Страница:
- Вставай! Все кончено. Или, быть может, ты хочешь, чтобы тебя бросили в яму вместе с этими мертвецами?
Подобная перспектива пришлась не по душе Павсанию, и он поспешно поднялся. Впрочем толку от него все равно было мало. Едва увидев трупы, обезглавленные чудо-мечом, акрагантянин тут же закрыл глаза вновь. В итоге всю грязную работу пришлось делать Евриту и Эмпедоклу.
В укромном уголке леса была вырыта большая яма, ставшая последним пристанищем наемников и их чернобородого предводителя. Как только могила была засыпана землей, Еврит собрался уходить. Ему надо было успеть присоединиться к прочим спартиатам до того, как они отправятся в дворец Ферона. Перед тем как проститься, Эмпедокл передал ему письмо, а также новенький пурпурный хитон и роскошный, шитый золотыми нитками плащ.
- Немного не по росту, зато без следов крови. - Не слушая возражений, мудрец заставил спартиата переодеться, добавив:
- Вернешь, когда купишь себе новую одежду.
- Как же я верну? - спросил Еврит. - Ведь сразу после аудиенции у тирана мы возвратимся в Сиракузы.
- Попросишь любого горожанина передать хитон и плащ философу Эмпедоклу. Не сомневайся, все будет исполнено в точности. Чернь меня обожает.
Вместе с Павсанием он проводил Еврита до самых ворот. Когда они шли через лес, Эмпедокл нагнулся и указал рукой на едва приметную проволочку, в несколько рядов лежавшую на тропинке.
- Дз-зинь! - сказал он, подражая звону колокольчика, предупредившего о появлении незваных гостей. Не говоря ни слова, Еврит укоризненно покачал головой. Догадавшись, о чем тот подумал, философ усмехнулся. - Игра. Ведь жизнь ничто. Умирая, человек вновь воскресает в другом обличье и его муки продолжаются. И так тысячу поколений, пока душа не очистится и не будет допущена в царство светлых духом. Похоже на бред? - спросил он и сам ответил на свой вопрос:
- Так и есть. Но люди верят, потому что хотят жить. И умирать без страха. Как прекрасно умирать, зная, что через мгновение возродишься вновь.
У ворот они распрощались. Евриту предстояло быть участником переговоров с акрагантским тираном Фероном; переговоров, увы, неудачных. Эмпедоклу было назначено на этот день вызывать дождь. Стояла жара и нивы нуждались в поливе. Павсанию надлежало замывать кровавые пятна, покрывавшие пол и стены трапезной, и при этом размышлять о смысле жизни. Их пути разошлись. Быть может надолго, а скорей навсегда. Пока же они еще могли видеть друг друга.
Философ и его ученик смотрели вслед уходящему воину до тех пор, пока он не скрылся за изгибом улицы. Здесь Еврит обернулся и увидел две неподвижные фигуры, одна из которых, облаченная в пурпур, была словно с ног до головы покрыта запекшейся кровью, вторая была бела, подобно коже невинной девушки. Алое на белом... Кровь так эффектно и пугающе смотрится на снегу. Спартиат помахал рукой.
Он был благодарен Судьбе, сведшей его с этими людьми.
Странными людьми, интересными людьми, загадочными людьми; людьми, в чьей душе мудрость уживалась с жестокостью.
Он был благодарен Судьбе, даровавшей ему возможность жить именно в это время.
Странное время, интересное время, загадочное время; время, напоенное кровавыми ветрами и приходящим из неведомых глубин огнем познания.
Время, равное тысяче поколений.
Время жить.
Время...
Диалог по поводу похвального слова тирании,
так и не сказанного философом Эмпедоклом
[Фаларид (Фаларис) - тиран Акраганта, правивший в 6 в.
до н.э. Проводил активную экспансионистскую политику.
"Прославился" тем, что сжигал своих политических
противников в медном быке. Несмотря на жестокость,
деятельность Фаларида высоко оценивалась его
современниками, в том числе и Пифагором.]
Фаларид. Что означают слова, сказанные тобою, Эмпедокл, о готовности произнести похвальное слово тирании? Значит ли это, что ты наконец признал тиранию как единственно правильную форму правления?
Эмпедокл. Ни в коем случае. Тирания есть зло, избежать которое было бы благом для любого народа.
Фаларид. По-твоему, зло заключается в тирании или любой единоличной власти?
Эмпедокл. Любая власть безнравственна.
Фаларид. Из сказанного тобой я могу сделать вывод, что ты отрицаешь абсолютно любую власть.
Эмпедокл. В определенной мере - да. Любая власть несовершенна, ибо устанавливается человеком, который далек от совершенства.
Фаларид. А если власть установлена богом или богами? Подобная власть должна быть идеальной.
Эмпедокл. На это я имею три контраргумента. Первый - боги не должны вмешиваться в дела людей. По крайней мере благоразумные боги. Второй полагаю, ты согласишься со мной, отношения между самими богами далеки от идеальных. Тиран Зевс не может удержать в полной покорности своих рабов.
Фаларид. Власть Зевса наследственна и происходит из глубокой древности, потому я назвал бы Зевса базилевсом [базилевс - царь в архаичной Греции].
Эмпедокл. Считать базилевсом того, кто сверг собственного отца. О какой легитимности здесь может идти речь? Низвергать царственных отцов удел тиранов!
Фаларид. Ты заблуждаешься.
Эмпедокл. Вовсе нет. И третий - чтобы раз и навсегда покончить с этим спором по поводу развратников и лгунов с Олимпа, признаюсь, что склонен присоединиться к мнению Протагора [Протагор (480-410 до н.э.) - виднейший философ-софист, оказавший влияние на Перикла, Еврипида и Демокрита; за скептическое отношение к богам был изгнан из Афин], сказавшего: "О богах я не могу утверждать ни что они существуют, ни что их нет".
Фаларид. Выходит, ты считаешь, что боги не существуют на самом деле.
Эмпедокл. Вовсе нет. Но я считаю, что они выглядят иначе, чем полагает традиция. Я имел смелость как-то заметить по этому поводу:
Бог не имеет над телом ни головы человечьей,
Ни двух ветвящихся рук, вверх со спины устремленных,
Ни скорых колен, ни ступней, ни органов, шерстью покрытых,
Дух он священный и только, скрытый от нашего слова,
Пронзающий разумом быстрым космос от края до края.
Фаларид. Бог есть лишь мыслящий дух. Позволь не согласиться с тобой, Эмпедокл. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Так о чем мы говорили прежде?
Эмпедокл. Верно о тирании.
Фаларид. Я хвалил ее, ты ругал.
Эмпедокл. Нет, до этого еще не дошло.
Фаларид. Прекрасно, значит сладкое пиршество спора ожидает нас впереди. Но возвратимся к сказанному тобой. Ты отрицаешь любую власть. Значит ли это, что ты за анархию?
Эмпедокл. Нет. Анархия - тоже власть, власть безвластья. Много худшая, чем, скажем, тирания или демократия.
Фаларид. Так какую же власть предпочитаешь ты?
Эмпедокл. Аристократию духа.
Фаларид. Поясни, что ты имеешь в виду, говоря об аристократии духа?
Эмпедокл. Я признаю власть, которая основывается на воле людей, постигших тайны сущего, сильных духом и смелых сердцем.
Фаларид. Такие есть?
Эмпедокл. Должны быть.
Фаларид. Почему бы не предположить, что эти качества присущи тиранам?
Эмпедокл. Не буду спорить. По крайней мере многим из них. Но в этом случае прибавь сюда жестокость, подозрительность, коварство.
Фаларид. Человек не может быть выкрашен в один цвет и кому, как не тебе знать это.
Эмпедокл. И кому как не тебе, Фаларид.
Фаларид. Аристократ духа - есть сверхчеловек?
Эмпедокл. В какой-то мере. Но лучше сказать - нет. Первого определяет мудрость, второго - сила. Аристократ духа будет мудрым.
Фаларид. Тогда при нем должен состоять палач.
Эмпедокл. Об этом я не думал.
Фаларид. Положим, я и сам ничего не имею против такой власти, которую ты именуешь аристократией духа. Не хочу обижать тебя, Эмпедокл, но сдается мне, ты украл эту идею у Платона.
Эмпедокл. Не хочу огорчать тебя, Фаларид, но Платон еще не создал своего "Государства".
Фаларид. Как все перемешалось в этом мире. Словно опять наступили времена хаоса. Хорошо, я признаю твое первенство относительно этой идеи. Мне нравится придуманная тобою власть, но она не подходит для нашего мира. Она химерична. Она может существовать как великая утопия, но в реальном мире, мире людей ей нет места. Она основана на гармонии, которой нет там.
Где вечная злоба, убийство, стаи карающих духов,
Точащий силы недуг, тщета и ничтожество тленья...
[Эмпедокл, из поэмы "Очищения"].
Эмпедокл. Да, это так. Но человек должен думать о высшем.
Фаларид. Должен, не спорю. Но порой нужно спускаться на залитую кровью землю, где царят безвластие и хаос. Сильная власть - вот что нужно человеку!
Эмпедокл. Власть...
Фаларид. Власть. Можно ли считать лучшей власть аристократов по роду?
Эмпедокл. У нее есть определенные достоинства.
Фаларид. Например?
Эмпедокл. Аристократы учены и чтят традиции предков. Они богаты, их меньше других волнует нажива.
Фаларид. Далеко не бесспорно. Набив мешок серебром, тут же шьешь себе второй.
Эмпедокл. Действительно не бесспорно. Тогда авторитет славы предков.
Фаларид. Теперь скажу я. Передаваемые по наследству богатство и власть делают человека черствым и корыстолюбивым. Он думает лишь о том, как бы сохранить их. Он заботится о собственном благе, а не о благе граждан. Носить белоснежный хитон - не значит иметь чистую душу. Хотя я и не могу утверждать, что нет аристократов с высокими помыслами. Взять к примеру тебя, Эмпедокл. Но в основном это заевшаяся свора, защищающая лишь свои узкокорыстные интересы.
Эмпедокл. Каждый человек думает прежде всего о собственных интересах. Это осталось у него от зверя. Лишь сильные духом могут думать в первую очередь о благе других. Я не отношу аристократов по роду к их числу. Но что ты можешь сказать о демократии, давшей немало примеров мужества и самоотверженности.
Фаларид. То есть о власти народа, которую мы оба втайне презираем. Ты кривишь душой, Эмпедокл, говоря о достоинствах демократии. Но я буду терпелив и постараюсь, руководствуясь разумом, а не эмоциями, доказать тебе всю пагубность этой власти. То, что мы называем демосом или народом, легко превращается в охлос, что значит чернь. Пожалуй, трудно провести грань между чернью и народом. Чернь есть народ, а значит народ есть чернь. Это аксиоматично. Демократия же означает власть визжащего орущего стада, внезапно обретшего силу. Это неразумное сборище, готовое последовать за любым ловко бросающим слова демагогом или раздающим серебро богачом. Это мрачная стихия, где властвует охлос. Мы, эллины, извечно презирали темных варваров, но, устанавливая в своих городах демократию, мы уподобляемся этим неразумным дикарям, вверяя судьбу народа крикливым политиканам, готовым ради крохотной толики власти торговать честью, совестью, славой предков. Возьмем к примеру Афины. Ведь в мире нет демократии более совершенной, чем афинская. Но что есть афинская демократия. Отвечу сборище бесчестных крикунов, вершащих обманом присвоенную власть. Это эклессия, обрекающая на изгнание Алкивиада [Алкивиад (450-404 до н.э.) афинский государственный деятель и полководец; был обвинен в осквернении статуй Гермеса (герм) и бежал; позднее вернулся, но вскоре вновь вынужден был удалиться в изгнание; убит по приказу персидского сатрапа Фарнабаза], Протагора и Тимофея [Тимофей (4 в. до н.э.) - афинский политический деятель; умер в изгнании], это буле, выносящий смертный приговор героям Аргинузских островов [в 406 г. до н.э. возле Аргинузских островов афинский флот одержал победу над спартанским; из-за разыгравшейся бури афиняне не смогли предать земле тела погибших товарищей; по возвращению в Афины шесть из десяти стратегов, командовавших афинским флотом (остальные отказались вернуться) были обвинены в надругательстве над памятью павших и приговорены к смерти; против смертного приговора голосовал лишь Сократ] и великому стратегу Фокиону [Фокион (402-318 до н.э.) - афинский государственный деятель, 45 раз избиравшийся стратегом; был казнен по ложному обвинению], это свора казначеев, полетов, аподектов и логистов [казначеи, полеты, аподекты, логисты - афинские чиновники, распоряжавшиеся финансами], ворующая больше, чем сорок тиранов вместе взятые. Афиняне должны благодарить судьбу, что у внука Сикионского тирана Клисфена [Клисфен Сикионский (600-565 до н.э.) - тиран города Сикиона, дед известного афинского государственного деятеля Клисфена] хватило ума и мужества хоть немного обуздать демократию разумными ограничениями. Что бы стало с Афинами, если б горшечнику или золотарю было позволено занять должность архонта! Тогда я первый собрал бы армию и двинул ее на покорение охваченного хаосом демократии города. Демократия означает непрерывную борьбу за власть. Она дозволяет эту борьбу законодательно и тогда начинается свара, которую не унять никакими призывами к мудрости и благоразумию.
Эмпедокл. Да, власть слишком сладкая штука. Даже для мудрых.
Фаларид. Тебе нужны еще доказательства?
Эмпедокл. Еще? Я слышал от тебя лишь доводы, которые нельзя считать доказательствами.
Фаларид. Пусть будет так. Но и подобных доводов вполне достаточно, чтобы убедить в том, что демократию нельзя признать лучшей формой власти. На олигархии [олигархия - власть нескольких родов; Аристотель называл олигархию вырождением аристократии], полагаю, не будем особо задерживаться. Она пахнет дурнее, чем аристократия. И вот, наконец, мы подошли к предмету нашего спора. Тирания...
Эмпедокл. Кстати, это слово пишется с одной или двумя "н"?
Фаларид. Это не существенно.
Эмпедокл. Что же тогда следует считать существенным?
Фаларид. Не юродствуй. Облаченному в пурпурную тогу не приличествует примерять грязный плащ софиста [софист - представитель философского течения, отрицающего судить двояко; к наиболее известным софистам следует отнести Протагора, Горгия и Гиппия; Софисты оказали значительное влияние на почти все философские школы античности]. Итак, тирания. Мудрость, сила, благо - вот что есть тирания.
Эмпедокл. Коварство, жестокость, ложь, потакание черни - вот что такое тирания.
Фаларид. Да, тираны коварны. Они вынуждены быть коварными, так как имеют дело с подобными себе. Это лишь условие самосохранения. Выживает тот, кто перехитрит другого. Да, они лгут. Но кто не лжет в этом мире? Да, они жестоки. Но ведь в младенчестве они были похожи на прочих детей. Жестокими их сделала жизнь. Когда-то я был аристократом и подобно тебе презирал чернь. Но в тот день, когда граждане избрали меня властелином Акраганта, я вдруг понял, что это вовсе не чернь, а мои дети, мой народ. Ведь они доверили мне свои жизни. Ты просто ненавидишь людей, Эмпедокл!
Эмпедокл. Допустим. А за что мне любить их. Я не люблю никого, даже себя. И я не верю в сказки о мудрых правителях, ибо сам создаю их, эти сказки. Мудрый никогда не рвется к власти. Удел мудрого - отшельничество. Власть - удел глупца.
Фаларид. Тогда ты назвал глупцом Солона [Солон (640-560 до н.э.) афинский политический деятель, законодатель и поэт; эллины относили Солона к числу семи древних мудрецов].
Эмпедокл. Он не был тираном.
Фаларид. А Гераклит? [Гераклит (554-483 до н.э.) - эфесский философ и государственный деятель. Учение Гераклита содержит много диалектических и материалистических положений.]
Эмпедокл. Он отказался, как и я. Эфессянину ведома суетность жизни.
Фаларид. Мы признаем мудрецами семерых древних мужей и двое из них Периандр и Питтак - были тиранами.
Эмпедокл. Но пятеро не были.
Фаларид. Тиран это мудрый базилевс, возрождающий связь с природой, защищающий от врагов, заботящийся о слабых и убогих.
Эмпедокл. Убогим и слабым надлежит умереть.
Фаларид. Тогда обречено все человечество. Ведь кто-то всегда окажется сильнее, а значит НЕ КТО-ТО будет признан слабым и убогим.
Эмпедокл. Я презираю тиранов за то, что они ищут дешевой популярности у охлоса.
Фаларид. А разве не ищут ее сторонники демократии - риторы и демагоги? А разве не ищешь ее ты, объявляя себя магом, врачевателем и даже богом? Признайся, быть популярным приятно.
Эмпедокл. Приятно. Хотя порой и утомляет. Все же я прежде всего философ - человек, бегущий от суеты дабы познать суть вещей.
Фаларид. Однако можно быть не философом, но просто мудрым человеком. Разве не был мудрым Поликрат, приветив при своем дворе Анакреона [Анакреон (Анакреонт) - поэт-лирик 6-го века до н.э.; жил при дворах Поликрата Самосского и Гиппарха Афинского], Демокеда [Демокед - известный греческий врач], Пифагора... [Пифагор (540-500 гг. до н.э.) - великий греческий философ-идеалист, основатель пифагорейской школы.]
Эмпедокл. Потому-то Пифагор и бежал с Самоса в Кротон!
Фаларид. Ссорятся порой даже мудрые люди. Но посмотри как расцветают при таких правителях державы. Самое при Поликрате имеет самый сильный в мире флот. Мудрый правитель обустроил гавань, соорудил водопровод и прекрасный храм Геры. Тиран Периандр превратил Коринф в величайший город Эллады, накормил бедных, развил ремесла и торговлю, учредил Истмийские игры.
Эмпедокл. Ты говоришь так, будто они сделали это собственными руками.
Фаларид. Нет, но до них этого не сделал никто.
Эмпедокл. Значит еще не настало время. Кто знает, какого могущества достигли б к примеру Афины, не правь в них Писистрат и его преемники. Быть может, Афины владычествовали б сейчас над миром.
Фаларид. Опасно строить эфемерные замки, которых нет, не могло быть и никогда не будет в реальности.
Эмпедокл. Тирании существовали тогда, когда в них была необходимость. Если тирания пала, значит так желает Судьба. Нельзя вставать наперекор Судьбе.
Фаларид. Ты веришь в неотвратимость Судьбы?
Эмпедокл. Да. И еще я верю в то, что человек может изменить свою судьбу, но это должен быть очень сильный человек.
Фаларид. Чистой воды эклектика.
Эмпедокл. Мир эклектичен. Но поговорим о дурных сторонах тирании. В связи с этим я хочу напомнить тебе имена Килона [Килон - афинский аристократ, предпринявший неудачную попытку установить тиранию (632 г. до н.э.) - так называемая Килонова смута], Гиппия [Гиппий - афинский тиран в 528-519 гг. до н.э.] и твое собственное.
Фаларид. И в чем же мы все провинились?
Эмпедокл. Килонова смута унесла множество жизней. Вот итог непомерного честолюбия!
Фаларид. Она унесла жизни сторонников Килона, убитых Алкмеонидами.
Эмпедокл. Гиппий пролил кровь своих сограждан.
Фаларид. После того, как Гармодий и Аристигон пролили кровь его брата Гиппарха.
Эмпедокл. А что ты скажешь насчет медного быка, пришедшего в Акрагант?
Фаларид. Лучше один зажаренный заживо бунтовщик, чем море крови от междоусобных раздоров. Сам Пифагор одобрил это.
Эмпедокл. Разве человек имеет право осуждать на смерть, опираясь лишь на собственное мнение?
Фаларид. А разве мать спрашивает у новорожденного его согласие, отправляя в наш жестокий мир? И кому тогда дано право решать? Избранному народом? Судьбе? Богам? И будет ли это решение единственно верным? Ты отказываешься от этого бремени, считая человеческий мир недостойным твоей мудрости. Так предоставь его людям, которые согласны вершить суд и держать ответ за содеянное, пусть даже расплатой будет жизнь.
Эмпедокл. Так может предоставить это право всему народу?
Фаларид. Чтоб он вновь осудил на смерть Сократа?! Когда судят все, кару за неверное решение не несет никто. Пусть лучше решает один и если он ошибется, то, по крайней мере, будет с кого спросить. И тогда его ждут заостренный кол и проклятье истории. Пусть будет так хотя бы до тех пор, пока не придет твой аристократ духа.
Эмпедокл. В твоих словах есть резон, Фаларид.
Фаларид. Я знал, что ты не сможешь не согласиться со мной, ведь хотя сердцем ты против тирании, умом ты за нее.
Эмпедокл. Я благодарен тебе, тиран, что ты нашел время посетить философа. Наш разговор доставил мне удовольствие.
Фаларид. Он был не менее приятен и мне. Если верить твоему учению, Эмпедокл, ты претерпел не одно жизненное превращение, и именно это делает тебя мудрым. Скажи мне, кем ты был в своей прошлой жизни.
Эмпедокл. Тобой, Фаларид. Это была славная жизнь!
ЭПИТОМА ВОСЬМАЯ. МАСТЕР
Сам Дедал, говорят, из Миносова царства бежавший,
Крыльям вверивший жизнь и дерзнувший в небо подняться,
Путь небывалый держа к студеным звездам медведиц...
Вергилий, "Энеида" 6, 14-16
Минос был уверен, что пух и перья требуются мастеру, чтобы создать невиданный легко-воздушный плащ, в который облачится царь во время великих празднеств. Так заверил его Дедал, а владыка Крита знал, что Мастер не бросается словами. День за днем лучники несли убитых соколов и кречетов, чьи крылья невесомы в полете. Дедал ощипывал их перья, а тушки бросал рычащим у входа собакам. Псы должны полюбить его, это пригодится, когда все приготовления будут закончены. И будет темная ночь.
Тщательно промыв перышки от грязи и крови - ведь даже мельчайшая пыль, забившаяся между ресничками, сделает перо непригодным для его затеи, - Мастер сушил их над пламенем свечи, затем обмазывал края прозрачным клеем, сваренным из воска и известных лишь Дедалу трав, и прилаживал к тонким прутьям каркаса. Сколько дней он потратил, чтобы составить этот каркас из сердцевины тика! Каждое ребрышко его было вдвое тоньше пальца, а по крепости не уступало медному пруту. Эти палочки выдержат силу мускулов и порывы ветра, когда он вознесется к самому солнцу. Солнцу... Но на это уйдет не день и не два.
Дедал обмакнул очередное перо в клей и приладил его к деревянной поверхности. Еще немного и крыло будет закончено. И останется сделать всего одно. Ведь два уже стоят в углу, ожидая своего часа. Стараясь не потревожить еще не до конца приставшие и дрожащие при малейшем дуновении воздуха перья Дедал тихо выдохнул и бережно отставил недоделанное творение в сторону. Судя по тусклому свету, сочащемуся из зарешеченного отверстия окна, близок вечер, а значит скоро принесут ужин. Соглядатаям Миноса совсем не нужно знать, чем на самом деле занят Мастер.
- Икар! - окликнул он сына.
Ответа не было. С тех пор, как Минос заточил их в темницу, Икар стал задумчив.
- Икар! - крикнул отец погромче.
- Да, отец? - послышался после краткой паузы голос Икара.
- О чем ты думаешь?
- Да так...
- Иди ко мне, сынок.
Икар вышел из темноты, где стояло его ложе.
- Присядь.
Юноша послушно устроился рядом. Отец с любовью рассматривал его прекрасное, чуть тронутое грустью, молодое лицо, обрамленное каштановыми кудрями.
- Так о чем же ты все-таки думаешь?
Икар застенчиво улыбнулся.
- О том, как обрести свободу.
- Не забивай себе голову, сынок. Твой отец позаботится об этом. Скоро мы поднимемся в воздух и улетим с проклятого острова.
- Поднимемся в воздух? - удивленно спросил Икар. - Но я думаю точно о том же.
- В нашем деле мало думать, сынок, нужно уметь делать.
- Ты прав, отец, - ответил Икар и задумался. Дедал с интересом рассматривал сына. Прежде Икара интересовали лишь детские забавы да хитроумные игрушки, что изготавливал для него отец. Икар не был рожден Мастером. Ему было чуждо тщеславие творца, сладкая дрожь ваятеля, высекающего резцом непревзойденную в веках статую, торжество художника, сумевшего вдохнуть жизнь в изображение на фреске, снисходительная улыбка Мастера, познавшего живую суть неживой материи. Руки и голову ему заменяло сердце - сильное, доброе и возвышенное. Столь сильное, какое бывает у немногих людей.
- Когда придумаешь, скажешь, - улыбнулся Дедал, но сын не ответил.
Загремели засовы, и дверь в темницу отворилась. На фоне заходящего солнца появились закованный в медь воин и слуга, в руках которого был поднос с ужином. Кормили их очень неплохо - с царской кухни. Хотя Минос и был разгневан на Дедала, но он вовсе не хотел уморить Мастера голодом. Сегодня было жаркое из барашка, отличное вино и сколько угодно пшеничного хлеба и фруктов. Дедал подергал красноватым носом, с наслаждением старого гурмана вдыхая ароматный запах мяса.
- Мне нужны свечи! - не допускающим возражения тоном бросил он стражнику. Тот молча поклонился и запер дверь. Дедал знал, что утром свечи будут принесены. Минос ни в чем не отказывал Мастеру, хотя и сердился на него. Сердится... Не стоило, конечно, помогать этому афинянину, сыну города, некогда изгнавшего его, но уж больно ловко сыграла на его самолюбии лукавая Ариадна, заявив во время пира, что Мастер построил столь запутанный лабиринт, что, верно, и сам не сможет найти из него выход.
- Муравей всегда найдет путь в свой муравейник! - немедленно возразил Дедал.
Минос хохотал.
- Признайся честно, моя дочь ловко поддела тебя!
Дедал вежливо улыбнулся, а ночью, когда привезенных из Афин пленников вели в подземелья Минотавра, он незаметно сунул самому сильному из них клубок ниток.
Тот все понял. Он убил Минотавра и бежал, прихватив с собой Ариадну. Как выяснилось позже, девчонка заочно влюбилась в героя-иноземца, слава которого долетела до Крита, и ловко подстроила так, чтобы помочь ему руками Дедала. Царь был вне себя от ярости, узнав, что Мастер причастен к этой истории. Он приказал бросить Дедала в темницу, пригрозив, что тот останется здесь до тех пор, пока не изобретет что-нибудь стоящее. Он так и сказал: что-нибудь стоящее.
Дедал очень не любил, когда ему угрожали. Эти ограниченные людишки не отдавали себе отчет, что угрожают творцу, равному в своем искусстве самому Гефесту, а то и превосходящему его. Разве не Дедал изваял статуи, которые двигались?! Разве не он изобрел топор и бурав?! Разве не его руками изготовлено одно из чудес света - гигантский лабиринт?! Дедал яростно проткнул ножом обглоданную баранью лопатку, вызвав удивленный взгляд сына.
Подобная перспектива пришлась не по душе Павсанию, и он поспешно поднялся. Впрочем толку от него все равно было мало. Едва увидев трупы, обезглавленные чудо-мечом, акрагантянин тут же закрыл глаза вновь. В итоге всю грязную работу пришлось делать Евриту и Эмпедоклу.
В укромном уголке леса была вырыта большая яма, ставшая последним пристанищем наемников и их чернобородого предводителя. Как только могила была засыпана землей, Еврит собрался уходить. Ему надо было успеть присоединиться к прочим спартиатам до того, как они отправятся в дворец Ферона. Перед тем как проститься, Эмпедокл передал ему письмо, а также новенький пурпурный хитон и роскошный, шитый золотыми нитками плащ.
- Немного не по росту, зато без следов крови. - Не слушая возражений, мудрец заставил спартиата переодеться, добавив:
- Вернешь, когда купишь себе новую одежду.
- Как же я верну? - спросил Еврит. - Ведь сразу после аудиенции у тирана мы возвратимся в Сиракузы.
- Попросишь любого горожанина передать хитон и плащ философу Эмпедоклу. Не сомневайся, все будет исполнено в точности. Чернь меня обожает.
Вместе с Павсанием он проводил Еврита до самых ворот. Когда они шли через лес, Эмпедокл нагнулся и указал рукой на едва приметную проволочку, в несколько рядов лежавшую на тропинке.
- Дз-зинь! - сказал он, подражая звону колокольчика, предупредившего о появлении незваных гостей. Не говоря ни слова, Еврит укоризненно покачал головой. Догадавшись, о чем тот подумал, философ усмехнулся. - Игра. Ведь жизнь ничто. Умирая, человек вновь воскресает в другом обличье и его муки продолжаются. И так тысячу поколений, пока душа не очистится и не будет допущена в царство светлых духом. Похоже на бред? - спросил он и сам ответил на свой вопрос:
- Так и есть. Но люди верят, потому что хотят жить. И умирать без страха. Как прекрасно умирать, зная, что через мгновение возродишься вновь.
У ворот они распрощались. Евриту предстояло быть участником переговоров с акрагантским тираном Фероном; переговоров, увы, неудачных. Эмпедоклу было назначено на этот день вызывать дождь. Стояла жара и нивы нуждались в поливе. Павсанию надлежало замывать кровавые пятна, покрывавшие пол и стены трапезной, и при этом размышлять о смысле жизни. Их пути разошлись. Быть может надолго, а скорей навсегда. Пока же они еще могли видеть друг друга.
Философ и его ученик смотрели вслед уходящему воину до тех пор, пока он не скрылся за изгибом улицы. Здесь Еврит обернулся и увидел две неподвижные фигуры, одна из которых, облаченная в пурпур, была словно с ног до головы покрыта запекшейся кровью, вторая была бела, подобно коже невинной девушки. Алое на белом... Кровь так эффектно и пугающе смотрится на снегу. Спартиат помахал рукой.
Он был благодарен Судьбе, сведшей его с этими людьми.
Странными людьми, интересными людьми, загадочными людьми; людьми, в чьей душе мудрость уживалась с жестокостью.
Он был благодарен Судьбе, даровавшей ему возможность жить именно в это время.
Странное время, интересное время, загадочное время; время, напоенное кровавыми ветрами и приходящим из неведомых глубин огнем познания.
Время, равное тысяче поколений.
Время жить.
Время...
Диалог по поводу похвального слова тирании,
так и не сказанного философом Эмпедоклом
[Фаларид (Фаларис) - тиран Акраганта, правивший в 6 в.
до н.э. Проводил активную экспансионистскую политику.
"Прославился" тем, что сжигал своих политических
противников в медном быке. Несмотря на жестокость,
деятельность Фаларида высоко оценивалась его
современниками, в том числе и Пифагором.]
Фаларид. Что означают слова, сказанные тобою, Эмпедокл, о готовности произнести похвальное слово тирании? Значит ли это, что ты наконец признал тиранию как единственно правильную форму правления?
Эмпедокл. Ни в коем случае. Тирания есть зло, избежать которое было бы благом для любого народа.
Фаларид. По-твоему, зло заключается в тирании или любой единоличной власти?
Эмпедокл. Любая власть безнравственна.
Фаларид. Из сказанного тобой я могу сделать вывод, что ты отрицаешь абсолютно любую власть.
Эмпедокл. В определенной мере - да. Любая власть несовершенна, ибо устанавливается человеком, который далек от совершенства.
Фаларид. А если власть установлена богом или богами? Подобная власть должна быть идеальной.
Эмпедокл. На это я имею три контраргумента. Первый - боги не должны вмешиваться в дела людей. По крайней мере благоразумные боги. Второй полагаю, ты согласишься со мной, отношения между самими богами далеки от идеальных. Тиран Зевс не может удержать в полной покорности своих рабов.
Фаларид. Власть Зевса наследственна и происходит из глубокой древности, потому я назвал бы Зевса базилевсом [базилевс - царь в архаичной Греции].
Эмпедокл. Считать базилевсом того, кто сверг собственного отца. О какой легитимности здесь может идти речь? Низвергать царственных отцов удел тиранов!
Фаларид. Ты заблуждаешься.
Эмпедокл. Вовсе нет. И третий - чтобы раз и навсегда покончить с этим спором по поводу развратников и лгунов с Олимпа, признаюсь, что склонен присоединиться к мнению Протагора [Протагор (480-410 до н.э.) - виднейший философ-софист, оказавший влияние на Перикла, Еврипида и Демокрита; за скептическое отношение к богам был изгнан из Афин], сказавшего: "О богах я не могу утверждать ни что они существуют, ни что их нет".
Фаларид. Выходит, ты считаешь, что боги не существуют на самом деле.
Эмпедокл. Вовсе нет. Но я считаю, что они выглядят иначе, чем полагает традиция. Я имел смелость как-то заметить по этому поводу:
Бог не имеет над телом ни головы человечьей,
Ни двух ветвящихся рук, вверх со спины устремленных,
Ни скорых колен, ни ступней, ни органов, шерстью покрытых,
Дух он священный и только, скрытый от нашего слова,
Пронзающий разумом быстрым космос от края до края.
Фаларид. Бог есть лишь мыслящий дух. Позволь не согласиться с тобой, Эмпедокл. Впрочем, вернемся к нашим баранам. Так о чем мы говорили прежде?
Эмпедокл. Верно о тирании.
Фаларид. Я хвалил ее, ты ругал.
Эмпедокл. Нет, до этого еще не дошло.
Фаларид. Прекрасно, значит сладкое пиршество спора ожидает нас впереди. Но возвратимся к сказанному тобой. Ты отрицаешь любую власть. Значит ли это, что ты за анархию?
Эмпедокл. Нет. Анархия - тоже власть, власть безвластья. Много худшая, чем, скажем, тирания или демократия.
Фаларид. Так какую же власть предпочитаешь ты?
Эмпедокл. Аристократию духа.
Фаларид. Поясни, что ты имеешь в виду, говоря об аристократии духа?
Эмпедокл. Я признаю власть, которая основывается на воле людей, постигших тайны сущего, сильных духом и смелых сердцем.
Фаларид. Такие есть?
Эмпедокл. Должны быть.
Фаларид. Почему бы не предположить, что эти качества присущи тиранам?
Эмпедокл. Не буду спорить. По крайней мере многим из них. Но в этом случае прибавь сюда жестокость, подозрительность, коварство.
Фаларид. Человек не может быть выкрашен в один цвет и кому, как не тебе знать это.
Эмпедокл. И кому как не тебе, Фаларид.
Фаларид. Аристократ духа - есть сверхчеловек?
Эмпедокл. В какой-то мере. Но лучше сказать - нет. Первого определяет мудрость, второго - сила. Аристократ духа будет мудрым.
Фаларид. Тогда при нем должен состоять палач.
Эмпедокл. Об этом я не думал.
Фаларид. Положим, я и сам ничего не имею против такой власти, которую ты именуешь аристократией духа. Не хочу обижать тебя, Эмпедокл, но сдается мне, ты украл эту идею у Платона.
Эмпедокл. Не хочу огорчать тебя, Фаларид, но Платон еще не создал своего "Государства".
Фаларид. Как все перемешалось в этом мире. Словно опять наступили времена хаоса. Хорошо, я признаю твое первенство относительно этой идеи. Мне нравится придуманная тобою власть, но она не подходит для нашего мира. Она химерична. Она может существовать как великая утопия, но в реальном мире, мире людей ей нет места. Она основана на гармонии, которой нет там.
Где вечная злоба, убийство, стаи карающих духов,
Точащий силы недуг, тщета и ничтожество тленья...
[Эмпедокл, из поэмы "Очищения"].
Эмпедокл. Да, это так. Но человек должен думать о высшем.
Фаларид. Должен, не спорю. Но порой нужно спускаться на залитую кровью землю, где царят безвластие и хаос. Сильная власть - вот что нужно человеку!
Эмпедокл. Власть...
Фаларид. Власть. Можно ли считать лучшей власть аристократов по роду?
Эмпедокл. У нее есть определенные достоинства.
Фаларид. Например?
Эмпедокл. Аристократы учены и чтят традиции предков. Они богаты, их меньше других волнует нажива.
Фаларид. Далеко не бесспорно. Набив мешок серебром, тут же шьешь себе второй.
Эмпедокл. Действительно не бесспорно. Тогда авторитет славы предков.
Фаларид. Теперь скажу я. Передаваемые по наследству богатство и власть делают человека черствым и корыстолюбивым. Он думает лишь о том, как бы сохранить их. Он заботится о собственном благе, а не о благе граждан. Носить белоснежный хитон - не значит иметь чистую душу. Хотя я и не могу утверждать, что нет аристократов с высокими помыслами. Взять к примеру тебя, Эмпедокл. Но в основном это заевшаяся свора, защищающая лишь свои узкокорыстные интересы.
Эмпедокл. Каждый человек думает прежде всего о собственных интересах. Это осталось у него от зверя. Лишь сильные духом могут думать в первую очередь о благе других. Я не отношу аристократов по роду к их числу. Но что ты можешь сказать о демократии, давшей немало примеров мужества и самоотверженности.
Фаларид. То есть о власти народа, которую мы оба втайне презираем. Ты кривишь душой, Эмпедокл, говоря о достоинствах демократии. Но я буду терпелив и постараюсь, руководствуясь разумом, а не эмоциями, доказать тебе всю пагубность этой власти. То, что мы называем демосом или народом, легко превращается в охлос, что значит чернь. Пожалуй, трудно провести грань между чернью и народом. Чернь есть народ, а значит народ есть чернь. Это аксиоматично. Демократия же означает власть визжащего орущего стада, внезапно обретшего силу. Это неразумное сборище, готовое последовать за любым ловко бросающим слова демагогом или раздающим серебро богачом. Это мрачная стихия, где властвует охлос. Мы, эллины, извечно презирали темных варваров, но, устанавливая в своих городах демократию, мы уподобляемся этим неразумным дикарям, вверяя судьбу народа крикливым политиканам, готовым ради крохотной толики власти торговать честью, совестью, славой предков. Возьмем к примеру Афины. Ведь в мире нет демократии более совершенной, чем афинская. Но что есть афинская демократия. Отвечу сборище бесчестных крикунов, вершащих обманом присвоенную власть. Это эклессия, обрекающая на изгнание Алкивиада [Алкивиад (450-404 до н.э.) афинский государственный деятель и полководец; был обвинен в осквернении статуй Гермеса (герм) и бежал; позднее вернулся, но вскоре вновь вынужден был удалиться в изгнание; убит по приказу персидского сатрапа Фарнабаза], Протагора и Тимофея [Тимофей (4 в. до н.э.) - афинский политический деятель; умер в изгнании], это буле, выносящий смертный приговор героям Аргинузских островов [в 406 г. до н.э. возле Аргинузских островов афинский флот одержал победу над спартанским; из-за разыгравшейся бури афиняне не смогли предать земле тела погибших товарищей; по возвращению в Афины шесть из десяти стратегов, командовавших афинским флотом (остальные отказались вернуться) были обвинены в надругательстве над памятью павших и приговорены к смерти; против смертного приговора голосовал лишь Сократ] и великому стратегу Фокиону [Фокион (402-318 до н.э.) - афинский государственный деятель, 45 раз избиравшийся стратегом; был казнен по ложному обвинению], это свора казначеев, полетов, аподектов и логистов [казначеи, полеты, аподекты, логисты - афинские чиновники, распоряжавшиеся финансами], ворующая больше, чем сорок тиранов вместе взятые. Афиняне должны благодарить судьбу, что у внука Сикионского тирана Клисфена [Клисфен Сикионский (600-565 до н.э.) - тиран города Сикиона, дед известного афинского государственного деятеля Клисфена] хватило ума и мужества хоть немного обуздать демократию разумными ограничениями. Что бы стало с Афинами, если б горшечнику или золотарю было позволено занять должность архонта! Тогда я первый собрал бы армию и двинул ее на покорение охваченного хаосом демократии города. Демократия означает непрерывную борьбу за власть. Она дозволяет эту борьбу законодательно и тогда начинается свара, которую не унять никакими призывами к мудрости и благоразумию.
Эмпедокл. Да, власть слишком сладкая штука. Даже для мудрых.
Фаларид. Тебе нужны еще доказательства?
Эмпедокл. Еще? Я слышал от тебя лишь доводы, которые нельзя считать доказательствами.
Фаларид. Пусть будет так. Но и подобных доводов вполне достаточно, чтобы убедить в том, что демократию нельзя признать лучшей формой власти. На олигархии [олигархия - власть нескольких родов; Аристотель называл олигархию вырождением аристократии], полагаю, не будем особо задерживаться. Она пахнет дурнее, чем аристократия. И вот, наконец, мы подошли к предмету нашего спора. Тирания...
Эмпедокл. Кстати, это слово пишется с одной или двумя "н"?
Фаларид. Это не существенно.
Эмпедокл. Что же тогда следует считать существенным?
Фаларид. Не юродствуй. Облаченному в пурпурную тогу не приличествует примерять грязный плащ софиста [софист - представитель философского течения, отрицающего судить двояко; к наиболее известным софистам следует отнести Протагора, Горгия и Гиппия; Софисты оказали значительное влияние на почти все философские школы античности]. Итак, тирания. Мудрость, сила, благо - вот что есть тирания.
Эмпедокл. Коварство, жестокость, ложь, потакание черни - вот что такое тирания.
Фаларид. Да, тираны коварны. Они вынуждены быть коварными, так как имеют дело с подобными себе. Это лишь условие самосохранения. Выживает тот, кто перехитрит другого. Да, они лгут. Но кто не лжет в этом мире? Да, они жестоки. Но ведь в младенчестве они были похожи на прочих детей. Жестокими их сделала жизнь. Когда-то я был аристократом и подобно тебе презирал чернь. Но в тот день, когда граждане избрали меня властелином Акраганта, я вдруг понял, что это вовсе не чернь, а мои дети, мой народ. Ведь они доверили мне свои жизни. Ты просто ненавидишь людей, Эмпедокл!
Эмпедокл. Допустим. А за что мне любить их. Я не люблю никого, даже себя. И я не верю в сказки о мудрых правителях, ибо сам создаю их, эти сказки. Мудрый никогда не рвется к власти. Удел мудрого - отшельничество. Власть - удел глупца.
Фаларид. Тогда ты назвал глупцом Солона [Солон (640-560 до н.э.) афинский политический деятель, законодатель и поэт; эллины относили Солона к числу семи древних мудрецов].
Эмпедокл. Он не был тираном.
Фаларид. А Гераклит? [Гераклит (554-483 до н.э.) - эфесский философ и государственный деятель. Учение Гераклита содержит много диалектических и материалистических положений.]
Эмпедокл. Он отказался, как и я. Эфессянину ведома суетность жизни.
Фаларид. Мы признаем мудрецами семерых древних мужей и двое из них Периандр и Питтак - были тиранами.
Эмпедокл. Но пятеро не были.
Фаларид. Тиран это мудрый базилевс, возрождающий связь с природой, защищающий от врагов, заботящийся о слабых и убогих.
Эмпедокл. Убогим и слабым надлежит умереть.
Фаларид. Тогда обречено все человечество. Ведь кто-то всегда окажется сильнее, а значит НЕ КТО-ТО будет признан слабым и убогим.
Эмпедокл. Я презираю тиранов за то, что они ищут дешевой популярности у охлоса.
Фаларид. А разве не ищут ее сторонники демократии - риторы и демагоги? А разве не ищешь ее ты, объявляя себя магом, врачевателем и даже богом? Признайся, быть популярным приятно.
Эмпедокл. Приятно. Хотя порой и утомляет. Все же я прежде всего философ - человек, бегущий от суеты дабы познать суть вещей.
Фаларид. Однако можно быть не философом, но просто мудрым человеком. Разве не был мудрым Поликрат, приветив при своем дворе Анакреона [Анакреон (Анакреонт) - поэт-лирик 6-го века до н.э.; жил при дворах Поликрата Самосского и Гиппарха Афинского], Демокеда [Демокед - известный греческий врач], Пифагора... [Пифагор (540-500 гг. до н.э.) - великий греческий философ-идеалист, основатель пифагорейской школы.]
Эмпедокл. Потому-то Пифагор и бежал с Самоса в Кротон!
Фаларид. Ссорятся порой даже мудрые люди. Но посмотри как расцветают при таких правителях державы. Самое при Поликрате имеет самый сильный в мире флот. Мудрый правитель обустроил гавань, соорудил водопровод и прекрасный храм Геры. Тиран Периандр превратил Коринф в величайший город Эллады, накормил бедных, развил ремесла и торговлю, учредил Истмийские игры.
Эмпедокл. Ты говоришь так, будто они сделали это собственными руками.
Фаларид. Нет, но до них этого не сделал никто.
Эмпедокл. Значит еще не настало время. Кто знает, какого могущества достигли б к примеру Афины, не правь в них Писистрат и его преемники. Быть может, Афины владычествовали б сейчас над миром.
Фаларид. Опасно строить эфемерные замки, которых нет, не могло быть и никогда не будет в реальности.
Эмпедокл. Тирании существовали тогда, когда в них была необходимость. Если тирания пала, значит так желает Судьба. Нельзя вставать наперекор Судьбе.
Фаларид. Ты веришь в неотвратимость Судьбы?
Эмпедокл. Да. И еще я верю в то, что человек может изменить свою судьбу, но это должен быть очень сильный человек.
Фаларид. Чистой воды эклектика.
Эмпедокл. Мир эклектичен. Но поговорим о дурных сторонах тирании. В связи с этим я хочу напомнить тебе имена Килона [Килон - афинский аристократ, предпринявший неудачную попытку установить тиранию (632 г. до н.э.) - так называемая Килонова смута], Гиппия [Гиппий - афинский тиран в 528-519 гг. до н.э.] и твое собственное.
Фаларид. И в чем же мы все провинились?
Эмпедокл. Килонова смута унесла множество жизней. Вот итог непомерного честолюбия!
Фаларид. Она унесла жизни сторонников Килона, убитых Алкмеонидами.
Эмпедокл. Гиппий пролил кровь своих сограждан.
Фаларид. После того, как Гармодий и Аристигон пролили кровь его брата Гиппарха.
Эмпедокл. А что ты скажешь насчет медного быка, пришедшего в Акрагант?
Фаларид. Лучше один зажаренный заживо бунтовщик, чем море крови от междоусобных раздоров. Сам Пифагор одобрил это.
Эмпедокл. Разве человек имеет право осуждать на смерть, опираясь лишь на собственное мнение?
Фаларид. А разве мать спрашивает у новорожденного его согласие, отправляя в наш жестокий мир? И кому тогда дано право решать? Избранному народом? Судьбе? Богам? И будет ли это решение единственно верным? Ты отказываешься от этого бремени, считая человеческий мир недостойным твоей мудрости. Так предоставь его людям, которые согласны вершить суд и держать ответ за содеянное, пусть даже расплатой будет жизнь.
Эмпедокл. Так может предоставить это право всему народу?
Фаларид. Чтоб он вновь осудил на смерть Сократа?! Когда судят все, кару за неверное решение не несет никто. Пусть лучше решает один и если он ошибется, то, по крайней мере, будет с кого спросить. И тогда его ждут заостренный кол и проклятье истории. Пусть будет так хотя бы до тех пор, пока не придет твой аристократ духа.
Эмпедокл. В твоих словах есть резон, Фаларид.
Фаларид. Я знал, что ты не сможешь не согласиться со мной, ведь хотя сердцем ты против тирании, умом ты за нее.
Эмпедокл. Я благодарен тебе, тиран, что ты нашел время посетить философа. Наш разговор доставил мне удовольствие.
Фаларид. Он был не менее приятен и мне. Если верить твоему учению, Эмпедокл, ты претерпел не одно жизненное превращение, и именно это делает тебя мудрым. Скажи мне, кем ты был в своей прошлой жизни.
Эмпедокл. Тобой, Фаларид. Это была славная жизнь!
ЭПИТОМА ВОСЬМАЯ. МАСТЕР
Сам Дедал, говорят, из Миносова царства бежавший,
Крыльям вверивший жизнь и дерзнувший в небо подняться,
Путь небывалый держа к студеным звездам медведиц...
Вергилий, "Энеида" 6, 14-16
Минос был уверен, что пух и перья требуются мастеру, чтобы создать невиданный легко-воздушный плащ, в который облачится царь во время великих празднеств. Так заверил его Дедал, а владыка Крита знал, что Мастер не бросается словами. День за днем лучники несли убитых соколов и кречетов, чьи крылья невесомы в полете. Дедал ощипывал их перья, а тушки бросал рычащим у входа собакам. Псы должны полюбить его, это пригодится, когда все приготовления будут закончены. И будет темная ночь.
Тщательно промыв перышки от грязи и крови - ведь даже мельчайшая пыль, забившаяся между ресничками, сделает перо непригодным для его затеи, - Мастер сушил их над пламенем свечи, затем обмазывал края прозрачным клеем, сваренным из воска и известных лишь Дедалу трав, и прилаживал к тонким прутьям каркаса. Сколько дней он потратил, чтобы составить этот каркас из сердцевины тика! Каждое ребрышко его было вдвое тоньше пальца, а по крепости не уступало медному пруту. Эти палочки выдержат силу мускулов и порывы ветра, когда он вознесется к самому солнцу. Солнцу... Но на это уйдет не день и не два.
Дедал обмакнул очередное перо в клей и приладил его к деревянной поверхности. Еще немного и крыло будет закончено. И останется сделать всего одно. Ведь два уже стоят в углу, ожидая своего часа. Стараясь не потревожить еще не до конца приставшие и дрожащие при малейшем дуновении воздуха перья Дедал тихо выдохнул и бережно отставил недоделанное творение в сторону. Судя по тусклому свету, сочащемуся из зарешеченного отверстия окна, близок вечер, а значит скоро принесут ужин. Соглядатаям Миноса совсем не нужно знать, чем на самом деле занят Мастер.
- Икар! - окликнул он сына.
Ответа не было. С тех пор, как Минос заточил их в темницу, Икар стал задумчив.
- Икар! - крикнул отец погромче.
- Да, отец? - послышался после краткой паузы голос Икара.
- О чем ты думаешь?
- Да так...
- Иди ко мне, сынок.
Икар вышел из темноты, где стояло его ложе.
- Присядь.
Юноша послушно устроился рядом. Отец с любовью рассматривал его прекрасное, чуть тронутое грустью, молодое лицо, обрамленное каштановыми кудрями.
- Так о чем же ты все-таки думаешь?
Икар застенчиво улыбнулся.
- О том, как обрести свободу.
- Не забивай себе голову, сынок. Твой отец позаботится об этом. Скоро мы поднимемся в воздух и улетим с проклятого острова.
- Поднимемся в воздух? - удивленно спросил Икар. - Но я думаю точно о том же.
- В нашем деле мало думать, сынок, нужно уметь делать.
- Ты прав, отец, - ответил Икар и задумался. Дедал с интересом рассматривал сына. Прежде Икара интересовали лишь детские забавы да хитроумные игрушки, что изготавливал для него отец. Икар не был рожден Мастером. Ему было чуждо тщеславие творца, сладкая дрожь ваятеля, высекающего резцом непревзойденную в веках статую, торжество художника, сумевшего вдохнуть жизнь в изображение на фреске, снисходительная улыбка Мастера, познавшего живую суть неживой материи. Руки и голову ему заменяло сердце - сильное, доброе и возвышенное. Столь сильное, какое бывает у немногих людей.
- Когда придумаешь, скажешь, - улыбнулся Дедал, но сын не ответил.
Загремели засовы, и дверь в темницу отворилась. На фоне заходящего солнца появились закованный в медь воин и слуга, в руках которого был поднос с ужином. Кормили их очень неплохо - с царской кухни. Хотя Минос и был разгневан на Дедала, но он вовсе не хотел уморить Мастера голодом. Сегодня было жаркое из барашка, отличное вино и сколько угодно пшеничного хлеба и фруктов. Дедал подергал красноватым носом, с наслаждением старого гурмана вдыхая ароматный запах мяса.
- Мне нужны свечи! - не допускающим возражения тоном бросил он стражнику. Тот молча поклонился и запер дверь. Дедал знал, что утром свечи будут принесены. Минос ни в чем не отказывал Мастеру, хотя и сердился на него. Сердится... Не стоило, конечно, помогать этому афинянину, сыну города, некогда изгнавшего его, но уж больно ловко сыграла на его самолюбии лукавая Ариадна, заявив во время пира, что Мастер построил столь запутанный лабиринт, что, верно, и сам не сможет найти из него выход.
- Муравей всегда найдет путь в свой муравейник! - немедленно возразил Дедал.
Минос хохотал.
- Признайся честно, моя дочь ловко поддела тебя!
Дедал вежливо улыбнулся, а ночью, когда привезенных из Афин пленников вели в подземелья Минотавра, он незаметно сунул самому сильному из них клубок ниток.
Тот все понял. Он убил Минотавра и бежал, прихватив с собой Ариадну. Как выяснилось позже, девчонка заочно влюбилась в героя-иноземца, слава которого долетела до Крита, и ловко подстроила так, чтобы помочь ему руками Дедала. Царь был вне себя от ярости, узнав, что Мастер причастен к этой истории. Он приказал бросить Дедала в темницу, пригрозив, что тот останется здесь до тех пор, пока не изобретет что-нибудь стоящее. Он так и сказал: что-нибудь стоящее.
Дедал очень не любил, когда ему угрожали. Эти ограниченные людишки не отдавали себе отчет, что угрожают творцу, равному в своем искусстве самому Гефесту, а то и превосходящему его. Разве не Дедал изваял статуи, которые двигались?! Разве не он изобрел топор и бурав?! Разве не его руками изготовлено одно из чудес света - гигантский лабиринт?! Дедал яростно проткнул ножом обглоданную баранью лопатку, вызвав удивленный взгляд сына.