Козловский Евгений Антонович. Киносценарии и повести

   Секретарь компартии Франции, наблюдая за сценою и стараясь не упустить с лица широкую улыбку, распекал своего секретаря:
   - Провоцируете скандал?
   - А как я мог отказать? - оправдывался секретарь Секретаря. - Активистка! член партии с пятидесятого года. Организовала сбор средств, - а Кузьма Егорович целовал Жюли ручку.
   Тем временем очередной оратор успел завести прелюдию к очередному подарку:
   - С неослабевающим интересом наблюдая за процессами, происходящими в Советском Союзе!
   - Вот видишь! - упрекнул Кузьма Егорович Эжена, едва Жюли отошла. Значит, есть в Париже такие женщины! Есть! Чего вас ни попросишь!
   Эжен поймал смешок засекшей публичный разнос хорошенькой посольской машинистки.
   - Знаете, Кузьма Егорович! - вдруг приосанился. - Не те времена пошли! - Кузьма Егорович взглянул на Эжена с некоторым недоумением и чуть ли даже не с восхищением. - Посольство великой державы не обязано разыскивать кому бы то ни было гувернанток для внучек! Даже первым лицам государства! Даже если их дети разводятся с женами! - и Эжен бросил победный взор на машинисточку, которая давно уже занялась чем-то другим.
   - Вот как? - спросил Кузьма Егорович с усмешечкою, а Эжен уже и рад был бы отказаться от опрометчивых слов, но поезд, кажется, ушел.
   Оставалось упорствовать в диссидентстве:
   - Да!
   - Ну-ну, - покивал Кузьма Егорович, а Равиль сделал пометку у себя в блокнотике.
   Взобравшись на дерево и держась на нем неведомо как, Вероника рыскала телевиком сквозь приоткрытое окно банкетного зала.
   - Господин Кропачев! - крикнула с несильным акцентом, завидев Кузьму Егоровича. - Правда ли, что ваш сын - лидер рок-группы, самым жестким образом настроенной против режима?
   Кузьма Егорович (рядом стоял французский Секретарь) брезгливо прикрыл окно, вздохнул:
   - У нас пресса тоже совершенно распоясалась, - и, взяв собеседника под локоток, продолжил конфиденциальную беседу: - Так вот, не могли б вы по своим каналам поспособствовать, чтобы! - кивнул на Жюли, которая с повышенным достоинством и чрезвычайным изяществом пила кофе, - эта милая женщина поработала годик-другой в Москве. Для меня лично.
   Французский Секретарь постарался сдержать на лице изумление:
   - Но вы знаете кто она?!
   - Еще бы! - кивнул Кузьма Егорович. - Именно поэтому. Тем более, что мне сообщили, будто она! высокая профессионалка.
   - Что верно, то верно, - смущенно подтвердил Секретарь.
   - Видите ли, у нас в стране сейчас возрождаются многие старые традиции, и мне хотелось бы оказаться в числе первых, которые!
   - О, да! - восхитился Секретарь. - Вы очень смелый человек, господин Кропачев!
   - У меня, конечно, тоже есть враги, - вздохнул Кузьма Егорович (Секретарь кивнул весьма понимающе), - но тот факт, что она - коммунистка, многим из них, надеюсь, заткнет рот.
   - Коль уж вы все равно идете на такой риск! может, подобрать кого-нибудь! помоложе? Молодые, правда, не очень к нам идут, но если как следует поискать!
   - Ну уж нет! - возразил Кузьма Егорович твердо. - Возраст! Опыт! Знание жизни!
   - О вкусах, конечно, не спорят, - развел Секретарь руками.
   - Вот и условились. С валютой у нас, правда! - пустил Кузьма Егорович многоточие. - Сами знаете!
   - Молодая, конечно, обошлась бы вам дороже.
   - Ну?! - изумился Кузьма Егорович. - Порядочки! Впрочем, дороже, дешевле - это не так важно: я решил передать вам авторские права на мою последнюю книгу, вы назначите мадам достойное ее вознаграждение, а на остальное! На остальное, - продемонстрировал, что и ему не чуждо понимание комических ситуаций, - купите для СССР одноразовых шприцов, - и, взяв с подноса рюмочку ликера, многозначительно поднял ее в сторону Жюли, которая расплылась в счастливой улыбке.
   Во Внукове-2 шел на посадку правительственный самолет.
   Несмотря на то, что было уже поздно, темно, сеялся дождик со снегом (Москва резко контрастировала с солнечным, разноцветным Парижем), коллеги Кузьмы Егоровича по руководству страною стояли в должном составе, выстроившись в ряд, только разве шляпы надвинули несколько глубже обычного.
   Самолет остановился, подкатили трап, отворилась дверь. Кузьма Егорович показался в проеме и демократично пожал руку стюардессе. Шеренга встречающих двинулась навстречу!
   А видеомагнитофон крутился на запись: в большой сосредоточенности наблюдал за встречею по цветному японскому монитору седовласый человек, которому ассистировал некто помоложе. Кузьма Егорович здоровался, отвечал о самочувствии - вроде бы нормально, обычно, обыденно, а вместе чуть ли не с опаскою, и все норовил скоситься куда-то назад.
   Который помоложе на раз усек странность поведения и, справившись с рядком мелких экранчиков, переключил кнопку.
   На большой монитор снова вышел проем самолетной двери: сопровождаемая Равилем, показалась в проеме Жюли, вся обвешанная коробками, картонками, чемоданами, сумками.
   - Ну, Кузьма Егорович!.. - по внешности добродушно погрозил Седовласый в монитор.
   Кузьма Егорович уселся в огромный лимузин, в такие же рассаживались встречавшие. Завыли сирены машин сопровождения. Замигали мигалки. Кавалькада, мягко тронувшись, в мгновенье набрала скорость и, словно нечистая сила, исчезла за темным извивом шоссе!
   Жюли ехала на заднем сиденьи "Волги" и смотрела по сторонам. Слева неслись черные кусты и деревья, справа - под маревом освещенного нижним светом неба - посверкивали окнами окраинные кварталы столицы.
   - Moscou? - со всею доступной ей восторженностью спросила Жюли.
   Равиль обернулся с переднего сиденья и, неестественно улыбнувшись, отрицательно мотнул головою:
   - Тропарево.
   - Oui, oui, - согласилась Жюли, однако, едва завидев очередной массив, спросила еще восторженнее: - Moscou?
   - Востряково, - снова мотнул головою Равиль, улыбнувшись в меньшей степени.
   - Moscou?
   - Очаково!
   У въездных ворот загородной резиденции Кузьмы Егоровича мрачно стояла группка людей с протестующими против засилья аппарата плакатиками. Тут же, на снегу, между сосен, расположился рок-ансамбль - змеи проводов тянулись во тьму.
   Едва завидев в конце подъездной аллеи фары эскорта, лидер ансамбля кивнул товарищам и, прервав проигрыш, ребята запели уж-жасно абличительную - по моде текущего восемьдесят девятого - песню. Особенно старалась одетая шубкою девочка лет пяти.
   Медленно вплыл в распахнувшиеся и тут же схлопнувшиеся ворота кузьмаегоровичев лимузин. Никита бросил гитару через плечо, не сомневаясь, что товарищи подхватят, и скользнул сквозь проходную: Кузьма Егорович как раз выбирался из машины.
   - Неужто привез?! - полюбопытствовал Никита, сопровождая отца к дому.
   - Клоун! - бросил отец на ходу.
   - Машка-а! - заорал Никита через весь двор. - Марш домой! Гастроль отменяется. Дед няньку привез.
   А Кузьма Егорович, войдя в кабинет и повернув пипочку выключателя, первым делом бросил взгляд на десяток бюстов Ленина, стоящих полукругом на невысоких книжных шкафах. Так он и знал: каждый из идолов был творчески обработан: на одном - рыжий парик, на другом - женские бусы, к третьему прилеплена какая-то медалька, кажется - шоколадная! Не раздеваясь, Кузьма Егорович принялся убирать кощунственные добавки.
   - А что, дед, ты правда няньку из Парижа привез? - спросила стоящая на пороге девочка. - Я с папой на гастроль хочу!
   Кузьма Егорович обернулся со строгостью.
   - Пусть! - сказал. - Пусть я упустил твоего отца. Но из тебя - человека сделаю.
   - А, может, лучше - тоже упустишь? - с надеждою поинтересовалась внучка, но Кузьма Егорович не обратил внимания на дерзость: откуда-то сверху звучал особый зуммер.
   Не закончив даже с ленинами, Кузьма Егорович ринулся по лестнице, специальным ключиком отпер дверь и снял трубку с телефона, рельефный государственный герб на диске коего заменял сразу все цифры.
   - Спасибо, - буркнул, послушав. - Прямо сейчас? - выказал удивление не удивление, недовольство - не недовольство. - Лады!
   Ребята под соснами, укручивали провода, аппаратуру, упаковывали в РАФик с названием ансамбля по борту.
   Жюли совсем было прокатила мимо, но Никита успел заступить машине дорогу, открыл дверцу, нырнул головою в салон.
   - Вы, что ли? - ткнул в Жюли пальцем.
   - Bon soir, bon soir, - заулыбалась Жюли.
   - Да будь я и негром преклонных годов, - назидательно продекламировал Никита, - и то без унынья и лени я русский бы выучил только за то! Parler vous Franзais? - добавил с чудовищным акцентом.
   - Mais certainement! - ответила обрадованная Жюли и затараторила по-французски: - Я так давно мечтала побывать в России! Glasnost! Pyeryestroyka! Gorbatchov! Я уже видела Москву издали - это производит неизгладимое впечатление!
   Никита, отчаявшись переждать, закрыл ей рот ладонью, чмокнул в щеку, произнес:
   - Любте Машеньку!
   А Кузьма Егорович, плюнув на последнего ленина, стирал с него рукавом следы помады, когда в кабинете возник Равиль, кашлянул, привлекая внимание, скосил взгляд на часы.
   - Ничего, - буркнул Кузьма Егорович. - Подождет, - и уж совсем неслышно добавил: - Не барин!
   - Что-что? - спросил Седовласый у молодого своего помощника.
   - Боюсь ошибиться. Щас, повторим, - и молодой заиграл на клавишах.
   Завизжал звук, задергались фигурки на экране в обратном движении, плюнуло, щелкнуло, остановилось и снова поехало вперед с повышенным усилением звука.
   - Не барин, - сказал Кузьма Егорович с экрана.
   - Ага, - кивнул Седовласый. - Вот теперь - расслышал.
   Равиль нетерпеливо переминался у открытой дверцы лимузина. Жюли стояла посереди двора, окруженная сумками, чемоданами, коробками.
   - Надеюсь, - произнес Кузьма Егорович по складам на чудовищном французском, вычитав его из разговорника под мощным светом дворового фонаря, - что вам удастся найти деловой контакт, - и чуть подал вперед Машеньку, держащую деда за руку.
   - Нам, - поправила Жюли и, показав на себя и Кузьму Егоровича, соблазнительно улыбнулась.
   - Вам! - возразил Кузьма Егорович по-русски, подталкивая к Жюли Машеньку.
   - Но мсье! - возмутилась Жюли. - При чем здесь она?! Я терпеть не могу маленьких детей! Я не знаю как с ними обращаться!.. - однако, Кузьма Егорович уже шел к машине:
   - Совещание окончено!
   Хлопнула дверца, лимузин исчез, двое разного роста стояли на заснеженном пространстве.
   Жюли обдала Машеньку пренебрежительным презрением и принялась пересчитывать свои места - Машенька же составила крепкий снежок и послала в тетю. Жюли сверкнула гневным взором и пошла на девочку, которая подпустила ее поближе и только тогда побежала. Жюли не удержалась, бросилась вдогонку, но Машенька была вертче. Тогда Жюли тоже слепила снежок и кинула.
   Со звоном осыпалось стекло. В дверях караулки вырос мент.
   - Е-е-е! - высунула язык Машенька. - А я от тебя все равно сбегу: к папе на гастроль!
   Намаявшись за день, Машенька заснула в своей кроватке, под плакатом, рекламирующим никитин ансамбль.
   Жюли потихоньку притворила дверь детской и пошла на осмотр особняка. Комната открывалась за комнатою, лестница за лестницею! Повсюду висели и лежали дорогие ковры, стояла мебель, место которой, по-хорошему - в музее. Все убрано, вычищено, однако, странным образом ощущается отсутствие руки хозяйки.
   В маленьком кабинетике второго этажа (Кузьма Егорович впопыхах оставил в скважине спец-ключик) стол был уставлен разноцветными, разноформенными телефонами.
   Жюли сняла одну трубку - раздался гудок одного тона, другую - другого. Соблазнительнее прочих выглядел аппарат с гербом на диске. Жюли сняла трубку и с него. Гудка не было вообще - какие-то слова.
   - Можно заказать Париж? - осведомилась Жюли.
   Ответили неразборчиво и во всяком случае не по-французски. Жюли решила, что стоит подождать - так, с трубкою у уха, и присела на кожаный подлокотник.
   И тут в дверях появился загадочный молодой человек с пистолетом. Жюли взвизгнула, выронила трубку, подняла руки:
   - У меня нету денег! Только франки!
   Молодой человек пошел на Жюли, не сводя с нее ни взгляда, ни дула. Одной рукою осторожненько положил трубку на аппарат, потом крадучись приблизился к Жюли со спины и снизу доверху ощупал.
   Жюли, хоть и перепуганная, профессионально заиграла телом под его пальцами:
   - Пожалуйста, мсье. Сколько хотите. Если вам это приятно.
   Молодой человек кивнул стволом пистолета на дверь.
   Жюли улыбнулась:
   - С удовольствием. И можете убрать! это.
   Выведя Жюли из комнаты, молодой человек погасил свет, щелкнул спецключиком, аккуратненько положил его в карман и растворился во тьме.
   - Мсье! Мсье! - тщетно взывала француженка. - Конечно, господин Кропачев может сделаться недоволен, но если мы сохраним в тайне наше с вами свидание!
   Над темной парижской улочкою сеялся дождь. Вероника выбралась из малолитражки и направилась к маленькому кафе: там, в полутемном, полупустом зальчике за чашкою кофе устроился Эжен и украдкой поглядывал из-за развернутой маскировочной газеты. Увидев Веронику, привысунулся, подмигнул. Она села за столик.
   - Ну, - сказала, - слушаю.
   - Кропачев, - таинственно прошипел Эжен, - вывез в Москву проститутку.
   Это не было новостью для Вероники, поэтому она подогнала:
   - Дальше!
   Изумленный посольский повторил громче и членораздельнее:
   - Кропачев вывез в Москву проститутку.
   - Знаю: мою мать, - несколько раздражилась Вероника. - Дальше!
   - Нич-че-го не понимают! - развел посольский руками.
   Кузьма Егорович выбрался из лимузина во дворе резиденции и, взглянув на часы, плюнул в сердцах.
   Вошел в темный, спящий дом. Снял пальто, шляпу, переобулся в тапочки, тихонько, на цыпочках, двинулся по коридору, заглянул в детскую, в спальню. Разделся до трусов и направился в ванную, где шумно умылся, плеснул холодной воды под мышки. Щелкнув резинкою на трусах, вернулся в полумрак спальни, забрался в постель.
   - Милый! - жарко прошептала Жюли в самое его ухо. - Наконец-то! - и страстно обняла.
   Кузьма Егорович вскочил как ужаленный и зажег свет: Жюли сидела в прелестном nиgligи и с растерянным выражением; осознав, что посторонняя женщина видит его в одних трусах, Кузьма Егорович тут же свет вырубил.
   - Но это же я, Кузьма! - нежно пропела Жюли, проясняя недоразумение, и профессионально соблазнительно раскинулась на постели, похлопала ладошкою рядом. (Кузьма Егорович меж тем неслышно, на цыпочках, крался к выходу). - Пусть вы не понимаете по-французски, но язык любви вы не можете не понять. - И, поскольку Кузьма Егорович себя не проявлял, выложила главный козырь: - Kra-syi-vy.
   Скрипнула дверь. Жюли подождала минутку и щелкнула выключателем. Вся изумление, осмотрела пустую спальню.
   А Кузьма Егорович, живой баррикадою привалясь к двери снаружи, бурчал под нос:
   - Говорили же мне, что француженки - сплошь бляди!
   Жюли подошла к зеркалу, придирчиво себя осмотрела:
   - Чего ему еще надо?!
   За окном стояло утро и уже не раннее. Кузьма Егорович, укрытый пальто, скрючившийся на кожаном диване, под ленинами, неволею разлепил глаза от пушечного грома захлопнутой где-то неподалеку двери. Подчеркнуто громко, как бы специально усиленно, низверглась в унитаз вода. Хлопнула еще одна дверь, еще - все ближе и ближе. Основательные басы дверных ударов связывало стаккато звонких каблучков. Когда, наконец, распахнулась дверь кабинета, Кузьма Егорович пугливо прижмурил глаза и изо всех сил притворился спящим.
   Вошла Жюли, великолепная в праведном негодовании, и, презрительно оглядев Кузьму Егоровича, бросила на него исписанный лист бумаги, повернулась, простучала каблучками, вышла и так хлопнула за собою, что посыпалась штукатурка.
   Кузьма Егорович приоткрыл глаза на пол-миллиметрика, потом шире, шире! Убедясь, что Жюли нету, опасливо взял лист:
   - Бусурманка! Написать даже не может по-русски!
   Поскольку был час пик, народу в метро набилось под завязку. Входя на станцию, поезд буквально продирался сквозь людскую толпу. Поэтому особенно странным казалось, что средний вагон практически пуст: усталый женский силуэт рисовался за занавескою, да человек с пышными буденовскими усами, одетый в метроформу, расхаживал по проходу, заглядывал под сиденья. Прочие вагоны, не успев выплюнуть-выдавить очередные человеческие порции, подвергались небезуспешным атакам перронных масс, двери же среднего были как чугунные, окна - как стальные. Так, с пустотою посередине, оставив по себе вой, скрежет и полплатформы народу, поезд и скрылся во тьме!
   На какой-то другой станции работали все четыре эскалатора, но публикою было забито только три: четвертый двигался вниз налегке, неся Кузьму Егоровича с Машенькою за ручку, да двоих в штатском пятью ступенями ниже и двоих - пятью выше. Штатские усиленно читали газеты, Кузьма Егорович тоже просматривал "Правду".
   - Гляди-ка! - ткнул локтем один из публики другого и весь вывернулся.
   - Ну?! - сказал изумленный другой.
   - Точно! - утвердил первый.
   И только когда частокол фонарей скрыл Кузьму Егоровича окончательно, повернулся лицом вперед и добавил озадаченно, чуть не в затылке почесав:
   - Де-мо-кра-ти-за-ци-я!
   Метропоезд притормозил прямо посреди тоннеля. Из боковой дверцы вошли в пустой вагон Кузьма Егорович и Машенька. Поезд понесся дальше. Машинист в кабине включил микрофон:
   - Через следующие станции!
   - !поезд по техническим причинам проследует без остановок, - услышали машинистов голос битком набитые в вагон пассажиры, и лица их исказились ужасом, но грохот колес заглушил визги отчаянья и возмущения!
   Бешеный состав пронесся через переполненную народом станцию!
   Машенька стояла в торце вагона, упрямо уставясь в занавешенное стекло. Очень по-русски красивая женщина лет двадцати восьми прятала в сумку скомканный платочек.
   - Подойди к матери, Маша! - жестко приказал Кузьма Егорович, но в ответ получил только передерг плечиками.
   - Оставьте ее, - сказала Аглая сквозь всхлип.
   - Она от любви, - пояснил Кузьма Егорович. - От обиды.
   - Бумагу вашу давайте, - сухо оборвала Аглая.
   - Я предупреждал, когда ты собиралась за Никиту. И все сделал, чтоб не случилось развода.
   - Или вы сейчас же дадите вашу бумагу, или!
   - Или что? - осведомился Кузьма Егорович.
   Человек в метроформе и усах насторожился, явив тождество с Равилем.
   - Или, спрашиваю, что? - повторил Кузьма Егорович, но не стал мучить Аглаю дальше сознанием полной ее беспомощности, а протянул полученный утром от Жюли лист.
   Аглая надела очки. Машенька украдкою посмотрела на маму.
   - Меморандум, - прочла Аглая. - Ну, это! - взялась было пояснить, но Кузьма Егорович перебил:
   - Не дурак! Читай дальше.
   - Я как честная проститутка! - перевела Аглая первую фразу меморандума и, глазам не поверя, перечитала: - Ну да: как честная проститутка. Вы ей проститутку в няньки подсунули?
   Поезд вынесло из тоннеля под тяжелое пасмурное небо. Приоткрыв занавеску, Машенька увидела: по шоссе, рядом с поездом, плавно покачивается серый лимузин Кузьмы Егоровича.
   - Как проститутка?! - переспросил Кузьма Егорович, отобрал у Аглаи лист, словно имел возможность убедиться сам, и добавил едва ли не с восхищением: - Подлови-и-или!
   По-королевски: небрежно и гордо, - раскинулась Машенька на переднем сиденьи "ЗИЛа" и снисходительно инспектировала Москву. Сзади сидели Кузьма Егорович и переодевшийся в штатское Равиль: у каждого в руках по бумажке.
   - Давай-давай, ничего! - подмигнул Кузьма Егорович и просуфлировал: Ввиду недоразумения, произошедшего как не по вашей, так и не по нашей вине! ну!
   Равиль, усиливаясь всем лицом, принялся произносить по-французски написанную русскими буквами фразу:
   - Ввиду не! недоразумения! произошедшего как не по вашей!
   - Видишь! - подбодрил Кузьма Егорович и вдруг переменил ход разговора: - Послушай, Равиль. А ты на меня не стучишь? Как на духу, а?
   Равиль глянул на шефа чистыми, ясными глазами младенца.
   - Ладно! - махнул Кузьма Егорович рукою. - Давай дальше, - и уткнулся в русский оригинал: - Считаю наш договор расторгнутым.
   - Считаю наш договор расторгнутым, - на ломаном французском вымучил Равиль!
   - !и предлагаю покинуть пределы страны в двадцать четыре часа, - продолжил с чуть большей беглостью, только не в "ЗИЛе" уже, а в мчащейся по вечерней Москве "Волге".
   На заднем сиденьи, стиснутая с обеих сторон ребятками в штатском, выслушала ответный меморандум Жюли. Поглядела налево. Направо. Сказала:
   - Хочу в туалет.
   - Что? - не понял Равиль.
   - Пи-пи! - агрессивно прикрикнула Жюли и попыталась продемонстрировать.
   Равиль обдумал непростую ситуацию, решился:
   - Подвези ее к сортиру!
   Черная "Волга" включила вдруг красно-синюю мигалку, душераздирающе взвыла сиреною и, развернувшись на месте, резко ушла в переулок!
   Первая дверца, возле которой они остановились, оказалась заколоченной крест-накрест, а по доске надпись мелом: РЕМОНТ. Водитель круто сдал назад, скрипнул шинами и двинул дальше, распугивая прохожих и проезжих сиреною!
   У следующей точки слово ТУАЛЕТ, рельефом выложенное некогда на фронтоне, было сбито, оттеняя табличку: МАГАЗИН "МЕРКЮРИЙ". Мелкая фарца бросилась к автомобилю:
   - Сдаете че?
   - Тьфу ты! - выругался водитель.
   - Хочу в туалет! - капризно повизгивала Жюли. - Хочу пи-пи!!
   У следующей дверцы даже не остановились, заметив на малой скорости надпись над висящим замком: НЕТ ВОДЫ.
   - Хочу пи-пи!!!
   Длинный хвост дам тянулся из дверей туалета следующего, наконец действующего.
   - Тормози, - приказал Равиль, кивнул Жюли и пошел, ведя ее за руку, мимо очереди - туда, в дверцу.
   Мгновенье спустя и Жюли, и Равиль вылетели наружу, сопровождаемые диким скандальным ором и чуть ли не колотушками возмущенных совженщин, так что едва успели скрыться в машине.
   - Хочу в туалет! - требовала Жюли.
   - Да слышу я, слышу! - заорал выведенный из себя Равиль и приказал водителю: - Давай под кирпич, на Столешников!
   Вечерняя толпа пешеходной улицы едва успевала с визгом разлетаться перед лакированным капотом. Над входом сияла неоновая вывеска: КООПЕРАТИВ "УЮТ".
   - Иди, - кивнул Равиль.
   Жюли вылезла, сопровождаемая двумя мальчиками, скрылась за дверцею. Мальчики замерли по сторонам, как на картине Верещагина.
   Жюли показалась через секунду.
   - Что еще?! - взревел Равиль.
   - L'argent, - требовательно потерла Жюли большой палец о средний и указательный.
   - Ларжан-ларжан! - передразнил Равиль и сунул Жюли красное удостоверение с золотым гербом державы на обложке. - Покажешь - пропустят.
   Жюли, гордо покачивая бедрами, направилась в туалет!
   Тут же, неподалеку, в густой вечерней толпе Вероника остановила молодого бородатого парня и сунула ему под нос диктофон:
   - Газета "Figarot". Как вы относитесь к господину Кропачеву?
   - Боюсь, - улыбнулся парень, - что у меня получится непереводимая игра слов!
   - К самолету не опоздаем? - осведомился водитель у стоящего на улице, об "Волгу" облокотившегося Равиля. - Мне, конечно, все равно!
   Равиль глянул на часы и решительно ринулся в туалет. Прошел мимо опешившей кассирши, распихал подкрашивающих лица дам, дернул дверь одной кабинки - раздался визг, другой - мат, третьей!
   Узкая потолочная форточка, дорога побега, была открыта настежь, и из нее, перечеркивая черноту московского неба, сеялся снежок.
   - У-до-сто-ве-ре-ни-е! - простонал Равиль, вылетел вон и, явно имея в виду не честную профессию Жюли, но привычное ругательство, добавил сквозь зубы: - Пр-р-роститутка французская!
   В "Интуристе" шла обычная вечерняя тусовка: подъезжали-отъезжали собственно интуристы, туда-сюда таскали багаж носильщики, вилась фарца, похаживали менты с демократизаторами, лениво презирали всех вокруг путаны, бдительный швейцар отделял агнцев от козлищ!
   Жюли подошла к администраторше, кивнула на телефон:
   - Можно в Париж?
   - Только из номера, - глядя куда-то за Жюли, улыбнулась администраторша и протянула через ее голову грушу с ключиком, которую небрежно принял низкорослый человек, насельник Востока. - Вы в каком номере живете? - скользнула по Жюли взглядом. - Давайте визитку!
   Жюли как бы не расслышала вопрос, отошла вслед за восточным гостем, который направлялся в бар, ускорила шаг и успела как раз к моменту, когда две девицы: обе в полтора его роста, но одна беленькая, а другая черненькая, обступили насельника.
   Тот ткнул пальцем в черненькую, потом в циферблат часов, а от беленькой отмахнулся и даже чуть ли не прикрикнул, когда она попробовала проявить назойливость. Слов было не разобрать, да Жюли по-русски и не понимала, однако смысл сцены читался легче, чем в "Comйdie-Franзaise".
   Насельник Востока двинулся к выходу, черненькая, нагло качнув бедрами перед беленькою и презрительно улыбнувшись на ее - сквозь зубы - смачное ругательство, прошла мимо Жюли куда-то в вестибюль. Беленькая проводила черненькую взглядом-лезвием и вернулась к стойке, взобралась на табурет, ухватила губами соломинку недопитого коктейля.
   Жюли подсела.
   - Проститутка? - поинтересовалась.
   - А что? - агрессивно ответила та.
   Жюли радостно и открыто улыбнулась:
   - Я тоже - проститутка!
   - Ты? - с некоторым недоверием, однако, уже без злобы, спросила беленькая.
   - Ага, - ответила Жюли. - Я. - И добавила поясняюще: - Из Парижа!
   А восточный гость подошел к дверям своего номера, отпер, зашел, по привычке заперся, но, вспомнив про черненькую, отвернул ключик обратно и даже оставил щелку между дверью и коридором!
   Беленькая склонилась к администраторше:
   - Наташа, будь другом: закажи Париж на тринадцать-восемнадцатый. Со справкой. Цека компартии.