Страница:
Хотя кроме секса есть и другая сила. Похоже, темный воин с мечом олицетворяет ее…
А есть ли что-нибудь еще?… Но тут я словно полетел куда-то, и лишь постепенно тело снова обрело вес…
Я понял, что сплю, но не смог проснуться.
В этом сне я поцеловал Аннабель.
Поцелуй был долгий и жгучий, и тело слабело, наливаясь истомой, а разум кружился как обессиленная птица во тьме, пронизанной лучами кровавого света.
Наконец Аннабель оттолкнула меня.
– Ступай вниз! - приказ хлестнул словно бич, но всё тело сладостно содрогнулось, и я стал послушно спускаться по лестнице, крытой красным ковром. Не чувствовал ног, губы горели, а сердце бешено билось.
Внизу открылось темное помещение: слабо белели человеческие тела, из чаш струился сладковатый дым, а в столбе багряного света под завораживающую музыку танцевала нагая девушка. Похоже, та самая, с которой так грубо обошелся Рарох. Красный свет стекал по грудям, лоснящемуся животу и бедрам…
– В другой раз! - голос Аннабель будто ледяным лезвием коснулся шеи. - Еще ниже!
Я увидел другую лестницу: узкие железные ступеньки спускались в темноту. В глубине черного зева чуть голубел свет, и мне очень не хотелось спускаться туда - ноги ослабли, а по коже головы забегали острые иголочки. Что-то жуткое притаилось внизу. Но воли уже не оставалось, и я сделал первый шаг…
Их оказалось много, этих шагов. В полутьме ноги скользили по ступеням, я хватался за грубо оштукатуренные стены, лестница сделала поворот, потом другой… Я спускался будто в вертикальный колодец, и зловещий голубой свет становился все сильнее.
Но его источником оказалась обычная электролампа, обмазанная синей краской. Лампа освещала железную дверь, и я вспомнил слова Аннабель, что внизу заваренный вход на спецстанцию метро.
Я толкнул дверь, но она не подалась, и я с облегчением вздохнул, можно спокойно вернуться. Но черт дернул потянуть ржавую ручку на себя…
Дверь неожиданно легко отворилась.
Скрип петель угрюмо раздался в подземелье, и за дверью я увидел обыкновенный, хотя и мутный электрический свет.
Я перешагнул высокий порог и пошел по загроможденному кабелями коридору. Воздух был затхл и холоден, пахло старым дерьмом. Воображение у меня болезненно разыгралось: может быть, окаменел кал еще тех заключенных, что строили эту специальную ветку метро при Сталине?
Кого я встречу? Гигантских крыс или затаившихся омоновцев, стерегущих подходы к Кремлю?…
Я оказался на обычном перроне.
Это и в самом деле было метро: в обе стороны уходил туннель с ржавыми рельсами, но убранство станции ничем не напоминало аляповатую роскошь московского метро. Грязно-серый бетон, мусор под ногами, унылый перестук водяных капель… Но воздух посвежел, хотя почему-то это было неприятно.
Скоро я понял причину неприятной свежести - из левого туннеля вытекал холодный воздух, и его ток становился все сильнее.
Словно по заброшенному туннелю приближался поезд.
Это и в самом деле оказался поезд, только никого не было в темной кабине машиниста. Три голубых вагона архаического вида - наверное, из тех времен, когда строили глубокие бомбоубежища и прокладывали специальные ветки метро в ожидании большой войны.
Война действительно пришла, но другая. Бомбы предательства развалили великую страну, и на развалинах запировала нечисть…
Поезд остановился, с шипением открылись двери.
Хотя мне становилось все более жутко, я не сдержал улыбки - надо же, персональный поезд.
Войти? Или не стоит?…
Поезд терпеливо ждал, и мне показалось, что стоять так он может целую вечность. Действительно, куда спешить? Других пассажиров не видно…
Я решился, вошел, и сразу с шипением закрылись двери. Поезд тронулся и быстро утонул в темноте туннеля - фонари на стенах не озаряли ее, лишь в вагоне тлело несколько плафонов.
Послышался унылый вой, состав набирал ход. Я сел на диванчик и чихнул от поднявшейся пыли.
Сел я вовремя! Меня прижало к боковому поручню - несмотря на старинную внешность, поезд быстро ускорялся. Вой менялся в тональности, становясь все выше и пронзительнее, и мне вспомнилось начало 'Стены' Pink Floyd.
Помнится, там в конце заплакал ребенок. А что будет тут?
На какое-то мгновение я вдруг вспомнил, что действительно еду в вагоне и мне просто снится сон. Странно, тело путешествует в одном поезде, а душа в другом?…
Я снова попробовал проснуться, но не смог.
Вой поднялся до немыслимо высокой ноты и оборвался, только заложило уши. Я заметил, что по вогнутым стенам туннеля уже не бегут отсветы из вагона: остались ли вообще эти стены? Что-то странное происходило и с вагоном: он словно сделался выше, а проход между сиденьями уже…
Постепенно в вагоне стало темнеть, и у меня возникло ощущение, что поезд с сумасшедшей быстротой втягивается в черную вертикальную щель. Стены туннеля были словно из угля, они безжалостно расплющивали вагон и меня вместе с ним. От прохода уже ничего не оставалось, я едва мог дышать, в груди нарастал крик, но не мог вырваться. От удушья помутилось перед глазами.
Вдруг щель будто распахнулась, синяя вертикальная молния озарила ее. Послышались грубые и торжественные звуки - словно фанфары из фильма о Древнем Риме. За окнами просветлело, поезд стал сбавлять ход и остановился. Снова зашипели двери.
Я не спешил выходить, озадаченный пейзажем снаружи: какие-то мерцающие серые холмы. Не похоже на станцию метро, хотя может быть, поезд вышел на поверхность в районе новостроек?
В конце концов пришлось выйти, не сидеть же вечно. Я шагнул на грубый бетонный перрон и первым делом поглядел назад. Пара рельсов уходила в черную щель туннеля, выше закруглялась вершина холма, а еще выше…
Я едва не сажусь на бетон.
Выше в темном небе сияет Земля. Совсем как на снимках, сделанных с Луны: голубой шар с синими океанами и белыми завихрениями облаков.
Я что, на Луне? Хотя… ведь уже побывал на Марсе. В некотором смысле.
Забавными кажутся на фоне висящей над горизонтом Земли голубые вагончики. Хотя нет… ведь они из той эпохи, когда готовились настоящие полеты на Луну и на Марс. Пузатые вагончики, пузатые автомобили, и одновременно титанические стрелы ракет…
Я лишь жалкий наследник той великой эпохи.
Мне становится все холоднее, словно космический холод уже коснулся незащищенной кожи. Впрочем, будь я на Луне в самом деле, то уже погиб от декомпрессии. Да и Луна ли это?
Слишком велика Земля, с настоящей Луны она кажется гораздо меньше. Слишком странные холмы, они словно мерцают и переливаются в голубоватом свете. Пусть холодный и разреженный, но имеется воздух. И еще…
Здесь кто-то есть, я чувствую на затылке пристальный взгляд.
Оборачиваться неохота, но ничего не поделаешь…
И опять у меня подкашиваются ноги.
Хотя стою на перроне, но еще не видел вокзала. А тот достоин столицы: высокие мраморные колонны, грандиозные арки, только вот крыши нет - лишь черно-лиловое небо.
'А зачем крыша? - мелькает сумасшедшая мысль. - На Луне не бывает дождей'.
Гладкий пол тоже из мрамора, а в центре этого сумрачного великолепия высится подобие трона из груды самоцветов. Там сидит некто - с лицом юноши и черными волосами до плеч. Сцепив мускулистые руки на синей ткани, что покрывает колени, в упор глядит на меня. Руки и обнаженный торс смуглы, будто обожжены огнем.
Что-то напоминает мне всё это. Где-то я уже видел эти фиолетовые и зеленые сколы камней, это лиловое небо, этот темный лик…
'Демон' Врубеля! Значит, сумасшедший художник тоже побывал здесь?…
Теперь я знаю, кто сидит передо мной - вижу уже в третий раз! - и облизываю пересохшие губы.
– Приветствую тебя, Рарох.
– Привет и тебе, - медленно произносит холодный звучный голос. - Кто бы ты ни был, посетивший меня в заточении.
– Тебе недолго осталось, - хрипло говорю я. - Что-то происходит, и вы обретаете свободу.
– Знаю, - тяжко падает слово. - Вы, люди, слишком неосмотрительны с энергиями. Впрочем, какой смысл в осмотрительности и расчете? Это не приводит к величию.
Прямо-таки светская беседа, но что поделаешь? Я немного размышляю - что еще сказать? - и указываю на вагончики.
– Странный способ путешествия.
– Не особенно, - глаза Рароха не отпускают меня. Странный у них цвет, янтарно-желтый. - По этой линии прибудут многие, ты лишь первый.
Я оглядываюсь:
– Не вижу второго пути. Или тут однопутное движение?
Слышится рокот, словно удары грома чередой отражаются от черного неба - Рарох смеется.
– Отсюда никто не вернется, - отсмеявшись, говорит он. - Движение будет только в одном направлении.
– А как же?… - растерянно начинаю я, но Рарох не дает закончить.
– Началось! - Он встает во весь исполинский рост, синяя ткань соскальзывает, и мне снова является темная мускулистая фигура, которую уже видел в подземельях Москвы.
Голубой шар Земли начинает мерцать, и я опять вижу странное зрелище. Серые холмы Луны искрятся фиолетовыми огнями, в темном небе словно распахивается окно, и я с содроганием вижу знакомую картину: снежные горы, заиндевелый лес и ряды металлических мачт на обширной вырубке.
Губы Рароха, будто высеченные из темного камня, медленно расходятся, приоткрывая белые зубы. Он делает несколько шагов, колонны и арки содрогаются от гулких ударов, угловатая черная тень ложится на мраморный пол… и Рароха уже нет. Помедлив, исчезает и тень, а следом гаснут фиолетовые огни. Я остаюсь один.
Оглядываюсь по сторонам: жуткий вокзал с черным небом вместо крыши, угрюмый огонь самоцветов, неподвижные голубые вагоны. Я снова вспоминаю, что всё это только сон и пытаюсь проснуться.
Безрезультатно.
Наверное, есть сны, от которых не пробуждаются - недаром Рарох сказал, что отсюда нет возврата. Правда, если верить ему, то я не вечно буду один, появятся и другие…
Мне делается так тошно, что хочется задрать голову к голубому шару и завыть, как это делают собаки. Только те воют с Земли на Луну…
Хоть бы кто помог!
Сзади раздается кашель.
От радости перехватывает дух, и я резко оборачиваюсь. Это он - проводник по снам. Тот же темный костюм, то же бледное лицо и белые перчатки, только машины на этот раз нет.
– Здравствуйте! - довольно ошалело говорю я. - Не вытащите меня отсюда?
– Для этого меня и послали, - сухо отвечает он. - Это чрезвычайное поручение, вас занесло в очень непростое место. Но помните, что теперь у нас осталась лишь одна встреча. Не потратьте и ее впустую.
Я как-то пропускаю это мимо ушей.
– А что мне делать? - спрашиваю глупо.
– Садитесь в поезд, - пожимает плечами проводник. - Дорог всегда бывает больше, чем говорит Рарох.
Я устало захожу в вагон и плюхаюсь на сиденье. Ну и сны у меня!
Не знаю, что сделал проводник - возможно, сел вместо машиниста, но поезд трогается, за окнами почти сразу темнеет, а меня начинает укачивать. Сначала я киваю головой, а потом ложусь на пыльный диванчик и проваливаюсь в сон…
Когда открыл глаза, то по-прежнему ехал в поезде, но за окном голубел снег и плыл изъеденный зимней стужей кустарник. Словно ружейный ствол, на горизонте угрюмо синело небо. Уже вечер…
Жутковатые пейзажи Луны вспоминались, как сон. Я отлежал бок, а вдобавок хотелось есть, так что слез с полки, развернул колбасу и принялся за скромную трапезу. Что сейчас делает Кира?
Старик подвинулся (девочку я не решился тревожить), но разговаривать не стал, беззвучно шевелил губами. Симон свесился, оценивающе оглядел меня из-под упавших черных волос - ну и грива! - и скрылся снова.
Я поел и забрался на полку. Думал, что теперь долго не усну, но глаза закрылись почти сразу. Мне снился Крым…
Утром за окном по-прежнему синел снег, а потом поезд въехал в белый пар. Внизу поплыли заиндевелые камни, сквозь скрип колес послышался однообразный шум воды - поезд взошел на мост. Черные потоки низвергались среди белых клубов в серую пустыню моря…
И почти рассвело, когда поезд, тукая колесами по мерзлым рельсам, подтянулся к деревянному вокзалу. Здесь железный путь поворачивал от Белого к холодному Баренцеву морю.
Кандалакша.
– Она потому так называется, Андрей, - объяснил старичок, сидя на постели и глядя, как я собираюсь, - что до нее арестантов в кандалах везли, а тут снимали, отсюда не убежишь. Они и радовались: 'Кандалам ша!' - конец, значит. Но это только говорят так, а нам кандалов не надевали. Ничего, и тут жить можно. Ангела тебе!
Симон не выглянул из-под простыни. Девочка посмотрела припухшими глазами и тоже спряталась под одеяло. Я подхватил чемодан и спустился в промозглый холод. Огляделся.
За путаницей рельсов поднимались лесистые холмы, а над ними снежные горы. Две были особенно красивы - словно нагие женские груди выступали из темной одеждой лесов.
В деревянном здании вокзала было тепло. В кассе потребовали паспорт и командировочное удостоверение.
Повезло, местный поезд уже стоял у дальней платформы. В нем было всего четыре вагона: три пассажирских и один багажный. Внутри поезд оказался на удивление комфортабельным: красные ковровые дорожки, мягкие кресла. Пассажиров было немного, в основном военные.
Внимательно проверив билет, проводница приветливо сказала, что в первом вагоне работает буфет. Когда поезд тронулся и в окне поехал заснеженный лес, я отправился завтракать.
Взял дымящиеся сосиски с зеленым горошком, бутылку 'Балтики' и чашку кофе, расплатился и унес все на столик. Поезд шел по безлюдной местности, над седой щетиной лесов блестели снега. Остались позади две горы, напоминающие белоснежные женские груди. Даже колеса стучали тихо, поезд все глубже погружался в белое безмолвие. Поев, я вернулся в вагон и задремал.
Разбудила меня проводница, встряхнув за плечо. Затем пошла дальше, бодро выкрикивая:
– Рудник! Кому в институт, собирайтесь!
Колеса завизжали по рельсам, и поезд остановился.
Снаружи щеки обжег мороз, над путями громоздились фабричного вида здания с выбитыми стеклами. В их тени приютился каменный вокзал, возле него попыхивал сизым дымком автобус. Сошедшие с поезда направились к нему. На полоске бумаги за стеклом было написано: 'Институт'. Я почти бегом пустился по скрипучему снегу и залез в пахнущее бензином теплое нутро.
Тепловоз засвистел и потянул вагоны дальше, где-то еще в этих горах жили люди. Двери со скрипом затворились, и автобус покатил мимо заброшенных зданий и присыпанных снегом ребер каких-то механизмов. За производственной зоной начался поселок, похоже, тоже заброшенный: ни пешеходов, ни дыма из труб. У группы пятиэтажных зданий автобус сбавил ход: тут было расчищено, и ходили люди. Остановился у здания казенного вида с колоннами, российским флагом и доской с золочеными буквами.
РАН
Институт земного магнетизма
Заполярный филиал
Лара была моим проводником в этом лабиринте зданий. Я увидел ее, едва вышел из автобуса: женщина в меховой шубе, с пухлым личиком и черными глазами-пуговками оглядела пассажиров и безошибочно направилась ко мне.
– Лара Михайловна, секретарь-референт, - она протянула руку с пальцами, унизанными перстнями. - Займусь вашим поселением.
Схватила меня за руку, отмахнулась от охранника на входе и повлекла по коридорам, где проход загораживали деревянные ящики, а в приоткрытых дверях виднелись нагромождения аппаратуры. На шутливые приветствия парней в замызганных халатах Лара только мотала головой, словно отгоняя мух, и задержалась лишь у двери, похожей на вход в физкультурный зал.
– Столовая, - она приоткрыла дверь, и я увидел ряды столов, а на стене выцветший плакат: 'Дадим стране больше никеля!'.
– Раньше тут был рудник, - нетерпеливо пояснила Лара. - Потом месторождение выработали и всё бросили. Институт занял здание бывшего управления.
Через другую дверь вышли на улицу, пересекли засыпанный снегом двор и оказались среди нескольких пятиэтажек. Вошли в подъезд, где Лара постучала в дверь с табличкой 'Кастелянша' и, не дождавшись ответа, стала подниматься по лестнице, куда выходили обыкновенные квартирные двери. Остановилась на площадке последнего этажа.
– Ну вот, - сказала она, слегка задыхаясь. - Квартира не прибрана, зато мебель есть.
От связки ключей она отделила один и, открыв дверь, сунула мне.
– Постельное белье возьмешь у кастелянши на первом этаже, - отбарабанила Лара. - Вот талоны в столовую, ужин с шести до восьми. Завтра, - она уже обернулась к лестнице, - с утра зайди к директору. Климент Иванович, главный корпус, комната 107. Пока отдыхай.
Снова бесцеремонное обращение на 'ты'. Видимо, не произвожу впечатления: дешевая китайская куртка, потертый чемодан в руке…
Лара пухлым медвежонком скатилась по ступенькам, и я остался один. Было очень тихо - видимо, в соседних квартирах никто не жил. Я внес чемодан, закрыл дверь и обошел квартиру. В ней оказалось две комнаты, в книжном шкафу лежали древние, еще с прошлого века журналы 'Вокруг света', на кухне осталась кое-какая посуда. Тахта скрипнула, испустив облачко пыли, когда я сел. Из пяти рожков в люстре желтовато горели только три, за окном виднелось здание управления, а дальше в снежном сумраке маячили горы. Я вспомнил, что в это время года на севере рано темнеет.
Я спустился по лестнице, и на этот раз застал кастеляншу - в окружении шкафов, из которых высовывались белые простыни. Она покачала головой, узнав, куда меня поселили.
– У нас обычно не селят выше третьего этажа, - сказала она. - Разве что все хорошие квартиры заняты.
Я наскоро убрался в квартире, разложил вещи из чемодана и пошел в столовую. Люди сидели кучками, весело разговаривая, и я почувствовал себя чужаком.
Когда возвращался, во дворе мертвенно белел снег - над снежными горами взошла луна. Я поднялся в квартиру и подошел к окну: стекло было черно, в нем отразились только желтые рожки люстры и мое лицо.
Я постелил на широкой кровати. От нечего делать стал копаться в стенном шкафу, нащупал продолговатый чехол и вытащил на свет. Там оказалось ружье для подводной охоты - с зазубренной на конце стрелой и обвислой резиновой пружиной. Я попробовал натянуть ее и еле смог, пальцы задрожали от напряжения. Спуск побоялся нажать, с трудом спустил пружину и спрятал ружье в шкаф. Наверное, купили для отдыха на юге, в здешней воде вряд ли поныряешь.
Потом отправился спать, но сон долго не шел. Непривычно широкая кровать скрипела, когда я ворочался - телу не хватало уютной тесноты дивана, на котором спал с Кирой…
Утром пронзительно зазвонил телефон. Я спрыгнул на холодный пол и подбежал к аппарату, но уже раздавались длинные гудки. В окне алели снежные горы. Я оделся, сполоснул лицо холодной водой и стал бриться. За шумом электробритвы не сразу расслышал другой звонок, на этот раз в дверь.
На пороге стоял кряжистый мужчина в темном костюме. Если мой прежний шеф напоминал премудрого поросенка, то этот - медведя. Лицо топорной работы, глаза серые и неприятные. Он пристально оглядел меня, и только потом протянул руку.
– Быстров Климент Иванович, - пробасил он. - Заведующий лабораторией, пока замещаю директора института. Как устроился?
Он прошел в квартиру - оттопыренный на заду пиджак и косолапая походка придавали еще больше сходства с медведем - и остановился у окна. Оно выходило на заднюю стену управления, через которое вчера провела меня Лара. Глухая кирпичная кладка, несколько окон забито фанерой. Мужчина провел пальцами вдоль оконной рамы и задумчиво сказал:
– Щели надо заклеить, а то дуть будет. - Потом обернулся ко мне: - Пойдем завтракать.
Меня снова покоробило фамильярное обращение, но я ничего не осмелился сказать. Закончил бриться, и пошли.
В столовой среди шума и гама - те же парни, только пока без халатов, большинство в джинсах - нас поманила Лара:
– Климушка, сюда?
Тот недовольно покосился на меня, подошел к раздаче и вернулся с полным подносом. Я вспомнил, что в московской 'альма-матер' никого из администрации в общей столовой не видел. А этому, как видно, было наплевать на условности: когда я, выстояв короткую очередь, подошел с подносом, он и Лара ели одинаково быстро и жадно.
Вытерев губы салфеткой, Быстров - в отместку и я стал про себя называть его Климой - задумчиво сказал:
– Ну что же. Пошли, футуролог.
Лара доедала пирожное и не подняла головы. На лестничной площадке миновали бюст Ленина - бывший вождь смотрел на нас задумчиво и без интереса. В коридоре Клима пнул загородивший проход ящик.
– Вот обормоты, - проворчал он, - До сих пор не установили. А сколько трудов стоило это оборудование выбить. Погоди, зайдем сюда.
Из стены торчал вертикальный ряд кнопок. Толстый палец Климы ловко - я и не заметил, в какой последовательности - нажал несколько, дверь открылась, и мы вошли. От нагромождения приборов поднял голову белобрысый парень.
Я чуть не ахнул - Роман, старый приятель! Сколько лет, сколько зим не виделись. Со школьных лет в сонном городке на берегу спокойной реки. Мы тогда купались до одури, читали фантастику, любили смотреть 'Звездные войны' и спорить о будущем…
Роман меня тоже узнал - в голубоватых глазах что-то мелькнуло, - но приветствовал отчужденно, кивком. То ли показалось, то ли в самом деле предостерегающе повел глазами в сторону Климы.
Клима открыл было рот, но Роман перебил.
– Ничего не получается, Климент Иванович, - сказал он слегка развязно. - Все та же ерунда.
Клима нахмурился, и тему обормотов поднимать не стал.
– Дай глянуть, - буркнул он. Отодвинул Романа локтем и стал разглядывать стеклянное личико осциллографа. - А ты пробовал…
Но тут дверь приоткрылась, и показалась голова Лары.
– Климушка, Москва вызывает.
– Черт! - Клима косолапо заторопился из комнаты.
Когда дверь закрылась, я сказал:
– А я думал, ты в офицеры подался. Хотел ведь в военное поступать.
– Не прошел, - усмехнулся Роман, глядя мимо меня. - Много стало желающих. Но и так всё нормально. Закончил физфак, кандидатскую сделал. А ты, я слышал, по гуманитарной линии пошел. Непонятно только, зачем Климе понадобился.
Ну и ну! Выходит, не один я так его называю.
– Я учился на философском, специализация по футурологии. Сюда пригласили, чтобы подготовил ребят к сдаче кандидатского минимума.
Роман усмехнулся и потрогал паяльник.
– Может и так. Но ты Климе особенно не доверяй, он просто так ничего не делает. Сейчас под директора копает. Пока тот пороги в Москве обивает, Клима в его кресло сел и свои незапланированные эксперименты толкает. А Ларка его…
Дверь скрипнула. Роман умолк, внимательно разглядывая приборы. Бодро потирая ладони, вошел Клима и цепко глянул на нас.
– А вы, похоже, знакомы. - Кажется, ни капли не удивился этому и навис над столом Романа: - А почему не поставишь японский генератор, вдруг окажется лучше?
Роман хмыкнул:
– Лучше нашего 'Марабу' пока ничего не придумали, но попробовать можно. Только мне одному не справиться, а ты ребят на другой проект снял.
– Скоро верну, - буркнул Клима и покосился на глухую стену лаборатории. - Включен?
Роман кивнул, а Клима плотно уселся на стул и поманил меня пальцем.
– Давай, покажем товарищу. Раз уж вы знакомы.
На столе, в мешанине проводов, лежала конструкция из замысловато прилаженных штырей и проволок, немного похожая на шлем. Меня попросила надеть ее на голову, Роман щелкнул выключателем, и по экрану осциллографа побежали зеленоватые всплески.
– А максимумы высокие, - заинтересованно сказал Клима. - Ну-ка Андрей, попробуй замедлить движение.
– Как? - удивленно спросил я, но, к моему удивлению, всплески тут же пошли медленнее и сделались выше. Роман опять щелкнул выключателем, и экран погас. Некоторое время сидели молча.
– А экстрасенс из тебя вышел бы неплохой, - наконец рассеянно сказал Клима. - Таких максимумов мы еще не видали.
– Это ведь что-то электромагнитное, - неуверенно сказал я. - Мозг создает электромагнитное поле, его даже фотографировали в виде ореола вокруг головы…
Роман вздохнул:
– Как говаривал герой одной моей любимой книжки, это ясно и ежу. Тут другая проблема…
Но Клима недовольно засопел, и Роман умолк.
Клима встал, опять поманил меня пальцем, и мы вышли в коридор. Вскоре оказались у двери с табличкой 'Заведующий лабораторией?2 Быстров К.И.'. Рядом была другая дверь, из мореного дерева. Клима отомкнул ее и повел в воздухе ладонью, будто подталкивая меня в спину. Я вошел.
Комната выглядела, как гостиная в деревенской избе. Вместо обычного институтского линолеума в солнечном свете лоснились половицы, стены имитировали бревенчатые, в окнах голубело небо. Вокруг массивного стола стояли деревянные табуреты, а с пола стеклянными глазами глянула медвежья шкура (не Клима ли ее сбрасывал на дневное время?). Пахло почему-то женскими духами. Вдоль стены стояла современная техника: плазменный телевизор и музыкальный центр с черными массивными колонками. Клима подошел к столу и уселся на край.
– Садись, - махнул рукой на один из табуретов. - Насчет занятий по кандидатскому минимуму договоришься с Ларой, она составит расписание, у нее и тематический план возьмешь. Обычно до обеда она в моем кабинете. Нагрузка будет небольшая, так что оформлю тебя еще консультантом по коммерческим НИОКР… Только какой профиль написать, чтоб помудренее? Не футурологию же.
А есть ли что-нибудь еще?… Но тут я словно полетел куда-то, и лишь постепенно тело снова обрело вес…
Я понял, что сплю, но не смог проснуться.
В этом сне я поцеловал Аннабель.
Поцелуй был долгий и жгучий, и тело слабело, наливаясь истомой, а разум кружился как обессиленная птица во тьме, пронизанной лучами кровавого света.
Наконец Аннабель оттолкнула меня.
– Ступай вниз! - приказ хлестнул словно бич, но всё тело сладостно содрогнулось, и я стал послушно спускаться по лестнице, крытой красным ковром. Не чувствовал ног, губы горели, а сердце бешено билось.
Внизу открылось темное помещение: слабо белели человеческие тела, из чаш струился сладковатый дым, а в столбе багряного света под завораживающую музыку танцевала нагая девушка. Похоже, та самая, с которой так грубо обошелся Рарох. Красный свет стекал по грудям, лоснящемуся животу и бедрам…
– В другой раз! - голос Аннабель будто ледяным лезвием коснулся шеи. - Еще ниже!
Я увидел другую лестницу: узкие железные ступеньки спускались в темноту. В глубине черного зева чуть голубел свет, и мне очень не хотелось спускаться туда - ноги ослабли, а по коже головы забегали острые иголочки. Что-то жуткое притаилось внизу. Но воли уже не оставалось, и я сделал первый шаг…
Их оказалось много, этих шагов. В полутьме ноги скользили по ступеням, я хватался за грубо оштукатуренные стены, лестница сделала поворот, потом другой… Я спускался будто в вертикальный колодец, и зловещий голубой свет становился все сильнее.
Но его источником оказалась обычная электролампа, обмазанная синей краской. Лампа освещала железную дверь, и я вспомнил слова Аннабель, что внизу заваренный вход на спецстанцию метро.
Я толкнул дверь, но она не подалась, и я с облегчением вздохнул, можно спокойно вернуться. Но черт дернул потянуть ржавую ручку на себя…
Дверь неожиданно легко отворилась.
Скрип петель угрюмо раздался в подземелье, и за дверью я увидел обыкновенный, хотя и мутный электрический свет.
Я перешагнул высокий порог и пошел по загроможденному кабелями коридору. Воздух был затхл и холоден, пахло старым дерьмом. Воображение у меня болезненно разыгралось: может быть, окаменел кал еще тех заключенных, что строили эту специальную ветку метро при Сталине?
Кого я встречу? Гигантских крыс или затаившихся омоновцев, стерегущих подходы к Кремлю?…
Я оказался на обычном перроне.
Это и в самом деле было метро: в обе стороны уходил туннель с ржавыми рельсами, но убранство станции ничем не напоминало аляповатую роскошь московского метро. Грязно-серый бетон, мусор под ногами, унылый перестук водяных капель… Но воздух посвежел, хотя почему-то это было неприятно.
Скоро я понял причину неприятной свежести - из левого туннеля вытекал холодный воздух, и его ток становился все сильнее.
Словно по заброшенному туннелю приближался поезд.
Это и в самом деле оказался поезд, только никого не было в темной кабине машиниста. Три голубых вагона архаического вида - наверное, из тех времен, когда строили глубокие бомбоубежища и прокладывали специальные ветки метро в ожидании большой войны.
Война действительно пришла, но другая. Бомбы предательства развалили великую страну, и на развалинах запировала нечисть…
Поезд остановился, с шипением открылись двери.
Хотя мне становилось все более жутко, я не сдержал улыбки - надо же, персональный поезд.
Войти? Или не стоит?…
Поезд терпеливо ждал, и мне показалось, что стоять так он может целую вечность. Действительно, куда спешить? Других пассажиров не видно…
Я решился, вошел, и сразу с шипением закрылись двери. Поезд тронулся и быстро утонул в темноте туннеля - фонари на стенах не озаряли ее, лишь в вагоне тлело несколько плафонов.
Послышался унылый вой, состав набирал ход. Я сел на диванчик и чихнул от поднявшейся пыли.
Сел я вовремя! Меня прижало к боковому поручню - несмотря на старинную внешность, поезд быстро ускорялся. Вой менялся в тональности, становясь все выше и пронзительнее, и мне вспомнилось начало 'Стены' Pink Floyd.
Помнится, там в конце заплакал ребенок. А что будет тут?
На какое-то мгновение я вдруг вспомнил, что действительно еду в вагоне и мне просто снится сон. Странно, тело путешествует в одном поезде, а душа в другом?…
Я снова попробовал проснуться, но не смог.
Вой поднялся до немыслимо высокой ноты и оборвался, только заложило уши. Я заметил, что по вогнутым стенам туннеля уже не бегут отсветы из вагона: остались ли вообще эти стены? Что-то странное происходило и с вагоном: он словно сделался выше, а проход между сиденьями уже…
Постепенно в вагоне стало темнеть, и у меня возникло ощущение, что поезд с сумасшедшей быстротой втягивается в черную вертикальную щель. Стены туннеля были словно из угля, они безжалостно расплющивали вагон и меня вместе с ним. От прохода уже ничего не оставалось, я едва мог дышать, в груди нарастал крик, но не мог вырваться. От удушья помутилось перед глазами.
Вдруг щель будто распахнулась, синяя вертикальная молния озарила ее. Послышались грубые и торжественные звуки - словно фанфары из фильма о Древнем Риме. За окнами просветлело, поезд стал сбавлять ход и остановился. Снова зашипели двери.
Я не спешил выходить, озадаченный пейзажем снаружи: какие-то мерцающие серые холмы. Не похоже на станцию метро, хотя может быть, поезд вышел на поверхность в районе новостроек?
В конце концов пришлось выйти, не сидеть же вечно. Я шагнул на грубый бетонный перрон и первым делом поглядел назад. Пара рельсов уходила в черную щель туннеля, выше закруглялась вершина холма, а еще выше…
Я едва не сажусь на бетон.
Выше в темном небе сияет Земля. Совсем как на снимках, сделанных с Луны: голубой шар с синими океанами и белыми завихрениями облаков.
Я что, на Луне? Хотя… ведь уже побывал на Марсе. В некотором смысле.
Забавными кажутся на фоне висящей над горизонтом Земли голубые вагончики. Хотя нет… ведь они из той эпохи, когда готовились настоящие полеты на Луну и на Марс. Пузатые вагончики, пузатые автомобили, и одновременно титанические стрелы ракет…
Я лишь жалкий наследник той великой эпохи.
Мне становится все холоднее, словно космический холод уже коснулся незащищенной кожи. Впрочем, будь я на Луне в самом деле, то уже погиб от декомпрессии. Да и Луна ли это?
Слишком велика Земля, с настоящей Луны она кажется гораздо меньше. Слишком странные холмы, они словно мерцают и переливаются в голубоватом свете. Пусть холодный и разреженный, но имеется воздух. И еще…
Здесь кто-то есть, я чувствую на затылке пристальный взгляд.
Оборачиваться неохота, но ничего не поделаешь…
И опять у меня подкашиваются ноги.
Хотя стою на перроне, но еще не видел вокзала. А тот достоин столицы: высокие мраморные колонны, грандиозные арки, только вот крыши нет - лишь черно-лиловое небо.
'А зачем крыша? - мелькает сумасшедшая мысль. - На Луне не бывает дождей'.
Гладкий пол тоже из мрамора, а в центре этого сумрачного великолепия высится подобие трона из груды самоцветов. Там сидит некто - с лицом юноши и черными волосами до плеч. Сцепив мускулистые руки на синей ткани, что покрывает колени, в упор глядит на меня. Руки и обнаженный торс смуглы, будто обожжены огнем.
Что-то напоминает мне всё это. Где-то я уже видел эти фиолетовые и зеленые сколы камней, это лиловое небо, этот темный лик…
'Демон' Врубеля! Значит, сумасшедший художник тоже побывал здесь?…
Теперь я знаю, кто сидит передо мной - вижу уже в третий раз! - и облизываю пересохшие губы.
– Приветствую тебя, Рарох.
– Привет и тебе, - медленно произносит холодный звучный голос. - Кто бы ты ни был, посетивший меня в заточении.
– Тебе недолго осталось, - хрипло говорю я. - Что-то происходит, и вы обретаете свободу.
– Знаю, - тяжко падает слово. - Вы, люди, слишком неосмотрительны с энергиями. Впрочем, какой смысл в осмотрительности и расчете? Это не приводит к величию.
Прямо-таки светская беседа, но что поделаешь? Я немного размышляю - что еще сказать? - и указываю на вагончики.
– Странный способ путешествия.
– Не особенно, - глаза Рароха не отпускают меня. Странный у них цвет, янтарно-желтый. - По этой линии прибудут многие, ты лишь первый.
Я оглядываюсь:
– Не вижу второго пути. Или тут однопутное движение?
Слышится рокот, словно удары грома чередой отражаются от черного неба - Рарох смеется.
– Отсюда никто не вернется, - отсмеявшись, говорит он. - Движение будет только в одном направлении.
– А как же?… - растерянно начинаю я, но Рарох не дает закончить.
– Началось! - Он встает во весь исполинский рост, синяя ткань соскальзывает, и мне снова является темная мускулистая фигура, которую уже видел в подземельях Москвы.
Голубой шар Земли начинает мерцать, и я опять вижу странное зрелище. Серые холмы Луны искрятся фиолетовыми огнями, в темном небе словно распахивается окно, и я с содроганием вижу знакомую картину: снежные горы, заиндевелый лес и ряды металлических мачт на обширной вырубке.
Губы Рароха, будто высеченные из темного камня, медленно расходятся, приоткрывая белые зубы. Он делает несколько шагов, колонны и арки содрогаются от гулких ударов, угловатая черная тень ложится на мраморный пол… и Рароха уже нет. Помедлив, исчезает и тень, а следом гаснут фиолетовые огни. Я остаюсь один.
Оглядываюсь по сторонам: жуткий вокзал с черным небом вместо крыши, угрюмый огонь самоцветов, неподвижные голубые вагоны. Я снова вспоминаю, что всё это только сон и пытаюсь проснуться.
Безрезультатно.
Наверное, есть сны, от которых не пробуждаются - недаром Рарох сказал, что отсюда нет возврата. Правда, если верить ему, то я не вечно буду один, появятся и другие…
Мне делается так тошно, что хочется задрать голову к голубому шару и завыть, как это делают собаки. Только те воют с Земли на Луну…
Хоть бы кто помог!
Сзади раздается кашель.
От радости перехватывает дух, и я резко оборачиваюсь. Это он - проводник по снам. Тот же темный костюм, то же бледное лицо и белые перчатки, только машины на этот раз нет.
– Здравствуйте! - довольно ошалело говорю я. - Не вытащите меня отсюда?
– Для этого меня и послали, - сухо отвечает он. - Это чрезвычайное поручение, вас занесло в очень непростое место. Но помните, что теперь у нас осталась лишь одна встреча. Не потратьте и ее впустую.
Я как-то пропускаю это мимо ушей.
– А что мне делать? - спрашиваю глупо.
– Садитесь в поезд, - пожимает плечами проводник. - Дорог всегда бывает больше, чем говорит Рарох.
Я устало захожу в вагон и плюхаюсь на сиденье. Ну и сны у меня!
Не знаю, что сделал проводник - возможно, сел вместо машиниста, но поезд трогается, за окнами почти сразу темнеет, а меня начинает укачивать. Сначала я киваю головой, а потом ложусь на пыльный диванчик и проваливаюсь в сон…
Когда открыл глаза, то по-прежнему ехал в поезде, но за окном голубел снег и плыл изъеденный зимней стужей кустарник. Словно ружейный ствол, на горизонте угрюмо синело небо. Уже вечер…
Жутковатые пейзажи Луны вспоминались, как сон. Я отлежал бок, а вдобавок хотелось есть, так что слез с полки, развернул колбасу и принялся за скромную трапезу. Что сейчас делает Кира?
Старик подвинулся (девочку я не решился тревожить), но разговаривать не стал, беззвучно шевелил губами. Симон свесился, оценивающе оглядел меня из-под упавших черных волос - ну и грива! - и скрылся снова.
Я поел и забрался на полку. Думал, что теперь долго не усну, но глаза закрылись почти сразу. Мне снился Крым…
Утром за окном по-прежнему синел снег, а потом поезд въехал в белый пар. Внизу поплыли заиндевелые камни, сквозь скрип колес послышался однообразный шум воды - поезд взошел на мост. Черные потоки низвергались среди белых клубов в серую пустыню моря…
И почти рассвело, когда поезд, тукая колесами по мерзлым рельсам, подтянулся к деревянному вокзалу. Здесь железный путь поворачивал от Белого к холодному Баренцеву морю.
Кандалакша.
– Она потому так называется, Андрей, - объяснил старичок, сидя на постели и глядя, как я собираюсь, - что до нее арестантов в кандалах везли, а тут снимали, отсюда не убежишь. Они и радовались: 'Кандалам ша!' - конец, значит. Но это только говорят так, а нам кандалов не надевали. Ничего, и тут жить можно. Ангела тебе!
Симон не выглянул из-под простыни. Девочка посмотрела припухшими глазами и тоже спряталась под одеяло. Я подхватил чемодан и спустился в промозглый холод. Огляделся.
За путаницей рельсов поднимались лесистые холмы, а над ними снежные горы. Две были особенно красивы - словно нагие женские груди выступали из темной одеждой лесов.
В деревянном здании вокзала было тепло. В кассе потребовали паспорт и командировочное удостоверение.
Повезло, местный поезд уже стоял у дальней платформы. В нем было всего четыре вагона: три пассажирских и один багажный. Внутри поезд оказался на удивление комфортабельным: красные ковровые дорожки, мягкие кресла. Пассажиров было немного, в основном военные.
Внимательно проверив билет, проводница приветливо сказала, что в первом вагоне работает буфет. Когда поезд тронулся и в окне поехал заснеженный лес, я отправился завтракать.
Взял дымящиеся сосиски с зеленым горошком, бутылку 'Балтики' и чашку кофе, расплатился и унес все на столик. Поезд шел по безлюдной местности, над седой щетиной лесов блестели снега. Остались позади две горы, напоминающие белоснежные женские груди. Даже колеса стучали тихо, поезд все глубже погружался в белое безмолвие. Поев, я вернулся в вагон и задремал.
Разбудила меня проводница, встряхнув за плечо. Затем пошла дальше, бодро выкрикивая:
– Рудник! Кому в институт, собирайтесь!
Колеса завизжали по рельсам, и поезд остановился.
Снаружи щеки обжег мороз, над путями громоздились фабричного вида здания с выбитыми стеклами. В их тени приютился каменный вокзал, возле него попыхивал сизым дымком автобус. Сошедшие с поезда направились к нему. На полоске бумаги за стеклом было написано: 'Институт'. Я почти бегом пустился по скрипучему снегу и залез в пахнущее бензином теплое нутро.
Тепловоз засвистел и потянул вагоны дальше, где-то еще в этих горах жили люди. Двери со скрипом затворились, и автобус покатил мимо заброшенных зданий и присыпанных снегом ребер каких-то механизмов. За производственной зоной начался поселок, похоже, тоже заброшенный: ни пешеходов, ни дыма из труб. У группы пятиэтажных зданий автобус сбавил ход: тут было расчищено, и ходили люди. Остановился у здания казенного вида с колоннами, российским флагом и доской с золочеными буквами.
РАН
Институт земного магнетизма
Заполярный филиал
Лара была моим проводником в этом лабиринте зданий. Я увидел ее, едва вышел из автобуса: женщина в меховой шубе, с пухлым личиком и черными глазами-пуговками оглядела пассажиров и безошибочно направилась ко мне.
– Лара Михайловна, секретарь-референт, - она протянула руку с пальцами, унизанными перстнями. - Займусь вашим поселением.
Схватила меня за руку, отмахнулась от охранника на входе и повлекла по коридорам, где проход загораживали деревянные ящики, а в приоткрытых дверях виднелись нагромождения аппаратуры. На шутливые приветствия парней в замызганных халатах Лара только мотала головой, словно отгоняя мух, и задержалась лишь у двери, похожей на вход в физкультурный зал.
– Столовая, - она приоткрыла дверь, и я увидел ряды столов, а на стене выцветший плакат: 'Дадим стране больше никеля!'.
– Раньше тут был рудник, - нетерпеливо пояснила Лара. - Потом месторождение выработали и всё бросили. Институт занял здание бывшего управления.
Через другую дверь вышли на улицу, пересекли засыпанный снегом двор и оказались среди нескольких пятиэтажек. Вошли в подъезд, где Лара постучала в дверь с табличкой 'Кастелянша' и, не дождавшись ответа, стала подниматься по лестнице, куда выходили обыкновенные квартирные двери. Остановилась на площадке последнего этажа.
– Ну вот, - сказала она, слегка задыхаясь. - Квартира не прибрана, зато мебель есть.
От связки ключей она отделила один и, открыв дверь, сунула мне.
– Постельное белье возьмешь у кастелянши на первом этаже, - отбарабанила Лара. - Вот талоны в столовую, ужин с шести до восьми. Завтра, - она уже обернулась к лестнице, - с утра зайди к директору. Климент Иванович, главный корпус, комната 107. Пока отдыхай.
Снова бесцеремонное обращение на 'ты'. Видимо, не произвожу впечатления: дешевая китайская куртка, потертый чемодан в руке…
Лара пухлым медвежонком скатилась по ступенькам, и я остался один. Было очень тихо - видимо, в соседних квартирах никто не жил. Я внес чемодан, закрыл дверь и обошел квартиру. В ней оказалось две комнаты, в книжном шкафу лежали древние, еще с прошлого века журналы 'Вокруг света', на кухне осталась кое-какая посуда. Тахта скрипнула, испустив облачко пыли, когда я сел. Из пяти рожков в люстре желтовато горели только три, за окном виднелось здание управления, а дальше в снежном сумраке маячили горы. Я вспомнил, что в это время года на севере рано темнеет.
Я спустился по лестнице, и на этот раз застал кастеляншу - в окружении шкафов, из которых высовывались белые простыни. Она покачала головой, узнав, куда меня поселили.
– У нас обычно не селят выше третьего этажа, - сказала она. - Разве что все хорошие квартиры заняты.
Я наскоро убрался в квартире, разложил вещи из чемодана и пошел в столовую. Люди сидели кучками, весело разговаривая, и я почувствовал себя чужаком.
Когда возвращался, во дворе мертвенно белел снег - над снежными горами взошла луна. Я поднялся в квартиру и подошел к окну: стекло было черно, в нем отразились только желтые рожки люстры и мое лицо.
Я постелил на широкой кровати. От нечего делать стал копаться в стенном шкафу, нащупал продолговатый чехол и вытащил на свет. Там оказалось ружье для подводной охоты - с зазубренной на конце стрелой и обвислой резиновой пружиной. Я попробовал натянуть ее и еле смог, пальцы задрожали от напряжения. Спуск побоялся нажать, с трудом спустил пружину и спрятал ружье в шкаф. Наверное, купили для отдыха на юге, в здешней воде вряд ли поныряешь.
Потом отправился спать, но сон долго не шел. Непривычно широкая кровать скрипела, когда я ворочался - телу не хватало уютной тесноты дивана, на котором спал с Кирой…
Утром пронзительно зазвонил телефон. Я спрыгнул на холодный пол и подбежал к аппарату, но уже раздавались длинные гудки. В окне алели снежные горы. Я оделся, сполоснул лицо холодной водой и стал бриться. За шумом электробритвы не сразу расслышал другой звонок, на этот раз в дверь.
На пороге стоял кряжистый мужчина в темном костюме. Если мой прежний шеф напоминал премудрого поросенка, то этот - медведя. Лицо топорной работы, глаза серые и неприятные. Он пристально оглядел меня, и только потом протянул руку.
– Быстров Климент Иванович, - пробасил он. - Заведующий лабораторией, пока замещаю директора института. Как устроился?
Он прошел в квартиру - оттопыренный на заду пиджак и косолапая походка придавали еще больше сходства с медведем - и остановился у окна. Оно выходило на заднюю стену управления, через которое вчера провела меня Лара. Глухая кирпичная кладка, несколько окон забито фанерой. Мужчина провел пальцами вдоль оконной рамы и задумчиво сказал:
– Щели надо заклеить, а то дуть будет. - Потом обернулся ко мне: - Пойдем завтракать.
Меня снова покоробило фамильярное обращение, но я ничего не осмелился сказать. Закончил бриться, и пошли.
В столовой среди шума и гама - те же парни, только пока без халатов, большинство в джинсах - нас поманила Лара:
– Климушка, сюда?
Тот недовольно покосился на меня, подошел к раздаче и вернулся с полным подносом. Я вспомнил, что в московской 'альма-матер' никого из администрации в общей столовой не видел. А этому, как видно, было наплевать на условности: когда я, выстояв короткую очередь, подошел с подносом, он и Лара ели одинаково быстро и жадно.
Вытерев губы салфеткой, Быстров - в отместку и я стал про себя называть его Климой - задумчиво сказал:
– Ну что же. Пошли, футуролог.
Лара доедала пирожное и не подняла головы. На лестничной площадке миновали бюст Ленина - бывший вождь смотрел на нас задумчиво и без интереса. В коридоре Клима пнул загородивший проход ящик.
– Вот обормоты, - проворчал он, - До сих пор не установили. А сколько трудов стоило это оборудование выбить. Погоди, зайдем сюда.
Из стены торчал вертикальный ряд кнопок. Толстый палец Климы ловко - я и не заметил, в какой последовательности - нажал несколько, дверь открылась, и мы вошли. От нагромождения приборов поднял голову белобрысый парень.
Я чуть не ахнул - Роман, старый приятель! Сколько лет, сколько зим не виделись. Со школьных лет в сонном городке на берегу спокойной реки. Мы тогда купались до одури, читали фантастику, любили смотреть 'Звездные войны' и спорить о будущем…
Роман меня тоже узнал - в голубоватых глазах что-то мелькнуло, - но приветствовал отчужденно, кивком. То ли показалось, то ли в самом деле предостерегающе повел глазами в сторону Климы.
Клима открыл было рот, но Роман перебил.
– Ничего не получается, Климент Иванович, - сказал он слегка развязно. - Все та же ерунда.
Клима нахмурился, и тему обормотов поднимать не стал.
– Дай глянуть, - буркнул он. Отодвинул Романа локтем и стал разглядывать стеклянное личико осциллографа. - А ты пробовал…
Но тут дверь приоткрылась, и показалась голова Лары.
– Климушка, Москва вызывает.
– Черт! - Клима косолапо заторопился из комнаты.
Когда дверь закрылась, я сказал:
– А я думал, ты в офицеры подался. Хотел ведь в военное поступать.
– Не прошел, - усмехнулся Роман, глядя мимо меня. - Много стало желающих. Но и так всё нормально. Закончил физфак, кандидатскую сделал. А ты, я слышал, по гуманитарной линии пошел. Непонятно только, зачем Климе понадобился.
Ну и ну! Выходит, не один я так его называю.
– Я учился на философском, специализация по футурологии. Сюда пригласили, чтобы подготовил ребят к сдаче кандидатского минимума.
Роман усмехнулся и потрогал паяльник.
– Может и так. Но ты Климе особенно не доверяй, он просто так ничего не делает. Сейчас под директора копает. Пока тот пороги в Москве обивает, Клима в его кресло сел и свои незапланированные эксперименты толкает. А Ларка его…
Дверь скрипнула. Роман умолк, внимательно разглядывая приборы. Бодро потирая ладони, вошел Клима и цепко глянул на нас.
– А вы, похоже, знакомы. - Кажется, ни капли не удивился этому и навис над столом Романа: - А почему не поставишь японский генератор, вдруг окажется лучше?
Роман хмыкнул:
– Лучше нашего 'Марабу' пока ничего не придумали, но попробовать можно. Только мне одному не справиться, а ты ребят на другой проект снял.
– Скоро верну, - буркнул Клима и покосился на глухую стену лаборатории. - Включен?
Роман кивнул, а Клима плотно уселся на стул и поманил меня пальцем.
– Давай, покажем товарищу. Раз уж вы знакомы.
На столе, в мешанине проводов, лежала конструкция из замысловато прилаженных штырей и проволок, немного похожая на шлем. Меня попросила надеть ее на голову, Роман щелкнул выключателем, и по экрану осциллографа побежали зеленоватые всплески.
– А максимумы высокие, - заинтересованно сказал Клима. - Ну-ка Андрей, попробуй замедлить движение.
– Как? - удивленно спросил я, но, к моему удивлению, всплески тут же пошли медленнее и сделались выше. Роман опять щелкнул выключателем, и экран погас. Некоторое время сидели молча.
– А экстрасенс из тебя вышел бы неплохой, - наконец рассеянно сказал Клима. - Таких максимумов мы еще не видали.
– Это ведь что-то электромагнитное, - неуверенно сказал я. - Мозг создает электромагнитное поле, его даже фотографировали в виде ореола вокруг головы…
Роман вздохнул:
– Как говаривал герой одной моей любимой книжки, это ясно и ежу. Тут другая проблема…
Но Клима недовольно засопел, и Роман умолк.
Клима встал, опять поманил меня пальцем, и мы вышли в коридор. Вскоре оказались у двери с табличкой 'Заведующий лабораторией?2 Быстров К.И.'. Рядом была другая дверь, из мореного дерева. Клима отомкнул ее и повел в воздухе ладонью, будто подталкивая меня в спину. Я вошел.
Комната выглядела, как гостиная в деревенской избе. Вместо обычного институтского линолеума в солнечном свете лоснились половицы, стены имитировали бревенчатые, в окнах голубело небо. Вокруг массивного стола стояли деревянные табуреты, а с пола стеклянными глазами глянула медвежья шкура (не Клима ли ее сбрасывал на дневное время?). Пахло почему-то женскими духами. Вдоль стены стояла современная техника: плазменный телевизор и музыкальный центр с черными массивными колонками. Клима подошел к столу и уселся на край.
– Садись, - махнул рукой на один из табуретов. - Насчет занятий по кандидатскому минимуму договоришься с Ларой, она составит расписание, у нее и тематический план возьмешь. Обычно до обеда она в моем кабинете. Нагрузка будет небольшая, так что оформлю тебя еще консультантом по коммерческим НИОКР… Только какой профиль написать, чтоб помудренее? Не футурологию же.