Кристиана Йэнна. Дороги. Часть первая.

   — Да ты за меня не переживай, — Арнис вышел. Через некоторое время он вернулся с подносом. Вообще-то в доме была тележка-робот, но Ильгет забыла об этом. Арнис помог ей сесть, будто рана по-прежнему болела, и она сидела на диване, прихлебывая теплый чай. Потом Арнис снова уложил ее.
   — Честно говоря, — сказал он, — только ты... это... в общем, я видел твоего мужа. Вышел на улицу и увидел. Случайно.
   — Он был с женщиной, — полувопросительно произнесла Ильгет.
   — Да. Ну я и подумал, а как ты там... одна... думал, если ничего, то я просто цветы подарю и уйду. Ну как сюрприз. А ты совсем тут расклеилась.
   — Уже хорошо, Арнис. Спасибо тебе.
   — Я посижу тут с тобой, хорошо?
   Он снова сел рядом с ней на пол, положил руку поверх одеяла, сжав ладонью хрупкое плечо Ильгет.
   — Все будет хорошо, Иль, — бормотал он, — мы выжили, это же самое главное. Мы выжили, мы на Квирине. Знаешь, я уже думал, что ты умрешь... Но тебя Бог сохранил. А это все ерунда. Не надо из-за этого плакать. Ты поспи, Иль... Поспи, а я вот тут рядом посижу и руку буду вот так держать. Ты хорошая, Ильгет, ты самая лучшая. Поверь мне. Спи, маленькая, а завтра все будет хорошо.
 
 
   Глава 12. В сторону весны.
 
 
   На следующее утро Ильгет не сразу поняла, где находится. Она уже так привыкла к мерцанию аппаратуры медотсека, к жесткой функциональной кровати, но и на ее собственную кровать это никак не походило. Слишком мягко и уютно. Ах да, это же гостиная и ее диван, она лежит на диване, заботливо укрытая одеялом... И тотчас она вспомнила все, что произошло.
   Больно уже не было. Пусто на душе. Яркий свет бил сквозь слегка тонированное окно, Ильгет села, утопив ноги в пушистом ковре. И увидела на низком столике знакомую черную вазу, а в ней — вчерашние розы.
   Он и об этом подумал... с ума сойти можно. Ильгет потянулась к цветам, почувствовала тонкий, сладкий аромат.
   Пошатываясь, Ильгет прошла в душ, сбросила платье (так и спала в нем), с наслаждением купалась в теплых сверкающих струях воды, наполненной то шампунем, то освежителем, давно уже такого кайфа не испытывала. Она вымыла и голову, потом постояла под горячими струями воздуха, растерлась бальзамом, обходя только область шрама, вышла из душа, чувствуя себя свежей и обновленной.
   Потом она встала на колени и начала читать утренние молитвы. Сосредоточиться было трудно.
   Что там сагон говорил?
   Отчет о встрече с сагоном Ильгет сдала. Двойная нагрузка бойца ДС — сначала сагон выворачивает тебе душу наизнанку, а потом приходится еще раз наизнанку вывернуться в отчете. Но так положено. Иной раз еще и на ментоскопирование загоняют.
   Отчет она сдала. А вот всерьез задуматься о том разговоре у нее еще не было времени. А может быть, зря.
   Ильгет перекрестилась. Подошла к окну.
   Выходит, что сагон хотя бы иногда может говорить правду... О любовнице. Да и тогда у Питы наверняка была женщина, Ильгет это ощущала. Просто заставляла себя об этом не думать. Доверяла. О том, что Пита ее бросит, уйдет к другой. Вот пожалуйста — ушел.
   Что он еще говорил? Какие-то гадости о Пите. А чего он хотел от Ильгет? Она стала тщательно вспоминать.
   Получается — ничего особенного не хотел. Веди себя естественно, не подстраивайся под мужа, он это все равно не оценит. Хотя если бы я начала к сагону прислушиваться, возможно, он и большего бы потребовал. Это ведь он так, для начала, для затравки. Заинтересовать меня беседой.
   Ильгет покрутила головой. Ничего не понятно. Лучше оставить сагона в покое. Потом будет видно. Что теперь с жизнью делать?
   И жить-то не хочется. Господи, сказала Ильгет, сколько можно? Как я мечтала умереть в свое время... и какая хорошая была бы смерть. За друзей. За истину. Почему же Ты не избавил меня тогда? А на Визаре? Вроде бы, и пустяковая рана, особенно по сравнению с тем, что было тогда на Ярне. Но какая боль... Я ведь уже думала, что все, наконец-то... И так спокойно было, так хорошо. Думала, вот сейчас боль кончится. Или в пещере с дэггером. А Ты каждый раз все вытаскиваешь меня, хотя казалось бы, так легко прикончить. Ну продвинулся бы этот болт еще на пару сантиметров — и все. Или вторым бы в шею, сонную артерию бы пробило...
   Я понимаю, что сейчас просить чуда — чтобы вот прямо сейчас, стоя здесь, в своем доме, в полном здоровье и безопасности я просто упала и умерла — это было бы уже совсем невероятно.
   Но как это было бы замечательно...
   Пустые, идиотские мысли. Уже понятно, что терпеть придется до конца, и никакого послабления в жизни не будет. Господь не сократит срок.
   Надо лететь к отцу Маркусу. Может, он посоветует что-нибудь. Ильгет повернулась к монитору и вызвала номер священника.
 
 
 
   В это же самое время Пита сидел на подоконнике в одном из домов нижней Коринты и смотрел на улицу. Он был совершенно голый. Сайна еще нежилась в кровати.
   Пита давно уже расстался с Майлик. Пожалуй, с того момента, как стал Мастером, профессионалом. Все-таки сорокалетняя женщина, семеро детей... слишком уж она зажатая. Да и наскучило просто. А вот с Сайной... как знать, может быть, с ней что-то и получится.
   Он познакомился с ней в Бетрисанде. Сайна была наземницей, работала сетевым дизайнером, простая, хорошая девушка, и она была свободна, никого у нее не было... Похоже, к Пите она относилась всерьез.
   Он слез с подоконника, хлебнул немного ву из горлышка, лег рядом с Сайной. Приласкался.
   — Знаешь, — сказал он нежно, — а давай, я у тебя останусь?
   — А твоя жена... она вернется...
   — Она вчера вернулась.
   — Да? — Сайна напряглась. Пита чуть отодвинулся от нее.
   — А я ей сказал... что больше с ней не могу жить.
   Тело Сайны снова расслабилось. Пита с наслаждением провел рукой по ее коже, атласной, чистой. Сайна закрыла глаза, тело ее само потянулось за рукой Питы, прося ласки.
   — Знаешь, — заметила она, — может, все-таки не надо было вчера-то... она ведь из Космоса вернулась. Нехорошо это. Надо было подождать...
   Пита не обратил на слова Сайны никакого внимания. Ее тело говорило ему куда больше.
 
 
 
   Арнис позавтракал, пока Ильгет еще спала. Принял душ, оделся и вышел. Взяв на крыше общественный флаер, он полетел прямо в церковь.
   Утренняя служба заканчивалась. Арнис постоял сзади, помолился вместе со всеми. Установленное время исповеди сегодня уже прошло. Но едва служба закончилась, Арнис подстерег выходящего из сакристии отца Маркуса.
   — Здравствуй, — улыбнулся священник, — ты вернулся...
   — Вернулся. Отец Маркус, можно я... мне бы исповедаться надо, нельзя ли как-нибудь уже сегодня?
   — Тебе срочно?
   — Да.
   — Тогда прямо сейчас. Подожди здесь минут десять.
   Арнис постоял на коленях перед образом Христа, помолился. Вскоре появился отец Маркус.
   — Пойдем куда-нибудь, чтобы никто не мешал...
   Они укрылись в небольшой комнате для исповеди. Арнис начал говорить. Он не исповедовался целый год, и... ничего не поделаешь, многое ушло, о многом он просто забыл. Он лихорадочно вспоминал самое главное.
   — Я убил очень много людей.
   — На войне.
   — Да. Но когда я убивал их, я чувствовал радость. Я хотел этого. Я их ненавидел. Было за что, но все равно, нельзя же так.
   — Нельзя.
   — Еще я впадал в уныние. Только и делал, что впадал. Весь год. Мне очень не хотелось жить. Ну, там тяжело было. Поэтому. В общем, не мог я этого принять. Физически просто тяжело, — уточнил Арнис, — молитвы я пропускал, неделями иной раз не молился. Мечтал умереть.
   Священник кивнул, опустил глаза.
   — Тебе досталось там? — спросил он.
   — Всякое было, — неохотно сказал Арнис.
   — Ладно, дальше.
   — Блудные мысли у меня тоже были. Два раза.
   — За год? Так точно?
   — Да, — сказал Арнис. Второй раз это было на корабле. И по отношению к Ильгет, что его испугало. Вообще-то раньше такого не случалось. Она была просто светлой феей, а тут... не были эти мысли грязными. Хотелось ему коснуться ее, слиться, принадлежать ей совсем, целиком. Но ведь смотреть на чужую жену...
   Первый раз это было в пещерах, Арнис помнил совершенно точно. У них тогда перерыв был в работе. Вообще-то выматывались до того, что было совершенно не до блудных мыслей. Но один раз вот случилось.
   И однако, это еще не худшее...
   — Я поклонился идолам. Несколько раз было, — отрывисто сказал Арнис, словно сорвавшись в холодную воду с обрыва. Посмотрел на священника. После такого признания он ожидал чего угодно. Отец Маркус спросил.
   — Каким образом?
   — Ну, нас там заставляли. Я ведь был рабом. Приносили тамошних уродцев, и... заставляли, в общем. Можно было отказаться и умереть. Но мне надо было довести до конца акцию.
   Отец Маркус кивнул.
   — Это серьезно. Дальше?
   — У меня были дурные мысли... ненависть... не только в отношении дэсков, ну, тех людей, которые там... которых я убивал после. Еще в отношении мужа Ильгет, — Арнис содрогнулся. Как бы все это передать? Весь этот год — кем он был? Чудовищем. Любил ли он своего ближнего? Какое там... Даже намека не было. Правда, он очень сильно любил килийцев. Особенно Антленара. Особенно, когда тот умирал. Ильгет любил. Но вот всех остальных — он просто ненавидел. Всех, кто был вокруг. Да, обстоятельства. Но почему он подчинился этим обстоятельствам, никто ведь не отнимал у него свободу воли?
   Я чудовище, Господи, я знаю, что простить это, наверное, невозможно. Я еще и предатель. Пусть были какие-то извиняющие обстоятельства, но...
   — Наверное, все, — выдохнул Арнис, уставившись в пол.
   — Арнис, — сказал негромко отец Маркус, — за тех, кого ты там убил, ежедневно... в течение трех месяцев читай трижды полный круг.
   — Да, — кивнул он.
   Всего лишь час ежедневных молитв...
   — И посети монастырь святого Маттиса.
   — На корабле и пешком от побережья? — уточнил Арнис. Такая дорога существовала для кающихся. Но отец Маркус пожал плечами.
   — Как хочешь, можно и на флаере. Арнис... я думаю, все, что можно своими руками-ногами сделать, ты уже и так сделал?
   Он неловко пожал плечами. В этом был свой резон, конечно. И уж до монастыря не придется тащить на руках умирающую Иль. Это было бы приятной прогулкой.
   — Твое предательство, — сказал священник, Арнис вздрогнул, оттого что поступок был назван своим именем, — не думай о нем так. Мы не можем во всем и всегда точно копировать святых, потому что мы другие люди и в других обстоятельствах. Но важно поступать в духе Господнем. Господь милосерден, будем надеяться на его милость.
   — Вы думаете? — вырвалось у Арниса. Отец Маркус кивнул и положил руку на его плечо.
   — Арнис, Он простит. Он очистит тебя, если хочет, а ведь Он хочет этого!
   Арнис посидел, прислушиваясь к себе.
   — Встанем, — сказал священник и начал читать разрешительную молитву. С каждым словом душа будто поднималась из мрака, держащего ее в плену. Из мрака отчаяния. Будто кто-то сказал невесело, но уверенно: да ничего, Арнис... пройдет оно все. Ему захотелось заплакать. А священник стоял рядом и уничтожал тьму, как солдат.
   Все закончилось. Арнис еще не почувствовал облегчения — это будет потом, когда он выйдет и останется с собой наедине. Так всегда. Он повернулся к отцу Маркусу.
   — Я хочу спросить... отец Маркус... У нас такое дело. Муж ушел от Ильгет.
   Удивление мелькнуло в светло-карих глазах, но лишь на миг.
   — Обычная квиринская история? Наземник не дождался супруга из космоса?
   — Да, наверное... И у него другая женщина. Он к женщине ушел, — уточнил Арнис. Теперь он прямо смотрел в лицо священнику, — Отец Маркус, ведь Ильгет не виновата? Она теперь свободна?
   — Я понимаю, что ты имеешь в виду, — отец Маркус задумался, — вот что, Арнис. Канонических препятствий к заключению нового брака Ильгет нет. Хотя их брак, не освященный Церковью, был признан действительным, в данном случае можно сказать, что муж обманывал Ильгет, давая ей брачное обещание, а на деле ведя блудное сожительство. В то же время на Ильгет нет греха, так как она была обманута...
   — Если я сделаю ей предложение, и она согласится...
   — Я могу вас обвенчать, — повторил отец Маркус, — то же самое повторит и епископ, я в этом уверен. Все будет зависеть от ее решения.
 
 
 
   Ильгет слетала к врачу, надо было показать шрам, получить указания для дальнейшего лечения. Дэцин сказал, две недели полного отдыха. Всем неделя, а ей и Арнису две. Как бы и делать нечего...
   Она прошлась по Набережной. Хорошо. Несмотря ни на что — хорошо на Квирине, вроде бы, и акция была короткой, но кажется, она годы продлилась. Вокруг все совершенно иначе. Как чудесно вернуться домой...
   Вот с Питой теперь непонятно что. Ушел... почему-то Ильгет чувствовала — это не навсегда.
   Как-то Иволга сказала «он просто знает, что ты от него никуда не денешься, вот и выкаблучивается». Да. Но я действительно никуда не денусь, беспомощно подумала Ильгет. Муж — это навсегда. Вот вернется он через месяц, через два... нагуляется с другими женщинами. А может, там ему понравится больше?
   Ну что ж... Ильгет просто устала от всего этого. Сейчас уже кажется, самым счастливым временем было то, когда она вообще жила одна здесь на Квирине. Совсем одна. Хотя нет, тогда тосковала по Пите, так хотелось его хоть увидеть... обнять. Ночью иной раз лежишь, и так пусто рядом.
   Правда, потом Пита ехидно спрашивал, почему же она в таком случае не так уж стремится к сексу с ним? Раз тосковала даже физически? Видимо, сам по себе секс — другое что-то. Вот с этим не получалось. Но ведь она искренне старалась... Пита, правда, в это не верил.
   Ильгет поднялась в квартиру. Пустую. Можно теперь будет и собаку завести. Питу собаки раздражают. Он и Норку еле терпел... где теперь Норка, уже наверняка умерла. Собака ночью ходит по квартире, стучит когтями. Пита не может спать. А теперь можно завести. Вернется — пусть терпит, никуда не денется.
   Здесь все еще пропахло Питой, и это больно. В квартире полно его вещей... Ясно, однако, что ушел он не на два дня... может, насовсем. Может, на месяцы. И все это время квартира будет дышать им, напоминать о нем. О его уходе. Нет уж.
   Ильгет принялась за уборку. Все вещи Питы, одежду, технику, какие-то мелочи она аккуратно сложила в четыре больших ящика и составила эти ящики один на другой в спальне. Поменяла постельное белье. Запустила уборщиков во всех комнатах — пусть пропылесосят, вычистят все пятна, отпарят мебель, до блеска вылижут стекла. Постельное белье — туда же, в ящики, пусть забирает, а то, что похуже — выбросить. Она теперь будет жить здесь одна. Спальню она пока закрыла, пусть там ящики стоят, а в остальных комнатах надо сделать перестановку. Все по-другому, по-своему, так, как ей нравится. Она двигала мебель, не обращая внимание на тянущую боль в шраме. Заказала через Сеть новый модный светильник — а старый пусть заберут. И новый рабочий стол. Сняла все картины, повешенные Питой, и снова поместила на стену Распятие. Так гораздо лучше... И бардака больше не будет.
   Но по мере того, как она перестраивала квартиру, настроение становилось все хуже.
   Надо все же к отцу Маркусу. Срочно. Невозможно так. Прежде всего, из-за сагона... И вообще — как теперь жить, как вести себя? Может, и не надо прощать Питу? Может, вообще это как-то неправильно — то, что она даже и обиды никакой не испытывает? Вчера было больно, тем более, он наговорил ей таких гадостей. А сейчас... ну больной человек. Ну, наговорил. Все мы грешны, и... лучше уж не вспоминать, что делала она на Визаре. Пита по сравнению с ней просто ангел. И даже нельзя сказать, что он не был в ее обстоятельствах, поэтому — он был в обстановке войны. Правда, Пита не рассказывал, чем занимался там, да и про Арниса... мог и соврать. Но почему-то Ильгет чувствовала, что муж не врал. И в войне он не участвовал, был всего лишь программистом. И Арниса не трогал, и даже убить не смог, не решился (так ведь первый раз это всегда трудно, а тем более — убить беззащитного).
   Нет, Пита — хороший человек... Закидоны просто у него с этими женщинами. Сексуальный маньяк. Он думает, что без секса вообще жить нельзя, а это просто настрой такой. Из-за этого и злость на Ильгет, и вообще все проблемы. Но может, это у него пройдет когда-нибудь...
   Ильгет выпила чаю, есть по-серьезному не хотелось. И полетела в церковь святого Квиринуса.
 
 
   С отцом Маркусом они сидели на высокой веранде, деревья лезли яркой листвой к столикам, сад влажно дышал и звенел птицами, а выше поднимались похожие на облака далекие вершины гор.
   И было хорошо. Даже и думать не хотелось о всякой гадости... о сагонах. О выходке Питы. Но ведь сюда Ильгет прилетела, чтобы поговорить. Понять... Оторвала занятого человека от дела, и теперь вот просто сидит здесь и наслаждается тишиной.
   — У тебя муж ушел, я знаю, — сказал отец Маркус. Ильгет стремительно повернулась к нему.
   — Да. У него другая... любовница у него. Я сейчас уже спокойно к этому отношусь. На Ярне с ума сходила, а потом привыкла. Но он сказал, что ушел насовсем. Отец Маркус, я... все дело тут в сагоне.
   Ильгет кратко передала суть беседы с сагоном.
   — Понимаете, он как бы открыл для меня другую точку зрения. Я подумала, а может, я неправа на самом деле? Я поняла, что Пита стоит на той же точке зрения, что и сагон. Как это ни странно.
   Ильгет, как могла, постаралась передать суть того, что думала.
   — У них.. у сагона и Питы получается так, что вот мы разные люди. Ну, мы в самом деле разные. Но ведь одинаковых нет. И с моими друзьями мы тоже разные... И вроде, нам не нужно жить вместе, потому что мы друг другу мешаем. Но ведь все люди друг другу мешают всегда. Тогда лучше всего вообще каждому выделить по необитаемому острову, и пусть бы каждый жил в одиночку. Ведь современная цивилизация даже это позволяет. А сексом бы виртуально занимались. Или так... не привязываясь. То с одним, то с другим. А детей бы сдавали на воспитание, потому что дети тоже мешают очень сильно. Но ведь это неправильно, так не должно быть? Мы с Питой друг другу обещали, никто нас не заставлял пожениться. У нас была любовь. Ну, может, неправильная, не знаю. Но была любовь. Да я его и сейчас люблю. Ну, есть какие-то проблемы, конечно. Но нельзя же теперь — раз проблемы, сразу расходиться? Мы как-то с Питой говорили на эту тему, он сказал — значит, для тебя это не проблемы, раз ты можешь их терпеть, а я вот не могу. Не знаю. Сагон про него много гадостей говорил. Что он эгоист, что я гублю с ним свою жизнь. Может, и так. Может, с другим бы у меня давно дети были, и вообще... легче было бы. Но разве можно рассуждать — если бы, да кабы? Это наша жизнь, и мы должны именно ее проживать. Но... но не знаю, а если Пита прав? Вот со мной ему плохо, а с другой будет хорошо. Почему надо мучиться, из-за каких-то там... ну не знаю... ведь кроме соображений верности... Церкви... тут других и аргументов не приведешь. Никому не будет хуже, если мы разойдемся. Детей у нас нет. Мне, может, и легче будет, одной. Во всяком случае, большой разницы нет. Ему, как он говорит, будет намного легче. Получается, с человеческой точки зрения, Пита поступил правильно. Я понимаю, что для меня должна быть важнее точка зрения Церкви... да она и важнее. Но я чувствую себя глупо при этом. Особенно после того разговора с сагоном. Особенно потому, что чувствую себя беззащитной. Дэцин нам говорил, что сагон всегда неправ. Но что, если в том случае он прав?
   — Ну, во-первых, стопроцентную ложь в информационной войне применяют редко, — сказал отец Маркус, — в сагонах я ничего не понимаю, а вот в информационной войне... и я тебе скажу, что ложь всегда маскируют правдой. Какой-то долей правды. В том, что говорил сагон, действительно была доля правды. Но только доля.
   — В общем-то, да, — вспомнила Ильгет, — ведь Дэцин имел в виду это правило только на момент разговора с сагоном. То есть в момент разговора надо помнить, что сагон неправ. А потом уже не обязательно, потом надо разбираться. Так вот... может, я действительно на Питу смотрела через розовые очки? Мне тяжело, отец Маркус. Я считала Питу хорошим человеком. Но если хороший человек меня бросает и говорит, что я... ну, такая, сякая — значит, мне нужно изменить как-то свое поведение. А я не могу понять, в чем виновата. Ну, он в последний раз высказал претензию, что я вообще в ДС, — Ильгет настороженно замолчала.
   — Это обычное дело на Квирине, — сказал отец Маркус спокойно, — случаи бывают разные, конечно. Бывает, что супруг-эстарг виноват, совершенно не беспокоясь о том, кого оставил на земле. Но у тебя все в порядке, я уверен. А совсем отказываться от ДС... это невозможно.
   — Да он и все равно был бы недоволен. А я не могу изменить свое поведение! Не могу стать такой, как нужно ему. Я уже многое делала...
   — Ильгет, — сказал отец Маркус, — не беспокойся. Широкие обобщения о личности мужа оставь сагону. Не наше дело судить. А то, что твой муж сейчас сделал, называется предательством. Тебя предали. А ты ищешь свою вину. Если он захочет вернуться, тогда можно будет дальше думать о том, как менять свое поведение, и так далее. Но сейчас дело за ним. Он тебя предал.
   И как бы между прочим:
   — Арнис с тобой не разговаривал?
   — Арнис, — Ильгет ощутила теплую волну благодарности, — он хороший... Он вчера пришел ко мне... Видел Питу с той женщиной. Я даже не знаю... Ведь Арнис год не был на Квирине, он такое пережил. Такой ужас. И в первый же вечер — ко мне, решать мои проблемы. Я просто поражаюсь ему. Мне никогда не стать такой... так думать о друзьях, а не о себе. Он мне цветы подарил. Пита уже сто лет не дарил, а тут... Ну вообще, пожалел как-то. Уложил на диванчик, укрыл. И потом ушел.
   — Ясно, — кивнул отец Маркус.
   — Он вообще очень много для меня сделал. И на Визаре сейчас... спас. Тащил на руках несколько дней, меня ранили там. Вытащил... И это не первый раз уже.
   — Да...
   Ильгет вдруг вспомнила, и ее передернуло. «Ну и выходи замуж за своего Арниса».
   — Но он мне не муж... Пита ревновал как-то. Но это же не так!
   — Я знаю, Ильгет, — священник коснулся ее руки, — не оправдывайся.
   — У меня и кроме Арниса много друзей. И что?
   — Все нормально.
   — Пита не хотел, чтобы я с ними общалась, и я почти не общалась, только по делу.
   — Ильгет, не мучай себя. Не ищи свою вину. Тебя предали.
   — Я просто еще думаю... ну а если Пите там, с той женщиной на самом деле лучше? То есть я за него даже рада, но... получается, что тогда все — неправда? Тогда нам давно надо было развестись и не мучать друг друга?
   — Нет, — сказал отец Маркус, — ты знаешь, Ильгет, многие думают, что счастье — это и есть основной критерий... что этим критерием можно мерить правильность наших поступков и благо. Счастье как довольство, как удовлетворение. Если человек доволен и спокоен, значит, он прав. Но ведь и свинья в хлеве сыта и спокойна. И очень удовлетворена жизнью. Это неверный критерий. И даже если вам обоим будет в тысячу раз лучше врозь, рушить семью все равно было нельзя. Но твоей вины в этом нет, так что не напрягайся.
 
 
 
   Арнис сидел на ступеньках, у самого лифта. Сначала Ильгет увидела цветы. На этот раз — голубовато-серебристые кайлы. Потом Арниса. Потом подумала: надо же, опять цветы.
   Друг поднялся ей навстречу.
   — Я тебя уже полчаса тут жду...
   — Ой... позвонил бы! Я в церкви была. Ты меня совсем решил затопить? Цветами?
   — Ну так, повод есть.
   Они вошли в квартиру. Ильгет поставила кайлы в вазу.
   — Идем, чайку попьем.
   — Нет, Иль, я... Идем в гостиную.
   Арнис вошел в комнату вслед за Ильгет и перекрестился, глядя на Распятие.
   Ему сейчас было легко. И спокойно. Все прошло. Весь ужас, отчаяние, ненависть, ярость — все зло, казалось, затопившее душу, исчезло. Он был сейчас другим человеком. Не тем, что оскалясь, ножом убивал дэсков. Не тем, что умирал от тоски во тьме Святилища. Не было больше никакого ада.
   Нормальным человеком он сейчас стал.
   А Ильгет была очень красивой. Волосы ее золотились и сияли. И вся она была тонкая, в платье почти невесомая, легкая, как солнечный луч. И глаза. Если просто сидеть и всю жизнь смотреть в такие глаза, не надоест никогда.
   — Иль, — выдохнул Арнис, — выходи за меня замуж.
   И быстро добавил, видя, как меняется выражение ее лица.
   — Отец Маркус сказал, канонических препятствий нет.
   — О Господи, — выдохнула Ильгет.
   Она молчала. Отошла от Арниса и села на диван.
   Так ведь он, вообще-то говоря, мужчина. Ну да, конечно, друг, но... Как ни смешно, она осознала это только сейчас — Арнис ведь тоже человек из плоти и крови... Есть у него какие-то желания. Земная любовь. Да ведь понятно, что он любит ее, и давно уже.
   А она — его?
   Ну, конечно, он ей никто. Пока. Чужой человек. Она его очень любит, может, никого так еще в мире не любила. Но он — чужой. Но ведь и Пита когда-то был чужим... Рука Арниса лежала на подлокотнике. Ильгет смотрела на эту руку. И она может стать — своей? Родной? Может коснуться ее и приласкать, и то же (а может, гораздо большее) родное тепло может потянуться от этой руки?
   Нет.
   Потом Ильгет стала думать, как бы сделать так, чтобы немедленно провалиться сквозь землю... или умереть прямо на месте. Но это, как всегда, было невозможно. Но как можно обидеть такого человека? Причинить ему хоть малейшую боль? Мало ему досталось на Визаре? И какой же надо быть неблагодарной, чтобы на такую почти сказочную заботу, на такое самопожертвование... на спасение жизни, в конце концов — ответить гадостью?
   А что делать?
   — Арнис, — сказала она, не глядя ему в глаза, — ты очень хороший, правда... Очень...
   Слезы опять покатились. Ну что за проклятие такое?
   — Арнис, — снова начала она и положила руку ему на предплечье, — Я...