Страница:
Но по мере приближения к дому я шел все медленнее, а возле ворот остановился совсем: за стеной угрожающе заворчала собака. Словно холодом дохнуло из темноты, вспомнились события прошлой ночи. Днем они стали казаться нереальными, а чудесно закончившееся свидание с Кирой вообще заставило забыть обо всем, но теперь вдруг показалось, что кто-то подкарауливает в темноте - то ли мужчина с мечом, то ли черный громадный пес…
А если меня не оставили в покое? Ведь выследить было нетрудно…
Я пробовал успокоиться - это ворчала Гела, нас в комнате двое, хозяева рядом. Что может случиться?
Вошел в калитку.
Гела возникла черной тенью, несколько шагов сопровождала меня, а потом опять растворилась в темноте. Маслевича не было, вместо него оказалась записка: на несколько дней снял другое жилье. Все ясно, брюнетка…
Я разделся и лег. Попытался вспоминать Киру и то наслаждение, что испытал, но мысли мешались: перед глазами появлялась то Аннабель, склонившаяся надо мной в зеленом ореоле, то темная фигура с блестящим мечом…
Чего они привязались ко мне? Кто такие, что преследуют в темно-призрачной Москве и наяву?
Мне становилось все более не по себе, я в сарайчике один и без какого-либо оружия. В поведении той странной парочки чувствовалась неуверенность, но кто знает, что им придет на ум? Вот только где я им перешел дорогу?… Нет смысла гадать, все слишком странно. Я спустил ноги на прохладный пол, тихо прокрался к двери и включил свет. Оконные рамы массивные, с частым переплетом - наверное, переставлены откуда-то. Я тщательно задвинул шпингалеты, теперь так просто не влезешь.
В углу лежала груда деревянных брусков - наверное, припасены для ремонта. Я выбрал один поувесистее и прислонил к кровати.
Затем осмотрел дверь, вот где слабое звено. Сделана из фанеры, хлипкий крючок вместо запора. Разве что подпереть кроватью… Я попробовал сдвинуть кровать Маслевича, но тщетно: деревянный топчан был приколочен боковиной к стене. При этом задел рукой электрическую розетку, и появилась другая идея. После школы, пока не поступил в университет, мне пришлось поработать дежурным электриком, и там надо мной однажды зло подшутили…
По окончании курортного сезона хозяин, видимо, использовал сарайчик как мастерскую: возле двери стояла циркульная пила, а к ней шел кабель от электрического щитка. Сейчас автомат на щитке был выключен. Я нажал кнопку, и зажегся красный огонек сигнальной лампочки - ток пошел.
Выключив автомат, я повернулся к двери, и снова мне повезло: она закрывалась поворотной ручкой из металла, хотя и довольно разболтанной. Я поспешно приступил к работе: достал из сумки складной нож и, обрезав кабель, зачистил концы. Чтобы найти фазу, пришлось снова включить автомат и проверить на искру. Автомат со щелчком вышибло, а я вздрогнул и непослушными руками намотал оголенный конец на дверную ручку. Потом закрепил другой провод, опять нажал на кнопку и, несколько успокоенный видом красного глазка, вернулся к своей кровати. Для большего эффекта выплеснул на пол воду из чайника. Интересно, сработает ли? Хотя, скорее всего, беспокоюсь зря. Самому бы утром не забыть, что тут наворочал.
В тишине громко трещали цикады, сквозь открытую форточку из посеребренной тьмы втекал прохладный воздух. Неподалеку тихо взвизгнула Гела. Я вспомнил ласковые губы Киры и, улыбаясь, стал задремывать…
Очнулся от скрипа дверных петель, треска вырванного крючка и оборвавшегося стона. Из открывшейся двери пахнуло ночной свежестью, что-то тяжело рухнуло на пол.
Сердце сильно забилось, я вскочил, но к счастью сохранив способность соображать - не сделал ни шага. Нашарил фонарик (незаменимая вещь для ночных походов в уборную) и в желтом пятне разглядел на полу скорченную человеческую фигуру.
Я схватил припасенный брусок, но к двери приблизился осторожно, приставляя ступню к ступне, чтобы самому не получить шагового удара током. Оказалось, что рука непрошеного гостя уже соскользнула с ручки. С расстояния вытянутой руки я угостил его несколькими ударами по голове. Когда взломщик с хрипом вытянулся на полу, я нажал кнопку автомата и нагнулся. Сердце отчаянно стучало.
Но это оказался не тот, с мечом…
Обыкновенный громила: с короткой стрижкой, белки глаз закатились, зубы оскалены. К моему облегчению, хрипло дышал - не так много времени пробыл под током, а мои интеллигентские удары вряд ли сильно повредили его черепушке. Кстати, моя идея могла не сработать, если бы ночной гость не был босиком - наверное, снял сандалии, чтобы ступать потише. В общем, дуракам везет, а я тогда был порядочным дураком. И даже не очень испугался, увидев на полу нож…
Это теперь я понимаю, что тогда меня спасло только чудо. А за чудеса приходится платить.
Я отправил нож пинком под кровать и осторожно выглянул за дверь: вроде бы никого, только чуть светлеет дорожка. Едва сделал несколько шагов по ней, как шарахнулся от темного пятна, а сердце подпрыгнуло - черная собака лежала на траве. Но тут же понял, что это Гела. Неужели убита?
Я глянул на окна второго этажа: не позвать ли Нестора? Но не успел: в угольно-черной тени под воротами что-то шевельнулось, и темная фигура выступила из нее - с лучиком серебристого света в руке.
Мне показалось, что я никак не очнусь от кошмара. Это сейчас я только улыбнулся бы: подумаешь, подослали двух громил. А тогда колени ослабли, и я отчаянно взмахнул руками, пытаясь удержаться за одну из нависших над тропинкой ветвей.
…И ударился костяшками пальцев о перекладину турника - Нестор по утрам делал зарядку и подтягивался на нем. Тут же возникла идея, хотя тоже не оригинальная: я схватил перекладину обеими руками и, когда фигура кинулась на меня, подтянулся и с силой выбросил ноги навстречу.
Удар пришелся будто в каменную стену, фигура с хрипом отлетела и грянулась о незакрепленные створки ворот, так что те загремели. Я опустился на землю и, надев сорвавшуюся сандалию, осторожно подошел. Похоже, нападавший пока не собирался вставать, так что я выглянул в приоткрывшуюся створку.
Гравийное покрытие казалось белой рекой в лунном свете, и в который раз за последние дни я ощутил, как ледяной холод коснулся мокрой от пота спины. Еще одна темная фигура стояла на другой стороне улицы. Пока я смотрел, она подняла руку, будто салютуя, и холодный алмазный свет брызнул с длинного лезвия…
Потом фигура пропала. Я стоял, ошалело моргая, а вокруг начали хлопать двери и загорелся тусклый электрический свет.
Нестор выбежал в одних трусах и первым делом нагнулся над Гелой. Стал трясти, замер и выпрямился, держа между пальцев маленькую пулю с иглой на конце.
– Ну и дела, - озадаченно протянул он. - Первый раз вижу, чтобы воры использовали такое…
Он искоса поглядел на меня, а я содрогнулся, вспомнив Адишский ледопад. Но промолчал, что мне оставалось делать?
Обоих нападавших Нестор ловко, по-матросски, связал. Когда приехала милиция, они уже пришли в себя и хмуро озирались. Милиционеры даже не стали составлять протокол, обычное ограбление. Затолкали злоумышленников в фургон, Нестор вынес бутыль вина, милиционеры выпили по стакану и, забрав бутыль, уехали.
– Выпустят этих обломов, - задумчиво сказал Нестор. - Откупятся. Знаю их, на рынке всегда пасутся. И чего ко мне полезли? Да еще с усыпляющими пулями?…
Он снова испытующе поглядел на меня, и снова я промолчал.
Что меня теперь удивляет, я не унес ноги сразу, а еще несколько дней провел в Крыму. Сейчас-то я научился удирать, камуфлируя это изящным термином 'тактическое отступление'. А тогда из меня только начали выбивать дурь. Но, наверное, меня совсем очаровала Кира…
Днем мы лежали на пляже или прогуливались по крутым улочкам, сохранившимся, наверное, еще с татарских времен. Над тенистыми двориками нависали виноградные лозы, за оградами из дикого камня в листве розовели персики.
Я чувствовал себя легко и свободно в шортах, майке и сандалиях на босу ногу. Рука Киры была горячей от солнца, а ее девичьи округлое лицо в розоватой тени шляпки мне все время хотелось поцеловать. Вечерами шли в парк. На траву и цветы опускались сумерки, таинственный полусвет разливался среди деревьев. Мы находили какую-нибудь скамейку и садились. Целовались сначала робко, оглядываясь по сторонам. Но ливанские кедры или магнолии укрывали нас своей глубокой тенью, и мы распалялись. Однажды Кира со смехом сказала:
– Раздеваюсь, а соседка по палате руками всплеснула: 'Батюшки, да у тебя засос!'. И вправду на шее синяк, это ты меня так нацеловал. Я чуть со стыда не сгорела. Хорошо, она научила одеколоном растирать, к утру все прошло.
Но дальше поцелуев Кира, к моей досаде, больше не шла. Как-то я завел Киру в свой сарайчик, после бесчисленных поцелуев смог наконец расстегнуть купальник и впервые увидел груди Киры - маленькие и будто испуганные на свету. Коричневатые бугорки сосков отвердели под моими губами. Началась молчаливая борьба. Кира то прижимала меня к себе, то отталкивала, не разводя сомкнутых ног.
– Мне нельзя, - прошептала она, задыхаясь. - Вдруг забеременею. Мне тогда… хоть бросайся в море…
Не отвечая, как был в плавках, я взгромоздился на Киру, пытаясь раздвинуть ее бедра. Вдруг ощутил содрогания, а затем мокроту в плавках - от возбуждения у меня произошел оргазм. Я со стыдом оставил Киру и перевалился на спину, с досадой ощущая гладкое бедро девушки вдоль своего.
Кира придвинулась и быстро поцеловала меня в щеку. Она ничего не заметила.
Я купил пачку презервативов, но в последующие дни удобного случая не представилось. Между тем подходило время отъезда. В последний день моего пребывания в Крыму собрались наконец в Ласточкино гнездо. Катер оставлял пенный след, Кира прятала лицо от брызг за моей спиной.
Наконец высокая скала выросла над взбаламученным морем, катер вошел в прохладную тень от зубчатых стен, и я вспомнил, что уже видел этот причудливый замок - в старом детском фильме 'Синяя птица'. Там это был замок Ночи.
Мы поднялись по каменной лестнице. Кира перелезла через парапет и на самом краю обрыва сорвала красный цветок на длинном ворсистом стебле. Присела, покачивая его перед глазами, а потом бросила. Цветок падал долго - красноватое пятнышко над синей бездной вод. Кира задумчиво смотрела ему вслед.
Мы поплыли дальше в Ялту и поднялись по канатной дороге в ресторан на вершине холма. В Алупку возвращались на такси - почти беззвучный полет среди темных сосен. Убывающая луна слабо выбелила обрывы Ай-Павели. После оживленного ресторана, где нам хорошо танцевалось вдвоем, Кира притихла.
У санатория сели на теннисный стол в густой тени шелковицы, и я обнял Киру. Она покорно прижалась, позволив моей руке пробраться под платье. Я ощутил пальцами шелковистую гладкость внутренней стороны бедер, мигом возбудился, и уже хотел сказать Кире, что на этот раз воспользуюсь презервативом…
Вдруг Кира надавила рукой сверху так, что кончики моих пальцев, будто раздвинув лепестки скрытого цветка, погрузились в мягкую глубину. Кира прерывисто вздохнула, а потом резко отодвинулась.
– Что?… - начал было я.
И умолк.
От стола спускалась тропинка, по ней я впервые проник в этот заброшенный сад. Сквозь черную крону шелковицы сквозил свет, чуть осветляя выщербленные плиты. Между деревьев открывался проем, где днем было видно море. Сейчас море исчезло, зато горели звезды. Они образовали что-то вроде яркого венца, и я подосадовал, что не знаю, какое это созвездие.
Что-то вроде серебристого сияния поднималось над тропинкой к нам. Мое сердце замерло, потом начало прерывисто стучать.
Листва шелковицы над нами сделалась как серебряная филигрань…
И вдруг все погасло. Исчезло серебристое сияние, а звездный венец рассыпался на тусклые угольки.
Много раз я потом искал это созвездие в звездных атласах. Но не нашел…
– Ты видел? - странным голосом спросила Кира.
– Да, какой-то свет… - пробормотал я.
Кира долго молчала.
– Это была женщина, - наконец прошептала она. - Женщина необычайной красоты, и вся будто сотканная из света. У меня до сих пор мурашки бегут по коже. Кто это мог быть?
Я не ответил. Еще недавно я остро хотел Киру, но теперь все ушло. На душе стало тревожно, темнота и равнодушный звон цикад угнетали. Я поцеловал Киру и простился. Она, кажется, недоумевала. Адресами обменялись еще днем.
Я уехал утром, простившись с Нестором и потрепав за ухом Гелу. Странно, на сей раз она приняла это благосклонно. Маслевич уехал еще два дня назад, похудевший, но довольный брюнеткой. Крым разворачивал за окном автобуса свои открыточные красоты, а потом застучали колеса по рельсам.
Я жевал купленные задешево груши и, глядя сквозь пыльное стекло, с досадой вспоминал Киру. Всего-то раз и был секс. Ну что же, скоро я забуду ее. Женщин еще будет много в моей жизни…
Любовь - это нежный цветок и, когда срываем его, быстро вянет. Вянет он и тогда, когда не срываем. Увядает от разлуки, от каждодневной семейной суеты… Так обычно думают люди, и в общем правы. Я тоже не знал, что иные цветы клонятся, но не горят даже под огненным дыханием Армагеддона.
4. Ветер будущего.doc
А если меня не оставили в покое? Ведь выследить было нетрудно…
Я пробовал успокоиться - это ворчала Гела, нас в комнате двое, хозяева рядом. Что может случиться?
Вошел в калитку.
Гела возникла черной тенью, несколько шагов сопровождала меня, а потом опять растворилась в темноте. Маслевича не было, вместо него оказалась записка: на несколько дней снял другое жилье. Все ясно, брюнетка…
Я разделся и лег. Попытался вспоминать Киру и то наслаждение, что испытал, но мысли мешались: перед глазами появлялась то Аннабель, склонившаяся надо мной в зеленом ореоле, то темная фигура с блестящим мечом…
Чего они привязались ко мне? Кто такие, что преследуют в темно-призрачной Москве и наяву?
Мне становилось все более не по себе, я в сарайчике один и без какого-либо оружия. В поведении той странной парочки чувствовалась неуверенность, но кто знает, что им придет на ум? Вот только где я им перешел дорогу?… Нет смысла гадать, все слишком странно. Я спустил ноги на прохладный пол, тихо прокрался к двери и включил свет. Оконные рамы массивные, с частым переплетом - наверное, переставлены откуда-то. Я тщательно задвинул шпингалеты, теперь так просто не влезешь.
В углу лежала груда деревянных брусков - наверное, припасены для ремонта. Я выбрал один поувесистее и прислонил к кровати.
Затем осмотрел дверь, вот где слабое звено. Сделана из фанеры, хлипкий крючок вместо запора. Разве что подпереть кроватью… Я попробовал сдвинуть кровать Маслевича, но тщетно: деревянный топчан был приколочен боковиной к стене. При этом задел рукой электрическую розетку, и появилась другая идея. После школы, пока не поступил в университет, мне пришлось поработать дежурным электриком, и там надо мной однажды зло подшутили…
По окончании курортного сезона хозяин, видимо, использовал сарайчик как мастерскую: возле двери стояла циркульная пила, а к ней шел кабель от электрического щитка. Сейчас автомат на щитке был выключен. Я нажал кнопку, и зажегся красный огонек сигнальной лампочки - ток пошел.
Выключив автомат, я повернулся к двери, и снова мне повезло: она закрывалась поворотной ручкой из металла, хотя и довольно разболтанной. Я поспешно приступил к работе: достал из сумки складной нож и, обрезав кабель, зачистил концы. Чтобы найти фазу, пришлось снова включить автомат и проверить на искру. Автомат со щелчком вышибло, а я вздрогнул и непослушными руками намотал оголенный конец на дверную ручку. Потом закрепил другой провод, опять нажал на кнопку и, несколько успокоенный видом красного глазка, вернулся к своей кровати. Для большего эффекта выплеснул на пол воду из чайника. Интересно, сработает ли? Хотя, скорее всего, беспокоюсь зря. Самому бы утром не забыть, что тут наворочал.
В тишине громко трещали цикады, сквозь открытую форточку из посеребренной тьмы втекал прохладный воздух. Неподалеку тихо взвизгнула Гела. Я вспомнил ласковые губы Киры и, улыбаясь, стал задремывать…
Очнулся от скрипа дверных петель, треска вырванного крючка и оборвавшегося стона. Из открывшейся двери пахнуло ночной свежестью, что-то тяжело рухнуло на пол.
Сердце сильно забилось, я вскочил, но к счастью сохранив способность соображать - не сделал ни шага. Нашарил фонарик (незаменимая вещь для ночных походов в уборную) и в желтом пятне разглядел на полу скорченную человеческую фигуру.
Я схватил припасенный брусок, но к двери приблизился осторожно, приставляя ступню к ступне, чтобы самому не получить шагового удара током. Оказалось, что рука непрошеного гостя уже соскользнула с ручки. С расстояния вытянутой руки я угостил его несколькими ударами по голове. Когда взломщик с хрипом вытянулся на полу, я нажал кнопку автомата и нагнулся. Сердце отчаянно стучало.
Но это оказался не тот, с мечом…
Обыкновенный громила: с короткой стрижкой, белки глаз закатились, зубы оскалены. К моему облегчению, хрипло дышал - не так много времени пробыл под током, а мои интеллигентские удары вряд ли сильно повредили его черепушке. Кстати, моя идея могла не сработать, если бы ночной гость не был босиком - наверное, снял сандалии, чтобы ступать потише. В общем, дуракам везет, а я тогда был порядочным дураком. И даже не очень испугался, увидев на полу нож…
Это теперь я понимаю, что тогда меня спасло только чудо. А за чудеса приходится платить.
Я отправил нож пинком под кровать и осторожно выглянул за дверь: вроде бы никого, только чуть светлеет дорожка. Едва сделал несколько шагов по ней, как шарахнулся от темного пятна, а сердце подпрыгнуло - черная собака лежала на траве. Но тут же понял, что это Гела. Неужели убита?
Я глянул на окна второго этажа: не позвать ли Нестора? Но не успел: в угольно-черной тени под воротами что-то шевельнулось, и темная фигура выступила из нее - с лучиком серебристого света в руке.
Мне показалось, что я никак не очнусь от кошмара. Это сейчас я только улыбнулся бы: подумаешь, подослали двух громил. А тогда колени ослабли, и я отчаянно взмахнул руками, пытаясь удержаться за одну из нависших над тропинкой ветвей.
…И ударился костяшками пальцев о перекладину турника - Нестор по утрам делал зарядку и подтягивался на нем. Тут же возникла идея, хотя тоже не оригинальная: я схватил перекладину обеими руками и, когда фигура кинулась на меня, подтянулся и с силой выбросил ноги навстречу.
Удар пришелся будто в каменную стену, фигура с хрипом отлетела и грянулась о незакрепленные створки ворот, так что те загремели. Я опустился на землю и, надев сорвавшуюся сандалию, осторожно подошел. Похоже, нападавший пока не собирался вставать, так что я выглянул в приоткрывшуюся створку.
Гравийное покрытие казалось белой рекой в лунном свете, и в который раз за последние дни я ощутил, как ледяной холод коснулся мокрой от пота спины. Еще одна темная фигура стояла на другой стороне улицы. Пока я смотрел, она подняла руку, будто салютуя, и холодный алмазный свет брызнул с длинного лезвия…
Потом фигура пропала. Я стоял, ошалело моргая, а вокруг начали хлопать двери и загорелся тусклый электрический свет.
Нестор выбежал в одних трусах и первым делом нагнулся над Гелой. Стал трясти, замер и выпрямился, держа между пальцев маленькую пулю с иглой на конце.
– Ну и дела, - озадаченно протянул он. - Первый раз вижу, чтобы воры использовали такое…
Он искоса поглядел на меня, а я содрогнулся, вспомнив Адишский ледопад. Но промолчал, что мне оставалось делать?
Обоих нападавших Нестор ловко, по-матросски, связал. Когда приехала милиция, они уже пришли в себя и хмуро озирались. Милиционеры даже не стали составлять протокол, обычное ограбление. Затолкали злоумышленников в фургон, Нестор вынес бутыль вина, милиционеры выпили по стакану и, забрав бутыль, уехали.
– Выпустят этих обломов, - задумчиво сказал Нестор. - Откупятся. Знаю их, на рынке всегда пасутся. И чего ко мне полезли? Да еще с усыпляющими пулями?…
Он снова испытующе поглядел на меня, и снова я промолчал.
Что меня теперь удивляет, я не унес ноги сразу, а еще несколько дней провел в Крыму. Сейчас-то я научился удирать, камуфлируя это изящным термином 'тактическое отступление'. А тогда из меня только начали выбивать дурь. Но, наверное, меня совсем очаровала Кира…
Днем мы лежали на пляже или прогуливались по крутым улочкам, сохранившимся, наверное, еще с татарских времен. Над тенистыми двориками нависали виноградные лозы, за оградами из дикого камня в листве розовели персики.
Я чувствовал себя легко и свободно в шортах, майке и сандалиях на босу ногу. Рука Киры была горячей от солнца, а ее девичьи округлое лицо в розоватой тени шляпки мне все время хотелось поцеловать. Вечерами шли в парк. На траву и цветы опускались сумерки, таинственный полусвет разливался среди деревьев. Мы находили какую-нибудь скамейку и садились. Целовались сначала робко, оглядываясь по сторонам. Но ливанские кедры или магнолии укрывали нас своей глубокой тенью, и мы распалялись. Однажды Кира со смехом сказала:
– Раздеваюсь, а соседка по палате руками всплеснула: 'Батюшки, да у тебя засос!'. И вправду на шее синяк, это ты меня так нацеловал. Я чуть со стыда не сгорела. Хорошо, она научила одеколоном растирать, к утру все прошло.
Но дальше поцелуев Кира, к моей досаде, больше не шла. Как-то я завел Киру в свой сарайчик, после бесчисленных поцелуев смог наконец расстегнуть купальник и впервые увидел груди Киры - маленькие и будто испуганные на свету. Коричневатые бугорки сосков отвердели под моими губами. Началась молчаливая борьба. Кира то прижимала меня к себе, то отталкивала, не разводя сомкнутых ног.
– Мне нельзя, - прошептала она, задыхаясь. - Вдруг забеременею. Мне тогда… хоть бросайся в море…
Не отвечая, как был в плавках, я взгромоздился на Киру, пытаясь раздвинуть ее бедра. Вдруг ощутил содрогания, а затем мокроту в плавках - от возбуждения у меня произошел оргазм. Я со стыдом оставил Киру и перевалился на спину, с досадой ощущая гладкое бедро девушки вдоль своего.
Кира придвинулась и быстро поцеловала меня в щеку. Она ничего не заметила.
Я купил пачку презервативов, но в последующие дни удобного случая не представилось. Между тем подходило время отъезда. В последний день моего пребывания в Крыму собрались наконец в Ласточкино гнездо. Катер оставлял пенный след, Кира прятала лицо от брызг за моей спиной.
Наконец высокая скала выросла над взбаламученным морем, катер вошел в прохладную тень от зубчатых стен, и я вспомнил, что уже видел этот причудливый замок - в старом детском фильме 'Синяя птица'. Там это был замок Ночи.
Мы поднялись по каменной лестнице. Кира перелезла через парапет и на самом краю обрыва сорвала красный цветок на длинном ворсистом стебле. Присела, покачивая его перед глазами, а потом бросила. Цветок падал долго - красноватое пятнышко над синей бездной вод. Кира задумчиво смотрела ему вслед.
Мы поплыли дальше в Ялту и поднялись по канатной дороге в ресторан на вершине холма. В Алупку возвращались на такси - почти беззвучный полет среди темных сосен. Убывающая луна слабо выбелила обрывы Ай-Павели. После оживленного ресторана, где нам хорошо танцевалось вдвоем, Кира притихла.
У санатория сели на теннисный стол в густой тени шелковицы, и я обнял Киру. Она покорно прижалась, позволив моей руке пробраться под платье. Я ощутил пальцами шелковистую гладкость внутренней стороны бедер, мигом возбудился, и уже хотел сказать Кире, что на этот раз воспользуюсь презервативом…
Вдруг Кира надавила рукой сверху так, что кончики моих пальцев, будто раздвинув лепестки скрытого цветка, погрузились в мягкую глубину. Кира прерывисто вздохнула, а потом резко отодвинулась.
– Что?… - начал было я.
И умолк.
От стола спускалась тропинка, по ней я впервые проник в этот заброшенный сад. Сквозь черную крону шелковицы сквозил свет, чуть осветляя выщербленные плиты. Между деревьев открывался проем, где днем было видно море. Сейчас море исчезло, зато горели звезды. Они образовали что-то вроде яркого венца, и я подосадовал, что не знаю, какое это созвездие.
Что-то вроде серебристого сияния поднималось над тропинкой к нам. Мое сердце замерло, потом начало прерывисто стучать.
Листва шелковицы над нами сделалась как серебряная филигрань…
И вдруг все погасло. Исчезло серебристое сияние, а звездный венец рассыпался на тусклые угольки.
Много раз я потом искал это созвездие в звездных атласах. Но не нашел…
– Ты видел? - странным голосом спросила Кира.
– Да, какой-то свет… - пробормотал я.
Кира долго молчала.
– Это была женщина, - наконец прошептала она. - Женщина необычайной красоты, и вся будто сотканная из света. У меня до сих пор мурашки бегут по коже. Кто это мог быть?
Я не ответил. Еще недавно я остро хотел Киру, но теперь все ушло. На душе стало тревожно, темнота и равнодушный звон цикад угнетали. Я поцеловал Киру и простился. Она, кажется, недоумевала. Адресами обменялись еще днем.
Я уехал утром, простившись с Нестором и потрепав за ухом Гелу. Странно, на сей раз она приняла это благосклонно. Маслевич уехал еще два дня назад, похудевший, но довольный брюнеткой. Крым разворачивал за окном автобуса свои открыточные красоты, а потом застучали колеса по рельсам.
Я жевал купленные задешево груши и, глядя сквозь пыльное стекло, с досадой вспоминал Киру. Всего-то раз и был секс. Ну что же, скоро я забуду ее. Женщин еще будет много в моей жизни…
Любовь - это нежный цветок и, когда срываем его, быстро вянет. Вянет он и тогда, когда не срываем. Увядает от разлуки, от каждодневной семейной суеты… Так обычно думают люди, и в общем правы. Я тоже не знал, что иные цветы клонятся, но не горят даже под огненным дыханием Армагеддона.
4. Ветер будущего.doc
В Москве поезд прибыл на Киевский вокзал. Я вышел на просторную площадь - к искрящемуся на солнце фонтану, стеклянному мосту через Москву-реку, и вновь ощутил холодное дуновение: эту набережную и город я видел безлюдными, под покровом вечных сумерек. Что с ними может произойти?…
Я забрал у родственников свои пожитки, отправился на другой вокзал и купил билет на пригородный экспресс до города Р.
Поезд шел быстро. Среди сумрачных елей проплывали солидные красные особняки, суетливыми толпами пробегали дачи попроще. Я не смотрел по сторонам, достал из чемодана ноутбук и с головой погрузился в игру. Я был секретным агентом и пробирался по закоулкам Темной империи, чтобы проникнуть во дворец ее властелина. Наконец попал туда - но был убит, и возродился к жизни снова. Когда поезд прибыл в Р., я вышел уже на третий уровень сложности.
На ночь меня приютили в общежитии института, а на следующее утро я увидел, где предстоит жить. Полная комендантша привела меня в подъезд пятиэтажного дома, покоробленная дверь со скрипом распахнулась, и я увидел внизу прихожую с несколькими дверями, два темных прохода уходили в глубину синеватых слезящихся стен. Достав из кармана кофты ключ, комендантша отперла дверь налево.
– Вот твоя комната, - сказала она.
Мне показалось, будто заглянул в гроб. Покрытые желтой краской стены с двух сторон сдавливали окно. Сквозь кроны тополей и грязные стекла сочился зеленоватый свет.
– Ничего, - добродушно сказала комендантша. - Год-другой поживешь, а там, может, однокомнатную квартиру дадут. О молодых специалистах сейчас заботятся.
Комендантша ушла, а я задержался, уныло оглядывая захламленную прихожую. Вспомнились слова Щапова:
'Боже, как жутко жить взаперти русской душе! Простору, воздуху ей надо! Потому и спит русский человек и схвачен ленью, что находится взаперти и опутан тройными веревками; потому и чудится ему вавилонская блудница!'.
Но надо было оформляться на работу. Я оставил чемодан в комнате, спустился в сумрачный из-за разросшихся тополей двор и мимо длинного забора дошел до института, большого здания с колоннами и каким-то радиотехническим гербом на фронтоне.
Мне долго выписывали пропуск, потом я отыскал кафедру философии - небольшую комнату с тесно поставленными столами - и увидел своего начальника, заведующего кафедрой Самгина. Плотная фигура и выпяченные губы придавали ему сходство с жизнерадостным поросенком, он сидел в отдельном закутке и что-то черкал в конспекте.
– Футурология? - он сдвинул очки на лоб, разглядывая запись о специальности в моем дипломе. - Ну, у нас будешь преподавать что-нибудь попроще. Здесь радиоэлектронный институт, студентам читаем только философию и социологию с политологией.
Он сразу стал обращаться ко мне на 'ты'. Я моргнул - похоже, придется терпеть.
Беготню с бумагами закончил поздно, пришлось оформлять какой-то специальный допуск. Уже вечером перетащил в свою комнату старую железную кровать из общежития и видавший виды стол. На первое время дали комплект постельного белья.
Так я устроился. Лежа на кровати, слышал за дверью смех и возню играющих детей. Грустно было, что они должны расти в сырой полутемной квартире. Один из вечных контрастов России: между безбрежностью ее пространств и скученностью людей. Может, поэтому простора и воздуха не хватает русской душе?…
Незаметно я задремал.
И, подобно Алисе, очутился в очень странном месте…
В обе стороны уходит песчаный пляж, на него лениво набегают темные волны, омывая ноздреватые льдины. Кроме застрявших торосов и редких камней на песке ничего нет. Чуть поодаль от берега темная вода растворяется в сумраке.
Сзади раздается стеклянный звон, я оглядываюсь.
И едва не сажусь на песок: замок изо льда возносится надо мною. Угрюмым синим светом тлеют шпили башен, холодный голубой свет стекает по витым лестницам, красные огоньки горят в темных узких окнах. Жутью веет от этого здания, построенного будто не людскими руками.
Вот он, истинный Замок Ночи!
К черной воде спадает лестница из голубого льда, по бокам ее сторожат химеры, а на площадке стоит женщина. Я сразу узнаю Аннабель. Но сейчас ее лицо гордое и жестокое, и напоминает высеченную изо льда маску.
А еще отчаяние застыло в изломе бровей…
Женщина напряженно смотрит во мрак, словно что-то заставило ее выйти из заколдованного замка, и не замечает меня.
А во мраке начинает происходить какое-то брожение. И вдруг словно распахивается окно, и я с содроганием вижу уже знакомую картину: снежные горы, металлические острия на обширной площади среди леса, и надо всем этим темную синеву небосвода. В нем разгорается призрачное зарево, словно огромная птица взмахивает крыльями из голубого пламени…
Что-то заставляет меня обернуться.
Женщина уже не стоит, а спускается по ледяной лестнице. На лице теперь недоверие и жестокая радость. На последней ступеньке женщина колеблется, но вдруг шагает прямо на воду, и та выдерживает - только от каждого шага распространяются серебристые круги. Женщина проходит совсем немного - и исчезает в сумрачных парах. И сразу словно задергивается занавес, пропадает зрелище заснеженных гор.
Я поворачиваюсь, но замка уже не видно - лишь песок, камни и ноздреватые льдины. А потом начинает темнеть, и будто чьи-то холодные пальцы пробегают у меня в голове…
Я проснулся и долго лежал, приходя в себя. Птицы чирикали за окном, в комнате был полумрак. Что за страсти мне начали сниться? Не про этот ли берег говорила Аннабель? Но где может находиться такой?…
Я сумрачно встал и, отстояв очередь в туалет, побрился. Позавтракал невкусными сосисками и отправился в институт. Уже через неделю работа превратилась в рутину: на лекциях я рассказывал о Конте, Дюркгейме и Вебере, а на семинарах студенты косноязычно выговаривали 'Дюргейм', и в их глазах была тоска.
Вскоре меня известили о начале работы группы по футурологии, и поездка в Москву стала отдушиной. Семинар проходил не в самой Москве, а в загородном пансионате. В просторном холле журчал фонтан, в конференц-зале набралось довольно много народу, и какой-то чиновник торжественно обещал, что плоды наших размышлений о будущем России направят в администрацию самого Президента.
'Может, и отправят, - со скукой подумал я. - Чтобы там и похоронить. Когда это у нас власти заботились о будущем? Разве что о своем собственном'.
Но снова окунуться в атмосферу дискуссий было приятно, да и знакомства надо заводить.
Когда вернулся в Р., на полу в прихожей лежало письмо от Киры, пришедшее из далекого Крыма. Округлым старательным почерком она писала о разных мелочах, а в заключение - что скоро уезжает, и давала адрес своего студенческого общежития. Я только пожал плечами, больно мне это нужно.
Но во сне увидел ее - когда мы купались на каменистом пляже. На морском дне мерцала галька, Кира наклонялась и пригоршнями кидала в меня воду. Прекрасной и гибкой была линия ее плеч, а глаза смеялись и звали к себе, в мир солнца и моря.
Я проснулся. Сумрачно желтели стены, и мне вспомнился другой пляж - где ленивые волны омывали песчаный берег, льдистый замок уходил в темное небо, а женщина в зеленой полупрозрачной одежде сходила на воду. Я снова ощутил промозглый холод и содрогнулся: две женщины и два моря - одно солнечное и теплое, а другое мрачное и ледяное. Что все это значит?
Пришла осень, зарядили дожди, работа не слишком радовала. Как-то в холле института появилось объявление: американская христианская миссия приглашала на занятия по изучению Библии. Мне была нужна практика в английском для сдачи кандидатского минимума, так что решил сходить.
Занятие оказалось не первое, присутствовало несколько русских и трое американцев. Уселись вокруг стола, попили чаю, познакомились. Невзрачную девушку с золотистыми волосами звали Кэти, она приехала из Южной Каролины. Высокий молодой человек по имени Рон прибыл из Колорадо, а коротко стриженый Дэйв из Калифорнии.
Русских, кроме меня, было шестеро: пять женщин, одна из них переводчица, и мужчина средних лет, как я понял - муж одной из женщин.
После чая Дэйв с Роном раздали увесистые Библии на русском языке, и мы занялись тем, что американцы называли 'изучением Библии'. Выглядело оно так: кто-нибудь читал вслух кусочек текста, а потом обсуждали. Я попал на изучение 'Откровения Иоанна Богослова', более известное как 'Апокалипсис', причем с середины, так как на первых главах отсутствовал.
Эту книгу, последнюю в Библии, я читал еще в университете, когда проходили историю религии. Смутно помнил, что в ней говорится о последних событиях мировой истории: появлении Антихриста и втором пришествии Христа. На этом основании кое-кто считал Иоанна первым в мире футурологом.
Вела занятие Кэти, ей помогала русская переводчица. Я старательно вслушивался в английскую речь, хотя мало что понимал, даже хорошо знакомые слова звучали смазано. Возникало впечатление, что американка говорит на каком-то варварском диалекте английского языка.
Во время перерыва я сказал об этом переводчице, та улыбнулась.
– Такое произношение типично для южных штатов Америки, - объяснила она. - Тягучее и менее четкое, чем стандартное южно-английское.
Да, произношению тут не поучишься.
Библию читали по очереди, и вновь передо мной прошли необычайные видения 'Апокалипсиса'…
Саранча в железной броне затмевает солнце, и шум ее крыльев как шум от боевых колесниц. На диковинных конях мчатся всадники в огненной броне, и пасти коней изрыгают огонь и дым. Из земли поднимается зверь и творит великие знамения, число его 666…
Начали обсуждать.
Я давно заметил, что мужчины чаще скептически относятся к мистике, вот и у нас русский участник задал вопрос: не устарели ли все эти пророчества? Доказано, что числом 666 Иоанн зашифровал имя тогдашнего императора Нерона, а тот умер две тысячи лет назад, так что время прихода Антихриста и, следовательно, Армагеддона давно просрочено.
Кэти взволновалась и показалась даже красивой - в зеленом платье, на фоне золотого осеннего света, лившегося из окна.
– Нет, - заговорила она, и переводчица еле успевала за ней. - Вот, прочитайте это: 'всем… дали клеймо на руку их правую или на лоб их, и чтобы никто не мог ни купить, ни продать, кроме того, кто имеет клеймо…'. В Америке сейчас обсуждают идею, чтобы каждому имплантировать электронный чип. Это якобы облегчит идентификацию личности, что важно для борьбы с преступностью и терроризмом, а вдобавок позволит полностью перейти к электронным деньгам. Подделать электронную подпись станет невозможно. Наиболее удобное место для импланта - как раз лоб. Палец или даже руку можно заменить протезом, а с головой это сложнее. И обратите внимание на слово 'всем'. Для этого должна существовать единая мировая экономическая система и единое всемирное правительство, а они пока не возникли. Так что речь идет о будущем…
'Занятно, - подумал я. - А ведь я тоже, как Иоанн, видел будущее. Правда, всего одну картину, а тому явилось гораздо больше. Возможно, отсюда и спутанность видений: те события, что будут происходить раньше и те, что позже, смешались у него воедино. Как дома накладываются один на другой в городской застройке, когда смотришь из окна'.
Но этой мыслью я делиться не стал: во-первых, нескромно сравнивать себя с Иоанном, а во-вторых, не хотел расстраивать Кэти скептическим к нему отношением.
Одна из русских - тех женщин, что любят все раскладывать по полочкам, - стала допытываться: кто такая жена, облеченная в солнце? Кем может быть красный дракон с семью головами? Кто такие три бесовских духа, собирающие царей всей вселенной на великую битву Армагеддона?…
Кэти, похоже, устала и печально глядела в окно. Свет золотился в ее волосах, а платье казалось зеленоватым облаком, словно девушка вот-вот улетит. Слово взял Рон.
– Под женой, облеченной в солнце, многие богословы понимают Израиль, - сказал он, более четко произнося слова, чем Кэти. - Еврейский народ, согласно Библии, является богоизбранным. Но кого именно она рожает, неясно… Дракона обычно отождествляют с Сатаной. Про трех бесовских духов общепринятых толкований нет. Вообще, многое пока скрыто, и важно знать не детали, а готовиться к приходу Господа Иисуса Христа. Мы приехали, чтобы помочь вам в этом…
Я забрал у родственников свои пожитки, отправился на другой вокзал и купил билет на пригородный экспресс до города Р.
Поезд шел быстро. Среди сумрачных елей проплывали солидные красные особняки, суетливыми толпами пробегали дачи попроще. Я не смотрел по сторонам, достал из чемодана ноутбук и с головой погрузился в игру. Я был секретным агентом и пробирался по закоулкам Темной империи, чтобы проникнуть во дворец ее властелина. Наконец попал туда - но был убит, и возродился к жизни снова. Когда поезд прибыл в Р., я вышел уже на третий уровень сложности.
На ночь меня приютили в общежитии института, а на следующее утро я увидел, где предстоит жить. Полная комендантша привела меня в подъезд пятиэтажного дома, покоробленная дверь со скрипом распахнулась, и я увидел внизу прихожую с несколькими дверями, два темных прохода уходили в глубину синеватых слезящихся стен. Достав из кармана кофты ключ, комендантша отперла дверь налево.
– Вот твоя комната, - сказала она.
Мне показалось, будто заглянул в гроб. Покрытые желтой краской стены с двух сторон сдавливали окно. Сквозь кроны тополей и грязные стекла сочился зеленоватый свет.
– Ничего, - добродушно сказала комендантша. - Год-другой поживешь, а там, может, однокомнатную квартиру дадут. О молодых специалистах сейчас заботятся.
Комендантша ушла, а я задержался, уныло оглядывая захламленную прихожую. Вспомнились слова Щапова:
'Боже, как жутко жить взаперти русской душе! Простору, воздуху ей надо! Потому и спит русский человек и схвачен ленью, что находится взаперти и опутан тройными веревками; потому и чудится ему вавилонская блудница!'.
Но надо было оформляться на работу. Я оставил чемодан в комнате, спустился в сумрачный из-за разросшихся тополей двор и мимо длинного забора дошел до института, большого здания с колоннами и каким-то радиотехническим гербом на фронтоне.
Мне долго выписывали пропуск, потом я отыскал кафедру философии - небольшую комнату с тесно поставленными столами - и увидел своего начальника, заведующего кафедрой Самгина. Плотная фигура и выпяченные губы придавали ему сходство с жизнерадостным поросенком, он сидел в отдельном закутке и что-то черкал в конспекте.
– Футурология? - он сдвинул очки на лоб, разглядывая запись о специальности в моем дипломе. - Ну, у нас будешь преподавать что-нибудь попроще. Здесь радиоэлектронный институт, студентам читаем только философию и социологию с политологией.
Он сразу стал обращаться ко мне на 'ты'. Я моргнул - похоже, придется терпеть.
Беготню с бумагами закончил поздно, пришлось оформлять какой-то специальный допуск. Уже вечером перетащил в свою комнату старую железную кровать из общежития и видавший виды стол. На первое время дали комплект постельного белья.
Так я устроился. Лежа на кровати, слышал за дверью смех и возню играющих детей. Грустно было, что они должны расти в сырой полутемной квартире. Один из вечных контрастов России: между безбрежностью ее пространств и скученностью людей. Может, поэтому простора и воздуха не хватает русской душе?…
Незаметно я задремал.
И, подобно Алисе, очутился в очень странном месте…
В обе стороны уходит песчаный пляж, на него лениво набегают темные волны, омывая ноздреватые льдины. Кроме застрявших торосов и редких камней на песке ничего нет. Чуть поодаль от берега темная вода растворяется в сумраке.
Сзади раздается стеклянный звон, я оглядываюсь.
И едва не сажусь на песок: замок изо льда возносится надо мною. Угрюмым синим светом тлеют шпили башен, холодный голубой свет стекает по витым лестницам, красные огоньки горят в темных узких окнах. Жутью веет от этого здания, построенного будто не людскими руками.
Вот он, истинный Замок Ночи!
К черной воде спадает лестница из голубого льда, по бокам ее сторожат химеры, а на площадке стоит женщина. Я сразу узнаю Аннабель. Но сейчас ее лицо гордое и жестокое, и напоминает высеченную изо льда маску.
А еще отчаяние застыло в изломе бровей…
Женщина напряженно смотрит во мрак, словно что-то заставило ее выйти из заколдованного замка, и не замечает меня.
А во мраке начинает происходить какое-то брожение. И вдруг словно распахивается окно, и я с содроганием вижу уже знакомую картину: снежные горы, металлические острия на обширной площади среди леса, и надо всем этим темную синеву небосвода. В нем разгорается призрачное зарево, словно огромная птица взмахивает крыльями из голубого пламени…
Что-то заставляет меня обернуться.
Женщина уже не стоит, а спускается по ледяной лестнице. На лице теперь недоверие и жестокая радость. На последней ступеньке женщина колеблется, но вдруг шагает прямо на воду, и та выдерживает - только от каждого шага распространяются серебристые круги. Женщина проходит совсем немного - и исчезает в сумрачных парах. И сразу словно задергивается занавес, пропадает зрелище заснеженных гор.
Я поворачиваюсь, но замка уже не видно - лишь песок, камни и ноздреватые льдины. А потом начинает темнеть, и будто чьи-то холодные пальцы пробегают у меня в голове…
Я проснулся и долго лежал, приходя в себя. Птицы чирикали за окном, в комнате был полумрак. Что за страсти мне начали сниться? Не про этот ли берег говорила Аннабель? Но где может находиться такой?…
Я сумрачно встал и, отстояв очередь в туалет, побрился. Позавтракал невкусными сосисками и отправился в институт. Уже через неделю работа превратилась в рутину: на лекциях я рассказывал о Конте, Дюркгейме и Вебере, а на семинарах студенты косноязычно выговаривали 'Дюргейм', и в их глазах была тоска.
Вскоре меня известили о начале работы группы по футурологии, и поездка в Москву стала отдушиной. Семинар проходил не в самой Москве, а в загородном пансионате. В просторном холле журчал фонтан, в конференц-зале набралось довольно много народу, и какой-то чиновник торжественно обещал, что плоды наших размышлений о будущем России направят в администрацию самого Президента.
'Может, и отправят, - со скукой подумал я. - Чтобы там и похоронить. Когда это у нас власти заботились о будущем? Разве что о своем собственном'.
Но снова окунуться в атмосферу дискуссий было приятно, да и знакомства надо заводить.
Когда вернулся в Р., на полу в прихожей лежало письмо от Киры, пришедшее из далекого Крыма. Округлым старательным почерком она писала о разных мелочах, а в заключение - что скоро уезжает, и давала адрес своего студенческого общежития. Я только пожал плечами, больно мне это нужно.
Но во сне увидел ее - когда мы купались на каменистом пляже. На морском дне мерцала галька, Кира наклонялась и пригоршнями кидала в меня воду. Прекрасной и гибкой была линия ее плеч, а глаза смеялись и звали к себе, в мир солнца и моря.
Я проснулся. Сумрачно желтели стены, и мне вспомнился другой пляж - где ленивые волны омывали песчаный берег, льдистый замок уходил в темное небо, а женщина в зеленой полупрозрачной одежде сходила на воду. Я снова ощутил промозглый холод и содрогнулся: две женщины и два моря - одно солнечное и теплое, а другое мрачное и ледяное. Что все это значит?
Пришла осень, зарядили дожди, работа не слишком радовала. Как-то в холле института появилось объявление: американская христианская миссия приглашала на занятия по изучению Библии. Мне была нужна практика в английском для сдачи кандидатского минимума, так что решил сходить.
Занятие оказалось не первое, присутствовало несколько русских и трое американцев. Уселись вокруг стола, попили чаю, познакомились. Невзрачную девушку с золотистыми волосами звали Кэти, она приехала из Южной Каролины. Высокий молодой человек по имени Рон прибыл из Колорадо, а коротко стриженый Дэйв из Калифорнии.
Русских, кроме меня, было шестеро: пять женщин, одна из них переводчица, и мужчина средних лет, как я понял - муж одной из женщин.
После чая Дэйв с Роном раздали увесистые Библии на русском языке, и мы занялись тем, что американцы называли 'изучением Библии'. Выглядело оно так: кто-нибудь читал вслух кусочек текста, а потом обсуждали. Я попал на изучение 'Откровения Иоанна Богослова', более известное как 'Апокалипсис', причем с середины, так как на первых главах отсутствовал.
Эту книгу, последнюю в Библии, я читал еще в университете, когда проходили историю религии. Смутно помнил, что в ней говорится о последних событиях мировой истории: появлении Антихриста и втором пришествии Христа. На этом основании кое-кто считал Иоанна первым в мире футурологом.
Вела занятие Кэти, ей помогала русская переводчица. Я старательно вслушивался в английскую речь, хотя мало что понимал, даже хорошо знакомые слова звучали смазано. Возникало впечатление, что американка говорит на каком-то варварском диалекте английского языка.
Во время перерыва я сказал об этом переводчице, та улыбнулась.
– Такое произношение типично для южных штатов Америки, - объяснила она. - Тягучее и менее четкое, чем стандартное южно-английское.
Да, произношению тут не поучишься.
Библию читали по очереди, и вновь передо мной прошли необычайные видения 'Апокалипсиса'…
Саранча в железной броне затмевает солнце, и шум ее крыльев как шум от боевых колесниц. На диковинных конях мчатся всадники в огненной броне, и пасти коней изрыгают огонь и дым. Из земли поднимается зверь и творит великие знамения, число его 666…
Начали обсуждать.
Я давно заметил, что мужчины чаще скептически относятся к мистике, вот и у нас русский участник задал вопрос: не устарели ли все эти пророчества? Доказано, что числом 666 Иоанн зашифровал имя тогдашнего императора Нерона, а тот умер две тысячи лет назад, так что время прихода Антихриста и, следовательно, Армагеддона давно просрочено.
Кэти взволновалась и показалась даже красивой - в зеленом платье, на фоне золотого осеннего света, лившегося из окна.
– Нет, - заговорила она, и переводчица еле успевала за ней. - Вот, прочитайте это: 'всем… дали клеймо на руку их правую или на лоб их, и чтобы никто не мог ни купить, ни продать, кроме того, кто имеет клеймо…'. В Америке сейчас обсуждают идею, чтобы каждому имплантировать электронный чип. Это якобы облегчит идентификацию личности, что важно для борьбы с преступностью и терроризмом, а вдобавок позволит полностью перейти к электронным деньгам. Подделать электронную подпись станет невозможно. Наиболее удобное место для импланта - как раз лоб. Палец или даже руку можно заменить протезом, а с головой это сложнее. И обратите внимание на слово 'всем'. Для этого должна существовать единая мировая экономическая система и единое всемирное правительство, а они пока не возникли. Так что речь идет о будущем…
'Занятно, - подумал я. - А ведь я тоже, как Иоанн, видел будущее. Правда, всего одну картину, а тому явилось гораздо больше. Возможно, отсюда и спутанность видений: те события, что будут происходить раньше и те, что позже, смешались у него воедино. Как дома накладываются один на другой в городской застройке, когда смотришь из окна'.
Но этой мыслью я делиться не стал: во-первых, нескромно сравнивать себя с Иоанном, а во-вторых, не хотел расстраивать Кэти скептическим к нему отношением.
Одна из русских - тех женщин, что любят все раскладывать по полочкам, - стала допытываться: кто такая жена, облеченная в солнце? Кем может быть красный дракон с семью головами? Кто такие три бесовских духа, собирающие царей всей вселенной на великую битву Армагеддона?…
Кэти, похоже, устала и печально глядела в окно. Свет золотился в ее волосах, а платье казалось зеленоватым облаком, словно девушка вот-вот улетит. Слово взял Рон.
– Под женой, облеченной в солнце, многие богословы понимают Израиль, - сказал он, более четко произнося слова, чем Кэти. - Еврейский народ, согласно Библии, является богоизбранным. Но кого именно она рожает, неясно… Дракона обычно отождествляют с Сатаной. Про трех бесовских духов общепринятых толкований нет. Вообще, многое пока скрыто, и важно знать не детали, а готовиться к приходу Господа Иисуса Христа. Мы приехали, чтобы помочь вам в этом…