Кристиана Йэнна. Дороги. Часть первая.

   Ильгет молчала, тяжело дыша.
   — Родная моя, — он взял ее руку, тонкую, почти невесомую кисть, поцеловал, — послушай меня, милая. Закрой глазки и поспи. Все пройдет. Поверь мне, все пройдет, все будет хорошо. Мы с тобой будем в Коринте, на набережную пойдем. Ты забудешь о боли. Тебе будет легко, хорошо. Мы будем мороженое есть... песни будем петь, танцевать, там люди, там все хорошие, ты только вспомни, как там хорошо. Солнце мое...
   — Арнис, — прошептала она, — ты знаешь... я тебя тоже люблю.
   — Ты поспи, Иль, попробуй заснуть, а я посижу рядом, вот так, — он сжал в своих ладонях ее горячую узкую кисть, — я подержу тебя за руку. Все будет хорошо...
 
 
   И на следующий день он шел, из последних сил прижимая к себе Ильгет, а она металась в жару, она умирала и ничего уже не говорила. Дорога была безлюдна, а он мечтал угнать аганка, если попадутся всадники, а еще лучше вместе с телегой, может быть, тогда он успеет довезти Ильгет до Сэнгара. Но как назло, не было по дороге ни одной деревни, ни постоялого двора, и верховые не попадались. Весь день он шел через леса, пересек по дороге небольшой горный хребет, да и ночлег, похоже, предстояло искать где-то в чаще.
   Ему страшно было подумать — искать ночлег. Казалось, что эту ночь Ильгет не пережить. Сегодня она ни разу не приходила в сознание.
   И когда уже смеркалось, Арнис начал осознавать, что ничего не поделаешь, придется где-то остановиться. Но ему чудились странные звуки сзади, далеко еще, вроде стука копыт... Неужели еще и драться на ночь глядя? Но если у тех — аганк, может быть, удастся отбить его и вовремя довезти Ильгет.
   Стук копыт стал совершенно явственным. Арнис положил Ильгет у края дороги, расправил под ней куртку. Наклонился и поцеловал в лоб, мокрый от испарины.
   Потом он вышел на середину дороги, поправил кинжалы, так, чтобы удобно было их доставать, и взял в правую руку хлыст.
   Кажется, одинокий всадник. Тем лучше. Убивать его не обязательно, оглушить, забрать животное...
   ФеАйре выплыла из-за тучи, залив землю молочным сиянием. И в тот же миг Арнис увидел собаку. Колени его ослабели...
   Здесь не может быть собаки, а тем более — такой. Еще через несколько секунд он узнал пса.
   Это был коротко остриженный огромный пудель, белая шерсть его сверкала в лунном свете.
   — Зевс, — прошептал Арнис. Пес бросился к нему, прыгнул на грудь, с силой толкнув передними лапами, норовя лизнуть в лицо. Потом он, вспомнив свой долг, сел перед Арнисом и залаял. Стук копыт становился все громче, и вот из-за поворота вылетел аганк, и с аганка спрыгнула Иволга. Она бросила взгляд на Ильгет, ничком лежащую у дороги, кинулась к Арнису.
   — Она жива?
   — Да... — Арнис был не уверен в своих словах.
   — Сейчас, — Иволга достала из сумки спайс, активировала его, — сейчас.
   Она забормотала, поднеся прибор к лицу.
   — Вулкан, как слышно? Я река. Они здесь, Дэцин! Здесь. Я даю пеленг, немедленно ландер... Иль умирает. Немедленно.
   Она расседлала аганка, сняла с него и уздечку.
   — Пусть идет...
   Подошла к Ильгет, присела рядом с ней, потрогала лоб. Ильгет прерывисто дышала, Арнису показалось, что дыхание стало совсем поверхностным.
   — Что с ней? Ранена?
   — Да... вон видишь, на спине, из арбалета.
   — Ничего, сейчас... даже если она умрет в ландере, мы еще успеем ее спасти. Дэцин сказал, сейчас же... через несколько минут машина будет здесь.
 
 
 
   Ильгет проснулась оттого, что кто-то разговаривал рядом. Или она сама по себе проснулась, а потом уже услышала разговор?
   Арнис говорил, и какая-то женщина... Ильгет вспомнила — врач. Энди.
   Господи, как хорошо! Никакой боли нет. Ильгет лежала на боку, на функциональной кровати, прижатая гравиполем, все-таки на борту скультера, мало ли что.
   Ильгет уже все знала — акция завершена. Она и должна быть короткой, ДС просто уничтожила все основные сагонские объекты на планете. Все возвращаются домой. Все живы. Ранена только она, Ильгет. Энди вычистила рану, с помощью наноагентов удалила все очаги перитонита, и в зена-тор, надетый на руку, постоянно льется свежий раствор с лекарствами. Ерунда, сказала Энди, до Квирина все пройдет. Рана уже залита регенераторами. Мягкие ткани срастаются быстро, да и перелом ребра пустяковый.
   Какой это на самом деле пустяк, такая вот рана... обидно было бы умереть из-за нее. Но Арнис успел, Иволга тоже успела. Ильгет знала, что Иволга, закончив свою часть операции, взяла собаку и с разрешения Дэцина отправилась искать их, взяла след от самой взорванной фабрики и догнала их по следу. С воздуха их тоже искали, но это оказалось слишком трудным. Ильгет, как и Арнису, удалили наночип — на фабрике могло оказаться оборудование, ее могли разоблачить. Теперь Энди тихо говорила за перегородкой.
   —... она твоя жена?
   — Нет, — ответил Арнис, — не жена, и не невеста. Это просто Иль. Моя Иль, понимаешь?
   — Мне кажется, что... видишь, в бреду она все время тебя звала. Твое имя повторяла.
   — Я знаю, — Ильгет поразилась тому, как спокойно прозвучал тихий голос Арниса, — я знаю, и я тоже ее люблю. Но так уж получилось, что... однако я посижу сейчас с ней, пока мы на корабле.
   Он смирился со всем, подумала Ильгет. Оказывается, сквозь боль ей многое запомнилось. И слова эти его «солнце мое... жизнь моя». Она вдруг подумала, что должен был пережить Арнис за этот год, проведенный на сагонской фабрике. Ей всего два дня пришлось там поработать, и то... и то показалось больше, чем достаточно. И наверное, какая-то ясность пришла к нему за этот год. Он все понял — точно и беспощадно.
   Вот так же, как поняла теперь Ильгет, после пережитой боли. Все ерунда, все суета в этом мире, как ясно это видишь, когда оказываешься рядом со смертью.
   Сейчас она вернется к Пите. Ей хотелось видеть мужа. Очень хотелось. Сейчас не помнилось ничего плохого, просто — Пита. Любимый, родной человек. Близкий.
   А почему она тогда сказала Арнису «я люблю тебя»? Ильгет смутно помнила эти свои слова. Естественно, она любит Арниса. Давно уже. Но ей сейчас казалось, что умирая на Визаре, в эти слова она вложила иной смысл. Какой?
   Неважно. Да, она выделяет Арниса из всех других. Он — настоящий друг, даже Иволга... даже лучше Иволги. Лучше Нелы.
   Но хорошо, что она скоро увидит Питу. Может быть, можно будет пожаловаться ему на рану. Рассказать хоть немного. Он как-то возмущался, что Ильгет по сравнению с ним такая духовная и возвышенная. Ничего себе возвышенная! Она еще помнила, с каким усилием входил нож в тела дэсков... под ребро... как чужая кровь хлестнула в лицо, и ощутив на губах мерзкий соленый вкус, она плюнула с отвращением. Нет, Пита, какая тут духовность...
   С шумом отодвинулась занавесь, Арнис подошел к Ильгет, присел рядом. В бикре фигура его казалась огромной и нескладной.
   — Милая, ты что? Ты плачешь?
   Он вытер ей слезы салфеткой.
   — Маленькая, больно тебе? Что ты?
   — Ничего, Арнис, так... мне не больно. Это мысли всякие.
   — А ты не думай, — сказал он ласково, — думай о хорошем, пожалуйста. Скоро мы в Коринте будем, Иль. Все хорошо. Прогони все эти мысли.
   — Спасибо, Арнис.
   — Маленькая моя, за что спасибо?
 
 
 
 
   К тому дню, когда опоры скультера коснулись покрытия Второго Космопорта, Ильгет уже уверенно держалась на ногах. Она даже хотела переселиться из медотсека в каюту, но Энди отговорила. Ильгет позволила себе пообщаться с Арнисом — ведь здесь Пита об этом не знал и не мог волноваться. Она болтала с Арнисом на Палубе и с удовольствием посещала общие посиделки, где разговаривали, вспоминали удачную акцию и пели под гитару.
   И даже когда, собрав сумки и оружие, бойцы спустились в шлюзовую камеру, и один за другим зашагали по узкому рукаву, ведущему из посадочного сектора в космопорт — даже тогда Арнис шел рядом с ней. Вышли в карантинное пространство, все стали беспокойно вглядываться вдаль, высматривать за ксиоровой стеной родные лица... Перед самым контролем Арнис, выложив на досмотр свое оружие, повернулся к Ильгет и сказал ласково.
   — Ну все... пока, Иль. Позвони мне, хорошо?
   — Пока, — произнесла она. Арнис улыбнулся ей, забрал оружие, как раз загорелась зеленая панель, и прошел через дверь, в зал ожидания, где его встретили мама и сестра. Ильгет видела, как он обнялся с мамой, по лицу Беллы текли слезы, ведь Арниса целый год не было... Она наверное, уже и не верила, что он вообще вернется, выживет. Ильгет тихо порадовалась за Арниса и Беллу. Питы почему-то не видно. Панель зажглась, Ильгет забрала свой бластер. Вышла в зал ожидания. Очень странно...
   Она почувствовала себя странно и плохо. Арнис уже шел к выходу, высокий и неуклюжий в своем бикре рядом с матерью и миниатюрной сестрой в нарядных платьях. Никто не смотрел на Ильгет, она стояла совершенно одна. Выходя из карантина, все тут же оказывались в объятиях родных и друзей... На шее Иволги повисла младшая девочка, а мальчики прыгали рядом. Иволге было не до подруги. И никому не было дела до Ильгет. И это совершенно понятно, она вела бы себя точно так же...
   Если бы Пита пришел.
   Но его не было.
   Она не нужна Пите. Вдруг со страшной силой заныл свежий шрам под лопаткой. Ильгет захотелось заплакать. Да нет, ерунда какая... может же такое быть, просто пропустил рейс, перепутал что-нибудь. Конечно, она сообщила заранее, но... Пита такой рассеянный, мог и перепутать. Из-за такого обижаться... Нет, она действительно слишком эгоистичный и грешный человек.
   Ильгет тихо двинулась к выходу.
   — Иль, — негромко окликнули ее сзади. Она увидела Дэцина, стоявшего рядом со своим другом. Ей вдруг захотелось провалиться сквозь землю, пожалуй, лучше бы никто не заметил этого — что никто ее не встретил. Стыдно это. Дэцин подошел ближе.
   — Иль, все в порядке? — спросил он тихо. Она кивнула, стараясь не заплакать.
   — Если хочешь, пойдем со мной, — предложил Дэцин, — мы тебя подвезем.
   Ильгет с силой замотала головой. Она уж как-нибудь доберется одна... до дома. Дело же не в этом. Она почти бегом покинула зал.
 
   Ильгет поднялась на лифте и пошла по длинному коридору к своей двери — в бронированном камуфляжном бикре, с мешком за плечами и бластером у пояса. Две девчонки, проходя мимо, заулыбались, поздоровались. Одна из них, Лин, была соседкой Ильгет.
   — Домой возвращаешься? — спросила Лин.
   — Ага, — ответила Ильгет, но прозвучало это безрадостно. Девчонки, в легких цветастых платьях (Ильгет сама показалась себе динозавром рядом с ними) побежали дальше. Ильгет подошла к своей квартире, и узнав хозяйку по шагам, дверь проворно отползла в сторону.
   В комнате раздался какой-то звук, будто открыли балконную дверь.
   — Пита! — крикнула Ильгет. Сбросила мешок. Через пару секунд появился Пита, встрепанный какой-то. Он подошел к Ильгет, и она обняла мужа. Холодным и чужим показалось ей это объятие.
   — Ты забыл, да? — спросила она, — я думала, ты меня встретишь.
   — А это обязательно? — спросил он. Ильгет молча смотрела на Питу.
   — Да не знаю, — сказала она наконец.
   Наверное, не обязательно. Зачем, собственно? Ильгет вдруг вспомнилось все — пережитые боль и ужас, и дорога до Арниса, и то, как ее взяли в плен, как она оказалась на фабрике, и восстание, убитые дэски, кровь, кровь и смерть, и наконец, страшное это ощущение, кажется, в спину тебе с силой воткнули что-то, и потом — эта бесконечная, выматывающая боль, то холод, то жар, и ясное сознание того, что жить осталось совсем недолго... Все это всплыло в голове разом, и наверное, как-то отразилось на ее лице.
   — Ты устала? — спросил Пита, — я думал, на корабле ты должна была неплохо отдохнуть...
   Интонация была слегка ехидной, Пита, видимо, вспоминал, как она замечательно развлекалась на пассажирском лайнере. Но скультер — это не лайнер, даже элементарных удобств на нем — самый минимум. Военный маленький корабль.
   — Да нет, — медленно ответила Ильгет, — я не устала.
   ... в сущности то, что она сейчас ждет какого-то внимания и ласки — обычный эгоизм.
   — Ну а ты как? — спросила она, — соскучился хоть немного?
   Пита картинно зевнул и отправился в гостиную. Ильгет почувствовала себя очень нехорошо. Она прошла в кабинет, отстегнула бластер и положила его в ящик. Вот так. Теперь переодеться, не вечно же таскать на себе эту броню. Здесь она уже не нужна. Ильгет прошла в спальню, открыла шкаф... странно, это же не ее платье. Вот это, черное с цветами... у нее такого никогда не было. Ильгет вынула черное платье из шкафа и ошеломленно на него смотрела. Оно ей было бы слишком коротким, а рукава так просто лопнули бы на ее теперешних мышцах. Вдруг со страшной силой заболел шрам, и боль стала подниматься по грудине, к горлу. И тотчас Ильгет почувствовала, как кто-то успокаивающе взял ее за плечи. Постояла так немного... ничего, Иль, потерпи. Тяжело, но потерпи. Она выбрала белое с блеклыми зеленоватыми цветами, сейчас ей хотелось носить что-нибудь очень легкое и женственное. Правда, в этом платье она как бледная поганка, но ничего... Ильгет переоделась. Все ничего, только в ушах шумит.
   Сагон всегда неправ...
   Она села на кровать и стала убирать волосы. Что делать сейчас? Пита не хочет с ней разговаривать... злится на нее почему-то. За что? Может, ему кто-нибудь сказал гадость про нее? Вот казалось, придешь домой, и все прояснится само собой, будем ужинать с Питой, может, пойдем прогуляемся, я расскажу о Визаре, не все, конечно, всего не расскажешь, но хоть что-то.
   А теперь... да ладно, пусть он сидит там один и дуется. Пройдет у него эта шиза — и помиримся. Может, тогда я узнаю, в чем провинилась опять. А пока можно чем-нибудь заняться самой. Чем бы? Может, просто прилечь, почитать пленку? Или вообще пойти прогуляться? Нет, из дома уходить как-то... Ильгет вдруг всхлипнула и бросилась в гостиную.
   — Пита!
   Он сидел спиной к ней, на диване, сложив руки на животе.
   — Пита, ну объясни же мне, что случилось, — она подсела к мужу, попыталась приласкаться. Он оставался холодным.
   Ильгет ясно понимала, что совершает ужасную глупость, лучше было бы помолчать и подождать.
   — Пита, ну прости, я не понимаю, что с тобой. В чем я перед тобой виновата. Меня не было больше двух месяцев. Ты представить не можешь, что я пережила. Может, ты думаешь, что я там развлекалась? Пойми, скультер — это не лайнер, там этих развлечений нет, да и знаешь, не до того мне было. Я всю дорогу в медотсеке лежала. Мне в спину попали болтом из арбалета. Я чуть не умерла. И вот... ну ладно, я думала, ты, наверное, перепутал рейс, но это так ужасно, когда тебя никто не встречает... ну ладно, я могу это понять. Но сейчас-то ты за что на меня дуешься? То, что я улетела — но ведь ты был не против, вспомни, ты же не возражал! И... — она уже не могла больше сдерживать слезы, — Пита, ну почему ты так со мной? В чем я перед тобой виновата?
   — Вот посмотри, — мягко сказал Пита, отводя ее руки от лица, — иди и посмотри на себя в зеркало.
   — Ну зачем, — зарыдала Ильгет, — ну что ты в самом деле...
   — Я, я, я, — продолжил муж, — все время — Я. Я — на первом месте. А ты хоть раз подумала за это время обо мне?
   — Подумала, Пита, поверь мне, я все время думала о тебе.
   — Ильгет, я все понимаю, — сказал он, — ты героиня. Ты такой весь из себя воин. Я не такой, я простой мирный человек. И пойми, я не могу жить с тобой.
   Ильгет всхлипывала, глядя на мужа обреченно.
   — Ну Ильгет, ведь ты меня не любишь?
   Ильгет судорожно вздохнула.
   — Не любишь, — с удовольствием констатировал он, — и конечно, где уж мне... Я такой примитивный, простой... мне далеко до твоего Арниса...
   — Если ты думаешь...
   — Да нет, я не думаю, что у тебя с ним что-то было. Вы же выше этого, — он подчеркнул слово выше, — ну а я не выше, я простой обыкновенный мужчина, и мне нужна женщина. Женщина, а не боец, и не поэтесса, и не эстарг. Ты для меня слишком возвышенна и духовна, Ильгет.
   — Пита... перестань. Поверь мне, я нисколько не духовна. Пита... Господи, какая духовность! Я на исповедь боюсь идти. Ты знаешь, как трещат ребра, когда под них входит нож? Как глаза закатываются под веки? Пита, я убивала, своими руками.
   — Духовна, духовна... на исповедь вот собралась. Я вот не хожу на исповедь, да и вообще я человек пропащий. А духовные люди, они как раз и могут убивать. А я не духовный, я простой.
   — Перестань, Пита! Ты же знаешь, что все это получилось случайно...
   — Ничего себе случайно! Со мной почему-то такого не происходит. И... с другими тоже. Только с тобой. Знаешь, боюсь, что это уже закономерность.
   Ильгет замолчала.
   — Да, ты прав, наверное, — сказала она упавшим голосом, — это все действительно так... Я убийца. Ты же это знал, Пита.
   — Зато апломба тебе не занимать! Как надоело это вечное унижение! — воскликнул он.
   — Подожди... а почему — унижение? — удивилась Ильгет.
   — Ты вообще делаешь все, чтобы меня унизить. И даже сейчас, зашла и так по-хозяйски, — Пита передразнил, — а почему ты меня не встретил? Я что тебе, собака? Обязан бросаться и вилять хвостом?
   — Нет... я вовсе это не имела в виду... я просто спросила, почему...
   Ильгет встала, отошла к окну. Сердце разрывалось от боли. Она плакала, сама того не замечая.
   — Пита, — сказала она глухо, — я, наверное, действительно неправа. Не знаю. Прости меня, если можешь.
   — Ты мне сломала всю жизнь! — выкрикнул Пита, — а теперь — прости! Теперь она будет извиняться...
   — Пита, — спокойно спросила Ильгет, — у тебя есть... другая женщина?
   Он вдруг замолчал.
   — Да, есть.
   Эти простые слова обожгли Ильгет, точно плеть. Она замерла и схватилась за спинку кресла.
   Да что это я... будто это в первый раз. Хотя каждый раз больно.
   Сагон всегда неправ...
   — Она давно... у тебя?
   — А твое какое дело?
   — Это важно, — с трудом произнесла Ильгет, — это правда важно. Для меня.
   — Это тебя не касается! Ты что, всерьез решила, что я буду тебя ждать, как собака, месяцами? Я, знаешь ли, в отличие от твоего Арниса, нормальный мужчина, и я не могу ждать, когда ты соизволишь обратить на меня внимание.
   — Но почему же ты... раньше... не говорил об этом...
   Ильгет уже плохо слышала. Она держалась за спинку кресла и покачивалась, все плыло вокруг. Она не догадывалась сесть или лечь, чтобы стало легче. Шрам в спине болел так, будто болт по-прежнему торчал в зияющей ране, и боль волнами расходилась по телу.
   Но от этой боли становилось даже как будто легче, если на ней сосредоточиться, не так тяжело ложатся на душу злобные, ранящие слова.
   — А разве тебя когда-то интересовало мое мнение? Разве ты пыталась хоть когда-нибудь меня слушаться, поступать так, как хочется мне? Хотя бы прислушаться к тому, что я говорю?
   Господи, как дышать тяжело.
   — Пита, прости... если это не так... Не знаю.
   — Ну хорошо, — сказал он, — вот давай проверим. Вот я тебе сейчас говорю — я хочу, чтобы ты вышла из ДС. Если ты хочешь, чтобы у нас была семья, ты должна жить в семье, а не шляться неизвестно где по галактике. Вот с этого момента ты выходишь из ДС и приобретаешь нормальную профессию, подходящую для женщины. Ты это сделаешь?
   Ильгет выпрямилась. Сквозь боль. Взглянула на мужа.
   — Нет, — сказала она.
   — Вот видишь! — победно закричал Пита. Ильгет снова покачала головой.
   — Нет, Пита... это как церковь. Это невозможно. Прости.
   Она снова была «непрошибаемой». Стальной внутри. Меланитовой. Пита почувствовал это и взглянул злобно.
   — Ну все, — сказал он, — мне надоело. Осточертело все. Сколько можно унижаться, терпеть эти издевательства! Прощай, дорогая! Я от тебя ухожу, можешь спокойно выходить замуж за своего Арниса или кого угодно, кто сможет выдержать твой характерец.
   Пита метался по квартире, складывая вещи в чемодан, и время от времени забегал в гостиную и выливал очередную порцию соображений о том, какой Ильгет ужасный человек. Она отвратительная хозяйка. Он молчал все эти годы, но ведь в квартиру зайти страшно! И это даже на Квирине, где самой ничего мыть не надо. Она вообще не женщина. Что — вот это можно назвать женскими руками и плечами? Она извращенка просто. И не случайно она не родила ребенка! Она так и дышит злобой, излучает злобу, она ненавидит всех и вся. Она не только убивает людей на войне, хотя это само по себе отвратительно. Она еще и ненавидит буквально всех окружающих, например, его мать, которая всегда делала Ильгет только добро! Да вообще всех ненавидит и обо всех говорит гадости! А уж ее отношение к мужу...
   Ильгет уже понимала, что все это говорится от бессилия и злости. Она не воспринимала больше смысла слов, видела лишь, как по квартире мечется несчастный, больной, измученный человек, и хочет чего-то добиться... чего — любви?
   — Пита, — сказала она, — я тебя люблю.
   На миг ей почудилось, что муж поколебался. Что сейчас он расплачется, бросится ей в объятия и попросит простить его и забыть все, что он наговорил. Ильгет знала, что простит, и что много дней потом будет мучительно переживать и забывать, и в конце концов действительно забудет. Так было уже не раз.
   Право выбора, вспомнилось ей вдруг. Свобода воли. Все мы обладаем свободой воли, и все мы вольны совершить поступок. Выбор. Вот только некоторые выборы бывают необратимыми. Как был необратим поступок Евы в райском саду, как необратимо предательство Иуды.
   — Ты думаешь, что опять буду перед тобой извиняться? — закричал Пита.
   — Нет, мне не нужно извинений...
   — Ты вот такая гордая, да? Ну и сиди со своей гордостью!
   Он выскочил из гостиной. Колени Ильгет ослабели, и она опустилась на кресло. Ничего не думая, не чувствуя, она сидела некоторое время. Пойти за Питой? Неужели семья рушится окончательно? Надо спасать. Она встала, но шрам вдруг пронзил ее тело болью. Ильгет остановилась. Сделала два шага. Господи, какая боль, дышать даже трудно. Даже не дойти до соседней комнаты. А может быть, если я дойду, семья будет спасена. Она шагнула, но боль снова скрутила ее. Пита показался на пороге — с большой сумкой в руке.
   — Я ухожу, — спокойно сказал он, — сиди одна со своим самомнением. Ты никому не нужна.
   Хлопнула входная дверь (даже здесь он умудрился громко хлопнуть дверью). Ильгет упала на диван. Боль немного ослабла, уже не пронзала ее тело, как копьем, а так, просто ныла где-то внутри.
 
   За окном стемнело, а Ильгет лежала все так же, без движения.
   Больно. Просто невыносимо больно. Вот, наверное, про такое и говорят — «нести свой крест». Но Господи... слишком уж. Вот сейчас просто невыносимо.
   Он ушел навсегда? Господи, неужели все кончено? И она осталась одна — навечно? Но за что, почему? У Питы другая женщина... вероятно, он ушел к ней. Он не мог бы уйти, если бы другой не было. Он очень зависим от того, кто живет рядом. Не может существовать в одиночестве.
   Может быть, он еще вернется? Да, возможно... Он ведь все равно привязан к Ильгет. Он любит ее. И он всегда останется ее мужем. Их брак хоть и не венчан, но признан нормальным браком.
   Сейчас Ильгет ни о чем не могла думать. Она просто так лежала, в памяти всплывала то одна жестокая фраза Питы, то другая, и каждый раз шрам отзывался болью, и начали болеть точки от сагонских игл. Ильгет старалась убедить себя в том, что все это неправда, что она не такая уж плохая... но ведь раз Пита так говорит, наверное, что-то есть в его словах? Ведь не может же быть, чтобы за этим ничего не стояло? Наверное, она действительно настолько плохая. То, что она не женщина — это уж точно. Тут он прав на все сто процентов. А вот насчет ее высокомерия...
 
   Раздался звонок в дверь. Ильгет медленно поднялась. Ей не хотелось сейчас никого видеть... да и видок у нее — лицо все в слезных разводах, растрепанная, бледная. Может, просто не открывать? Но она уже подала рукой жест домашнему циллосу, дверь открылась. Ильгет шагнула в прихожую и попыталась собрать руками растрепанные волосы.
   Она замерла. На пороге стоял Арнис.
   В руке он держал небольшой букет темных роз.
   — Иль, — прошептал он, с ужасом глядя на нее, — что с тобой?
   — Ничего, — тихо сказала она, не двигаясь с места.
   — Ты одна?
   — Да.
   Арнис помолчал, потом спросил тихо.
   — Твой муж... ушел?
   — Да... в очередной раз.
   — А... — сказал Арнис, — а я вот... хотел заскочить на минуту, цветы... это тебе.
   — Ну заходи, — безжизненным голосом произнесла Ильгет.
   Он шагнул в прихожую, протянул ей букет. Ильгет рассеянно взяла цветы, не зная, куда их деть, положила на тумбу.
   — Иль, тебе плохо? — спросил он.
   — Да, — так же ответила она.
   — Я останусь... ладно? Ты не думай, я... просто не могу, когда ты плачешь.
   — Оставайся.
   Не все ли равно, подумала Ильгет. Конечно, это нехорошо, могут подумать, что... но ведь мы с Арнисом вовсе не собираемся заниматься чем-то таким. А что подумают — ну и пусть. Чего мне терять-то?
   Она оторвалась от дверного косяка и покачнулась. Арнис придержал ее за плечи.
   — Ты совсем расклеилась, маленькая, — сказал он озабоченно, — пойдем, я тебя уложу. Ты полежишь, поспишь, тебе станет легче. Рана болит?
   — Ага. Не сильно.
   — Может быть, тебе атен принять?
   — Нет, не сильно болит, терпимо. Душа у меня болит...
   — Да, понимаю. Ложись, Иль, — он довел ее до дивана, уложил. Ушел на минуту и вернулся с теплым одеялом, накрыл ее и закутал. Ильгет стало невыразимо приятно, и боль куда-то исчезла. Арнис присел рядом с ней на пол, погладил по голове.
   — Так лучше? Ты пить хочешь? Или есть? Давай я тебе сделаю чего-нибудь... чайку, хочешь?
   — Да, — сказала Ильгет, — только пить. И сам тоже поешь там...