный край, иду мимо офицера, «Спасибо, там в каютах полно людей… заклинило двери…»
— Знаем! Строго соблюдайте очередь посадки, мадмуазель!
Я выхожу на палубу. Боже! Шторм набрал полную силу. На море волнение в шесть, семь баллов. Пошел дождь. Но ветер так напорист, что раздувает струи в мокрую пыль. Я дышу ртом, словно рыба, выброшенная на берег. Но до берега пятьдесят километров! Уже не доплыть. Мой гидрокостюм на дне ларя. Без него ты раздета, Лизок, догола… Тучи несутся со скоростью волчьей стаи. Мокрые низкие серые шкуры и дождь, словно нависшая шерсть над водой.
На носу корабля собралось не меньше двухсот человек. Всем приказано сидеть на корточках и держаться друг за друга. Все одеты в спасательные жилеты.
— Садитесь! Вот тут! — мне приказано сесть прямо у входа в музыкальный салон у раскрытой двери. Шеренги матросов делят толпу пассажиров на четыре части. Их лица ожесточены. Голоса грубы. У многих в руках палки, ремни и даже багры. Они готовы пресечь малейшую панику. Часть команды спускает на воду огромные многоместные спасательные шлюпки. Маховики лебедок крутят вручную. Но и в шлюпки людей приходится загонять чуть ли не силой — шторм за бортом так пугающ, валы и гребни так круты, а высота спуска так головокружительна, что многие отказываются покидать судно — ведь корабль все еще на плаву! Но я вижу по лицам команды — положение отчаянное: «Посейдон» вот-вот пойдет ко дну… какая ирония, тонет сам бог — повелитель морей.
Надеюсь, не я причина гибели судна!
Внезапно по кораблю прокатывается очередное землетрясение, где-то в стальной преисподней лопается еще одна переборка. Вода устремляется в новую брешь. Корма еще глубже уходит в морскую пучину. Нос корабля еще выше задирается вверх. Крен уже так велик, что палуба разом становится косой мокрой и скользкой стеной. Толпа людей тут же теряет равновесие и опору — с криками паники — устремляется лавиною тел вниз по скату в дверь музыкального салона. И со всего маху, всей массой ужаса ударяется о широкие тонированные стекла салона. Я сижу на корточках у самого входа, прямо напротив раскрытой двери и потому — после нового крена — первой влетаю в каток салона и, падая на спину, молнией проношусь по паркетному полу через пространство салона до противоположных дверей, которые легко поддаются падению тела, распахиваются и выбрасывают меня обратно в тот кровавый коридор с ковровой дорожкой. Только теперь это не коридор, а круто уходящая вниз, наклонная шахта! Несколько метров я кубарем качусь вниз, пока не цепляюсь за ткань дорожки и не останавливаю свое падение в адскую штольню!
Если бы офицер усадил меня дальше от входа — участь моя была б решена.
Масса тел, следуя за мной, ударяется о стеклянные стены салона. Стекло не выдерживает такой тяжести, оглушительно лопается… словом, салон, как пасть людоеда до верху набивается человеческим мясом.
Мамочка! Я держусь на крутом склоне мертвой хваткой за ткань, прижатую к полу медными прутьями. Я боюсь смотреть вверх на кровавую кашу. Смотрю вниз. Свет чудом продолжает гореть! Адская кишка крутым откосом уходит вниз, в подземную мглу. Я вижу — ниже и глубже — что кроме меня еще несколько человек вцепились руками в дорожку и, корчатся, чтобы задержать роковое падение в тартарары. Наш общий вес может выдернуть ткань из креплений и тогда не удержаться. Уклон слишком велик! До меня долетают первые капли красного дождя. Это начала моросить кровавая каша в музыкальном салоне. Она трепещет, как легкие трепещут перед глазами хирурга, когда он рассекает ножом грудную клетку.
Что делать?
Я вижу под собой открытую дверь в каюту по левому борту.
Каюта! Там иллюминатор, или окно! Быстрее туда и прыгать наружу! В открытое море! Иначе тебя вот-вот утащит на дно стальная могила.
Ослабляя мертвую хватку, начинаю сползать по дорожке вниз, по наклонной стене стального колодца, все ближе и ближе к открытой двери. Вот уже одна моя нога нащупала дверной косяк. Рядом — встает вторая. Согнувшись в три погибели, я наконец заползаю в каюту.
Пожалуй, это были самые страшные минуты в моей жизни!
Я оказалась в просторной каюте первого класса, где потолок с горящим плафоном стал левой боковой стеной, а плоское зеркало над диваном и сама диванная спинка превратились в пол, на который я осторожно спрыгнула из коридора через дверной проем. На потолке, над головой я увидела дверь в соседнюю комнату. Она была тоже распахнута и оттуда сочился свет.
Только иллюминатор в наружной стене сохранял как бы нормальное положение, потому что был круглым.
Сначала мне показалось, что каюта пуста.
Осторожно ступив ногой на зеркало, я правой рукой ухватилась за край диванного сидения, а левой — уцепилась за теплый плафон и так стояла пару минут, чтобы передохнуть перед кошмарным прыжком и унять всклокоченное дыхание. Уняв сердце, насколько это было возможно в такой ситуации, я уже собралась шагнуть дальше, через зеркало, вдоль плафона и диванного угла к иллюминатору, как вдруг заметила женскую руку, торчавшую из под клетчатого пледа на спинке прямо под моими ногами. Поколебавшись, рука была явно мертва! — я все таки не решилась цинично шагать через покойницу и носком кроссовки, откинула плед, чтобы нечаянно не наступить на лицо… Мамочка! Под пледом лежала всего лишь одна рука, а рядом… рядом! лицом вверх, с открытыми глазами и крепко стиснутым ртом лежала моя голова! Я сразу узнала себя!
Это были дьявольские трофеи моих преследователей.
Те самые, которые везли показать моей мачехе!
Мне стоило огромных усилий, чтобы заставить себя еще раз поглядеть на сатанинский плод, чтобы понять разницу и убедиться в том, что несчастная девушка, действительно была очень похожа на Герсу.
Мммяу!
С потолка, с края двери, что вела в соседнюю комнату на меня смотрит сиамская кошка! Круглые глаза отливают фосфорическим блеском. Она совершенно владеет собой и никак не напугана. Она изучает меня чуть ли не с человеческим любопытством!
Брыссь!
Тут по кораблю проходит гул последнего землят-ресения.
На этот раз удар так сокрушителен, что судно охватывает трепет агонии. Свет гаснет и снова вспыхивает! Словно для того, чтобы я успела заметить — голова девушки выкатывается на середину зеркала и, склонившись на щеку, таращится на свое отражение.
Прыгай!
Я бросилась к иллюминатору и открыла защелку, он достаточно велик чтобы я могла протиснуться наружу. Когда я открыла стекло, в каюту ворвался шум шторма. Высунувшись как можно дальше, до плеч, я оглядываю панораму катастрофы. Первый взгляд вниз. Я вижу далеко под собой чернильные морские валы. Днище корабля окончательно оторвалось от воды и теперь судно стоит по пояс в пучине — страшным косым поплавком стали. С днища корабельного лезвия стекают потоки воды. Высота моего прыжка будет равна высоте десятиэтажного дома. С такой высоты падение закончится только смертью… но что это! высота медленно уменьшается на глазах! «Посейдон» тонет! Последний взгляд вверх — жуть! — надо мной в косматое небо уходит носовая часть корабля, задранная вверх скала. Безлюдный утес ужаса. Ветер рвет снасти дождя.
Надо прыгать немедленно!
Но прыгать только ногами вперед — солдатиком!
Я втягиваюсь змеей обратно в каюту. Опускаю на глаза очки. Зажимаю нос прихваченной защепкой для белья. Набираю воздух открытым ртом. Осторожно вы-совывыю ноги. Дальше! Дальше! Начинаю продираться сквозь смертельное кольцо оболочкой жилета. Уйя! Ветер пытается сорвать со стены жалкую улитку с оранжевым домиком на спине.
Повисаю на руках. Последний взгляд в каюту — проклятая кошка, спрыгнула вниз, и, стоя четырьмя лапами на зеркале, обнюхивает мертвую голову. Брыссь!
Пора! Мне надо вскочить на подножку улетающей жизни. Ну! Рожай! Я со всей силой отталкиваюсь ногами и руками от стенки и лечу вниз. Лечу вниз. Лечу вниз. Вниз! Сначала вдоль борта. Близко-близко от отвесной стены корабля. Любой крючок. Любой коготь. Любой кронштейн. Любая зацепка разорвет меня пополам! Я стараюсь сохранять прямое положение летящего камнем тела. Если бы не моя любовь к акробатике! Главное, не дать закружиться голове. Не дать — при широко открытых глазах. Зажмуриваться от страха нельзя! Взор плутает среди стен. Стена неба. Стена корабля. Стена воды. Тесно-тесно сжать ноги! Руки по бедрам! Лечу вниз. Вниз! В открытом воздушном пространстве. Удар! Страшный жидкий горячий удар налетевшей снизу воды. На миг теряю сознание. И глубоко, глубоко ухожу в холодную бездну. Уши закладывает от перепада давлений. Защепку срывает с носа. Привкус крови во рту. Темно. Темно. Темно. Меня вертит вокруг оси. Глубже. Глубже. Стоп! И — обратное движение наверх. Меня тащит упрямая сила спасательного жилета. Пробкой вылетаю на поверхность воды.
Я на склоне огромной, скользской живой водяной горы. Скат морозно отливает холодной черной смолой в пегих разводах и пятнах бешеных слюнок. По склону струятся пенные жилы. Незрячие волны словно видят меня. Пьяный гребень жидкой горы обламывается и мчит в мою сторону сугробом пены.
Мамочка! Я снова в воде!
Глава 11
Я прилетаю в Хельсинки для расправы с врагом. — Поиски Герсы на борту «Посейдона». — Бой с Герсой. — Катастрофа. — Я в больнице острова Форей. — Конец Августа Эхо. — Я теряю всякие надежды узнать свое прошлое, у меня есть только будущее.
Я прилетел в Хельсинки ночью, прилетел не один, а с группой офицеров нашего «Вольфшанце» — волчьего логова, — их обязанности — охрана моей персоны, помощь в операции и бесперебойная связь с генералом с борта корабля. Внешне, разумеется, мы похожи на стайку туристов.
Остаток ночи — в отеле на набережной.
А утром первая неожиданность — она пришла по спецсвязи из Питера. Эхо увидел, что Герса передумала плыть морским паромом «Крепость Суоменлинн» до Стокгольма, сдала билет в агенство и там же приобрела билет на круизный теплоход «Посейдон» до Дублина. Каюта класса «люкс», двухместная, на первой палубе. Номер каюты — А 5.
Мне покупают каюту такого же класса и рядом с врагом, А 6.
Я остаюсь отсыпаться в номере, там же и обедаю. «Посейдон» уходит в рейс вечером, в 20.00.
Я поднялся на борт корабля чуть ли не одним из первых пассажиров. Мне не терпелось увидеть Лизу Розмарин. Офицеры разошлись по своим каютам. Признаться, не без волнения я торчал все время поблизости у трапа, пока шла посадка, оглядывая всех прибывающих пассажиров.
Но Герсы я среди них не заметил.
Ни одной девушки — даже близко похожей на тот незабываемый образ.
Сам я никак не маскировал свою внешность — Эхо считал, что подобная тактика может сыграть роль приманки… а может быть и нет…
Я прилетел в Хельсинки ночью, прилетел не один, а с группой офицеров нашего «Вольфшанце» — волчьего логова, — их обязанности — охрана моей персоны, помощь в операции и бесперебойная связь с генералом с борта корабля. Внешне, разумеется, мы похожи на стайку туристов.
Остаток ночи — в отеле на набережной.
А утром первая неожиданность — она пришла по спецсвязи из Питера. Эхо увидел, что Герса передумала плыть морским паромом «Крепость Суоменлинн» до Стокгольма, сдала билет в агенство и там же приобрела билет на круизный теплоход «Посейдон» до Дублина. Каюта класса «люкс», двухместная, на первой палубе. Номер каюты — А 5.
Мне покупают каюту такого же класса и рядом с врагом, А 6.
Я остаюсь отсыпаться в номере, там же и обедаю. «Посейдон» уходит в рейс вечером, в 20.00.
Я поднялся на борт корабля чуть ли не одним из первых пассажиров. Мне не терпелось увидеть Лизу Розмарин. Офицеры разошлись по своим каютам. Признаться, не без волнения я торчал все время поблизости у трапа, пока шла посадка, оглядывая всех прибывающих пассажиров.
Но Герсы я среди них не заметил.
Ни одной девушки — даже близко похожей на тот незабываемый образ.
Сам я никак не маскировал свою внешность — Эхо считал, что подобная тактика может сыграть роль приманки… а может быть и нет…