Страница:
– Примерно так, - сухо говорит мой проводник. - Первый раз не считается - я выполнял приказ, а вот потом дважды являлся на зов. Сегодня в третий раз.
– А чей был приказ? - спрашиваю я. Мы уже едем, собаки не видно, темный лес беззвучно скользит назад.
– Может быть, вам скажут, - глухо отзывается шофер. - Может быть, нет. Так куда мы едем?
Я вздыхаю: мой ответ, наверное, покажется дурацким.
– Сам не знаю. Мой друг Роман просил выяснить некие оптимальные характеристики плазмы. Те, что дают эффект затемнения в фокусе плазменных образований…
'Волга' рыскает в сторону, шофер долго молчит.
– Черный свет, - наконец роняет он. - Теперь все понятно.
– Что понятно? - я начинаю сердиться. - И что такое черный свет?
– Узнаете, - горько говорит шофер. - Все в свое время… Выходит, это и в самом деле судьба.
– Вы говорите загадками, - бурчу я.
– А вы слишком жаждете разгадок. Не живется спокойно.
Возможно, он прав. Я откидываюсь на сиденье, сумрачно оглядывая пейзаж.
И поражаюсь, как все изменилось. Совсем светло, заснеженный лес куда-то исчез, слева стоит густой туман, а справа тянется ограда из дикого камня.
– Где мы? - спрашиваю я.
Мой спутник криво улыбается:
– Я путешествую с вами в последний раз. Вот и решил сделать небольшой подарок. Мы проедем у самых границ Сада.
– Чего? - удивляюсь я.
Шофер молчит. В тумане начинает разливаться жемчужное сияние, словно там восходит солнце. На каменной ограде блестят капли росы. Мы едем по изумрудной траве, и все больше цветов появляется по сторонам. Я хочу открыть окно, но оно само уползает вниз, и я поражаюсь свежести воздуха. Грудь непроизвольно расширяется, пытаясь полнее вобрать волшебные ароматы.
Туман становится золотым. Водитель останавливает машину и поворачивает голову к ограде. Над ней поднимаются деревья, а еще выше встает стена неимоверной голубизны, по ней катятся пенные гребни. Я с шоком понимаю, что вижу море, и только тогда оно опрокидывается к горизонту. Но шофер смотрит ближе, и я тоже перевожу взгляд.
Сначала мне кажется, что вижу большую красивую птицу. Но чем дольше смотрю, тем более странно себя чувствую. На какой-то миг кажется, что вижу женщину в роскошном изумрудном плаще: она сидит на ограде, небрежно свесив босые ноги, а волосы золотятся как птичье оперение…
Затем она начинает петь, и я перестаю четко видеть. Только нечто расплывчатое изумрудно-золотое, потому что на глаза сразу навертываются слезы.
Пение завораживает, но мелодию я не могу запомнить, что-то прекрасное и печальное одновременно. Песня завершается стоном, от которого трепещет сердце, и сквозь слезы я вижу, что женщины-птицы уже нет. Мрачные туманные волны накатываются через стену, волшебная голубизна моря быстро меркнет, и вот уже только темные стены тумана стоят с обеих сторон.
– Что… кто это был? - с трудом выговариваю я.
– Вам повезло, - шофер трогает машину, а в голосе слышится горечь. - Мало кто из живущих слышал пение птицы Гамаюн. Оно приносит счастье.
– Мне песня показалась скорее печальной, - бормочу я.
– Кто не испытывает печали, не испытает и радости, - глухо отзывается шофер. - Сейчас мы поедем по земле, где одна печаль, а радости нет.
Понемногу опять светает - темный туман превращается в серый полусвет. Мы едем по сумрачной равнине без всякой дороги. В траве растут бледные цветы на высоких стеблях, но их вид не радует. Низко нависает серое небо, на горизонте маячат горы.
– Где мы теперь?
– В окрестностях Стикса, - спокойно говорит проводник. - Не знаю, позволят ли вам узнать то, что хотите, это запретное знание. Им ведает одна из Вечных - та, кого египтяне называли Эсетой, а греки Изидой. На вашем языке имя пока скрыто. Нам надо в Исейон.
И куда меня только несет!
– Странно все это, - бормочу я, тоскливо озираясь.
– Привыкайте, - буднично говорит проводник. - Раз уж повадились странствовать по тонким мирам. Здесь средство передвижения не ноги, и не автомобиль, а сила мысли. Как-то вы спрашивали, почему 'Волга', а не 'Мерседес'? К 'Мерседесу' вы вряд ли привыкли, а вот 'Волгу' представить значительно легче. В значительной мере это мир иллюзий, и иллюзии создаете вы сами. Важно среди них не потеряться.
Только теперь я догадываюсь оглядеть себя: та же рубашка и джинсы, те же туфли, даже немного жмут. Выходит, и одежда лишь плод моего воображения.
Тем временем горы вырастают фиолетовыми тенями в сером небе. Цветы становятся все крупнее, больше всего походя на белые лилии. Однообразный шум слышится вдали. Машина легко катит под уклон и останавливается.
– Мы почти приехали, - сообщает шофер.
Впереди обрыв - в глубине мрачного ущелья катится поток черной воды. Он гладок как стекло, и над ним струятся белые пары, поднимаясь порой до края ущелья.
– Не вдохните их, - предостерегает шофер. - Иначе на белый свет не вернетесь.
– Это Стикс? - хрипло спрашиваю я. - Никогда не думал, что эта река существует на самом деле.
– Так называли ее греки, - равнодушно говорит шофер. - Каждый народ знал о мертвой реке, просто давал ей разные названия. Финны звали ее Туонелой, а славяне Черным ручьем…
На другой стороне ущелья у подножия гор виднеется здание с широко раскинувшейся колоннадой, и я киваю в его сторону:
– Нам туда?
– Нет, - насмешливо отзывается шофер. - Разве что хотите остаться здесь навсегда. С другого берега Стикса не возвращаются… - тут его голос вздрагивает и становится еле слышен. - Или возвращаются уже другими.
– Тогда куда? - хмуро спрашиваю я.
– Знаете, куда впадает Стикс? - вопросом на вопрос отвечает странный проводник.
Вот зануда. Почти как профессор, которому я сдавал экзамен по греческой философии, тот тоже заставлял описывать в деталях космографию Платона.
– В Тартар, - сухо отвечаю я. - Надеюсь, в эту дыру мы не поедем. Бензина не хватит.
Водитель издает сухой смешок.
– Вы молодец, сохранили чувство юмора. Верно, нам не так далеко. Исейон стоит там, где кончается мир, на краю бездны Тартара.
Звучит не очень вдохновляюще, но шофер уже трогает машину и, повернув близ кремнистого края, ведет ее вниз по пологому скату.
Все больше становится бледных цветов, все выше лиловые горы за темной рекой, но впереди гор нет. Странная серая пустота возникает впереди, и в ней растворяется даже хмурое небо. Постепенно обозначается дорога из чего-то похожего на асфальт, а в конце начинают вырастать странные формы - то ли скалы, то ли хаос башен…
Но прежде, чем они обретают четкость, дорога ныряет в лес.
Настоящие джунгли обступают машину: желтые и красноватые растения переплетаются в жутком хаосе, а среди них высятся красные скалы с изваяниями не то людей, не то фантастических птиц.
– Что это? - потрясенно спрашиваю я.
– Лес, где разум спит, - непонятно отвечает шофер. - И видит сны. Прогулка по этому лесу может затянуться на вечность.
Наконец в диких зарослях появляется разрыв, и мы выезжаем на открытое пространство. От изумления я втягиваю воздух, хотя и беззвучно.
Велик и жуток дом Изиды - Исейон! Словно исполинские сгустки крови застыли в виде хаоса из багровых и бурых башен. Желто-зеленые цветы вскидываются на красные террасы, кишат под черно-синими лентами стекла. Некоторые формы странно расплывчаты, и у меня начинают болеть глаза.
– Здесь хранится то, что скрыто, - буднично поясняет шофер, направляя машину к левому крылу. - Разумеется, это упрощенный зрительный образ того, что вы не в силах воспринять. Сооружение существует в четырех или пяти измерениях. А вот еще одна местная достопримечательность.
В голосе слышатся нотки заправского гида. Он останавливает машину и выходит, я неохотно следую.
Воздух по-прежнему холоден, от душного аромата цветов кружится голова. Мы стоим на площадке над обрывом: внизу черноватым стеклом несется Стикс… и вдруг заканчивается, обрываясь в бездну серыми космами. Странная эта бездна - мутная, бесформенная, от нее мороз бежит по коже. Сознание словно растворяется в ней…
– Очнитесь! - проводник трясет меня за плечо. - Это бездна небытия, уходящая в Тартар… Как вам сегодняшняя экскурсия?
Шутник хренов.
– Да уж, - бормочу я. - Пора бы и за дело.
Шофер широко ухмыляется, наверное, в первый раз за время нашего знакомства. Хотя почему знакомства?… Я даже имени его не знаю! Он провожает меня к центральной части здания, тычет пальцем и, не прощаясь, возвращается к 'Волге'.
Входом в фантастическое сооружение оказывается заурядная дверь из зеркального стекла. Я напоминаю себе, что такой ее рисует мой рассудок, недолго смотрю на свое отражение - на лоб падает прядь черных волос, взгляд озадаченный, но настырный - и нажимаю кнопку звонка.
В Древней Греции электрических звонков не было. А тут меня, возможно, разглядывают через телекамеру, с дверью долгое время ничего не происходит.
Наконец медленно отворяется.
Я переступаю порог из черного мрамора и автоматически гляжу направо, ожидая увидеть будку охранника. Но там оказывается лишь мое отражение в зеркальной стене… И не одно - целая вереница фигур с озадаченными лицами, становясь все меньше, уходит в темную глубину.
Я гляжу вперед, потом налево. И мне становится зябко.
Все стены как темные зеркала, и во всех толпятся мои отражения. В глубине зеркал они становятся все мельче, и их все больше…
Я задираю голову, но черное зеркало потолка не отражает вообще ничего.
Гляжу вниз: пол тоже из темного стекла, и возникает ощущение безмерной глубины, так что кружится голова.
Не на что смотреть, кроме себя. Безумный архитектор словно взял девизом надпись над входом в храм Аполлона в Дельфах: 'Познай самого себя'.
Я нервно сглатываю, куда идти? А потом слышу чей-то тихий речитатив:
Слова звучат громче:
Что-то я читал о покрывале Изиды…
Но вспоминать уже поздно, я поднимаю ткань (она невесома и холодна) и ступаю внутрь.
На миг становится жутко: не поджидает ли меня сфинкс или другое чудище? Так что я вздыхаю от облегчения, увидев обыкновенную комнату. Хотя не совсем обыкновенную… Стены увешаны картинами в тяжелых серебряных рамах, уходят ввысь и теряются в непроглядной тьме. В центре комнаты - стол с горящими свечами, вокруг несколько кресел с резными спинками, в одном кто-то сидит…
У меня замирает сердце: неужели опять увижу Аннабель?
Но навстречу встает как будто обыкновенный человек и даже кажется немного знакомым. Худощавое лицо, черная бородка и небольшие усы, темное монашеское одеяние… Неужели Симон?
Конечно, это не Симон!
Слишком проницательный взгляд из-под густых бровей. Слишком суровое и одновременно одухотворенное лицо. К тому же Симон не кланялся, а меня приветствуют изысканным и небрежным поклоном.
Я не привык к поклонам и отвечаю неуклюже. Потом вспоминаю, что надо представиться:
– Андрей. Двинский Андрей.
В этой странной комнате моя фамилия звучит нелепо, но человек слегка кивает:
– Очень приятно. Мое имя Александр. Садитесь, пожалуйста.
Я пытаюсь проявить вежливость, хотя имею смутное представление об этикете.
– После вас.
– Нет, - мягко, но настойчиво отвечает тот. - Вы у себя дома, а я в гостях.
– Как это? - удивляюсь я, но все-таки сажусь на жесткое сиденье. Ответа не получаю и, чтобы смягчить возникшую неловкость, задаю другой вопрос:
– Это вы читали стихи?
– Да, - отзывается Александр. Он снова садится, и я непроизвольно отмечаю, сколько властности и одновременно непринужденности в его позе. - Это стихотворение древнего китайского поэта Ли Бо, и оно весьма точно описывает вашу ситуацию. 'Боди' означает тело на одном из земных языков.
Меня пробирает холод, не в первый раз за сегодня. Мой собеседник говорит так, будто не относит себя к земным жителям. Да и человек ли он? Не надо забывать, куда я попал…
– Не беспокойтесь, - улыбается мой новый знакомый. В глубоко посаженных глазах мерцают отражения свечей, и лицо кажется молодым. - Ваши сегодняшние приключения скоро закончатся, а до новых успеете отдохнуть. Лучше выпейте шампанского.
Я гляжу на стол и лишь теперь понимаю, почему в комнате сумрачно: единственным освещением являются свечи в серебряном канделябре. Странно, я не могу сосчитать их - то кажется много, то гораздо меньше… Я моргаю, но четкости не прибавляется.
Хлопает пробка, и шампанское с легким шипением льется в хрустальные бокалы. Александр поднимает свой и глядит сквозь бегущие пузырьки на колеблющееся пламя свечей.
– Неважно, сколько свечей горит, - произносит он непонятно. - Важно, кто придет на свет… Как вам шампанское?
Я пробую. Вкус оказывается тоньше, чем я помню у шампанского, а пузырьков больше, вино словно испаряется во рту.
– Восхитительно, - искренне признаюсь я. - А мой спутник еще говорил, что здесь удовольствий не испытывают.
– Где 'здесь'? - поднимает брови собеседник. - Пространство странная вещь, страннее его только время.
– Разве мы не в Исейоне? - удивляюсь я. Вкус шампанского медлит во рту, и голова слегка кружится.
– И да, и нет. - Мой собутыльник ставит бокал. - Это дом, который всегда с вами, вечный и призрачный дом. Но я надеюсь, что когда-нибудь вы пригласите меня в свой дом на Земле.
Опять на Земле…
– Куда? - невесело спрашиваю я. - В институтскую квартиру? Я там временный гость.
Собеседник медлит с ответом, а в глубоко посаженных глазах снова вспыхивают огоньки.
– Знаете, откуда это шампанское? - Похоже, ему нравится отвечать вопросом на вопрос. Моего отрицательного ответа не дожидается и продолжает:
– Из Нового Света в восточном Крыму. Это чудесный уголок Российского Союза, и я рекомендую побывать там. Ведь вы посещали только западный Крым.
Я удивляюсь: какой еще Российский Союз? Но перебивать не осмеливаюсь…
– Конечно, это эфирная сущность настоящего шампанского, но в ней собрано все лучшее: солнечный свет, свежесть листьев виноградной лозы, бодрящее дыхание моря. Мне кажется, что и ваш дом будет где-то в тех местах, и мы еще побеседуем на террасе над морем.
У меня кругом идет голова: откуда у меня возьмется дом в Крыму? И вообще, слишком много вопросов вызывают странные речи нового знакомого…
А тот встает:
– К сожалению, время течет даже здесь, - грустно говорит он. - Хотя и медленнее. Нам пора.
Я с удивлением вижу, что черную хламиду перехватывает потертый кожаный пояс, а на нем висят ножны с выступающей рукоятью меча. Не за плечами, как описывают в фантастических боевиках, а просто на поясе…
– Я уже видел одного… с мечом, - сипло выговариваю я.
– А, - слегка улыбается Александр. - Да, у него много имен. Темная воинственность, Сюань-У, есть и другие. А у меня за тысячи лет не прибавилось ни одного.
Мое сердце словно стискивают ледяные пальцы. Ну и собеседник попался мне!…
Я ошалело иду следом, и снова невесомая ткань холодно касается моего лица.
Миновав завесу, я останавливаюсь. Холл неузнаваемо изменился: вместо темных зеркал - разливы стекла и света, только пол остался из гладкого черного камня. Вверх спиралями уходят стеклянные пандусы, с них открываются входы в призрачные анфилады помещений. В вышине спиральные витки смыкаются - наверное, это те конусы, что я видел снаружи. Помнится, конусов было много.
В начале ближнего пандуса переливается светом арка в первую анфиладу. Что-то кажется мне смутно знакомым…
Длинный проход с полупрозрачными сундуками по сторонам, и в них разноцветно лучатся какие-то предметы.
Ба! Похоже на компьютерную игру, где надо отыскивать снаряжение, оружие, аптечки и прочие важные для игрока предметы обихода.
Я поворачиваюсь к спутнику, и тот кивает:
– Исейон меняет облик, приспосабливаясь к восприятию посетителя. Если только это не нежданный гость.
Я не спрашиваю, что здесь случается с нежданными гостями. Если после астральных тел остаются скелеты, то коридоры Исейона, должно быть, полны ими.
А мой знакомый бодро идет вперед, только полы одеяния слегка посвистывают.
– Если не хотите долго плутать, то следуйте за мной, - бросает он.
Что я охотно и делаю. Стеклянистые стены и лестницы плывут назад, и непонятно - поднимаемся мы или спускаемся. Но очень скоро мой спутник застывает на месте.
– Вот то, что вам нужно.
Странная интонация звучит в голосе, и я приглядываюсь: такой же полупрозрачный сундук, а сквозь стенки светится что-то вроде спирали и занятной безделушки…
– Постойте! - говорю я. - Откуда вы знаете, что именно мне надо?
Тот, будто в раздумье, кладет ладонь на рукоять меча, и я вздрагиваю - ощущение такое, будто ледяная сталь уже коснулась моей голой спины. Впервые мой попутчик дотронулся до оружия.
– Ваш друг неосмотрителен. Он вслух сказал о своих желаниях.
– Ну и что? - Меня все сильнее пробирает неприятная дрожь, хотя источник как будто изменился: теперь словно чьи-то мерзко холодные пальцы шарят по телу, дотягиваясь сквозь стеклянную крышку. Внутри меня нарастает злость, шарахнуть бы по этому стеклянному гробу камнем! Сдерживая лясканье зубов, я продолжаю: - У всех людей есть желания, и они нередко говорят о них. Чаще всего даже близкие не обращают внимания.
Александр слегка улыбается.
– Это не исключает того, что могут услышать… другие. Знаете о ноосфере?
– Да, - буркаю я. Снова походит на экзамен, только теперь по истории русской философии. - Это Вернадский сделал открытие, что вокруг Земли образовалась оболочка разума…
– Ни слова, ни мысли не пропадают бесследно, - тихо подхватывает мой спутник. - Людям следует быть осторожнее в своих желаниях. К счастью, когда дается возможность удовлетворить их, этого обычно не замечают. Но вашему товарищу не повезло.
Я удивляюсь и киваю на светящуюся безделку. Неприятный холод как будто начинает отступать.
– Почему не повезло? Получит свою игрушку.
– У исполнения желаний есть цена, - жестко роняет собеседник. - Но теперь говорить об этом поздно.
– А мне повезло? - вырывается у меня. - Попадаю во всякие чудные места, встречаюсь с… э, странными собеседниками. За это тоже придется платить?
Мой спутник неожиданно благодушно улыбается, в глазах появляется смешинка.
– Повезло вам или нет, это пока неясно. Может быть, еще и заплатят… Ладно, тяните жребий - так это, кажется, называется в ваших глупых передачах.
Он еще и телевизор смотрит?
Я пожимаю плечами и касаюсь крышки - она тоже оказывается неприятно холодной. Замка не видно.
– А как?… - начинаю я, но вдруг чувствую, что пальцы проникают сквозь стекло. Их начинает ломить от холода, я вздрагиваю и пытаюсь ухватить светящуюся спираль. Но та упорно проскальзывает мимо пальцев, или скорее сквозь них…
– Не так, - голос Александра звучит сурово. - Это астральный образ, и его нельзя взять в руки. Прикоснитесь и замрите, он сам проникнет в ваше сознание.
Трясясь от холода, я удерживаю пальцы на светящейся спирали. Вдруг чувствую содрогание, в затылке появляется тупая боль, а спиралька исчезает.
– Теперь формула, - приказывает мой спутник.
Вот эта безделка? Я пытаюсь прикоснуться и чувствую, как от нее исходит мертвящий холод. Неожиданно в глазах темнеет, я теряю равновесие и едва не падаю. Сильная рука спутника поддерживает меня.
Некоторое время все плывет перед глазами, а затем я вижу, что стою перед темным пустым сундуком. Провожатый сумрачной тенью высится рядом.
– Все закончено, - глухо произносит он. - Надо возвращаться.
Не помню, как мы оказываемся у двери. Мой проводник к ней не подходит. Останавливается - черный силуэт на фоне стеклянных лестниц и каскадов света, - и поднимает руку.
– До встречи.
А затем растворяется в ниспадающих радугах.
Я тупо поворачиваюсь к двери, та оказывается распахнутой, и выхожу на солнечный свет. Хотя он тускл и безрадостен, я испытываю облегчение. Словно в Исейоне меня придавили тяжелым мешком, а тут он свалился с плеч.
'Во многом знании много печали', - вспоминаю я. И оглядываюсь, надо отыскать шофера.
Над шестиугольными плитами площади вяло колеблются желто-зеленые грозди растений, но черной 'Волги' не видно. Наконец я замечаю своего водителя вдали, на смотровой площадке.
Подхожу и впервые в этом странном мире чуть не смеюсь. Стоя на краю серой бездны, шофер курит и стряхивает пепел в Стикс. Наверное, только русский способен покуривать на самой грани небытия.
– Вот не знал, что здесь можно курить.
Тот оборачивается и внимательно оглядывает меня.
– Похоже, достали что хотели. Тогда моя миссия закончена. А курнуть здесь можно, любые сигареты доступны. Ведь этот мир подчиняется силе мысли. Другое дело, что здесь не бывает желаний. Да и удовольствия от курева тоже не испытываешь.
Он щелчком отправляет окурок в Стикс:
– Ладно, пора разбегаться. Ты теперь и без 'волжанки' доберешься. Просто попытайся представить отчетливее, куда ты хочешь. Все равно придется привыкать.
А ты куда? - я тоже с готовностью перехожу на 'ты'. - Даже не знаю, как тебя звать.
– Неважно, - пожимает плечами собеседник. - Здесь обычно не бывает имен. И куда попадешь, тоже не знаешь. Мало кто сам выбирает путь, и такие в Лимб обычно не попадают.
Не подав руки на прощанье, он идет прочь, что-то насвистывая, а я вдруг замечаю, что прохода в зарослях, через который мы проехали к Исейону, больше нет. Но моего спутника это, похоже, не беспокоит, где-то посередине площади он просто исчезает. Я вздрагиваю, а потом вспоминаю его совет.
Так, попытаемся представить: заснеженная площадь перед институтом, колонны у входа…
И почти утыкаюсь носом в одну из них. Площадь сумрачна и безлюдна, огромного пса не видать. Я боязливо поднимаюсь по ступеням и…
Пес выпрыгивает откуда-то со стороны, и раздается такой рык, что я обмираю. Снова кошмарная черная морда у моего лица! Я хочу повернуться, чтобы бежать, но ноги не слушаются…
'А куда бежать? - мелькает сумасшедшая мысль. - Он везде догонит'.
А следом в голову приходит другая…
'Вы зря боитесь. Этот мир очень пластичен и подчиняется силе мысли. Если испытываете страх перед кем-то, то он немедленно станет вашим врагом. А может стать и другом…'.
Один раз у меня уже получилось!
– Привет, Рок, - сипло говорю я собачине, готовой откусить мне голову. - Не скучал без меня?
И продолжаю нести всякую ахинею.
Пес придвигается вплотную, утробно рычит, обдавая жаром из пасти, а потом вдруг поворачивается и толкает плечом. Шерсть оказывается жесткой, от толчка я едва не падаю. Пес повторяет странное действие, и безумная догадка приходит мне в голову - огромный зверь просто хочет потереться о мою ногу, как простая собака.
Только для этого он слишком велик.
– Хорошая собачка, - трясущимся голосом говорю я, запуская пальцы в похожую на спутанную проволоку шерсть.
А пес снова рычит и кладет тяжеленную голову мне на плечо, язык горячо скользит по щеке.
– До свидания, Рок, - бормочу я, пробираясь вдоль собачьего бока к входу.
И юркаю в дверь.
Будка охранника пуста, лампы в коридоре еле тлеют. В дверях лаборатории я приостанавливаюсь, боясь увидеть в кресле свое распростертое тело.
Делаю шаг… но в кресле никого нет. Я на миг пугаюсь - вдруг остался без тела и теперь продолжу существование в виде призрака? - но потом приходит догадка, что, возможно, только неодушевленные вещи отбрасывают в астральный сумрачную тень из нашего мира.
Все гаснет, будто выключили свет…
Я очнулся, полулежа в кресле: майка липла к спине, тело била дрожь, перед глазами мерк и снова разгорался желтоватый свет. Надо мною кто-то навис.
– Наконец-то! - я с трудом узнал голос Романа. - Ты был в обмороке так долго, что хотел вызывать врача…
Я кое-как сел, зубы стучали так, что боялся откусить язык. Все-таки сумел выговорить:
– П-пить.
Роман отодвинулся, и на миг я смог сфокусировать взгляд: замызганный халат, лохматые волосы, лихорадочно блестящие глаза. Он наморщил лоб и решительно сказал:
– Вот что. Выпей-ка спирту. Быстрее придешь в себя.
Скрылся куда-то и вернулся с полным стаканом.
– Это чистый, я немного разбавил.
Я взял стакан, но рука тряслась так, что пришлось брать обеими. Прижал к губам и выпил словно воду, глоток за глотком.
Роман глядел с изумлением:
– Ну, ты даешь… - выдохнул он.
Глубокая дрожь прошла по моему телу, и в глазах наконец прояснилось. Снова лаборатория: тусклый экран монитора, хаос оборудования, озабоченное лицо Романа.
– Все, - упавшим голосом сказал я. - Больше туда ни ногой.
– Узнал что-нибудь? - прошептал Роман.
– А… - я потер лоб ледяными пальцами. Снова все померкло на миг, и я увидел светящуюся спираль, а рядом яркую безделушку, похожую на странное ювелирное украшение. - Дай-ка карандаш и бумагу.
Роман выхватил из ящика лист бумаги и авторучку.
– Вот… - я с возможным тщанием нарисовал спираль, а потом стал перерисовать безделушку. Занятно - то, что я считал финтифлюшками, оказалось цифрами, и вообще получилась некая формула. - Не понимаю, что все это значит, и знать не хочу. А ты, мне сказали, за эту ерунду здорово поплатишься.
– А чей был приказ? - спрашиваю я. Мы уже едем, собаки не видно, темный лес беззвучно скользит назад.
– Может быть, вам скажут, - глухо отзывается шофер. - Может быть, нет. Так куда мы едем?
Я вздыхаю: мой ответ, наверное, покажется дурацким.
– Сам не знаю. Мой друг Роман просил выяснить некие оптимальные характеристики плазмы. Те, что дают эффект затемнения в фокусе плазменных образований…
'Волга' рыскает в сторону, шофер долго молчит.
– Черный свет, - наконец роняет он. - Теперь все понятно.
– Что понятно? - я начинаю сердиться. - И что такое черный свет?
– Узнаете, - горько говорит шофер. - Все в свое время… Выходит, это и в самом деле судьба.
– Вы говорите загадками, - бурчу я.
– А вы слишком жаждете разгадок. Не живется спокойно.
Возможно, он прав. Я откидываюсь на сиденье, сумрачно оглядывая пейзаж.
И поражаюсь, как все изменилось. Совсем светло, заснеженный лес куда-то исчез, слева стоит густой туман, а справа тянется ограда из дикого камня.
– Где мы? - спрашиваю я.
Мой спутник криво улыбается:
– Я путешествую с вами в последний раз. Вот и решил сделать небольшой подарок. Мы проедем у самых границ Сада.
– Чего? - удивляюсь я.
Шофер молчит. В тумане начинает разливаться жемчужное сияние, словно там восходит солнце. На каменной ограде блестят капли росы. Мы едем по изумрудной траве, и все больше цветов появляется по сторонам. Я хочу открыть окно, но оно само уползает вниз, и я поражаюсь свежести воздуха. Грудь непроизвольно расширяется, пытаясь полнее вобрать волшебные ароматы.
Туман становится золотым. Водитель останавливает машину и поворачивает голову к ограде. Над ней поднимаются деревья, а еще выше встает стена неимоверной голубизны, по ней катятся пенные гребни. Я с шоком понимаю, что вижу море, и только тогда оно опрокидывается к горизонту. Но шофер смотрит ближе, и я тоже перевожу взгляд.
Сначала мне кажется, что вижу большую красивую птицу. Но чем дольше смотрю, тем более странно себя чувствую. На какой-то миг кажется, что вижу женщину в роскошном изумрудном плаще: она сидит на ограде, небрежно свесив босые ноги, а волосы золотятся как птичье оперение…
Затем она начинает петь, и я перестаю четко видеть. Только нечто расплывчатое изумрудно-золотое, потому что на глаза сразу навертываются слезы.
Пение завораживает, но мелодию я не могу запомнить, что-то прекрасное и печальное одновременно. Песня завершается стоном, от которого трепещет сердце, и сквозь слезы я вижу, что женщины-птицы уже нет. Мрачные туманные волны накатываются через стену, волшебная голубизна моря быстро меркнет, и вот уже только темные стены тумана стоят с обеих сторон.
– Что… кто это был? - с трудом выговариваю я.
– Вам повезло, - шофер трогает машину, а в голосе слышится горечь. - Мало кто из живущих слышал пение птицы Гамаюн. Оно приносит счастье.
– Мне песня показалась скорее печальной, - бормочу я.
– Кто не испытывает печали, не испытает и радости, - глухо отзывается шофер. - Сейчас мы поедем по земле, где одна печаль, а радости нет.
Понемногу опять светает - темный туман превращается в серый полусвет. Мы едем по сумрачной равнине без всякой дороги. В траве растут бледные цветы на высоких стеблях, но их вид не радует. Низко нависает серое небо, на горизонте маячат горы.
– Где мы теперь?
– В окрестностях Стикса, - спокойно говорит проводник. - Не знаю, позволят ли вам узнать то, что хотите, это запретное знание. Им ведает одна из Вечных - та, кого египтяне называли Эсетой, а греки Изидой. На вашем языке имя пока скрыто. Нам надо в Исейон.
И куда меня только несет!
– Странно все это, - бормочу я, тоскливо озираясь.
– Привыкайте, - буднично говорит проводник. - Раз уж повадились странствовать по тонким мирам. Здесь средство передвижения не ноги, и не автомобиль, а сила мысли. Как-то вы спрашивали, почему 'Волга', а не 'Мерседес'? К 'Мерседесу' вы вряд ли привыкли, а вот 'Волгу' представить значительно легче. В значительной мере это мир иллюзий, и иллюзии создаете вы сами. Важно среди них не потеряться.
Только теперь я догадываюсь оглядеть себя: та же рубашка и джинсы, те же туфли, даже немного жмут. Выходит, и одежда лишь плод моего воображения.
Тем временем горы вырастают фиолетовыми тенями в сером небе. Цветы становятся все крупнее, больше всего походя на белые лилии. Однообразный шум слышится вдали. Машина легко катит под уклон и останавливается.
– Мы почти приехали, - сообщает шофер.
Впереди обрыв - в глубине мрачного ущелья катится поток черной воды. Он гладок как стекло, и над ним струятся белые пары, поднимаясь порой до края ущелья.
– Не вдохните их, - предостерегает шофер. - Иначе на белый свет не вернетесь.
– Это Стикс? - хрипло спрашиваю я. - Никогда не думал, что эта река существует на самом деле.
– Так называли ее греки, - равнодушно говорит шофер. - Каждый народ знал о мертвой реке, просто давал ей разные названия. Финны звали ее Туонелой, а славяне Черным ручьем…
На другой стороне ущелья у подножия гор виднеется здание с широко раскинувшейся колоннадой, и я киваю в его сторону:
– Нам туда?
– Нет, - насмешливо отзывается шофер. - Разве что хотите остаться здесь навсегда. С другого берега Стикса не возвращаются… - тут его голос вздрагивает и становится еле слышен. - Или возвращаются уже другими.
– Тогда куда? - хмуро спрашиваю я.
– Знаете, куда впадает Стикс? - вопросом на вопрос отвечает странный проводник.
Вот зануда. Почти как профессор, которому я сдавал экзамен по греческой философии, тот тоже заставлял описывать в деталях космографию Платона.
– В Тартар, - сухо отвечаю я. - Надеюсь, в эту дыру мы не поедем. Бензина не хватит.
Водитель издает сухой смешок.
– Вы молодец, сохранили чувство юмора. Верно, нам не так далеко. Исейон стоит там, где кончается мир, на краю бездны Тартара.
Звучит не очень вдохновляюще, но шофер уже трогает машину и, повернув близ кремнистого края, ведет ее вниз по пологому скату.
Все больше становится бледных цветов, все выше лиловые горы за темной рекой, но впереди гор нет. Странная серая пустота возникает впереди, и в ней растворяется даже хмурое небо. Постепенно обозначается дорога из чего-то похожего на асфальт, а в конце начинают вырастать странные формы - то ли скалы, то ли хаос башен…
Но прежде, чем они обретают четкость, дорога ныряет в лес.
Настоящие джунгли обступают машину: желтые и красноватые растения переплетаются в жутком хаосе, а среди них высятся красные скалы с изваяниями не то людей, не то фантастических птиц.
– Что это? - потрясенно спрашиваю я.
– Лес, где разум спит, - непонятно отвечает шофер. - И видит сны. Прогулка по этому лесу может затянуться на вечность.
Наконец в диких зарослях появляется разрыв, и мы выезжаем на открытое пространство. От изумления я втягиваю воздух, хотя и беззвучно.
Велик и жуток дом Изиды - Исейон! Словно исполинские сгустки крови застыли в виде хаоса из багровых и бурых башен. Желто-зеленые цветы вскидываются на красные террасы, кишат под черно-синими лентами стекла. Некоторые формы странно расплывчаты, и у меня начинают болеть глаза.
– Здесь хранится то, что скрыто, - буднично поясняет шофер, направляя машину к левому крылу. - Разумеется, это упрощенный зрительный образ того, что вы не в силах воспринять. Сооружение существует в четырех или пяти измерениях. А вот еще одна местная достопримечательность.
В голосе слышатся нотки заправского гида. Он останавливает машину и выходит, я неохотно следую.
Воздух по-прежнему холоден, от душного аромата цветов кружится голова. Мы стоим на площадке над обрывом: внизу черноватым стеклом несется Стикс… и вдруг заканчивается, обрываясь в бездну серыми космами. Странная эта бездна - мутная, бесформенная, от нее мороз бежит по коже. Сознание словно растворяется в ней…
– Очнитесь! - проводник трясет меня за плечо. - Это бездна небытия, уходящая в Тартар… Как вам сегодняшняя экскурсия?
Шутник хренов.
– Да уж, - бормочу я. - Пора бы и за дело.
Шофер широко ухмыляется, наверное, в первый раз за время нашего знакомства. Хотя почему знакомства?… Я даже имени его не знаю! Он провожает меня к центральной части здания, тычет пальцем и, не прощаясь, возвращается к 'Волге'.
Входом в фантастическое сооружение оказывается заурядная дверь из зеркального стекла. Я напоминаю себе, что такой ее рисует мой рассудок, недолго смотрю на свое отражение - на лоб падает прядь черных волос, взгляд озадаченный, но настырный - и нажимаю кнопку звонка.
В Древней Греции электрических звонков не было. А тут меня, возможно, разглядывают через телекамеру, с дверью долгое время ничего не происходит.
Наконец медленно отворяется.
Я переступаю порог из черного мрамора и автоматически гляжу направо, ожидая увидеть будку охранника. Но там оказывается лишь мое отражение в зеркальной стене… И не одно - целая вереница фигур с озадаченными лицами, становясь все меньше, уходит в темную глубину.
Я гляжу вперед, потом налево. И мне становится зябко.
Все стены как темные зеркала, и во всех толпятся мои отражения. В глубине зеркал они становятся все мельче, и их все больше…
Я задираю голову, но черное зеркало потолка не отражает вообще ничего.
Гляжу вниз: пол тоже из темного стекла, и возникает ощущение безмерной глубины, так что кружится голова.
Не на что смотреть, кроме себя. Безумный архитектор словно взял девизом надпись над входом в храм Аполлона в Дельфах: 'Познай самого себя'.
Я нервно сглатываю, куда идти? А потом слышу чей-то тихий речитатив:
Я иду на голос, и толпа призраков движется вместе со мной, обступая со всех сторон. Назад не смотрю, боюсь не увидеть дверь, через которую вошел в Исейон.
'Я покинул Боди,
Что стоит средь цветных облаков,
Проплывем по реке мы
До вечера тысячу ли…'.
Слова звучат громче:
Голос смолкает, а отражения впереди начинают пропадать одно за другим. Когда исчезает последнее, я вижу перед собой темную завесу.
'Не успел отзвучать еще
Крик обезьян с берегов -
А уж челн миновал
Сотни гор, что темнели вдали'.
Что-то я читал о покрывале Изиды…
Но вспоминать уже поздно, я поднимаю ткань (она невесома и холодна) и ступаю внутрь.
На миг становится жутко: не поджидает ли меня сфинкс или другое чудище? Так что я вздыхаю от облегчения, увидев обыкновенную комнату. Хотя не совсем обыкновенную… Стены увешаны картинами в тяжелых серебряных рамах, уходят ввысь и теряются в непроглядной тьме. В центре комнаты - стол с горящими свечами, вокруг несколько кресел с резными спинками, в одном кто-то сидит…
У меня замирает сердце: неужели опять увижу Аннабель?
Но навстречу встает как будто обыкновенный человек и даже кажется немного знакомым. Худощавое лицо, черная бородка и небольшие усы, темное монашеское одеяние… Неужели Симон?
Конечно, это не Симон!
Слишком проницательный взгляд из-под густых бровей. Слишком суровое и одновременно одухотворенное лицо. К тому же Симон не кланялся, а меня приветствуют изысканным и небрежным поклоном.
Я не привык к поклонам и отвечаю неуклюже. Потом вспоминаю, что надо представиться:
– Андрей. Двинский Андрей.
В этой странной комнате моя фамилия звучит нелепо, но человек слегка кивает:
– Очень приятно. Мое имя Александр. Садитесь, пожалуйста.
Я пытаюсь проявить вежливость, хотя имею смутное представление об этикете.
– После вас.
– Нет, - мягко, но настойчиво отвечает тот. - Вы у себя дома, а я в гостях.
– Как это? - удивляюсь я, но все-таки сажусь на жесткое сиденье. Ответа не получаю и, чтобы смягчить возникшую неловкость, задаю другой вопрос:
– Это вы читали стихи?
– Да, - отзывается Александр. Он снова садится, и я непроизвольно отмечаю, сколько властности и одновременно непринужденности в его позе. - Это стихотворение древнего китайского поэта Ли Бо, и оно весьма точно описывает вашу ситуацию. 'Боди' означает тело на одном из земных языков.
Меня пробирает холод, не в первый раз за сегодня. Мой собеседник говорит так, будто не относит себя к земным жителям. Да и человек ли он? Не надо забывать, куда я попал…
– Не беспокойтесь, - улыбается мой новый знакомый. В глубоко посаженных глазах мерцают отражения свечей, и лицо кажется молодым. - Ваши сегодняшние приключения скоро закончатся, а до новых успеете отдохнуть. Лучше выпейте шампанского.
Я гляжу на стол и лишь теперь понимаю, почему в комнате сумрачно: единственным освещением являются свечи в серебряном канделябре. Странно, я не могу сосчитать их - то кажется много, то гораздо меньше… Я моргаю, но четкости не прибавляется.
Хлопает пробка, и шампанское с легким шипением льется в хрустальные бокалы. Александр поднимает свой и глядит сквозь бегущие пузырьки на колеблющееся пламя свечей.
– Неважно, сколько свечей горит, - произносит он непонятно. - Важно, кто придет на свет… Как вам шампанское?
Я пробую. Вкус оказывается тоньше, чем я помню у шампанского, а пузырьков больше, вино словно испаряется во рту.
– Восхитительно, - искренне признаюсь я. - А мой спутник еще говорил, что здесь удовольствий не испытывают.
– Где 'здесь'? - поднимает брови собеседник. - Пространство странная вещь, страннее его только время.
– Разве мы не в Исейоне? - удивляюсь я. Вкус шампанского медлит во рту, и голова слегка кружится.
– И да, и нет. - Мой собутыльник ставит бокал. - Это дом, который всегда с вами, вечный и призрачный дом. Но я надеюсь, что когда-нибудь вы пригласите меня в свой дом на Земле.
Опять на Земле…
– Куда? - невесело спрашиваю я. - В институтскую квартиру? Я там временный гость.
Собеседник медлит с ответом, а в глубоко посаженных глазах снова вспыхивают огоньки.
– Знаете, откуда это шампанское? - Похоже, ему нравится отвечать вопросом на вопрос. Моего отрицательного ответа не дожидается и продолжает:
– Из Нового Света в восточном Крыму. Это чудесный уголок Российского Союза, и я рекомендую побывать там. Ведь вы посещали только западный Крым.
Я удивляюсь: какой еще Российский Союз? Но перебивать не осмеливаюсь…
– Конечно, это эфирная сущность настоящего шампанского, но в ней собрано все лучшее: солнечный свет, свежесть листьев виноградной лозы, бодрящее дыхание моря. Мне кажется, что и ваш дом будет где-то в тех местах, и мы еще побеседуем на террасе над морем.
У меня кругом идет голова: откуда у меня возьмется дом в Крыму? И вообще, слишком много вопросов вызывают странные речи нового знакомого…
А тот встает:
– К сожалению, время течет даже здесь, - грустно говорит он. - Хотя и медленнее. Нам пора.
Я с удивлением вижу, что черную хламиду перехватывает потертый кожаный пояс, а на нем висят ножны с выступающей рукоятью меча. Не за плечами, как описывают в фантастических боевиках, а просто на поясе…
– Я уже видел одного… с мечом, - сипло выговариваю я.
– А, - слегка улыбается Александр. - Да, у него много имен. Темная воинственность, Сюань-У, есть и другие. А у меня за тысячи лет не прибавилось ни одного.
Мое сердце словно стискивают ледяные пальцы. Ну и собеседник попался мне!…
Я ошалело иду следом, и снова невесомая ткань холодно касается моего лица.
Миновав завесу, я останавливаюсь. Холл неузнаваемо изменился: вместо темных зеркал - разливы стекла и света, только пол остался из гладкого черного камня. Вверх спиралями уходят стеклянные пандусы, с них открываются входы в призрачные анфилады помещений. В вышине спиральные витки смыкаются - наверное, это те конусы, что я видел снаружи. Помнится, конусов было много.
В начале ближнего пандуса переливается светом арка в первую анфиладу. Что-то кажется мне смутно знакомым…
Длинный проход с полупрозрачными сундуками по сторонам, и в них разноцветно лучатся какие-то предметы.
Ба! Похоже на компьютерную игру, где надо отыскивать снаряжение, оружие, аптечки и прочие важные для игрока предметы обихода.
Я поворачиваюсь к спутнику, и тот кивает:
– Исейон меняет облик, приспосабливаясь к восприятию посетителя. Если только это не нежданный гость.
Я не спрашиваю, что здесь случается с нежданными гостями. Если после астральных тел остаются скелеты, то коридоры Исейона, должно быть, полны ими.
А мой знакомый бодро идет вперед, только полы одеяния слегка посвистывают.
– Если не хотите долго плутать, то следуйте за мной, - бросает он.
Что я охотно и делаю. Стеклянистые стены и лестницы плывут назад, и непонятно - поднимаемся мы или спускаемся. Но очень скоро мой спутник застывает на месте.
– Вот то, что вам нужно.
Странная интонация звучит в голосе, и я приглядываюсь: такой же полупрозрачный сундук, а сквозь стенки светится что-то вроде спирали и занятной безделушки…
– Постойте! - говорю я. - Откуда вы знаете, что именно мне надо?
Тот, будто в раздумье, кладет ладонь на рукоять меча, и я вздрагиваю - ощущение такое, будто ледяная сталь уже коснулась моей голой спины. Впервые мой попутчик дотронулся до оружия.
– Ваш друг неосмотрителен. Он вслух сказал о своих желаниях.
– Ну и что? - Меня все сильнее пробирает неприятная дрожь, хотя источник как будто изменился: теперь словно чьи-то мерзко холодные пальцы шарят по телу, дотягиваясь сквозь стеклянную крышку. Внутри меня нарастает злость, шарахнуть бы по этому стеклянному гробу камнем! Сдерживая лясканье зубов, я продолжаю: - У всех людей есть желания, и они нередко говорят о них. Чаще всего даже близкие не обращают внимания.
Александр слегка улыбается.
– Это не исключает того, что могут услышать… другие. Знаете о ноосфере?
– Да, - буркаю я. Снова походит на экзамен, только теперь по истории русской философии. - Это Вернадский сделал открытие, что вокруг Земли образовалась оболочка разума…
– Ни слова, ни мысли не пропадают бесследно, - тихо подхватывает мой спутник. - Людям следует быть осторожнее в своих желаниях. К счастью, когда дается возможность удовлетворить их, этого обычно не замечают. Но вашему товарищу не повезло.
Я удивляюсь и киваю на светящуюся безделку. Неприятный холод как будто начинает отступать.
– Почему не повезло? Получит свою игрушку.
– У исполнения желаний есть цена, - жестко роняет собеседник. - Но теперь говорить об этом поздно.
– А мне повезло? - вырывается у меня. - Попадаю во всякие чудные места, встречаюсь с… э, странными собеседниками. За это тоже придется платить?
Мой спутник неожиданно благодушно улыбается, в глазах появляется смешинка.
– Повезло вам или нет, это пока неясно. Может быть, еще и заплатят… Ладно, тяните жребий - так это, кажется, называется в ваших глупых передачах.
Он еще и телевизор смотрит?
Я пожимаю плечами и касаюсь крышки - она тоже оказывается неприятно холодной. Замка не видно.
– А как?… - начинаю я, но вдруг чувствую, что пальцы проникают сквозь стекло. Их начинает ломить от холода, я вздрагиваю и пытаюсь ухватить светящуюся спираль. Но та упорно проскальзывает мимо пальцев, или скорее сквозь них…
– Не так, - голос Александра звучит сурово. - Это астральный образ, и его нельзя взять в руки. Прикоснитесь и замрите, он сам проникнет в ваше сознание.
Трясясь от холода, я удерживаю пальцы на светящейся спирали. Вдруг чувствую содрогание, в затылке появляется тупая боль, а спиралька исчезает.
– Теперь формула, - приказывает мой спутник.
Вот эта безделка? Я пытаюсь прикоснуться и чувствую, как от нее исходит мертвящий холод. Неожиданно в глазах темнеет, я теряю равновесие и едва не падаю. Сильная рука спутника поддерживает меня.
Некоторое время все плывет перед глазами, а затем я вижу, что стою перед темным пустым сундуком. Провожатый сумрачной тенью высится рядом.
– Все закончено, - глухо произносит он. - Надо возвращаться.
Не помню, как мы оказываемся у двери. Мой проводник к ней не подходит. Останавливается - черный силуэт на фоне стеклянных лестниц и каскадов света, - и поднимает руку.
– До встречи.
А затем растворяется в ниспадающих радугах.
Я тупо поворачиваюсь к двери, та оказывается распахнутой, и выхожу на солнечный свет. Хотя он тускл и безрадостен, я испытываю облегчение. Словно в Исейоне меня придавили тяжелым мешком, а тут он свалился с плеч.
'Во многом знании много печали', - вспоминаю я. И оглядываюсь, надо отыскать шофера.
Над шестиугольными плитами площади вяло колеблются желто-зеленые грозди растений, но черной 'Волги' не видно. Наконец я замечаю своего водителя вдали, на смотровой площадке.
Подхожу и впервые в этом странном мире чуть не смеюсь. Стоя на краю серой бездны, шофер курит и стряхивает пепел в Стикс. Наверное, только русский способен покуривать на самой грани небытия.
– Вот не знал, что здесь можно курить.
Тот оборачивается и внимательно оглядывает меня.
– Похоже, достали что хотели. Тогда моя миссия закончена. А курнуть здесь можно, любые сигареты доступны. Ведь этот мир подчиняется силе мысли. Другое дело, что здесь не бывает желаний. Да и удовольствия от курева тоже не испытываешь.
Он щелчком отправляет окурок в Стикс:
– Ладно, пора разбегаться. Ты теперь и без 'волжанки' доберешься. Просто попытайся представить отчетливее, куда ты хочешь. Все равно придется привыкать.
А ты куда? - я тоже с готовностью перехожу на 'ты'. - Даже не знаю, как тебя звать.
– Неважно, - пожимает плечами собеседник. - Здесь обычно не бывает имен. И куда попадешь, тоже не знаешь. Мало кто сам выбирает путь, и такие в Лимб обычно не попадают.
Не подав руки на прощанье, он идет прочь, что-то насвистывая, а я вдруг замечаю, что прохода в зарослях, через который мы проехали к Исейону, больше нет. Но моего спутника это, похоже, не беспокоит, где-то посередине площади он просто исчезает. Я вздрагиваю, а потом вспоминаю его совет.
Так, попытаемся представить: заснеженная площадь перед институтом, колонны у входа…
И почти утыкаюсь носом в одну из них. Площадь сумрачна и безлюдна, огромного пса не видать. Я боязливо поднимаюсь по ступеням и…
Пес выпрыгивает откуда-то со стороны, и раздается такой рык, что я обмираю. Снова кошмарная черная морда у моего лица! Я хочу повернуться, чтобы бежать, но ноги не слушаются…
'А куда бежать? - мелькает сумасшедшая мысль. - Он везде догонит'.
А следом в голову приходит другая…
'Вы зря боитесь. Этот мир очень пластичен и подчиняется силе мысли. Если испытываете страх перед кем-то, то он немедленно станет вашим врагом. А может стать и другом…'.
Один раз у меня уже получилось!
– Привет, Рок, - сипло говорю я собачине, готовой откусить мне голову. - Не скучал без меня?
И продолжаю нести всякую ахинею.
Пес придвигается вплотную, утробно рычит, обдавая жаром из пасти, а потом вдруг поворачивается и толкает плечом. Шерсть оказывается жесткой, от толчка я едва не падаю. Пес повторяет странное действие, и безумная догадка приходит мне в голову - огромный зверь просто хочет потереться о мою ногу, как простая собака.
Только для этого он слишком велик.
– Хорошая собачка, - трясущимся голосом говорю я, запуская пальцы в похожую на спутанную проволоку шерсть.
А пес снова рычит и кладет тяжеленную голову мне на плечо, язык горячо скользит по щеке.
– До свидания, Рок, - бормочу я, пробираясь вдоль собачьего бока к входу.
И юркаю в дверь.
Будка охранника пуста, лампы в коридоре еле тлеют. В дверях лаборатории я приостанавливаюсь, боясь увидеть в кресле свое распростертое тело.
Делаю шаг… но в кресле никого нет. Я на миг пугаюсь - вдруг остался без тела и теперь продолжу существование в виде призрака? - но потом приходит догадка, что, возможно, только неодушевленные вещи отбрасывают в астральный сумрачную тень из нашего мира.
Все гаснет, будто выключили свет…
Я очнулся, полулежа в кресле: майка липла к спине, тело била дрожь, перед глазами мерк и снова разгорался желтоватый свет. Надо мною кто-то навис.
– Наконец-то! - я с трудом узнал голос Романа. - Ты был в обмороке так долго, что хотел вызывать врача…
Я кое-как сел, зубы стучали так, что боялся откусить язык. Все-таки сумел выговорить:
– П-пить.
Роман отодвинулся, и на миг я смог сфокусировать взгляд: замызганный халат, лохматые волосы, лихорадочно блестящие глаза. Он наморщил лоб и решительно сказал:
– Вот что. Выпей-ка спирту. Быстрее придешь в себя.
Скрылся куда-то и вернулся с полным стаканом.
– Это чистый, я немного разбавил.
Я взял стакан, но рука тряслась так, что пришлось брать обеими. Прижал к губам и выпил словно воду, глоток за глотком.
Роман глядел с изумлением:
– Ну, ты даешь… - выдохнул он.
Глубокая дрожь прошла по моему телу, и в глазах наконец прояснилось. Снова лаборатория: тусклый экран монитора, хаос оборудования, озабоченное лицо Романа.
– Все, - упавшим голосом сказал я. - Больше туда ни ногой.
– Узнал что-нибудь? - прошептал Роман.
– А… - я потер лоб ледяными пальцами. Снова все померкло на миг, и я увидел светящуюся спираль, а рядом яркую безделушку, похожую на странное ювелирное украшение. - Дай-ка карандаш и бумагу.
Роман выхватил из ящика лист бумаги и авторучку.
– Вот… - я с возможным тщанием нарисовал спираль, а потом стал перерисовать безделушку. Занятно - то, что я считал финтифлюшками, оказалось цифрами, и вообще получилась некая формула. - Не понимаю, что все это значит, и знать не хочу. А ты, мне сказали, за эту ерунду здорово поплатишься.