Страница:
Я хочу, чтобы читатели поняли меня правильно. Ф. К. Хорьков не ловчил, не пользовался какими-то привилегиями у высокого начальства. Просто он был запаслив, расчетлив, скуповат, билась в нем хозяйственная жилка, которая не позволяла пропадать ни одной крошке. Находить же эти крошки, "подножный корм", он умел.
- Федор Карпович Хорьков из печеного яйца цыпленка высидит! по-хорошему шутили у нас в полку.
Под стать Хорькову были и его подчиненные - начальники служб, складов, повара. Умели они беречь и по-хозяйски расходовать каждый грамм продуктов, горючего и смазочных материалов, обмундирование и снаряжение, оружие и боеприпасы - все, что нужно в бою.
Начальником связи полка в те годы был капитан Г. Г. Горовенко. Как и все офицеры штаба, он многое делал для формирования и обучения снайперских команд. Но больше всего ему везло на вражеских разведчиков, диверсантов и парашютистов. Капитан Горовенко несколько раз участвовал в прочесывании лесных массивов, в поисках шпионов на эвакопунктах, в порту, в других местах. И всегда успех сопутствовал ему.
Первая снайперская команда из тридцати трех человек была подготовлена старшим лейтенантом Разумником Дмитриевичем Винокуровым, лейтенантом Михаилом Николаевичем Власовым и политруком Геннадием Николаевичем Тулакиным. Она действовала в боевых порядках 1-й дивизии НКВД и за десять дней уничтожила сто тридцать восемь гитлеровцев. Команда потерь не имела. И в этом была большая заслуга старшего лейтенанта Винокурова.
Заботливая душа и прекрасный специалист, Винокуров был всеобщим любимцем. Его отличали смелость, отвага и какая-то особая смекалка. Он находил выход из любого положения, каким бы сложным оно ни было, и настойчиво учил этому подчиненных.
Будучи командирам роты, затем начальником штаба батальона, я непосредственно занимался организацией учебы и боевой деятельности снайперов. А когда был переведен в штаб полка, то принимал участие в организации взаимодействия наших снайперских команд с командами армейских частей, на участках которых они действовали. В штабе полка ежемесячно разрабатывались графики выхода снайперских команд на передовые позиции. В них определялись места, сроки, состав и старшие команд, а также командиры, проверяющие работу снайперов.
В. А. Лебедеву и мне не раз приходилось сопровождать снайперские команды, вместе с ними находиться в боевых порядках войск.
...Ночью пехотинцы 204-го стрелкового полка вместо со снайперами-пограничниками вели разведку боем. После огневого налета артиллерии бойцы устремились вперед. В это время со стороны вражеских траншей заговорил пулемет. Плохо пришлось бы наступавшим, особенно на правом фланге, если бы их не выручил снайпер ефрейтор Роман Васильевич Васильев. По вспышкам он определил местонахождение огневой точки. Один за другим сделал несколько прицельных выстрелов. Пулемет замолчал. Всего ефрейтор Васильев уничтожил в том бою восемь гитлеровцев и был награжден орденом Красной Звезды.
...Снайперская команда пограничника младшего лейтенанта Л. Е. Нескубы находилась на позициях 63-й гвардейской стрелковой дивизии. Бойцы не только уничтожали огневые точки врага, но и забрасывали их гранатами, а врываясь в окопы, умело действовали прикладом. Особенно отличились тогда старшины Дмитрий Васильевич Витушкин и Андрей Ефимович Деревянко, ефрейтор Михаил Калинович Юрчин. Всех снайперов наградили орденами и медалями.
Противник понял, что с советскими снайперами шутки плохи. Фашисты перестали передвигаться не только в полный рост, но и пригнувшись. Гитлеровцы, считавшие себя хозяевами захваченной земли, на передовой и в ближнем тылу ползали, как пресмыкающиеся. Многие наши снайперы оказались "без работы".
Надо было что-то придумывать. И мы придумали: стали использовать снайперов во время нашего артиллерийского огневого налета. Находясь в боевых порядках 102-й отдельной стрелковой бригады, я своими глазами видел, какие результаты это дало.
Солдаты противника занимались своим делом: тянули связь, подносили боеприпасы, термосы с пищей... Естественно, маскировались, опасаясь метких выстрелов наших снайперов. Огневой налет многих застал вдали от траншей и землянок. Словно ошпаренные, солдаты заметались в поисках хоть какого-нибудь укрытия. Вот была снайперам работа! Двадцать одного фашиста уничтожили пограничники.
Вскоре после этого к нам в полк прибыл командир бригады Герой Советского Союза полковник Н. С. Угрюмов и в торжественной обстановке вручил правительственные награды большой группе снайперов.
А через несколько дней Указом Президиума Верховного Совета СССР орденами и медалями были награждены многие солдаты, сержанты и офицеры, отличившиеся на Дороге жизни. Орденом Красной Звезды был награжден и я.
Всех награжденных пограничников - было нас человек пятнадцать - вызвали в Ленинград. Помнится, выехали мы ночью. До штаба, который размещался на улице Каляева, 19, добрались без происшествий, пристроились на столах, на полу и заснули как убитые.
Ордена и медали нам вручал генерал-лейтенант Г. А. Степанов.
Только началось торжество, гитлеровцы стали бомбить и обстреливать город. Несколько снарядов и одна бомба угодили в помещение штаба.
Тяжело было сознавать свое бессилие в такой обстановке. Враг глумился над голодным, замерзшим городом, сеял смерть, а мы не могли ему отомстить в полной мере!
Будто подслушав мои мысли, генерал, поздравляя нас, сказал:
- Уничтожать врага на снайперских позициях, уничтожать всюду, где бы он ни появился; делать все для того, чтобы фронт и город получали как можно больше грузов; чтобы ни один шпион и диверсант, ни один подлый шептун не проник в Ленинград - вот что должно быть вашим ответом на высокие награды Родины, на бесчинства фашистских стервятников.
В обратный путь мы снова должны были выехать ночью, поэтому у каждого было несколько часов свободного времени. Одни решили навестить родных и знакомых, другие - просто посмотреть город.
Ленинград заметно изменился с тех пор, как я в начале октября 1941 года водил по его улицам маршевые роты. В глаза бросались разрушенные бомбами и снарядами дома, засыпанные снегом троллейбусы и трамвайные вагоны. Улицы стали тесными от высившихся по бокам сугробов. Тихо брели женщины, старики и дети, закутанные шалями, а то и одеялами. Некоторые тянули за собой стиральные корыта или листы железа, на которых лежали мертвые.
Вечером в небе заплясали лучи прожекторов, послышались разрывы зенитных снарядов. Очередной налет фашистских самолетов вызвал новые разрушения и пожары.
Недалеко от Литейного моста фашистская бомба расколола пополам пятиэтажный дом. Вначале было трудно разобраться в жутком хаосе душераздирающих криков, огня, дыма и пыли. По лестнице, заваленной кирпичами и какими-то искореженными металлическими конструкциями, я пробрался на третий этаж, рванул дверь одной из квартир. Языки пламени лизали стены. На полу лежала женщина с залитым кровью лицом. Рядом с нею, протягивая ко мне руки, плакала девочка лет пяти. Я распахнул шинель, схватил ребенка и поспешил на улицу. Здесь ко мне подбежала женщина из отряда МПВО с одеялом в руках. Я передал ей ребенка и снова бросился к горящему зданию.
Я помогал выбираться из огня женщинам и старикам, выносил какие-то вещи, первыми попадавшиеся под руку. А перед глазами стояла худенькая девочка с лицом старушки, протягивающая ко мне свои косточки-руки.
Как я уже писал, движение машин по льду Ладоги было прекращено 21 апреля 1942 года. Через месяц, 22 мая, на озере открылась летняя навигация. Личный состав Ладожской военной флотилии и Северо-западного речного пароходства был так же отважен и смел, как и автомобилисты.
Прямая обязанность военных моряков - конвойная и навигационная служба, защита караванов и отдельных судов, их охрана на рейде. Но они добровольно брали на себя и перевозку боеприпасов, продовольствия, медикаментов.
- Загружать все, что плавает! - такое решение вынесли на собраниях коммунисты и комсомольцы флотилии.
Весной 1942 года 104-му пограничному полку поручили еще и противодесантную оборону западного побережья озера. В первой половине лета совместно с войсками 23-й армии и моряками Ладожской флотилии мы создали надежный оборонительный рубеж: построили дзоты, блиндажи, стрелковые и минометные окопы, щели и убежища. Серьезное внимание обращалось на взаимодействие между сухопутным и флотильским командованием.
Частым и желанным гостем пограничников был комиссар Ладожской военной флотилии полковник Николай Дмитриевич Фенин. Знали мы и командующего капитана 1 ранга Виктора Сергеевича Черокова (ныне вице-адмирал в запасе), и начальника штаба Сергея Валентиновича Кудрявцева (ныне контр-адмирал в отставке). Но самые тесные связи были, конечно, с командирами кораблей. Об одном из них - командире тральщика ТЩ-100 старшем лейтенанте Петре Константиновиче Каргине (ныне капитан 1 ранга, доцент, кандидат военно-морских наук) - необходимо рассказать подробнее.
Небольшого роста, круглолицый, с чуть прищуренными глазами, озорно выглядывавшими из-под козырька надвинутой на лоб и сбитой на правое ухо фуражки, П. К. Каргин и минуты не мог прожить спокойно. С ним было легко и весело.
Команда любила своего командира, потому что видела - он много знает и умеет, с ним не страшны любые невзгоды. Все, кто служил на ТЩ-100, были отлично подготовлены. Старший лейтенант Каргин старался добиться автоматизма во всем, что не требовало размышления, а всю освободившуюся умственную энергию подчиненных направлял на проблемы, заслуживающие этого. В минуту, когда на карту были поставлены жизни десятков людей, такой метод себя оправдал.
...22 октября 1942 года. Холодный и пасмурный день. Тяжелые тучи заволокли небо. Озеро окутал туман. На рассвете, мало чем отличавшемся от ночи, тридцать два немецких и финских корабля по-воровски подошли к острову Сухо. Врага заметил сигнальщик находившегося в дозоре тральщика ТЩ-100. Прозвучала боевая тревога. Уведомив по радио командование, тральщик открыл огонь.
Враг имел большое преимущество в количестве и калибре орудий. Кроме того, его действия поддерживали вначале четыре "мессершмитта", затем появились штурмовики и бомбардировщики. И все же команда тральщика первой добилась успеха: удачное попадание - и фашистский катер взорвался. Вскоре один за другим были уничтожены еще два вражеских судна. Тральщиком управлял молодой, но опытный командир, умело сочетавший маневр с огнем. Вода вокруг маленького суденышка кипела. По нему вели огонь несколько вражеских кораблей, его бомбили, обстреливали из пушек и пулеметов самолеты, а оно было неуязвимо.
Фашистские солдаты все же сумели высадиться на остров, который оборонял небольшой гарнизон во главе с командиром батареи старшим лейтенантом Иваном Константиновичем Гусевым.
Защитники Сухо открыли огонь. Силы были неравными. Но моряки-ладожцы не отступили. И. К. Гусев был пять раз ранен, но продолжал руководить обороной острова.
Вскоре к месту боя прибыл "морской охотник" старшего лейтенанта Ковалевского, другие наши корабли, в воздухе появились самолеты Краснознаменного Балтийского флота и ВВС Ленинградского и Волховского фронтов.
Узнав о нападении на остров Сухо, командир 104-го пограничного полка привел в боевую готовность и значительно усилил подразделения, непосредственно выделенные для борьбы с десантами на западном побережье Ладоги. По тревоге был поднят один из батальонов. Погрузка на суда заняла несколько минут, и пограничники поспешили на помощь гарнизону Сухо. Правда, она не потребовалась.
Десант с острова был сброшен, вражеские суда обращены в бегство. Шестнадцать кораблей с десантом были уничтожены, один захвачен в плен. В воздушом бою было сбито пятнадцать фашистских самолетов. Враг потерял убитыми и ранеными сотни матросов, солдат и офицеров.
Разгоряченный боем, старший лейтенант Каргин не забыл и о товарищах, сражавшихся с врагом на острове. Он принял на борт раненых и взял курс на Новую Ладогу - в базу.
Герой-артиллерист, бледный от потери крови, лежал на палубе на носилках. Он улыбнулся, когда над ним наклонился Каргин.
- Орел ты! - тихо сказал Гусев. - И ребята твои - орлы!
Он ослабевшей рукой пошарил по палубе, где лежали его вещи, и по очереди передал Петру Константиновичу бинокль и пистолет.
- Мои трофеи, добытые сегодня в бою. Возьми на память...
Вскоре после этого боя Политическое управление Краснознаменного Балтийского флота выпустило специальную листовку: "Слава командиру тральщика Петру Каргину!" Политработники нашего полка ознакомили с ней всех пограничников, призвали их служить Родине так, как этот отважный моряк.
За бой у острова Сухо старший лейтенант Петр Константинович Каргин был вскоре награжден орденом Красного Знамени.
В заключение нелишне сказать несколько слов о корабле П. Каргина, который вот уже седьмой десяток лет исправно несет службу.
ТЩ-100, построенный еще до Октябрьской революции, побывал на своем веку и минным заградителем, и тральщиком, и учебным, и вспомогательным судном. Настало время идти ему на слом. Механик Тимофей Григорьевич Гудзь, проплававший на ТЩ-100 двадцать семь лет, не мог примириться с этим. И он уговорил правление рыболовецкого колхоза купить этот корабль. Ветеран остался в строю.
Рижская студия телевидения выпустила фильм "О большой судьбе маленького корабля". Это - увлекательный рассказ о ТЩ-100.
Коль речь зашла о моряках, не могу не вспомнить о людях родственной им профессии - о водолазах Экспедиции подводных работ особого назначения (ЭПРОН), которыми руководил контр-адмирал Ф. И. Крылов.
До войны об ЭПРОНе писали книги, снимали фильмы. Эпроновцы отыскивали в морских пучинах корабли, затонувшие десятки лет назад, первыми узнавали удивительные тайны, вырванные у времени. Их труд был овеян романтикой, легендами.
На Ладоге было иначе. Здесь водолазы поднимали со дна озера танки и автомобили, пушки и бульдозеры, тракторы и скреперы, мешки с мукой и крупами, ящики с патронами.
Мы, пограничники, ежедневно встречались с эпроновцами. На наших глазах проходила вся их тяжелая и изнурительная работа.
Весной 1942 года строители и, монтажники, среди которых были эпроновцы (ими, помнится, руководил главный инженер 27-го отряда подводно-технических работ В. К. Карпов), одержали крупную победу - в тяжелейших условиях, в рекордно короткие сроки проложили по дну Ладожского озера знаменитый трубопровод, по которому в начале июня Ленинград стал получать в необходимых количествах бензин, керосин, лигроин, дизельное топливо. Это был подлинный героизм большого коллектива, насчитывавшего около тысячи человек.
Кажется, трудно скрыть от глаз людских такое огромное строительство, развернувшееся неподалеку от Коккоревского спуска. Но оно было скрыто! Кроме пограничников, никто на Ладоге о нем не знал.
Отдельные виды работ выполнялись на виду у противника. Фашисты открывали артиллерийский огонь по строительным площадкам, бомбили их. Но они не знали, что именно происходит там. Вражеским агентам не удалось проникнуть ни на один участок строительства!
В конце сентября была одержана еще одна победа, тоже явившаяся загадкой для фашистов, - Ленинград получил электроэнергию от Волховской ГЭС. Теперь героями были труженики Ленэнерго, проложившие по дну Ладожского озера, насколько мне известно, пять кабельных линий. И об этом строительстве, не считая пограничников, знали единицы, и на площадки электриков мы не допустили ни одного фашистского соглядатая!
* * *
Летом 1942 года противник активизировал и агентурную работу, поэтому часть своих сил полк выделил на борьбу со шпионами и диверсантами.
Фашисты, как я уже писал, набили руку в засылке своих людей в наши тылы. Их лазутчики, подготовленные в специальных школах, выдавали себя то за военнослужащих Красной Армии (в таких случаях у них были подлинные документы, либо снятые с убитых и тяжелораненых бойцов, либо отобранные у попавших в плен), то за советских граждан, пробиравшихся на Большую землю из Ленинграда или из прибалтийских республик. У последних документы сплошь и рядом отсутствовали, а легенды так искусно сочинены, что было трудно отличить правду от лжи.
Шпионов и диверсантов, распространителей ложных слухов, пытавшихся сеять панику в нашем тылу, враг обычно сбрасывал с самолетов ночью или на рассвете. Прочесывание огромных лесных массивов, изобилующих болотами, было делом трудоемким. Иной раз мы затрачивали уйму времени, привлекали большие силы, а успеха не добивались.
Фашисты не жалели сил на пропаганду. Над расположением наших войск нередко появлялись "самолеты Геббельса", сбрасывавшие огромное количество листовок. Бывало, так гады постараются - все побережье белеет, словно ромашки на лугу. Геббельсовские пропагандисты подтасовывали факты, делали отраву из самых невинных эпизодов. Для большей "убедительности" они приводили подлинные фамилии красноармейцев и командиров. Фамилии эти они выуживали из наших газет, радиопередач и других источников.
Листовкам, как правило, не верили. Бойцы использовали их совершенно не для того, для чего предназначал враг. Но были и такие, что читали, задумывались над фашистскими выдумками. Поэтому пограничники, участвовавшие в прочесывании местности, получали также задание собирать и уничтожать вражеские листовки.
В апреле 1942 года я распрощался со своей ротой, занимавшей оборону на западном побережье Ладоги, в районе поселка имени Морозова, и принял 3-ю резервную роту полка, сформированную из личного состава маневренной группы погранотряда. Вот с ней-то мне и пришлось полазить по лесам и болотам в поисках вражеских лазутчиков.
Однажды меня вызвал полковник Т. С. Шуйский и поставил перед ротой задачу, над решением которой я вместе с командирами взводов лейтенантами Фроловым, Чесноковым и Иванчиковым долго ломал голову.
Госпиталь, размещавшийся в лесу в районе мыса Осиновец, время от времени менял свое месторасположение, и все же немецкие летчики, словно борзые по следу, находили его и ожесточенно бомбили. Несомненно, кто-то ставил их в известность о передислокации.
- Не иначе, еще один "рыбак" появился, - высказал предположение командир полка. - Нам надо не только усилить бдительность на КПП, всюду, где несут службу пограничные наряды, но и подключить к разгадке тайны работников госпиталя и армейские части, с которыми мы взаимодействуем. Побывайте у них. А вначале продумайте, о чем именно следует их попросить, как лучше организовать обмен информацией...
"Рыбак"... История с ним многому научила нас, пограничников.
...В конце 1941 года на побережье каждый день видели согбенного, худого старика. Ни на кого не глядя, кашляя и охая, тащился он с сетями и пешней на плече. Никто не обращал внимания на этого человека: ходит, ну и пусть себе ходит. Не один он тут рыбак, все жители прибрежных деревень - рыбаки.
Ночью работники госпиталя схватили ракетчика, подававшего сигналы врагу. Он так отчаянно сопротивлялся, так злобно поносил Советскую власть и Красную Армию, что медики чуть было не придушили его. Ракетчиком оказался тот самый старый рыбак, вернее, маскировавшийся под него бывший белогвардейский офицер. Именно этот тщедушный на вид дед незадолго перед тем, как его схватили, помог фашистским летчикам разбомбить нашу автоколонну, перевозившую тяжелораненых бойцов и командиров...
И вот снова похожая ситуация.
Я встретился с начальником госпиталя, командирами армейских частей, располагавшихся в районе мыса Осиновец, населенных пунктов Коккорево, Ваганово, Ириновка, проинформировал их об оперативной обстановке, познакомил с разработанными нами мероприятиями, договорился о взаимодействии.
Личный состав 3-й роты не раз прочесывал леса в радиусе расположения госпиталя, проводил необходимую работу на эвакопунктах, которые ежедневно обрабатывали сотни раненых и больных воинов, женщин, детей и стариков, эвакуированных из Ленинграда. Здесь легко было скрываться какому-нибудь "рыбаку".
Однажды госпиталь перебазировался еще раз, причем в ненастную погоду, когда в воздухе не было ни одного фашистского самолета. На новом месте палатки умело замаскировали. И все же ночью этот район подвергся бомбежке. Наш наряд засек, что с земли кто-то выпустил две красные ракеты как раз в тот момент, когда в воздухе завыли немецкие самолеты.
На другой день пограничик Воробьев задержал на КПП неизвестного без документов.
Помню, он сидел в землянке, положив на колени большие волосатые руки. Рыжий, веснушчатый. Зубы редкие, желтые и длинные, как у лошади. Глаза, похожие на испеченный на солнце крыжовник, все время блуждали.
- Эва, беда какая - документов нет! - говорил задержанный. - А у кого они теперь есть, кроме вас, военных? Кому они нужны? Идет война. Люди гибнут и с документами, и без документов... Какая разница?
Мужчина, как мне показалось, угодливо посмотрел на меня и попросил:
- Папиросочкой не побалуете, товарищ старший лейтенант?
Я ответил отказом. Задержанный мне не нравился. Вот бывает так: с первого взгляда испытываешь неприязнь, даже отвращение к совершенно незнакомому тебе человеку. Это трудно объяснить, еще труднее, наверное, понять. Срабатывает какое-то "шестое" чувство.
Неизвестный назвался Макаровым, рассказал, кто он такой и откуда.
Выходило так, что еще в 1941 году, до оккупации района немцами, по заданию райкома партии, Макаров будто бы ушел в партизанский отряд. После одной из диверсий (пришлось долго лежать на мерзлой земле, ожидая немецкий эшелон, который партизаны подорвали) заболел крупозным воспалением легких. Лечился у верных людей в глухой деревеньке. Однажды туда неожиданно нагрянули фашисты, обыскали все дома, схватили партизана и бросили его в лагерь. Набравшись сил после болезни, Макаров бежал, перебрался через линию фронта и вот теперь направлялся в Ленинград, в областной штаб партизанского движения... Сколько слышал я таких исповедей!
"Рыжий", как я мысленно прозвал задержанного, называл и без запинки повторял названия населенных пунктов, в которых он родился, жил, работал, партизанил, лечился, находился в лагере, фамилии партийных и советских работников. Окончив рассказ, он снова угодливо посмотрел на меня.
- Вот и вся моя история. Вы уж, товарищ старший лейтенант, отпустите меня. Я засветло успею добраться до партизанского штаба. Завтра позвоните туда, и вам подтвердят каждое мое слово. Не такой Макаров человек, чтобы врать!..
"А я не такой, чтобы верить каждому встречному-поперечному!" - мысленно возразил я "Рыжему".
Все, что рассказал Макаров (да и не Макаров он был вовсе), оказалось ложью. Вскоре его разоблачили как фашистского шпиона. Он признался, что наводил немецкие самолеты на госпиталь, пирсы и склады...
Вспоминается еще один эпизод тех дней.
Пограничный дозор - старший сержант А. П. Сулейкин с четырьмя товарищами - продвигался по лесу. День клонился к вечеру, наблюдать становилось труднее. Но от зорких глаз наряда ничто не ускользало.
- Товарищ старший сержант, смотрите! - шепотом произнес один из бойцов и указал в сторону просеки, на которой мелькали какие-то тени.
Бывалый пограничник, Сулейкин сразу определил, что двое неизвестных не наши бойцы. Наши бы шли свободнее и не по краю просеки, издали сливаясь с деревьями, а посередине - им же некого и нечего бояться. Старший наряда выслал двух бойцов в засаду, а сам стал скрытно приближаться к подозрительным прохожим. Когда он подошел к ним почти вплотную, из засады раздался окрик младшего сержанта Д. Н. Струкова. Фашистские разведчики, а это были они, что называется, и глазом моргнуть не успели, как их скрутили.
Как уже известно читателю, личный состав заставы на острове Пий-Саари два раза подряд завоевывал переходящее Знамя округа. Бойцы и командиры резервной заставы, которой я командовал летом 1941 года на Карельском перешейке, геройски сражались с фашистскими захватчиками. В этих успехах была доля труда политрука II. Н. Орешкова и младшего политрука А. Д. Семушина. Талантливые были политработники, умели правильно нацелить и воодушевить людей. За что бы они, бывало, ни брались, дело это на поверку всегда оказывалось самым важным для того времени, все у них выходило так, как было задумано ("по чертежу", как любил выражаться Орешков), и всегда их с энтузиазмом поддерживали подчиненные.
С таким же вот, как Орешков и Семушин, деятельным и добрым человеком, хорошим товарищем свела меня судьба и в резервной роте на Ладоге. Помню, я только увидел политрука Андрейченко, еще и слова от него не услышал, а уже решил, что мне снова повезло. Веяло от этого человека недюжинной силой, чувствовалось, что он знает себе цену, и в то же время был он открытый, широко распахнутый, словно бы предлагал: смотрите, каков я - весь на виду.
У Андрейченко был удивительный дар быстро сходиться с людьми, понимать их настроение и по-своему, в интересах дела, это настроение изменять. Бывало, рассказывает будто простые вещи, а люди, только-только ввалившиеся в землянку после изнурительного поиска вражеских агентов, улыбаются, а потом весело хохочут. Политрук знал не только множество историй, одна смешнее другой. Он душу человеческую знал. Знал, когда можно и обязательно нужно пошутить с подчиненными, чтобы снять усталость, налет уныния, а когда и твердость проявить.
- Федор Карпович Хорьков из печеного яйца цыпленка высидит! по-хорошему шутили у нас в полку.
Под стать Хорькову были и его подчиненные - начальники служб, складов, повара. Умели они беречь и по-хозяйски расходовать каждый грамм продуктов, горючего и смазочных материалов, обмундирование и снаряжение, оружие и боеприпасы - все, что нужно в бою.
Начальником связи полка в те годы был капитан Г. Г. Горовенко. Как и все офицеры штаба, он многое делал для формирования и обучения снайперских команд. Но больше всего ему везло на вражеских разведчиков, диверсантов и парашютистов. Капитан Горовенко несколько раз участвовал в прочесывании лесных массивов, в поисках шпионов на эвакопунктах, в порту, в других местах. И всегда успех сопутствовал ему.
Первая снайперская команда из тридцати трех человек была подготовлена старшим лейтенантом Разумником Дмитриевичем Винокуровым, лейтенантом Михаилом Николаевичем Власовым и политруком Геннадием Николаевичем Тулакиным. Она действовала в боевых порядках 1-й дивизии НКВД и за десять дней уничтожила сто тридцать восемь гитлеровцев. Команда потерь не имела. И в этом была большая заслуга старшего лейтенанта Винокурова.
Заботливая душа и прекрасный специалист, Винокуров был всеобщим любимцем. Его отличали смелость, отвага и какая-то особая смекалка. Он находил выход из любого положения, каким бы сложным оно ни было, и настойчиво учил этому подчиненных.
Будучи командирам роты, затем начальником штаба батальона, я непосредственно занимался организацией учебы и боевой деятельности снайперов. А когда был переведен в штаб полка, то принимал участие в организации взаимодействия наших снайперских команд с командами армейских частей, на участках которых они действовали. В штабе полка ежемесячно разрабатывались графики выхода снайперских команд на передовые позиции. В них определялись места, сроки, состав и старшие команд, а также командиры, проверяющие работу снайперов.
В. А. Лебедеву и мне не раз приходилось сопровождать снайперские команды, вместе с ними находиться в боевых порядках войск.
...Ночью пехотинцы 204-го стрелкового полка вместо со снайперами-пограничниками вели разведку боем. После огневого налета артиллерии бойцы устремились вперед. В это время со стороны вражеских траншей заговорил пулемет. Плохо пришлось бы наступавшим, особенно на правом фланге, если бы их не выручил снайпер ефрейтор Роман Васильевич Васильев. По вспышкам он определил местонахождение огневой точки. Один за другим сделал несколько прицельных выстрелов. Пулемет замолчал. Всего ефрейтор Васильев уничтожил в том бою восемь гитлеровцев и был награжден орденом Красной Звезды.
...Снайперская команда пограничника младшего лейтенанта Л. Е. Нескубы находилась на позициях 63-й гвардейской стрелковой дивизии. Бойцы не только уничтожали огневые точки врага, но и забрасывали их гранатами, а врываясь в окопы, умело действовали прикладом. Особенно отличились тогда старшины Дмитрий Васильевич Витушкин и Андрей Ефимович Деревянко, ефрейтор Михаил Калинович Юрчин. Всех снайперов наградили орденами и медалями.
Противник понял, что с советскими снайперами шутки плохи. Фашисты перестали передвигаться не только в полный рост, но и пригнувшись. Гитлеровцы, считавшие себя хозяевами захваченной земли, на передовой и в ближнем тылу ползали, как пресмыкающиеся. Многие наши снайперы оказались "без работы".
Надо было что-то придумывать. И мы придумали: стали использовать снайперов во время нашего артиллерийского огневого налета. Находясь в боевых порядках 102-й отдельной стрелковой бригады, я своими глазами видел, какие результаты это дало.
Солдаты противника занимались своим делом: тянули связь, подносили боеприпасы, термосы с пищей... Естественно, маскировались, опасаясь метких выстрелов наших снайперов. Огневой налет многих застал вдали от траншей и землянок. Словно ошпаренные, солдаты заметались в поисках хоть какого-нибудь укрытия. Вот была снайперам работа! Двадцать одного фашиста уничтожили пограничники.
Вскоре после этого к нам в полк прибыл командир бригады Герой Советского Союза полковник Н. С. Угрюмов и в торжественной обстановке вручил правительственные награды большой группе снайперов.
А через несколько дней Указом Президиума Верховного Совета СССР орденами и медалями были награждены многие солдаты, сержанты и офицеры, отличившиеся на Дороге жизни. Орденом Красной Звезды был награжден и я.
Всех награжденных пограничников - было нас человек пятнадцать - вызвали в Ленинград. Помнится, выехали мы ночью. До штаба, который размещался на улице Каляева, 19, добрались без происшествий, пристроились на столах, на полу и заснули как убитые.
Ордена и медали нам вручал генерал-лейтенант Г. А. Степанов.
Только началось торжество, гитлеровцы стали бомбить и обстреливать город. Несколько снарядов и одна бомба угодили в помещение штаба.
Тяжело было сознавать свое бессилие в такой обстановке. Враг глумился над голодным, замерзшим городом, сеял смерть, а мы не могли ему отомстить в полной мере!
Будто подслушав мои мысли, генерал, поздравляя нас, сказал:
- Уничтожать врага на снайперских позициях, уничтожать всюду, где бы он ни появился; делать все для того, чтобы фронт и город получали как можно больше грузов; чтобы ни один шпион и диверсант, ни один подлый шептун не проник в Ленинград - вот что должно быть вашим ответом на высокие награды Родины, на бесчинства фашистских стервятников.
В обратный путь мы снова должны были выехать ночью, поэтому у каждого было несколько часов свободного времени. Одни решили навестить родных и знакомых, другие - просто посмотреть город.
Ленинград заметно изменился с тех пор, как я в начале октября 1941 года водил по его улицам маршевые роты. В глаза бросались разрушенные бомбами и снарядами дома, засыпанные снегом троллейбусы и трамвайные вагоны. Улицы стали тесными от высившихся по бокам сугробов. Тихо брели женщины, старики и дети, закутанные шалями, а то и одеялами. Некоторые тянули за собой стиральные корыта или листы железа, на которых лежали мертвые.
Вечером в небе заплясали лучи прожекторов, послышались разрывы зенитных снарядов. Очередной налет фашистских самолетов вызвал новые разрушения и пожары.
Недалеко от Литейного моста фашистская бомба расколола пополам пятиэтажный дом. Вначале было трудно разобраться в жутком хаосе душераздирающих криков, огня, дыма и пыли. По лестнице, заваленной кирпичами и какими-то искореженными металлическими конструкциями, я пробрался на третий этаж, рванул дверь одной из квартир. Языки пламени лизали стены. На полу лежала женщина с залитым кровью лицом. Рядом с нею, протягивая ко мне руки, плакала девочка лет пяти. Я распахнул шинель, схватил ребенка и поспешил на улицу. Здесь ко мне подбежала женщина из отряда МПВО с одеялом в руках. Я передал ей ребенка и снова бросился к горящему зданию.
Я помогал выбираться из огня женщинам и старикам, выносил какие-то вещи, первыми попадавшиеся под руку. А перед глазами стояла худенькая девочка с лицом старушки, протягивающая ко мне свои косточки-руки.
Как я уже писал, движение машин по льду Ладоги было прекращено 21 апреля 1942 года. Через месяц, 22 мая, на озере открылась летняя навигация. Личный состав Ладожской военной флотилии и Северо-западного речного пароходства был так же отважен и смел, как и автомобилисты.
Прямая обязанность военных моряков - конвойная и навигационная служба, защита караванов и отдельных судов, их охрана на рейде. Но они добровольно брали на себя и перевозку боеприпасов, продовольствия, медикаментов.
- Загружать все, что плавает! - такое решение вынесли на собраниях коммунисты и комсомольцы флотилии.
Весной 1942 года 104-му пограничному полку поручили еще и противодесантную оборону западного побережья озера. В первой половине лета совместно с войсками 23-й армии и моряками Ладожской флотилии мы создали надежный оборонительный рубеж: построили дзоты, блиндажи, стрелковые и минометные окопы, щели и убежища. Серьезное внимание обращалось на взаимодействие между сухопутным и флотильским командованием.
Частым и желанным гостем пограничников был комиссар Ладожской военной флотилии полковник Николай Дмитриевич Фенин. Знали мы и командующего капитана 1 ранга Виктора Сергеевича Черокова (ныне вице-адмирал в запасе), и начальника штаба Сергея Валентиновича Кудрявцева (ныне контр-адмирал в отставке). Но самые тесные связи были, конечно, с командирами кораблей. Об одном из них - командире тральщика ТЩ-100 старшем лейтенанте Петре Константиновиче Каргине (ныне капитан 1 ранга, доцент, кандидат военно-морских наук) - необходимо рассказать подробнее.
Небольшого роста, круглолицый, с чуть прищуренными глазами, озорно выглядывавшими из-под козырька надвинутой на лоб и сбитой на правое ухо фуражки, П. К. Каргин и минуты не мог прожить спокойно. С ним было легко и весело.
Команда любила своего командира, потому что видела - он много знает и умеет, с ним не страшны любые невзгоды. Все, кто служил на ТЩ-100, были отлично подготовлены. Старший лейтенант Каргин старался добиться автоматизма во всем, что не требовало размышления, а всю освободившуюся умственную энергию подчиненных направлял на проблемы, заслуживающие этого. В минуту, когда на карту были поставлены жизни десятков людей, такой метод себя оправдал.
...22 октября 1942 года. Холодный и пасмурный день. Тяжелые тучи заволокли небо. Озеро окутал туман. На рассвете, мало чем отличавшемся от ночи, тридцать два немецких и финских корабля по-воровски подошли к острову Сухо. Врага заметил сигнальщик находившегося в дозоре тральщика ТЩ-100. Прозвучала боевая тревога. Уведомив по радио командование, тральщик открыл огонь.
Враг имел большое преимущество в количестве и калибре орудий. Кроме того, его действия поддерживали вначале четыре "мессершмитта", затем появились штурмовики и бомбардировщики. И все же команда тральщика первой добилась успеха: удачное попадание - и фашистский катер взорвался. Вскоре один за другим были уничтожены еще два вражеских судна. Тральщиком управлял молодой, но опытный командир, умело сочетавший маневр с огнем. Вода вокруг маленького суденышка кипела. По нему вели огонь несколько вражеских кораблей, его бомбили, обстреливали из пушек и пулеметов самолеты, а оно было неуязвимо.
Фашистские солдаты все же сумели высадиться на остров, который оборонял небольшой гарнизон во главе с командиром батареи старшим лейтенантом Иваном Константиновичем Гусевым.
Защитники Сухо открыли огонь. Силы были неравными. Но моряки-ладожцы не отступили. И. К. Гусев был пять раз ранен, но продолжал руководить обороной острова.
Вскоре к месту боя прибыл "морской охотник" старшего лейтенанта Ковалевского, другие наши корабли, в воздухе появились самолеты Краснознаменного Балтийского флота и ВВС Ленинградского и Волховского фронтов.
Узнав о нападении на остров Сухо, командир 104-го пограничного полка привел в боевую готовность и значительно усилил подразделения, непосредственно выделенные для борьбы с десантами на западном побережье Ладоги. По тревоге был поднят один из батальонов. Погрузка на суда заняла несколько минут, и пограничники поспешили на помощь гарнизону Сухо. Правда, она не потребовалась.
Десант с острова был сброшен, вражеские суда обращены в бегство. Шестнадцать кораблей с десантом были уничтожены, один захвачен в плен. В воздушом бою было сбито пятнадцать фашистских самолетов. Враг потерял убитыми и ранеными сотни матросов, солдат и офицеров.
Разгоряченный боем, старший лейтенант Каргин не забыл и о товарищах, сражавшихся с врагом на острове. Он принял на борт раненых и взял курс на Новую Ладогу - в базу.
Герой-артиллерист, бледный от потери крови, лежал на палубе на носилках. Он улыбнулся, когда над ним наклонился Каргин.
- Орел ты! - тихо сказал Гусев. - И ребята твои - орлы!
Он ослабевшей рукой пошарил по палубе, где лежали его вещи, и по очереди передал Петру Константиновичу бинокль и пистолет.
- Мои трофеи, добытые сегодня в бою. Возьми на память...
Вскоре после этого боя Политическое управление Краснознаменного Балтийского флота выпустило специальную листовку: "Слава командиру тральщика Петру Каргину!" Политработники нашего полка ознакомили с ней всех пограничников, призвали их служить Родине так, как этот отважный моряк.
За бой у острова Сухо старший лейтенант Петр Константинович Каргин был вскоре награжден орденом Красного Знамени.
В заключение нелишне сказать несколько слов о корабле П. Каргина, который вот уже седьмой десяток лет исправно несет службу.
ТЩ-100, построенный еще до Октябрьской революции, побывал на своем веку и минным заградителем, и тральщиком, и учебным, и вспомогательным судном. Настало время идти ему на слом. Механик Тимофей Григорьевич Гудзь, проплававший на ТЩ-100 двадцать семь лет, не мог примириться с этим. И он уговорил правление рыболовецкого колхоза купить этот корабль. Ветеран остался в строю.
Рижская студия телевидения выпустила фильм "О большой судьбе маленького корабля". Это - увлекательный рассказ о ТЩ-100.
Коль речь зашла о моряках, не могу не вспомнить о людях родственной им профессии - о водолазах Экспедиции подводных работ особого назначения (ЭПРОН), которыми руководил контр-адмирал Ф. И. Крылов.
До войны об ЭПРОНе писали книги, снимали фильмы. Эпроновцы отыскивали в морских пучинах корабли, затонувшие десятки лет назад, первыми узнавали удивительные тайны, вырванные у времени. Их труд был овеян романтикой, легендами.
На Ладоге было иначе. Здесь водолазы поднимали со дна озера танки и автомобили, пушки и бульдозеры, тракторы и скреперы, мешки с мукой и крупами, ящики с патронами.
Мы, пограничники, ежедневно встречались с эпроновцами. На наших глазах проходила вся их тяжелая и изнурительная работа.
Весной 1942 года строители и, монтажники, среди которых были эпроновцы (ими, помнится, руководил главный инженер 27-го отряда подводно-технических работ В. К. Карпов), одержали крупную победу - в тяжелейших условиях, в рекордно короткие сроки проложили по дну Ладожского озера знаменитый трубопровод, по которому в начале июня Ленинград стал получать в необходимых количествах бензин, керосин, лигроин, дизельное топливо. Это был подлинный героизм большого коллектива, насчитывавшего около тысячи человек.
Кажется, трудно скрыть от глаз людских такое огромное строительство, развернувшееся неподалеку от Коккоревского спуска. Но оно было скрыто! Кроме пограничников, никто на Ладоге о нем не знал.
Отдельные виды работ выполнялись на виду у противника. Фашисты открывали артиллерийский огонь по строительным площадкам, бомбили их. Но они не знали, что именно происходит там. Вражеским агентам не удалось проникнуть ни на один участок строительства!
В конце сентября была одержана еще одна победа, тоже явившаяся загадкой для фашистов, - Ленинград получил электроэнергию от Волховской ГЭС. Теперь героями были труженики Ленэнерго, проложившие по дну Ладожского озера, насколько мне известно, пять кабельных линий. И об этом строительстве, не считая пограничников, знали единицы, и на площадки электриков мы не допустили ни одного фашистского соглядатая!
* * *
Летом 1942 года противник активизировал и агентурную работу, поэтому часть своих сил полк выделил на борьбу со шпионами и диверсантами.
Фашисты, как я уже писал, набили руку в засылке своих людей в наши тылы. Их лазутчики, подготовленные в специальных школах, выдавали себя то за военнослужащих Красной Армии (в таких случаях у них были подлинные документы, либо снятые с убитых и тяжелораненых бойцов, либо отобранные у попавших в плен), то за советских граждан, пробиравшихся на Большую землю из Ленинграда или из прибалтийских республик. У последних документы сплошь и рядом отсутствовали, а легенды так искусно сочинены, что было трудно отличить правду от лжи.
Шпионов и диверсантов, распространителей ложных слухов, пытавшихся сеять панику в нашем тылу, враг обычно сбрасывал с самолетов ночью или на рассвете. Прочесывание огромных лесных массивов, изобилующих болотами, было делом трудоемким. Иной раз мы затрачивали уйму времени, привлекали большие силы, а успеха не добивались.
Фашисты не жалели сил на пропаганду. Над расположением наших войск нередко появлялись "самолеты Геббельса", сбрасывавшие огромное количество листовок. Бывало, так гады постараются - все побережье белеет, словно ромашки на лугу. Геббельсовские пропагандисты подтасовывали факты, делали отраву из самых невинных эпизодов. Для большей "убедительности" они приводили подлинные фамилии красноармейцев и командиров. Фамилии эти они выуживали из наших газет, радиопередач и других источников.
Листовкам, как правило, не верили. Бойцы использовали их совершенно не для того, для чего предназначал враг. Но были и такие, что читали, задумывались над фашистскими выдумками. Поэтому пограничники, участвовавшие в прочесывании местности, получали также задание собирать и уничтожать вражеские листовки.
В апреле 1942 года я распрощался со своей ротой, занимавшей оборону на западном побережье Ладоги, в районе поселка имени Морозова, и принял 3-ю резервную роту полка, сформированную из личного состава маневренной группы погранотряда. Вот с ней-то мне и пришлось полазить по лесам и болотам в поисках вражеских лазутчиков.
Однажды меня вызвал полковник Т. С. Шуйский и поставил перед ротой задачу, над решением которой я вместе с командирами взводов лейтенантами Фроловым, Чесноковым и Иванчиковым долго ломал голову.
Госпиталь, размещавшийся в лесу в районе мыса Осиновец, время от времени менял свое месторасположение, и все же немецкие летчики, словно борзые по следу, находили его и ожесточенно бомбили. Несомненно, кто-то ставил их в известность о передислокации.
- Не иначе, еще один "рыбак" появился, - высказал предположение командир полка. - Нам надо не только усилить бдительность на КПП, всюду, где несут службу пограничные наряды, но и подключить к разгадке тайны работников госпиталя и армейские части, с которыми мы взаимодействуем. Побывайте у них. А вначале продумайте, о чем именно следует их попросить, как лучше организовать обмен информацией...
"Рыбак"... История с ним многому научила нас, пограничников.
...В конце 1941 года на побережье каждый день видели согбенного, худого старика. Ни на кого не глядя, кашляя и охая, тащился он с сетями и пешней на плече. Никто не обращал внимания на этого человека: ходит, ну и пусть себе ходит. Не один он тут рыбак, все жители прибрежных деревень - рыбаки.
Ночью работники госпиталя схватили ракетчика, подававшего сигналы врагу. Он так отчаянно сопротивлялся, так злобно поносил Советскую власть и Красную Армию, что медики чуть было не придушили его. Ракетчиком оказался тот самый старый рыбак, вернее, маскировавшийся под него бывший белогвардейский офицер. Именно этот тщедушный на вид дед незадолго перед тем, как его схватили, помог фашистским летчикам разбомбить нашу автоколонну, перевозившую тяжелораненых бойцов и командиров...
И вот снова похожая ситуация.
Я встретился с начальником госпиталя, командирами армейских частей, располагавшихся в районе мыса Осиновец, населенных пунктов Коккорево, Ваганово, Ириновка, проинформировал их об оперативной обстановке, познакомил с разработанными нами мероприятиями, договорился о взаимодействии.
Личный состав 3-й роты не раз прочесывал леса в радиусе расположения госпиталя, проводил необходимую работу на эвакопунктах, которые ежедневно обрабатывали сотни раненых и больных воинов, женщин, детей и стариков, эвакуированных из Ленинграда. Здесь легко было скрываться какому-нибудь "рыбаку".
Однажды госпиталь перебазировался еще раз, причем в ненастную погоду, когда в воздухе не было ни одного фашистского самолета. На новом месте палатки умело замаскировали. И все же ночью этот район подвергся бомбежке. Наш наряд засек, что с земли кто-то выпустил две красные ракеты как раз в тот момент, когда в воздухе завыли немецкие самолеты.
На другой день пограничик Воробьев задержал на КПП неизвестного без документов.
Помню, он сидел в землянке, положив на колени большие волосатые руки. Рыжий, веснушчатый. Зубы редкие, желтые и длинные, как у лошади. Глаза, похожие на испеченный на солнце крыжовник, все время блуждали.
- Эва, беда какая - документов нет! - говорил задержанный. - А у кого они теперь есть, кроме вас, военных? Кому они нужны? Идет война. Люди гибнут и с документами, и без документов... Какая разница?
Мужчина, как мне показалось, угодливо посмотрел на меня и попросил:
- Папиросочкой не побалуете, товарищ старший лейтенант?
Я ответил отказом. Задержанный мне не нравился. Вот бывает так: с первого взгляда испытываешь неприязнь, даже отвращение к совершенно незнакомому тебе человеку. Это трудно объяснить, еще труднее, наверное, понять. Срабатывает какое-то "шестое" чувство.
Неизвестный назвался Макаровым, рассказал, кто он такой и откуда.
Выходило так, что еще в 1941 году, до оккупации района немцами, по заданию райкома партии, Макаров будто бы ушел в партизанский отряд. После одной из диверсий (пришлось долго лежать на мерзлой земле, ожидая немецкий эшелон, который партизаны подорвали) заболел крупозным воспалением легких. Лечился у верных людей в глухой деревеньке. Однажды туда неожиданно нагрянули фашисты, обыскали все дома, схватили партизана и бросили его в лагерь. Набравшись сил после болезни, Макаров бежал, перебрался через линию фронта и вот теперь направлялся в Ленинград, в областной штаб партизанского движения... Сколько слышал я таких исповедей!
"Рыжий", как я мысленно прозвал задержанного, называл и без запинки повторял названия населенных пунктов, в которых он родился, жил, работал, партизанил, лечился, находился в лагере, фамилии партийных и советских работников. Окончив рассказ, он снова угодливо посмотрел на меня.
- Вот и вся моя история. Вы уж, товарищ старший лейтенант, отпустите меня. Я засветло успею добраться до партизанского штаба. Завтра позвоните туда, и вам подтвердят каждое мое слово. Не такой Макаров человек, чтобы врать!..
"А я не такой, чтобы верить каждому встречному-поперечному!" - мысленно возразил я "Рыжему".
Все, что рассказал Макаров (да и не Макаров он был вовсе), оказалось ложью. Вскоре его разоблачили как фашистского шпиона. Он признался, что наводил немецкие самолеты на госпиталь, пирсы и склады...
Вспоминается еще один эпизод тех дней.
Пограничный дозор - старший сержант А. П. Сулейкин с четырьмя товарищами - продвигался по лесу. День клонился к вечеру, наблюдать становилось труднее. Но от зорких глаз наряда ничто не ускользало.
- Товарищ старший сержант, смотрите! - шепотом произнес один из бойцов и указал в сторону просеки, на которой мелькали какие-то тени.
Бывалый пограничник, Сулейкин сразу определил, что двое неизвестных не наши бойцы. Наши бы шли свободнее и не по краю просеки, издали сливаясь с деревьями, а посередине - им же некого и нечего бояться. Старший наряда выслал двух бойцов в засаду, а сам стал скрытно приближаться к подозрительным прохожим. Когда он подошел к ним почти вплотную, из засады раздался окрик младшего сержанта Д. Н. Струкова. Фашистские разведчики, а это были они, что называется, и глазом моргнуть не успели, как их скрутили.
Как уже известно читателю, личный состав заставы на острове Пий-Саари два раза подряд завоевывал переходящее Знамя округа. Бойцы и командиры резервной заставы, которой я командовал летом 1941 года на Карельском перешейке, геройски сражались с фашистскими захватчиками. В этих успехах была доля труда политрука II. Н. Орешкова и младшего политрука А. Д. Семушина. Талантливые были политработники, умели правильно нацелить и воодушевить людей. За что бы они, бывало, ни брались, дело это на поверку всегда оказывалось самым важным для того времени, все у них выходило так, как было задумано ("по чертежу", как любил выражаться Орешков), и всегда их с энтузиазмом поддерживали подчиненные.
С таким же вот, как Орешков и Семушин, деятельным и добрым человеком, хорошим товарищем свела меня судьба и в резервной роте на Ладоге. Помню, я только увидел политрука Андрейченко, еще и слова от него не услышал, а уже решил, что мне снова повезло. Веяло от этого человека недюжинной силой, чувствовалось, что он знает себе цену, и в то же время был он открытый, широко распахнутый, словно бы предлагал: смотрите, каков я - весь на виду.
У Андрейченко был удивительный дар быстро сходиться с людьми, понимать их настроение и по-своему, в интересах дела, это настроение изменять. Бывало, рассказывает будто простые вещи, а люди, только-только ввалившиеся в землянку после изнурительного поиска вражеских агентов, улыбаются, а потом весело хохочут. Политрук знал не только множество историй, одна смешнее другой. Он душу человеческую знал. Знал, когда можно и обязательно нужно пошутить с подчиненными, чтобы снять усталость, налет уныния, а когда и твердость проявить.