Кристиана Йэнна. Дороги. Часть первая.

   — Да? — почувствовав раскаяние Ильгет, Пита стремительно начал закреплять обычное положение обвинителя, — оно и заметно! Я это сразу понял, что вы, конечно же, просто первый раз друг друга видите! Когда ты к нему кинулась... Ведь заметь, не ко мне! Мы не виделись почти год, но кинулась ты к нему.
   — Пита, но... если бы он даже был мне совсем незнаком, я бы все равно сделала то же самое. Ведь он был ранен. Ну и что? Я вот и Данга вытащила, так что теперь, Лири должна ревновать? Это же совсем другое, Пита, как ты не понимаешь!
   — Да и потом ты что-то не очень ко мне спешила. Видимо, не слишком соскучилась.
   — У меня в самом деле не было времени.
   — Конечно! Где уж тут найти время на собственного мужа?
   Ильгет молчала, глядя в блестящую поверхность стола.
   — Я тебе просто безразличен, скажем так.
   — Пита, если бы ты был мне безразличен, я бы просто не стала искать тебя на Ярне... забирать с собой.
   — Ну да, теперь ты мне это будешь мазать на каждый кусок хлеба, я понимаю. Ты же моя благодетельница. На Квирин привезла!
   — Да нет, я этого не имела в виду.
   — А это неважно. Ты это сделала из религиозных соображений. Ты ведь у нас такая благочестивая. Тебе положено быть замужем — вот ты и живешь со мной. А любить можно и этого... Арниса.
   — Это неправда, — повторила Ильгет, — я не люблю его. То есть люблю, но просто как друга. Я и с Иволгой дружу. К ней ты тоже ревнуешь? Пита, да у тебя самого были любовницы, о чем ты?
   — И что, ты мне теперь до конца жизни их будешь припоминать? Ну что ж, по крайней мере, теперь у тебя тоже есть любовник, и ты ничем не лучше меня. А сколько было шуму, когда у меня были женщины? Какая ты была праведная и святая! А теперь посмотри на себя!
   — Пита, — устало сказала Ильгет, — я действительно ничем не лучше тебя. Но Арнис мне не любовник.
   — Ну конечно, он не мужчина, а дух святой.
   — Он мужчина, но мы с ним общаемся исключительно по рабочим делам, — Ильгет осеклась, вспомнив встречу Рождества. Но это было просто в семье Арниса! В конце концов, с Беллой у нее свои отношения.
   — Какая разница? — произнес Пита, — он мужчина, ты женщина. Ваши отношения — это отношения мужчины и женщины. Что бы вы ни делали...
   Ильгет закрыла лицо руками. Как сложно все понять... мужчина и женщина. Арнис менял ей прокладки, мыл ее, когда она лежала неподвижно. Носил на руках. Водил в душ и помогал раздеться. Она сама только что делала для него то же самое. На тренировках они работали в тесном контакте. Между делом — ничего особенного не было в том, чтобы Арнис обнял ее за плечи или взял за руку. Было ли в этом что-то исключительное, чего не могло быть, например, с Иволгой? Нет, не было.
   И все-таки — мужчина и женщина...
   Пита с силой отвел ее руки от лица. Этот жест всегда казался Ильгет оскорбительным. Пита словно заставлял смотреть на него. По щекам полились слезы. Непроизвольно.
   — Прекрати реветь, — потребовал Пита, — теперь она тут будет рыдать. Сама виновата, и еще выставляет меня каким-то извергом.
   Питу тоже можно понять, подумала Ильгет. Он здесь совсем один. У меня друзья, а он — один. Наверное, я его шантажирую этими слезами. Давлю на жалость. Но я же не виновата, они сами льются. Интересно, это такая женская особенность?
   — Наверное, ты прав, — с трудом сказала она, — я подумаю об этом.
   Она положила руку на предплечье мужа. Ощутила теплую, покрытую золотистыми волосками кожу. Обида медленно таяла внутри, исчезала бесследно. Ильгет даже чуть улыбнулась. Погладила мужа по руке.
   Тот принял извинение. Потянулся к Ильгет, обнял ее. Стал целовать. Все закончилось в гостиной, на диване, все той же нестерпимо резкой болью внизу живота и стонами сквозь зубы — которые Пита принял за стоны страсти. Муж успокоился и, кажется, был доволен. Ильгет надела демонстратор и стала смотреть фильм, о котором все говорили — фильм был увлекательный, и можно было забыться и не думать о возникшей внутри пустоте.
 
 
   Дэцин объявил, что работа с Ярной закончена. Планета считается временно очищенной от сагонов. Состояние ремиссии. Там нужны только наблюдатели. 505й отряд может отдыхать и готовиться потихоньку к новым акциям.
   Ильгет почти не слушала. Она уже переоделась, сложив бикр в рюкзак, и теперь тискала коробочку в кармане куртки. Прохладную твердую коробку, с мерцающим и дивным внутри.
   «Ничего себе, подарочки!»
   Так сказал Пита. И он был прав. От кого попало такие подарки не принимают. Он прав, в который раз подумала Ильгет.
   Подняла голову, и увидела Арниса. Шрам на виске почти зажил, и только если приглядеться, видно, что волосы в этом месте растут неровно. И такой у него спокойный, умиротворенный взгляд. Такой взгляд, что...
   Ильгет принялась молиться. Это все эмоции, подумала она. Спокойно.
   (Но почему боль опять — ему? Разве ему на Ярне мало досталось?)
   У меня нет другого выхода, сказала себе Ильгет. Господи, помилуй...
   Арнис взглянул на нее. Ильгет поспешно отвела взгляд. Но он успел заметить... вокруг зашумели. Ребята поднимались, совещание окончено, можно идти. Арнис снова коротко взглянул на Ильгет, встал и шагнул к двери.
   Он понял. Холодея, не чувствуя под собой ног, Ильгет вышла вслед за другом.
   — Иль, ты хотела что-то сказать?
   Он это так спокойно спросил, так ласково, что ноги совсем ослабли, Ильгет прислонилась к стене.
   Да не могу я это ему сказать! Она смотрела на Арниса, как загнанный собаками заяц.
   — Иль, ты что? — он положил руку ей на плечо. И такая тревога в глазах. Господи, какая я идиотка? Почему я даже рта не могла раскрыть? Ведь весь день представляла, как я ему это скажу — спокойно и уверенно. «Арнис, прости меня, но у Питы всякие дурацкие подозрения, он не хочет, чтобы мы с тобой занимались. Меня возьмет Мира. Прости, мне с тобой было очень хорошо заниматься, но больше я не могу».
   Слезы покатились по щекам. Вот сейчас он еще прижмет меня к себе, чтобы утешить, достанет платок и будет вытирать сопли. Ильгет выхватила из кармана коробочку. Сунула в руку Арниса.
   Есть. Лицо затвердело, в глазах появился смертельный холод. Где-то внутри. Он понял. Почему я это сделала ТАК? Зачем я ему-то боль причиняю? Можно было так все объяснить, что он бы не обиделся.
   Мне казалось, что глаза у него светлее. Оказывается, совсем темные. Или это здесь темновато?
   — Прости, — прошептала Ильгет. Арнис качнулся. Холод не уходил из глаз. Но он сказал тихо.
   — Ничего, Иль, я понимаю.
   Ты еще не все понимаешь.
   — Я не могу с тобой заниматься, — Ильгет зарыдала. Ну все, истеричка несчастная. Арнис достал платок. Ильгет высморкалась.
   — Я не могу, — сказала она, справившись с собой, — потому что Пита не верит, что... ну ты понимаешь. Он не хочет. Я буду с Мирой...
   Арнис кивнул. Лицо его было бессмысленным.
   — Да, — сказал он, — хорошо. Как ты скажешь.
   — Я поговорила с Мирой. Она же моя наставница, — добавила Ильгет, сама не зная зачем, и уже ругая себя за эту фразу.
   Но Арнис уже не слышал ее.
   — Да, — сказал он, — конечно.
   — А подарок, — произнесла Ильгет, — он слишком дорогой. Ну... Пита думает, что... это нехорошо.
   — Я их сохраню, — Арнис достал коробку и зачем-то посмотрел на камни.
 
 
 
 
   У Ильгет определили вагинизм. Избавиться от боли оказалось очень просто — она принимала одну капсулу миорелаксанта перед половым актом. Все остальное, правда, было по-прежнему — черная форма, ужас, капельки пота на лице, мужская страсть, одуряющий запах крови, тошнота, невыносимые ассоциации, ощущение собственной полной беззащитности и раздавленности. Уже не больно, но противно и пусто. Пита ощутил это и пробовал делать что-то... ласкать Ильгет... у него не получалось, все делалось еще тошнее и омерзительнее. Как будто жертву пытаются еще и развратить.
   Какая разница, думала Ильгет. Я и раньше была холодной. Он всегда был недоволен. И сейчас все точно так же. А разве можно с этим что-то сделать? Пусть терпит, как есть. Ведь я же терплю.
   Она и в самом деле терпела. Каждый вечер. Потом засыпала, а проснувшись, уже не помнила ничего. Она пыталась ласкать Питу, но ей это не было интересно. Он чувствовал. Он всегда был чувствительным и тонким человеком.
   Друзья занялись своей работой. Для 505го отряда был объявлен годовой перерыв. Иост завербовался в длительную экспедицию в центр Галактики, шаровые скопления. Иволга отдыхала в санатории — восстанавливала разорванный позвоночник. Ойланг собирался уйти в патруль, об этом же заявил и Арнис. Мира и Гэсс работали на Кольце, облетывали «Зангу», новый ландер, со свойствами идеального атмосферного истребителя.
   Ильгет готовилась к сдаче минимума. Общеобразовательного. Тем же занимался и Пита, но Ильгет продвинулась гораздо дальше. Кроме того, она продолжала тренировки. Теперь уже с Мирой. Встречались три раза в неделю. В остальные дни Ильгет занималась сама. Основное — физическая подготовка, рэстан, стрельба.
   Кроме этого, пилотирование ландера, в Аэрокосмическом центре (на четвертом космодроме). Стадию симуляторов Ильгет уже прошла, руки и ноги привыкли к управлению, она начала водить настоящие воздушные машины. Еще была и специальная космическая тренировка — невесомость, перегрузки, сенсорная депривация.
   Раз в две недели те, кто присутствовал на Квирине, собирались для совместной тренировки на полигоне и для психотренинга.
   Все свободное время Ильгет теперь было посвящено мужу.
   Она перестала писать что-либо. Ее литературный сайт больше не обновлялся. Не было настроения. И времени тоже.
   Она больше не общалась с друзьями и даже не оставалась после тренировки, посидеть с ними. Даже к маленькому крестнику Ильгет заходила очень редко.
   Правда, в воскресенье она ходила в церковь. Пита не возражал, он и раньше не был принципиально против, так, посмеивался иногда над ней.
   На Ярне христиан было очень мало, это выглядело неприлично как-то. На Квирине — вполне нормально. В церковь ходили многие. У Питы уже не было причин посмеиваться. Недоволен, правда, он был все равно. Ильгет старалась загладить его недовольство, вернувшись.
   Правда, трудно было понять, чего же нужно Пите, чем порадовать его. Он не любил прогулок. Вообще Коринта его пугала. Набережная не нравилась. Особенно не нравились все эти эстарги, в бикрах или в нормальной одежде, которых в Коринте больше всего. Раздражали. Пита всегда был общительным, а здесь и пообщаться-то было не с кем.
   Но Ильгет не знала, где найти ему компанию. Все ее знакомые либо принадлежали к ДС, либо были просто эстаргами — работниками Космоса. Все они категорически не подходили Пите. У него на них была такая же реакция, как у Ильгет — на Народную Систему.
   «Синяя Ворона» ему тоже не нравилась. И другие рестораны, даже, например, «Сад Ами». Пита предпочитал питаться дома.
   Ильгет возила его в Дару, в Ригран, в «Семь тысяч чудес». Но экскурсии по Квирину мало интересовали Питу. Он не любил природу. В лесу у него начинала чесаться и зудеть кожа. Это не аллергия — Пита обследовался у врача. Просто нервное. Лес пугал его и раздражал. Кроме того, это было просто скучно. В картинной галерее ему тоже было скучно, а на концертах и в театрах — опять же, сплошные эстарги вокруг.
   В общем, единственное, что на Квирине было для него действительно интересно — это Сеть. Дома в удобном кресле, с пивом и орешками под рукой, Пита с удовольствием погружался в глубь информационных потоков.
   Информационная политика на Квирине ведется без цензуры. В сети можно найти все, что угодно. Например, порнографию. Можно смотреть в шаровидном мониторе, с ощущением собственного присутствия. Если надеть демонстратор, ощущение присутствия еще сильнее. Еще бывает виртуальная реальность, неотличимая от настоящей, но она запрещена из-за вредного воздействия на психику. Но Пите хватало и простого голографического монитора.
   Ильгет посоветовалась со священником и стала смотреть порнографические фильмы вместе с Питой. Может быть, это вызовет какие-нибудь нужные ему страсти... желания... Раньше ведь они все-таки были!
   Теперь — как отрезало. Ильгет казалось, что из ее тела выбили, выдавили какое-либо желание удовольствия. Ее тело не предназначено для того, чтобы наслаждаться. Оно этого просто не умеет. Разучилось.
   Нет, и у нее были свои маленькие радости. Когда каким-то чудом Питы не было дома, или просто она была не нужна Пите, Ильгет любила полежать на диване с демонстратором, читая увлекательную книжку, прихлебывая при этом кринк из соломинки.
   Но с сексом — будто отрезало. И однако Ильгет продолжала прилежно смотреть с Питой фильмы, которые нравились ему, и даже сама для себя находила то, что раньше могло ее заинтересовать в телесной страсти.
   Но — не интересовало.
   Пите нравились комедии, особенно из фантастического цикла о планете роботов. Нравились фильмы слегка философского содержания, о любви. Книг он, как и на Ярне, не читал. Зато коллекционировал легкую музыку. Понемногу начал интересоваться здешней техникой. Сделал собственный сайт, красиво оформил литературную страничку Ильгет.
   — Мне никогда не стать здесь программистом, — сказал он однажды. Ильгет поразилась.
   — Почему? Здесь все можно! Ты сможешь выучить, ведь есть же мнемоизлучатели... ну посмотри на меня! Можно было представить человека, менее способного к военному делу? И однако же, получилось все... — Ильгет хотела сказать, что даже вот, командовала декурией и выполняла самостоятельно задачи, но осеклась.
   — Ты не понимаешь. У них другая философия совсем. Они же не пишут коды. Они ставят задачи машине, и та уже программирует. Я не смогу так. Здесь другой подход, другие качества нужны. Мне так даже просто неинтересно.
   — Ну ничего, — растерянно сказала Ильгет, — ты присматривайся... наверняка найдешь что-нибудь подходящее.
   Ее радовало, что Пита хочет остаться на Квирине. Его не тянуло на Ярну. И слава Богу.
 
 
 
 
   Арнис вздрогнул и резко обернулся. Тут же выругал себя за молниеносную реакцию — мало ли кому понадобилось войти в церковь... Хотя бы и в этот ранний час. Ведь это приход Святого Квиринуса, и церковь стоит прямо на дороге в Первый Космопорт, мог ведь кто-то зайти просто перед стартом. Арнис снова повернулся к Распятию и постарался, стоя на коленях, ощущая лбом холодное полированное дерево, сосредоточиться... Но странное чувство заставило его снова обернуться.
   Отец Маркус. Священник просто сидел в первом ряду, сложив руки на коленях, глядя задумчиво на алтарь. Арнис встал, подошел к отцу Маркусу. Молча сел рядом. Священник перевел на него задумчивый светло-карий взгляд.
   Арнис вдруг подумал, что ведет себя невежливо.
   — Здравствуйте, — пробормотал он. Отец Маркус молча протянул ему руку. Арнис слегка пожал прохладные длинные пальцы бывшего эстарга.
   — Я отрабатывал ночной бой в атмосфере, — объяснил он, — ну и решил с утра зайти, помолиться.
   — Я помешал? — спросил отец Маркус.
   — Да нет, что вы.
   Дверь сзади снова заскрипела. Арнис бросил взгляд назад, темно-синие бикры, какие-то транспортники... видно, правда, перед рейсом зашли.
   — Если хочешь, пойдем, чайку выпьем, — по-домашнему сказал отец Маркус, — я тоже не спал сегодня, думал, выпью чаю да залягу до утренней службы.
   Арнис посмотрел на него и неловко кивнул.
   Они пили чай в полукруглом отсеке Зала Общины, ели глазурованные булочки. Арнис смотрел в окно, небо наполовину было окрашено розовым, окно выходило на восток.
   — Откуда это у тебя? — отец Маркус кивнул на височный шрам, — На Ярне заработал?
   — Ага... осколок чиркнул по касательной.
   Они помолчали, потом отец Маркус спросил.
   — Что там Ильгет? Я знаю, она мужа нашла.
   Арнису не хотелось говорить. Надо, наверное. Только как объяснишь эту дикую смесь, то, что творится в голове сейчас...
   — Вы знаете, отец Маркус, ее муж... он подумал, что мы, ну вы понимаете. В общем, ревнует он. Ильгет не хочет со мной общаться. Наверное, правильно.
   Он хотел добавить про фанки, но решил, что это лишнее.
   Отец Маркус слушал, опустив глаза, помешивая чай тонкой серебряной ложечкой.
   — А я не знаю... понимаете... я должен признать, что мое общение с Ильгет раньше... ну, наша дружба — это грех. Наверное. Мы просто дружили. Ничего такого ведь не было. Я не понимаю, почему это грех.
   — Так это не грех, мы ведь говорили, — сказал отец Маркус.
   — Тогда почему сейчас нельзя? Почему сейчас это стало грехом? Потому что он здесь?
   — Чтобы не смущать мужа Ильгет, — ответил священник.
   Арнис помотал головой.
   — Не понимаю. Или это грех, или нет. Если нет, то почему сейчас-то нельзя? Потому что он ревнует? Так это ведь его проблемы. Этак много до чего можно дойти, чтобы кого-то не смущать.
   Отец Маркус подумал.
   — В других случаях может быть иначе, Арнис. А в этом — так. Хорошо, возможно, это его слабость. Придется быть снисходительными к его слабости.
   Арнис вдруг ощутил угрызения совести.
   — Вы извините, вам еще на службу, а я тут...
   — Это ничего, — сказал отец Маркус, — ты говори, говори... ты ведь тоже не спал. Не обращай внимания, это же моя работа. Тебе случалось не спать на работе? По нескольку суток?
   — И потом, мне жалко Ильгет, — угрюмо сказал Арнис, — вы ее видели?
   Священник кивнул.
   — Она очень изменилась. Она... будто потерянная. Совсем. Стала другой. Господи, — вырвалось у Арниса, — он ведь в этой Системе служил... я знаю, что это за человек, на своей шкуре знаю. Как он с ней обращается?
   — Мне не показалось, что она потерянная, — негромко сказал отец Маркус.
   — Она ничего уже давно не пишет. Она ведь много писала. Я каждый день хожу на ее сайт, смотрю... ничего нет.
   — Арнис, это ее выбор.
   Он вздрогнул. Опустил глаза.
   — Я ее люблю, — прошептал он, — я хочу ее видеть... и чтобы ей хорошо было. Почему она так идет у него на поводу все время? Почему? Он же ее совсем не любит, ему на нее плевать. Ну я понимаю, она права, конечно, права...
   Они помолчали. Потом священник спросил.
   — Арнис, тебе плохо?
   — Да, — вырвалось у него, — очень.
   А это как сказать — что на самом деле просто не хочется жить? Просто не хочется. И не объяснить, почему. Ведь все правильно. Ильгет поступает абсолютно правильно. Хочется ее видеть? — ну что ж, надо терпеть, она всего лишь друг тебе, семья для нее важнее. А то, что небо все время серое и тяжелое, что в общем-то, ничего уже и не хочется давно... и зачем вообще жить без Иль? Ты с этим просто ничего поделать не можешь.
   — Я помолюсь за тебя, — сказал отец Маркус.
   — Ничего, — пробормотал Арнис, — я в патруль скоро ухожу. А потом, может, акция...
 
 
   Ильгет впервые по-настоящему встретила Пасху на Квирине. Первый раз — в больнице, это не считается. Второй — уже на Ярне. И вот сейчас это было по-настоящему. Жаль, что Пита был настроен чуть ли не враждебно по отношению к празднику. Жаль, что и с постом опять ничего не получилось. В прошлый раз — из-за войны. В этот — потому что для спокойствия Питы иной раз приходилось съедать кусок колбаски или мяса, а об отказе от секса и речи быть не могло.
   Ильгет решила, что посетит только одну из Пасхальных служб. Выбрала вечернюю. Переживание было совершенно неземное. Многие из тех, кто был на службе — у кого не было маленьких детей — остались в Общине на всю ночь, праздновать, разговаривать, до утра, до утренней Литургии. Но Ильгет вернулась домой, так и не затушив длинную пасхальную свечу, держа ее в руке, ведя флаер одной правой.
   Она затушила свечку перед входом в квартиру, и заодно затушила воспоминание о пережитом неземном счастье. Осталась лишь — не ее собственная — счастливая доброта, готовность делиться, отдавать, готовность терпеть.
   Пита сидел перед монитором, перебирая виртуальный пульт. Ильгет вошла, присела рядом с ним. Потянулась, поцеловала в щеку. Пита чуть отстранился.
   — Как жизнь? — спросила Ильгет.
   — Нормально, — буркнул Пита. Ильгет посидела еще немного. Неплохо бы сейчас тоже пойти в сеть. В кабинет можно пойти, и там... Какой-то ритм уже набухал внутри, Ильгет знала — рождается стихотворение.
   Но если она так сделает... уже ведь одиннадцать вечера. Может быть, Пита хочет чего-то другого. Наверняка хочет. Он ведь говорил, что каждый вечер хочет.
   — Ну я пойду лягу? — спросила она. Пита пожал плечами.
   Ильгет ушла в спальню. Прочитала молитву. Разделась, легла. Пита так и не шел. Уже тянуло в сон. Ильгет взяла демонстратор, нашла «Камень и розу». На днях начала этот роман читать. Едва она углубилась в чтение, рядом плюхнулся Пита.
   — Спокойной ночи, — с едва уловимой горечью произнес он и отвернулся.
   Ильгет отложила демонстратор. Может быть, Пита ждет, что она начнет сама требовать секса?
   Ей не хотелось. Ну никак...
   Ильгет неуверенно положила ладонь на плечо мужа. Погладила. Повернулась к нему и прижалась. Пита никак не реагировал.
   Он обиделся на что-то?
   — Пита, ты на что-нибудь обиделся?
   — Нет, — глухо ответил муж.
   — Правда? Ты как-то странно себя ведешь.
   Пита повернулся на спину.
   — Да нет, — сказал он, — все нормально. То, что я сижу один до полуночи, это совершенно нормально.
   — Но Пита, — озадаченно произнесла Ильгет, — ведь мы же договорились, что я сегодня иду в церковь. Ты же не хотел, чтобы я завтра шла. Вот я и сходила сегодня.
   — Да нет, все нормально, я же говорю, — повторил Пита, — все правильно. Просто мы чужие люди.
   — Почему?! Потому что я сходила в церковь на праздник? Мы сразу чужие люди?
   — Потому что сходить в церковь для тебя важнее, чем побыть со мной.
   Ильгет помолчала. Потом сказала тихо.
   — Пита, но я не могу не ходить туда.
   — Ну и ходи, — отозвался с горечью Пита. Он отвернулся и сжался в комок. Ильгет попыталась погладить его, прижаться, но муж никак не реагировал.
   Может быть, в другое время Ильгет заплакала бы. Но сейчас ей не хотелось плакать. Несмотря ни на что, душа все еще была полна пасхальной радости. Все было нормально. Все правильно. Спасибо, Господи, подумала Ильгет. Да, жаль Питу, но как ему помочь? Ильгет не виновата. Он пытается доказать ей, что она виновата, но ведь это совсем не так.
   Постепенно она заснула, а Пита так и лежал без сна половину ночи. Наконец, не выдержав, около трех он разбудил жену и совершил свое обычное дело, только она была сонной и от этого еще более безучастной, чем всегда.
 
   Ильгет нравилось заниматься с Мирой. Она мало общалась теперь с друзьями, и эти занятия казались возвращением старых — что уж греха таить — более счастливых времен. Мира, правда, занималась с ней куда более безжалостно, чем Арнис (вот когда выяснилось, насколько он, оказывается, берег и жалел Ильгет), и удары ее были в полную силу (синяки стали для Ильгет делом привычным), и кроссы она заставляла бегать, не обращая никакого внимания на тяжелое дыхание за спиной. Но и результаты стали проявляться быстрее.
   На Квирин возвращалось лето. Настоящего лета Ильгет не видела уже давно (военное, на Ярне — не в счет), и очень радовалась каждому светлому деньку, солнышку, купанию в море (быстрому, чуть ли не украдкой, чтобы поскорее вернуться домой, к мужу). Особенно ей нравилось идти с Мирой после тренировки (все мышцы — как ватные, ноги с трудом отрываются от земли, в голове — парящая легкость), они шли пешком от Грендира до моря, купались (это, говорят, полезно для мышц), потом уже на флаерную стоянку. Собака Миры, Рэда, молча сопровождала их.
   — Ты знаешь, — сказала Мира, — Арнис через неделю улетает в патруль!
   Сердце екнуло и замерло. Ильгет посмотрела на подругу.
   — Серьезно? Нет, он говорил что-то, но я не думала, что уже сейчас...
   — Вы с ним совсем не разговариваете? — спросила Мира.
   — Совсем, — коротко ответила Ильгет. Черные глаза Миры блеснули, но сказать что-нибудь она не решилась.
   — Тяжело же, — Ильгет думала о другом, — ведь ему отдохнуть тоже надо... недавно только с акции, и снова в космос.
   — Это его призвание, — заметила Мира, — с этим ничего не поделаешь, Иль, это такой человек. Ну а что, семьи у него нет. Меня-то вот в космосе со страшной силой тянет к Лукасу, к детям... я поэтому и отказалась от долгих экспедиций, занимаюсь вот испытаниями в ближнем космосе да в воздухе. Ну не знаю, может, слетаю еще как-нибудь, но сейчас пока Лэйн еще такая маленькая... А может быть... — Мира замолчала.
   Ильгет испытывала почти физическое наслаждение, глядя на раскинувшийся вокруг поздневесенний пейзаж — цветущие рододендроны, от темно-алого, до белого, всех оттенков сиреневого и розового, нежно-салатовая, темно-зеленая листва, трава, и там, вдали, синяя полоска моря... И запах, неуловимо нежный, восхитительный запах весенних цветов. Дышать этим воздухом — не надышаться.
   — Что — может быть? — спросила она.
   — Что? — Мира будто очнулась.
   — Ты сказала — может быть...
   — А, да. Может быть, Арнису просто и не хочется оставаться... ну, плохо ему здесь.
   Ильгет поняла, что Мира хочет сказать этим, и мудро решила не продолжать тему.
   Она вспомнила о другом. Вчера Пита снова дулся на нее. Высказывал претензии. И тут он был, наверное, прав — она холодная. Он так красочно живописал, как ему с ней плохо... наверное, действительно плохо. Как бесчувственная лягушка, как бревно. Ильгет казалось, что она старается не быть такой. Но ведь сложно изображать страсть, которой нет.
   — Мира... можно я... немного скользкая тема, но мне больше не с кем посоветоваться... как у тебя насчет секса с мужем?
   Мира задумчиво посмотрела на подругу.