Страница:
«Ваше Императорское Величество,писали наконец встревоженные убытками санкт- петербургские акционеры,всемилостивейше покровительствуя Российско-американскую Компанию и вообще отечественную торговлю, не дозволит далее стеснять российскую промышленность частным североамериканским торгашам с прочими неуемными своими согражданами, не дозволит отменить всю возможность производить более промыслы и совершенно нарушить спокойствие российских колоний...»
Кончился 1813 год. Русские войска давно изгнали Наполеона из России, гнали его по всей Европе, приближались к Лейпцигу. Американские Соединенные Области воевали с Англией. В Испании разгоралась гверилья народ сражался против войск французского узурпатора. Мексиканский священник Хозе Морелос продолжал восстание Идальго, расстрелянного королевскими солдатами. Мир был охвачен войной, она приближалась сюда, и российские дипломаты требовали не обострять недоразумения компании.
Вместе с копией прошения царю акционеры прислали и копию договора, заключенного с новой торговой компанией, созданной американцами у устья реки Колумбии. Бостонские купцы выходили на Тихий океан, вбивали надежный клин между Ново-Архангельском и Россом. Так они займут и Калифорнию и Аляску, а министры всё еще будут толковать о «недоразумениях».
Баранов устало положил бумагу на крышку бюро. Непрозорливость и равнодушие! Кровью и потом политые места, обысканные российскими морепроходцами, труд и просвещение, слава родной земли что им, санкт-петербургским чиновникам и бобролюбцам! Они, наверное, не очень тужили, когда и Москва горела, когда русское сердце обливалось кровью, когда он сам и сотни промышленных с трепетом ожидали известий из России. Ничего им этого не нужно!.. Сегодня прибыл бостонский корабль. Шкипер Джиль теперь служит Колумбийской компании. Американские купцы торопятся к чужому добру...
Надо было бы самому пожаловаться в Вашингтон конгрессу. Народ, с которым он всегда старался жить в дружбе, не позволит ее нарушить!
В зальце стало светлее. Утреннее солнце обновило золотые рамы картин, висевшие на бревенчатых стенах, засияло на начищенном Серафимой ободке большого глобуса, отразилось в стеклах двух книжных шкафов.
Баранов по-прежнему жил один. Много лет назад, на Кадьяке, для укрепления связей с береговыми индейцами, женился он на дочери кенайского вождя. Вождь был крещен монахами, получил имя Григория, в честь Шелехова, дочь названа Анной.
Баранов оформил брак. Но Анна Григорьевна не хотела покидать свой народ, осталась на Кадьяке. Сын ее и Баранова Антипатр и дочь Ирина жили с ней. Они учились в школе, учрежденной еще Резановым. Мальчик стремился стать моряком, плавал на кораблях, девочка была любимицей всего побережья.
Летом они гостили у отца. Крепость оживала от веселой суматохи, беготни Ирины, приводившей десяток индейских детей, от беспрестанных исчезновений Антипатра на алеутских байдарках. Потом дети подросли, Антипатр уходил в море со знакомыми корабельщиками, Ирина сама занялась кадьякской школой. Баранов очень любил сына и дочь, скучал, когда их долго не было. Но постоянные заботы, дела и привычка к одиночеству мешали ему проникнуть в их душевный мир. Он хотел сделать для них все, что было в его силах, однако что именно, не знал.
Долгие годы привязанности к крестнику Павлу, выросшему на его руках, надежды, связанные с ним, ужасная смерть юноши от руки предателя, задумавшего учинить бунт и захватить колонии в свои руки, сказались тоже. Он словно боялся раскрыть свое сердце...
Баранов сложил бумаги, прошелся по комнате. В черном длинном сюртуке он казался еще ниже, остатки седых волос превратились в белые, обрамляли лысую голову. Но ясные немигающие глаза смотрели из-под бровей все так же остро и внимательно, словно их не коснулось время. Шестьдесят девять лет прожил он на свете, из них половину в далеких краях. Похоронены сверстники, а планы не завершены, годы трудов и борьбы дали только побеги, ростки не стали еще деревьями. Многое было впереди, может быть самое трудное.
Под окном послышался стук ружейных прикладов, голоса. Сменялись караульщики. Крепость жила по военному артикулу, промышленные несли гарнизонную службу не хуже солдат. По-прежнему каждое утро правитель сам бил в колокол, подвешенный к столбу на площади,возвещал наступление дня. По-прежнему обходил караулы, поднимался на палисад к пушкарям. Открытой войны не было, но друг-враг Котлеан держал поблизости воинов, вооруженных американскими ружьями, каждый чужеземный корабль мог оказаться неприятелем.
Правитель ходил и ходил по залу. И этот корабль, швартующийся сейчас в гавани, наверное, охотно разрядил бы свои пушки по русскому форту, вместо того чтобы притворяться другом!
Больше всего беспокоил Росс. Письма испанского губернатора, пересылаемые Кусковым, были вежливы, но содержали всегда одну и ту же ссылку на невозможность торговли без разрешения вицероя и короля, ссылку на запрос мексиканского двора о причинах заселения русскими берегов Бодего.
Были еще вести, полученные через индейцев, о многочисленных партиях американских переселенцев, движущихся на далекий Запад. Сотни бродяг, темных дельцов и разного люда, покинув города, тащились на волах и пешком через горы, пустыни и прерии, поджигая леса, преодолевая реки, к берегам другого океана, чтобы захватить земли вольных индейцев, стреляли в туземцев как в диких зверей. Большинство переселенцев двигалось в Калифорнию. Правительство Соединенных Областей поощряло их деяния.
Беспокоил Круль. Корабль, разбившийся у Сандвичевых островов,прямой убыток компании, но торговый убыток покрывался другими барышами. Непоправимый убыток всему делу, ежели Круль не поладит с Томеа-Меа. От отставного лекаря давно не было ни слуху ни духу... Только недостаток в людях заставил остановить выбор на Круле. Жив был бы Павел не так обернулись бы иные дела...
О Павле он запретил себе думать. Прошло два года, пройдут ещеболь не изгладится никогда. Приемный сын был больше чем сыном, он воплощал в себе будущее...
Правитель вернулся к бюро, сложил бумаги, опустил крышку. Затем позвал Серафиму. Кроме домоправительницы, прислуги у него не было. Он все делал сам и не любил никого тревожить.
Покличь Николку, Серафима,сказал Баранов, когда женщина вошла в горницу и остановилась у порога. Высокая, широкогрудая, с суровым, когда-то красивым лицом, повязанным черным платком, она была похожа на монахиню. Скажи, чтоб немедля бежал сюда. Он в школе. Карту Нортонова залива они там чертят. А ежели встретишь корабельщиков, пускай тож идут сюда.
Серафима кивнула головой и молча вышла. Бывали дни, когда она сутками не произносила ни слова.
Баранов снова вернулся к окну. На корабле уже отдали якоря, спустили шлюпку. Шкипер Джиль торопился встретиться с «губернатором». Очень маленький и подвижной, хотя ему, наверное, исполнилось шестьдесят лет, с наголо обритым шишкастым черепом, бесцветными, навыкате глазами, он производил впечатление простачка, а был самый хитрющий старикан среди шкиперов Восточного моря. Недаром его взяла на службу новая компания.
Джиль помнил те дни, когда Баранов сам встречал каждое судно, приходившее в Ново- Архангельск, но не удивился, не увидев правителя на берегу. Времена изменились, малое поселение стало настоящим портом, русские прочно обосновались на своих землях. Если так пойдет дальше, в гавани тут будет не протолкаться. Все придут поклониться Баранову. Понятна тревога Колумбийской компании, пославшей сюда его, Джиля... Только не он, Джиль, главный козырь в этой игре!
Стуча палкой, с которой никогда не расставался, шкипер проворно поднялся к воротам палисада, благодушно улыбаясь, ждал, пока его пропустили, затем степенно взошел на крыльцо. Он бывал уже здесь, хорошо знал Баранова, умел говорить по-русски. Когда-то даже оказал колонии услугу, выкупив русских звероловов у индейцев, захвативших промышленных в плен. Но всегда чувствовал себя не совсем уверенно под ясным, проницательным взглядом правителя.
Баранов встретил гостя, не отходя от окна. Джиль переложил палку в левую руку, сунул шляпу под мышку и, стараясь держаться непринужденно, ворчливо заговорил:
Мистер правитель совсем забыл старых друзья. Ну, ну...
Здравствуй, Джиль!ответил Баранов неторопливо. Откудова бог послал?
Шкипер оглядел комнату, покосился на мальчика-креола, вызванного Серафимой и сидевшего у очага, достал табакерку, сделанную из щитка черепахи, опустил туда два пальца.
Послал бог, а мешал дьявол,сказал он, морщась от понюшки,у Ванкуверова мыса совет твой вспоминал. Не ходить пролив.
Баранов усмехнулся.
В сию пору мои мореходы на два румба на вест отклоняются. Особливо когда берут парусом сюда. Давно ты, шкипер, не ходил тут... Из Колумбии идешь?
Из Колумбии.
Новым хозяевам служишь?
Джиль быстро глянул на правителя и, не зная точно, что тому может быть известно, промолчал.
Александр Андреевич отошел наконец от окна, сел к столу, указал на кресло гостю.
По какому делу? Рассказывай.
Он положил обе пухлые маленькие руки на край стола, вполоборота, чуть горбясь, смотрел на шкипера.
Джиль хотел было начать с прежней ворчливостью, подделываясь под непринужденный тон, но почувствовал, что ничего не выйдет. Он вынул из-за пазухи пакет, запечатанный двумя печатями, положил его перед правителем. Это было письмо одного из заправил новой Колумбийской компании Смита с предложением вести обоюдную торговлю в Восточном море, для начала чего он, Смит, посылает корабль под командой капитана Джиля с товарами Ново-Архангельску. Письмо было адресовано «господину губернатору Аляски, его превосходительству графу Баранову». В пакете находилась и инструкция Джилю для ведения дел. Мистер Смит хотел показать чистоту и деловитость своих намерений.
Обе бумаги прочитал и перевел звонким голосом смуглолицый, тонкий, как девочка, Николка. С десяток подростков обучал языкам на Кадьяке беглый француз. Самого способного из мальчиков забрал в Ново-Архангельск правитель.
Видишь, Николка, теперь я в генералы и в графы попал, сказал Баранов насмешливо. В губернаторы уже приходилось.
Тут так написано, Александр Андреевич!
Написанному не всегда верь.
В пакете лежала еще одна бумага. Письмо российского консула в Филадельфии. Господин консул извещал Баранова о политических отношениях компании с Соединенными Областями и представлял Смита как солидного негоцианта, близкого к американскому правительству.
Договор двух компаний вступал в силу. Нужно было его выполнять. Утешало лишь то, что бостонцы дело поставили сразу по-серьезному и послали корабль с товарами, в которых была такая нужда! Особенно в продовольствии.
Баранов отложил письма, повернулся всем корпусом к шкиперу. Тот сидел лицом к свету, склонив набок свою шишкастую голову, и наблюдал за хозяином. Водянистые выпученные глаза его слезились, время от времени он вытирал их свернутым в комок лоскутком холстины.
Что привез, шкипер?
Джиль вынул из бокового кармана еще одну бумагу; не глядя на нее, протянул правителю.
Опись товаров,сказал он коротко.
Александр Андреевич передал лист Николке.
Спишешь,приказал он мальчику.
Затем поднялся, туже затянул шейный платок, взял лежавший на подоконнике картуз, обратился к Джилю:
Ну, веди на судно.
Оставшись один, Николка не сразу принялся за работу. Ему часто случалось бывать в покоях правителя, однако еще ни разу не приходилось остаться одному. Книги, картины, органчик, камни и индейские сосуды на полках шкафа, какие-то еще непонятные предметы, глобус, а главное, большая цветная карта на стене привлекали необычайно. Он готов был разглядывать их часами, но до сих пор видел только издали.
Отложив бумагу, он некоторое время раздумывал, не зная, что осмотреть сперва. Затем осторожно прошелся по залу, попробовал поскользить по натертым воском половицам.
Сейчас комната показалась ему еще больше, картины еще красивее. Он решил с них и начать, но прежде всего перевести и переписать бумагу. Тогда до возвращения правителя будет сколько угодно времени.
Николка взял лист, перо и чернильницу и примостился у окна. В быстроте своей работы он не сомневался. Он уже целый год выполнял подобные поручения Баранова. Еще на Кадьяке пьяный французик Деголль умилялся его способностям, сравнивая их только со своими. Мальчик мог написать любое письмо по-английски и по-французски, читал книги из библиотеки, оставленной когда-то на острове Резановым. Правитель умел отбирать людей.
Первые строчки Николка сразу же переписал по-русски, не вникая в смысл бумаги. Но следующие заставили его отложить листок. Шкипер сказал, что это опись товаров, а о товарах тут не было даже упоминания. Мальчик еще раз прочитал строчки, перевел дальше и, вдруг бросив перо, недоуменно поднял голову. Смуглое худенькое лицо его от волнения покрылось пятнами. Он оглянулся, словно ища свидетелей своему открытию, потом с лихорадочной поспешностью начал читать до конца. Шкипер по ошибке дал Баранову не ту бумагу. Она раскрывала истинные замыслы бостонцев.
Это была тайная инструкция Джилю, в которой поручалось ему произвести полное описание крепостей Ново-Архангельска и Росса, установить количество людей, оружия, пушек, выяснить способность колоний к защите, разведать, в какой мере русское правительство дорожит самим Барановым и нет ли русских фрегатов в Восточном океане... Сведения немедленно доставить в Филадельфию, а все касательно колонии Росс особому доверенному в Монтерее... Подпись под инструкцией стояла иная, чем под первыми бумагами, иной был и почерк.
Некоторое время Николка сидел испуганный и бледный, а затем принялся торопливо переписывать инструкцию. Помогая правителю разбирать дела, он понял хорошо, что могла означать такая бумага. Он в полчаса скопировал английский текст, написал перевод и, не подождав даже отлучившейся куда-то Серафимы, выскользнул из дворца.
Но сообщить Баранову о своем открытии ему не удалось до самого вечера. Правитель долго пробыл на шхуне, откуда вместе с Джилем отправился на верфь, в литейню, на склады. Вернулся он домой уже с темнотой, и только тогда озябший, набегавшийся Николка смог передать бумагу.
Выслушав мальчика и прочитав перевод, Баранов долго молча ходил по залу. Пламя двух свечей и отблеск огня из камина освещали его согнутую невысокую фигуру, лысую голову, седые нахмуренные брови. Приход корабля в эту пору, наполовину ненужные товары, привезенные Джилем, выгодные условия новой компании все становилось теперь понятным.
Иди спать, Николка,сказал он наконец своему маленькому помощнику.И не болтай. Чужого добра нам не надобно, а до нашего будем живы, не пустим.
Утром Александр Андреевич вернул бумагу Джилю. Ни тот, ни другой при этом не сказали ни слова, но шкипер все понял и больше не съезжал на берег, а на палисаде чуть- чуть передвинулись жерла пушекв сторону корабля.
Через два дня шкипер Джиль выгрузил все товары, даже те, которые не собирался продавать. Баранов отпустил положенное количество тюков с пушниной. В полном молчании, без единого выстрела колумбийская шхуна покинула гавань Ново-Архангельска. Кричали только чайки.
А за день перед этим одномачтовый бот, годный лишь для плавания по окрестным проливам, вышел по направлению к Калифорнии. Четверо смельчаков взялись доставить Кускову письмо правителя.
Глава вторая
Кончился 1813 год. Русские войска давно изгнали Наполеона из России, гнали его по всей Европе, приближались к Лейпцигу. Американские Соединенные Области воевали с Англией. В Испании разгоралась гверилья народ сражался против войск французского узурпатора. Мексиканский священник Хозе Морелос продолжал восстание Идальго, расстрелянного королевскими солдатами. Мир был охвачен войной, она приближалась сюда, и российские дипломаты требовали не обострять недоразумения компании.
Вместе с копией прошения царю акционеры прислали и копию договора, заключенного с новой торговой компанией, созданной американцами у устья реки Колумбии. Бостонские купцы выходили на Тихий океан, вбивали надежный клин между Ново-Архангельском и Россом. Так они займут и Калифорнию и Аляску, а министры всё еще будут толковать о «недоразумениях».
Баранов устало положил бумагу на крышку бюро. Непрозорливость и равнодушие! Кровью и потом политые места, обысканные российскими морепроходцами, труд и просвещение, слава родной земли что им, санкт-петербургским чиновникам и бобролюбцам! Они, наверное, не очень тужили, когда и Москва горела, когда русское сердце обливалось кровью, когда он сам и сотни промышленных с трепетом ожидали известий из России. Ничего им этого не нужно!.. Сегодня прибыл бостонский корабль. Шкипер Джиль теперь служит Колумбийской компании. Американские купцы торопятся к чужому добру...
Надо было бы самому пожаловаться в Вашингтон конгрессу. Народ, с которым он всегда старался жить в дружбе, не позволит ее нарушить!
В зальце стало светлее. Утреннее солнце обновило золотые рамы картин, висевшие на бревенчатых стенах, засияло на начищенном Серафимой ободке большого глобуса, отразилось в стеклах двух книжных шкафов.
Баранов по-прежнему жил один. Много лет назад, на Кадьяке, для укрепления связей с береговыми индейцами, женился он на дочери кенайского вождя. Вождь был крещен монахами, получил имя Григория, в честь Шелехова, дочь названа Анной.
Баранов оформил брак. Но Анна Григорьевна не хотела покидать свой народ, осталась на Кадьяке. Сын ее и Баранова Антипатр и дочь Ирина жили с ней. Они учились в школе, учрежденной еще Резановым. Мальчик стремился стать моряком, плавал на кораблях, девочка была любимицей всего побережья.
Летом они гостили у отца. Крепость оживала от веселой суматохи, беготни Ирины, приводившей десяток индейских детей, от беспрестанных исчезновений Антипатра на алеутских байдарках. Потом дети подросли, Антипатр уходил в море со знакомыми корабельщиками, Ирина сама занялась кадьякской школой. Баранов очень любил сына и дочь, скучал, когда их долго не было. Но постоянные заботы, дела и привычка к одиночеству мешали ему проникнуть в их душевный мир. Он хотел сделать для них все, что было в его силах, однако что именно, не знал.
Долгие годы привязанности к крестнику Павлу, выросшему на его руках, надежды, связанные с ним, ужасная смерть юноши от руки предателя, задумавшего учинить бунт и захватить колонии в свои руки, сказались тоже. Он словно боялся раскрыть свое сердце...
Баранов сложил бумаги, прошелся по комнате. В черном длинном сюртуке он казался еще ниже, остатки седых волос превратились в белые, обрамляли лысую голову. Но ясные немигающие глаза смотрели из-под бровей все так же остро и внимательно, словно их не коснулось время. Шестьдесят девять лет прожил он на свете, из них половину в далеких краях. Похоронены сверстники, а планы не завершены, годы трудов и борьбы дали только побеги, ростки не стали еще деревьями. Многое было впереди, может быть самое трудное.
Под окном послышался стук ружейных прикладов, голоса. Сменялись караульщики. Крепость жила по военному артикулу, промышленные несли гарнизонную службу не хуже солдат. По-прежнему каждое утро правитель сам бил в колокол, подвешенный к столбу на площади,возвещал наступление дня. По-прежнему обходил караулы, поднимался на палисад к пушкарям. Открытой войны не было, но друг-враг Котлеан держал поблизости воинов, вооруженных американскими ружьями, каждый чужеземный корабль мог оказаться неприятелем.
Правитель ходил и ходил по залу. И этот корабль, швартующийся сейчас в гавани, наверное, охотно разрядил бы свои пушки по русскому форту, вместо того чтобы притворяться другом!
Больше всего беспокоил Росс. Письма испанского губернатора, пересылаемые Кусковым, были вежливы, но содержали всегда одну и ту же ссылку на невозможность торговли без разрешения вицероя и короля, ссылку на запрос мексиканского двора о причинах заселения русскими берегов Бодего.
Были еще вести, полученные через индейцев, о многочисленных партиях американских переселенцев, движущихся на далекий Запад. Сотни бродяг, темных дельцов и разного люда, покинув города, тащились на волах и пешком через горы, пустыни и прерии, поджигая леса, преодолевая реки, к берегам другого океана, чтобы захватить земли вольных индейцев, стреляли в туземцев как в диких зверей. Большинство переселенцев двигалось в Калифорнию. Правительство Соединенных Областей поощряло их деяния.
Беспокоил Круль. Корабль, разбившийся у Сандвичевых островов,прямой убыток компании, но торговый убыток покрывался другими барышами. Непоправимый убыток всему делу, ежели Круль не поладит с Томеа-Меа. От отставного лекаря давно не было ни слуху ни духу... Только недостаток в людях заставил остановить выбор на Круле. Жив был бы Павел не так обернулись бы иные дела...
О Павле он запретил себе думать. Прошло два года, пройдут ещеболь не изгладится никогда. Приемный сын был больше чем сыном, он воплощал в себе будущее...
Правитель вернулся к бюро, сложил бумаги, опустил крышку. Затем позвал Серафиму. Кроме домоправительницы, прислуги у него не было. Он все делал сам и не любил никого тревожить.
Покличь Николку, Серафима,сказал Баранов, когда женщина вошла в горницу и остановилась у порога. Высокая, широкогрудая, с суровым, когда-то красивым лицом, повязанным черным платком, она была похожа на монахиню. Скажи, чтоб немедля бежал сюда. Он в школе. Карту Нортонова залива они там чертят. А ежели встретишь корабельщиков, пускай тож идут сюда.
Серафима кивнула головой и молча вышла. Бывали дни, когда она сутками не произносила ни слова.
Баранов снова вернулся к окну. На корабле уже отдали якоря, спустили шлюпку. Шкипер Джиль торопился встретиться с «губернатором». Очень маленький и подвижной, хотя ему, наверное, исполнилось шестьдесят лет, с наголо обритым шишкастым черепом, бесцветными, навыкате глазами, он производил впечатление простачка, а был самый хитрющий старикан среди шкиперов Восточного моря. Недаром его взяла на службу новая компания.
Джиль помнил те дни, когда Баранов сам встречал каждое судно, приходившее в Ново- Архангельск, но не удивился, не увидев правителя на берегу. Времена изменились, малое поселение стало настоящим портом, русские прочно обосновались на своих землях. Если так пойдет дальше, в гавани тут будет не протолкаться. Все придут поклониться Баранову. Понятна тревога Колумбийской компании, пославшей сюда его, Джиля... Только не он, Джиль, главный козырь в этой игре!
Стуча палкой, с которой никогда не расставался, шкипер проворно поднялся к воротам палисада, благодушно улыбаясь, ждал, пока его пропустили, затем степенно взошел на крыльцо. Он бывал уже здесь, хорошо знал Баранова, умел говорить по-русски. Когда-то даже оказал колонии услугу, выкупив русских звероловов у индейцев, захвативших промышленных в плен. Но всегда чувствовал себя не совсем уверенно под ясным, проницательным взглядом правителя.
Баранов встретил гостя, не отходя от окна. Джиль переложил палку в левую руку, сунул шляпу под мышку и, стараясь держаться непринужденно, ворчливо заговорил:
Мистер правитель совсем забыл старых друзья. Ну, ну...
Здравствуй, Джиль!ответил Баранов неторопливо. Откудова бог послал?
Шкипер оглядел комнату, покосился на мальчика-креола, вызванного Серафимой и сидевшего у очага, достал табакерку, сделанную из щитка черепахи, опустил туда два пальца.
Послал бог, а мешал дьявол,сказал он, морщась от понюшки,у Ванкуверова мыса совет твой вспоминал. Не ходить пролив.
Баранов усмехнулся.
В сию пору мои мореходы на два румба на вест отклоняются. Особливо когда берут парусом сюда. Давно ты, шкипер, не ходил тут... Из Колумбии идешь?
Из Колумбии.
Новым хозяевам служишь?
Джиль быстро глянул на правителя и, не зная точно, что тому может быть известно, промолчал.
Александр Андреевич отошел наконец от окна, сел к столу, указал на кресло гостю.
По какому делу? Рассказывай.
Он положил обе пухлые маленькие руки на край стола, вполоборота, чуть горбясь, смотрел на шкипера.
Джиль хотел было начать с прежней ворчливостью, подделываясь под непринужденный тон, но почувствовал, что ничего не выйдет. Он вынул из-за пазухи пакет, запечатанный двумя печатями, положил его перед правителем. Это было письмо одного из заправил новой Колумбийской компании Смита с предложением вести обоюдную торговлю в Восточном море, для начала чего он, Смит, посылает корабль под командой капитана Джиля с товарами Ново-Архангельску. Письмо было адресовано «господину губернатору Аляски, его превосходительству графу Баранову». В пакете находилась и инструкция Джилю для ведения дел. Мистер Смит хотел показать чистоту и деловитость своих намерений.
Обе бумаги прочитал и перевел звонким голосом смуглолицый, тонкий, как девочка, Николка. С десяток подростков обучал языкам на Кадьяке беглый француз. Самого способного из мальчиков забрал в Ново-Архангельск правитель.
Видишь, Николка, теперь я в генералы и в графы попал, сказал Баранов насмешливо. В губернаторы уже приходилось.
Тут так написано, Александр Андреевич!
Написанному не всегда верь.
В пакете лежала еще одна бумага. Письмо российского консула в Филадельфии. Господин консул извещал Баранова о политических отношениях компании с Соединенными Областями и представлял Смита как солидного негоцианта, близкого к американскому правительству.
Договор двух компаний вступал в силу. Нужно было его выполнять. Утешало лишь то, что бостонцы дело поставили сразу по-серьезному и послали корабль с товарами, в которых была такая нужда! Особенно в продовольствии.
Баранов отложил письма, повернулся всем корпусом к шкиперу. Тот сидел лицом к свету, склонив набок свою шишкастую голову, и наблюдал за хозяином. Водянистые выпученные глаза его слезились, время от времени он вытирал их свернутым в комок лоскутком холстины.
Что привез, шкипер?
Джиль вынул из бокового кармана еще одну бумагу; не глядя на нее, протянул правителю.
Опись товаров,сказал он коротко.
Александр Андреевич передал лист Николке.
Спишешь,приказал он мальчику.
Затем поднялся, туже затянул шейный платок, взял лежавший на подоконнике картуз, обратился к Джилю:
Ну, веди на судно.
Оставшись один, Николка не сразу принялся за работу. Ему часто случалось бывать в покоях правителя, однако еще ни разу не приходилось остаться одному. Книги, картины, органчик, камни и индейские сосуды на полках шкафа, какие-то еще непонятные предметы, глобус, а главное, большая цветная карта на стене привлекали необычайно. Он готов был разглядывать их часами, но до сих пор видел только издали.
Отложив бумагу, он некоторое время раздумывал, не зная, что осмотреть сперва. Затем осторожно прошелся по залу, попробовал поскользить по натертым воском половицам.
Сейчас комната показалась ему еще больше, картины еще красивее. Он решил с них и начать, но прежде всего перевести и переписать бумагу. Тогда до возвращения правителя будет сколько угодно времени.
Николка взял лист, перо и чернильницу и примостился у окна. В быстроте своей работы он не сомневался. Он уже целый год выполнял подобные поручения Баранова. Еще на Кадьяке пьяный французик Деголль умилялся его способностям, сравнивая их только со своими. Мальчик мог написать любое письмо по-английски и по-французски, читал книги из библиотеки, оставленной когда-то на острове Резановым. Правитель умел отбирать людей.
Первые строчки Николка сразу же переписал по-русски, не вникая в смысл бумаги. Но следующие заставили его отложить листок. Шкипер сказал, что это опись товаров, а о товарах тут не было даже упоминания. Мальчик еще раз прочитал строчки, перевел дальше и, вдруг бросив перо, недоуменно поднял голову. Смуглое худенькое лицо его от волнения покрылось пятнами. Он оглянулся, словно ища свидетелей своему открытию, потом с лихорадочной поспешностью начал читать до конца. Шкипер по ошибке дал Баранову не ту бумагу. Она раскрывала истинные замыслы бостонцев.
Это была тайная инструкция Джилю, в которой поручалось ему произвести полное описание крепостей Ново-Архангельска и Росса, установить количество людей, оружия, пушек, выяснить способность колоний к защите, разведать, в какой мере русское правительство дорожит самим Барановым и нет ли русских фрегатов в Восточном океане... Сведения немедленно доставить в Филадельфию, а все касательно колонии Росс особому доверенному в Монтерее... Подпись под инструкцией стояла иная, чем под первыми бумагами, иной был и почерк.
Некоторое время Николка сидел испуганный и бледный, а затем принялся торопливо переписывать инструкцию. Помогая правителю разбирать дела, он понял хорошо, что могла означать такая бумага. Он в полчаса скопировал английский текст, написал перевод и, не подождав даже отлучившейся куда-то Серафимы, выскользнул из дворца.
Но сообщить Баранову о своем открытии ему не удалось до самого вечера. Правитель долго пробыл на шхуне, откуда вместе с Джилем отправился на верфь, в литейню, на склады. Вернулся он домой уже с темнотой, и только тогда озябший, набегавшийся Николка смог передать бумагу.
Выслушав мальчика и прочитав перевод, Баранов долго молча ходил по залу. Пламя двух свечей и отблеск огня из камина освещали его согнутую невысокую фигуру, лысую голову, седые нахмуренные брови. Приход корабля в эту пору, наполовину ненужные товары, привезенные Джилем, выгодные условия новой компании все становилось теперь понятным.
Иди спать, Николка,сказал он наконец своему маленькому помощнику.И не болтай. Чужого добра нам не надобно, а до нашего будем живы, не пустим.
Утром Александр Андреевич вернул бумагу Джилю. Ни тот, ни другой при этом не сказали ни слова, но шкипер все понял и больше не съезжал на берег, а на палисаде чуть- чуть передвинулись жерла пушекв сторону корабля.
Через два дня шкипер Джиль выгрузил все товары, даже те, которые не собирался продавать. Баранов отпустил положенное количество тюков с пушниной. В полном молчании, без единого выстрела колумбийская шхуна покинула гавань Ново-Архангельска. Кричали только чайки.
А за день перед этим одномачтовый бот, годный лишь для плавания по окрестным проливам, вышел по направлению к Калифорнии. Четверо смельчаков взялись доставить Кускову письмо правителя.
Глава вторая
Уже не одну неделю «Вихрь» шел курсом на юг. Попутный ветер и ясная погода благоприятствовали мореходам. Никто не сказал бы, что наступил январь. Только изредка тучи укрывали небо, шел дождь. Но он налетал, короткий и теплый, свежий ветер быстро сушил паруса. Штормов почти не было, зато непрекращающаяся сильная зыбь причиняла мучительное беспокойство.
За все время пути от Ферлонских камней ничего примечательного не попадалось. Лишь один раз в начале перехода увидели на горизонте стадо морских котов. Животные плыли на ближайшее лежбище. Да уже около тридцатой параллели встретили двух тропических птиц. Здесь, по старым испанским картам, должен был находиться остров. Но никакой земли со шхуны не приметили. Все же на всякий случай Петрович велел убавить паруса, ночью идти самым малым ходом.
Из-за таких открывателей на банку напорешься,сказал шкипер сердито. Кожаная зюйдвестка и длинный острый нос делали его похожим на птицу. Алексей все дни, когда не стоял на вахте и качка хоть немного уменьшалась, переписывал английскую книгу, найденную в сундучке с мореходными инструментами. Английский язык он изучал в ново-архангельской школе у крестника правителя Павла и умел объясняться с заходившими в порт корабельщиками. Шкипер Петрович сказал, что на Сандвичевых островах бывают бостонцы, часть местных жителей болтает на их языке. Нужно вспомнить многие слова, забытые за полтора года.
В книжке описывалось путешествие в Китайские земли, двор богдыхана, пагоды, монастыри. Множество слов было незнакомо, Алексей сердился, закрывал книгу и шел на мостик к Петровичу. Но вычитанное окрыляло воображение, представлялось, как он сам скоро будет в новых местах, увидит земли, о которых столько велось разговоров еще в Ново- Архангельске, а потом в Россе. Он расспрашивал шкипера, бывавшего на островах, просил рассказать о короле Томеа-Меа.
Петрович глядел из-под зюйдвестки, перебирал короткими пальцами колесо штурвала.
Король как король,говорил он строго.Мне королевши пуще понравились.
Насмешливый старик никогда не отвечал сразу серьезно, но Алексей знал его причуды и ждал, когда тот разговорится. Тогда Петрович мог рассказывать до конца вахты. Часто так и случалось. Невыспавшийся Алексей потом клевал носом во все время своего дежурства.
Это происходило в тихие дни. Зато, когда ветер свежел, темнело небо и «Вихрь», скрипя обшивкой, зарывался в водяные громады, с ревом и свистом рушившиеся со всех сторон, Алексей и Петрович оба находились на палубе и не покидали ее ни днем, ни ночью. Привязанный тросом, чтобы не сорвало в море, у штурвала стоял Петрович, а Алексей, цепляясь за штормлеер, помогал команде крепить паруса.
Но штормовые дни были только в начале пути. Чем дальше шхуна спускалась к югу, тем яснее и спокойнее становился океан. Бывали часы, особенно ночью, когда даже зыбь почти прекращалась. «Вихрь» плавно и быстро скользил на длинной волне. В такие дни Алексей и Петрович говорили о делах Росса, Ситхи, а особенно о войне с Бонапартом. Алексей уже сообщил шкиперу новости, полученные Кусковым от Баранова. Эти разговоры старик вел охотно и серьезно, и оба сходились на том, что война начнется. Свое беспокойство они старались скрыть друг от друга.
Отбывая вахту, Алексей часто думал о Конче. Теперь ему казалось, что он знал ее очень давно. Все слышанное о ней и та встреча в миссии переплелись и стали единым воспоминанием. Он перебирал в памяти все слова, которые она сказала в тот вечер, снова видел грустное, взволнованное лицо, маленькую головку с локонами темных волос. Девушка предупреждала об опасности, и это участие, и то, что Конча была такой, какой он представлял себе ее по рассказам Кускова и Петронио, сильнее всего действовали на его воображение. С горячей стремительностью он готов был сделать для нее все. Наверное, она сама нуждается в помощи...
Ему хотелось поговорить о ней, хотя бы с Петровичем, чтобы как-нибудь упомянуть ее имя. Он начинал издалека об испанских владениях, о монахах, но шкипер этого разговора не поддерживал. Надвинув зюйдвестку он всегда носил ее и в непогоду и в вёдро,он отходил к борту. Потом отправлялся спать. Монахов он не терпел и своих и испанских, и разговоры о них его не интересовали.
Два дня еще «Вихрь» шел прежним курсом. Давно пора было поворачивать на запад, но Петрович решил лучше сделать лишнюю сотню миль, зато идти прямо на острова. Старик рассчитал верно. На третий день вечером шхуна попала в северо-восточный пассат и, круто изменив направление, легла на новый курс.
Ветер дул крепкий и ровный, «Вихрь» шел хорошим ходом. Но когда стемнело, Петрович приказал убавить паруса. Он проходил здесь уже второй раз и примерно в этих местах встречал маленьких птиц. Значит, поблизости должна быть земля, может быть такой неприметный островок, какой когда-то встретил Лаперуз и чуть не разбил свой корабль.
Ночью Алексей и шкипер не покидали мостика. «Вихрь» двигался осторожно и медленно, в полной темноте, изредка озаряемой далекими молниями. Утром снова поставили все паруса. В этот день и в последующие ничего не приключилось, ветер был по-прежнему крепкий и ровный, лишь раза два шел основательный дождь.
На десятые сутки Алексей увидел птиц. Их было много, и они спокойно летели к северо-западу. Потом в предутреннем сумраке вырисовалось на горизонте темное пятно. Алексей протер глазаон всю ночь не ложился, и от долгого напряжения в глазах рябило,снова навел подзорную трубу. Но вахтенный матрос уже кричал с реи:
Земля! Земля!..
Это была гора Муна-Роа, высочайшая из гор Гавайской гряды.
А после полудня, обогнув южный мыс острова, шхуна подходила к берегу.
«Вихрь» отдал якоря на середине рейда. Бухта Каируа была мало знакома, подойти ближе Петрович не рискнул. Острова вулканического происхождения могли встретиться всякие неожиданности.
Несмотря на период дождей, солнце щедро освещало береговую полосу, густо поросшую пальмами, пологие горы, уходящие вдаль, полукруглые жилища между деревьями, толпившихся и жестикулирующих людей. Даже невооруженным глазом Алексей мог разглядеть, что большинство из них были высоки и стройны и одеты весьма курьезно. Кто в шляпе и набедренной повязке, кто в одном только жилете, кто в башмаках. Все они указывали на прибывший «Вихрь» и на противоположную сторону бухты, где у самого берега стояло несколько малых судов и откуда быстро двигалась лодка.
Лоцман едет,сказал Петрович, вглядываясь в приближающуюся лодку.Дикие, а порядки знают!
Сдвинув зюйдвестку на затылок, он приказал матросу приготовить конец.
Лодка, выдолбленная из цельного ствола какого-то дерева, приблизилась к шхуне. Стоявший на носу человек подхватил брошенный ему канат и ловко взобрался на палубу. Это был высокий пожилой туземец, с прямым тонким носом, резко очерченным ртом, смуглый, курчавый, в европейской шляпе и матросской куртке, надетой на голое тело. Другой одежды на нем не было.
Прибывший не спеша огляделся, что-то крикнул оставшимся в лодке гребцам, затем вынул из рукава свернутую в трубку бумагу, протянул ее Петровичу. Зюйдвестка и почтенный вид старика привлекали его главное внимание.
Алексей едва не рассмеялся, видя, с какой важностью шкипер развернул бумагу, кивнул и, не разобрав в ней ни слова, передал ему.
Читай,сказал он солидно.Должно, по-бостонскому накумекано.
Бумага была старательно написана печатными английскими буквами и говорила о том, что держатель ее Пуикури начальник порта его величества короля Томеа-Меа, и что все шкиперы кораблей должны слушаться его указаний. Он же и главный лоцман. Вместо подписи стояла завитушка, а оттиск двухпенсовой монеты заменял печать.
Уже и тут свои порядки наводят! не выдержал Петрович.Козыри!.. Друг у дружки из-под задницы сиденье рвут.
И, неожиданно заупрямившись, отказался переменить стоянку по указанию лоцмана.
Пуикури не настаивал. Он молча обошел шхуну, озабоченно поглядел за борт. Затем скинул куртку и шляпу и нырнул прямо в залив. Пока Петрович и Алексей изумленно стояли у бортовых перил, не зная, что и подумать, начальник порта вынырнул с другой стороны корабля и, схватив конец, снова взобрался на палубу.
Будет можно,сказал он, подбирая английские слова и отдуваясь.Камни будет нет. Буря будет не разбивать.
Он оделся, спрятал бумагу и, бережно держа шляпу в руке, чтобы не замочить ее мокрыми волосами, спустился в лодку.
Смущенный поступком туземца, Петрович приказал салютовать крепости не семью, а одиннадцатью пушечными залпами и вывесить большой компанейский флаг. Старый шкипер вообще был озадачен. Прошлый приезд он приставал к этому же острову, и никаких новых порядков здесь не было.
Между тем целая флотилия лодок приближалась к «Вихрю» и вскоре окружала шхуну. На каждой лодке находилось пять-шесть человек мужчин и женщин, причем на женщинах были только набедренные повязки и венки поверх коротких курчавых волос, окрашенных у самых корней чем-то белым.
Алексей и матросы с любопытством столпились у борта. На лодках виднелись зелень и кокосовые орехи, на одной визжала большая свинья. Как видно, туземцы привезли все это на мену. Потом вперед протолкался бот с двумя миловидными сандвичанками, стоявшими во весь рост на носу лодки. Розовые кусочки ткани на икрах ног и длинные ожерелья из белых камней составляли все их одеяние. Не было даже поясных повязок. Женщины стояли спокойно и улыбались, а правивший лодкой мужчина, указывая на них пальцем, делал какие-то знаки.
На торг привезли!возмутился вдруг Петрович.Не надо! Не надо!замахал он рукой в сторону лодки.
Бат остановился, покачиваясь на чуть приметной волне.
Убери все концы,обернулся к команде старик.Имарш от борту!
Матросы нехотя выполнили приказание, а говор и крики на лодках усилились. Алексей разобрал несколько английских слов. Островитяне предлагали в обмен на материи свиней, кокосы и женщин все, что пользовалось спросом у американцев и англичан.
За все время пути от Ферлонских камней ничего примечательного не попадалось. Лишь один раз в начале перехода увидели на горизонте стадо морских котов. Животные плыли на ближайшее лежбище. Да уже около тридцатой параллели встретили двух тропических птиц. Здесь, по старым испанским картам, должен был находиться остров. Но никакой земли со шхуны не приметили. Все же на всякий случай Петрович велел убавить паруса, ночью идти самым малым ходом.
Из-за таких открывателей на банку напорешься,сказал шкипер сердито. Кожаная зюйдвестка и длинный острый нос делали его похожим на птицу. Алексей все дни, когда не стоял на вахте и качка хоть немного уменьшалась, переписывал английскую книгу, найденную в сундучке с мореходными инструментами. Английский язык он изучал в ново-архангельской школе у крестника правителя Павла и умел объясняться с заходившими в порт корабельщиками. Шкипер Петрович сказал, что на Сандвичевых островах бывают бостонцы, часть местных жителей болтает на их языке. Нужно вспомнить многие слова, забытые за полтора года.
В книжке описывалось путешествие в Китайские земли, двор богдыхана, пагоды, монастыри. Множество слов было незнакомо, Алексей сердился, закрывал книгу и шел на мостик к Петровичу. Но вычитанное окрыляло воображение, представлялось, как он сам скоро будет в новых местах, увидит земли, о которых столько велось разговоров еще в Ново- Архангельске, а потом в Россе. Он расспрашивал шкипера, бывавшего на островах, просил рассказать о короле Томеа-Меа.
Петрович глядел из-под зюйдвестки, перебирал короткими пальцами колесо штурвала.
Король как король,говорил он строго.Мне королевши пуще понравились.
Насмешливый старик никогда не отвечал сразу серьезно, но Алексей знал его причуды и ждал, когда тот разговорится. Тогда Петрович мог рассказывать до конца вахты. Часто так и случалось. Невыспавшийся Алексей потом клевал носом во все время своего дежурства.
Это происходило в тихие дни. Зато, когда ветер свежел, темнело небо и «Вихрь», скрипя обшивкой, зарывался в водяные громады, с ревом и свистом рушившиеся со всех сторон, Алексей и Петрович оба находились на палубе и не покидали ее ни днем, ни ночью. Привязанный тросом, чтобы не сорвало в море, у штурвала стоял Петрович, а Алексей, цепляясь за штормлеер, помогал команде крепить паруса.
Но штормовые дни были только в начале пути. Чем дальше шхуна спускалась к югу, тем яснее и спокойнее становился океан. Бывали часы, особенно ночью, когда даже зыбь почти прекращалась. «Вихрь» плавно и быстро скользил на длинной волне. В такие дни Алексей и Петрович говорили о делах Росса, Ситхи, а особенно о войне с Бонапартом. Алексей уже сообщил шкиперу новости, полученные Кусковым от Баранова. Эти разговоры старик вел охотно и серьезно, и оба сходились на том, что война начнется. Свое беспокойство они старались скрыть друг от друга.
Отбывая вахту, Алексей часто думал о Конче. Теперь ему казалось, что он знал ее очень давно. Все слышанное о ней и та встреча в миссии переплелись и стали единым воспоминанием. Он перебирал в памяти все слова, которые она сказала в тот вечер, снова видел грустное, взволнованное лицо, маленькую головку с локонами темных волос. Девушка предупреждала об опасности, и это участие, и то, что Конча была такой, какой он представлял себе ее по рассказам Кускова и Петронио, сильнее всего действовали на его воображение. С горячей стремительностью он готов был сделать для нее все. Наверное, она сама нуждается в помощи...
Ему хотелось поговорить о ней, хотя бы с Петровичем, чтобы как-нибудь упомянуть ее имя. Он начинал издалека об испанских владениях, о монахах, но шкипер этого разговора не поддерживал. Надвинув зюйдвестку он всегда носил ее и в непогоду и в вёдро,он отходил к борту. Потом отправлялся спать. Монахов он не терпел и своих и испанских, и разговоры о них его не интересовали.
Два дня еще «Вихрь» шел прежним курсом. Давно пора было поворачивать на запад, но Петрович решил лучше сделать лишнюю сотню миль, зато идти прямо на острова. Старик рассчитал верно. На третий день вечером шхуна попала в северо-восточный пассат и, круто изменив направление, легла на новый курс.
Ветер дул крепкий и ровный, «Вихрь» шел хорошим ходом. Но когда стемнело, Петрович приказал убавить паруса. Он проходил здесь уже второй раз и примерно в этих местах встречал маленьких птиц. Значит, поблизости должна быть земля, может быть такой неприметный островок, какой когда-то встретил Лаперуз и чуть не разбил свой корабль.
Ночью Алексей и шкипер не покидали мостика. «Вихрь» двигался осторожно и медленно, в полной темноте, изредка озаряемой далекими молниями. Утром снова поставили все паруса. В этот день и в последующие ничего не приключилось, ветер был по-прежнему крепкий и ровный, лишь раза два шел основательный дождь.
На десятые сутки Алексей увидел птиц. Их было много, и они спокойно летели к северо-западу. Потом в предутреннем сумраке вырисовалось на горизонте темное пятно. Алексей протер глазаон всю ночь не ложился, и от долгого напряжения в глазах рябило,снова навел подзорную трубу. Но вахтенный матрос уже кричал с реи:
Земля! Земля!..
Это была гора Муна-Роа, высочайшая из гор Гавайской гряды.
А после полудня, обогнув южный мыс острова, шхуна подходила к берегу.
«Вихрь» отдал якоря на середине рейда. Бухта Каируа была мало знакома, подойти ближе Петрович не рискнул. Острова вулканического происхождения могли встретиться всякие неожиданности.
Несмотря на период дождей, солнце щедро освещало береговую полосу, густо поросшую пальмами, пологие горы, уходящие вдаль, полукруглые жилища между деревьями, толпившихся и жестикулирующих людей. Даже невооруженным глазом Алексей мог разглядеть, что большинство из них были высоки и стройны и одеты весьма курьезно. Кто в шляпе и набедренной повязке, кто в одном только жилете, кто в башмаках. Все они указывали на прибывший «Вихрь» и на противоположную сторону бухты, где у самого берега стояло несколько малых судов и откуда быстро двигалась лодка.
Лоцман едет,сказал Петрович, вглядываясь в приближающуюся лодку.Дикие, а порядки знают!
Сдвинув зюйдвестку на затылок, он приказал матросу приготовить конец.
Лодка, выдолбленная из цельного ствола какого-то дерева, приблизилась к шхуне. Стоявший на носу человек подхватил брошенный ему канат и ловко взобрался на палубу. Это был высокий пожилой туземец, с прямым тонким носом, резко очерченным ртом, смуглый, курчавый, в европейской шляпе и матросской куртке, надетой на голое тело. Другой одежды на нем не было.
Прибывший не спеша огляделся, что-то крикнул оставшимся в лодке гребцам, затем вынул из рукава свернутую в трубку бумагу, протянул ее Петровичу. Зюйдвестка и почтенный вид старика привлекали его главное внимание.
Алексей едва не рассмеялся, видя, с какой важностью шкипер развернул бумагу, кивнул и, не разобрав в ней ни слова, передал ему.
Читай,сказал он солидно.Должно, по-бостонскому накумекано.
Бумага была старательно написана печатными английскими буквами и говорила о том, что держатель ее Пуикури начальник порта его величества короля Томеа-Меа, и что все шкиперы кораблей должны слушаться его указаний. Он же и главный лоцман. Вместо подписи стояла завитушка, а оттиск двухпенсовой монеты заменял печать.
Уже и тут свои порядки наводят! не выдержал Петрович.Козыри!.. Друг у дружки из-под задницы сиденье рвут.
И, неожиданно заупрямившись, отказался переменить стоянку по указанию лоцмана.
Пуикури не настаивал. Он молча обошел шхуну, озабоченно поглядел за борт. Затем скинул куртку и шляпу и нырнул прямо в залив. Пока Петрович и Алексей изумленно стояли у бортовых перил, не зная, что и подумать, начальник порта вынырнул с другой стороны корабля и, схватив конец, снова взобрался на палубу.
Будет можно,сказал он, подбирая английские слова и отдуваясь.Камни будет нет. Буря будет не разбивать.
Он оделся, спрятал бумагу и, бережно держа шляпу в руке, чтобы не замочить ее мокрыми волосами, спустился в лодку.
Смущенный поступком туземца, Петрович приказал салютовать крепости не семью, а одиннадцатью пушечными залпами и вывесить большой компанейский флаг. Старый шкипер вообще был озадачен. Прошлый приезд он приставал к этому же острову, и никаких новых порядков здесь не было.
Между тем целая флотилия лодок приближалась к «Вихрю» и вскоре окружала шхуну. На каждой лодке находилось пять-шесть человек мужчин и женщин, причем на женщинах были только набедренные повязки и венки поверх коротких курчавых волос, окрашенных у самых корней чем-то белым.
Алексей и матросы с любопытством столпились у борта. На лодках виднелись зелень и кокосовые орехи, на одной визжала большая свинья. Как видно, туземцы привезли все это на мену. Потом вперед протолкался бот с двумя миловидными сандвичанками, стоявшими во весь рост на носу лодки. Розовые кусочки ткани на икрах ног и длинные ожерелья из белых камней составляли все их одеяние. Не было даже поясных повязок. Женщины стояли спокойно и улыбались, а правивший лодкой мужчина, указывая на них пальцем, делал какие-то знаки.
На торг привезли!возмутился вдруг Петрович.Не надо! Не надо!замахал он рукой в сторону лодки.
Бат остановился, покачиваясь на чуть приметной волне.
Убери все концы,обернулся к команде старик.Имарш от борту!
Матросы нехотя выполнили приказание, а говор и крики на лодках усилились. Алексей разобрал несколько английских слов. Островитяне предлагали в обмен на материи свиней, кокосы и женщин все, что пользовалось спросом у американцев и англичан.