Страница:
Вместе со всеми явился и странного вида маленький, круглый, пожилой уже человек в кургузом, осыпанном табачной пылью зеленом сюртуке. Это был доктор Круль, лекарь компанейского корабля, выкинутый капитаном на один из островов за постоянные ссоры, как «лицо, нетерпимое на судне». Его подобрал «Святитель», и он плыл на нем простым пассажиром, надоедая экипажу бесконечными планами покорения Индии, Китая, Японии, всех стран, мимо которых проходил фрегат.
Доктор медицины и натуральный история,поспешил отрекомендоваться он Луке, стоявшему в новом, не по росту, камзоле у дверей зала.
Протерев очки и заметив ошибку, бывший лекарь снисходительно потрепал промышленного по плечу, снова заторопился и уже на ходу спросил.
Господин Баранов здесь, там?
Не выслушав ответа, он так же стремительно ринулся дальше.
Баранов стоял у камина и сам принимал гостей. Всегдашний кафтан был заменен мундиром. Новый орден и золотая медаль на владимирской ленте украшали грудь правителя. Без парика, с пучками белых волос на висках, большеголовый и плотный, он казался особенно представительным. Приветливо и дружелюбно встречал хозяин колоний входивших, негромко и коротко говорил с каждым, пытливо разглядывая собеседника по-прежнему ясными, светлыми глазами. К ним не притронулась старость.
По бокам правителя, на скамейках и чурбанах не хватало стульев сидели его старые гвардейцы, иссушенные ветрами зверобои, промышленные в сюртуках и фраках. Афонин, Филатыч, шкипер с «Амура», корабельщик, высокий немой старикзнаменитый ловец бобров. Кусков и Павел еще не появлялись, оба проверяли посты. На ночь ворота крепости закрыли, негласно усилили караул.
Многие из присутствующих ждали приглашения на сегодняшний вечер как особой чести и держались принужденно и неуклюже в своей неудобной парадной одежде. Больше сидели под стенами, выложив на колени красные, огрубелые руки, молчали.
Говорил много один лишь Ананий. Монах покойно расположился рядом с правителем в единственном кресле, рассуждая о войне на континенте. Наполеоне, будоражившем Европу, о роли России в мировой политике. Он держался просто, как равный, с правителем.
Государь император во многом на нас полагается. Новое отечество наше в мире со своими соседями жить должно...говорил он, больше обращаясь к звероловам.
Собеседников у него пока не находилось.
Кулик и Наташа вошли последними. Яркий огонь камина, свечи в медных шандалах, зажженные по углам, шкаф с книгами, золотые рамы картин, статуи еще сильнее поразили девушку, чем обстановка церкви. Такое великолепие среди пустынных гор и леса казалось вымыслом, окончательно сбивало с толку. И вместе с тем волновало, словно в ожидании чего-то большого, загадочного.
Однако девушка скрыла свое изумление. Прямая, сосредоточенная, с приподнятыми слегка бровями, вошла она за отцом в освещенный зал. Гости расположились у стен, и вновь пришедшие сразу обратили на себя общее внимание. Все взгляды перекинулись на Кулика и Наташу, остановившихся посреди комнаты. Затем в кучке женщин, сидевших отдельно в углу, тихонько зашушукались, кто-то фыркнул. Ухмыльнулись и некоторые из китобоев, недавно прибывшие с материка. Самодельное платье Наташи, похожее на длиннющий мешок, с карманами алого бархата, вызывало этот смех.
Но отец и дочь не заметили внезапной веселости. Навстречу им, бесшумно ступая подошвами мягких сапог, шел сам правитель. Низенький, широкий в плечах, подняв голову, приблизился он к запоздавшим, радушно протянул обоим руки, повел к очагу. Он не сказал ни слова, но в зале перестали смеяться, завистливо притихли женщины. Потом Баранов хлопнул в ладоши, и сразу же в соседней комнате заиграл оркестр.
Мальчики-креолы, те, что пели в церкви, обучались и музыке. Трубы и два кларнета были куплены у английского шкипера, заходившего в Ново-Архангельск. Тогда же приобрел Баранов большой глобус, карту земного шара, грифельную доску. Здание школы еще достраивалось, но хозяин колоний приказал набирать учеников.
Отцы пусть церковному наставляют, а мне потребно образование умов,ответил он коротко на тайный намек Лещинского по поводу могущих возникнуть осложнений с архимандритом.
Баранов уже знал о доносе Анания, но никому не обмолвился ни звуком. Даже не сказал Павлу. Будто все шло тихо и гладко. Лишь оставшись один, ночью записал у себя и дневнике: «Спокойствие колоний будет зависеть от того влияния, кое успеет приобресть главный правитель. Особливо от его уменья, и, в случае надобности, с твердостью, а паче с благоразумной осторожностью поддерживать свои требования и права...» Баранов знал и о попытке миссионера созвать индейцев в крепость без разрешения правителя. Он тоже ничего не сказал, по сегодняшним указом открыть ворота подтверждал еще раз, что только он может здесь отдавать команду. Даже если она рискованна.
Оркестр был неожиданностью для большинства. Мальчики разучивали марш и песню в одной из горниц большого дома, н мало кто мог догадаться о приготовлениях. Сквозь толстые стены звуки не проникали. Баранов присутствовал на всех репетициях, подходил к каждому из молодых музыкантов, вслушивался, заставлял протрубить гамму, строго следил, чтобы никто не фальшивил. Он во всем требовал тщательности исполнения.
Промышленные задвигали скамейками, поднялись с мест. Нанкок уронил трубку, два других князька шарахнулись к двери. Только когда первое изумление прошло, а мальчики продолжали играть, довольная улыбка появилась на всех лицах. Баранов с почетом принимал гостей. Даже офицеры с корабля, стоявшие обособленной группой, невольно переглянулись. Мичман Рагозин перестал критиковать присутствующих, на минуту умолк.
Америка! сказал он затем, подмигивая гардемарину и доктору.Контрданс, пожалуй, начнут.
Офицеры фрегата явились на бал почти в полном составе. После случая в церкви флотские с большим любопытством приняли приглашение правителя, тем более что капитан-лейтенант не мог простить купцу полученного афронта и сам не пошел. Офицеры ходили по комнатам, разглядывали дом, шкафы с книгами, картины, вежливо извинились перед Серафимой, когда та решительно загородила дверь в свою горенку, отвечали на поклоны. Старший офицер, высокий сухощавый моряк, заменивший на балу командира корабля, был слишком строг и прямолинеен. Он, как и большинство офицеров фрегата, не разделял пренебрежительного отношения к колонистам, к Баранову.
Зато мичман Рагозин держал себя вызывающе. Правда, за спиной остальных. Каждую минуту мичман подносил лорнет к своим темным продолговатым глазам, разглядывая в упор всех, кто ему встречался, делал замечания, принудил хлебнуть кипящего пунша Луку. Пять тысяч крестьянских душ да с полсотни имений приучили не церемониться.
Больше всего его злило спокойное, властное поведение правителя. Еще днем, сейчас же по приходе судна, мичману захотелось «осадить» Баранова, о котором ходило столько легенд, дать почувствовать свое превосходство дворянина и офицера линейного корабля. Он тогда же подошел к правителю, распоряжавшемуся на пристани, вскинул к переносице лорнет, небрежно козырнул.
Российского флота мичман Рагозин и вахтенный командир корабля,сказал он, разглядывая Баранова через стекла почти в упор.Потрудитесь, господин купец, не мешать моим матросам.
Правитель некоторое время молча из-под широкого лба смотрел на Рагозина, затем расправил полу кафтана, поднял голову.
Российской державы коллежский советник и командир всех российских колоний, тихо и внятно произнес он.Потрудитесь соблюдать артикул, господин мичман.
И, отвернувшись, продолжал наблюдать за разгрузкой байдар.
Мичман никому не сказал об этой короткой стычке, зато возненавидел Баранова по- настоящему. Весь день он искал случая отомстить, унизить правителя, всячески поиздеваться над ним, но сделать этого не мог. Баранов не замечал офицера. Не замечал и его дерзких выходок, насмешливого, оскорбительного тона. Словно мичмана не существовало.
Рагозин начинал нервничать, злиться, грубо оборвал доктора Круля, смеялся натужнее и громче. Все оставалось по-прежнему. Зверобои и промышленные сторонились флотских. Баранов был здесь первым и почитаемым, офицеры чужими людьми.
И вот наконец повод нашелся. Заметив, с каким особым вниманием принял Баранов своих гостей, услышав шутки и смех, вызванные костюмом девушки, а затем звуки оркестра, мичман от радостного возбуждения даже вспотел. Теперь он посмеется...
Он торопливо оглянулся и, заметив, что офицеры задержались в смежной горнице, возбужденно подмигнул другу-лекарю и бодрым, упругим шагом пересек середину зала. Невысокий, затянутый во фрак-мундир зеленого дорогого кастора, сияя пуговицами, шитьем воротника, золотом эполет, мичман стремительно и ловко направился прямо к Наташе.
Не имею чести быть вам представленным, сударыня...начал он, шаркая толстыми, мясистыми ногами и почти в упор наводя лорнет.Мичман императорского флота Рагозин... Разрешите пригласить на контрданс? Сей танец, надеюсь, вы изучали?
Он говорил нарочито громко, на весь зал. Оркестр как раз умолк, и каждое слово было отчетливо слышно. Гости затихли, невиданная сцена поразила их, и они с любопытством обернулись к камину.
Наташа недоуменно подняла брови. Она плохо разбиралась в происходившем и молча смотрела на сверкающего русского, бесцеремонно и насмешливо разглядывающего ее через свои стекла. Потом беспокойно обернулась к Баранову. Внутреннее чутье подсказало ей, что происходило что-то неладное.
Подзадоренный смехом лекаря и гардемарина, своих неразлучных приятелей, Рагозин еще раз поклонился, снова обратился к Наташе.
Наташа ничего не понимала. Смущенная, красная, стояла она перед мичманом, неловко теребя карманы своего первого платья. А доктор и гардемарин смеялись уже открыто, поняв маневр товарища.
Понял и Баранов. Отведя руку из-за спины, он положил ее на плечо Наташи, медленно отстранил девушку. Движения правителя были размеренны, спокойны. Лишь по опущенным векам можно было догадаться о степени гнева, готового вырваться наружу. Однако все дальнейшее произошло по-иному. Не успел Рагозин, невольно отступивщий назад, снова поднять стекла к лицу Наташи, лорнет вдруг вылетел у него из рук и, сверкнув осколками, разбился о решетку камина.
Задыхаясь от быстрого хода и ярости, сжимая в руке мушкет, стоял перед посеревшим мичманом Павел. Он только что вошел через боковую дверь.
В зале стало совершенно тихо. А Наташа вдруг побелела и медленно отступила к очагу. Внезапное появление Павла, которого она больше не ожидала встретить никогда, потрясло ее сильнее, чем разыгравшаяся нелепая сцена.
Между тем Рагозин наконец опомнился, ухватил рукоять шпаги, но вытащить не успел. Грохнули отодвигаемые скамейки, кто-то угрожающе крикнул, за спиной Павла вдруг поднялся Кусков, зверобои, Афонин. Старались протиснуться и остальные. Лишь князьки и Нанкок бросились к камину подбирать блестящие осколки.
Увидев, что дело принимало неприятный оборот, гардемарин кинулся в комнату, где находились товарищи, но те уже вышли на шум, а старший офицер, сразу сообразив, что произошло что-то скверное, быстро приблизился к мичману и положил руку на эфес его шпаги.
Немедля на фрегат! сказал он тихо. По совершенно обескровленному его лицу молнией прошла судорога.Ждать моего возвращения!
Затем он поклонился Баранову и просил продолжать танцы. К нему присоединились офицеры, возмущенные поступком Рагозина, и даже гардемарин с лекарем. Приятели мичмана уже успели от него отречься. Замешательство, вызванное неприятным инцидентом, длилось недолго. За ужином, не виданным в этих местах по разнообразию блюд и доставленных с корабля напитков, праздничное настроение окончательно взяло верх. Французская водка и ром развязали языки, расшевелили чувства. Под конец Лука, а за ним и промышленные помоложе стали откалывать такие «контрадансы», что от топота ног гудели полы. Алеутские князьки плясали в звериных масках.
Морские офицеры не пожалели, что остались на этом балу.
Глава вторая
Глава третья
Доктор медицины и натуральный история,поспешил отрекомендоваться он Луке, стоявшему в новом, не по росту, камзоле у дверей зала.
Протерев очки и заметив ошибку, бывший лекарь снисходительно потрепал промышленного по плечу, снова заторопился и уже на ходу спросил.
Господин Баранов здесь, там?
Не выслушав ответа, он так же стремительно ринулся дальше.
Баранов стоял у камина и сам принимал гостей. Всегдашний кафтан был заменен мундиром. Новый орден и золотая медаль на владимирской ленте украшали грудь правителя. Без парика, с пучками белых волос на висках, большеголовый и плотный, он казался особенно представительным. Приветливо и дружелюбно встречал хозяин колоний входивших, негромко и коротко говорил с каждым, пытливо разглядывая собеседника по-прежнему ясными, светлыми глазами. К ним не притронулась старость.
По бокам правителя, на скамейках и чурбанах не хватало стульев сидели его старые гвардейцы, иссушенные ветрами зверобои, промышленные в сюртуках и фраках. Афонин, Филатыч, шкипер с «Амура», корабельщик, высокий немой старикзнаменитый ловец бобров. Кусков и Павел еще не появлялись, оба проверяли посты. На ночь ворота крепости закрыли, негласно усилили караул.
Многие из присутствующих ждали приглашения на сегодняшний вечер как особой чести и держались принужденно и неуклюже в своей неудобной парадной одежде. Больше сидели под стенами, выложив на колени красные, огрубелые руки, молчали.
Говорил много один лишь Ананий. Монах покойно расположился рядом с правителем в единственном кресле, рассуждая о войне на континенте. Наполеоне, будоражившем Европу, о роли России в мировой политике. Он держался просто, как равный, с правителем.
Государь император во многом на нас полагается. Новое отечество наше в мире со своими соседями жить должно...говорил он, больше обращаясь к звероловам.
Собеседников у него пока не находилось.
Кулик и Наташа вошли последними. Яркий огонь камина, свечи в медных шандалах, зажженные по углам, шкаф с книгами, золотые рамы картин, статуи еще сильнее поразили девушку, чем обстановка церкви. Такое великолепие среди пустынных гор и леса казалось вымыслом, окончательно сбивало с толку. И вместе с тем волновало, словно в ожидании чего-то большого, загадочного.
Однако девушка скрыла свое изумление. Прямая, сосредоточенная, с приподнятыми слегка бровями, вошла она за отцом в освещенный зал. Гости расположились у стен, и вновь пришедшие сразу обратили на себя общее внимание. Все взгляды перекинулись на Кулика и Наташу, остановившихся посреди комнаты. Затем в кучке женщин, сидевших отдельно в углу, тихонько зашушукались, кто-то фыркнул. Ухмыльнулись и некоторые из китобоев, недавно прибывшие с материка. Самодельное платье Наташи, похожее на длиннющий мешок, с карманами алого бархата, вызывало этот смех.
Но отец и дочь не заметили внезапной веселости. Навстречу им, бесшумно ступая подошвами мягких сапог, шел сам правитель. Низенький, широкий в плечах, подняв голову, приблизился он к запоздавшим, радушно протянул обоим руки, повел к очагу. Он не сказал ни слова, но в зале перестали смеяться, завистливо притихли женщины. Потом Баранов хлопнул в ладоши, и сразу же в соседней комнате заиграл оркестр.
Мальчики-креолы, те, что пели в церкви, обучались и музыке. Трубы и два кларнета были куплены у английского шкипера, заходившего в Ново-Архангельск. Тогда же приобрел Баранов большой глобус, карту земного шара, грифельную доску. Здание школы еще достраивалось, но хозяин колоний приказал набирать учеников.
Отцы пусть церковному наставляют, а мне потребно образование умов,ответил он коротко на тайный намек Лещинского по поводу могущих возникнуть осложнений с архимандритом.
Баранов уже знал о доносе Анания, но никому не обмолвился ни звуком. Даже не сказал Павлу. Будто все шло тихо и гладко. Лишь оставшись один, ночью записал у себя и дневнике: «Спокойствие колоний будет зависеть от того влияния, кое успеет приобресть главный правитель. Особливо от его уменья, и, в случае надобности, с твердостью, а паче с благоразумной осторожностью поддерживать свои требования и права...» Баранов знал и о попытке миссионера созвать индейцев в крепость без разрешения правителя. Он тоже ничего не сказал, по сегодняшним указом открыть ворота подтверждал еще раз, что только он может здесь отдавать команду. Даже если она рискованна.
Оркестр был неожиданностью для большинства. Мальчики разучивали марш и песню в одной из горниц большого дома, н мало кто мог догадаться о приготовлениях. Сквозь толстые стены звуки не проникали. Баранов присутствовал на всех репетициях, подходил к каждому из молодых музыкантов, вслушивался, заставлял протрубить гамму, строго следил, чтобы никто не фальшивил. Он во всем требовал тщательности исполнения.
Промышленные задвигали скамейками, поднялись с мест. Нанкок уронил трубку, два других князька шарахнулись к двери. Только когда первое изумление прошло, а мальчики продолжали играть, довольная улыбка появилась на всех лицах. Баранов с почетом принимал гостей. Даже офицеры с корабля, стоявшие обособленной группой, невольно переглянулись. Мичман Рагозин перестал критиковать присутствующих, на минуту умолк.
Америка! сказал он затем, подмигивая гардемарину и доктору.Контрданс, пожалуй, начнут.
Офицеры фрегата явились на бал почти в полном составе. После случая в церкви флотские с большим любопытством приняли приглашение правителя, тем более что капитан-лейтенант не мог простить купцу полученного афронта и сам не пошел. Офицеры ходили по комнатам, разглядывали дом, шкафы с книгами, картины, вежливо извинились перед Серафимой, когда та решительно загородила дверь в свою горенку, отвечали на поклоны. Старший офицер, высокий сухощавый моряк, заменивший на балу командира корабля, был слишком строг и прямолинеен. Он, как и большинство офицеров фрегата, не разделял пренебрежительного отношения к колонистам, к Баранову.
Зато мичман Рагозин держал себя вызывающе. Правда, за спиной остальных. Каждую минуту мичман подносил лорнет к своим темным продолговатым глазам, разглядывая в упор всех, кто ему встречался, делал замечания, принудил хлебнуть кипящего пунша Луку. Пять тысяч крестьянских душ да с полсотни имений приучили не церемониться.
Больше всего его злило спокойное, властное поведение правителя. Еще днем, сейчас же по приходе судна, мичману захотелось «осадить» Баранова, о котором ходило столько легенд, дать почувствовать свое превосходство дворянина и офицера линейного корабля. Он тогда же подошел к правителю, распоряжавшемуся на пристани, вскинул к переносице лорнет, небрежно козырнул.
Российского флота мичман Рагозин и вахтенный командир корабля,сказал он, разглядывая Баранова через стекла почти в упор.Потрудитесь, господин купец, не мешать моим матросам.
Правитель некоторое время молча из-под широкого лба смотрел на Рагозина, затем расправил полу кафтана, поднял голову.
Российской державы коллежский советник и командир всех российских колоний, тихо и внятно произнес он.Потрудитесь соблюдать артикул, господин мичман.
И, отвернувшись, продолжал наблюдать за разгрузкой байдар.
Мичман никому не сказал об этой короткой стычке, зато возненавидел Баранова по- настоящему. Весь день он искал случая отомстить, унизить правителя, всячески поиздеваться над ним, но сделать этого не мог. Баранов не замечал офицера. Не замечал и его дерзких выходок, насмешливого, оскорбительного тона. Словно мичмана не существовало.
Рагозин начинал нервничать, злиться, грубо оборвал доктора Круля, смеялся натужнее и громче. Все оставалось по-прежнему. Зверобои и промышленные сторонились флотских. Баранов был здесь первым и почитаемым, офицеры чужими людьми.
И вот наконец повод нашелся. Заметив, с каким особым вниманием принял Баранов своих гостей, услышав шутки и смех, вызванные костюмом девушки, а затем звуки оркестра, мичман от радостного возбуждения даже вспотел. Теперь он посмеется...
Он торопливо оглянулся и, заметив, что офицеры задержались в смежной горнице, возбужденно подмигнул другу-лекарю и бодрым, упругим шагом пересек середину зала. Невысокий, затянутый во фрак-мундир зеленого дорогого кастора, сияя пуговицами, шитьем воротника, золотом эполет, мичман стремительно и ловко направился прямо к Наташе.
Не имею чести быть вам представленным, сударыня...начал он, шаркая толстыми, мясистыми ногами и почти в упор наводя лорнет.Мичман императорского флота Рагозин... Разрешите пригласить на контрданс? Сей танец, надеюсь, вы изучали?
Он говорил нарочито громко, на весь зал. Оркестр как раз умолк, и каждое слово было отчетливо слышно. Гости затихли, невиданная сцена поразила их, и они с любопытством обернулись к камину.
Наташа недоуменно подняла брови. Она плохо разбиралась в происходившем и молча смотрела на сверкающего русского, бесцеремонно и насмешливо разглядывающего ее через свои стекла. Потом беспокойно обернулась к Баранову. Внутреннее чутье подсказало ей, что происходило что-то неладное.
Подзадоренный смехом лекаря и гардемарина, своих неразлучных приятелей, Рагозин еще раз поклонился, снова обратился к Наташе.
Наташа ничего не понимала. Смущенная, красная, стояла она перед мичманом, неловко теребя карманы своего первого платья. А доктор и гардемарин смеялись уже открыто, поняв маневр товарища.
Понял и Баранов. Отведя руку из-за спины, он положил ее на плечо Наташи, медленно отстранил девушку. Движения правителя были размеренны, спокойны. Лишь по опущенным векам можно было догадаться о степени гнева, готового вырваться наружу. Однако все дальнейшее произошло по-иному. Не успел Рагозин, невольно отступивщий назад, снова поднять стекла к лицу Наташи, лорнет вдруг вылетел у него из рук и, сверкнув осколками, разбился о решетку камина.
Задыхаясь от быстрого хода и ярости, сжимая в руке мушкет, стоял перед посеревшим мичманом Павел. Он только что вошел через боковую дверь.
В зале стало совершенно тихо. А Наташа вдруг побелела и медленно отступила к очагу. Внезапное появление Павла, которого она больше не ожидала встретить никогда, потрясло ее сильнее, чем разыгравшаяся нелепая сцена.
Между тем Рагозин наконец опомнился, ухватил рукоять шпаги, но вытащить не успел. Грохнули отодвигаемые скамейки, кто-то угрожающе крикнул, за спиной Павла вдруг поднялся Кусков, зверобои, Афонин. Старались протиснуться и остальные. Лишь князьки и Нанкок бросились к камину подбирать блестящие осколки.
Увидев, что дело принимало неприятный оборот, гардемарин кинулся в комнату, где находились товарищи, но те уже вышли на шум, а старший офицер, сразу сообразив, что произошло что-то скверное, быстро приблизился к мичману и положил руку на эфес его шпаги.
Немедля на фрегат! сказал он тихо. По совершенно обескровленному его лицу молнией прошла судорога.Ждать моего возвращения!
Затем он поклонился Баранову и просил продолжать танцы. К нему присоединились офицеры, возмущенные поступком Рагозина, и даже гардемарин с лекарем. Приятели мичмана уже успели от него отречься. Замешательство, вызванное неприятным инцидентом, длилось недолго. За ужином, не виданным в этих местах по разнообразию блюд и доставленных с корабля напитков, праздничное настроение окончательно взяло верх. Французская водка и ром развязали языки, расшевелили чувства. Под конец Лука, а за ним и промышленные помоложе стали откалывать такие «контрадансы», что от топота ног гудели полы. Алеутские князьки плясали в звериных масках.
Морские офицеры не пожалели, что остались на этом балу.
Глава вторая
Было очень рано, хотя Лука давно открыл ставни во всех покоях правителя. Второй день стояла ясная погода, над лесом вставало солнце, алело круглое церковное окно гордость корабельщика. Он сам смастерил раму, обрезал стекла, прорубил дыру на восток. Такие окна видел на побережье Норвегии, куда ходил еще мальчиком, доставляя для неводов пеньку.
Сиять будет,уговаривал он правителя.Душе радостно. Дозволь, Александр Андреевич...
Баранов поглядел на мастера и, ничего не ответив, ушел. Но к вечеру прислал втекла, алмаз и начерченный размер окна.
Ему понравилась выдумка, а больше всего стремление к красоте. Чистое и высокое облагораживает, рождает желания, помогающие осмысленно жить...
Сейчас он глядел на эти сияющие стекла, не видел их, но светлое, возбужденное состояние не покидало.
Отворяет Европа нам свои пристани, зовет нас Азия, ожидает Африка, и Америка на нас полагается...говорил он своему собеседнику, неслышно шагая по горнице.Сколь много выгод отечеству и от наших дел заложено. Тут, на Восточном море... С индейцами надо решить... Образование им дать, кормить. Великая сила продовольствие для сих мест. Россия большая страна, сколь много народов заботы требуют...
Доктор Круль сидел возле камина. Вернее, не сидел, а непрерывно ворочался перед огнем. Ночи на кекуре стояли холодные, влажный камень никогда не нагревался. Доктор был все в том же куцем сюртуке, шинель и теплый камзол пропали во время пребывания на острове. Но грея спину и руки, отставной лекарь ни на секунду не упускал разговора.
Подвижной и низенький, с курчавыми короткими волосами, выпяченной нижней губой, порывался он вставить свои замечания, торопился, путаясь и подыскивая нужное слово. Он жил в России уже несколько лет, предлагал военному департаменту различные тайные прожекты, держал у Синего моста цирюльню, служил корабельным лекарем Российско-американской компании, но говорить как следует по-русски так и не научился.
Вы совсем плохо приходится. Один... Много руки нужно, голова, сил.
Круль вздохнул и на минуту замолчал. Сюртучок его распахнулся, выглянул подвязанный веревкой ветхий жилет. Даже справной одежи не было у доктора.
Баранов умолк, ходил по горнице. Задира-доктор ему нравился. Прожектер и мечтатель, он, как видно, мало думал о своем кармане. Нажива и корысть не были главною целью его стремлений. Портил все дело лишь дух бродяги. Такой долго на месте не усидит.
А Круль снова вскочил, вынул из заднего кармана старый сафьяновый портфельчик, достал оттуда сложенный вчетверо плотный синеватый лист. Внутренние леса Тапа-Палы сгорели, Пропасть долго была объята пламенем, Земля Тауа-Егу оставалась пустынною. Птица садилась на вершину утесов Огара-Гара... прочитал он высоким речитативом и, опустив на кончик носа очки, спросил:
Знает вы, что это такое? Это поэзи Гавайская островы. Я там быль. Пальмы, небесный лазурь, солнце... Один маленький остров ваш имень назван. Король Томеа-Меа настоящий друг...
Так же стремительно, словно боясь, что его перебьют, не дадут высказаться, подбежал он к карте, висевшей возле книжного шкафа, пошарил близоруко очками и, найдя нужное место, торжествующе ткнул пальцем.
Гавай. Вот. Островы на главный путь с Россия. Океан... Большие богатства заслужит можно, корабли строит, люди возит... Вы правду говорил сейчас. Отечеству выгод находит нужно, славу искат...
Баранов подошел к камину, сел, протянул над затухавшими углями руки. Теперь по комнате шагал отставной лекарь, то сдвигая, то надвигая на лоб очки, что-то бормотал, затем снова вернулся к карте, вынул из жилетного кармана обрывок шнурка, стал измерять расстояние от Ситхи до островов.
Правитель размышлял. Высказанное Крулем так легко и скоропалительно давно было затаенной мечтой, продумывалось не одну ночь. О Гавайях он знал много, может быть, больше других; собранное крепко держал в памяти. Дело колоний, неотступная забота о пропитании, малолюдство каждый раз отодвигали назад его планы, требовали всех сил.
Умный Томеа-Меа тоже искал встречи. После битвы в Моко-Гуа, победы над Ко-Ике- Ули, властелином островов и своим двоюродным братом, новый король хотел дружбы с Барановым. Щедрый и добродушный, заглазно подарил ему остров, выстроит моран коралловую хижину на берегу лагуны, окружил ее изображением богов. Пору дождей сам проводил в том дворце вместе с женой Кепуо-Лани, дочерью убитого деспота. В правителе русских колоний видел силу и доблесть возможного союзника Страх перед Барановым и уважение к нему всех моряков, проходивших на своих кораблях мимо Гавай, увеличивали заинтересованность короля. Но встретиться не удавалось.
Вчера еще был разговор с Павлом и Кусковым. Гавайские острова и Калифорния могли дать продовольствие для всех заселении компании от Ситхи до редута св. Михаила за Полярный кругом. Зерно и картофель можно было посылать даже в Охотске.
Управимсяпоедешь, Иван Александрович,задумчиво сказал он помощнику.
Губленого губить нечего,ответил Кусков.Попробую.
Помощник правителя до сих пор не мог простить себе исчезновения 0Кейля. Он обшарил почти все бухты Китайского моря заходил по пути в Макао, но корсар окончательно сгинул. Один только раз, в португальской таверне, наткнулся Иван Александрович на следы пограбленной рухляди. Танцовщица Ли-Сян плясала перед матросами, и вся одежда ее состояла из серебристой шкуры секача, обернутой вокруг бедер. Кусков купил ночь танцовщицы, чтобы найти знакомую метку. Девушка потом долго плакала от оскорбления. Русский швырнул горсть пиастров на приготовленное ложе, схватил мех кота и ушел из бамбукового жилья. Однако шхуна пирата снова осталась неуловимой.
Павел был рассеян и против обыкновения плохо слушал. Потом, сославшись на необходимость закончить крепление вант на новом судне, торопливо ушел. Вчера, после неожиданной встречу с Наташей, почувствовал, как дорога ему молчаливая, суровая на вид, его синеглазая спасительница. Свидание вышло коротким недоговоренным, но сердце подсказывало радость.
По возвращении Баранов главным своим помощником по-прежнему оставил Кускова, Лещинскому поручил лов трески и сельди и заготовку дров.
Провиантским комиссионером будешь,шутливо сказал он разочарованному авантюристу. На тебя вся надежа.
Один Павел не получил точного назначения, но правитель брал его с собой повсюду, советовался с ним, доверял самые неожиданные дела, словно испытывая будущего своего преемника! Так, по крайней мере, он думал и так хотел. Уход крестника с совещания огорчил Баранова. Он ничего не сказал Павлу, сразу же отпустил Кускова и долго один ходил по залу. Потом позвал Луку и вместе с ним до конца дня копался на грядах за домом, где в наносной земле были посажены пробные картофель и репа. Bce было его заботой.
...Круль наконец оторвался от карты, несколько раз передвинул очки, пробежался до окна и обратно, затем, не останавливаясь, повернул к правителю. Забытая нитка болталась у него на ухе.
Кураж! С нами богг!.. Если вы будет дават один судно, мы будет сделат там целый город.
Он снял очки, пучеглазый и маленький, уселся против Баранова, хлопнул себя по коленям.
Вот. Бути верни мои слова. Я ест Иохим Круль, поданный нашего великого государа.
Затем, понизив голос до шепота, выставив перед самым носом длинный, грязноватый палец, лекарь сказал таинственно и хитро:
Вы не знайт вся ситуаций. Европейский континент ест опасност новы революция. Государ уступает на Ближни Восток, англичане смотрит через пальц на Дальни... Мы будем верни сосед.
Баранов молчал. Не для политики и кабинетов трудился, думал, мечтал. Народу и России, истинному отечеству искал доли...
Он не успел ответить. В горницу вошел Кусков. Не снимая шапки, то застегивая, то расстегивая пуговицу кафтана, Иван Александрович остановился у самого входа.
Александр Андреевич,сказал он тяжело и медленно.Там фрегатный мичман, тот самый, бесчинствами занимается. И приятели с ним... Будошника с палисада скинули«на караул» не взял. Двух колошских баб прихватили, ключи от рому у Серафимы вырвали. Кладовку открыли...
Кусков передохнул, не в силах справиться с накопившимся возмущением. Круль забыл о беседе, с любопытством привстал, глядя снизу вверх на взбудораженного великана. Потом обернулся к Баранову.
Правитель продолжал молча сидеть у камина. Уже не один день стоял корабль в гавани, но командир держал себя так, словно прибыл в иноземный порт. Никто не являлся за распоряжениями, корабль до сих пор полностью не разгрузили. Капитан-лейтенант не желал подчиняться гражданскому чину, да еще купцу... Рагозинская братия совсем перестала стесняться, особенно после того, как командир фрегата отменил приказ об аресте мичмана и поссорился со своим помощником.
И это было в те дни, когда корабли Лисянского, Хвостова и Давыдова прославляли русское имя, когда каждое судно из Санкт-Петербурга, Кронштадта правитель ждал с горделивой радостью и мечтал поставить в пример всем чужеземцам, показать диким...
Прикажи арестовать виновных,сказал наконец Баранов.
Он произнес это тихо, спокойно, словно отдавал обычную команду. Но и Кусков, и Круль заметили, как осунулось его лицо, еще больше сгорбилась спина.
Распоряжение было такой необычайной важности, что Кусков на минуту опешил. Потом, спохватившись, направился выполнят приказ. Зато доктор Круль ликовал. Заносчивость офицеров его мало трогала, во время пути он достаточно успел перессорить и: между собой, но твердость, выказанная Барановым, сила дух и воли убедили его окончательно, что правительчеловек, с которым можно совершать большие дела. И кроме того, разыгрывался настоящий скандал. К ним бывший лекарь всегда был не равнодушен.
После ухода Кускова в зале стало совсем тихо. Билась о стекло и звенела жирная зеленая муха, треснуло просыхающее бревно Баранов сидел к доктору спиной, и теперь видно было, как напряглись все его мышцы. Точно правитель ждал нового удара.
Круль тоже притих. Однако долго без движения высидеть не мог, события разворачивались слишком остро и решительно. Поднявшись с табурета, на который присел во время посещения Ива на Александровича, доктор кашлянул, пробежался к двери, хотел выглянуть, но под окнами раздались крики, шум, прогремели стремительные шаги. Затем обе половинки двери распахнулись и в горницу ступил, придерживая тяжелую саблю, капитан-лейтенант.
Командир «Святителя Николая Мирликийского» был совершенно бледен. Даже кончики пальцев, которыми он сжимал ножны палаша, стали мертвенно-бледными. Тряслись губы.
Вы... сударь...сказал он, с трудом переводя дыхание и стараясь держаться спокойно, изволили арестовать моих офицеров... За предерзостный акт...
Спокойствия не получалось. Руки дрожали, судорога покривила рот, обмякли и казались приклеенными длинные бакенбарды Несколько секунд капитан не мог продолжать.
Господин купец...усилием воли он наконец заставил себя отдышаться, шагнул к очагу. Лицо и шея его вспотели, медленно наливались кровью.Вы слишком много здесь распоряжались. Сей же минут приказываю явиться на судно. Неслыханное и дерзкое оскорбление его величества государя императора... Всего российского флота...
Капитан вдруг запнулся, открыл рот, судорожно глотнул воздух. Потом закричал пронзительно:
Немедля освободить! Холоп! Торговая крыса!..
Молчать!
В первый раз Баранов возвысил голос. Маленький и седой, с заложенными за спину руками, он поднялся перед взбесившимся командиром. Голова правителя была низко опущена, сузились и посветлели зрачки глаз. Круль даже отодвинулся. Таким Баранова он еще не видел.
И купецкое звание не есть подлое и бесчестное, .сказав правитель размеренно и глухо.Корпус их составляет важную государственную подпору... Я всегда в особую честь себе вменяю и вменять буду именоваться оным...
Затем, глядя на пораженного собеседника, добавил:
Я тут поставлен охранять интересы отечества, соблюдать его честь и славу... За неуважение к флагу российскому приказываю посадить виновных господ офицеров на трое суток... Запись о сем учинить в вахтенном журнале. А фрегату вели стать под выстрелы крепости.
Не давая опомниться растерявшемуся от ярости капитану, правитель подозвал Кускова, стоявшего с двумя караульщиками возле дверей, и закончил отрывисто и жестко:
Буде ослушаться вздумают, военный фрегат обстрелять!
Сиять будет,уговаривал он правителя.Душе радостно. Дозволь, Александр Андреевич...
Баранов поглядел на мастера и, ничего не ответив, ушел. Но к вечеру прислал втекла, алмаз и начерченный размер окна.
Ему понравилась выдумка, а больше всего стремление к красоте. Чистое и высокое облагораживает, рождает желания, помогающие осмысленно жить...
Сейчас он глядел на эти сияющие стекла, не видел их, но светлое, возбужденное состояние не покидало.
Отворяет Европа нам свои пристани, зовет нас Азия, ожидает Африка, и Америка на нас полагается...говорил он своему собеседнику, неслышно шагая по горнице.Сколь много выгод отечеству и от наших дел заложено. Тут, на Восточном море... С индейцами надо решить... Образование им дать, кормить. Великая сила продовольствие для сих мест. Россия большая страна, сколь много народов заботы требуют...
Доктор Круль сидел возле камина. Вернее, не сидел, а непрерывно ворочался перед огнем. Ночи на кекуре стояли холодные, влажный камень никогда не нагревался. Доктор был все в том же куцем сюртуке, шинель и теплый камзол пропали во время пребывания на острове. Но грея спину и руки, отставной лекарь ни на секунду не упускал разговора.
Подвижной и низенький, с курчавыми короткими волосами, выпяченной нижней губой, порывался он вставить свои замечания, торопился, путаясь и подыскивая нужное слово. Он жил в России уже несколько лет, предлагал военному департаменту различные тайные прожекты, держал у Синего моста цирюльню, служил корабельным лекарем Российско-американской компании, но говорить как следует по-русски так и не научился.
Вы совсем плохо приходится. Один... Много руки нужно, голова, сил.
Круль вздохнул и на минуту замолчал. Сюртучок его распахнулся, выглянул подвязанный веревкой ветхий жилет. Даже справной одежи не было у доктора.
Баранов умолк, ходил по горнице. Задира-доктор ему нравился. Прожектер и мечтатель, он, как видно, мало думал о своем кармане. Нажива и корысть не были главною целью его стремлений. Портил все дело лишь дух бродяги. Такой долго на месте не усидит.
А Круль снова вскочил, вынул из заднего кармана старый сафьяновый портфельчик, достал оттуда сложенный вчетверо плотный синеватый лист. Внутренние леса Тапа-Палы сгорели, Пропасть долго была объята пламенем, Земля Тауа-Егу оставалась пустынною. Птица садилась на вершину утесов Огара-Гара... прочитал он высоким речитативом и, опустив на кончик носа очки, спросил:
Знает вы, что это такое? Это поэзи Гавайская островы. Я там быль. Пальмы, небесный лазурь, солнце... Один маленький остров ваш имень назван. Король Томеа-Меа настоящий друг...
Так же стремительно, словно боясь, что его перебьют, не дадут высказаться, подбежал он к карте, висевшей возле книжного шкафа, пошарил близоруко очками и, найдя нужное место, торжествующе ткнул пальцем.
Гавай. Вот. Островы на главный путь с Россия. Океан... Большие богатства заслужит можно, корабли строит, люди возит... Вы правду говорил сейчас. Отечеству выгод находит нужно, славу искат...
Баранов подошел к камину, сел, протянул над затухавшими углями руки. Теперь по комнате шагал отставной лекарь, то сдвигая, то надвигая на лоб очки, что-то бормотал, затем снова вернулся к карте, вынул из жилетного кармана обрывок шнурка, стал измерять расстояние от Ситхи до островов.
Правитель размышлял. Высказанное Крулем так легко и скоропалительно давно было затаенной мечтой, продумывалось не одну ночь. О Гавайях он знал много, может быть, больше других; собранное крепко держал в памяти. Дело колоний, неотступная забота о пропитании, малолюдство каждый раз отодвигали назад его планы, требовали всех сил.
Умный Томеа-Меа тоже искал встречи. После битвы в Моко-Гуа, победы над Ко-Ике- Ули, властелином островов и своим двоюродным братом, новый король хотел дружбы с Барановым. Щедрый и добродушный, заглазно подарил ему остров, выстроит моран коралловую хижину на берегу лагуны, окружил ее изображением богов. Пору дождей сам проводил в том дворце вместе с женой Кепуо-Лани, дочерью убитого деспота. В правителе русских колоний видел силу и доблесть возможного союзника Страх перед Барановым и уважение к нему всех моряков, проходивших на своих кораблях мимо Гавай, увеличивали заинтересованность короля. Но встретиться не удавалось.
Вчера еще был разговор с Павлом и Кусковым. Гавайские острова и Калифорния могли дать продовольствие для всех заселении компании от Ситхи до редута св. Михаила за Полярный кругом. Зерно и картофель можно было посылать даже в Охотске.
Управимсяпоедешь, Иван Александрович,задумчиво сказал он помощнику.
Губленого губить нечего,ответил Кусков.Попробую.
Помощник правителя до сих пор не мог простить себе исчезновения 0Кейля. Он обшарил почти все бухты Китайского моря заходил по пути в Макао, но корсар окончательно сгинул. Один только раз, в португальской таверне, наткнулся Иван Александрович на следы пограбленной рухляди. Танцовщица Ли-Сян плясала перед матросами, и вся одежда ее состояла из серебристой шкуры секача, обернутой вокруг бедер. Кусков купил ночь танцовщицы, чтобы найти знакомую метку. Девушка потом долго плакала от оскорбления. Русский швырнул горсть пиастров на приготовленное ложе, схватил мех кота и ушел из бамбукового жилья. Однако шхуна пирата снова осталась неуловимой.
Павел был рассеян и против обыкновения плохо слушал. Потом, сославшись на необходимость закончить крепление вант на новом судне, торопливо ушел. Вчера, после неожиданной встречу с Наташей, почувствовал, как дорога ему молчаливая, суровая на вид, его синеглазая спасительница. Свидание вышло коротким недоговоренным, но сердце подсказывало радость.
По возвращении Баранов главным своим помощником по-прежнему оставил Кускова, Лещинскому поручил лов трески и сельди и заготовку дров.
Провиантским комиссионером будешь,шутливо сказал он разочарованному авантюристу. На тебя вся надежа.
Один Павел не получил точного назначения, но правитель брал его с собой повсюду, советовался с ним, доверял самые неожиданные дела, словно испытывая будущего своего преемника! Так, по крайней мере, он думал и так хотел. Уход крестника с совещания огорчил Баранова. Он ничего не сказал Павлу, сразу же отпустил Кускова и долго один ходил по залу. Потом позвал Луку и вместе с ним до конца дня копался на грядах за домом, где в наносной земле были посажены пробные картофель и репа. Bce было его заботой.
...Круль наконец оторвался от карты, несколько раз передвинул очки, пробежался до окна и обратно, затем, не останавливаясь, повернул к правителю. Забытая нитка болталась у него на ухе.
Кураж! С нами богг!.. Если вы будет дават один судно, мы будет сделат там целый город.
Он снял очки, пучеглазый и маленький, уселся против Баранова, хлопнул себя по коленям.
Вот. Бути верни мои слова. Я ест Иохим Круль, поданный нашего великого государа.
Затем, понизив голос до шепота, выставив перед самым носом длинный, грязноватый палец, лекарь сказал таинственно и хитро:
Вы не знайт вся ситуаций. Европейский континент ест опасност новы революция. Государ уступает на Ближни Восток, англичане смотрит через пальц на Дальни... Мы будем верни сосед.
Баранов молчал. Не для политики и кабинетов трудился, думал, мечтал. Народу и России, истинному отечеству искал доли...
Он не успел ответить. В горницу вошел Кусков. Не снимая шапки, то застегивая, то расстегивая пуговицу кафтана, Иван Александрович остановился у самого входа.
Александр Андреевич,сказал он тяжело и медленно.Там фрегатный мичман, тот самый, бесчинствами занимается. И приятели с ним... Будошника с палисада скинули«на караул» не взял. Двух колошских баб прихватили, ключи от рому у Серафимы вырвали. Кладовку открыли...
Кусков передохнул, не в силах справиться с накопившимся возмущением. Круль забыл о беседе, с любопытством привстал, глядя снизу вверх на взбудораженного великана. Потом обернулся к Баранову.
Правитель продолжал молча сидеть у камина. Уже не один день стоял корабль в гавани, но командир держал себя так, словно прибыл в иноземный порт. Никто не являлся за распоряжениями, корабль до сих пор полностью не разгрузили. Капитан-лейтенант не желал подчиняться гражданскому чину, да еще купцу... Рагозинская братия совсем перестала стесняться, особенно после того, как командир фрегата отменил приказ об аресте мичмана и поссорился со своим помощником.
И это было в те дни, когда корабли Лисянского, Хвостова и Давыдова прославляли русское имя, когда каждое судно из Санкт-Петербурга, Кронштадта правитель ждал с горделивой радостью и мечтал поставить в пример всем чужеземцам, показать диким...
Прикажи арестовать виновных,сказал наконец Баранов.
Он произнес это тихо, спокойно, словно отдавал обычную команду. Но и Кусков, и Круль заметили, как осунулось его лицо, еще больше сгорбилась спина.
Распоряжение было такой необычайной важности, что Кусков на минуту опешил. Потом, спохватившись, направился выполнят приказ. Зато доктор Круль ликовал. Заносчивость офицеров его мало трогала, во время пути он достаточно успел перессорить и: между собой, но твердость, выказанная Барановым, сила дух и воли убедили его окончательно, что правительчеловек, с которым можно совершать большие дела. И кроме того, разыгрывался настоящий скандал. К ним бывший лекарь всегда был не равнодушен.
После ухода Кускова в зале стало совсем тихо. Билась о стекло и звенела жирная зеленая муха, треснуло просыхающее бревно Баранов сидел к доктору спиной, и теперь видно было, как напряглись все его мышцы. Точно правитель ждал нового удара.
Круль тоже притих. Однако долго без движения высидеть не мог, события разворачивались слишком остро и решительно. Поднявшись с табурета, на который присел во время посещения Ива на Александровича, доктор кашлянул, пробежался к двери, хотел выглянуть, но под окнами раздались крики, шум, прогремели стремительные шаги. Затем обе половинки двери распахнулись и в горницу ступил, придерживая тяжелую саблю, капитан-лейтенант.
Командир «Святителя Николая Мирликийского» был совершенно бледен. Даже кончики пальцев, которыми он сжимал ножны палаша, стали мертвенно-бледными. Тряслись губы.
Вы... сударь...сказал он, с трудом переводя дыхание и стараясь держаться спокойно, изволили арестовать моих офицеров... За предерзостный акт...
Спокойствия не получалось. Руки дрожали, судорога покривила рот, обмякли и казались приклеенными длинные бакенбарды Несколько секунд капитан не мог продолжать.
Господин купец...усилием воли он наконец заставил себя отдышаться, шагнул к очагу. Лицо и шея его вспотели, медленно наливались кровью.Вы слишком много здесь распоряжались. Сей же минут приказываю явиться на судно. Неслыханное и дерзкое оскорбление его величества государя императора... Всего российского флота...
Капитан вдруг запнулся, открыл рот, судорожно глотнул воздух. Потом закричал пронзительно:
Немедля освободить! Холоп! Торговая крыса!..
Молчать!
В первый раз Баранов возвысил голос. Маленький и седой, с заложенными за спину руками, он поднялся перед взбесившимся командиром. Голова правителя была низко опущена, сузились и посветлели зрачки глаз. Круль даже отодвинулся. Таким Баранова он еще не видел.
И купецкое звание не есть подлое и бесчестное, .сказав правитель размеренно и глухо.Корпус их составляет важную государственную подпору... Я всегда в особую честь себе вменяю и вменять буду именоваться оным...
Затем, глядя на пораженного собеседника, добавил:
Я тут поставлен охранять интересы отечества, соблюдать его честь и славу... За неуважение к флагу российскому приказываю посадить виновных господ офицеров на трое суток... Запись о сем учинить в вахтенном журнале. А фрегату вели стать под выстрелы крепости.
Не давая опомниться растерявшемуся от ярости капитану, правитель подозвал Кускова, стоявшего с двумя караульщиками возле дверей, и закончил отрывисто и жестко:
Буде ослушаться вздумают, военный фрегат обстрелять!
Глава третья
За раскрытыми окнами начинался лес. Дремучий, густой, бесконечный. Огромные сосны уходили далеко в вышину. Кедры и ели, поросль лиан затмевали небо. Ущелья и камни тонули между деревьями, терялись отроги гор. Всюду был только лес, сумеречный и непроходимый молчаливая таежная гущина.
Лапы сосны упирались в оконную раму. Когда был ветер, иглы царапали стекло. Сейчас ветра не было, лес стоял неподвижный и тихий, сквозь ветки деревьев пробивались световые пятна.
В классе тоже было тихо. Креолы-ученики старательно срисовывали на листы бумаги деревянную модель корвета. Занятия пролетали незаметно. Особенно урок навигации. Мальчикам нравились новые названия, страны и люди, о которых впервые слышали, невиданные до сих пор инструменты. Впрочем, нравилось в школе все. Даже трудные цифры и знаки. Мореходным наукам обучал мальчиков Павел, счетоводству и российской словесности сам правитель. И только урок закона божьего давали попеременно Ананий и Гедеон. Каждый день высиживать два школьных часа архимандрит ленился и нарочно задержал монаха в крепости.
Лапы сосны упирались в оконную раму. Когда был ветер, иглы царапали стекло. Сейчас ветра не было, лес стоял неподвижный и тихий, сквозь ветки деревьев пробивались световые пятна.
В классе тоже было тихо. Креолы-ученики старательно срисовывали на листы бумаги деревянную модель корвета. Занятия пролетали незаметно. Особенно урок навигации. Мальчикам нравились новые названия, страны и люди, о которых впервые слышали, невиданные до сих пор инструменты. Впрочем, нравилось в школе все. Даже трудные цифры и знаки. Мореходным наукам обучал мальчиков Павел, счетоводству и российской словесности сам правитель. И только урок закона божьего давали попеременно Ананий и Гедеон. Каждый день высиживать два школьных часа архимандрит ленился и нарочно задержал монаха в крепости.