Кристиана Йэнна. Дороги. Часть первая.

   — Вот и все... улетишь, и... долго не увидимся.
   — Подумай, — сказала Ильгет осторожно, — в принципе, на Квирин дорога открыта всем. Теперь ходят регулярные рейсы, с деньгами на билет... ну мы поможем.
   Нела покачала головой.
   — Нет, Иль. Хорошо там, где нас нет... А я не смогу жить без Лонгина.
   Ильгет виновато замолчала. Она могла жить без Лонгина. Нет, не то, чтобы она не скучала по этим вот серым, покрытым корявым асфальтом, пропыленным улицам, по старинным храмам с темной-красной облицовкой... но жить без этого она могла. Впрочем, ее никто не спрашивал, хочет ли она эмигрировать — так уж получилось. Само. А теперь и обратно — никак.
   — Мы ведь неплохо живем, — добавила Нела, — думаю, лет через двадцать у нас все будет как на высокоразвитых планетах, не хуже, чем на Квирине даже.
   — Ох, не знаю... Если бы все было так просто.
   — А что? Ведь теперь у нас внедряются все современные технологии, энергия бесплатная... что может помешать нам жить по-человечески?
   — Нел, а ты думаешь, раньше Квирин этих технологий не предоставлял?
   — Ну... раньше было идиотское правительство. Потом сагоны. А теперь...
   — Здесь нет никаких силовых подразделений, понимаешь? Здесь много консультантов... — Ильгет усмехнулась, вспомнив недавнее значение слова «космический консультант», — специалистов, да и то ведь временно, до тех пор, пока мы ваших не обучим. Максимум это продлится несколько лет. Но никто не помешает Лонгину избрать какой-нибудь другой путь... и другим странам тоже. Даже если не учитывать, что на планете полно развоплощенных сагонов и есть один воплощенный... мы даже не можем представить, кто он, где...
   — Но ведь говорят, сагона можно определить. По глазам, — неуверенно сказала Нела.
   — Если бы так просто... а он даст тебе посмотреть на свои глаза? Они как-то маскируются, понимаешь, просто воздействуют на окружающих так, что те не замечают выражения их глаз.
   Подруги вышли на Площадь Заветов, где по краю шла бойкая торговля мороженым, соками, спиртным, иннельскими сувенирами. Внезапно Ильгет ощутила за спиной чье-то присутствие и сразу развернулась к опасности лицом... пожалуй, слишком резко. Нела уставилась на нее с удивлением. Сзади стояли двое парней, слегка навеселе. Похоже, от резкого движения Ильгет они опешили, но быстро пришли в себя.
   — Девушки, а вы куда направляетесь? — поинтересовался один из них. Ильгет растерялась. Нела подхватила ее под руку.
   — У нас дома дети плачут, некогда! — отрезала она.
   — Жалко, — протянул парень, — а то бы познакомились...
   Хихикая, подруги убежали вперед.
   — Ничего себе, — сказала Ильгет, — с нами еще на улице знакомятся... мы неплохо сохранились!
   Она оглядела живую, пухлощекую, с темными кудряшками Нелу — да, и не поймешь, двадцать ей или тридцать... Вот я, наверное, выгляжу вполне на свой возраст, мелькнула грустная мысль.
   — Так вот, возвращаясь к мировым проблемам, — сказала Ильгет, — дело, к сожалению, не только в богатстве нации, но и в способе распределения. Есть миры, где полученные средства расходуют полностью на войну, или же прибирает к рукам олигархия, делая все это недоступным для народа. Собственно, таких миров много...
   — А зачем таким мирам давать технологии? — недовольно спросила Нела.
   — Этический свод, — объяснила Ильгет, — Квирин — научная база человечества, все человечество имеет право пользоваться тем, что мы производим. А вот вмешиваться во внутренние дела мы не можем... Ну, за исключением сагонской агрессии.
   Вдали, в конце небольшой улочки, вырос треугольный силуэт Церкви святого Иоста, Ильгет невольно замедлила шаг. В этой церкви она когда-то приняла крещение. Почти случайно... так казалось тогда. Как получилось, что Бог привел ее в Церковь, такую незаметную, неброскую, когда это было совершенно не модно? Ильгет чувствовала, что и все последующие события, все, что произошло в ее жизни, очень тесно связаны были с этим крещением.
   А случайностей не бывает.
   — Хочешь зайти? — спросила Нела, проследив ее взгляд. Ильгет пожала плечами.
   — Да нет, не стоит... тебе это, наверное, не интересно.
   — Пойдем, посидим в скверике, — предложила Нела. Они свернули в маленький детский парк, где вместе играли еще первоклассницами.
   — А что у тебя с Питой?
   — Все так же, — тихо сказала Ильгет, опустив голову. Они сидели на скамеечке, рядом с детской площадкой. Несколько ребятишек из начальной школы копались в песочнице и лезли на железные страшненькие снаряды с облупившейся краской.
   О Пите говорить не хотелось. Ильгет давно было известно мнение Нелы на этот счет — о разводе она говорила давным-давно, еще до войны.
   — Как он вообще отреагировал на все это? — не отставала Нела, — на все, что с тобой произошло? На то, что ты изменилась?
   Ильгет пожала плечами.
   — Ты знаешь... Все так же. Но пожалуй, он стал более нервным. Общение с сагоном даром не проходит.
   — А чем он занимался, пока тебя не было? И вообще — ему что-то было? Из-за тебя?
   — Нет. Он сразу со мной развелся. Потом служил в Системе.
   — Иль, я тебя не понимаю. Ведь он же развелся с тобой. Сам! Он, получается, предал тебя. И ты после этого...
   Ильгет смотрела в сторону. Это ведь Нела еще не знает всех обстоятельств...
   — Нел, но это можно понять. Если бы он не развелся... знаешь, нельзя от всех требовать героизма. Его бы убили. Он спасал свою жизнь. Это нормально. Ведь мне бы он не помог, верно? Он развелся только для спасения своей жизни, а в целом... в целом он по-прежнему хочет жить со мной.
   — Ну и что, любовниц уже не заводит?
   — Вроде нет, — неловко сказала Ильгет. «У твоего мужа есть любовница». Если это правда — то что же остальные слова сагона? А ведь она что-то такое чувствовала интуитивно.
   — Иль... — проникновенно сказала Нела, — ведь ты его не любишь.
   Ильгет пожала плечами.
   — Почему?
   — Ну скажи честно... признайся хотя бы себе. Ведь не любишь?
   Мальчишки на детской площадке начали закидывать девочек песком. Те не остались в долгу — прячась за единственным, но очень толстым каштаном, «стреляли» в неприятеля подобранными с земли зелеными кожурками и плодами дерева. Ильгет с любопытством наблюдала за ближайшей девочкой, лет шести, с короткими тугими косичками — малышка, согнувшись, прямо-таки профессионально пробралась вдоль скамеек, поближе к пацанам, сжимая в руках запасы каштановых бомбочек. «Детям не поставишь в вину, что они играют в войну», — всплыло откуда-то. Ильгет отвернулась.
   — Почему ты так думаешь, Нел?
   — Да ведь это видно. Ну зачем ты мучаешь его и себя? Из-за этого? — Нела жестко кивнула в сторону церквушки. Ильгет пожала плечами.
   — Тебе не кажется, что ты того... зомбированная личность?
   — Да нет, Нел, я и сама так думаю, дело не только в церкви. Верность, понимаешь? Я ведь обещала, что буду с ним. Никто меня не заставлял выходить замуж.
   — Но человек может ошибиться.
   Девочка с косичками попала каштаном по голове самому вредному из своих маленьких врагов. Мальчишка схватился за темечко и заорал. Девочка пустилась наутек, понимая, что сейчас последует страшная месть.
   — Ну и что, — сказала Ильгет, — надо отвечать за последствия своих ошибок. Иначе можно очень далеко зайти, понимаешь? Какие-то разногласия... нет высоких чувств... что-то не ладится в отношениях — и тут же развод. Ну хорошо, а если человек заболел? А если он болен психически — тоже развод? Ну нельзя так, понимаешь? Нельзя быть верным только до тех пор, пока этого хочется.
   Нела нахмурилась.
   — Ты, Иль, не обижайся... Я тебе скажу — ты не воспринимай это слишком, это просто... ну, в общем, это может быть, жестоко, но я скажу. Если честно, когда ты жила с ним здесь... я понимала, что ты живешь с ним из-за материальных причин. Ты и сама говорила — тебе было некуда идти. Но ведь это проституция. Получается, ты жила с ним из-за денег?
   Ильгет беспомощно опустила голову.
   — Это не проституция... — пробормотала она, — это брак. Понимаешь — брак. Да я могла уйти, подумаешь. К маме бы уехала.
   — Но сейчас у тебя даже таких причин нет. Из-за чего ты мучаешь его и себя? Ведь ему тоже с тобой плохо.
   — А ты думаешь, без меня ему будет намного лучше? Впрочем, может, и будет... не знаю.
   — Вы слишком разные люди.
   — Нела, — Ильгет заговорила, тщательно выбирая слова, — понимаешь... Я на опыте поняла. На очень горьком опыте. Нельзя жить, руководствуясь только своими чувствами и представлениями. Они... очень легко меняются под давлением обстоятельств. Очень легко. Ты даже не представляешь, как мало надо, чтобы человек полностью отказался от всего, что ему дорого. Сильных людей... наверное, просто нет. Конечно, уровень давления нужен разный, но в конце концов сломать можно кого угодно. Или обмануть. Так вот поэтому и нужны правила... простые такие, элементарные правила. Например, верность в браке. Ведь это кажется так легко — сегодня любишь одного, завтра другого. Но нельзя этими вот мимолетными чувствами, представлениями руководствоваться все время. Иначе ничего не будет. Ведь не так уж много-то от нас требуется — всего лишь ужиться с одним-единственным человеком... к тому же нами же и выбранным. Если это, элементарное, не выполнить, то... ведь себя уважать не будешь.
   — Но если у вас просто разные пути?
   — Да нет разных путей, Нел. Нет их. Это все красивые слова. Путь один и тот же. К Богу. Или... или в никуда.
   — Но можно же к Богу идти разными путями.
   — Что значит — разными? Вот видишь солнце, Нел? Допустим, это Бог. Мы его видим, Он нам светит. Мы можем двигаться прямо на солнце, — Ильгет показала рукой направление, — по кратчайшей линии. Или удаляться от него. Все другие пути — удаление. Как в навигации... Ошибка может быть незначительной вначале, но ты промахнешься мимо звезды в конце концов. Если мы двигаемся по этой прямой, то нам по пути. Если кто-то удаляется... это трагедия прежде всего для него самого.
   — Но Иль... как-то это все. А если не прямо, а по какой-нибудь извилистой линии?
   — Да, потом путь может, допустим, выправиться. Но это не совсем навигация, навигатор может наметить курс заранее. А тут... Если человек сейчас удаляется от солнца, значит, он его просто не видит. Не видит, куда двигаться. Где гарантия, что позже он это увидит и будет двигаться правильно?
   Нела озадаченно помолчала.
   Первоклассники уже перенесли боевые действия непосредственно в сквер. В песочнице обосновались две молодые мамы с малышами.
   — Но если нет любви? Как жить, Иль? Разве тебе не тяжело? Ну разве ты можешь любить его? Тем более, после того, как он вообще был твоим врагом?
   — Любить можно всегда, Нел. И я его люблю.
   — Врешь ведь, — Нела покачала головой.
   Ильгет вспомнила сагона. «Ты стараешься убедить себя, что любишь».
   Ведь и Нела в страшный, тяжелый момент не предала ее. А Пита...
   Но муж все равно остается мужем.
   — Эх, Нела, — Ильгет махнула рукой, — ты не понимаешь. Все вы какие-то... неужели никто, никто этого понять не может? Все вы ищете какой-то неземной, необыкновенной любви. Каких-то там суперчувств. Да не нужно это ничего. Просто надо, чтобы кто-то тебя ждал... чтобы было куда вернуться. С кем прогуляться по городу. Поужинать. Поделиться новостями. Чтобы спать с кем-то рядом. Просто знать, что пока ты на акции... на войне... твой дом не пуст, кто-то там тебя ждет, волнуется. Пусть даже не идеальные отношения, ну и что? Знаешь, Нел, на самом деле — больше ничего не нужно в жизни.
   — А духовная близость?
   — А это и есть духовная близость.
   Ильгет замолчала — как объяснить это? Ведь и в 505м отряде все ну очень уж разные... и однако есть между ними близость. Не в разговорах, не в сходстве мировоззрений дело. А в том, что в случае чего любой вытащит Ильгет из-под огня, так же, как она вытащила Данга.
   Так же ведь и в семье...
   При чем здесь сходство мировоззрений — ведь всего-то и нужно, чтобы кто-то тебя ждал дома. Не надо, чтобы он посвящал тебе все время. Не надо ни подарков, ни внимания — ничего не надо. Ни разговоров задушевных. Просто — чтобы был.
   — Иль, ты сама-то видишь в нем хоть что-то хорошее? Ну как в человеке? Ты знаешь, что я сразу очень скептически к нему относилась.
   — Ну конечно, он хороший человек, — уверенно ответила Ильгет, — он очень добрый. Умный, кстати. Житейски умный. Многое понимает. Потом, он ласковый. Хороший специалист, для меня это тоже важно. Мне кажется, мужчина обязательно должен быть хорошим профессионалом. Я его за это просто уважаю. Ну и вообще... знаешь, Нел, он порядочный человек.
   — Ну ладно, — вздохнула Нела, — тебя не переубедишь. Пойдем уже. А то стемнеет скоро. Проводишь меня завтра на вокзал?
 
 
 
 
   Через несколько дней Ильгет, попрощавшись с мамой, уехала в Зару.
   Пита не встретил ее на аэровокзале, она этого и не ждала. Поехала прямо в гостиницу — Пита вопреки ожиданиям не переехал к матери. Наверное, вкусил самостоятельности и не захотел обратно. Ильгет поднялась в номер — Питы не было. Рассеянно прошла по комнатам. Разложила в шкафу покупки — в основном, бумажные книги. Выбрала Тийаму для чтения, улеглась на кровать. Какая-то заноза мешала ей, что-то слишком яркое справа закрывало свет, Ильгет протянула руку — в ладони оказался незнакомый предмет.
   Яркая черная с алыми цветами газовая шалька.
   Ильгет отбросила ткань и раскрыла было книгу, но строчки запрыгали перед глазами. Только теперь до нее дошла простая мысль — шалька эта никак не могла принадлежать Пите.
   Может быть, Эдика... Но с какой стати сестра Питы пойдет к нему в гостиничный номер, да еще забудет шаль, и где — возле супружеской кровати.
   Глупости, упрямо сказала себе Ильгет. Нельзя же так... Вот такие подозрения убивают все.
   Мало ли откуда... может, он мне купил. Ильгет тут же сама мысленно отвергла эту идею, когда бы это Пита покупал ей подарки? Ему просто в голову не приходило. Первые годы он ей и на дни рождения ничего не дарил, потом уже она намекнула, что неплохо бы вообще-то...
   Ну мало ли, действительно, Эдика забыла или еще кто-нибудь, может, у Питы какие-нибудь знакомые есть в Заре, с работы или еще откуда. Ильгет снова углубилась в чтение. Вскоре раздался щелчок входной двери.
   Ильгет выскочила и обняла мужа.
   — Ну как дела? — голос Питы показался ей растерянным.
   — Хорошо. А зря ты со мной не поехал. Ну а ты как?
   — Тоже ничего.
   — Поужинал?
   — Да, у мамы...
   Ильгет подумала, что надо было и ей купить себе чего-нибудь. В ресторан идти — Пита не любит ресторанов, а одной как-то не хочется. Можно ли здесь заказать чего-нибудь в номер? Удивительно, но на родной планете Ильгет ориентировалась в жизни куда хуже, чем на Квирине.
   — Слушай, — она посмотрела в окно, где над серой черепицей крыш разгорался закат, — может, пойдем, прогуляемся?
 
 
 
 
   Шли вдоль реки, чернеющей внизу, вода поблескивала от света фонарей, или может быть, тусклых далеких звезд, и вдали, на смутно различимом берегу, виднелось неясное зарево. Последняя розовая полоска уже погасла на горизонте, ночь вступала в свои права. Ильгет зябко куталась в белесую куртку.
   — Помнишь, — дежа вю вдруг захватило ее, но это было правдой, когда-то они действительно гуляли здесь, — мы тут с тобой бродили, и тоже был закат?
   — Ага, — отозвался Пита.
   — Я еще стихи тебе читала... Пылает розовый закат, ложась на парапет...
   — Ага, вроде помню. Мы тогда только в Зару переехали.
   — А за рекою дивный сад, — вспомнила она, — голубоватый свет.
   Пита взял Ильгет за руку. Теплая волна побежала по телу, теплая, сладкая. Ильгет посмотрела в лицо мужа, и нежность захлестнула ее.
   Мой, мой любимый. Родной. Только вот почему я не могу даже произнести этих слов? Слишком многое стоит между нами...
   — Знаешь, я когда тебя в первый раз увидела — подумала, какой симпатичный парень... ну на меня он точно внимания не обратил бы. Ты же тогда был с Люссаной, помнишь, на вечеринке у Нелы?
   Ильгет слегка помрачнела. Немного неприятно то, что Люссана — их общая с Нелой подруга, ну не то, чтобы близкая, так... Да и Пита вначале расстался с ней (и женаты они не были), а потом уж стал ухаживать за Ильгет. Но все равно как-то нехорошо получилось. Однако такие соображения не могли ее остановить в тот момент, она ведь действительно влюбилась в Питу.
   — А ты мне сразу понравилась, — задумчиво сказал муж, — сидишь в уголке, такая тихая, скромная, а потом тебе дали гитару, ну, думаю, она еще и талантливая.
   — Но я тогда в тебя не влюбилась, потом уже... Знаешь, — Ильгет помолчала, — наверное, после нашей первой ночи. Да, точно. Вот тогда я вдруг почувствовала — все, без тебя жить не могу.
   Это было как прозрение — ведь действительно, вся любовь началась именно с этого. Как-то Ильгет страшно привязалась к Пите, ощутила — что это уже все. Что с этим человеком она связана на всю жизнь. Может, потому что подсознательно всегда была уверена: муж может быть только один.
   Но она-то не была первой у Питы. До Люссаны у него было еще минимум три женщины, не считая случайных связей. Да и последней, если уж честно, Ильгет тоже не была. Вдруг занозой всплыла черная шалька, всплыла и заныла в памяти, но Ильгет старательно упрятала дурную мысль подальше.
   Пита любит ее. Только ее. Даже если у него что-то и было — ведь Ильгет он все равно любил больше. Просто он заблуждался.
   — Помнишь, как это было здорово, — произнес Пита, — твоя мама уехала на два дня... И помнишь, как мы кофе пили утром?
   — Да, — восторженно подхватила Ильгет. Пита обнял ее за плечи. Медленно они двинулись вдоль реки. Ты неправ, мысленно сказала она сагону. Мы с Питой не случайно встретились, я предназначена Пите, и у нас — настоящая семья... до самой смерти. У нас ведь так много общего, нас так многое объединяет. Спустились вдоль реки и медленно зашагали к гостинице сквозь прозрачную летнюю ночь Зары.
 
 
 
 
   На следующий день Ильгет уговорила-таки Питу пройтись по магазинам, она выбирала бумажные книги, Пита интересовался музыкой и фильмами — на Квирине ведь ярнийская культура далеко не полностью представлена. Покупали какую-то мелочь, денег хватало.
   — Кажется, отсюда ты улетишь с таким же количеством чемоданов, — заметил Пита. Но он и сам покупал немало, войдя даже в некоторый азарт — идти и покупать все подряд, денег сколько угодно (по квиринским меркам у них оставалось немного, но в пересчете на лонгинские кредиты — целое состояние). Пообедать они решили в небольшом ресторане на верхнем этаже супермаркета.
   Ковыряясь в мясном рулете, Пита рассказывал примерно в двадцатый раз, как в детстве он мечтал купить собственный проигрыватель, копил деньги и даже собирал и сдавал пустые бутылки. Ильгет слушала и улыбалась.
   Ей нравилось такое редкое оживленно-бодрое состояние мужа. Обычно он с ней бывал не в духе.
   Что же это, неужели Ярна на него так влияет? Здесь он чувствует себя своим, да и родственники — вот это ощущение корней, у Ильгет оно только сейчас появилось. Когда мама, похоже, простила ее и смирилась с ее жизнью. А Пита никогда не конфликтовал с родственниками... И при этой мысли у Ильгет снова сжалось сердце — не вспомнились, а так, темным комом прокатились по сознанию прежние многочисленные придирки матери Питы, когда муж вовсе и не думал за Ильгет заступаться, а ей и деваться было некуда.
   Да что это? Неужели сагон? Как все-таки он надавил на меня... Ведь я давно уже об этом забыла!
   Не надо думать о дурном. Надо строить прекрасное настоящее. Пита подлил себе соуса, Ильгет последовала его примеру.
   — А я с Нелой встречалась, — сказала она, — представляешь, она ведь приехала!
   — В Иннельс?
   — Ну конечно.
   — Ну и как у нее дела?
   — Ну как... муж, она говорит, раскаялся, что работал на сагонов, — Ильгет прикусила язык. Ну нельзя же об этом! Пита замолчал.
   Пита, по-видимому, и сам уже понимал, что служба его у сагонов никак не может являться предметом гордости. Правда, пережитые лишения и опасности во время военных действий он вспоминал подробно и с удовольствием, отчего Ильгет коробило. Ее-то жизнью он не интересовался. Но всякие напоминания о том, что вот, он служил у сагонов, Пита воспринимал как оскорбление.
   — Я вот давно хотел тебя спросить, — начал он, отодвигая второе.
   — А можно еще мороженого? — спросила Ильгет.
   — Ну закажи.
   — А может ты мне закажешь?
   Пита сморщился, однако подозвал официантку и заказал мороженого для Ильгет, а себе — пива.
   — Так что ты хотел спросить? — беззаботно спросила Ильгет.
   — Да про Бога твоего... Вот вы верите, что он любящий и всемогущий. А по вашей легенде получается так, что люди съели яблоко, и за это Бог их выгнал из рая. Я уж не говорю о том, какая это любовь...
   — Это и есть любовь, Пита, — немедленно сказала Ильгет, — крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя, ревность. Понимаешь?
   Пита отмахнулся.
   — Ревность — это уже не любовь. Это обыкновенное чувство собственности. Но я не о том, я хочу спросить — а что же Бог, когда творил людей, не знал, что они съедят это яблоко? Зачем он обрек их на страдания?
   — Ты знаешь... может быть, и не знал.
   Принесли заказ. Ильгет погрузила ложечку в прохладную белоснежную пену.
   — Может быть, и не знал, Пита, ведь он сотворил существ, обладающих свободой воли. Понимаешь, мы всегда свободны избрать зло. Я такое стихотворение написала когда-то: и есть свобода, и она превыше всех иных даров.
   — А зачем такая свобода? — спросил Пита, — Ведь он же знал, что люди наверняка изберут зло!
   — Да почему знал! Вовсе не обязательно. Пойми, у нас и правда есть свобода воли. Мы можем и хорошо поступать, не обязательно — плохо.
   — А почему он не вмешивается? Ну он же наш отец. Представь родителя, который выпускает ребенка бродить, как тому хочется, попадет под машину — чья вина?
   — Да потому что мы-то не дети. Мы уже обладаем свободой. А он только ждет, когда мы придем к нему. Думаешь, не больно Ему смотреть на наши страдания? Но он ждет. Терпеливо. А мы снова и снова уходим от Него.
   — А вот сагоны лишают нас свободы выбора, стараются лишить, — добавила она, помолчав. И снова ее осенила мысль — противостояние сагону — это же по сути отстаивание своей собственной свободы.
   Свободы верить и любить.
   Пита фыркнул скептически.
   — Н-да... представляю себе такого Бога, который сидит и ждет, сложа ручки. А мы тут должны маяться...
   — Но он же не просто ждет, — тихо сказала Ильгет, — он сам пришел и отдал жизнь за нас.
   — Ну и что? Кому от этого стало легче?
   — Нам. Тем, кто готов принять Его прощение.
   — Ну я-то не готов, — пробурчал Пита, — конечно, ты вот такая вся духовная, а я... я видите ли, синг, и вообще негодяй.
   — Ну и что? — воскликнула Ильгет, — для Бога это не имеет значения. Наоборот, твое покаяние еще ценнее! Он ведь прощает всех. Да и Пита... ну какая я духовная? Я вообще убийца.
   — Так и я тоже.
   — Но я верю, что Он меня примет, — голос Ильгет слегка ослаб. Кто его знает, на самом-то деле, может, и не примет. Но верить можно?
   — И тебя примет, это уж наверняка, нужно только захотеть. Весь выбор за тобой...
   — Знаешь, я так не могу, — сказал Пита, — или меня любят таким, какой я есть, или мне не надо никакой любви.
   — Но он тебя уже любит. Он только ждет... ждет, что ты выберешь, понимаешь? Ты в любую минуту можешь сделать выбор.
   Ильгет подумала, что получается как-то назидательно. Но ведь Пита сам спросил...
   — Ага, — Пита отхлебнул пиво, — значит, я должен теперь еще какой-то выбор делать. Знаешь, если честно, надоело мне это. Теперь ты мне еще какие-то условия выдвигаешь...
   — Ну о чем ты! — с болью воскликнула Ильгет, — разве я выдвигаю условия? Я же сказала, чего Бог от нас ждет...
   Ей расхотелось мороженого. Но неудобно не доесть. Она заскребла по дну ложечкой.
   — Знаешь, или любовь есть, или ее нет. Если она бы была, то этот твой Бог ни в коем случае просто не позволил бы нам совершить грехопадение, он бы что-то сделал, сказал, чтобы этого не произошло. А если ее нет... вот тут и начинаются требования — будь таким, да этаким, да сделай выбор.
   Ильгет вдруг вспомнила сагона. На душе стало очень нехорошо.
 
 
   В назначенный день мать Питы, Эдика и ее сумрачный сын-подросток, с тремя огромными контейнерами (из которых разрешили взять лишь один) явились в космопорт. Ильгет лишь удивлялась энергии и предприимчивости свекрови — надо же, мгновенно решиться на такой серьезный шаг.
   На обратном пути на Квирин она почти не общалась с родственниками — те вели себя так, как будто на космических кораблях летали всю свою жизнь, и даже умудрялись поучать Ильгет. Никакая помощь им явно не требовалась. Свекровь быстро расспросила соседей, летящих туда же, обо всем необходимом. Ильгет же снова бродила по кораблю, наслаждаясь последними неделями спокойной беззаботной жизни.
 
   Ей, впрочем, оставалось еще два месяца жизни на Квирине. Но месяцы эти были наполнены суматошной, иногда тяжелой до непереносимости учебой, Ильгет еще надеялась сдать экзамен на первое звание — но о собственной карьере пришлось на время забыть. Они готовились к новой акции на Визаре, на этот раз им предстояла настоящая война.
   Ильгет почти перестала обращать внимание на то, что творится с Питой, с родственниками. Свекровь с Эдикой сразу же поселились в прекрасных квартирах, выбили себе, помимо эмигрантского пособия, еще какие-то виды помощи (Ильгет о таких и не слышала), словом, устроились весьма благополучно. К тому же свекрови не нужно было сдавать эмигрантский минимум и работать, по возрасту она могла уже получать минимальную пенсию. Сына Эдики пристроили в школу, но что-то там у него не очень ладилось.