Коуль Дж. Атланты, Воин

   Снова еще поколенье, четвертое, создал Кронион
   На многодарной земле, справедливее прежних и лучше
   Славных героев божественный род. Называют их люди
   Полубогами: они на земле обитали пред нами.
   [Гесиод "Дела и дни", 157-160]
   [Кронион - т.е. сын Крона;
   обычно так называли Крона]
   Агамемнон и Менелай, Ахилл и Диомед - боги Олимпа не гнушались выпить чашу вина с этими мудрейшими из царей и величайшими из воинов. Сам Зевс был не прочь прислушаться к совету хитроумного Одиссея или принять помощь могучего Геракла.
   То было поколение героев, смысл своей жизни видевших в искательстве приключений. Они не были мечтательными романтиками, они не были бессребрениками, их не обошли стороной худшие человеческие пороки: ложь, предательство, вероломство. Их знаменем стал парус. Вспенивая воду, они гнали легкокрылые ладьи во все стороны света. Они мечтали покорить неизведанное.
   Эта эпоха не была волшебной сказкой, как представлялось позднее. Она была жестокой. Не менее, но и не более, чем остальные. Она была похожа на век прошедший, в ней были черты века будущего. То было время патриархальной гармонии. Гармонии между человеком и природой. Гармонии между эллинами и соседними народами.
   То было время некоего паритета между Востоком и Западом, время жестокое и славное, содержащее зерно благородства и превратившееся поэтому в прекраснейшую легенду.
   Но пришли железные люди, носившие в своем сердце иной порядок. Они жаждали добычи и крови. Под их неистовым напором рухнули стены златообильных Микен, Тиринфа и Пилоса, был подвергнут разгрому могучий некогда Крит.
   Настал век железных людей. Век Запада. Век, длившийся более тысячелетия.
   Подобно эпохе медных людей то был век войн. Но войн не ради богатства и мишурного властолюбия. Железным людям претили изнеженность и роскошь, столь быстро развращающие удачливых завоевателей. Они готовы были променять все это на власть и воинскую славу.
   Железные люди создали ЦАРСТВО РАВНЫХ и нарекли его Спартой, а себя спартиатами. Никто не выделялся средь других ни едой, ни одеждой, ни жильем. Любой спартиат был равен царю. Хотя нет. Царь все же имел одну привилегию - умереть в бою первым. Не было в мире народа, чей царь первым вступал в битву и последним выходил из нее. Только люди со стальными сердцами достойны иметь таких царей!
   Железных людей не манили завоевания. Они ведали их суетность и недолговечность. Им было довольно славы непобедимых воинов. И множество их врагов смогли на собственной шкуре убедиться в этом. Спартиата можно было убить, но не победить. Железный человек мог быть со щитом или на щите, тот же, кто возвратился домой без щита, не был спартиатом. Он даже не имел имени. Его звали отныне - Трус.
   Сами того не предполагая, железные люди привели в движение народы, населявшие Элладу, заставив их наполнить сталью свои сердца. И начала эра эллинской экспансии, вошедшая в историю как великая греческая колонизация.
   Эллины покоряли мир. Покоряли не мечом, ибо знали, что не все можно покорить сталью, а оливками и вином, серебром и великолепной керамикой. Впрочем, когда требовалось, они без сомнения пускали в ход и меч.
   Еще никогда прежде ни один народ не был столь близок к тому, чтобы покорить мир. Ведь не было народа более предприимчивого, более космополитичного, более легкого на подъем. Но и не было на земле народа более непостоянного и раздираемого распрями, чем эллины. Сотни полисов, пекущихся лишь о своей выгоде, ставящих ее выше долга перед нацией.
   Эллины уподобились своим богам - ветреным, изменчивым, непостоянным. А, может быть, боги уподобили эллинов себе.
   В божествах, в коих они верили, не было той мрачной энергии - силы, что толкает народы на завоевания. По сути то были боги-люди, созданные вечностью - Кроносом, но давно порвавшие связь с прародителем. В них не было ничего сверхъестественного, не было сгустка ирреальности, которая порождает слепой фанатизм.
   Нелепо даже представить эллина, идущего на бой с именем Зевса на устах. Умереть во имя фетиша - удел верящих в слабых и жестоких идолов. Эллин мог умереть лишь за свой дом, за честь и славу. Умереть за Родину. Но как редко этой родиной была Эллада. Обычно это были Афины, Фивы, Мегара, Коринф - клочок земли со стенами посередине, именуемый полисом. А за рекою была чужая земля, хотя там тоже говорили на эллинском наречии и приносили жертвы тем же богам, и жило там много друзей и знакомых. Но то была чужая земля!
   И уже совсем не за что эллину было сражаться за пределами Эллады. Зажатый в рамках полисного сознания, он не имел той великой идеи, великой веры, которая сплачивает нации и толкает их на великие завоевания.
   Для этого нужны или стальные сердца или кровавый бог.
   Великие завоеватели прикрывались знаменем жестоких и властных моноидолов, сверхъестественных по сути, сконцентрировавших в себе сгусток космоэнергии. Таков Мардук вавилонян и ассирийцев. Таков Ахурамазда белый лик Аримана. Таков Христос с мечом в руке. Таков Магомет. Таковы племенные идолы Чингисхана и Тимура. Таков и демон коммунизма, приобретший силу под влиянием еврейского христианства.
   Это боги, концентрирующие в себе жестокую энергию. Они способны покорять, но не в силах удержать покоренное, так как для этого мало веры в ирреальный фетиш. Нужна идея нации, идея стального сердца, идея рациума. Нужна, наконец, вера в сильного и разумного человека.
   Потому-то все эти империи рухнули под напором внутренних междоусобиц. Ведь держались они на эфемерной, чуждой покоренным народам вере, да на авторитете полководца-завоевателя.
   Эллины не пытались колонизовать мир силой. Они не могли покорить его верой. Они не были нацией, способной стать стержнем будущей империи. Сыны эллинских полисов хотели покорить мир предприимчивостью и культурой, привлекательной именно потому, что она шла от человека, а не от бога.
   Это им удалось. Именно культура Эллады нанесла сокрушительное поражение лоскутной Персидской империи, а не сорок тысяч гоплитов и гетайров, которые при иных обстоятельствах просто бы растворились в необозримых пространствах Востока.
   Персида к тому времени уже давно потеряла стержень своего могущества. Властный Ахурамазда уступил место доброму и бездеятельному Митре, а персы погрязли в роскоши и неге. Лишившись сильной идеи, они не стали драться за своего царя, резонно полагая, что с приходом сынов Запада не произойдет ничего более страшного, чем замена его другим самодержцем. Их имуществу ничего не угрожало, а эллинская культура была лишь благом для застоявшейся жизни Востока.
   Запад сокрушил Восток в бою, но был поглощен им. Эллинизм внес свежую струю в агонизирующие в тупике эволюции восточные сатрапии. Странный симбиоз свежей крови и многовековых традиций породил самобытную и изящную культуру, гармонично сочетающую в себе все лучшее, что было порождено Западом и Востоком; культуру, которой не было до того и никогда не будет после.
   Железных людей было мало, и Восток растворил их в мареве пустынь и хаосе кривых улочек городов. Восток не только парировал этот выпад, но и нанес ответный удар. Нега и роскошь проникли на Балканы, не обойдя даже Спарту. Стало мало желающих умереть на щите. Эллины все чаще руководствовались советом лирика Архилоха.
   Сам я кончины зато избежал. И пускай пропадает
   Щит мой. Не хуже ничуть новый могу я достать.
   Попавшие в тенета Востока, втянутая в бесконечные распри диадохов Эллада потеряла значение центральной державы Запада, уступив это место Риму.
   Мир никогда не знал и вряд ли узнает державу, где национальная идея была бы выражена столь сильно как в Риме.
   При этом парадоксально, но факт - нации, как таковой фактически не существовало. Согласно легенде, не слишком достоверной, был небольшой отряд переселенцев из разрушенной эллинами Трои, впитавший в себя сразу три этнических элемента - латинян, сабинян и этрусков.
   Па этой основе возник город полисного типа. Но в отличие от эллинских полисов экспансионистская политика римлян не ограничивалась выведением колоний, которые в перспективе должны были стать независимыми от метрополии. Рим начал широкую экспансию внутри Италии, присоединяя захваченные италийские земли на правах полузависимых союзников. Двухсотлетние непрерывные войны позволили и римлянам овладеть почти всей Италией, а кроме того, создать лучшую за всю древнюю историю армию, спаянную не полисным, а национальным сознанием.
   Именно такая армия с ее четкой организацией, огромными людскими резервами, сильным, политически устойчивым тылом, способна была завоевать мир. И римляне завоевали его, распространив влияние Запада от Испании до Персидского залива, и от Британии до истоков Нила.
   Но вобрав в себя чудовищный конгломерат разноязыких народов, римляне потеряли то, что сплачивало их - национальное чувство. Римское гражданство получили сначала италики, а затем и прочие народы. Римляне утратили столь хранимые прежде традиции предков и держава рассыпалась. Не уподобляясь карточному домику, разваливающемуся на многочисленные народы и народности, а рухнула под натиском варваров, прогнив от восточной роскоши.
   Дикие сердцем варвары пришли от восхода солнца. Но они не были детьми Востока, ибо их породили степи, лежащие вне пределов Ойкумены [Ойкумена обитаемый мир]. Они пришли под знаменами своих вождей, чьи умы не были отягчены сильной верой, но чьи сердца были наполнены стальной страстью наживы, пожаров и крови.
   Варвары должны были дать новую подпитку западной идее, но в ход истории вмешалась сила куда более грозная, чем Восток, хотя она и была порождена Востоком. Имя этой силе - христианство.
   ЭПИТОМА ПЕРВАЯ. КАМЕНЬ ПРОМЕТЕЯ
   Дерзко рвется изведать все,
   Не страшась и греха, род человеческий.
   Сын Иапета дерзостный,
   Злой обман совершив, людям огонь принес.
   После кражи огня с небес,
   Вслед чахотка и с ней новых болезней полк
   Вдруг на землю напал, и вот
   Смерти день роковой, прежде медлительный,
   Стал с тех пор ускорять свой шаг...
   Квинт Гораций Флакк,
   "Ода к кораблю Вергилия"
   Аргонавты уверяли, что стоны неслись именно с этой вершины. Они не могли ошибиться. Хотя могли солгать. Однако разузнать поточнее было не у кого. Хребты Кавказа дики и безлюдны. И безжизненны. Лишь изредка пробежит мохнатый паук или зеленобрюхая ящерка, а однажды мелькнул серый обруч рогатой гадюки, тут же исчезнувший под завалом из огромных каменных глыб.
   Напрягая могучие мышцы, Геракл карабкался вверх по крутому склону. Там, где это было необходимо, он помогал себе массивной дубиной, вырезанной из дубового ствола и обитой бронзовыми конусообразными шишками. Никто из смертных мужей не мог поднять это чудовищное оружие. Геракл орудовал им с непостижимой легкостью. Впрочем, в бою он обычно рассчитывал не на дубину, а на длинный меч, болтавшийся у левого бедра, или на лук, подаренный Аполлоном. Дубина была своего рода символом, неизменным атрибутом всех статуй и настенных изображений героя, так же, как и шкура немейского льва, заменявшая сразу и панцирь, и плащ.
   Геракл раскрутил дубину над головой и прыгнул вперед. Инерция массивного оружия помогла ему перебросить тело через очередную расселину. Спружинив ногами о влажную глину, он приземлился рядом с тихо журчащей струйкой родника. От воды, как и от скал, веяло холодом. Меж тем, солнце палило немилосердно. Герой приставил дубину к камню и опустился на колени. Он напился воды, после чего окунул курчавую голову в источник. Ледяной обруч перехватил дыхание и Геракл поспешно освободился из его тисков. Усталость как рукой сняло, герой почувствовал себя отдохнувшим и бодрым. Набрав воды в небольшой бурдючок из козлиной кожи, он продолжил свое восхождение наверх.
   Теперь уже оставалось немного. Скоро он достигнет подножия самого высокого пика, к каменной груди которого прикован великий бунтарь, осмелившийся восстать против воли Крониона. Любой бунт сам по себе абсурден, особенно если он обречен на провал. К чему ломать вековые устои, целесообразность которых доказало время? Если мускулы ломит от переизбытка сил, то сражайся с лернейской гидрой или отправляйся в поход на амазонок.
   Стоп! Геракл застыл на месте. Два родника, исчезающие в буковой роще, а меж ними ровная, будто отшлифованная скала. Судя по описаниям орла, именно сюда он прилетает каждый день, чтобы клевать печень бунтаря. Геракл окинул взором уходящую в облака скалу и озадаченно потер лоб. Никаких свидетельств того, что где-то здесь прикован человек. Ни зловеще гремящих цепей, ни вбитых в гранит бронзовых клиньев. Может быть, Ата вновь набросила на его глаза пелену безумия и он сбился с пути?
   - Ты пришел, куда следовало, Геракл.
   Герой медленно повернул голову. Перед ним стоял высокий, могучего телосложения человек. Крупная, красиво посаженная голова свидетельствовала о благородстве, глаза были бездонны и мудры. Так как за мгновение до этого на поляне никого не было, следовало предположить, что человек вышел из рощи.
   - Я ведь не ошибся? Ты Геракл?
   Не дожидаясь ответа, человек добавил:
   - Моя мойра [в ранней греческой мифологии судьба, получаемая человеком при рождении; позднее мойрами называли трех богинь, определяющих людскую судьбу: Лахесис ("дающая жребий"), Клото ("прядущая"), Атропос ("неотвратимая")] предсказала мне, что ты явишься именно сегодня перед закатом солнца. Я как раз приготовил сытный ужин.
   Человек замолчал, ожидая, какова будет реакция героя. Тот какое-то время пребывал в замешательстве, затем спросил:
   - А ты кто такой?
   - Я? - переспросил человек. - Прометей.
   Геракл в замешательстве открыл рот.
   - Но... Но ведь я должен освободить тебя.
   - Правильно. Вот сейчас отужинаешь, а потом освободишь. Иди за мной. Не бойся.
   Не бойся! Геракл хмыкнул и горделиво расправил плечи. Бояться? Ему? Совладавшему с самим Танатосом!
   - Ступай вперед! - велел герой и, на всякий случай, проверил, легко ли выходит из ножен меч.
   Идти пришлось совсем недолго. Вскоре Геракл с изумлением взирал на небольшой аккуратный домик, сооруженный из дикого камня и буковых бревен. По виду он напоминал жилище вполне обеспеченного земледельца, но никак не обиталище мученика.
   - Ты живешь здесь?
   - Да. А почему бы и нет?
   Геракл незаметно улыбнулся в бороду. Он все понял. Темный призрак, посланный Герой [Гера - верховная греческая богиня, жена Зевса], морочит ему голову, а настоящий Прометей, прикованный к скале, мучается неподалеку.
   - Ну хорошо, - изобразив широкую улыбку, сказал герой. - А где же еда?
   - Сейчас принесу. Трапезничать будем прямо здесь на поляне. Ночи в этих краях удивительно мягки, а небо восхитительно глубоко.
   Непостижимо! Геракл лишь сейчас обратил внимание на то, что его обнаженные руки и ноги перестали мерзнуть, словно и впрямь потеплело.
   Прометей тем временем сходил в дом и вернулся с корзиной, полной разной снеди. Здесь были и мягкий пшеничный хлеб, и свежий сыр, и зелень, и виноград, и бархатистые персики.
   - Мясо я жарил на духовитых миртовых ветках, - сообщил титан.
   Довершала это великолепие амфора, наполненная душистым вином.
   Геракл вознес горячую молитву прародителю Зевсу, ожидая, что наваждение в тот же миг исчезнет и он окажется на лысой, облизанной ветрами скале, а вместо мяса и вина будет мшистый лишайник. Но все осталось по-прежнему.
   - Не стесняйся, - сказал Прометей. Он сел прямо на землю и первым подал пример, вцепившись зубами в хорошо прожаренную баранью лопатку.
   Геракл смотрел и ждал, что будет дальше. Но ни лопатка, ни Прометей не исчезали. Точнее, лопатка исчезала, но постепенно и в желудке Прометея. Тогда герой нерешительно взял кусок мяса.
   Баранина была вполне реальной. Можно обмануть глаза - это во власти Геры, - но нельзя обмануть желудок. Геракл отбросил сомнения и, чавкая, стремительно поглощал снедь. Он был порядком голоден. Хозяин ел с не меньшим аппетитом.
   Доев последний кусок мяса, Геракл откинулся на спину и хлопнул себя по животу. Тот ответил глухим бульканьем.
   - Здорово, - сообщил герой. Орудуя мечом, словно столовым ножиком, он счистил веточку и поковырялся ею в зубах. - Так говоришь - Прометей?
   - Точно! - сверкая веселыми искорками в глазах, подтвердил титан.
   Геракл хмыкнул и сплюнул на траву подальше от себя.
   - Но все в один голос уверяли, что ты прикован к скале, а орел лично сказал мне, что он ежедневно клюет твою печень.
   - Если все так говорят, значит это кому-то нужно. - Прометей усмехнулся и добавил:
   - Путь от Эллады до Кавказа отнимет у орла не менее десяти дней. Это при условии, что он будет махать крыльями день и ночь. Как же он может быть ежедневно и здесь, и на Олимпе?
   Геракл почесал голову.
   - Я как-то об этом не подумал. Так выходит, тебя не приковали?
   - Ты удивительно догадлив! - съязвил Прометей. - Меня не так-то легко приковать. Я сам кого хочешь прикую.
   - Но-но! - воскликнул Прометей, угрожающе поднимая руку. - Ты не заносись перед Зевсом! Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку!
   Прометей остался глух к этому замечанию. Он поднял глаза вверх, любуясь красками умирающего дня, а затем внезапно спросил:
   - Ты помнишь фреску в белой зале? Ту, что написана Артоиклом по слоновой кости.
   Гераклу было неведомо имя Артоикла, но изображение он помнил.
   - Лев, задирающий быка?
   - Да.
   Геракл кивнул.
   - Так вот, лев на этой фреске - это я. Артоикл сотворил свой шедевр, когда не все еще было ясно. Он полагал, что победа будет на моей стороне. За это он позднее поплатился жизнью.
   - Почему же Зевс не уничтожит эту мазню? - пробормотал Геракл.
   - Ну, во-первых, он хочет показать, что умеет ценить прекрасное. Да и чем может быть опасна картина, сюжет которой мало кому понятен. А кто и знает о нем, для того эта фреска служит постоянным напоминанием, что не стоит заноситься слишком высоко.
   Геракл хотел что-то сказать, но в последний момент передумал и лишь покачал головой. Из-за камня, лежащего неподалеку, высунулась рогатая голова змеи. Прометей бросил ей крохотный кусочек сыра. Гадюка испуганно зашипела и скрылась в своей норе.
   - Не понимает, - прошептал Геракл. - Не понимает добра. И не ждет. Титан повернул голову к Гераклу. - Ты держишь путь с востока?
   - Да.
   - Как поживает брат мой Атлант? Все так же держит камень?
   - О каком камне ты говоришь?
   - О том, что взвалили ему на спину боги, внушив, что это небесный свод.
   - Но это и есть свод! - воскликнул герой. - Я собственными глазами видел!
   - И своими руками держал.
   - Да.
   - Тогда подними вон ту скалу, - предложил Прометей, указывая на обломок гранита высотой в рост человека.
   Геракл замялся.
   - Вот видишь, ты не можешь поднять его, - удовлетворенно констатировал Прометей. - А свод земной равен мириад раз мириаду мириадов таких скал. Никто - ни бог, ни человек - не в состоянии удержать его.
   - Кто же его тогда держит?
   - Никто. Он держится сам. Как лежат эти скалы, как плещутся волны, как рождается весной трава. Таков порядок жизни, установленный временем. Прометей вздохнул, лицо его стало задумчивым. - Боги назначили сыновьям Иапета [Иапет - в греческой мифологии один из титанов, отец Атланта, Менетия, Прометея и Эпиметея] страшную кару. Менетий заточен в Тартаре. Я в изгнании. Лишь недоумок Эпиметей благоденствует в тиши дубовой рощи и полон счастья оттого, что время от времени получает приглашение явиться на Олимп, где боги смеются над ним. Но самая горькая участь выпала Атланту, который держит на плечах камень, сгибаясь более не под его тяжестью, а под грузом ответственности. Ведь боги заставили его поверить, что от него зависит быть или не быть этому миру. Какая великолепная казнь - взвалить на плечи поверженного невыносимую тяжесть, внушив ему, что он не вправе распрямиться ни на секунду. Раб, чувствующий свою ответственность - самый преданный раб. Раб, чувствующий свою причастность к великому - счастливый раб. Но лучше бы он был несчастен!
   - Ты ошибаешься, - не очень уверенно заявил Геракл. - Он и в самом деле держит свод. Я испытал неимоверную тяжесть, когда взвалил этот груз на свои плечи. Мои ноги ушли в землю по колено.
   Прометей махнул рукой.
   - Там влажная земля. - Титан перевернулся на живот и подпер подбородок огромным кулаком. - Мой бедный брат. Менетий был отчаянным безумцем. Ему все равно рано или поздно было суждено свернуть себе шею. Атлант же был совсем другой. Он был вдумчив и даже робок. У него было чистое сердце. Я как мог отговаривал его от намерения принять участие в этой битве. Я знал, что титаны обречены проиграть. Их век уже минул, а люди, поклонявшиеся им, умерли. Новые люди не хотели верить в суровых и грозных богов, порожденных мощью земли. Их куда больше устраивали ветреные кронионы, повадками и обличьем схожие с человеком. А кроме того, в руках олимпийцев была сила звезд - наследство Урана [Уран - в греческой мифологии божество неба; от брака с Геей произвел титанов, киклопов и гекатонхейров], тайно переданное Зевсу Геей [Гея - в греческой мифологии богиня животворящей земли]. Эта сила была в сто крат больше той, что располагали титаны. Я сказал Атланту, лишь ему одному, он был моим любимым братом, что они проиграют. Он ответил, что лучше сохранить честь, нежели приобрести благорасположение победителя. Он словно хотел обвинить меня в том, что я боюсь быть побежденным. Да, я никогда не скрывал того, что хочу быть победителем. Но я и не боялся потерпеть поражение. Я лишь не хотел проиграть столь нелепо.
   О, это было грандиозное побоище! Титаны сокрушали своих врагов дубинами и кидали в них огромные глыбы. Олимпийцы отбивали эти удары щитами силовых полей, созданных колдовскими чарами Зевса, и швыряли в Крона и его братьев огненные перуны. Титаны падали ниц, поверженные мощными ударами и тут же поднимались вновь. Ведь они были бессмертны. И я думаю, они б победили, если бы Зевс не призвал на помощь гекатонхейров [гекатонхейры (сторукие - греч.) - сторукие и пятидесятиглавые гиганты гиганты Бриарей, Гий и Котт]. Эти чудовищные порождения Геи оказались не по зубам Крону. Титаны признали свое поражение. Я предсказал исход этой битвы еще до того, как она началась.
   - М-да, - неопределенно хмыкнул Геракл, не раз слышавший эту историю, но в несколько ином изложении.
   Прометей вздохнул и философски заметил:
   - И слава Орфейской горы [Орфейская гора - место обитания титанов] закатилась, и воссиял Олимп.
   - Но почему пострадал ты? - притворяясь незнающим, спросил Геракл, рассеянно поигрывая золотоострой стрелой.
   - Я могу предсказывать будущее. Все началось именно с этого.
   - Но и Аполлон, и некоторые другие боги обладают даром прорицания!
   - Их дар не столь совершенен, как мой. Они могут предсказывать судьбу людей, я же знаю судьбу богов. И судьбу всего мира. Зевсу было известно это и потому я был для него опаснее всех титанов и гигантов вместе взятых. Он пытался приручить меня, обещая сделать своим первым помощником. Но зачем быть первым помощником, когда можно стать просто первым. Я отказал ему в просьбе раскрыть его будущее. Он не решился поначалу расправиться со мной, так как все еще рассчитывал, что я изъявлю покорность. А кроме того, на моей стороне были многие боги. Меня поддерживали Океан, Аид, Аполлон, Гефест. Меня поддерживала мать-земля Гея, рассердившаяся на Зевса за жестокую расправу над титанами.
   Смешно! - Прометей расхохотался. - Зевс подозревал, что опасность подстерегает его с рождением могущественного сына. Одно время он даже был готов, подобно Крону, глотать своих чад. Но олимпиец явно переоценил свои возможности. Его семя не могло дать столь богатые всходы, как семя прародителя Урана. Опасность грозила ему с другой стороны.
   Люди, жившие в те времена на земле, были наивны и беспечны. Им были неведомы зависть и раздоры, их жизнь проходила в благостной уверенности, что судьба, дарованная им богами, прекрасна. И они поклонялись этим богам, а любая власть держится прежде всего на поклонении. Я не видел надобности устраивать тайные заговоры и не ставил целью овладеть олимпийским троном путем переворота, хотя у меня была такая возможность. Я лишь дал людям огонь.
   Они восприняли его как благо. Ведь ночами бывало холодно, а их зубы истерлись, пережевывая сырое мясо. А кроме того, огонь завораживал, он был частью высшего, недоступного прежде человеку. Ведь прежде он принадлежал бессмертным богам. А запретный плод так сладок! Первый, получивший этот огонь, долго смотрел на его прыгающие язычки и вдруг прозрел. Он потребовал плату со своего соседа, пришедшего приобщиться к теплу. С этого мгновения кончился Золотой век. Люди лишились былой беспечности и поняли, что мир несовершенен. И что незачем воздавать хвалу богам, создавшим столь несовершенный мир. Я победил, но, победив, я проиграл. Мои союзники-боги отшатнулись от меня, так как я вольно или невольно действовал во вред им. Отдав людям огонь, я поднимал их против богов. Приобрести союзников-людей я пока еще не успел, ибо они еще не оценили в достаточной мере мой дар. Огонь позволил им скинуть шкуру, но не раскрыл их души.
   И тогда Зевс напал на меня. Это была отчаянная схватка. И я был близок к тому, чтобы победить. Лев повалил быка и подбирался к его горлу, но в этот момент вмешались боги.
   Сообща они одолели меня и опутали цепями. Зевс намеревался бросить мятежного титана в Тартар под охрану гекатонхейров и тогда я напомнил ему, что знаю его судьбу. Он потребовал от меня раскрыть ее тайну. Я дал согласие, но поставил в качестве условия мое освобождение. Зевс наотрез отказался отпустить меня на волю. После долгих споров сошлись на том, что будет официально объявлено о страшном наказании, которое я якобы понес, а на самом деле я буду отправлен в почетную ссылку, где мне будут созданы вполне комфортабельные условия. Я выбрал местом ссылки Кавказ. И Гефест тут же отправился в эту рощу строить мне дом. Будучи верен данному мною обещанию, я раскрыл Зевсу тайну, которая его столь волновала. Суть этой тайны заключалась в том, что сын его от связи с дочерью Океана Метидой, который должен был вот-вот родиться, в будущем лишит своего отца власти. Прометей усмехнулся. - Надо было видеть, как взволновался Зевс! Он тут же проглотил утробу Метиды лишь для того, чтобы мучительно разрешиться от бремени Афиной. Что ж, по уму и властности эта женщина подобна мужу. Родись она богом, и трон Крониона зашатался б. Но по закону богиня не может претендовать на олимпийский престол, и Зевс спокойно восседает на Олимпе, а я веду бессуетную жизнь в этом уединенном уголке земли. Вот, собственно говоря, и вся моя история.