Кратт Иван. Великий океан

   Верным помощником Алексея по письменной части был старший мальчик Кускова. Большеглазый, застенчивый, с тонкими, как у матери, руками, он тихонько сидел возле стола, смотрел, как пишет Алексей, и даже не поддавался соблазну пострелять из лука хлопотливых чанат, клевавших виноградные гроздья. Младший пухлощекий крепыш занимался этим с утра до вечера или, визжа от радости, вместе с Лукой ловил арканом свинью.
   Алексей учил мальчика и испанскому языку. Монах Кирилл уже больше года жил у индейцев, наставляя их христовой вере, и, по слухам, сейчас кочевал у Каскадных гор. Испанские книги прислал падре Фелиппе, неожиданно ставший в последнее время весьма внимательным к русским, а дон Луис добавил от себя черновики словаря Резанова, оставленные им в президии.
   Мальчик читал и учился писать. Но однажды он очень удивил Алексея.
   Скажи мне,спросил он вдруг посреди урока.Почему мы учимся поихнему, а они не учатся понашему? Россия самая большая земля, все должны уметь говорить и писать понашему.
   Кто тебе это сказал?Алексей был крайне заинтересован.
   Я сам... и мама... И она еще сказала, чтобы я спросил у тебя, она говорит ты все знаешь.
   Катерину Прохоровну Алексей видел часто, но беседовать с ней ему почти не приходилось. Все время она или что-то вязала и шила в своей горнице, или, окруженная группой женщин, надев большую соломенную шляпу, усердно копалась в огороде, устроенном между морем и крепостью. Овощи, грядки для нее все это было ново, и Алексей видел не раз, как она с изумленной радостью сидела перед ростками картофеля или моркови. Слова мальчика раскрыли ему ее духовный мир.
   Невольно он вспомнил Кончу, которая тоже любила его страну, и не только из-за Резанова. Он чувствовал и видел, что девушка поняла душу его народабольшую, благородную, стремящуюся к широте и воле... Баранов, Кусков, Лука и даже последний из зверобоев разве они не отдавали лучшее, что имели, разве не стремились они дать счастье своему отечеству?.. Почему инстинктивно тянулись они помочь слабому и угнетенному? Почему индейцы, Петронио, инсургенты вызывали их сочувствие, а монахи и солдаты неприязнь и настороженность?..
   Теперь он редко думал о Конче. За эти три года он не видел ее ни разу, хотя знал, что девушка живет где-то недалеко, в одной из миссий. Заботы о делах Росса, о будущем, о планах Баранова, которые во время поездки на острова ему стали еще ближе, беспокойство о здоровье Кускова занимали все его помыслы. После того как «Вихрь» при помощи индейцев был разгружен, починен и смог наконец добраться до Росса, Алексей с радостью занялся делами колонии. Испанцы на время прекратили свои притязания, налаживалась торговля с миссиями, первая партия хлеба отправлена в Ново-Архангельск. Но за деятельностью и внешним спокойствием таилась грусть. Теперь он уже не увидит девушку никогда.
   За это время Александр Андреевич прислал Кускову несколько номеров «Санкт- Петербургских ведомостей». Газеты были старые, прошлогодние, но Алексей с особенным любопытством принялся их читать. Он никогда не бывал в России, знал о ней только по рассказам, и Петербург, Москва представлялись ему неясно. Все, что касалось тамошней жизни, интересовало его и будоражило.
   Но узнал он мало. Жизнь только угадывалась между газетных строчек, и то жизнь столичного города Петербурга. Почти половина каждой газеты была посвящена чужеземным делам, особенно французским, описаниям восстановления королевской власти после Наполеона, изгнаний и расправ с бонапартистами. Подробно описывалась казнь маршала Нея, того самого, который командовал войсками, отступавшими из России... Прочел, что «для заселения и обрабатывания земель в западной части Американских Соединенных Штатов выписываются от тамошних помещиков и разных расчетливых хозяев множество ирландцев с их семействами...», и о какихто ловких, наверное не совсем чистых, делах американцев, благодаря чему «по всему видно, что большая часть наличного капитала Великобритании переходит теперь к Америке...».
   Читал Алексей и о внутренней жизни столицы, о приезжающих и отбывающих, о торгах на имущество, закладах, об отдаче крепостных людей в наем. Прочитал сообщение дирекции Филармонического общества, которая «честь имеет известить почтеннейшую публику, что 23 декабря будет оною дана большая оратория «Сотворение мира»... Внимательно проштудировал объявление «О книгах», в котором говорилось, что в книжной лавке Императорской Академии наук продаются:
   «Новая система минералов, сочинение академика Василия Сергина»;
   «Продолжение технологического журнала, том 1, часть 1, 2 и 3»;
   «Всемирный путешествователь»;
   «Всемирный русский путешественник»;
   «Избранный песенник для прекрасных девушек и любезных женщин, содержащий собрание лучших русских песен сочинителей: Дмитриева, Карамзина, Нелединского- Мелецкого, Мерзлякова, Жуковского, Пушкина, князя Долгорукова...»
   И о многих других книгах на отечественном и французском языках.
   Книги Алексей с радостью приобрел бы для себя. А особенно его соблазняли разные атласы и планы «столичного города С.Петербурга, столичного города Москвы, с показанием сгоревших и оставшихся целыми после нашествия неприятеля мест». И «генеральная карта всей Российской империи, разделенная на губернии, области... с американскими селениями...»
   Вот такую бы карту сюда, в Росс!
   Чтение газет невольно заставило поглядеть со стороны на все их дела здесь, на далеком берегу. Дела были небольшие, скромные, но все же они являлись частицей общего и о них теперь знают во всем мире...
   Потом внешние события снова нарушили деловые будни Росса. Восстание охватило почти всю Мексику, приближалось к Калифорнии, испанское правительство спешно укрепляло свои президии. Старик Аргуэлло был заменен полковником Пабло Винсенте де Сола, более молодым и энергичным. Новый губернатор усилил гарнизоны, закрыл порты для всех иноземных судов, полностью запретил торговлю. Кусков и Алексей снова ожидали предложения покинуть колонию, но де Сола пока молчал. Это и радовало, и настораживало, и заставляло все время быть в напряженном ожидании.
   Кроме того, уже второе лето погибал урожай. Пахотные земли, расположенные недалеко от океанского берега, покрывались туманом, хлеб ржавел и заносился песком, зерна снимали всего самчетыре, сампять. Зной выжигал прерию, пастбища сохранялись только у отрогов гор. С июля месяца нечем было кормить скот. Приходилось думать о запашке земли поближе к горам, о постройке там обширного ранчо.
   Ранчо выстроили верст за тридцать от форта, к северу по реке Славянке. Там лежали тучные и плодоносные равнины, были лес, вода. Укрытые от ветра и недоступные туманам, поля могли дать богатый урожай. Старшим на ферму Кусков назначил Савельева. Он там поселился с Фросей и с десятком промышленных, превратившихся в пахарей и пастухов. Срубили избу и для Алексея, На время первой вспашки и первого сева помощник правителя тоже перебрался на ранчо.
   Пахали дружно. Добрые кони, когда-то дикие, привыкшие теперь к борозде, тянули сохи, покорно слушались окрика, мирно фыркали и на остановках тянулись шершавыми губами к полевому цветку.
   И кони вместо быков, и отполированные целиной, блестевшие железные сошники, и пахари в нахлобученных от жары картузах, ситцевых рубашках были такие же, как и на старой родине. Даже жаворонок кричал так же в синеве неба, а каемка леса на горизонте казалась теперь перенесенной из-за Волги или Урала...
   Каждый человек родное в сердце носит,сказал както Алексей, когда однажды Савельев с удовольствием и удивлением заметил ему, что тут «совсем стало на домашнее похоже».
   По настоянию женщин посеяли еще коноплю и лен. Перебирая семена, некоторые из промышленных вспомнили кто юность, а кто и зрелые годы, когда в последний раз вдыхали терпкий запах густых зарослей конопли на деревенских огородах, усеянных стаями воробьев.
   И здесь от этой вездесущей птицы соорудили среди посевов тряпичные пугала из старой одежды, напяленной на высокие жерди.
   Избу Алексею поставили на холмистом возвышении лесной опушки. Вроде хуторного жилья. Одно из окон было прорублено в сторону степи, и по вечерам, когда заходило солнце, теплый свет наполнял избу. В ней было просторно. Стол, лавка, на которой помощник правителя спал, два чурбана вместо стульев. На стене карта побережья и самодельный план земель колонии. Красная черта обозначала границу испанских владений. Помещение избы Алексей предполагал на зиму использовать для ссыпки посевного зерна.
   Помощник правителя иной раз до полуночи сидел у своего окна, глядел на серебрившиеся при луне вспаханные поля и мысленно представлял себе, как они протянутся до самых гор. На этом месте, где сейчас хутор, можно будет построить большую деревню, с церковью, как в Ново-Архангельске, с голосистым на звоннице колоколом... Алексей прикидывал, сколько понадобится на это годов, сколько за эти годы прибавится людей в колонии. А когда очень уставал и ни о чем не хотел думать, шел в избу Савельева, куда на огонек лучины собирались промышленные посидеть и послушать байки Фроси.
   Молодая женщина управлялась с десятком коров, целый день жала серпом траву, собирала и сушила незнакомые цветы, чтобы отдать их потом Кускову для отсылки в Ново- Архангельск. Варила еду, носила Савельеву в глиняном горшочке обед на пашню.
   А когда выбиралась свободная минута, шла на речку полоскать белье. Никто никогда не видел ни на ней, ни на Савельеве грязной рубахи или платьишка. Фрося, как птица, любила чистоту. Всплески холстины, промываемой в воде, звонкий стук валька по мокрым кладкам, на которых Фрося стирала, были до того обжитыми и своими, что, казалось, и речка поросла лопухами, и в камыше крякает утка, и плещется за ветлами на песочке голосистая босоногая детвора....
   Вечером в избе у Фроси собиралось полно людей. Хорошо у нее было, по-домашнему. Пахло печеным хлебом, мятой, в кадке у дверей всегда стояла студеная вода. Над окнами и над божницей висели вышитые рушники, на чисто выскобленном столе под белой тряпочкой хранилась соль. Были и полати, только на них никто не спал. Часто Фрося от духоты стелила прямо на полу.
   Бородатые, седые и смоляноголовые люди теснились на лавках, слушая, как Фрося отгадывала сны. Она сидела у печи в своем всегдашнем линялом сарафанишке и, ощипывая пальцами уголек лучины, певуче и медленно объясняла значение чьего-нибудь сна. В ее рассказе всегда было для слушателя что-то обязательно хорошее и радующее, а выдумывала она так легко и пленительно, что даже самые хмурые лица оживали в улыбке. После таких бесед люди расходились на цыпочках, словно боясь спугнуть доброго духа.
   Однажды на ранчо заявился Лука. Промышленный пришел пешком, в новой сорочке и парадном кафтане, с подрезанной и расчесанной бороденкой. Он сразу же разыскал в степи Алексея и тут же, на солнцепеке, достал из-за пазухи завернутый в птичью шкурку новенький нательный образок.
   Гляди!сказал он торжественно.Баба моя прислала. Две сорочки ишо, брусники сушеной... Тут тебе, прямо, матросы сказывали, слезами вся от тоски изошла... Напиши ты ей, Лексей Петрович, бумагу, объясни все как есть и прочее. Пускай просится до меня сюда. Так, мол, и так, Серафима Пантелеевна...
   От радости и умиления Лука здорово в дороге выпил, но на ногах держался крепко и только все порывался петь. От него же Алексей узнал, что Кусков собирается послать промышленного в Сан-Диего, доставить туда отлитый по заказу миссионеров церковный колокол и несколько сох. Весть о русском способе вспашки давно прошла по всей Калифорнии. Бот поведут они с Пачкой верным соратником Луки по сиденью на Ферлонских камнях. Там теперь до осени делать нечего. Весточку от Серафимы привез шкипер Петрович. «Вихрь» вчера пришел из Ново-Архангельска. Собственно, ради этого Кусков и послал Луку за своим помощником.
   Алексей написал письмо, попросил Фросю присмотреть за избушкой и отправился в Росс. По дороге Лука раза два просил его перечитать написанное Серафиме и всякий раз оставался очень доволен.
   Ну где ты, душа, могла народиться! говорил он, с искренним восхищением поглядывая на молодого своего начальника.
   В этот приход «Вихрь» не доставил новостей. Петрович рассказал только, что Александр Андреевич последний год ездил на горячие ключи верстах в шестидесяти от Ново-Архангельска лечить спину и ноги. И что собирается строить там заведение для больных промышленных. Да на Кадьяке школу для сирот.
   Обо всех думает,сказал Петрович сердито.А об нем чертова бабка! Охотский корабельщик баял, что новый донос из Сибири послали.
   Кусков помрачнел и ничего не ответил. Удел сильных и справедливых часто быть одинокими.
   Луку и Пачку снарядили дня через два. На одномачтовое суденышко погрузили колокол и сохи, несколько топоров и лопаттоже по просьбе монахов. Никаких товаров Кусков не посылал. Не хотел нарушать приказа нового губернатора, запрещавшего даже самую малую расторжку. Затем Петрович еще раз проверил уменье Пачки обращаться с парусами, и на рассвете старый алеут. Лука и четверо промышленных покинули гавань Росса.

Глава третья

   От Луки уже третью неделю не было вестей. Алексей снова вернулся на ранчо. Начинала колоситься пшеница, нужно было до уборки поставить амбар для зерна, сделать арбы. Колеса для них пилили из цельного дуба, сваленного усилиями десяти человек.
   Стояла жара. Запахи смолы и надоевшего лавра одуряли, трава становилась горячей, жгла земля. Особой отрадой было укрыться возле реки. По утрам туман сюда не достигал, молочная пелена клубилась внизу, закрывала все побережье, напоминая первозданный хаос. Вершины гор словно плыли в ней, постепенно увеличиваясь и вырастая. Здесь были леса, красные скалы, поросшие соснами, зеленые долины, пение птиц.
   Однако Алексею некогда было ни отдыхать, ни любоваться природой. С утра он помогал поить скот, обходил поля. Потом, когда донимал зной, забирался в избушку и там, лежа на земляном полу, переписывал свои заметки по плаванию на Сандвичевы острова, наново перерисовывал карты. Работу эту он начал сразу же по возвращении, но так до сих пор и не закончил. А вечером сажал черенки виноградных лоз, ростки яблонь и апельсинового дерева и даже хлебного дереватаро, вывезенных из Атувая. Хотел разбить небольшой фруктовый сад. В этих делах часто помогала ему Фрося. Она же притащила и побег эвкалипта невиданного многосотлетнего деревища, высотою до семидесяти сажен, и посадила его у самой избы.
   Может, и нас давно забудут, а оно будет расти...сказала она, старательно утаптывая землю вокруг посадки босыми ногами.
   Только поздним вечером Алексей освободился и вспомнил о Кускове и обо всех делах. Росса. Долгое отсутствие Луки его тоже очень беспокоило, тем более что последний раз Иван Александрович прислал нарочного сообщить о ставшей ему известной недавней стычке повстанцев с солдатами недалеко от Монтерея. Испанские офицеры озверели. Вешают каждого, кого встретят на берегу. Особенно отличается капитан по имени Сальварец. У него изуродованное ожогами лицо, не хватает одного уха. Кусков советовал на всякий случай установить караулы и на ранчо. Мало ли что может произойти.
   Алексей последовал совету. Однако мысль о судьбе суденышка его не покидала, и он ежевечерне взбирался на скалу, откуда видна была дорога в форт. Ждал вестей.
   Дня через три после отъезда нарочного Алексей снова отправился на свой наблюдательный пост. Было уже довольно поздно, последние закатные блики исчезли с неба. Ничего не приметив и на этот раз, Алексей спустился со скалы и решил пройти к реке, чтобы посмотреть, не сорвало ли течением верши, поставленные им с утра. Он миновал каминный уступ и собирался выйти в небольшой лог, но в это время услышал голос Савельева, который искал его возле скалы.
   Алексей Петрович!.. Алексей Петрович!..кричал зверобой приглушенно.
   Помощник правителя повернул назад.
   Алексей Петрович...встретил его Савельев с видимой тревогой. От волнения он сильнее всегдашнего окал и даже не прикрывал по привычке щербатый рот. Караульщики в степи конного встретили. Он отдал им бумагу и ускакал. Черный, говорят молодой. Должно, ранчер, а то и слуга монастырский.
   Где бумага?
   Вот!
   Савельев держал небольшой запечатанный пакет в руке. Надписи на нем не было, да все равно темнота помешала бы прочитать.
   А караульщики где?
   Вас дожидаются.
   Алексей быстро направился к дому. Он не расспрашивал Савельева, поторопился сам увидеть промышленных и ознакомиться с содержанием пакета. Необычность доставки Говорила ему, что письмо содержало важное известие и что оно послано другом.
   Двое обходчиков, встретивших гонца, почти ничего не добавили к сказанному Савельевым. Они наткнулись на верхового в конце пшеничного поля, он ехал шагом и сам приблизился к ним. Видимо, искал усадьбу. Убедившись, что перед ним русские, он передал пакет, что-то проговорил не то по-индейски, не то по-испански и, помахав шляпой, сразу же повернул обратно. Лошадь его была мокрая и тяжело дышала.
   Письмо содержало всего несколько строк. Оно было написано по-русски, и в нем говорилось о том, что посланный Кусковым корабль захвачен отрядом Сальвареца и отведен в бухту возле Монтерея. Люди, находившиеся на судне, посажены в крепость.
   Письмо не имело ни обращения, ни подписи, но Алексей догадался, что его послала Конча. Тонкий, немного косой почерк, который он узнал по записке, когда-то полученной Кусковым, и некоторые слова, написанные так, как их произносила девушка, убедили его в этом.
   Первую минуту чувство удивления и радости затмило тяжелое известие, но потом Алексей помрачнел, сложил письмо и все еще дрожавшими пальцами снял нагар со свечи.
   Поеду в форт,сказал он Савельеву, с беспокойством следившему за начальником. А вы тут сгоните поближе к двору скот, и караульщики пускай ходят и днем.
   Он коротко рассказал о полученном извещении, затем осмотрел пистолеты, сунул их за пояс и вышел во двор. Спустя несколько минут он уже скакал по дороге в Росс.
   Алексей добрался до форта после полуночи. Однако, к его удивлению, там не спали. Горел огонь в казарме, светилось окно у Кускова.
   Что стряслось? спросил он караульного, открывшего ему ворота.
   Лука с алеутом на байдарке прибежал. Корабль его там захватили гишпанцы.
   Привязав коня к столбу, Алексей направился прямо в горницу Кускова. Иван Александрович не удивился его приезду. Он хмуро сидел за столом, подперев голову рукой и щурясь на свечку, а Лука и Пачка в мокрых штанах и рубашках примостились на лавке и жевали какую-то снедь.
   Садись, Леша,сказал Иван Александрович так, словно они виделись всего час назад. Дело заварилось серьезное.
   Указав на Луку, он коротко передал только что услышанное от промышленного. Три недели назад, сдав монахам колокол и погостив там два дня. Лука и Пачка направились в обратный путь. Однако в пути мореходы вынуждены были бросить якорь недалеко от Монтерейского залива и заняться починкой паруса. Здесь на них напал отряд испанских кавалеристов и по приказанию офицера захватил судно. Корабль был брошен, а команду солдаты перевязали и заставили идти в Монтерей. Там офицер доложил губернатору, будто бы русские везли оружие инсургентам, и просил разрешения повесить захваченных. Офицер тот самый злой и остромордый, что когда-то приезжал с капитаном Риего в Росс.
   Вот сволочь! не выдержал Алексей, зная теперь, что речь шла о Гервасио Сальвареце, о котором уже предупреждала Конча.
   Прямо змей! поддержал Лука, все время норовивший вмешаться в разговор. Морду ему на пожаре где-то покорежило. Шипит, трясется. Нусатана!..
   Помолчи, Лука,остановил его Кусков.Они еще там придумали, будто я послал людей разведать места, чтобы напасть на сан-францискскую крепость. Видишь, куда докатились!.. Лука вот и Пачка сбежали, пять суток на байдарке шли. А прочие сидят в каземате, и судно там осталось.
   Он встал, положил руку на плечо Алексея.
   Пойдешь завтра на «Вихре» в Монтерей, Алеша, и скажешь господину де Сола, коли он не отпустит моих людей и суденышко, первого тонконогого, которого поймаю на нашей земле, своими руками утоплю в заливе! Войны промеж нас нет, а за разбой я из них душу на песок выпущу!
   Он даже побагровел так разволновался, хотя до сих пор весь разговор вел спокойно.
   Верно, Иван Александрович!зашумел было Лука.Тут тебе прямо я скажу...
   Но Кусков махнул на него рукой, от вспыхнувшей в висках боли закрыл глаза. Потом снова сел на место.
   Когда алеут и Лука ушли, Алексей рассказал ему про письмо, полученное сегодня, и высказал предположение, что захват корабля и людей дело рук одного Гервасио. Губернатор побоится действовать так открыто.
   Там увидишь на месте,заявил Кусков, открывая глаза и беря со стола очки.В дружбу их я не очень верю. Одно знай твердо своего флагу на поругание не дадим. Купцы мы и промышленные, сам говорил всегда, а только сейчас главнее всего мы русские.

Глава четвертая

   Алексей прибыл в Монтерейскую гавань в полуденный час. Шкипер Петрович не знал залива и ждал, пока окончательно уйдет туман. Рейд и берег, где стояла президия, были пусты. Бледное раскаленное небо исходило зноем, вода и та казалась сверкающей жестью. Нестерпимо белели известняковые стены крепости и домов городка, пыльного, сонного в этот июльский полдень. Даже зелень выглядела тусклой и ненастоящей. Оживлял местность только гулкий прибой по всему побережью южного мыса.
   Поставив шхуну на якоря, Алексей приказал салютовать крепости семью выстрелами.
   Ты бы все одиннадцать закатил! возмутился Петрович.Они тебе здорово рады. Вишь, будто суслики по норам спят!
   Но перечить не стал. От жары и у него пропала охота спорить.
   Эхо пушечных выстрелов едва заглушило прибой. Однако в президии их услыхали. Прошло минут десять, и крепость ответила на салют. Зато Петрович, считавший ответ, так и остался стоять с загнутыми пальцами большим, указательным и средним. После трех выстрелов на берегу замолчали.
   Смеются? Петрович от такого явного пренебрежения даже опешил.
   Смутился и Алексей. Он не ждал радушного приема, но рассчитывал по крайней Мере на вежливость.
   Ну и черт с ними! сказал он наконец, ероша по привычке волосы.Теперь не поворачивать назад!
   Он приказал готовить шлюпку. На всякий случай распорядился гребцам захватить с собой ружья. Сам не брал ничего.
   Пока шли приготовления к поездке, на береговом спуске показалась небольшая группа всадников. Поднимая пыль, они промчались по берегу, спешились, затем быстро уселись в лодку. Шхуна стояла недалеко от берега, и с палубы хорошо были видны неумелые усилия гребцов направить лодку к «Вихрю». Слышно было даже, как стоявший на корме низенький, тощий, в гигантской шляпе и длинном плаще испанец громко ругался и размахивал руками. Потом его забрызгали водой, и он долго встряхивал шляпу.
   Зрелище получилось забавное, и на «Вихре» стали смеяться. А когда маленький испанец с трудом взобрался по веревочному трапу на борт шхуны и, отрекомендовавшись доном Алонзо комендантом крепости и президии, объяснил цель своего стремительного посещения, Алексей с величайшим трудом сохранил серьезное выражение лица. Дон Алонзо прибыл с извинением за столь малый ответный салют и просит отпустить ему пороху для недостающих четырех выстрелов. Комендант отдувался и вытирал под шляпой лоб, темная зобатая его шея тоже была мокрой от пота.
   Настроение у Алексея и всего экипажа шхуны изменилось. Испанцы и не помышляли о враждебном приеме, это было хорошим признаком. А происшествие с зарядами заставило вволю посмеяться.
   Ну и правители! Трамтарарам!..шутили промышленные, составлявшие команду «Вихря».По Луке весь порох спалили!
   Доны ситцевые! Голодранцы!
   Ну, ну! остановил их Петрович, почти единственный, кто за все время даже не ухмыльнулся.«Пырнут тебя из-за угла, тогда напляшешься. Ишь, зевы пораскрыли! Закройсь и не моргай! Может, нарочно прикидываются бедными.
   Однако глядя, с каким неподдельным удовольствием испанцы потащили картузы с порохом, Петрович умолк и плюнул за борт. Промолчал и тогда, когда, спустя полчаса, крепостная пушка продолжила свой салют. Теперь вместо четырех раз она выстрелила пять. Комендант приказал уменьшить заряды, чтобы побольше вышло.
   Тем временем на берегу собралась толпа. За последний год гавань пустовала, и прибытие корабля нарушило даже сиесту. Люди стояли на горячем песке, укрывшись от зноя под широкими шляпами и накидками, разглядывали русское судно. Они знали о недавнем захвате бота и с любопытством ожидали развития событий. Здесь были главным образом пастухи, крещеные индейцы, погонщики мулов, горожане. Они явно сочувствовали прибывшим. Солдаты показались лишь тогда, когда русская лодка причалила к берегу. Да и то их привел комендант, чтобы торжественно встретить гостя.
   Увидев Алексея, легко выпрыгнувшего из лодки на песок и приветливо снявшего шляпу, толпа зашумела, послышались выкрики, замелькали подброшенные вверх соломенные сомбреро.
   Viva!
   Ruso!
   Удивленный и обрадованный, Алексей поклонился и, не надевая шляпы, рискуя получить солнечный удар, направился к поданной лошади. Продолжая кричать, толпа обступила его, кто-то помог сесть в седло. Затем вместе с солдатами люди двинулись вслед за ним и комендантом к президии.
   Полковник де Сола встретил Алексея на крыльце. Он был молочке своих предшественников, крепок, весел и по виду добродушен. Трудно было поверить, глядя на его приветливое лицо с двойным подбородком и пышными усами, что это он закрыл гавани Калифорнии, создал отряды для беспощадной расправы с инсургентами и бунтовщиками-индейцами. И что только нехватка всего, а главное пороха и военных припасов, связывала его действия.