Страница:
Но имеет ли отношения к этой организации мой спутник по лесной прогулке? Разговаривал он весьма туманно…
В общем, в старых русских традициях я решил настучать, кому следует. Для подобных патриотов в здании, похожем на каменного пса, имелось специальное крылечко с дверью - заходи и исповедуйся. Но столь явный путь меня не устраивал, поэтому я дождался глубокой ночи (не из соображений секретности, а только тогда телефонная линия освобождалась), подключил ноутбук к Интернету и зашел на официальный сайт ФСБ.
Там обнаружил заманчивое предложение стать двойным агентом: всем завербованным иностранной разведкой гражданам предлагалось вдобавок сотрудничать с ФСБ, причем с сохранением выплачиваемого иностранной спецслужбой денежного содержания.
Я некоторое время думал, подходят ли таинственные террористы под понятие иностранной спецслужбы, но решил это не выяснять, и только скопировал вывешенный адрес электронной почты. Бдительным гражданам предлагалось описать подозрительное событие и, указав его дату и участников, отправить сообщение в ФСБ, конфиденциальность гарантировалась.
О денежном вознаграждении здесь не упоминали, но я ведь не за-ради денег…
Пару часов я трудолюбиво составлял свой первый в жизни донос: семинар в Грузии, какие темы обсуждались, кто участвовал. Долго думал, описывать ли картину сумрачной ирреальной Москвы, но решил, что не следует - примут за психа. В это учреждение и так, наверное, обращается уйма шизофреников. Зато кратко рассказал о своем бегстве и таинственном Симоне. Потом упомянул о втором семинаре в Крыму и опять задумался: сообщать ли про Аннабель и ее напарника? Решил, что тоже не стоит. Но больше всего промучился над вопросом: описывать ли разговор с 'Глебом'? В общем-то, ничего противозаконного не предлагалось, к тому же я хотел спать, так что отправил письмо и со спокойной совестью заснул. И бывают же такие олухи на свете!
Свою почту проверил через несколько дней и обнаружил известие, что мое письмо получено; меня вежливо благодарили и просили продолжать сотрудничество…
Я до сих пор думаю, обратил ли кто-нибудь в ФСБ внимание на мое послание? Возможно, что нет, американские спецслужбы тоже были предупреждены об атаке 11 сентября, но все равно проспали ее. Слишком много информации обрушивается на головы в современном мире.
Зато обратили другие…
Я шел на работу. За ночь подморозило: красный шар солнца поднимался над заиндевелыми деревьями парка, тротуар обледенел, но снега почти не было. Когда я вошел в холодную тень ограды, будто черная собачка метнулась ко мне от забора. Я шарахнулся в сторону, от испуга меня до костей пробрал мороз. Не удержав равновесия, поскользнулся на льду. Уже падая, почувствовал под ногами что-то вроде взрыва, и в щеку вонзились ледяные иголки.
Я падал как-то странно: время замедлилось, а в глазах померкло - я будто скользил куда-то по изогнутому темному стеклу. Голова закружилась, и лишь спустя вечность я приложился подбородком к тротуару. Вроде бы не сильно, но перед глазами снова произошел взрыв - во все стороны разлетелись белые искры…
Хотя нет, это были крошки льда и бетона, к счастью веером прошли выше головы.
Я так и остался лежать, обмерев: неужели стреляют? Хотя не слышал звука выстрелов, но насмотрелся боевиков, где часто используют оружие с глушителем. Я был не в силах пошевелиться, и это, возможно, спасло мне жизнь: больше выстрелов не было. Наверное, невидимый стрелок решил, что поразил цель.
– Вам плохо? - раздалось над головой.
Я с трудом оторвал взгляд от ямки в бетоне и приподнял голову: возле меня стоял прохожий.
– Н-нет, - выговорил я, садясь. Зубы стучали, и я со стыдом почувствовал мокроту в брюках. - П-просто поскользнулся.
Мужчина пожал плечами, а я с трудом встал и потрогал щеку. На пальцах осталась кровь - видимо, разлетевшиеся льдинки рассекли кожу. Только теперь я рассмотрел, что меня испугало - черный полиэтиленовый пакет таскало ветром по тротуару. А если бы я не поскользнулся и не упал?…
Я стиснул зубы и поплелся обратно домой, чтобы промыть щеку и сменить брюки.
На работу пришел с опозданием, сделав крюк через парк: не мог заставить себя идти по тротуару. К счастью, в расписании были одни семинары, я дал студентам задание конспектировать и сидел, тупо глядя в книгу. Кто-то хотел меня убить? Неужели это связано с тем разговором? Ведь предупредили, чтобы держал язык за зубами…
На следующий день тоже пришлось пойти в обход: улица и тротуар были перегорожены веревкой с красными флажками, шли какие-то ремонтные работы, и всех заворачивали на параллельную улицу.
Я вяло удивился, но тогда не придал этому значения. Ходил как оглушенный и все время оглядывался, хотя понимал, что это бессмысленно. От тоски захотелось кому-нибудь поплакаться, и я написал довольно бессвязное письмо Кире.
Вскоре снова получил приглашение на заседание рабочей группы. Она проходила в том же подмосковном пансионате: стеклянные стены высились над темной речкой, берега покрывал снег, и в зале заседаний было прохладно.
Я поболтал со знакомыми по университету и немного пришел в себя. Когда подошла моя очередь, выступил с тезисами будущей кандидатской диссертации. В общем, довольно скоро забыл о неприятном происшествии и возвращался довольный.
На местный экспресс опоздал, так что пришлось взять билет на поезд дальнего следования. В купе оказался один - то ли народ зимой меньше ездил, то ли места были забронированы. Я убавил свет, и только было устроился в уголке, как лязгнула открываемая дверь.
Я открыл глаза, и мне отчаянно захотелось, чтобы уже спал и видел сон. В дверях стоял мой спутник по лесной прогулке. С испуга мне показалось, что даже плащ на нем тот же - темный и неприятно посвистывающий. Но нет, на этот раз был в длинном пальто. Не друзья ли Глеба устроили на меня покушение? Испугались, что и на них донесу?
– Не ждали? - спросил он язвительно. - Да и я не ожидал, что еще придется поговорить.
За его плечами маячил кто-то еще, но незваный гость шагнул внутрь один и захлопнул дверь.
– Разрешения не спрашиваю, - довольно неприятно улыбнулся он. - Ваши желания мало что значит.
Он расстегнул пальто, уселся напротив и пристально поглядел на меня. Глаза показались мертвенными в крадущемся голубом свете - поезд как раз тронулся.
– Вы поступили глупо, - продолжал он. - С этим письмом в ФСБ. Кто-то решил, что вы слишком опасны.
– У вас что, агенты в ФСБ? - выдавил я.
– Кое-кто с нами сотрудничает, - собеседник наконец-то отвел глаза, и мне показалось, что в них что-то мелькнуло. - А что до письма, то перехватить его очень просто, достаточно сканировать вашу электронную почту. Вы ведь говорили, что у той организации есть высококлассные специалисты.
– В том числе и киллеры? - Я был озадачен: так соратники Глеба устроили покушение, или кто-то другой? Выйду из этого купе живым, или меня вынесут под белой простыней? - Я бы не сказал, что это специалист высокого класса. Два раза промазал.
На миг почувствовал себя глупо: а вдруг мне просто показалось, что в меня стреляли?
Но незваный гость снова внимательно поглядел на меня.
– Не думаю. Из такого оружия и на таком расстоянии не промахиваются.
Мне стало действительно страшно: выходит, я ничего не придумал. Прислонился головой к окну, стекло показалось очень холодным.
– Тогда почему… - мне хотелось, чтобы голос звучал самоуверенно, но получился жалкий писк.
– Не попал? - усмехнулся Глеб. Странно, на его лбу и залысинах выступили бисеринки пота. Неужели тоже чего-то боится?… - Любопытный вопрос. А также любопытно, как это вы сумели перебраться через Безенгийскую стену без всякого альпинистского снаряжения. Конечно, у вас была довольно странный компаньон, но все-таки… Например, я узнавал про погоду в тот день: на высоте более четырех тысяч метров дул ураганный ветер. Вас бы просто смело с гребня, а там падать два километра. Уж извините, я ваше письмо тоже прочел.
У меня пересохло горло. Ведь чувствовал, с Симоном было что-то не так…
А попутчик откинулся к стене, и лицо оказалось в глубокой тени, только глаза казались голубоватыми льдинками. Как у Сибил…
– Вообще, очень много странностей, - голос Глеба прозвучал отдаленно. Видели, как после покушения на вас улицу перекрыли?
Я смог только кивнуть.
– Не скрою, мы за вами следили. Такой порядок, какова будет реакция на приглашение? Так что сразу узнали о покушении. Были проведены замеры, - голос Глеба уплывал все дальше. - Похоже, в первый раз вы просто поскользнулись и, падая, ушли с траектории пули. Повезло… Но от второго выстрела это спасти не могло, снайпер должен был попасть вам прямо в голову…
Я перестал слышать голос, снова скользил куда-то по изогнутому темному льду, а голова кружилась все сильнее…
Тут же она дернулась от удара, а из глаз посыпались искры.
– Извините, - сказал мой инквизитор, опускаясь на лавку. - Кажется, вы собирались упасть в обморок. Пришлось дать пощечину.
Он поглядел на меня с сомнением.
– Странно, - проговорил медленно. - Вы слабы. Вы совершенно не подготовлены. И, тем не менее, дважды ушли от настоящих профессионалов. Причем в обоих случаях совершенно фантастическим образом.
– Я вас не понимаю, - пробормотал я, и самому стало противно, до чего жалко прозвучал голос.
А Глеб снова непринужденно откинулся к стене.
– Знаете, - сказал со смешком. - А ведь я побаивался этой встречи. Не выходило из головы: а вдруг и я окажусь в результате… где-нибудь на гребне Безенгийской стены? Представляете, в таком пальтишке на ураганном ветру?
Что за бред? Я продолжал испытывать странное ощущение, будто куда-то плыву. Мешались чувства: облегчения - что это не соратники Глеба хотели расправиться со мной, раздражения - от насмешки в голосе непрошеного попутчика и… что-то еще. Нет, надо успокоиться!
Я сильнее прижался виском к окну и ощутил, что стекло источает промозглый холод. Но в голове прояснилось, и почему-то вспомнился Симон: как он шел, словно танцуя, по повисшему над бездной ледяному гребню.
Черный монах!
– Я никуда не смогу перебросить вас, - моя улыбка, наверное, получилась кривой. - Даже если очень захочу.
Глеб смотрел на меня (и я вдруг понял, что это его настоящее имя), не мигая.
– Значит, вы догадываетесь, - очень тихо сказал он. - Власть над пространством… это ведь почти абсолютное оружие. Можно сделать так, что пуля пройдет по кривой, скользнув по изогнутости пространственно-временного континуума. Можно шагнуть в ледяную стену, и оказаться за сотни километров, по другую сторону гор… А можно сделать еще больше! Целые армии будут вести огонь, но пули и ракеты уйдут в пустоту. Или вернутся и поразят стрелявших… Мне не поверили, что такое возможно. Нигде не ведется даже экспериментов. Слишком много энергии надо, чтобы хоть слегка искривить пространство. Но, выходит, есть и другой путь…
Я промолчал, чувствуя виском ледяной холод. А попутчик наклонился ко мне, обжигая глазами, которые вдруг стали иссиня-черными.
– Только вы не сможете сделать этого, Андрей. - Я машинально отметил, что впервые за время этой встречи он назвал меня по имени. - И никто не сможет. Это не людская игра. Мой совет: пока не поздно, выйдите из нее. Неужели вам хочется быть пешкой в чужой и очень опасной игре.
'Ну да, - кисло подумал я. - Чтобы стать пешкой в вашей…'.
Впрочем, следовало быть осторожным. Очень осторожным.
– Я не хотел принимать ваше предложение, - устало сказал я. - Не нравятся мне тайные организации. Взять хотя бы вашу… Мне кажется, что вы недалеко ушли от террористов. Наверняка слежка друг за другом, подчинение вождям. Хлебнули мы этого в России.
Мой спутник прислонился к стене.
– Понимаю, - сказал невесело. - Порой организации, которым суждено перевернуть мир, возникают гласно. Чаще их приходится создавать тайно, иначе сразу задавят. Но это всегда организация, другого пути нет. И поначалу она часто является Братством единомышленников, только потом такие отношения трудно сохранить… Не скрою, кое-кто из наших все еще хочет пригласить вас. Особенно после этого случая. Но я отговорил. Мы пытаемся прогнозировать будущее и управлять им. А вы, или точнее, силы, которые за вами стоят, являются непредсказуемым фактором. Так что лояльности к нашим целям ожидать не приходится. Но и убивать вас тоже бессмысленно, подберут другого.
Купе омыло голубым мелькающим светом из встречного поезда, гость встал и принялся застегивать пальто.
– Так что разумнее приглядывать одним глазом. Хотя не исключена и помощь. Ведь вы, Андрей, теперь в смертельной опасности - те, кто организовал покушение, опасаются вас. Не уверены, сколько вы знаете и что собираетесь делать? На вашем месте я бы исчез, пока все не уляжется. А вообще с вами сложно. Вы одной ногой здесь, а другой - в неизвестном мире. В этом мы схожи - и я живу уже не столько в этом мире, сколько в другом, будущем.
Криво улыбнулся и неожиданно продекламировал:
Мне очень не понравился этот разговор. Выходит, за мной следила таинственная организация, что приглашала в Грузию. И мало того, после неосторожного письма в ФСБ пыталась убить. А теперь за мною присматривают еще и Глеб с сотоварищи…
Нет, больше делиться опасениями я ни с кем не стану, своя шкура дороже. Если эта 'организация Х' и устроит диверсию, то мишенью, судя по всему, явится Запад. На семинарах были русские, но больше азиатов, да и американцы присутствовали. Сибил то чем родная Америка не угодила?… Может, это вообще чисто коммерческое предприятие с целью устроить грандиозный обвал акций, а потом скупить по дешевке? Что-то подобное говорил Глеб во время лесной прогулки. Тогда разговоры о справедливости лишь приманка, и за всем стоят очень большие деньги. Тем более не стоит связываться, а то потом уберут исполнителей…
Темнота убегала назад, но все так же оставалась стоять за окном. В голове мучительно ныло: что-то не укладывалось в эту простую схему. Ах да, странная парочка: Аннабель и ее спутник с мечом. Упоминание о каком-то Рарохе. Да еще необычные сны…
Но что я тогда мог понять?
Жизнь стала совсем тоскливой: утром я уходил на работу, а вечером возвращался в коммунальную квартиру, жарил картошку на чадной кухне и ужинал под прикрепленной к стене фотографией Киры - той, где она манила в мир солнца и моря.
Да еще все время оглядывался…
Как-то возвращался через парк, улицу после покушения не любил. Облака цвета рдеющего железа повисли над заснеженной аллеей, и у меня перехватило горло: облачный замок, призрачная копия Ай-Павели, плыл в глубокой синеве. И я снова вспомнил серые лужайки парка, прохладное предплечье Киры, ее мягкие губы…
Облачные башни Ай-Павели померкли, подножия утонули в лиловой тени, а потом все стало расплываться. Вскоре остался только облачный гриб, вершина которого тревожно горела красным огнем…
Я больше не колебался и, вернувшись в свою комнату, написал Кире, что собираюсь приехать. А вскоре получил ответ, что во время практики она будет дома, и давала адрес.
Я пошел отпроситься к заведующему кафедрой, в его закутке едва умещался письменный стол, книжный шкаф и вешалка, так что мне пришлось стоять. Самгин как-то странно поглядел на меня:
– Ты знаешь, что у нашего института есть филиал на севере?
От обращения на 'ты' я поморщился, но Самгин будто не заметил.
– Слышал, - неохотно сказал я. - Но он как будто исследовательский, студентов там нет.
– Ну да, - Самгин пожевал губами. - Мне позвонил тамошний директор: у них несколько человек работает над диссертациями, надо помочь с подготовкой к сдаче кандидатского минимума по философии. Да и для сотрудников почитать лекции по социологии и политологии, сам знаешь - политическое образование снова в моде. Обещал хорошо заплатить, у них контракты с Минобороны и зарубежными фирмами.
– Вы предлагаете мне поехать? - удивился я. - А кто будет здесь вести семинары?
– Ну, на этот год мы обойдемся. - Самгин глядел на меня с явным любопытством, и я вдруг вспомнил Глеба: не он ли походатайствовал?
– Так что можешь съездить куда хочешь, а потом сразу на север. Подумай.
Я вернулся за свой стол, посидел, вспомнил предостережение Глеба и… согласился. Может быть, там меня не достанут. А главное, можно съездить к Кире…
И снова поезд, только теперь за окном не пыльная зелень Крыма, а белые равнины и заснеженные леса.
Наконец заскрипели колеса, поезд остановился, и я сошел на промерзший перрон. Сразу поспешил на автостанцию, где на плакате над кассой суровый кондуктор хватал за уши съежившегося от страха зайца-безбилетника. Потом долго ехал в автобусе, и сумерки сгущались среди мелькания елей.
Наконец лес сменился огнями поселка. Спросив дорогу, я пошел по улице среди сугробов, из труб в темно-синее небо поднимались столбы горьковатого дыма. Не без труда отыскал нужный дом, поднялся на второй этаж и позвонил. Сердце сильно билось.
Открыла Кира. Она была в голубом домашнем халатике, завитки светлых волос рассыпались по плечам, серые глаза радостно расширились.
– Ой! - она обхватила меня руками, и я ощутил возврат того мягкого, ласкового, что было когда-то летом, и, казалось, навсегда ушло.
Мать Киры - крупный нос придавал лицу несколько суровое, всматривающееся выражение - накрыла на стол, и меня накормили рассыпчатой картошкой и сочными горячими колбасками. Я искренне сказал, что давно так вкусно не ел: за время студенческой жизни мой идеал обеда сузился до гамбургера и бутылки пива. Мать Киры довольно улыбнулась.
На ночь затопили печку - отопление почти не грело, - и постелили мне на узком диване. Я праздно следил за красноватыми отсветами на потолке, когда вошла Кира. Она присела на краешек дивана, нагнулась, и ее волосы рассыпались, затмив неверный свет. Губы были мягкими, поцелуй долог, и мое тело снова нежилось, как когда-то в сумраке парке.
Но когда я стал настойчивее, Кира отодвинулась.
– У меня отец с матерью за перегородкой спят, - со смешком шепнула в ухо.
Так и ушла. Я почувствовал легкую досаду, но чувство уюта не проходило, и вскоре заснул. Во сне я словно плыл над дорожками парка, и мне было радостно, потому что где-то среди уходящих в ночь деревьев ожидала Кира.
Мы встали поздно и после завтрака отправились погулять в лес. Было морозно, сосны отбрасывали на дорогу голубые тени, но синее небо напомнило мне теплую синеву, чашей опрокинутую над Крымом. От Киры тоже исходило тепло. Я остановился и попробовал обнять ее, но она увернулась и побежала среди сосен. Когда я все-таки нагнал, то ухватилась за низкую ветку и обрушила на меня целый ворох пушистого снега.
Я поймал ее, прижал спиной к золотистому стволу, как тогда в Крыму, и стал целовать. Щеки и губы Киры были теплыми, и вскоре я перестал чувствовать холод от попавшего за шиворот снега - лишь нежное прикосновение, словно лепестков цветов…
И воздух странно потеплел, и на шершавой коре за смутно видимым лицом Киры лег необычайный золотой свет, и чей-то тихий смех прозвучал среди деревьев.
Я отстранился, слегка задыхаясь. Сердце то начинало сильно биться, то словно проваливалось в пустоту. Странное ощущение посетило меня - что мы на миг оказались в ИНОМ лесу.
– Что с тобой, Андрей? - спросила Кира.
– Ничего, - с трудом сказал я. И, неожиданно для себя, добавил: - Я люблю тебя.
Не сделал ли я ошибку?…
Впрочем, мы сплошь и рядом совершаем ошибки. Часто сами появляемся на свет в результате ошибки: будущие папа с мамой увлеклись и забыли предохраниться. Так что грех жаловаться.
Испанский философ Орега-и-Гасет писал: 'Неверно, что любовь иногда совершает ошибки. Сама любовь, по существу, является ошибкой. Мы влюбляемся, так как наше воображение проецирует несуществующие совершенства на другую личность. Однажды фантасмагория исчезает, и вместе с нею умирает любовь…'.
Но согласитесь, без таких ошибок жизнь была бы скучна.
И вдобавок я, пусть и смутно, начинаю сознавать, что дело может обстоять совсем наоборот. Что скорее мир исчезнет как фантасмагория, а любовь останется…
На ночь снова затопили печь, и снова пришла Кира. На этот раз прилегла, и мы смогли уместиться на узком диване, лишь тесно прижавшись. Рыжеватые блики, постепенно тускнея, трепетали в волосах девушки, на потолке перемигивались красные отсветы. Я пуговку за пуговкой расстегивал ее халатик, и все сильнее разгорался другой, невидимый огонь желания.
Вот и Кира задышала чаще, и вдруг протиснулась вниз, позволив мне утонуть в блаженной тесноте меж своих бедер. Ее нежная кожа обожгла мой живот, и я понял, что между нашими телами больше нет ночной рубашки.
От волнения не сразу получилось войти, и она помогла - тонкие пальчики мимолетно, словно приветствуя, сжали мою отверделую мужскую суть. Мягкое прикосновение, словно лепестков цветов, скольжение в таинственную глубину, обволакивающая нежность, будто ты наконец вернулся домой… Я торопливо задвигался, рыжие завитки волос Киры тоже двигались перед глазами, и это усиливало возбуждение - очень скоро я ощутил, как весь изливаюсь сладостной истомой.
– Я люблю тебя, - выдохнул я, отстраняясь.
– Уже все? - тихонько рассмеялась она.
Я стеснительно улыбнулся, но для ответа не хватило сил, навалилась приятная и неодолимая дремота.
Кира прижала меня к себе, жарко поцеловала, а потом ушла.
За ночь потеплело, и утро было неожиданно хмурым, чуть не дождь шел за окнами. Мать Киры накормила нас на кухне и ушла по делам. У меня было тоскливо на душе - и от испортившейся погоды, и оттого, что надо уезжать. Глядя на серые облака, я вдруг сказал:
– Кира, давай летом поженимся.
Кира глянула на меня, отвернулась и стала водить пальцем по оплывающему стеклу.
– Ну, если ты хочешь, - немного погодя сказала она.
Ехать на север надо было через Москву, и я взял билет так, чтобы заодно попасть на заседание рабочей группы. На этот раз присутствовал и Маслевич, так что вспомнили за пивом Крым. Разъезжались в воскресенье после обеда и, когда автобус уже въехал в город, Маслевич встрепенулся:
– Слушай, отец получил приглашение на одну очень закрытую встречу. Он передал его мне, но я сегодня не могу, свидание. Не хочешь сходить? Увидишь, как развлекается избранная публика.
– У меня на такие тусовки денег нет, - хмуро ответил я.
Маслевич хмыкнул:
– Тут деньги не нужны. Гляди.
Он подал мне плотный конверт необычного вида - с роскошной, тисненой зеленой вязью буквой 'L'. Конверт был открыт, и внутри лежала карточка красноватого цвета, похожая на визитку, но с зеленой единственной буквой 'L'.
Я с удивлением прочитал:
'Тот, кому выпала эта карта, приглашается на встречу с Прекраснейшей'. В конверте был листок с адресом и схемой проезда с Садового кольца. Можно было и пешком от станции метро 'Смоленская'. Время указывалось странно: 'в час после заката'. Листок следовало отдать охране на входе.
– Кто эта Прекраснейшая? - удивился я. - И что означает 'L'?
Маслевич хитро улыбнулся:
– Сам не знаю. Но отец сказал, что многие дорого бы дали за такое приглашение
Мои вещи лежали в камере хранения, поезд отправлялся только ночью, так что я подумал и согласился. Хотя не раз потом думал о роли Маслевича в этой темной истории…
Несмотря на схему, я не сразу нашел указанное место. Язычки закатного пламени уже потухли в окнах высотного здания на Смоленской, когда я отыскал нужный подъезд. Под ничего не говорящей вывеской тускло блестели стеклянные двери. На автостоянке рядом теснились иномарки, присыпанные снегом. Когда я вошел в полутемный холл, меня оглядел охранник в черном костюме, и я протянул карточку с буквой 'L'.
Охранник глянул на карточку и пошевелил пальцами другой руки. Я вспомнил о листке с адресом и отдал его. Возвращая карточку, охранник указал направо:
– Это внизу.
Я миновал закуток с туалетами и стал спускаться по длинной лестнице, покрытой красным ковром. Спуск был на удивление долгий, внизу оказалась массивная дверь из темного дерева, укрепленная стальными полосами. Я надавил на золоченую ручку, и дверь неожиданно легко открылась.
Я оказался в обширном помещении, разгороженном скучными бетонными колоннами - скорее всего, бомбоубежище еще советских времен, устроенном под одним из административных зданий - возможно, под МИДом. Зал был тускло освещен, стены ярко и грубо расписаны, среди колонн разбросаны столики. Люди за ними походили на посетителей ресторана, да и вообще все производило впечатление третьеразрядного ресторана - я думал, что в столице таких уже не осталось.
У входа оказалась раздевалка, и тут я вздрогнул: мою куртку приняла девица, словно сошедшая со страниц 'Мастера и Маргариты' - вся голая, кроме кружевного фартучка. Только цвет фартучка был не белый, а зеленый, и на голове вместо белой наколки серебряный обруч с зеленым же камнем.
В общем, в старых русских традициях я решил настучать, кому следует. Для подобных патриотов в здании, похожем на каменного пса, имелось специальное крылечко с дверью - заходи и исповедуйся. Но столь явный путь меня не устраивал, поэтому я дождался глубокой ночи (не из соображений секретности, а только тогда телефонная линия освобождалась), подключил ноутбук к Интернету и зашел на официальный сайт ФСБ.
Там обнаружил заманчивое предложение стать двойным агентом: всем завербованным иностранной разведкой гражданам предлагалось вдобавок сотрудничать с ФСБ, причем с сохранением выплачиваемого иностранной спецслужбой денежного содержания.
Я некоторое время думал, подходят ли таинственные террористы под понятие иностранной спецслужбы, но решил это не выяснять, и только скопировал вывешенный адрес электронной почты. Бдительным гражданам предлагалось описать подозрительное событие и, указав его дату и участников, отправить сообщение в ФСБ, конфиденциальность гарантировалась.
О денежном вознаграждении здесь не упоминали, но я ведь не за-ради денег…
Пару часов я трудолюбиво составлял свой первый в жизни донос: семинар в Грузии, какие темы обсуждались, кто участвовал. Долго думал, описывать ли картину сумрачной ирреальной Москвы, но решил, что не следует - примут за психа. В это учреждение и так, наверное, обращается уйма шизофреников. Зато кратко рассказал о своем бегстве и таинственном Симоне. Потом упомянул о втором семинаре в Крыму и опять задумался: сообщать ли про Аннабель и ее напарника? Решил, что тоже не стоит. Но больше всего промучился над вопросом: описывать ли разговор с 'Глебом'? В общем-то, ничего противозаконного не предлагалось, к тому же я хотел спать, так что отправил письмо и со спокойной совестью заснул. И бывают же такие олухи на свете!
Свою почту проверил через несколько дней и обнаружил известие, что мое письмо получено; меня вежливо благодарили и просили продолжать сотрудничество…
Я до сих пор думаю, обратил ли кто-нибудь в ФСБ внимание на мое послание? Возможно, что нет, американские спецслужбы тоже были предупреждены об атаке 11 сентября, но все равно проспали ее. Слишком много информации обрушивается на головы в современном мире.
Зато обратили другие…
Я шел на работу. За ночь подморозило: красный шар солнца поднимался над заиндевелыми деревьями парка, тротуар обледенел, но снега почти не было. Когда я вошел в холодную тень ограды, будто черная собачка метнулась ко мне от забора. Я шарахнулся в сторону, от испуга меня до костей пробрал мороз. Не удержав равновесия, поскользнулся на льду. Уже падая, почувствовал под ногами что-то вроде взрыва, и в щеку вонзились ледяные иголки.
Я падал как-то странно: время замедлилось, а в глазах померкло - я будто скользил куда-то по изогнутому темному стеклу. Голова закружилась, и лишь спустя вечность я приложился подбородком к тротуару. Вроде бы не сильно, но перед глазами снова произошел взрыв - во все стороны разлетелись белые искры…
Хотя нет, это были крошки льда и бетона, к счастью веером прошли выше головы.
Я так и остался лежать, обмерев: неужели стреляют? Хотя не слышал звука выстрелов, но насмотрелся боевиков, где часто используют оружие с глушителем. Я был не в силах пошевелиться, и это, возможно, спасло мне жизнь: больше выстрелов не было. Наверное, невидимый стрелок решил, что поразил цель.
– Вам плохо? - раздалось над головой.
Я с трудом оторвал взгляд от ямки в бетоне и приподнял голову: возле меня стоял прохожий.
– Н-нет, - выговорил я, садясь. Зубы стучали, и я со стыдом почувствовал мокроту в брюках. - П-просто поскользнулся.
Мужчина пожал плечами, а я с трудом встал и потрогал щеку. На пальцах осталась кровь - видимо, разлетевшиеся льдинки рассекли кожу. Только теперь я рассмотрел, что меня испугало - черный полиэтиленовый пакет таскало ветром по тротуару. А если бы я не поскользнулся и не упал?…
Я стиснул зубы и поплелся обратно домой, чтобы промыть щеку и сменить брюки.
На работу пришел с опозданием, сделав крюк через парк: не мог заставить себя идти по тротуару. К счастью, в расписании были одни семинары, я дал студентам задание конспектировать и сидел, тупо глядя в книгу. Кто-то хотел меня убить? Неужели это связано с тем разговором? Ведь предупредили, чтобы держал язык за зубами…
На следующий день тоже пришлось пойти в обход: улица и тротуар были перегорожены веревкой с красными флажками, шли какие-то ремонтные работы, и всех заворачивали на параллельную улицу.
Я вяло удивился, но тогда не придал этому значения. Ходил как оглушенный и все время оглядывался, хотя понимал, что это бессмысленно. От тоски захотелось кому-нибудь поплакаться, и я написал довольно бессвязное письмо Кире.
Вскоре снова получил приглашение на заседание рабочей группы. Она проходила в том же подмосковном пансионате: стеклянные стены высились над темной речкой, берега покрывал снег, и в зале заседаний было прохладно.
Я поболтал со знакомыми по университету и немного пришел в себя. Когда подошла моя очередь, выступил с тезисами будущей кандидатской диссертации. В общем, довольно скоро забыл о неприятном происшествии и возвращался довольный.
На местный экспресс опоздал, так что пришлось взять билет на поезд дальнего следования. В купе оказался один - то ли народ зимой меньше ездил, то ли места были забронированы. Я убавил свет, и только было устроился в уголке, как лязгнула открываемая дверь.
Я открыл глаза, и мне отчаянно захотелось, чтобы уже спал и видел сон. В дверях стоял мой спутник по лесной прогулке. С испуга мне показалось, что даже плащ на нем тот же - темный и неприятно посвистывающий. Но нет, на этот раз был в длинном пальто. Не друзья ли Глеба устроили на меня покушение? Испугались, что и на них донесу?
– Не ждали? - спросил он язвительно. - Да и я не ожидал, что еще придется поговорить.
За его плечами маячил кто-то еще, но незваный гость шагнул внутрь один и захлопнул дверь.
– Разрешения не спрашиваю, - довольно неприятно улыбнулся он. - Ваши желания мало что значит.
Он расстегнул пальто, уселся напротив и пристально поглядел на меня. Глаза показались мертвенными в крадущемся голубом свете - поезд как раз тронулся.
– Вы поступили глупо, - продолжал он. - С этим письмом в ФСБ. Кто-то решил, что вы слишком опасны.
– У вас что, агенты в ФСБ? - выдавил я.
– Кое-кто с нами сотрудничает, - собеседник наконец-то отвел глаза, и мне показалось, что в них что-то мелькнуло. - А что до письма, то перехватить его очень просто, достаточно сканировать вашу электронную почту. Вы ведь говорили, что у той организации есть высококлассные специалисты.
– В том числе и киллеры? - Я был озадачен: так соратники Глеба устроили покушение, или кто-то другой? Выйду из этого купе живым, или меня вынесут под белой простыней? - Я бы не сказал, что это специалист высокого класса. Два раза промазал.
На миг почувствовал себя глупо: а вдруг мне просто показалось, что в меня стреляли?
Но незваный гость снова внимательно поглядел на меня.
– Не думаю. Из такого оружия и на таком расстоянии не промахиваются.
Мне стало действительно страшно: выходит, я ничего не придумал. Прислонился головой к окну, стекло показалось очень холодным.
– Тогда почему… - мне хотелось, чтобы голос звучал самоуверенно, но получился жалкий писк.
– Не попал? - усмехнулся Глеб. Странно, на его лбу и залысинах выступили бисеринки пота. Неужели тоже чего-то боится?… - Любопытный вопрос. А также любопытно, как это вы сумели перебраться через Безенгийскую стену без всякого альпинистского снаряжения. Конечно, у вас была довольно странный компаньон, но все-таки… Например, я узнавал про погоду в тот день: на высоте более четырех тысяч метров дул ураганный ветер. Вас бы просто смело с гребня, а там падать два километра. Уж извините, я ваше письмо тоже прочел.
У меня пересохло горло. Ведь чувствовал, с Симоном было что-то не так…
А попутчик откинулся к стене, и лицо оказалось в глубокой тени, только глаза казались голубоватыми льдинками. Как у Сибил…
– Вообще, очень много странностей, - голос Глеба прозвучал отдаленно. Видели, как после покушения на вас улицу перекрыли?
Я смог только кивнуть.
– Не скрою, мы за вами следили. Такой порядок, какова будет реакция на приглашение? Так что сразу узнали о покушении. Были проведены замеры, - голос Глеба уплывал все дальше. - Похоже, в первый раз вы просто поскользнулись и, падая, ушли с траектории пули. Повезло… Но от второго выстрела это спасти не могло, снайпер должен был попасть вам прямо в голову…
Я перестал слышать голос, снова скользил куда-то по изогнутому темному льду, а голова кружилась все сильнее…
Тут же она дернулась от удара, а из глаз посыпались искры.
– Извините, - сказал мой инквизитор, опускаясь на лавку. - Кажется, вы собирались упасть в обморок. Пришлось дать пощечину.
Он поглядел на меня с сомнением.
– Странно, - проговорил медленно. - Вы слабы. Вы совершенно не подготовлены. И, тем не менее, дважды ушли от настоящих профессионалов. Причем в обоих случаях совершенно фантастическим образом.
– Я вас не понимаю, - пробормотал я, и самому стало противно, до чего жалко прозвучал голос.
А Глеб снова непринужденно откинулся к стене.
– Знаете, - сказал со смешком. - А ведь я побаивался этой встречи. Не выходило из головы: а вдруг и я окажусь в результате… где-нибудь на гребне Безенгийской стены? Представляете, в таком пальтишке на ураганном ветру?
Что за бред? Я продолжал испытывать странное ощущение, будто куда-то плыву. Мешались чувства: облегчения - что это не соратники Глеба хотели расправиться со мной, раздражения - от насмешки в голосе непрошеного попутчика и… что-то еще. Нет, надо успокоиться!
Я сильнее прижался виском к окну и ощутил, что стекло источает промозглый холод. Но в голове прояснилось, и почему-то вспомнился Симон: как он шел, словно танцуя, по повисшему над бездной ледяному гребню.
Черный монах!
– Я никуда не смогу перебросить вас, - моя улыбка, наверное, получилась кривой. - Даже если очень захочу.
Глеб смотрел на меня (и я вдруг понял, что это его настоящее имя), не мигая.
– Значит, вы догадываетесь, - очень тихо сказал он. - Власть над пространством… это ведь почти абсолютное оружие. Можно сделать так, что пуля пройдет по кривой, скользнув по изогнутости пространственно-временного континуума. Можно шагнуть в ледяную стену, и оказаться за сотни километров, по другую сторону гор… А можно сделать еще больше! Целые армии будут вести огонь, но пули и ракеты уйдут в пустоту. Или вернутся и поразят стрелявших… Мне не поверили, что такое возможно. Нигде не ведется даже экспериментов. Слишком много энергии надо, чтобы хоть слегка искривить пространство. Но, выходит, есть и другой путь…
Я промолчал, чувствуя виском ледяной холод. А попутчик наклонился ко мне, обжигая глазами, которые вдруг стали иссиня-черными.
– Только вы не сможете сделать этого, Андрей. - Я машинально отметил, что впервые за время этой встречи он назвал меня по имени. - И никто не сможет. Это не людская игра. Мой совет: пока не поздно, выйдите из нее. Неужели вам хочется быть пешкой в чужой и очень опасной игре.
'Ну да, - кисло подумал я. - Чтобы стать пешкой в вашей…'.
Впрочем, следовало быть осторожным. Очень осторожным.
– Я не хотел принимать ваше предложение, - устало сказал я. - Не нравятся мне тайные организации. Взять хотя бы вашу… Мне кажется, что вы недалеко ушли от террористов. Наверняка слежка друг за другом, подчинение вождям. Хлебнули мы этого в России.
Мой спутник прислонился к стене.
– Понимаю, - сказал невесело. - Порой организации, которым суждено перевернуть мир, возникают гласно. Чаще их приходится создавать тайно, иначе сразу задавят. Но это всегда организация, другого пути нет. И поначалу она часто является Братством единомышленников, только потом такие отношения трудно сохранить… Не скрою, кое-кто из наших все еще хочет пригласить вас. Особенно после этого случая. Но я отговорил. Мы пытаемся прогнозировать будущее и управлять им. А вы, или точнее, силы, которые за вами стоят, являются непредсказуемым фактором. Так что лояльности к нашим целям ожидать не приходится. Но и убивать вас тоже бессмысленно, подберут другого.
Купе омыло голубым мелькающим светом из встречного поезда, гость встал и принялся застегивать пальто.
– Так что разумнее приглядывать одним глазом. Хотя не исключена и помощь. Ведь вы, Андрей, теперь в смертельной опасности - те, кто организовал покушение, опасаются вас. Не уверены, сколько вы знаете и что собираетесь делать? На вашем месте я бы исчез, пока все не уляжется. А вообще с вами сложно. Вы одной ногой здесь, а другой - в неизвестном мире. В этом мы схожи - и я живу уже не столько в этом мире, сколько в другом, будущем.
Криво улыбнулся и неожиданно продекламировал:
Лязгнула дверь, и он исчез. Я стал уныло глядеть в темноту за окном, через некоторое время в ней появились огни, поезд ненадолго остановился на какой-то станции и поехал снова.
'Звук шагов, тех, которых нету,
По сияющему паркету
И сигары синий дымок,
И во всех зеркалах отразился
Человек, что не появился
И проникнуть в тот зал не мог'.
Мне очень не понравился этот разговор. Выходит, за мной следила таинственная организация, что приглашала в Грузию. И мало того, после неосторожного письма в ФСБ пыталась убить. А теперь за мною присматривают еще и Глеб с сотоварищи…
Нет, больше делиться опасениями я ни с кем не стану, своя шкура дороже. Если эта 'организация Х' и устроит диверсию, то мишенью, судя по всему, явится Запад. На семинарах были русские, но больше азиатов, да и американцы присутствовали. Сибил то чем родная Америка не угодила?… Может, это вообще чисто коммерческое предприятие с целью устроить грандиозный обвал акций, а потом скупить по дешевке? Что-то подобное говорил Глеб во время лесной прогулки. Тогда разговоры о справедливости лишь приманка, и за всем стоят очень большие деньги. Тем более не стоит связываться, а то потом уберут исполнителей…
Темнота убегала назад, но все так же оставалась стоять за окном. В голове мучительно ныло: что-то не укладывалось в эту простую схему. Ах да, странная парочка: Аннабель и ее спутник с мечом. Упоминание о каком-то Рарохе. Да еще необычные сны…
Но что я тогда мог понять?
Жизнь стала совсем тоскливой: утром я уходил на работу, а вечером возвращался в коммунальную квартиру, жарил картошку на чадной кухне и ужинал под прикрепленной к стене фотографией Киры - той, где она манила в мир солнца и моря.
Да еще все время оглядывался…
Как-то возвращался через парк, улицу после покушения не любил. Облака цвета рдеющего железа повисли над заснеженной аллеей, и у меня перехватило горло: облачный замок, призрачная копия Ай-Павели, плыл в глубокой синеве. И я снова вспомнил серые лужайки парка, прохладное предплечье Киры, ее мягкие губы…
Облачные башни Ай-Павели померкли, подножия утонули в лиловой тени, а потом все стало расплываться. Вскоре остался только облачный гриб, вершина которого тревожно горела красным огнем…
Я больше не колебался и, вернувшись в свою комнату, написал Кире, что собираюсь приехать. А вскоре получил ответ, что во время практики она будет дома, и давала адрес.
Я пошел отпроситься к заведующему кафедрой, в его закутке едва умещался письменный стол, книжный шкаф и вешалка, так что мне пришлось стоять. Самгин как-то странно поглядел на меня:
– Ты знаешь, что у нашего института есть филиал на севере?
От обращения на 'ты' я поморщился, но Самгин будто не заметил.
– Слышал, - неохотно сказал я. - Но он как будто исследовательский, студентов там нет.
– Ну да, - Самгин пожевал губами. - Мне позвонил тамошний директор: у них несколько человек работает над диссертациями, надо помочь с подготовкой к сдаче кандидатского минимума по философии. Да и для сотрудников почитать лекции по социологии и политологии, сам знаешь - политическое образование снова в моде. Обещал хорошо заплатить, у них контракты с Минобороны и зарубежными фирмами.
– Вы предлагаете мне поехать? - удивился я. - А кто будет здесь вести семинары?
– Ну, на этот год мы обойдемся. - Самгин глядел на меня с явным любопытством, и я вдруг вспомнил Глеба: не он ли походатайствовал?
– Так что можешь съездить куда хочешь, а потом сразу на север. Подумай.
Я вернулся за свой стол, посидел, вспомнил предостережение Глеба и… согласился. Может быть, там меня не достанут. А главное, можно съездить к Кире…
И снова поезд, только теперь за окном не пыльная зелень Крыма, а белые равнины и заснеженные леса.
Наконец заскрипели колеса, поезд остановился, и я сошел на промерзший перрон. Сразу поспешил на автостанцию, где на плакате над кассой суровый кондуктор хватал за уши съежившегося от страха зайца-безбилетника. Потом долго ехал в автобусе, и сумерки сгущались среди мелькания елей.
Наконец лес сменился огнями поселка. Спросив дорогу, я пошел по улице среди сугробов, из труб в темно-синее небо поднимались столбы горьковатого дыма. Не без труда отыскал нужный дом, поднялся на второй этаж и позвонил. Сердце сильно билось.
Открыла Кира. Она была в голубом домашнем халатике, завитки светлых волос рассыпались по плечам, серые глаза радостно расширились.
– Ой! - она обхватила меня руками, и я ощутил возврат того мягкого, ласкового, что было когда-то летом, и, казалось, навсегда ушло.
Мать Киры - крупный нос придавал лицу несколько суровое, всматривающееся выражение - накрыла на стол, и меня накормили рассыпчатой картошкой и сочными горячими колбасками. Я искренне сказал, что давно так вкусно не ел: за время студенческой жизни мой идеал обеда сузился до гамбургера и бутылки пива. Мать Киры довольно улыбнулась.
На ночь затопили печку - отопление почти не грело, - и постелили мне на узком диване. Я праздно следил за красноватыми отсветами на потолке, когда вошла Кира. Она присела на краешек дивана, нагнулась, и ее волосы рассыпались, затмив неверный свет. Губы были мягкими, поцелуй долог, и мое тело снова нежилось, как когда-то в сумраке парке.
Но когда я стал настойчивее, Кира отодвинулась.
– У меня отец с матерью за перегородкой спят, - со смешком шепнула в ухо.
Так и ушла. Я почувствовал легкую досаду, но чувство уюта не проходило, и вскоре заснул. Во сне я словно плыл над дорожками парка, и мне было радостно, потому что где-то среди уходящих в ночь деревьев ожидала Кира.
Мы встали поздно и после завтрака отправились погулять в лес. Было морозно, сосны отбрасывали на дорогу голубые тени, но синее небо напомнило мне теплую синеву, чашей опрокинутую над Крымом. От Киры тоже исходило тепло. Я остановился и попробовал обнять ее, но она увернулась и побежала среди сосен. Когда я все-таки нагнал, то ухватилась за низкую ветку и обрушила на меня целый ворох пушистого снега.
Я поймал ее, прижал спиной к золотистому стволу, как тогда в Крыму, и стал целовать. Щеки и губы Киры были теплыми, и вскоре я перестал чувствовать холод от попавшего за шиворот снега - лишь нежное прикосновение, словно лепестков цветов…
И воздух странно потеплел, и на шершавой коре за смутно видимым лицом Киры лег необычайный золотой свет, и чей-то тихий смех прозвучал среди деревьев.
Я отстранился, слегка задыхаясь. Сердце то начинало сильно биться, то словно проваливалось в пустоту. Странное ощущение посетило меня - что мы на миг оказались в ИНОМ лесу.
– Что с тобой, Андрей? - спросила Кира.
– Ничего, - с трудом сказал я. И, неожиданно для себя, добавил: - Я люблю тебя.
Не сделал ли я ошибку?…
Впрочем, мы сплошь и рядом совершаем ошибки. Часто сами появляемся на свет в результате ошибки: будущие папа с мамой увлеклись и забыли предохраниться. Так что грех жаловаться.
Испанский философ Орега-и-Гасет писал: 'Неверно, что любовь иногда совершает ошибки. Сама любовь, по существу, является ошибкой. Мы влюбляемся, так как наше воображение проецирует несуществующие совершенства на другую личность. Однажды фантасмагория исчезает, и вместе с нею умирает любовь…'.
Но согласитесь, без таких ошибок жизнь была бы скучна.
И вдобавок я, пусть и смутно, начинаю сознавать, что дело может обстоять совсем наоборот. Что скорее мир исчезнет как фантасмагория, а любовь останется…
На ночь снова затопили печь, и снова пришла Кира. На этот раз прилегла, и мы смогли уместиться на узком диване, лишь тесно прижавшись. Рыжеватые блики, постепенно тускнея, трепетали в волосах девушки, на потолке перемигивались красные отсветы. Я пуговку за пуговкой расстегивал ее халатик, и все сильнее разгорался другой, невидимый огонь желания.
Вот и Кира задышала чаще, и вдруг протиснулась вниз, позволив мне утонуть в блаженной тесноте меж своих бедер. Ее нежная кожа обожгла мой живот, и я понял, что между нашими телами больше нет ночной рубашки.
От волнения не сразу получилось войти, и она помогла - тонкие пальчики мимолетно, словно приветствуя, сжали мою отверделую мужскую суть. Мягкое прикосновение, словно лепестков цветов, скольжение в таинственную глубину, обволакивающая нежность, будто ты наконец вернулся домой… Я торопливо задвигался, рыжие завитки волос Киры тоже двигались перед глазами, и это усиливало возбуждение - очень скоро я ощутил, как весь изливаюсь сладостной истомой.
– Я люблю тебя, - выдохнул я, отстраняясь.
– Уже все? - тихонько рассмеялась она.
Я стеснительно улыбнулся, но для ответа не хватило сил, навалилась приятная и неодолимая дремота.
Кира прижала меня к себе, жарко поцеловала, а потом ушла.
За ночь потеплело, и утро было неожиданно хмурым, чуть не дождь шел за окнами. Мать Киры накормила нас на кухне и ушла по делам. У меня было тоскливо на душе - и от испортившейся погоды, и оттого, что надо уезжать. Глядя на серые облака, я вдруг сказал:
– Кира, давай летом поженимся.
Кира глянула на меня, отвернулась и стала водить пальцем по оплывающему стеклу.
– Ну, если ты хочешь, - немного погодя сказала она.
Ехать на север надо было через Москву, и я взял билет так, чтобы заодно попасть на заседание рабочей группы. На этот раз присутствовал и Маслевич, так что вспомнили за пивом Крым. Разъезжались в воскресенье после обеда и, когда автобус уже въехал в город, Маслевич встрепенулся:
– Слушай, отец получил приглашение на одну очень закрытую встречу. Он передал его мне, но я сегодня не могу, свидание. Не хочешь сходить? Увидишь, как развлекается избранная публика.
– У меня на такие тусовки денег нет, - хмуро ответил я.
Маслевич хмыкнул:
– Тут деньги не нужны. Гляди.
Он подал мне плотный конверт необычного вида - с роскошной, тисненой зеленой вязью буквой 'L'. Конверт был открыт, и внутри лежала карточка красноватого цвета, похожая на визитку, но с зеленой единственной буквой 'L'.
Я с удивлением прочитал:
'Тот, кому выпала эта карта, приглашается на встречу с Прекраснейшей'. В конверте был листок с адресом и схемой проезда с Садового кольца. Можно было и пешком от станции метро 'Смоленская'. Время указывалось странно: 'в час после заката'. Листок следовало отдать охране на входе.
– Кто эта Прекраснейшая? - удивился я. - И что означает 'L'?
Маслевич хитро улыбнулся:
– Сам не знаю. Но отец сказал, что многие дорого бы дали за такое приглашение
Мои вещи лежали в камере хранения, поезд отправлялся только ночью, так что я подумал и согласился. Хотя не раз потом думал о роли Маслевича в этой темной истории…
Несмотря на схему, я не сразу нашел указанное место. Язычки закатного пламени уже потухли в окнах высотного здания на Смоленской, когда я отыскал нужный подъезд. Под ничего не говорящей вывеской тускло блестели стеклянные двери. На автостоянке рядом теснились иномарки, присыпанные снегом. Когда я вошел в полутемный холл, меня оглядел охранник в черном костюме, и я протянул карточку с буквой 'L'.
Охранник глянул на карточку и пошевелил пальцами другой руки. Я вспомнил о листке с адресом и отдал его. Возвращая карточку, охранник указал направо:
– Это внизу.
Я миновал закуток с туалетами и стал спускаться по длинной лестнице, покрытой красным ковром. Спуск был на удивление долгий, внизу оказалась массивная дверь из темного дерева, укрепленная стальными полосами. Я надавил на золоченую ручку, и дверь неожиданно легко открылась.
Я оказался в обширном помещении, разгороженном скучными бетонными колоннами - скорее всего, бомбоубежище еще советских времен, устроенном под одним из административных зданий - возможно, под МИДом. Зал был тускло освещен, стены ярко и грубо расписаны, среди колонн разбросаны столики. Люди за ними походили на посетителей ресторана, да и вообще все производило впечатление третьеразрядного ресторана - я думал, что в столице таких уже не осталось.
У входа оказалась раздевалка, и тут я вздрогнул: мою куртку приняла девица, словно сошедшая со страниц 'Мастера и Маргариты' - вся голая, кроме кружевного фартучка. Только цвет фартучка был не белый, а зеленый, и на голове вместо белой наколки серебряный обруч с зеленым же камнем.