Козлов Андрей. Тревожная служба

   А пока он спал, одну хату подготовили для приема больных. Их было много в селе. И лейтенант не отказался. Осматривал пациентов, снабжал лекарствами, делал перевязки и даже легкие операции.
   Целый день шел прием. Когда лейтенант вышел в переднюю, то увидел, что стол и скамьи были заставлены глечиками с топленым маслом и сметаной, корзинами яиц, кусками ветчины, румяными пирожками, жареными курами...
   - Это что такое? - удивленно спросил лейтенант.
   - Благодарность за твою помощь, сынок, - ответила хозяйка хаты, пряча под фартук натруженные руки.
   - Какая благодарность! - воскликнул лейтенант. - Скажите, пусть все заберут обратно!..
   Литовчук снял фуражку и выглянул из машины, подставив лицо встречному ветру. Потом снова надел.
   - Этот лейтенант своим скромным трудом заменил десятки лекций, докладов и бесед, тысячи листовок. Весть о том, как он помогал людям, разнесется по всему району, а то и за его пределы выйдет. Большое дело сделал человек!
   Выскочив из-за крутого поворота, машина устремилась вниз, к реке, и внезапно резко затормозила. Я инстинктивно передвинул кобуру пистолета вперед.
   - В чем дело? - обратился я к водителю, быстро оглядываясь по сторонам.
   Но ответ уже не требовался - я увидел, что мост впереди взорван. На длинном шесте, воткнутом в податливый болотистый берег, белел лист фанеры с корявыми чернильными буквами: "Минировано. Будете восстанавливать - перебьем всех до единого!"
   - Вот она - "наглядная агитация" бандеровцев! - сказал Литовчук. - Их программа - держать народ в страхе. Чуть что - смерть. Но всех не запугаешь!
   Мы выбрались из машины и подошли ближе к жалким остаткам моста.
   Плакучие ивы купали в воде свои длинные ветви. Нежно пахли какие-то цветы. Теплый ветер ласкал наши лица. Над нами голубело небо.
   - Красота-то какая, а! - воскликнул подполковник. - Жить бы людям да радоваться.
   А я думал о другом и высказал свои мысли вслух.
   - Построить бы нам этот мост в подарок селу...
   - Вот это здорово! - поддержал меня Литовчук.
   - Решено. А сейчас как поступим?
   Заложив руки за ремень гимнастерки, Иван Степанович огляделся вокруг, подумал немного и ответил:
   - Машину пустим в объезд - крюку километров двадцать будет. С водителем пошлем одного автоматчика, другой пойдет с вами. А сами переберемся вброд, по камешкам, вон за той ивой. Как?
   - Согласен.
   Село утопало в садах. Урожай яблок был обильным - деревья и на подпорках с трудом держали плоды. Нигде не было видно ни души. Вдруг откуда-то, приглушенные расстоянием и деревьями, долетели многочисленные голоса.
   - Митингуют, - высказал предположение Литовчук.
   В тени раскидистых буков стоял стол, накрытый красной материей. За ним сидели двое.
   - Секретарь партийной организации и председатель сельсовета, - шепнул мне Иван Степанович. - Фронтовики, бесстрашные, толковые люди.
   Мы стояли в переулке, скрытые деревьями. Пестрая толпа гудела. Собравшиеся что-то шумно доказывали друг другу, задавали вопросы и, не получив ответа, снова "выступали". Постепенно я стал разбираться в хаосе голосов. Обсуждался вопрос о строительстве моста. Но не всех он интересовал. Кто-то под сурдинку гнул свою линию, будоражил народ.
   - Кто будет разминировать берега? Может, это брехня - объявление, а проверить все же надо.
   - Сынов в Красную Армию угоняют!
   - А не приведут ли они свою угрозу в исполнение? Начнем строить - и посекут нас из автоматов.
   - Москалей всюду понатыкали! Что им здесь - Расея?
   Иван Степанович вопросительно посмотрел на меня.
   - Пошли! - сказал я.
   При нашем появлении сход будто по команде затих. Секретарь партийной организации и председатель сельсовета поздоровались с нами, пригласили сесть за стол, на широкую крашеную скамью. Став по стойке "смирно" и приложив руки к фуражкам, мы с Литовчуком приветствовали собравшихся. Сход одобрительно загудел. Мужчины в ответ сняли и снова надели шляпы, женщины поклонились.
   Председатель сельсовета предоставил слово секретарю партийной организации. Тот высказал свои предложения по поводу строительства моста. Были они продуманны, подкреплялись точными выкладками. Но участники схода, выслушав оратора, молчали. И нельзя было понять, согласны они или нет. Пауза окончилась самым неожиданным образом.
   - А что, пан-товарищ, господин майор, вопросик задать можно? послышалось из толпы.
   - Пожалуйста! - ответил я, отыскивая глазами обладателя скрипучего, вроде бы знакомого мне голоса. - Только зачем вы обращаетесь ко мне так странно, ну, как бы это сказать, в несколько этажей, что ли?
   - Жизнь виновата, - словно коростель, проскрипел высокий седоусый дед, стоявший почти сзади всех. Он был одет в старомодный, но щегольской костюм, белую, богато вышитую рубашку. На посохе висела шляпа. - И при панах жили, и при господах. Теперь вот - при товарищах. Один бог знает, какая власть будет завтра.
   - Я не бог, дедушка, но твердо могу сказать: только Советская власть будет! - ответил я. - И пусть никто не надеется на другую.
   Старик, видимо, не привык, чтобы его перебивали, насупился, зашлепал губами, будто проглотил что-то горькое или кислое. Снова наступила гнетущая тишина. Даже ребятишки, сидевшие на земле, притихли и, шмыгая носами, смотрели то на своих отцов и матерей, то на нас, находившихся за столом. Литовчук был удивительно спокоен. Пристроившись на краешке скамьи, он уставился в стол и тихонько барабанил пальцами. Казалось, что он даже и не слышал начавшегося разговора.
   - Какой же вопрос вы хотели задать, дедушка? - нарушил я затянувшееся молчание.
   - Скажите, пан-товарищ, господин майор... - Старик вдруг замолк, стукнул посохом о землю и сердито сплюнул: - Не язык - лошадь норовистая, знай свое мелет!
   Он переступил с ноги на ногу, расправил усы и продолжал:
   - А вопросик мой вот он: что такое счастье?
   - На ваш вопрос ответить и легко и трудно, - начал я. - Очень уж обширно понятие о счастье.
   Фашисты хотели поработить нас, а мы их в пух и прах разбили.
   Это счастье!
   В годы войны украинский народ выдвинул из своих рядов таких талантливых руководителей партизанского движения, как Ковпак, Вершигора, Попудренко, Бегма...
   Всех трудно перечислить. Они громили гитлеровские войска наравне с Красной Армией.
   Это счастье!
   В тридцатые годы украинские девчата Паша Ангелина, Паша Кавардак, Дарья Гармаш, Мария Демченко - всех не перечислить - честным трудом на колхозных полях прославили свои имена на весь мир.
   Это счастье!
   Вот вы собрались на сход и свободно обсуждаете насущные вопросы своей жизни. Вам не мешают ни помещик, ни кулак, ни стражник, ни староста.
   Это счастье!
   - Спасибо за объяснение, - проскрипел дед, - но нашему брату мужику этого не понять. Мужицкое счастье - хлебушка вдоволь, скотины полный двор. И землица своя. А вы, русские, нам этого никогда не дадите.
   Старик засмеялся - скрипуче, как несмазанная арба. Кое-кто подхватил этот смех. Особенно старались те, что окружали старика.
   "А человек-то - подлей некуда! - решил я. - Видимо, верховодит в селе. Вон сколько прихлебателей вокруг него трутся".
   И тут встал подполковник Литовчук (до этого он, чуть откинувшись назад, за моей спиной тихонько переговаривался о чем-то с секретарем партийной организации). Спокойно приблизился к толпе, которая тотчас расступилась. Пройдя по живому коридору, Иван Степанович остановился перед стариком. Тот втянул голову, сгорбился и настороженными глазами смотрел на офицера. В наступившей тишине раздался твердый, уверенный и спокойный голос Литовчука:
   - Вначале подумалось мне, что ты, дед, безобидный, что от тебя один вред для односельчан - воздух портишь из-за стариковской немощи. А ты, оказывается, не пустобрех! Ты не только воздух - души людей отравляешь. Это ведь ты кричал: "Сыновей в Красную Армию угоняют! Москалей всюду понатыкали. Что им здесь - Расея?" О чьих ты сынах распинался? О своих? Так всем же известно, что в сорок первом ты благословил их на службу вначале в гитлеровскую полицию, а затем - в дивизию СС "Галичина". Им повезло, твоим сыновьям, - живы остались после того, как Красная Армия перемолола "самостийников" в боях под Бродами в сорок четвертом году.
   Самое время было им явиться с повинной. А что ты, старик, посоветовал сыновьям? Идти в леса, в шайку бандитов, резать, вешать, расстреливать невинных людей, поджигать дома, посевы, взрывать мосты.
   Литовчук достал белоснежный, заботливо выглаженный носовой платок, развернул его, вытер лицо, снова аккуратно его сложил и спрятал в карман. Все это он проделал неторопливо, по-хозяйски.
   Дед не шевелился, словно окаменел.
   - Вблизи своего логова волк не режет овец, - продолжал Иван Степанович. - Не твои сыновья мост взорвали. Но они хорошо знают - кто! Мой тебе наказ: увидишь отпрысков своих, скажи, чтоб явились с повинной в сельсовет, в любую воинскую часть да других чтоб прихватили - вместе веселее. Скажи, пусть не мешкают, иначе могут опоздать. Дальше. Секретарь вашей партийной организации, председатель сельсовета, заведующие почтой, сберегательной кассой, больницей, магазином, директора школы, маслозавода украинцы. Где ты увидел, дед, русских - "москалей", как ты презрительно выразился? Зачем мутишь народ? С чьего голоса и по чьему заданию поешь? А для чего ты подкинул "вопросик" о счастье? Я скажу - для чего! Ты хотел не только сорвать сход, увести его в сторону от строительства моста, а и опорочить все советское, в душу односельчанам плюнуть.
   Не удалась тебе твоя затея, дед! Никто не верит байкам националистов, которым ты служишь верой и правдой. Наторевшие на обмане, на двурушничестве и подлости, они до того изолгались, что у них уже не осталось и двух правдивых слов, которые бы можно было связать вместе! Ты хорошо видишь, дед. Но ты - слепец! Задыхаясь от злобы, ты проглядел, что вокруг все давным-давно изменилось. Ты все талдычишь о старом, а его уже нет, оно лопнуло как мыльный пузырь, и ветер разогнал оставленный им смрад. Воистину сказано: "Сова никогда не видит солнца, поэтому думает, что над сопками всегда ночь". Но вернемся к тому, с чего, как говорится, разгорелся сыр-бор.
   Иван Степанович посмотрел на меня, чуть заметно мигнул и продолжал:
   - За столом сидит командир полка войск МГБ. Я - его заместитель по политической части. Мы уже были на месте взорванного моста. Читали и "плакат". Завтра в село придут наши солдаты. Они проверят, заминированы ли берега, и построят добротный мост, который очень нужен и вам, дорогие товарищи, - Литовчук обвел взглядом собравшихся, - и жителям окрестных сел, особенно сейчас, когда вот-вот начнется уборка урожая.
   Я почувствовал, как легко вздохнули мужчины и женщины, увидел, как улыбка радости тронула их лица. Правда, все тотчас убрали ее.
   "Люди еще боятся открыто выражать свои чувства. Как их запугали!" подумал я.
   - А ты, дед, - голос Литовчука стал стальным, - передай сыновьям, те пусть передадут "лесным", "зеленым" или каким там еще братьям: мы не позволим взорвать этот мост! - Иван Степанович помолчал и, рубанув рукой воздух, повторил с расстановкой: - Не-поз-во-лим!
   - Вот бы нам такого агитатора заполучить, товарищ майор! - обратился ко мне секретарь партийной организации. - Плохо еще у нас с кадрами, очень плохо.
   - Он и так днюет и ночует в ваших краях, - ответил я. - В штабе его редко когда застанешь.
   - Наши края обширные, - развел руками секретарь партийной организации.
   - И последнее, - сказал Литовчук. - Всех, видимо, удивил мой резкий разговор с пожилым человеком. У нас в стране уважают умудренных жизнью людей, окружают за их добрые дела почетом. На Украине тоже чтут старших. Я украинец, дед, значительно моложе тебя, но уважать тебя не хочу и не могу! И односельчане тебя не уважают. Кое-кто подпевает тебе, заискивает, кое-кто боится, это верно, но чтобы почитать - ни-ни! Владелец магазина и староста в прошлом, кому ты только не служил! Польским панам, петлюровцам, фашистам, бандеровцам... Гнусноватый список-то, а?
   Дед кашлянул, прикрыв рот рукою, медленно поднял голову и несмело посмотрел в лицо Литовчука.
   - Мне прикажете собираться, товарищ подполковник?
   - Куда? - не понял Иван Степанович.
   - В тюрьму...
   - А зачем ты там нужен? - брезгливо поморщился Литовчук. - Выполняй полученное от меня задание. И не вздумай больше финтить, понял?
   Дед низко поклонился. Но Литовчук уже повернулся и направился к столу...
   Случилось так, что в этом селе наши люди не только мост построили (между прочим, берега не были заминированы), но и оставили о себе другую память. Возвращаясь в полк после выполнения боевой задачи и проезжая через это село, капитан П. К. Бабич увидел, как над одной из хат поднялся столб дыма. В одно мгновение вспыхнула не только соломенная крыша - факелом загорелся весь дом. В селе - старые да малые, все в поле. И если б не наши бойцы, быть бы большой беде. Они отстояли от огня две соседние хаты, справа и слева от горевшей. Капитан Бабич вынес из объятого пламенем жилища женщину, только-только родившую ребенка, ухаживавшую за ней старушку и пятилетнюю девочку, которые наверняка погибли бы.
   Через неделю после пожара в штаб полка приехал уже знакомый мне секретарь партийной организации и привез письмо, подброшенное в помещение сельсовета. Оно было адресовано мне:
   "Товарищ майор! Пишет вам тот самый человек, семью которого спасли ваши солдаты во главе с капитаном - не имею чести знать его имя и отчество, а также фамилию.
   Отовсюду идут слухи, что ваши солдаты помогают вдовам убирать хлеба, ремонтируют дороги, строят мосты. Какой-то старшина вытащил тонувшего в реке мальчишку, при этом сам чуть не погиб. Вы нам хорошее несете, а мы отвечаем пулями. Стыдно и горько нам - в трех соснах заблудились.
   Наш кущ{10} решил явиться с повинной, другие кущи, с которыми мы связаны, - тоже. Пусть встретит нас капитан, о котором выше написано, именно ему мы хотим повиниться..."
   Бандиты писали, сколько их, какое у них оружие, где они будут ждать решений своей участи.
   Я показал письмо первому секретарю райкома партии и начальнику райотдела МГБ, вместе обсудили, как следует поступить.
   К месту выхода бандеровцев мы отправились на трех грузовых автомашинах. Впереди колонны шел бронетранспортер. На совещании в райкоме партии было решено, что предосторожность - делу не помеха.
   Явка с повинной большой группы бандитов произошла без эксцессов. Это была еще одна наша бескровная победа. Среди сдавшихся были и сыновья того деда, которого отчитал на сходе И. С. Литовчук.
   * * *
   В окрестных селах люди дрожали при одном имени Махоматского. Детина с пудовыми кулаками, всегда пьяный, обвешанный оружием, Махоматский не щадил ни стариков, ни женщин и детей. Расстреливал, вешал, насиловал, предавал огню все, что встречалось на пути: хутор так хутор, село так село... Его жестокость заставляла ахать даже самых отпетых бандеровцев.
   Махоматский обладал даром перевоплощения. В самых неожиданных местах он появлялся то в одежде летчика, награжденного, что называется, от плеча до плеча, то чекиста, то партийного или советского работника. Его не узнавали. Пользуясь этим, бандит в упор расстреливал обреченных им людей, забирал документы.
   "Центральный провод"{11} пожаловал подлецу три оуновских креста и громко величал Махоматского "трижды героем самостийной Украины".
   Хитрого и изворотливого врага, обдумывавшего каждый свой шаг, окруженного сворой телохранителей, вооруженного до зубов, схватила без единого выстрела разведывательно-поисковая группа, которую возглавлял заместитель начальника штаба полка капитан Кочкин. Это был не случайный успех. Кочкин отличался аналитическим умом, хладнокровием и сообразительностью, был ходячей энциклопедией. Он в любую минуту мог сказать, где и когда произошла та или иная схватка с бандитами, кто при этом отличился, что нового в тактику борьбы с бандеровцами внес тот или иной офицер. Я уважал и ценил заместителя начальника штаба, доверял ему ответственные задачи, с которыми тот блестяще справлялся.
   Как-то мне надо было встретиться с секретарем одного райкома партии. Дорога в село была дальняя, мне незнакомая, поэтому я решил взять с собой капитана Кочкина.
   И вот вездеход мчится по степи, ныряет, в лощины и перелески. Сопровождающие нас автоматчики зорко смотрят по сторонам.
   - Товарищ майор, - обращается ко мне Кочкин, - давайте заедем во-он в ту деревеньку, - и показывает, в какую.
   - Зачем? - интересуюсь я.
   - Вдова с двумя детьми там живет, - удовлетворяет мое любопытство капитан. - Мужа на фронте убили...
   Кочкин вдруг краснеет, как девушка, и продолжает, оправдываясь:
   - Вы не подумайте чего-нибудь такого... Это - порядочная женщина. Помогает нам. Очень гостеприимна. Закусить у нее можно. Я, признаться, целый день не ел.
   Решили сделать небольшой крюк: голодным был не только Кочкин, а и все мы...
   Водитель и автоматчики остались в машине. Мы с Кочкиным вошли в хату.
   Белые, чуть-чуть подсиненные стены источали запах сырого мела. Аккуратно подмазанный пол был посыпан свежим желтым песком. В переднем, "святом" углу висели иконы под искусно вышитым рушником. Такой же рушник был накинут на портрет Сталина, вставленный в новую, еще не успевшую потемнеть рамку. С подоконников глазели нехитрые цветы: огоньки, герани, столетник.
   Из боковушки вышла молодая женщина редкой красоты. Я сразу почувствовал, что хозяйка не рада нашему приезду: изменилась в лице, в глаза не смотрит, суетится без дела. Когда она зачем-то вышла, я шепнул Кочкину:
   - Ничего похожего на гостеприимство. Волнуется женщина. Может, меня стесняется?
   - Я тоже заметил, - забеспокоился капитан. - Что с нею, ума не приложу.
   - Попробуйте поговорить наедине, - предложил я и вышел на улицу. Почему-то подумалось, что в доме хозяйки, женщины беззащитной, спрятались бандиты. (Для ночлега и сбора разведывательной информации националисты использовали дома многодетных женщин, мужья которых погибли на войне. Запуганные, голодные, боявшиеся за жизнь своих детей, они вынуждены были оказывать бандитам какую-то помощь.) На всякий случай я приказал одному солдату занять огневую позицию за хатой, другому - не спускать глаз с двери и окон, водителю  - вести круговое наблюдение и быть готовым к открытию огня из ручного пулемета, укрепленного на вездеходе.
   Вскоре из хаты вышел Кочкин.
   - Молчит, словно воды в рот набрала, - развел он руками. - Пойдемте, товарищ майор, она яичницу готовит.
   Яичница... Именно она еще больше увеличила мое подозрение. Взяв с собой автоматчика, я с Кочкиным снова вошел в хату и без обиняков нарочито громко заявил хозяйке:
   - В народе говорят: береженого бог бережет. Сдается мне, что вы прячете кого-то у себя. Ну-ка, разгребите огонь!
   Руки хозяйки опустились. Она побледнела. Я взял стоявшую у печи кочергу и сгреб в сторону пылавшие щепки. Под ним оказался железный лист. Приподняли его. Под ним металлическая крышка люка с кольцом.
   - Вылезай - приказал я и постучал кочергой. Через какое-то мгновение крышка откинулась. Показался приклад винтовки с... нашей листовкой.
   - Нас двое, мы сдаемся! - послышался голос из-под печи.
   - Мы давно хотели сдаться, - заявили бандиты, выбравшись из укрытия. Боялись только...
   Позже раскаявшиеся оуновцы собственноручно написали обращение к "лесным братьям", мы издали его в качестве листовки, которая помогла десяткам людей, запутавшихся в сетях националистической пропаганды, обрести свое место в жизни.
   Хозяйка рассказала, что убежище под печью устроил ее муж. В нем скрывались партизаны, если немцы внезапно заставали их в деревне, хранились продукты питания, чтобы фашисты не забрали их. Женщина не была бандпособницей. Пришедшие к ней за продуктами националисты знали о тайнике. Завидев машину, они забрались в него и приказали хозяйке для отвода глаз затопить печь, если гости войдут в хату.
   * * *
   В каждую группу, уходившую на боевое задание, мы обязательно включали коммунистов и комсомольцев. Партийное влияние благотворно сказывалось на боевых делах воинов. Благодаря выдержке, отваге и мужеству они творили чудеса.
   По земле шагала осень. Ветер рябил волны озера, неширокого, но длинного. Косматые тучи плыли по грязно-серому небу. Туман цеплялся за кусты и, покачивая рваными лохмотьями, медленно перемещался. Когда забрезжил рассвет, пошел мокрый снег.
   В кустах, в засаде, - пятеро бойцов во главе с сержантом Иваном Кирилловичем Чертоком, членом партийного бюро роты. Зябко. Мучительно хочется есть и еще мучительнее - курить. Сержант тщательно проинструктировал подчиненных и рассредоточил их.
   На берегу озера, у самой воды, послышались приглушенные голоса. Через несколько минут зашуршали скатывавшиеся вниз камешки - бандиты (а в том, что это были они, никто не сомневался - их ждали) поднимались на обрывистый берег. Вот они один за другим вынырнули из тумана.
   - Рота, слушай мою команду! - изо всех сил крикнул Черток.
   - Первый взвод, слушай мою команду! - подал голос один из бойцов.
   - Второй взвод...
   Сержант поднялся во весь рост и, держа палец на спусковом крючке автомата, шагнул к бандитам.
   - Руки! - властно приказал он.
   Ошеломленные бандиты (их было более десяти человек!) бросили оружие и подняли руки. На бандеровцев было противно смотреть. Какими жалкими, насмерть перепуганными выглядели люди, для которых убийство ни в чем не повинных людей стало профессией!
   - Мы хотели сдаться, да вот не успели, - залепетал чернявый, сильно заросший волосами бандит.
   - "Не успели, не успели"! - передразнил Иван Кириллович. - Вас как прижмешь, так и скулить начинаете. Против кого воюете? Набрались фашистских идей, будто собаки блох.
   - Что с нами теперь будет? Расстреляете? - допытывался чернявый. - Мы же еще молоды, жить хотим.
   - Поздновато об этом подумали. Везде листовки расклеены: покидайте леса, приходите с повинной и работайте себе на здоровье. Что, неграмотные? Не читали?
   Что будет с вами, не знаю - следователи и трибунал решат...
   Сержант коммунист И. К. Чертой проявил военную хитрость и исключительную храбрость. Таких у нас было много, точнее, такими были все.
   В тот день, когда пятеро смельчаков без единого выстрела взяли в плен более десяти оуновцев, во всех ротах и батальонах полка прошли собрания, были выпущены боевые листки, агитаторы провели беседы о мужестве и отваге воинов-чекистов. На родину отличившихся мы написали письма.
   Но так было не всегда. Бандиты часто нападали на нас подло, из-за угла, сопротивлялись с яростью обреченных. И гибли в этих кровавых схватках солдаты, сержанты и офицеры, вырастали на землях Украины скромные обелиски, увенчанные пятиконечными звездочками, вырастали тогда, когда давно кончилась Отечественная война.
   * * *
   Небольшой лесок прорезал глухой, заросший кустарником и крапивой овраг. По дну оврага протекал ручей, вилась тропинка. На опушке теснился хутор. Ветер приносил оттуда запахи жилья. Было слышно, как петух призывно скликал кур. Люди не показывались. А по сведениям, которыми мы располагали в штабе полка, люди на хуторе должны были быть, много людей - хитрых, очень опытных и опасных бандитов, обагривших свои руки кровью партийных и советских работников, сельских активистов.
   Бойцы-чекисты, одетые в маскировочные костюмы, третьи сутки находились в засаде. Днем они осторожно щупали местность биноклями. Ночью ползком пробирались в хутор, осматривали добротные хозяйственные постройки, заглядывали в окна кряжистого пятистенного дома. Ничего подозрительного.
   "Банды на хуторе нет. Продолжаем наблюдение", - доносил старший группы.
   Следы банды, которую мы разыскивали несколько дней, не находились. Мы в штабе ломали голову: где притаилась эта стая? Что замыслила? Ни секреты и засады, ни поисковые группы не давали ответа на эти вопросы. И вот очередное донесение:
   "Двое суток на веревке, протянутой между деревьями, висело белье, которое почему-то никто не снимал. Сегодня в 12 часов 30 минут, после того как из дома вышла девушка с узелком в руках и скрылась в северо-западном направлении, женщина, видимо хозяйка хутора, торопливо сдернула белье, а потом долго стояла, всматриваясь в заросли кустарника в овраге.
   Предполагаю, что белье служило сигналом для бандитов: висит - опасно, заходить нельзя; снято - путь свободен.
   Принял меры к выяснению личности девушки - послал в северо-западном направлении двух рядовых.
   Продолжаем наблюдение".
   Вскоре старший группы прислал еще одно донесение:
   "Девушка, дальняя родственница хозяйки хутора, приходила в гости. Старая женщина скрыла от нее нахождение мужа и двоих сыновей в банде, сказав, что их "забрали на трудовой фронт".
   Через три часа после ухода девушки в дальнем конце оврага показался человек с автоматом на груди и вещевым мешком за плечами. За поясом гранаты. Осмотревшись, он пошел по тропинке вверх. За ним потянулись другие бандиты, вооруженные винтовками и карабинами. Всего девятнадцать человек. Пришедшие укрылись на хуторе.
   Продолжаем наблюдение.
   Жду указаний".
   Видимо, белье в самом деле служило сигналом. Бандиты, по всей вероятности, отсиживались в леске, оставив в зарослях кустарника наблюдателя. Теперь была дорога каждая минута. Доложив обстановку первому секретарю райкома партии и начальнику райотдела МГБ, решаю выслать на хутор усиленную группу во главе с капитаном Бабичем. Лучшего командира для выполнения такого задания было просто не найти. На сборы уходят считанные минуты. Инструктаж провожу по карте. И вот машины мчатся по улице.