Козлов Андрей. Тревожная служба

   К Ладожскому озеру стягивались воинские части - дорожники, саперы, связисты, зенитчики. Шли автомашины. В сложившихся условиях существенное значение приобрела комендантская служба. Фашисты были мастерами по засылке своих лазутчиков в наши тылы. А тут сама обстановка играла им на руку. Не все сразу, что называется, притерлось. Иной раз о прибытии той или иной воинской части мы, пограничники, узнавали не накануне, а после появления ее на побережье. Не были установлены пароли. Ничего не знали мы и о передислокациях. Нельзя было мириться с такой неразберихой. Мы срочно принимали необходимые меры.
   * * *
   Разведывательно-поисковая группа сержанта И. Д. Силенко возвращалась после выполнения боевой задачи.
   - Товарищ сержант, - обратился к командиру один из пограничников, видите вон тех двоих с автоматами?
   - А что? Здесь сотни людей ходят. Все леса войсками забиты.
   - Но эти мне что-то не нравятся: у них за плечами я только что видел до отказа набитые вещевые мешки, а теперь мешков нет.
   Такая немаловажная деталь насторожила и сержанта. Пограничники укрылись в молодом ельнике и стали ждать. Когда неизвестные поравнялись с засадой, их задержали.
   Ни в одежде, ни в поведении людей не было ничего подозрительного. В порядке оказались и документы. Вот только откуда взялась такая воинская часть: в списках на КПП она не значилась.
   Задержанные шутили, подтрунивали над излишней подозрительностью пограничников, бойко отвечали на вопросы.
   - На Ладогу давно прибыли? - спросил Силенко одного из них.
   - С неделю, - ответил тот. - Связь оборудуем на командном пункте.
   Это была ложь. Номера воинских частей, прибывших неделю назад, пограничники знали на память.
   Неизвестных обыскали. У них обнаружили пистолеты ТТ, прибинтованные к бедрам, в противогазных сумках - по пятьсот патронов. Разыскали в кустах вещевые мешки - в них оказались патроны, гранаты, сигнальные фонари, яды и запасы продуктов питания на десять - двенадцать дней.
   После выяснилось, что это крупные вражеские диверсанты.
   В эти дни у нас в комендатуре побывал комиссар отряда батальонный комиссар Петр Карпович Сувалов. С первой же встречи, которая произошла в землянке капитана Лебедева, он произвел впечатление разносторонне образованного, энергичного и требовательного начальника. В дальнейшем это полностью подтвердилось.
   Комиссар дотошно интересовался, как мы в случав необходимости будем отражать парашютный и морской десанты, облазил окопы, щели, траншеи, точки, некоторых командиров заставил решить вводные.
   - Этот не из тех, кто только боевыми листками занимается, - с гордостью шепнул мне В. А. Лебедев.
   До войны П. К. Сувалов был комиссаром отряда, который охранял участок границы по Финскому заливу в Прибалтике. Когда началась война, пограничники, обороняя землю Советской Эстонии (отрядом командовал майор В. Ф. Нестеров), сражались стойко. Многие из них погибли, но и фашистам не поздоровилось. Отборные гитлеровские войска понесли огромные потери.
   ...Заглянул комиссар и в мою землянку. Осмотрел - остался доволен.
   - Выходит, мы давние знакомые? - улыбнулся П. К. Сувалов, когда я коротко рассказал ему о своей довоенной службе на границе. - Смотрели друг на друга через Финский залив, как соседки через дорогу.
   - Широковата дорога-то, товарищ батальонный комиссар, - ответил я. - До вашего правого фланга по прямой километров пятьдесят считалось...
   - Вы ведь из Сибири, товарищ лейтенант?
   - Из Сибири, - подтвердил я.
   - Давно с земляками не встречались?
   - Давно.
   Комиссар вдруг встал, вышел на улицу, к матине, и вернулся с каким-то узелком в руках.
   - Если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе, - весело воскликнул он. - Берите. Это вам награда. И за то, что оборону заняли быстро и хорошо, и за то, что шпионам дыхнуть не даете.
   Я расчувствовался, принимая подарок: кому не дорого внимание и доброе слово начальника!
   Подарки получили и другие красноармейцы и командиры, отличившиеся за последние дни. Это были пришедшие из тыла посылки. В мешочке, который комиссар вручил мне, были кусок сала, шерстяные варежки, носки, "маньчжурка" - знаменитый в Сибири табак, и письмо, написанное на листке из тетради. Простые и трогательные слова... Письмо писала, по всему видать, колхозница или жительница небольшого городка (подписи и адреса не было). Она просила "бить германца смертным боем и поскорее возвращаться домой".
   Позже я прочитал известные стихи А. Твардовского:
   С любовью, с нежностью примерной
   Сестры и матери родной
   Был этот ящичек фанерный
   Отправлен женщиной одной.
   В письме, без штемпелей и марок,
   Она писала заодно,
   Что посылает свой подарок
   Бойцу. Какому? Все равно...
   "Это же про мою посылку!" - подумал я тогда...
   Мои подчиненные были в сборе, когда я вошел в землянку. Передав посылку старшине заставы, я попросил справедливо разделить ее на всех.
   - А письма не было, товарищ лейтенант? - спросил старшина.
   - Письмо я решил оставить себе на память, - ответил я.
   - По-моему, его надо "разделить" в первую очередь! С каким вниманием слушали меня бойцы!
   Сколько радости принесли нам тогда посылки из Сибири!..
   Приказ о немедленном развертывании работ на Ладоге начальник тыла Ленинградского фронта генерал-лейтенант Ф. Н. Лагунов подписал 13 ноября. Тогда же военный инженер 3 ранга Б. В. Якубовский был назначен начальником строительства. Ледовы,й участок дороги было решено проложить через Шлиссельбургскую губу, по кратчайшему пути, равному 30-32 километрам. Как свидетельствовали старожилы, здесь озеро замерзало раньше и лед бывал толще.
   Ладожское озеро коварно. Многолетние наблюдения показали, что замерзает оно в разное время, причем замерзает частично. На многих участках всю зиму зияют открытые промоины. Лед нередко разрушается сильными подвижками, торосится. Зимой 1941/42 года мне приходилось видеть торосы пяти и даже десяти метров высотой.
   В 1941 году природа была на нашей стороне. Она словно знала, что ледовая трасса нужна Ленинграду как воздух. Зима наступила на месяц раньше. Десятиградусные морозы установились уже в первых числах ноября. А пятнадцатого - замерзла Ладога. Такой ранний ледостав не отмечался много десятков лет.
   Прежде чем строить дорогу, надо было узнать состояние льда на озере, изыскать наиболее приемлемую трассу. 17 ноября на лед Ладоги вышли бойцы и командиры 88-го отдельного мостостроительного батальона. Группу разведчиков (их было тридцать человек, разбитых на три группы, каждая из которых должна была возвратиться на берег с заранее обусловленного участка трассы, чтобы держать командование в курсе дел) возглавляли воентехники 2 ранга Л. Н. Соколов, М. С. Дмитриев (ныне заведующий сектором Комитета народного контроля СССР) и младший лейтенант И. И. Смирнов. Военкомом отряда был старший политрук В. И. Брук.
   В связи с крайне тяжелым положением, в котором находился Ленинград, командование ряда частей, дислоцировавшихся на западном побережье Ладоги, стремилось как можно быстрее обеспечить прокладку ледовой дороги и по своей инициативе направляло разведчиков через озеро. Поэтому с разных участков побережья на лед Ладоги выходили моряки военной флотилии, пограничники, партизаны, рыбаки.
   Случилось так, что в одни день с группой 88-го отдельного мостостроительного батальона по приказу начальника войск охраны тыла Ленинградского фронта генерал-лейтенанта Г. А. Степанова была выслана и наша разведка. Начальник оперативного отделения 8-го погранотряда майор К. Ф. Шарапов, комендант 1-й погранкомендатуры капитан В. А. Лебедев, красноармейцы Д. М. Песков и И. Н. Агеев первыми из пограничников прошли по льду Ладожского озера от Коккорево до деревни Кобона и вернулись обратно. Их путь проходил южнее островов Зеленцы.
   Потом послали меня и трех автоматчиков - Ф. К. Ляшко, С. Н. Михайлова и Д. М. Пескова. Нам было приказано не только разведать трассу севернее Зеленцов, но и определить места расположения будущих КПП. Имели мы и еще одну задачу.
   На основании приказа начальника войск охраны тыла Красной Армии 8-му пограничному отряду были оперативно подчинены заставы и КПП, располагавшиеся на восточном побережье Ладоги - в Леднево, Кобоне и Лаврове. Связи с этими подразделениями не было, поэтому никто толком не знал, в каком положении они находились. Нам предстояло это выяснить.
   Вышли мы ночью. Темно - хоть глаз коли. Ветер беснуется, чуть ли не валит с ног. Кажется, будто сам Ледовитый океан бросает нам в лицо горсти сухого колючего снега, дышит нестерпимым холодом. Ориентиров - никаких. Вся надежда на компас. Местами лед прогибался под ногами, угрожающе потрескивал. Через каждые двести - триста метров попадались следы бомбежки.
   В те дни каждый из нас ждал наступления трескучих морозов, которые помогли бы наращиванию льда. Работники гидрометеослужбы обнадеживали, что они вот-вот наступят, но... Правда, морозы были, но, что называется, "сиротские". И когда мы шли по льду, готовому в любую минуту проломиться под ногами, Песков спросил:
   - Ребята, и почему это плохие прогнозы сбываются чаще, чем хорошие?
   - Девушки с метеостанций на фронт ушли, - спокойно ответил Михайлов, а вместо них сварливых старух посадили. А ты считаешь - отчего?
   Подумаешь сейчас, ну что смешного сказал человек? А тогда, когда мы шли по ненадежному льду, готовые к любым неожиданностям, Михайлов рассмешил нас. И легче нам стало. Жен вспомнили, невест. Смелее пошли вперед...
   Позади остались тридцать километров. К утру мы достигли восточного берега.
   На первый взгляд, в Кобоне ничто не напоминало о войне. Избы рыбаков стояли со снежными шапками на крышах. В небо поднимались столбы дыма. Дразняще пахло свежим хлебом и жареной картошкой. Навстречу нам шла статная красивая женщина с коромыслом на плече.
   И вдруг все изменилось. В небе загудели фашистские самолеты. Они так неистово бомбили мирную и беззащитную рыбацкую деревушку, словно ее гибель означала для них победный конец войны. К счастью, бомбардировка не причинила никакого вреда.
   Бойцы пограничной заставы встретили нас радушно. Накормили, напоили горячим чаем. Расспросам не было конца.
   Начальнику заставы я сообщил о том, что он оперативно подчинен командованию 8-го погранотряда, рассказал обстановку, поставил задачу, установил сигналы взаимодействия и способы обмена оперативной информацией, выслушал его просьбы.
   От Кобоны наш путь лежал по Ново-Ладожскому каналу на заставу в Лаврово. Разыгралась вьюга. С одной стороны, это радовало: нам удалось незамеченными для противника выйти на рубеж, который застава занимала в боевых порядках 54-й армии, с другой - огорчало. Вьюга - предвестник оттепели, а для льда, способного выдержать автомашины, были нужны морозы.
   Бойцы заставы в Лаврове находились в окопах. От ветра лица их потемнели, губы потрескались, с виду все были усталые, но только с виду. Пограничники наперебой рассказывали нам, как они воюют, и глаза их загорались, румянились щеки.
   - День и ночь сидим в земле. Бомбежка и артобстрел почти не прекращаются, - доложил начальник заставы. - Но мы к этому привыкли. - Он помолчал и, немного смутившись, добавил: - Это здорово, что вы пришли. Знаете, на душе легче стало, честное слово! Кругом свои, это точно. Но - не пограничники. Я думаю, вы меня понимаете?
   Я его понимал.
   Артиллерийская канонада не смолкала. Соседнее село горело. Всюду виднелись воронки от бомбежек.
   Снаряды стали ложиться ближе.
   - Не будем вводить судьбу во искушение, - заметил начальник заставы. В траншее спокойнее.
   Только мы спрыгнули в укрытие, неподалеку разорвался снаряд, подняв в воздух фонтан мерзлой земли и снега. Завизжали осколки. Следом ударило еще два снаряда.
   - Во дает, гад! - не стерпел красноармеец Михайлов. - У нас на том берегу, пожалуй, лучше. Там немец бьет в основном из минометов, и, пока мина воет в воздухе, можно и до блиндажа добежать, а здесь снаряд ударит - и одуматься не успеешь.
   - Да, - соглашаюсь, - нас леса выручают. Там требуется навесная траектория, вот противник и применяет минометы, а здесь, на открытой местности, бьет из пушек. А мы потчуем немцев и тем и другим.
   - Это точно! - улыбнулся Михайлов.
   Словом, для сравнения с западным довелось нам побывать под огнем и на восточном берегу.
   Установив связь с заставами и КПП, мы благополучно вернулись обратно.
   Две группы пограничников прошли из Коккорева в Кобону и обратно. На схему были нанесены две трассы: одна севернее Зеленцов, другая - южнее. Выдержит ли лед автомашины? Ведь отряду надо было поддерживать постоянную связь между западным и восточным берегами, а главное - помогать Ленинграду. Чтобы ответить на этот вопрос и попутно решить специальную боевую задачу, в Кобону на трех грузовых автомашинах отправились сорок пять пограничников-добровольцев во главе с помощником начальника политотдела отряда по комсомольской работе политруком Георгием Петровичем Сечкиным (ныне генерал-майор, заместитель начальника войск пограничного округа).
   Выбор на политрука Сечкина пал не случайно. Небольшого роста, энергичный, этот человек в самую трудную минуту оказывался именно там, где было надо, успевал вовремя подставить плечо. Его любили. С ним охотно шли в разведку, на выполнение самой рискованной задачи. Г. П. Сечкин отличился во время тяжелых боев под Мгой и Шлиссельбургом, за что был награжден орденом Красного Знамени.
   До берега оставалось километров пятнадцать, когда машина вместе с людьми провалилась под лед и затонула. Политрук Сечкин и бойцы, находившиеся на двух других машинах, мгновенно выпрыгнули на лед и бросились к месту гибели товарищей. Но спасать было некого. Несколько минут пограничники в скорбном молчании стояли у края полыньи, надеясь, что хоть кто-нибудь появится на поверхности, но надежды были напрасны.
   Беда не приходит одна. Внезапно налетели семь "юнкерсов".
   Политрук приказал рассредоточиться и открыть огонь по самолетам.
   Захлопали винтовочные выстрелы.
   А фашисты сыпали бомбы, строчили из пушек и пулеметов. Прямое попадание бомбы - и затонула еще одна машина.
   Наконец воздушные пираты улетели. В отряда Г. П. Сечкина были раненые. Политрук помог перевязать их и уложить на оставшуюся автомашину. Вскоре пограничники достигли берега.
   * * *
   Трасса заработала. Движение по ней не прекращалось ни днем, ни ночью. И все же вопрос о завозе продовольствия (а его осажденным ленинградцам требовалось около тысячи тонн в сутки!), боеприпасов, горючего, медикаментов, топлива, других грузов, пока еще не был решен.
   В декабре на Ладожском озере побывали члены Военного совета Андрей Александрович Жданов и Алексей Александрович Кузнецов. Они встречались с десятками людей, занимавших самые различные посты и решавших самые различные задачи, каждому задавали один и тот же вопрос: что надо предпринять для коренного улучшения снабжения фронта и города?
   В те дни мне довелось увидеть Жданова еще раз. Андрей Александрович выглядел очень уставшим, его мучил астматический кашель, который он всячески старался сдерживать, курил лечебные сигареты.
   Помнится, один из командиров, которому А. А. Жданов указал на его ошибки, ответил:
   - На ошибках учимся, товарищ член Военного совета.
   - Нет, так не пойдет! - покачал головой Жданов. - Ладога - не учебный плац. Ладога - поле боя. Каждая ошибка - это удар по снабжению Ленинграда, это - гибель людей, это - вдовы-солдатки, дети-сироты!..
   Он закашлялся, достал портсигар и вынул сигарету. Кто-то из стоявших рядом с ним чиркнул зажигалкой.
   - Мы построили ледовую трассу под носом у противника, - продолжал А. А. Жданов. - В мировой истории еще не было такой дороги! Борьба за коммуникации приняла сейчас особую остроту. Для германских войск дорога через Ладожское озеро - это же кость в горле! Она срывает все планы Гитлера. Именно поэтому немцы бомбят ее и обстреливают из всяких там "больших" и "толстых" "берт". Не исключено, что они попытаются захватить ее с суши, высадить парашютный десант, а с целью совершения диверсий заслать в автобаты, ремонтные мастерские, на склады своих людей. Все должны оберегать трассу. А вы, пограничники, - Андрей Александрович Жданов кивнул в нашу сторону, особенно. Все должны заботиться о том, чтобы она день ото дня работала лучше!..
   Да, гитлеровское командование хорошо понимало важность ледовой трассы, ее значение для Ленинграда и войск фронта. Фашисты сразу же обрушили на дорогу значительные силы авиации, а через некоторое время стали обстреливать ее из Шлиссельбурга.
   "Юнкерсы", "хейнкели", "мессершмитты", "Дорнье" днем и ночью бомбили, обстреливали трассу из пушек и пулеметов, гонялись не только за колоннами, но и за отдельными машинами. Не могу не рассказать об одном эпизоде, свидетелем которого я был.
   ...Небо разрывали длинные очереди авиационных пушек и пулеметов, надсадно ревели моторы. Решив, что неподалеку завязался воздушный бой, я выбежал из землянки. Но увидел совсем другое.
   Немыслимыми зигзагами по льду мчалась грузовая машина. А сверху ее расстреливали два вражеских самолета.
   Открыли огонь наши зенитчики, но, к сожалению, был он слаб и не причинял фашистам никакого вреда.
   - Жми, браток, жми! - кричали собравшиеся на берегу, словно тот, кто сидел за рулем, мог услышать их.
   Гитлеровцы неистовствовали, но водитель, ловко маневрируя, все же оставил их с носом. Машина вылетела со льда озера на берег, под защиту заснеженных елей.
   Мы окружили вылезшего из кабины человека. Это был Максим Емельянович Твердохлеб, водитель передового на трассе 390-го автобатальона 17-й автотранспортной бригады. Несмотря на трескучий мороз, с его лица градом катился пот. Он долго не мог выговорить и одного слова. Все смотрел и смотрел в уже начинавшее темнеть небо, словно ожидал новой атаки.
   - Что везешь, друг? - спросил я у водителя.
   - Мандарины, товарищ лейтенант, - ответил Твердохлеб, утирая рукавицей лицо. - Ребятишкам. Новый год ведь завтра. Из Грузии пришли мандарины-то. Он опять посмотрел на небо и докончил: - Мог бы и но довезти...
   Машина дотянула до берега чудом. Пули изрешетили ветровое стекло, дверцы, борта, передние колеса, радиатор, разбили руль. Мы насчитали около пятидесяти пробоин и только потом узнали, что водитель был ранен. А нам он даже и виду не подал.
   Максим Емельянович Твердохлеб здравствует и поныне. Земной поклон этому удивительно храброму и скромному человеку!
   Бомбардировочными налетами и штурмовыми ударами фашисты не раз пытались парализовать движение на ледовой трассе. Но истребительная авиация Ленинградского фронта и Краснознаменной Балтики надежно охраняла небо Ладоги. Достаточно сказать, что за период действия Дороги жизни было сбито свыше пятисот самолетов противника.
   Не раз и не два воздушные бои происходили на моих глазах. Мне приходилось брать в плен вражеских летчиков, выбрасывавшихся на парашютах из горящих самолетов. Пока с них не сбили спесь, гитлеровцы вели себя нагло. Помнится, одного из асов, увешанного орденами и медалями, пограничники привели в землянку, чтобы перевязать рваную рану на лбу.
   - Что вы уцепились за эти болота, леса, за Ладожское озеро? - визгливо кричал фашист. - Москва давно пала. Ваше правительство бежало на Камчатку. Мы уже победили...
   Свою тираду он закончил категорически:
   - Сдавайтесь в плен!
   В землянке раздался такой хохот, что немец даже вздрогнул. Пограничник-украинец, охранявший пленного, покрутил у виска пальцем и совершенно серьезно сказал:
   - Хлопцы, а хриц так перелякався, що того - з глузду зъихав!
   - Что? - не понял фашист. - Что он сказал?
   - Он сказал, что ты, фриц, перепугался, как паршивый щенок, и с ума сошел! - перевел санинструктор, делавший перевязку. - Кто же в плену в плен берет?
   Снова раздался хохот - теперь еще громче.
   Когда фашистских летчиков стали сбивать над Ладогой все чаще и чаще, они уже не кричали о победе и, завидев приближавшихся к ним пограничников, покорно поднимали руки.
   Господство авиации противника над Ладогой было недолгим.
   За пять месяцев зимы и весны по ледовой дороге было доставлено в Ленинград более 360 тысяч тонн грузов, вывезено из блокированного города свыше полумиллиона человек нетрудоспособного населения и около 3700 железнодорожных вагонов промышленного оборудования и культурных ценностей.
   Зачем я привожу эти цифры?
   Чтобы читатель вдумался в показатели работы Дороги жизни - единственной тридцатикилометровой ниточки, связывавшей Ленинград со всей страной, представил себе героизм ладожских шоферов, ремонтников, регулировщиков, медицинских работников, солдат...
   Среди других частей и соединений, охранявших небо Ладоги, мужественно дрались с врагом летчики 154-го истребительного авиационного полка. В те годы мне не раз приходилось встречаться с начальником штаба этого полка Николаем Федоровичем Минеевым (ныне полковник авиации в отставке, живет в Ленинграде). Он приезжал к нам, пограничникам, всякий раз, когда мы захватывали в плен сбитых фашистских летчиков.
   - А ну-ка, покажите мне, пожалуйста, "сверхчеловеков", - шумно просил Н. Ф. Минеев. - Кое о чем потолковать надо...
   Ныне стал широко известен военный дневник начальника генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковника Ф. Гальдера. День за днем этот фашистский летописец фиксировал ход войны, скупыми штрихами характеризовал положение, складывавшееся на фронтах, стенографировал ход совещаний у Гитлера. Гальдеру было о чем писать - бои гремели не только на огромных пространствах от Белого до Черного морей, но и в Африке. И все же, начиная с 26 ноября 1941 года, Гальдер почти ежедневно делает в дневнике записи о ледовой трассе. До конца года их можно насчитать по крайней мере около двадцати пяти. Это за тридцать четыре дня войны! Видимо, для германских войск дорога через Ладогу и в самом деле, как выразился однажды А. А. Жданов, была костью в горле.
   Считаю необходимым привести некоторые записи Ф. Гальдера:
   "...Противник организовал движение колонн войск и транспорта по льду Ладожского озера к устью Волхова".
   "Русское радио сообщает, что Ленинград теперь избавлен от полной блокады. Действительно, по Ладожскому озеру проложен путь по льду, по которому осуществляется сообщение с Ленинградом".
   "Перед фронтом 1-го армейского корпуса появилась новая дивизия противника, которую он, по-видимому, перебросил с кронштадтского участка фронта по ледовой трассе через Ладожское озеро".
   "Продолжается движение транспорта по льду Ладожского озера".
   "Наша авиация начала налеты на транспорт, идущий по льду Ладожского озера".
   "В районе Ладожского озера отмечено действие новых частей противника, переброшенных, по-видимому, по озеру. У Ленинграда противник предпринимает сильные атаки".
   "Продолжается переброска войск противника по Ладожскому озеру на восток, транспорты с грузами идут на запад".
   "Наши войска оставили Тихвин. Передвижение транспорта противника по льду Ладожского озера не прекращается. Обычные атаки противника через Неву. Ленинград постепенно приближается к своему падению",.
   "Переброска войск противника через Ладожское озеро привела к усилению группировки противника на ладожском участке фронта. В ряде пунктов под Ленинградом противник вновь усилил свои атаки..."
   "Большое беспокойство вызывают атаки противника в районе Ладожского озера. Настроение нервозное".
   Куда уж хуже! То "Ленинград постепенно приближается к своему падению", то "наши войска оставили Тихвин".
   9 января 1942 года Гальдер пишет, что "в районе Ладожского озера близится крупное наступление противника".
   Маневрируя живой силой и техникой, Ставка Верховного Главнокомандования не раз использовала Дорогу жизни для переброски войск по льду Ладожского озера. Но далеко не все знают, что 22 и 23 апреля 1942 года через Ладогу на восточный берег переправили около одиннадцати тысяч бойцов с вооружением пополнение для 54-й армии. На машинах их удалось провезти только половину пути, остальную половину они шли пешком по колено в ледяной воде. 10 января 1943 года началась переброска войск на западный берег. На лед Ладоги одновременно вышли более десяти тысяч пехотинцев. Кавалерийские части, артиллерия и танки двигались отдельными колоннами.
   Воины-пограничники сделали все от них зависящее, чтобы переправа шла без помех.
   Как всякое новое дело, перевозки по льду Ладоги наладились не сразу. Первое, время недостатков было много. Они не прошли мимо внимания А. А, Жданова. И вскоре после посещения трассы он от имени Военного совета фронта, партийных и советских организаций города и области, ох имени всего Ленинграда обратился со страстным письмом к личному составу, который обслуживал Дорогу жизни. В те тяжелые для Ленинграда дни письмо имело громадное значение. Оно круто изменило порядки на трассе, запало в душу каждого.
   В письме говорилось:
   "Дорогие товарищи! Фронтовая автомобильная дорога продолжает работать очень плохо. Ежедневно она перевозит не более одной третьей части грузов, необходимых для того, чтобы мало-мальски удовлетворить и без того урезанные до крайних пределов потребности Ленинграда и войск фронта в продовольствии и автогорючем. Это значит, что снабжение Ленинграда и фронта все время висит на волоске и население и войска терпят невероятные лишения. Это тем более нетерпимо, что грузы для Ленинграда и фронта имеются. Стало быть, быстро исправить положение и облегчить нужду Ленинграда и фронта зависит от вас, работников фронтовой дороги, и только от вас.