Страница:
Солнце заволакивали рваные облака. Тревожно гудели вершины сосен. Справа и слева то и дело возникала перестрелка, ухали взрывы.
Вдруг остановка: из-за бомбовых воронок шоссе стало непроезжим. Мы свернули на лесную, мало наезженную дорогу.
Перестрелка слышалась теперь спереди. Вскоре показались раненые. От них мы узнали, что бой идет за станцию Кямяря.
Я решил проскочить переезд и укрыться в лесу. Но противник заметил нас. Недалеко разорвалась мина, за ней вторая, третья: Водитель погнал машину и на той стороне железной дороги, в лесу, резко остановил ее. Бойцы выпрыгнули из кузова и залегли. Мотоцикл был разбит. Красноармейца Уколова легко ранило. Сержант Угодкин оказался целым и невредимым.
За узкой полосой леса, тянувшейся перпендикулярно станционному поселку, мы не могли видеть наших. Но по напряжению боя я понимал, что с врагом дерутся смелые, хорошо обученные парни.
Внезапно ржаное поле зачернело от вражеских солдат - очередная вражеская попытка ворваться на станцию. В такую минуту я не мог остаться в стороне и принял решение открыть огонь. То тут, то там, судорожно взмахнув руками, фашисты падали на землю. Но натиск противника не ослабевал.
Справа раздалось громкое "ура!", и мы увидели, что в контратаку пошли моряки. (Это они, оказывается, обороняли станцию.)
- Поддержим, товарищ лейтенант? - спросил меня сержант Угодкин, облизывая языком пересохшие губы и поудобнее устраиваясь за пулеметом.
- Конечно, поддержим! - ответил я.
Враг не выдержал и откатился.
- Спасибо! - коротко поблагодарил меня морской командир, когда мы встретились. - Сегодня они больше не сунутся.
Но они сунулись. На этот раз решили зайти нам в тыл. Намерения врага разгадал красноармеец С. Н. Притуло, посланный мною еще с одним бойцом в разведку. Подпустив противника на близкое расстояние, мы открыли по нему огонь из пулемета и автоматов. Оставив несколько человек убитыми, фашисты отошли.
Настроение у всех было приподнятое. Первая встреча с врагом - и такая удача! Решаю дать бойцам отдохнуть, подкрепиться, привести в порядок оружие.
- Вряд ли бы так сложились мои боевые дела на заставе, - философствовал сержант Угодкин. - Мне просто повезло, что я попал на фронт, что сегодня был в бою. Приеду после войны домой, как начну рассказывать - у всех дух замрет...
Красноармейцы дружно рассмеялись. Ведь каждый из них думал об этом же, каждого переполняла гордость, что ему посчастливилось как следует всыпать врагу!..
В отряд мы вернулись вечером. Сведения о противнике и наших войсках (собрать их помогли и моряки) удовлетворили подполковника Никитюка. За выполнение боевой задачи он объявил нам благодарность.
К тому времени в отряде стало известно о мужестве и отваге бойцов 1-й заставы.
Лейтенант В. Г. Девятых получил приказ установить связь с заставой соседнего погранотряда. Рано утром с острова Тейкар-Саари отошла моторная лодка. Когда пограничники приблизились к мысу Миткя-Ниеми, была обнаружена большая группа противника. Одновременно справа, с острова Санто-Саари, фашисты открыли пулеметный огонь. Девятых и его бойцы оказались в трудном положении. И все же пограничники вступили в неравную схватку, уничтожили расчет вражеского пулемета и благополучно вернулись к себе на заставу.
В этот же день на помощь пограничникам прибыли моряки-балтийцы. Им поручалась оборона острова Тейкар-Саари. Вскоре здесь развернулись ожесточенные бои, и под прикрытием авиации противник высадил десант до усиленного батальона пехоты. Заставе лейтенанта Девятых было приказано задержать фашистов в северо-западной части острова, чтобы дать возможность морякам эвакуировать артиллерию.
Атаки врага следовали одна за другой. Появились раненые и убитые, но пограничники сражались умело и самоотверженно.
С каждым ~часом таяли ряды защитников острова. Осколком снаряда перебило ногу лейтенанту Девятых, но он продолжал руководить боем. Не покинули своих позиций и другие бойцы, получившие ранения.
Застава героически выполнила задачу. Пограничники дрались до последнего патрона. И только после того, как противник высадил дополнительно свежую роту, ему удалось овладеть островом. На единственной лодке спаслись шесть раненых пограничников. Несколько краснофлотцев добрались до острова Койвисто на плоту из досок. Остальные, в том числе лейтенант Девятых, погибли. В этом бою противник потерял более ста человек убитыми и ранеными.
* * *
Враг стягивал свежие силы, торопясь захватить Карельский перешеек. Разведка сообщала о прибытии новых подразделений пехоты, артиллерии и танков. Действовали гитлеровцы нагло и самоуверенно. Даже днем, бывало, идут открыто, без особых предосторожностей. Помню, однажды прибежал запыхавшийся боец, докладывает:
- Товарищ лейтенант, на опушке леса фашисты!
Пригляделся. Вижу: действительно, прут к нашему переднему краю.
Командиру отделения связи сержанту Н. Ф. Ятченко я приказал выдвинуться с пулеметом вперед, чтобы открыть огонь с фланга (Ятченко был не только первоклассным связистом, по и отличным пулеметчиком). Сам тоже лег за "максим". Когда фашисты приблизились, заработали вместе два пулемета. И сразу, конечно, началась паника: мечутся гитлеровцы из стороны в сторону, словом, дали мы им по зубам.
Вечером, дождавшись темноты, фашисты подтянули установку с громкоговорителями. Уж как только они не ругали нас, какими только словами не поносили! А мы втихомолку посмеивались. Раз дошло до ругательств, значит, противник и в самом деле получил хороший урок.
Но это был всего лишь эпизод. Между тем обстановка продолжала осложняться. Получив подкрепление, враг любой ценой стремился развивать наступление на юг, вдоль шоссе, ведущего к Ленинграду.
Мы не отходили на заранее подготовленные позиции - их у нас попросту не было. Отходили с изнурительными, кровопролитными боями, не имея сил отбросить противника, и он все время был у нас за плечами. Больше того, моторизованные группы автоматчиков то и дело оказывались у нас в тылу. Эта тяжелая, исключительно сложная обстановка требовала от начальника отряда и его штаба, от комендантов пограничных комендатур и начальников застав гибких и смелых решений, умелых действий.
Попав в окружение, бойцы капитана Ревуна сражались геройски. Но противник имел численное превосходство, был лучше вооружен. Из окружения пробились немногие. М. А. Ревун был ранен, но тоже вышел к своим.
Перестала существовать как боевое подразделение и группа майора Охрименко, до конца выполнившая свой долг. В одном из боев Семен Никифорович Охрименко пал смертью храбрых. Его гибель опечалила всех. Не стало человека, которого все уважали и горячо любили. Это он, майор Охрименко, воодушевлял пограничников на подвиги, искал и находил лучшие решения в неимоверно сложной обстановке первых дней войны.
Противник высадил морской десант на мыс Пуст-Ниеми. Замысел его был ясен: перерезать Приморскую шоссейную дорогу, связывающую Выборг с Ленинградом. Ясна была и задача нашего пограничного отряда, действовавшего со школой младшего комсостава Балтийского флота: уничтожить вражеский десант.
К тому времени из остатков пограничных застав отряда была сформирована резервная застава. В нее также вошли оставшиеся в живых красноармейцы и младшие командиры сводной группы майора С. Н. Охрименко. Чтобы не допустить путаницы при постановке боевых задач (мы действовали совместно с частями и подразделениями 23-й армии), ее стали называть ротой. Она насчитывала около ста человек, на вооружении имела станковые и ручные пулеметы, 50-миллиметровые минометы, противотанковые ружья, СВТ (самозарядные винтовки Токарева) и автоматы. Командиром назначили меня, заместителем - младшего политрука Можаева, политруком - младшего политрука А. Д. Семушина.
Когда стало известно о высадке десанта, резервную роту срочно перебросили в район боевых действий. Противник уже овладел разъездом Лихниеми, готовясь к решительному наступлению.
К вечеру рота вступила в бой. С ходу пришлось заняться ликвидацией засевших на деревьях вражеских "кукушек", а с наступлением темноты оборудовать огневые позиции на отведенном нам рубеже обороны.
Пользуясь затишьем, младший политрук Семушин и замполитрука Пасечник побеседовали с каждым пограничником, отдельно поставили задачи перед коммунистами и комсомольцами.
- Противник будет наступать, - говорили они. - У него много минометов и автоматического оружия и еще больше нахальства. Наша задача - не только дать фашистам по зубам, но и разбить их. Мы решим ее, если каждый пограничник сделает для этого все, что может, и еще кое-что, то, что никто не может...
Ночь прошла тревожно. На следующий день нас ждали новые осложнения. Захватив мыс Тронг-Сунд, фашисты высадились в районе разъезда Низмеля. Нашей роте совместно с моряками-курсантами предстояло выбить врага из этих пунктов.
Для нас бой сложился удачно. Началось все на рассвете, когда мы выдвинулись на рубеж атаки. Боевое охранение противника встретило нас огнем пулеметов и автоматов, но натиск пограничников был стремительным. С криками "ура!", ведя прицельный огонь, мы ворвались в здание кирпичного завода, забросали фашистов гранатами и заставили отступить.
Столь же успешно действовали наши соседи-моряки. Они захватили разъезд Ниэмеля и тем самым предупредили высадку новых десантов.
Вот что говорится о том памятном мне бое в характеристике боевых действий 103-го погранотряда на Карельском перешейке и подступах к Ленинграду в августе - сентябре 1941 года, составленной начальником войск НКВД охраны тыла Ленинградского фронта генерал-лейтенантом Степановым и начальником штаба войск полковником Андреевым:
"...Противник занял Ниэмеля и ворвался на кирпичный завод. Роте пограничников под командой лейтенанта Козлова была поставлена задача во взаимодействии со школой младшего начсостава Краснознаменного Балтийского флота, наступавшей на юго-западную опушку леса, что севернее и северо-западнее ст. Койслахти, выбить противника из кирпичного завода и деревни Ниэмеля.
В результате напряженного боя противник из этих пунктов был выбит. В этом бою противник потерял 50 человек убитыми и 9 человек ранеными.
Нами было захвачено много винтовок, автоматов, гранат, два миномета и большое количество винтовочных патронов.
Наши потери в этом бою убитыми и ранеными до 20 человек. Наступление роты поддерживало два 76-мм орудия батареи Красной Армии.
В последующем весь день... велись тяжелые оборонительные бои в районе Койслахти против атакующего противника. Последний производил сильные артиллерийско-минометные огневые налеты на боевые порядки пограничников и школы Краснознаменпого Балтийского флота.
...После налета нашей авиации на боевые порядки противника рота пограничников и школа Краснознаменного Балтийского флота перешли в контратаку. На северной окраине Койслахти завязался рукопашный бой, в результате которого белофинны были оттеснены в глубь леса. В этом бою храбро и мужественно сражалась рота пограничников, которая приняла на себя несколько контратак противника".
Не стану скрывать - я горжусь, что водил свою роту в рукопашную схватку. Испытание это для человека серьезное. Именно поэтому я хочу рассказать о том бое подробнее.
Не продвинувшись ни на шаг, фашисты с остервенением второй день били по станции и поселку Койслахти. То и дело налетала вражеская авиация. Рушились дома и станционные постройки. Дороги, изрытые воронками, заваленные телеграфными столбами, вырванными взрывами, стали непроезжими и непроходимыми. Солнце то тонуло в клубах черного дыма, то снова выплывало багрово-красное, будто раскаленное в этом аду.
Стремясь во что бы то ни стало выбить нас с занимаемых рубежей и на наших плечах ворваться в Койслахти, до которого было не больше двух километров, противник предпринял еще одну - трудно сказать, какую по счету! - попытку. На этот раз в наступление пошли немцы, видимо разочарованные в действиях своих союзников - финнов. Мундиры у всех расстегнуты, рукава закатаны до локтей, каски либо сбиты набекрень, либо привязаны к поясам. Слышались громкие окрики офицеров.
- Связь действует? - спросил я младшего сержанта-артиллериста, находившегося неподалеку.
- Отлично действует, товарищ лейтенант!
- Скажи своему командиру, пусть даст огоньку, как было условлено.
- Есть!
И вот над головами засвистели наши снаряды. Метко били артиллеристы! Вдруг огонь прекратился.
- В чем дело? - спрашиваю.
- Снаряды кончились... - вздохнул младший сержант.
Вскоре гитлеровцы снова зашевелились, начали перебегать от дерева к дереву, от валуна к валуну.
"Пока рано", - мысленно говорил я сам себе, прикидывая, какое расстояние разделяет нас.
Бывают критические минуты, которые заставляют человека вспомнить пройденный путь. И вот за мгновения перед ним пролетают годы, десятилетия. Для меня таким моментом была атака фашистов. Не сама схватка, тяжелая и кровопролитная, а те полторы сотни метров, которые отделяли нас и сокращались с каждой секундой. Я отчетливо вспомнил детство, годы учебы, службу на границе... И до того мне все это реально представлялось, словно наяву видел. Продолжалось это какие-то считанные секунды, а сколько теплых воспоминаний о прошлом впитали они в себя! Сколько сил мне прибавили!
"Вот теперь в самый раз!" - решил я, еще раз прикинув расстояние.
- Огонь!
Скороговоркой, захлебываясь, застрочили станковые и ручные пулеметы. Стрелки открыли залповый огонь из винтовок. Немцы нехли потери, но по инерции продолжали катиться на нас. Еще громче кричали их командиры: "Форвэртс! Шнелль!" (Вперед! Быстрее!)
- Гранаты к бою! - командую.
Заработала "карманная артиллерия". Немцы падали, сраженные осколками, корчились на земле раненые. Но лавина продолжала катиться на нас - фашисты решили навязать нам рукопашную схватку. Что скрывать, вначале жутко было отрываться от земли. Промелькнула даже мысль о смерти, но тут же забылась, не задев ни душу, ни сердце.
Я бежал, сжимая в правой руке автомат. Справа и слева от меня бежали пограничники. Воздух содрогался от их громового "ура". Я верил в каждого из них: не дрогнет, не отступит, сам погибнет, а товарища выручит.
Прямо передо мной вырос здоровенный детина. От жары и бега он вспотел. Светлые, словно бы вылинявшие, жиденькие волосы слиплись в сосульки. На мясистом, облупившемся на солнце носу висела мутная капля. Справа у солдата болтался ребристый металлический цилиндр - коробка с противогазом. На поясном ремне - каска. "Он, гад, даже не боится, что ему голову могут размозжить!" - зло подумал я и, ухватив автомат за ствол, так ударил немца прикладом, что даже рукам стало больно.
Верзила вскрикнул и мешком свалился на землю.
Это был первый гитлеровский солдат, убитый мною в рукопашной схватке, тоже первой в моей жизни.
Ставя роте боевую задачу, подполковник Никитюк сказал:
- Может быть, кто-то из вас погибнет. - Он помолчал немного и со вздохом добавил: - Наверняка погибнет - на войне как на войне. Но до этого от руки каждого из вас должны погибнуть несколько врагов. Иной арифметики я не признаю и вам не советую знать другую.
"Один на моем счету уже есть, товарищ подполковник!"
Бой продолжался. Краем глаза я увидел, как фашист, схватив автомат за откидную скобу (у него, видимо, кончились патроны), занес его над собой, чтобы с силой обрушить на голову пограничника М. Галимова, увлекшегося схваткой. Даю короткую очередь. Гитлеровский солдат неестественно быстро обернулся и, так и не успев опустить рук с автоматом, упал плашмя. Пограничник Галимов, которому грозила смертельная опасность, даже не заметил, что произошло у него за спиной.
"Второй!" - мысленно отметил я в памяти.
Бой распался на десятки схваток. Казалось, об управлении им не могло быть и речи. Дикие вопли, крики, стон, брань, лязг оружия - все перемешалось, как перемешались люди. В ход шли штык и приклад, кинжал и выстрел в упор, кулаки и зубы...
До взвода фашистов, прикрываясь кустарником и отдельными деревьями, бегом направлялись к месту схватки. Я послал связного к младшему политруку Можаеву, находившемуся вместе с отделением Ф. Д. Помозкова на правом фланге и приказал отсечь этих гитлеровцев огнем станкового пулемета. Можаев и Помозков блестяще справились с задачей.
Бойцы сражались геройски. На моих глазах красноармеец С. И. Гудков выбил оружие из рук немца. Словно рысь, тот кинулся на пограничника, ухватился за ствол винтовки, прижал к земле. Гудков нажал на спусковой крючок. Выстрел ошеломил гитлеровца, тот испуганно отпрянул, и Гудков тут же прикончил его.
И. В. Михайлов и X. С. Хайбулин на моих глазах одновременно поразили штыками откормленного обер-ефрейтора. Пограничники подняли фашиста на штыки и с яростью бросили его на головы солдат, метнувшихся на помощь своему командиру. Немцы инстинктивно расступились, и тело обер-ефрейтора тяжело грохнулось о землю. Красноармейцы быстро, словно из автоматов, сделали несколько прицельных выстрелов и уложили вражеских солдат.
- Кто еще хочет на Ленинград? - крикнул Михайлов и вместе с Хайбулиным поспешил на помощь пограничнику, на которого налетели сразу трое фашистов.
Напряжение давало о себе знать. Хотелось хоть минуту отдохнуть, перевести дух, вытереть пот, градом катившийся по лицу, выпить глоток воды. Но этой минуты не было. На меня несся долговязый унтер-офицер с Железным крестом на груди, видимо, свидетель только что закончившейся схватки, героями которой были Михайлов и Хайбулин. Солнце играло на широком штыке его винтовки. До сих пор зримо представляю себе этого фашиста - его разинутый орущий рот, перекошенное дикой злобой лицо, налитые кровью глаза.
Я положил автомат на валун, прицелился и нажал на спусковой крючок. Немец остановился, будто налетел на стену, выпустил оружие, обеими руками схватился за живот и, как при замедленной киносъемке, стал оседать на землю.
"Третий!" - промелькнуло в мозгу.
Остановившись возле дерева, я осмотрелся. Напряжение боя заметно спадало. Тут и там валялись мертвые гитлеровцы. Вражеская атака сорвалась. Но противник не отказался от своего намерения захватить станцию Койслахти.
На левом фланге, в небольшой ложбине скопилась вражеская пехота. Ни политруку А. Д. Семушину, который находился в том месте, ни сержанту Н. Ф. Ятченко она не была видна за густым кустарником и валунами. Посылаю туда связного.
Семушин отлично понял мой замысел. Он развернул станковый и ручные пулеметы и ударил по противнику. Но фашисты, разъяренные двумя днями неудач и огромных потерь, лезли напролом. И тогда, как мы договорились ранее, политрук выпустил две красные ракеты. В контратаку поднялись курсанты-моряки, находившиеся до того в засаде. Пулеметы умолкли - политрук приказал прекратить огонь, опасаясь поразить своих.
Снова загремело молодецкое "ура!". Балтийцы смяли фашистов. Атака моряков утроила силы изрядно уставших пограничников. Мы гнали немцев и финнов около километра, пока наконец те не затерялись в густом лесу.
Наступила тишина. Ни одного выстрела, ни одного взрыва. Только за спиной у нас по-прежнему полыхали пожары. Дым густой пеленой затянул верхушки елей.
Все тело ныло. Руки и ноги стали тяжелыми, будто налитые свинцом. В голове гудело, словно приложил ухо к телефонному столбу.
Бойцы отдыхали. Один лежал на спине и не мигая смотрел в небо, другой сидел облокотившись на колени и жевал травинку, третий наводил порядок в ранце...
- Товарищ лейтенант, на проводе - "Первый"! - доложил сержант Ятченко.
Красноармеец-связист, устроившийся между огромным валуном и высокой раскидистой елью, протянул мне трубку.
- Как дела, Андрей Петрович? - Начальник отряда впервые назвал меня по имени и отчеству.
Я доложил, что произошло за два минувших дня.
- Молодцы! - донеслось с того конца провода любимое словечко подполковника Никитюка. - Объявляю всем благодарность. Особо отличившихся представьте к правительственным наградам.
Бойцы с воодушевлением восприняли мое сообщение о том, что начальник отряда похвалил нас. Перебивая друг друга, они вспоминали детали только что закончившейся схватки, делились своими переживаниями.
Оказывается, давно забытые, но милые сердцу картины возникали перед каждым пограничником. Один перед боем вспоминал Косогорский металлургический комбинат под Тулой, на котором трудился до призыва на действительную военную службу; другой - забавный случай на охоте; третий - родные рязанские места: крытые соломой осиновые избы, пруд, обсаженный ветлами, вкривь и вкось протоптанные дорожки, пойменные луга, поля, леса, речку, в которой мальчишкой ловил пескарей; четвертый, краснея, признался, что вспомнил вдруг, как впервые поцеловал любимую девушку.
- Она обещала ждать меня, - исповедовался перед друзьями пограничник. И когда немцы пошли в атаку, я подумал, что Оксана может не дождаться моего возвращения. Такое зло меня взяло, выразить не могу. Подвернувшегося под руку фашиста я ударил прикладом не так, как меня учили, а как мужик в "Александре Невском", тот, кто оглоблей псов-рыцарей охаживал. Так же я и с другими расправлялся. (У этого красноармейца была снайперская винтовка без штыка.)
Фашисты понесли большие потери. Но и мы не досчитались многих: одни были убиты, другие тяжело ранены. Был ранен в ногу и я, но из строя не ушел. Немного позже я обнаружил, что вторая пуля, пощадив меня, пробила планшетку, которую я храню и до сих пор как память о первой в моей жизни рукопашной схватке с фашистами.
В 1972 году мне пришлось побывать в Хельсинки и разговаривать с работниками финского министерства внутренних дел. Узнав, что в свое время я служил на советско-финской границе, а в первые месяцы войны воевал на Карельском перешейке, один из них, улыбаясь, спросил:
- А не случалось ли вам оборонять Койслахти, сражаться против меня?
Я, что называется, ожидал всего на свете, но только не этой встречи. В голове мелькнуло, что невероятные истории случаются не только в детективной литературе, а и в жизни. Тоже улыбнувшись, я ответил, что в течение двух дней отстаивал эту станцию, коротко напомнил события, уже известные читателю.
- В том бою мы, финны и немцы, превосходили вас в живой силе и вооружении, особенно в автоматах, - продолжал мой собеседник, - но воевали лучше вы. Последняя атака моряков, невесть откуда взявшихся, ошеломила нас.
* * *
Ценой больших потерь противник потеснил нас на левый берег реки Роккала-Йоки и занял часть поселка Роккала. Наше положение становилось поистине критическим. Нависла опасность окружения. Боеприпасы и продовольствие были на исходе. В этой труднейшей обстановке героем становился каждый.
Во время отхода на новый рубеж где-то впереди послышались автоматные очереди, разрывы ручных гранат. Рассредоточив роту, я приказал командиру отделения младшему сержанту Ф. Д. Помозкову взять с собой двух красноармейцев и выяснить обстановку. Оказывается, военфельдшер 1-й комендатуры Ф. X. Гринь и двое санитаров сумели отбить нападение группы автоматчиков, пытавшихся зайти к нам в тыл, причем в перестрелке было уничтожено четыре фашиста.
Как нельзя кстати, на опушке появились бойцы с ведрами: принесли горячие макароны с салом!
- Налетай с котелками! - приглашает старшина комендатуры.
А у нас ни котелков, ни ложек - выбросили вместе с ранцами. Одному ранец мешал стрелять, другому переползать по-пластунски, третьего демаскировал. Время не ждет - не одних нас кормить надо. Наломали бойцы еловых лап, вывалили на них макароны. Ели руками. Мы получили наглядный урок: тяжел ранец, неудобен, а необходим - все там есть для трудной солдатской жизни!
Получаю приказ - обороняться на шоссе. Роту поддерживает артиллерийская батарея старшего лейтенанта Попова (23-я армия). Мы еще не успели как следует закрепиться, а противник подверг наши позиции ураганному обстрелу. Вдобавок беспрерывно висели в воздухе его самолеты. К полудню нажим усилился, в особенности на флангах. Фашисты рассчитывали прижать нас к Финскому заливу и уничтожить.
Ожесточенный бой разгорелся восточнее поселка Роккала. Казалось, еще одно усилие - и враг достигнет цели. Я поднял роту в контратаку, которую тотчас поддержали моряки, занимавшие позиции правее нас. Фашисты беспорядочно отступили.
В этом бою пали смертью храбрых красноармейцы И. В. Михайлов, X. С. Хайбулин и многие другие. Сержант П. Ф. Ятченко, красноармейцы И. Т. Курышев и С. И. Гудков получили тяжелые ранения. Досталось и мне. Во время контратаки, находясь в цепи, я почувствовал толчок в грудь. По инерции пробежал еще несколько шагов и упал.
"Отвоевался!" - успел подумать я и словно провалился в черную пропасть.
Очнувшись, увидел склонившуюся надо мною девушку-военфельдшера (это она, как я вскоре узнал, вынесла меня с поля боя). У нас девушек не было, значит, она из армейской части. Спрашиваю ее:
- Что со мной? Где я нахожусь?
- Не надо разговаривать, товарищ лейтенант. - Девушка положила мне на лоб холодный компресс взамен согревшегося. По всему было видно, она очень устала: лицо осунулось, под глазами залегли густые тени. - Вы ранены в грудь. Все будет хорошо. Только не надо разговаривать. А находитесь вы в медсанбате одной из частей двадцать третьей армии.
Девушка поправила пышные пропыленные волосы и через силу улыбнулась.
Вдруг остановка: из-за бомбовых воронок шоссе стало непроезжим. Мы свернули на лесную, мало наезженную дорогу.
Перестрелка слышалась теперь спереди. Вскоре показались раненые. От них мы узнали, что бой идет за станцию Кямяря.
Я решил проскочить переезд и укрыться в лесу. Но противник заметил нас. Недалеко разорвалась мина, за ней вторая, третья: Водитель погнал машину и на той стороне железной дороги, в лесу, резко остановил ее. Бойцы выпрыгнули из кузова и залегли. Мотоцикл был разбит. Красноармейца Уколова легко ранило. Сержант Угодкин оказался целым и невредимым.
За узкой полосой леса, тянувшейся перпендикулярно станционному поселку, мы не могли видеть наших. Но по напряжению боя я понимал, что с врагом дерутся смелые, хорошо обученные парни.
Внезапно ржаное поле зачернело от вражеских солдат - очередная вражеская попытка ворваться на станцию. В такую минуту я не мог остаться в стороне и принял решение открыть огонь. То тут, то там, судорожно взмахнув руками, фашисты падали на землю. Но натиск противника не ослабевал.
Справа раздалось громкое "ура!", и мы увидели, что в контратаку пошли моряки. (Это они, оказывается, обороняли станцию.)
- Поддержим, товарищ лейтенант? - спросил меня сержант Угодкин, облизывая языком пересохшие губы и поудобнее устраиваясь за пулеметом.
- Конечно, поддержим! - ответил я.
Враг не выдержал и откатился.
- Спасибо! - коротко поблагодарил меня морской командир, когда мы встретились. - Сегодня они больше не сунутся.
Но они сунулись. На этот раз решили зайти нам в тыл. Намерения врага разгадал красноармеец С. Н. Притуло, посланный мною еще с одним бойцом в разведку. Подпустив противника на близкое расстояние, мы открыли по нему огонь из пулемета и автоматов. Оставив несколько человек убитыми, фашисты отошли.
Настроение у всех было приподнятое. Первая встреча с врагом - и такая удача! Решаю дать бойцам отдохнуть, подкрепиться, привести в порядок оружие.
- Вряд ли бы так сложились мои боевые дела на заставе, - философствовал сержант Угодкин. - Мне просто повезло, что я попал на фронт, что сегодня был в бою. Приеду после войны домой, как начну рассказывать - у всех дух замрет...
Красноармейцы дружно рассмеялись. Ведь каждый из них думал об этом же, каждого переполняла гордость, что ему посчастливилось как следует всыпать врагу!..
В отряд мы вернулись вечером. Сведения о противнике и наших войсках (собрать их помогли и моряки) удовлетворили подполковника Никитюка. За выполнение боевой задачи он объявил нам благодарность.
К тому времени в отряде стало известно о мужестве и отваге бойцов 1-й заставы.
Лейтенант В. Г. Девятых получил приказ установить связь с заставой соседнего погранотряда. Рано утром с острова Тейкар-Саари отошла моторная лодка. Когда пограничники приблизились к мысу Миткя-Ниеми, была обнаружена большая группа противника. Одновременно справа, с острова Санто-Саари, фашисты открыли пулеметный огонь. Девятых и его бойцы оказались в трудном положении. И все же пограничники вступили в неравную схватку, уничтожили расчет вражеского пулемета и благополучно вернулись к себе на заставу.
В этот же день на помощь пограничникам прибыли моряки-балтийцы. Им поручалась оборона острова Тейкар-Саари. Вскоре здесь развернулись ожесточенные бои, и под прикрытием авиации противник высадил десант до усиленного батальона пехоты. Заставе лейтенанта Девятых было приказано задержать фашистов в северо-западной части острова, чтобы дать возможность морякам эвакуировать артиллерию.
Атаки врага следовали одна за другой. Появились раненые и убитые, но пограничники сражались умело и самоотверженно.
С каждым ~часом таяли ряды защитников острова. Осколком снаряда перебило ногу лейтенанту Девятых, но он продолжал руководить боем. Не покинули своих позиций и другие бойцы, получившие ранения.
Застава героически выполнила задачу. Пограничники дрались до последнего патрона. И только после того, как противник высадил дополнительно свежую роту, ему удалось овладеть островом. На единственной лодке спаслись шесть раненых пограничников. Несколько краснофлотцев добрались до острова Койвисто на плоту из досок. Остальные, в том числе лейтенант Девятых, погибли. В этом бою противник потерял более ста человек убитыми и ранеными.
* * *
Враг стягивал свежие силы, торопясь захватить Карельский перешеек. Разведка сообщала о прибытии новых подразделений пехоты, артиллерии и танков. Действовали гитлеровцы нагло и самоуверенно. Даже днем, бывало, идут открыто, без особых предосторожностей. Помню, однажды прибежал запыхавшийся боец, докладывает:
- Товарищ лейтенант, на опушке леса фашисты!
Пригляделся. Вижу: действительно, прут к нашему переднему краю.
Командиру отделения связи сержанту Н. Ф. Ятченко я приказал выдвинуться с пулеметом вперед, чтобы открыть огонь с фланга (Ятченко был не только первоклассным связистом, по и отличным пулеметчиком). Сам тоже лег за "максим". Когда фашисты приблизились, заработали вместе два пулемета. И сразу, конечно, началась паника: мечутся гитлеровцы из стороны в сторону, словом, дали мы им по зубам.
Вечером, дождавшись темноты, фашисты подтянули установку с громкоговорителями. Уж как только они не ругали нас, какими только словами не поносили! А мы втихомолку посмеивались. Раз дошло до ругательств, значит, противник и в самом деле получил хороший урок.
Но это был всего лишь эпизод. Между тем обстановка продолжала осложняться. Получив подкрепление, враг любой ценой стремился развивать наступление на юг, вдоль шоссе, ведущего к Ленинграду.
Мы не отходили на заранее подготовленные позиции - их у нас попросту не было. Отходили с изнурительными, кровопролитными боями, не имея сил отбросить противника, и он все время был у нас за плечами. Больше того, моторизованные группы автоматчиков то и дело оказывались у нас в тылу. Эта тяжелая, исключительно сложная обстановка требовала от начальника отряда и его штаба, от комендантов пограничных комендатур и начальников застав гибких и смелых решений, умелых действий.
Попав в окружение, бойцы капитана Ревуна сражались геройски. Но противник имел численное превосходство, был лучше вооружен. Из окружения пробились немногие. М. А. Ревун был ранен, но тоже вышел к своим.
Перестала существовать как боевое подразделение и группа майора Охрименко, до конца выполнившая свой долг. В одном из боев Семен Никифорович Охрименко пал смертью храбрых. Его гибель опечалила всех. Не стало человека, которого все уважали и горячо любили. Это он, майор Охрименко, воодушевлял пограничников на подвиги, искал и находил лучшие решения в неимоверно сложной обстановке первых дней войны.
Противник высадил морской десант на мыс Пуст-Ниеми. Замысел его был ясен: перерезать Приморскую шоссейную дорогу, связывающую Выборг с Ленинградом. Ясна была и задача нашего пограничного отряда, действовавшего со школой младшего комсостава Балтийского флота: уничтожить вражеский десант.
К тому времени из остатков пограничных застав отряда была сформирована резервная застава. В нее также вошли оставшиеся в живых красноармейцы и младшие командиры сводной группы майора С. Н. Охрименко. Чтобы не допустить путаницы при постановке боевых задач (мы действовали совместно с частями и подразделениями 23-й армии), ее стали называть ротой. Она насчитывала около ста человек, на вооружении имела станковые и ручные пулеметы, 50-миллиметровые минометы, противотанковые ружья, СВТ (самозарядные винтовки Токарева) и автоматы. Командиром назначили меня, заместителем - младшего политрука Можаева, политруком - младшего политрука А. Д. Семушина.
Когда стало известно о высадке десанта, резервную роту срочно перебросили в район боевых действий. Противник уже овладел разъездом Лихниеми, готовясь к решительному наступлению.
К вечеру рота вступила в бой. С ходу пришлось заняться ликвидацией засевших на деревьях вражеских "кукушек", а с наступлением темноты оборудовать огневые позиции на отведенном нам рубеже обороны.
Пользуясь затишьем, младший политрук Семушин и замполитрука Пасечник побеседовали с каждым пограничником, отдельно поставили задачи перед коммунистами и комсомольцами.
- Противник будет наступать, - говорили они. - У него много минометов и автоматического оружия и еще больше нахальства. Наша задача - не только дать фашистам по зубам, но и разбить их. Мы решим ее, если каждый пограничник сделает для этого все, что может, и еще кое-что, то, что никто не может...
Ночь прошла тревожно. На следующий день нас ждали новые осложнения. Захватив мыс Тронг-Сунд, фашисты высадились в районе разъезда Низмеля. Нашей роте совместно с моряками-курсантами предстояло выбить врага из этих пунктов.
Для нас бой сложился удачно. Началось все на рассвете, когда мы выдвинулись на рубеж атаки. Боевое охранение противника встретило нас огнем пулеметов и автоматов, но натиск пограничников был стремительным. С криками "ура!", ведя прицельный огонь, мы ворвались в здание кирпичного завода, забросали фашистов гранатами и заставили отступить.
Столь же успешно действовали наши соседи-моряки. Они захватили разъезд Ниэмеля и тем самым предупредили высадку новых десантов.
Вот что говорится о том памятном мне бое в характеристике боевых действий 103-го погранотряда на Карельском перешейке и подступах к Ленинграду в августе - сентябре 1941 года, составленной начальником войск НКВД охраны тыла Ленинградского фронта генерал-лейтенантом Степановым и начальником штаба войск полковником Андреевым:
"...Противник занял Ниэмеля и ворвался на кирпичный завод. Роте пограничников под командой лейтенанта Козлова была поставлена задача во взаимодействии со школой младшего начсостава Краснознаменного Балтийского флота, наступавшей на юго-западную опушку леса, что севернее и северо-западнее ст. Койслахти, выбить противника из кирпичного завода и деревни Ниэмеля.
В результате напряженного боя противник из этих пунктов был выбит. В этом бою противник потерял 50 человек убитыми и 9 человек ранеными.
Нами было захвачено много винтовок, автоматов, гранат, два миномета и большое количество винтовочных патронов.
Наши потери в этом бою убитыми и ранеными до 20 человек. Наступление роты поддерживало два 76-мм орудия батареи Красной Армии.
В последующем весь день... велись тяжелые оборонительные бои в районе Койслахти против атакующего противника. Последний производил сильные артиллерийско-минометные огневые налеты на боевые порядки пограничников и школы Краснознаменпого Балтийского флота.
...После налета нашей авиации на боевые порядки противника рота пограничников и школа Краснознаменного Балтийского флота перешли в контратаку. На северной окраине Койслахти завязался рукопашный бой, в результате которого белофинны были оттеснены в глубь леса. В этом бою храбро и мужественно сражалась рота пограничников, которая приняла на себя несколько контратак противника".
Не стану скрывать - я горжусь, что водил свою роту в рукопашную схватку. Испытание это для человека серьезное. Именно поэтому я хочу рассказать о том бое подробнее.
Не продвинувшись ни на шаг, фашисты с остервенением второй день били по станции и поселку Койслахти. То и дело налетала вражеская авиация. Рушились дома и станционные постройки. Дороги, изрытые воронками, заваленные телеграфными столбами, вырванными взрывами, стали непроезжими и непроходимыми. Солнце то тонуло в клубах черного дыма, то снова выплывало багрово-красное, будто раскаленное в этом аду.
Стремясь во что бы то ни стало выбить нас с занимаемых рубежей и на наших плечах ворваться в Койслахти, до которого было не больше двух километров, противник предпринял еще одну - трудно сказать, какую по счету! - попытку. На этот раз в наступление пошли немцы, видимо разочарованные в действиях своих союзников - финнов. Мундиры у всех расстегнуты, рукава закатаны до локтей, каски либо сбиты набекрень, либо привязаны к поясам. Слышались громкие окрики офицеров.
- Связь действует? - спросил я младшего сержанта-артиллериста, находившегося неподалеку.
- Отлично действует, товарищ лейтенант!
- Скажи своему командиру, пусть даст огоньку, как было условлено.
- Есть!
И вот над головами засвистели наши снаряды. Метко били артиллеристы! Вдруг огонь прекратился.
- В чем дело? - спрашиваю.
- Снаряды кончились... - вздохнул младший сержант.
Вскоре гитлеровцы снова зашевелились, начали перебегать от дерева к дереву, от валуна к валуну.
"Пока рано", - мысленно говорил я сам себе, прикидывая, какое расстояние разделяет нас.
Бывают критические минуты, которые заставляют человека вспомнить пройденный путь. И вот за мгновения перед ним пролетают годы, десятилетия. Для меня таким моментом была атака фашистов. Не сама схватка, тяжелая и кровопролитная, а те полторы сотни метров, которые отделяли нас и сокращались с каждой секундой. Я отчетливо вспомнил детство, годы учебы, службу на границе... И до того мне все это реально представлялось, словно наяву видел. Продолжалось это какие-то считанные секунды, а сколько теплых воспоминаний о прошлом впитали они в себя! Сколько сил мне прибавили!
"Вот теперь в самый раз!" - решил я, еще раз прикинув расстояние.
- Огонь!
Скороговоркой, захлебываясь, застрочили станковые и ручные пулеметы. Стрелки открыли залповый огонь из винтовок. Немцы нехли потери, но по инерции продолжали катиться на нас. Еще громче кричали их командиры: "Форвэртс! Шнелль!" (Вперед! Быстрее!)
- Гранаты к бою! - командую.
Заработала "карманная артиллерия". Немцы падали, сраженные осколками, корчились на земле раненые. Но лавина продолжала катиться на нас - фашисты решили навязать нам рукопашную схватку. Что скрывать, вначале жутко было отрываться от земли. Промелькнула даже мысль о смерти, но тут же забылась, не задев ни душу, ни сердце.
Я бежал, сжимая в правой руке автомат. Справа и слева от меня бежали пограничники. Воздух содрогался от их громового "ура". Я верил в каждого из них: не дрогнет, не отступит, сам погибнет, а товарища выручит.
Прямо передо мной вырос здоровенный детина. От жары и бега он вспотел. Светлые, словно бы вылинявшие, жиденькие волосы слиплись в сосульки. На мясистом, облупившемся на солнце носу висела мутная капля. Справа у солдата болтался ребристый металлический цилиндр - коробка с противогазом. На поясном ремне - каска. "Он, гад, даже не боится, что ему голову могут размозжить!" - зло подумал я и, ухватив автомат за ствол, так ударил немца прикладом, что даже рукам стало больно.
Верзила вскрикнул и мешком свалился на землю.
Это был первый гитлеровский солдат, убитый мною в рукопашной схватке, тоже первой в моей жизни.
Ставя роте боевую задачу, подполковник Никитюк сказал:
- Может быть, кто-то из вас погибнет. - Он помолчал немного и со вздохом добавил: - Наверняка погибнет - на войне как на войне. Но до этого от руки каждого из вас должны погибнуть несколько врагов. Иной арифметики я не признаю и вам не советую знать другую.
"Один на моем счету уже есть, товарищ подполковник!"
Бой продолжался. Краем глаза я увидел, как фашист, схватив автомат за откидную скобу (у него, видимо, кончились патроны), занес его над собой, чтобы с силой обрушить на голову пограничника М. Галимова, увлекшегося схваткой. Даю короткую очередь. Гитлеровский солдат неестественно быстро обернулся и, так и не успев опустить рук с автоматом, упал плашмя. Пограничник Галимов, которому грозила смертельная опасность, даже не заметил, что произошло у него за спиной.
"Второй!" - мысленно отметил я в памяти.
Бой распался на десятки схваток. Казалось, об управлении им не могло быть и речи. Дикие вопли, крики, стон, брань, лязг оружия - все перемешалось, как перемешались люди. В ход шли штык и приклад, кинжал и выстрел в упор, кулаки и зубы...
До взвода фашистов, прикрываясь кустарником и отдельными деревьями, бегом направлялись к месту схватки. Я послал связного к младшему политруку Можаеву, находившемуся вместе с отделением Ф. Д. Помозкова на правом фланге и приказал отсечь этих гитлеровцев огнем станкового пулемета. Можаев и Помозков блестяще справились с задачей.
Бойцы сражались геройски. На моих глазах красноармеец С. И. Гудков выбил оружие из рук немца. Словно рысь, тот кинулся на пограничника, ухватился за ствол винтовки, прижал к земле. Гудков нажал на спусковой крючок. Выстрел ошеломил гитлеровца, тот испуганно отпрянул, и Гудков тут же прикончил его.
И. В. Михайлов и X. С. Хайбулин на моих глазах одновременно поразили штыками откормленного обер-ефрейтора. Пограничники подняли фашиста на штыки и с яростью бросили его на головы солдат, метнувшихся на помощь своему командиру. Немцы инстинктивно расступились, и тело обер-ефрейтора тяжело грохнулось о землю. Красноармейцы быстро, словно из автоматов, сделали несколько прицельных выстрелов и уложили вражеских солдат.
- Кто еще хочет на Ленинград? - крикнул Михайлов и вместе с Хайбулиным поспешил на помощь пограничнику, на которого налетели сразу трое фашистов.
Напряжение давало о себе знать. Хотелось хоть минуту отдохнуть, перевести дух, вытереть пот, градом катившийся по лицу, выпить глоток воды. Но этой минуты не было. На меня несся долговязый унтер-офицер с Железным крестом на груди, видимо, свидетель только что закончившейся схватки, героями которой были Михайлов и Хайбулин. Солнце играло на широком штыке его винтовки. До сих пор зримо представляю себе этого фашиста - его разинутый орущий рот, перекошенное дикой злобой лицо, налитые кровью глаза.
Я положил автомат на валун, прицелился и нажал на спусковой крючок. Немец остановился, будто налетел на стену, выпустил оружие, обеими руками схватился за живот и, как при замедленной киносъемке, стал оседать на землю.
"Третий!" - промелькнуло в мозгу.
Остановившись возле дерева, я осмотрелся. Напряжение боя заметно спадало. Тут и там валялись мертвые гитлеровцы. Вражеская атака сорвалась. Но противник не отказался от своего намерения захватить станцию Койслахти.
На левом фланге, в небольшой ложбине скопилась вражеская пехота. Ни политруку А. Д. Семушину, который находился в том месте, ни сержанту Н. Ф. Ятченко она не была видна за густым кустарником и валунами. Посылаю туда связного.
Семушин отлично понял мой замысел. Он развернул станковый и ручные пулеметы и ударил по противнику. Но фашисты, разъяренные двумя днями неудач и огромных потерь, лезли напролом. И тогда, как мы договорились ранее, политрук выпустил две красные ракеты. В контратаку поднялись курсанты-моряки, находившиеся до того в засаде. Пулеметы умолкли - политрук приказал прекратить огонь, опасаясь поразить своих.
Снова загремело молодецкое "ура!". Балтийцы смяли фашистов. Атака моряков утроила силы изрядно уставших пограничников. Мы гнали немцев и финнов около километра, пока наконец те не затерялись в густом лесу.
Наступила тишина. Ни одного выстрела, ни одного взрыва. Только за спиной у нас по-прежнему полыхали пожары. Дым густой пеленой затянул верхушки елей.
Все тело ныло. Руки и ноги стали тяжелыми, будто налитые свинцом. В голове гудело, словно приложил ухо к телефонному столбу.
Бойцы отдыхали. Один лежал на спине и не мигая смотрел в небо, другой сидел облокотившись на колени и жевал травинку, третий наводил порядок в ранце...
- Товарищ лейтенант, на проводе - "Первый"! - доложил сержант Ятченко.
Красноармеец-связист, устроившийся между огромным валуном и высокой раскидистой елью, протянул мне трубку.
- Как дела, Андрей Петрович? - Начальник отряда впервые назвал меня по имени и отчеству.
Я доложил, что произошло за два минувших дня.
- Молодцы! - донеслось с того конца провода любимое словечко подполковника Никитюка. - Объявляю всем благодарность. Особо отличившихся представьте к правительственным наградам.
Бойцы с воодушевлением восприняли мое сообщение о том, что начальник отряда похвалил нас. Перебивая друг друга, они вспоминали детали только что закончившейся схватки, делились своими переживаниями.
Оказывается, давно забытые, но милые сердцу картины возникали перед каждым пограничником. Один перед боем вспоминал Косогорский металлургический комбинат под Тулой, на котором трудился до призыва на действительную военную службу; другой - забавный случай на охоте; третий - родные рязанские места: крытые соломой осиновые избы, пруд, обсаженный ветлами, вкривь и вкось протоптанные дорожки, пойменные луга, поля, леса, речку, в которой мальчишкой ловил пескарей; четвертый, краснея, признался, что вспомнил вдруг, как впервые поцеловал любимую девушку.
- Она обещала ждать меня, - исповедовался перед друзьями пограничник. И когда немцы пошли в атаку, я подумал, что Оксана может не дождаться моего возвращения. Такое зло меня взяло, выразить не могу. Подвернувшегося под руку фашиста я ударил прикладом не так, как меня учили, а как мужик в "Александре Невском", тот, кто оглоблей псов-рыцарей охаживал. Так же я и с другими расправлялся. (У этого красноармейца была снайперская винтовка без штыка.)
Фашисты понесли большие потери. Но и мы не досчитались многих: одни были убиты, другие тяжело ранены. Был ранен в ногу и я, но из строя не ушел. Немного позже я обнаружил, что вторая пуля, пощадив меня, пробила планшетку, которую я храню и до сих пор как память о первой в моей жизни рукопашной схватке с фашистами.
В 1972 году мне пришлось побывать в Хельсинки и разговаривать с работниками финского министерства внутренних дел. Узнав, что в свое время я служил на советско-финской границе, а в первые месяцы войны воевал на Карельском перешейке, один из них, улыбаясь, спросил:
- А не случалось ли вам оборонять Койслахти, сражаться против меня?
Я, что называется, ожидал всего на свете, но только не этой встречи. В голове мелькнуло, что невероятные истории случаются не только в детективной литературе, а и в жизни. Тоже улыбнувшись, я ответил, что в течение двух дней отстаивал эту станцию, коротко напомнил события, уже известные читателю.
- В том бою мы, финны и немцы, превосходили вас в живой силе и вооружении, особенно в автоматах, - продолжал мой собеседник, - но воевали лучше вы. Последняя атака моряков, невесть откуда взявшихся, ошеломила нас.
* * *
Ценой больших потерь противник потеснил нас на левый берег реки Роккала-Йоки и занял часть поселка Роккала. Наше положение становилось поистине критическим. Нависла опасность окружения. Боеприпасы и продовольствие были на исходе. В этой труднейшей обстановке героем становился каждый.
Во время отхода на новый рубеж где-то впереди послышались автоматные очереди, разрывы ручных гранат. Рассредоточив роту, я приказал командиру отделения младшему сержанту Ф. Д. Помозкову взять с собой двух красноармейцев и выяснить обстановку. Оказывается, военфельдшер 1-й комендатуры Ф. X. Гринь и двое санитаров сумели отбить нападение группы автоматчиков, пытавшихся зайти к нам в тыл, причем в перестрелке было уничтожено четыре фашиста.
Как нельзя кстати, на опушке появились бойцы с ведрами: принесли горячие макароны с салом!
- Налетай с котелками! - приглашает старшина комендатуры.
А у нас ни котелков, ни ложек - выбросили вместе с ранцами. Одному ранец мешал стрелять, другому переползать по-пластунски, третьего демаскировал. Время не ждет - не одних нас кормить надо. Наломали бойцы еловых лап, вывалили на них макароны. Ели руками. Мы получили наглядный урок: тяжел ранец, неудобен, а необходим - все там есть для трудной солдатской жизни!
Получаю приказ - обороняться на шоссе. Роту поддерживает артиллерийская батарея старшего лейтенанта Попова (23-я армия). Мы еще не успели как следует закрепиться, а противник подверг наши позиции ураганному обстрелу. Вдобавок беспрерывно висели в воздухе его самолеты. К полудню нажим усилился, в особенности на флангах. Фашисты рассчитывали прижать нас к Финскому заливу и уничтожить.
Ожесточенный бой разгорелся восточнее поселка Роккала. Казалось, еще одно усилие - и враг достигнет цели. Я поднял роту в контратаку, которую тотчас поддержали моряки, занимавшие позиции правее нас. Фашисты беспорядочно отступили.
В этом бою пали смертью храбрых красноармейцы И. В. Михайлов, X. С. Хайбулин и многие другие. Сержант П. Ф. Ятченко, красноармейцы И. Т. Курышев и С. И. Гудков получили тяжелые ранения. Досталось и мне. Во время контратаки, находясь в цепи, я почувствовал толчок в грудь. По инерции пробежал еще несколько шагов и упал.
"Отвоевался!" - успел подумать я и словно провалился в черную пропасть.
Очнувшись, увидел склонившуюся надо мною девушку-военфельдшера (это она, как я вскоре узнал, вынесла меня с поля боя). У нас девушек не было, значит, она из армейской части. Спрашиваю ее:
- Что со мной? Где я нахожусь?
- Не надо разговаривать, товарищ лейтенант. - Девушка положила мне на лоб холодный компресс взамен согревшегося. По всему было видно, она очень устала: лицо осунулось, под глазами залегли густые тени. - Вы ранены в грудь. Все будет хорошо. Только не надо разговаривать. А находитесь вы в медсанбате одной из частей двадцать третьей армии.
Девушка поправила пышные пропыленные волосы и через силу улыбнулась.