Кристиана Йэнна. Дороги. Часть первая.

   Рассказав свою историю, тщательно продуманную заранее, Арнис прикрыл глаза. Кажется, свет слишком яркий. Арнис мог бы ответить на любой возникший у контрразведчика вопрос, это не проблема. Вот только Нико... Нико действительно больше нет.
   — Значит, вашим противником были...
   — Я не могу точно утверждать, они не вступали в переговоры. Но судя по конфигурации... я опытный полицейский, господин Утиллер, я девятый год в Пространстве. Это были глостийцы.
   — Ни одного глостийского корабля в околоярнийском пространстве не зарегистрировано, — важно заметил Утиллер. Арнис слабо улыбнулся.
   — У них и нет привычки регистрироваться... И вообще как-то заявлять о себе. А ваши станции слежения несовершенны. Возможно, глостийский корабль находился в вашей системе недавно, он мог только что выйти из канала...
   — Да, много вариантов, — с иронией сказал Утиллер, — почему же вы получили травму?
   Арнис усмехнулся.
   — Вот этого я не знаю. Потерял сознание при катапультировании... Думаю, приземлился неудачно. Не знаю. Может быть, задело осколком ландера.
   — Почему вы, господин Кейнс, не обратились к правительству Ярны, а вызвали спасательную службу в частном порядке?
   — Это обычная практика. Лонгин и ряд других ярнийских государств подписали соглашение со спасательной службой. В таких случаях мы имеем право вызывать спасателей без согласования с местными властями... Разве вам это неизвестно, господин Утиллер?
   — Но все же — почему? Мы могли бы способствовать вашему переводу... э... в более достойное помещение...
   — Спасибо, меня вполне устраивает эта больница, — ответил Арнис, — а что касается «почему», мне хотелось бы как можно скорее эвакуироваться на Квирин, ведь я ранен, и заниматься бюрократией сейчас для меня не лучший вариант.
   — Когда вы ожидаете появления спасателей? — поинтересовался Утиллер.
   — От двух дней до двух недель, — сухо сказал Арнис.
   — Господин Кейнс, — службист немного помолчал, — наша организация... и наше государство были бы вам крайне признательны, если бы вы согласились осветить некоторые известные вам аспекты... э... разумеется, только те, которые разрешены к разглашению. Но... вы не устали?
   — Нет, ничего, — сказал Арнис. На самом деле он устал. Но если закончить разговор сегодня, может быть, завтра этот тип не придет...
   — Что конкретно вас интересует? Наша техника, организация — все эти сведения вашему правительству предоставлены...
   — Вы не могли бы перечислить направления деятельности Службы Космической Полиции — вашего СКОНа?
   — Конечно, мог бы. Это известно каждому и не составляет секрета. Охрана безопасности жизни и имущества граждан Федерации на планетах, принадлежащих ей, а также и во всей обитаемой части Галактики. Контроль за соблюдением и выполнением законов и постановлений Федерации в контролируемом ею пространстве. С этой целью — регулярное патрулирование пространства. Профилактика преступлений в пространстве. Работа по вызову на планетах, не присоединившихся к Федерации, — Арнис умолк. Что-то плохо припоминается Устав...
   — А борьба с сагонами, — вкрадчиво поинтересовался Утиллер, — она не входит в число задач СКОНа?
   — Нет, — ответил Арнис, — этим Милитария занимается. Но я об этом ничего не знаю. Ведь войны сейчас, вроде бы, нет... и не предвидится.
   — Но ведь должна быть служба, которая занимается, так сказать, разведкой, поиском сагонского влияния на неприсоединившихся планетах? Да и на планетах самой Федерации? Неужели вы не предполагаете, что сагоны засылают агентов?
   Арнис неуверенно кивнул.
   — Да... вы, конечно, правы. Должны быть такие агенты, и должна быть такая служба. Но в СКОНе ее нет. Наверное, среди военных... не знаю. Честно говоря, тут я не смогу вам помочь. Я ничего об этом не знаю.
   — Ну хорошо, а военно-промышленный шпионаж? Я имею в виду, вы же ведете разведку на других мирах, с целью выяснить экономический и военный потенциал, степень угрозы...
   — Возможно, что и ведем, — сказал Арнис. Боже, кто прислал мне такого идиота? — но я этим не занимаюсь, и ничего об этом не знаю. Я простой патрульный ско.
   — Так-таки ничего об этом никогда не слышали? — улыбнулся Утиллер. Арнис почувствовал, что уже — все, через край, уже надоело.
   — Да, не слышал. Но даже если бы я и знал что-то об этом, господин Утиллер, это наверняка были бы сведения, не подлежащие разглашению.
   — Видите ли, господин Кейнс, — сказал службист сухо, — я обязан предупредить вас... Ваше появление в воздушном пространстве Ярны абсолютно незаконно, ваши объяснения неудовлетворительны. У меня нет никаких оснований медлить с вашим арестом.
   — Ну так арестуйте меня, и покончим с этим, — сказал Арнис спокойно.
   — Тем не менее, я не тороплюсь. Вы видите, я иду вам навстречу... Если бы вы были более откровенны.
   Арнис закрыл глаза.
   — В чем? — спросил он, — я все вам рассказал. Если вас интересуют сагоны — это не ко мне. Я предпочитаю не иметь дела с сагонами.
   — Что ж, дело ваше, — подчеркнуто вздохнул Утиллер. Потом он задал еще ряд каких-то незначащих вопросов — Арнис лишь удивлялся, зачем и для чего — о структуре СКОНа, о кораблях и оружии, вся эта информация была открытой. Спросил, есть ли у Арниса семья.
   — Мама, — ответил квиринец, — и сестры. Больше никого нет.
   — И все они живут на Квирине?
   — Да, все они живут там.
   Утиллер вежливо попрощался, что-то еще бормоча под нос и вышел. Арнис закрыл глаза и попытался расслабиться. Тревога не отпускала его.
   Дело не в угрозах. Даже если его и арестуют, это еще не смертельно. Конечно, спасатели не смогут его забрать, начнутся долгие и муторные переговоры, и не факт, что они закончатся в пользу Квирина, хотя безусловно, СКОН сделает все возможное, чтобы вытащить Арниса из этой дыры. Но были и печальные прецеденты, когда людей в таких случаях вытащить не удавалось. Однако об этом Арнис сейчас не думал — проблемы следует решать по мере их возникновения. Захотят расстрелять — тогда и будем об этом думать. Пока все обстоит благополучно.
   Что-то другое послужило причиной его тревоги. К чему эти настойчивые упоминания именно о сагонах?
 
 
   Арнис долго не мог уснуть. Воспоминания нахлынули на него. Закрыв глаза, он боролся с прошлым... Уже не первую ночь — отчего же это? Ужас, бессонница. Неужели просто от физической слабости? На Квирин... скорее бы на Квирин, и к Санте, восстанавливаться. И к отцу Маркусу...
   Здесь слишком много солнца... она, кажется, умерла. Ты чувствуешь облегчение?
 
   Господи, помилуй, начал молиться Арнис, огради меня силой Животворящего Креста твоего...
   Шорох заставил его открыть глаза. Арнис вздрогнул всем телом. Прямо над ним, пошатываясь, стоял старик с широко раскрытыми слепыми глазами, в расхлюстанной больничной рубашке. Проводки и шнуры тянулись за ним от койки.
   — Ложись, — прошептал Арнис, уже понимая, что случилось.
   — Умирают всегда другие, не так ли? — старик говорил громким шепотом, не разжимая губ при этом. Голос шел у него изнутри.
   — Ты убьешь его.
   — Я убью его, — радостно согласился старик.
   — Я вызову медсестру...
   — Позови! — обрадованно сказал тот же голос, — позови, дверь откроется — и он упадет. Умирать должны другие, верно? Вот и Нико погиб. А ты — ты будешь жить, я тебе обещаю... ты будешь жить.
   Арнис беззвучно застонал.
   — Оставь меня в покое. И его. Прошу тебя. Положи его обратно. Господи... Отче наш, сущий на небесах...
   Старик угрожающе качнулся.
   — Молись... я не выдержу давления, и убью его. Продолжай, если хочешь.
   — Что ты хочешь от меня?
   — А ты, ско? Что ты хочешь от меня? — спросил старик, — зачем ты снова явился в мир, принадлежащий мне? Я не трогал тебя на Квирине.
   — Это была случайность. Я скоро уйду...
   — Я не контрразведчик, Арнис. Мне ты можешь не лгать. Как удобно, когда можно не лгать, верно?
   Поток ассоциаций снова нахлынул на Арниса. Он стиснул зубы.
   — Твоя вина... твоя вина... — шептал старик, наклоняясь над ним, — ты помнишь, как она просила тебя?
   Арнис ощутил комок в горле, его начало мелко трясти.
   — Ты помнишь, как она кричала? Маленькая, маленькая... твоя птичка. Твоя маленькая птичка.
   — Я ненавижу тебя, — выдохнул Арнис, — ненавижу... И я убью тебя еще десять раз. Убью, как только доберусь до тебя, слышишь, отродье?
   — Убей, Арнис, — согласился старик, — ненависть — чувство очень продуктивное. Только ведь твой Бог требует от тебя любви. Вот я и помогаю Ему... не люблю, но приходится помогать... приводить тебя в чувство. Ты ведь ее любил, верно? Твою маленькую птичку? Твою девочку?
   И снова острая душевная боль заставила Арниса закрыть глаза... замереть... умереть бы прямо сейчас... Господи! Почему он так легко заставляет меня слушать?
   — Тебе не справиться со мной, — сказал Арнис, — понимаешь, не справиться.
   — Ты думаешь, что можешь не слушать меня. Конечно, не надо слушать... только это ведь не я, Арнис. Это твоя совесть. Меня ты заткнешь, а ее?
   — Совесть здесь ни при чем. Уйди... уйди, ублюдок.
   Арнис начал монотонно и тихо ругаться... может быть, хоть это спасет... удержит на какое-то время.
   Долго ему не продержать старика.
 
 
   Ильгет снова пришла к нему на следующий день.
   Они просто говорили... и время пролетало так незаметно, что Ильгет сама себя заставляла поглядывать на часы — вот уже два часа прошло... уже почти три... нет, неудобно, надо все-таки домой идти.
   — Так сколько же у вас в семье было детей?
   — Четверо, — отвечал Арнис, — мой брат, Эльм, он погиб, когда ему двадцать пять было. И еще две сестры у меня есть, старшая и младшая. У старшей уже трое детей, и младшая скоро должна родить.
   — У вас всегда так много детей в семьях? — удивлялась Ильгет.
   — Ну конечно. Не очень много, четверо — это среднее число. Информационное давление на это рассчитано, потому что у нас людей, знаешь, всегда не хватает.
   — Почему не хватает? Вот у нас на Ярне, говорят, перенаселение.
   — Ерунда это, Иль... Мы ведь в Космосе живем, места для жизни — сколько угодно. Квирин уже четыре колонии основал, это только Квирин... Но у нас и на самой планете народу немного, ведь война была всего-то полвека назад. И потом, у нас, знаешь, не все удерживаются...
 
   Бледное и узкое лицо, ямочка на щеке, улыбка. Ласковый взгляд. Белая наволочка и желтоватая, неровно окрашенная стена, казенный больничный запах. Вечер — и тусклый свет в палате, шуточки Антолика.
   Красивые руки у него. Это очень важно — какие руки. А эти длинные, тонкие пальцы, нервные и гибкие, но кажется, очень сильные, и когда они касаются случайно руки Ильгет, хочется их задержать.
 
 
   .. — Я тебе еще не надоела?
   — Ну что ты! Я так рад, что ты приходишь.
   — Я тебе вот еще книг принесла... ты так быстро читаешь!
   — У нас этому учат... Спасибо! О, я вижу, ты опять чего-то вкусненького...
   — Ну да, тебе же понравились крендельки. Я опять испекла.
   — Иль, ты так замечательно готовишь... Ты чего?
   Ильгет растерянно смотрела в пол и не отвечала. Потом посмотрела на Арниса.
   — Ты знаешь, я первый раз в жизни слышу, что хорошо готовлю.
 
 
   — На улице, вроде, уже зима наступает... холодно?
   — Сегодня первые снежинки полетели.
 
   Тусклое слепое окно. Ильгет поймала себя на том, что почти не слышит того, что говорит Арнис. Он рассказывает что-то о Квирине. Да... там очень хорошо, наверное, как в сказке. А за окном уже действительно снег.
 
 
   — А кем же ты стала, Иль?
   — А я никем не стала. Пошла на лингвистику, к языкам у меня способности. Но не закончила... так получилось.
   — Языки — это тоже хорошо, интересно. А я вот туп... с мнемоизлучателем, и то не могу нормально выучить.
   — Ну наш-то язык ты отлично знаешь.
   — Я много времени на него потратил. Нет, Иль, я тупой ско, ни к чему не способный. Я и в музыке дуб, и творчеством никаким не занимаюсь особо, разве что социологией немного увлекаюсь...
   — Творчеством? — тонкие, прямые брови Ильке взлетели вверх.
   — Ну да... я имею в виду — там сочинять что-нибудь...
   — А я сочиняю, — тихо сказала Ильке. Она смотрела в пол и говорила быстро и тихо, будто стесняясь.
   — Я стихи сочиняю. И прозу тоже... иногда.
   — Как здорово, — сказал Арнис, — почитай мне какие-нибудь свои стихи, а?
   — Как, — Ильгет обернулась на опустевшую уже койку Антолика, — вот прямо так... почитать?
   — Да, а что такого?
   — Не знаю. Я как-то... никогда...
   — Да ладно, не стесняйся. Ну почитай правда! — попросил Арнис.
   — Я даже не знаю, что...
   — Ну последнее...
   — Последнее... Только оно непонятно о чем. Я сама не знаю.
   — Это неважно, Иль.
   Она читала сдавленным тихим голосом, интонируя по-детски, как школьница.
 
 
   Звенящий лес, на всходе день,
   Ложится золотой рассвет
   На сосны, и опять нам лень
   Включать кукушкин счетчик лет.
   Кукушка! Песенка твоя
   Легка, как девичья слеза.
   Мы от кукушкина гнезда
   Летим до близкого жилья.
   И здесь — ослиный перекрик,
   Там — соловьиный перепев,
   Здесь — грай ворон и волчий рык,
   А там — весна и шум дерев.
   До чистых вод, до царских врат
   Дойдем ли? Все равно, когда -
   Сегодня ль, завтра помирать.
   Кукушка! Не считай года!
 
   Арнис замер и молчал. Долго. Потом сказал.
   — Чудесно, Ильгет! Я даже не думал, — он снова замолчал. Потом, словно подбирая слова, сказал, — Я не понимаю, откуда ты это... Почему ты это знаешь? Мне кажется, что это обо мне. О нас... о моей жизни, словом. Откуда тебе-то знать все это?
   Он помолчал, потом улыбнулся.
   — Ты не удивляйся, что я молчу. Это я по привычке. Просто у нас на Квирине такой обычай, мы никогда не аплодируем, а просто молчим. Чем глубже молчание, и чем дольше оно длится, тем, значит, выше оценка. Если бы я не сообразил, что ты этого не знаешь и можешь обидеться, я бы целый час молчал и переваривал. Слушай, а в написанном виде ты мне не дашь этот стих? И заодно другие тоже?
   — Конечно...
   — И прозу...
   — Принести?
   — Да, пожалуйста! — попросил Арнис, — мне кажется, это должно быть так здорово!
 
 
   Ильгет поднялась к себе в квартиру — прекрасную трехкомнатную квартиру, не слишком чистую и уютную, но обставленную дорогой мебелью. Пита много зарабатывал в последнее время. Деньги девать-то некуда. Разве что накопить на полет, посмотреть другие миры — но Пита не хочет. Да и действительно, что там делать, на этих мирах, везде одно и то же.
   Пита, как обычно, сидел в кабинете, видимо, слышал, как хлопнула дверь, но к супруге не вышел. Ильгет проскользнула на кухню. Пора и ужин готовить... надо же было так засидеться. Хотела сегодня еще белье догладить. Ничего, неважно, завтра успею.
   Скоро спасатели заберут Арниса. Конечно, для него это хорошо, а для меня... я больше никогда не смогу хоть чуть-чуть прикоснуться к тому дивному большому миру. И как это люди в нем живут — счастливые...
   Ильгет начала чистить картошку. Надо выбросить все эти мысли из головы. О Космосе, о Квирине, о полетах...
   Мне уже двадцать четыре. Не девочка. Надо думать о том, что есть здесь и сейчас. О жизни. А может, с Питой еще раз поговорить насчет усыновления? Родить Ильгет, говорят, больше не сможет. Конечно, если вернуться в Иннельс, в столицу, и там попробовать обратиться в Государственную Клинику... да это все будет очень дорого. Нет, не стоит. Раз Бог не дает, можно усыновить. В принципе, не так уж важно, свой или нет. Пита пока не очень-то насчет этого, но можно потихоньку его к этой мысли готовить...
   Пита вошел в кухню. Достал кусок хлеба, колбасы, начал жевать.
   — Скоро ужинать будем, — сказала Ильгет.
   — Тебе жалко, что ли? — спросил Пита и положил бутерброд на полку холодильника.
   — Да нет! Что ты, я этого вовсе не имела в виду. Ешь! Ну вот, что ты, прямо... — Ильгет расстроилась.
   — Ладно, раз мы будем ужинать, я не буду ничего есть, — сказал Пита. Ильгет хотела ответить, но внутренне она ощущала какую-то напряженность мужа и понимала, что продолжение разговора может привести к скандалу. Лучше замять...
   Повисло молчание. Ильгет очень хотелось поделиться, рассказать об Арнисе... о Квирине. О тех чудесных вещах, которые она сегодня услышала. Например, о циллосах — неужели Пите было бы не интересно, ведь он программист. Нельзя... Но так как и молчать было неудобно, она все же сказала:
   — Как у тебя на работе?
   Пита шумно вздохнул.
   — Да как... представляешь, проект нам предлагают на две недели, а по-хорошему там месяца три надо. И шеф, похоже, берет.
   — Ну ты ведь сможешь? — улыбнулась Ильгет, — у тебя всегда получалось.
   Ей всегда нравилось, что Пита хороший специалист. Смешно — но действительно нравилось. Она этим гордилась даже.
   Пита вздохнул.
   — Да уж не знаю... Понимаешь, там... — он углубился в описание технических деталей, уже через несколько секунд Ильгет перестала его понимать. Но просить объяснить было бесполезно, она лишь молча кивала. Потом она спросила.
   — Но это проект, ты говоришь, для какого-то нового центра?
   — Да, — сказал Пита, — собираются строить у нас. Биотехнологическое производство, какие-то роботы, что ли...
   — Живые?
   — Ну не знаю. Нас ведь не посвящают в детали, и вообще это проект правительственный, все в тайне. Я думаю, что-то военное... Ось Зла, ты же понимаешь.
   Ильгет нахмурилась.
   — Я только не понимаю, почему Ось Зла... Если так посмотреть, так это мы на всех нападаем.
   — Ну, Иль... ты по-женски рассуждаешь. Смотри, — Пита стал загибать пальцы, — на планете есть целый ряд стран, где общественный строй, во-первых, приближен к диктатуре. Во-вторых, там у них нарушаются права человека. В-третьих, есть совершенно точные доказательства того, что эти страны собираются заключить союз и напасть на Лонгин. И что мы должны, сидеть сложа руки и ждать, пока они к нам придут?
   — Да, в общем, все логично, — согласилась Ильгет.
   — Они же нам сами скажут спасибо, — проворчал Пита.
   Она вынула из духовки картошку. Стала накрывать на стол — салфетки, тарелки, вилки, ножи, вазочки... Пита стоял у окна, скрестив руки на груди, снисходительно наблюдая за ее работой.
   — Давай садись ужинать.
   Ильгет взглянула на мужа, заметила, что он отвернулся и незаметно перекрестилась. Молитву — про себя.
   — Слушай, Пита... я вот все думаю. Ты ведь теперь хорошо зарабатываешь. Может, нам усыновить ребенка?
   Пита глухо застонал.
   — Не понимаю, зачем тебе это надо. Материнский инстинкт покоя не дает?
   — Ну понимаешь, — сказала Ильгет, — мне просто скучно. Я целый день одна дома...
   — Но у тебя собака есть.
   Ильгет тихо вздохнула. Нет, не получается...
   — Я пытаюсь работу найти, — сказала она, — но пока ничего...
   — Я не знаю — ведь денег, вроде, хватает? Я тебе в чем-нибудь отказываю? Нет, я не тиран какой-нибудь, если хочешь — работай. Но зачем, я не понимаю?
   — Ну если я буду работать, то накоплю, чтобы поступить опять в универ
   — Ну а как ты уедешь в другой город, и отдельно будем жить, что ли?
   — Да ладно, — сказала Ильгет, — еще и денег-то нет, а мы уже рядимся, что да как... Да нет, мне, конечно, все это необязательно, просто без ребенка как-то сидеть... ну правда, скучно.
   Пита расстроенно работал вилкой и ножом. Ильгет лихорадочно искала тему для разговора... Но все упиралось опять или в ребенка, или в ее работу. Или в Арниса. О книгах — Питу это только раздражает, он ведь их не читает. Не о свекрови же говорить. Наконец она спросила без особой надежды:
   — Помнишь, мы такой фильм смотрели еще в Иннельсе? «Бег по вертикали»... Еще с Маккелом в главной роли. Маккел, говорят, умер.
   — Да? Не слышал... А что, если этот фильм идет еще где-то, мы бы могли и сходить, — заметил Пита. Ильгет обрадовалась. Взяла его за руку... И вдруг поразилась, насколько похожи его пальцы — и пальцы Арниса. Только у Арниса рука покрепче, но такие же длинные... А ведь мне руки Питы и понравились, подумала она. Да и вообще... Ильгет бросила быстрый взгляд на лицо мужа — чуть выступающие скулы, полноватые губы, и треугольный острый подбородок. Пита поймал ее взгляд.
   — Ты чего смотришь? — спросил он добродушно. Ильгет провела пальцами по его щеке.
   — Так... молодость вспоминаю.
   — М-м... ты чего сегодня такая сексуальная? — поинтересовался Пита. Ильгет вообще-то вовсе не это имела в виду, но поддержала игру.
   — А вот не скажу! — это у них был такой код для обозначения определенной деятельности. Пита вдруг нахмурился и поднялся.
   — Ну, если ты хочешь... я хотел еще поработать вообще-то.
   — Да нет, нет, что ты, — поспешно сказала Ильгет, — сиди, конечно.
 
 
 
   Все изменилось. Ильгет мыла посуду и размышляла о том, что всего год назад муж ни за что не отказался бы от секса, а сейчас... Да нет, ей секса-то и не хотелось. Она вообще ведь холодная, сколько уж по этому поводу было копий сломано — но что она может сделать, ведь не нарочно она такой стала? Сейчас даже и лучше, но... правильно ли это? Что это значит? Почему такое чувство — отчуждения?
   Плевать. Лучше не думать.
   Просто вернуться в свой мир.
   Ильгет села за свой собственный письменный стол, затолканный в угол большой спальни. Выгулянная и сытая Норка забилась ей под ноги. Ильгет рассеянно погладила курчавую собачью шерсть.
   Ее собственный уголок. Ее мир. Мир, в котором она может устроить все так, как ей нравится.
   Плоский монитор, клавиатура и карандашница на столе. Несколько полок с самыми любимыми книгами — Библия, конечно, и поэты мурской эпохи, любимый Мэйлор Сан в нескольких томах, разрозненные романы, справочник по авиации. Ильгет училась на гуманитарном отделении — лингвистики, но самолеты ей почему-то очень нравились... просто такая тайная страсть. Под стеклом на столе — фотографии Норки в щенячьем возрасте и во взрослом, на выставке, цветные фотки боевых лонгинских самолетов и даже одного ландера — красавец, мечта, серебристо-белый дельтовидный силуэт на фоне голубого неба. На стене — деревянное распятие. Ильгет перекрестилась, глядя на него. Тихо помолилась про себя. Включила монитор.
   Муж никогда не интересовался тем, что она пишет. Раньше Ильгет сама пыталась навязывать — то стихотворение только что написанное прочтет вслух, то намекнет, что закончила рассказ... но интерес у Питы не появлялся. Что делать, слишком уж разные мы люди, решила Ильгет и перестала донимать его своими графоманскими опусами.
   Она подолгу работала над стихами. Сейчас вот у нее шла целая поэма... Ильгет точно знала, что это никто и никогда не напечатает. Пыталась она в молодости что-то куда-то посылать, в какие-то клубы вступать. Потом это прошло. Все же тайная надежда оставалась, да и не могла Ильгет не писать, хотя бы просто для себя.
   Поэма, что выходила сейчас из-под ее рук, была — о любви. Ильгет самой не довелось и уже не придется пережить такого — все это останется в мечтах...
 
   Ты знаешь, я вдруг полюбил смотреть на море,
   Что вечно беспокойно и бездонно.
   Касаясь краешка земли, оно мне лижет руки
   И вновь сползает в темные глубины.
   Его аквамариновые платья,
   Сверкающие синие наряды
   Скрывают бездну тайны ледяной,
   Неведомых и страшных откровений.
   Ведь море так похоже на тебя!
 
   — Ты знаешь, я вдруг полюбила небо,
   Бездонное, сияющее синью.
   Наполненное ветром и простором,
   Венец земли хрустальный, драгоценный.
   Оно всего прекраснее и выше,
   Дороже всех земных богатств и власти,
   Земному взгляду не проникнуть в тайну,
   Но хочется взлететь и в нем растаять.
   Ведь небо так похоже на тебя!
 
   Ты знаешь, ты мне снилась этой ночью...
   — А камни так угрюмы, так безмолвны.
   — Ты знаешь, я хочу тебя увидеть...
   — Слова бессильны, точно наши руки.
   — Смотри, во тьме сплетаются дороги...
   — Но сломан дом, не будет возвращенья.
   — Как ненавистны мне глубины моря!
   — Как ненавистно мне сиянье неба!
 
 
 
   Арнис дочитал последнюю страницу, со вздохом отложил книгу. Нога начала постанывать — лекарства больше не было. Ничего, терпеть вполне можно. Монитор у соседней кровати тихо попискивал. Арнис покосился на старика — тот все еще не приходил в сознание...
   — Ты чего, опять дочитал уже? — поразился Антолик, — ну ты читать горазд!
   — А у тебя ничего другого нет? — поинтересовался Арнис.
   — Откуда? Был один детектив, так ты его уже того... схарчил. Ты читаешь — что жрешь.
   — Да, это точно, — согласился Арнис, — так ведь интересно же. Да и чем еще заняться.
   — Да, это хорошо, я вот когда лежал, со скуки помирал. Не люблю читать, со школы еще ненавижу. Слушай, — Антолик подошел к кровати, подмигнул и заговорил тише, — у меня банка есть в заначке. Не хочешь?
   — Пиво, что ли?
   — Ну да, наше, Лиурка.
   Арнис подумал. Вообще-то неплохо бы... Хотя в больнице это запрещено, но все же...
   Дверь открылась. Антолик проворно ретировался на свою койку. Арнис сморщился — он уже ждал прихода Ильгет (почему-то очень хотелось, чтобы она пришла... ее так приятно видеть), но в палату вошел старый знакомый — господин Утиллер. Ладно еще без наручников, подумал Арнис.
   — Здравствуйте, господин Утиллер.