Страница:
Что-то уже многие пытались это сделать…
Марат вернулся неожиданно быстро. Оценивающе глянул на меня, бросил на тахту полиэтиленовый пакет и склонился над Павлом.
– Жив, собака. Ничего, мы это поправим.
Я отнял пальцы от висков:
– Вы что, не собираетесь приводить его в чувство?
Марат посмотрел на меня, и мне не понравился прищуренный взгляд.
– Зачем? Он сразу начнет кричать от боли, понадобится новокаиновая блокада, а я не хирург, чтобы попасть шприцем в семенной канатик. Придется вызывать врача и вообще дать делу ход. А потом… Ну, уедет он из России и расскажет своим хозяевам все, что узнал. А это не так уж мало, он подкатывался не только к вам.
Марат замолчал и, к моему удивлению, достал из пакета обыкновенную грелку. Зачем-то надел резиновые перчатки, открутил пробку и, взяв со стола бутылку, вылил остаток водки в грелку. Потом достал из пакета полную бутылку, опорожнил туда же, а затем присоединил к грелке резиновый шланг.
Меня затрясло: понял, что собирается сделать.
Марат положил грелку так, чтобы водка не выливалась из шланга, развернул тело Павла и усадил на полу, привалив плечами к тахте.
– Придержите ему голову, - приказал властно. - И помните, он собирался убить вас, как только получит нужную информацию.
Мои руки дрожали, но я взялся за жесткие черные волосы Павла, а Марат тем временем засунул шланг ему в рот и, приподняв грелку, стал сдавливать ее. Послышалось бульканье, от которого меня едва не стошнило. Марат поглядел сердито, и я судорожным усилием сдержал рвоту.
Скоро бульканье прекратилось. Марат сделал знак, и я отпустил голову. Та безвольно упала на грудь, и Павел тихо застонал. Марат выпрямился надо мной пружинисто, как кобра:
– Поможете спустить его вниз. Вынесем на задний двор. Там пурга и температура минус двадцать, так что к утру закоченеет. И не распускайте сопли, именно это он собирался проделать с вами. Когда обнаружат тело, вас могут допросить. Так вот, меня здесь не было. Вчера вы выпили две бутылки водки на двоих, а потом визитер ушел. Вы сразу легли спать и больше ничего не помните. Ясно?
Горло перехватило, я смог только кивнуть.
– Тогда берите за ноги! Хорошо, что он не снял ботинки, а то пришлось бы обувать. Спускаемся без шума!
Ботинки у Павла были хорошие, на толстой подошве, и я подумал, что мои-то прохудились. И в ремонт отдать некуда…
Наверное, эти мысли крутились в голове, лишь бы не думать, что оказался соучастником убийства. Что тащу по узкой лестнице хрущевской пятиэтажки мертвое тело. Правда, пока еще оно не было мертвым - Павел хрипло дышал, но вряд ли это продлится долго.
Все когда-нибудь делаешь в первый раз…
Я покрылся потом, дыхание со свистом вырывалось из груди. Мы проволокли обмякшее тело мимо запертой квартиры кастелянши, и мне впервые пришло в голову: а случайно ли меня поселили отдельно от всех?
Внизу положили неприятный груз на пол, и Марат открыл заднюю дверь. На площадку ворвался снег и разбойничий посвист метели. Мы снова взялись за тело бедняги переводчика, выволокли наружу и прислонили к стене. От двери за бетонной перегородкой не видно, да и темно, только налетают белые вихри.
– Бедняга ошибся дверью, - неприятно осклабился Марат, - вот и закоченел немножко.
У меня мелькнула неуютная мысль: сколько покойничков он так пристроил?
Спрашивать я, конечно, не стал. Ветер леденил мои волосы, лицо Павла быстро залепляло снегом. А ведь еще недавно рассуждал о Достоевском. Очнется ли хоть ненадолго? Увидит ли последнее зрелище в своей жизни - летящую метель?
Многие приходили в Россию с мечом и последнее, что они видели, была эта белая русская метель…
Поднялись наверх. Марат деловито покидал в пакет свои медицинские принадлежности, взял дипломат Павла и, повторив наставления, ушел. Я прилег на тахту, меня трясло. Жаль, что не осталось водки.
Смерть Павла не произвела шума, американцы ее словно не заметили. Правда, приехал следователь, и я дал показания в кабинете Климы, стараясь строго следовать инструкциям Марата. Несколько человек в столовой слышали, как Павел набивался ко мне в гости. Мы много выпили, Павел ушел, а я отключился и дальше ничего не помню… Я подписался под протоколом, и меня отпустили, сказав, что вызовут, если понадоблюсь. Похоже, не понадобился, дело заглохло.
Наверное, у русских и в самом деле необыкновенная широта натуры. Как заметил один из героев Достоевского: 'я бы сузил'. Кто-то хочет дружить с американцами, чтобы получать их зеленые бумажки. Кто-то, наоборот, ненавидит.
Например, Клима.
Он вызвал меня сразу после отъезда следователя. Солнце только что взошло, и диск рдел сквозь морозную дымку. Клима сидел в кожаном кресле, хмуро глядя на меня.
– И о чем тебя расспрашивал этот… Павел? На самом деле?
– Говорили о России, - скучно повторил я сказочку Марата. - Павел доказывал, что нам надо сотрудничать с американцами: мол, за ними будущее. Ну а я сомневался. Америка вошла в акматическую фазу этногенеза, а при ней неизбежны большие потрясения. Вдобавок грядет крах долларовой системы и всего индустриального мира в придачу. Скоро американцам будет не до нас, так что надо устраивать свою жизнь самим.
– Так-так, - побарабанил пальцами Клима. - А он ни о чем… не расспрашивал?
Я призадумался: Клима явно что-то подозревал. Не рассказал ли ему Марат кое о чем? Тогда, если буду врать, только усилю подозрительность Климы.
– Спрашивал, какие ведутся исследования, - принужденно ответил я. - Но я сказал, что философ по образованию и в физике не разбираюсь. Да и вообще плохо помню, о чем говорили, слишком много выпил.
Клима неуклюже повернулся к окну, и по щеке словно протекла струйка крови - солнце робко заглянуло в кабинет.
– Ну, смотри, - неопределенно буркнул он и взмахом руки отпустил меня.
Похоже, Марат ничего не рассказал ему. А зря…
При встречах Клима смотрел на меня подозрительно, но денежки платил исправно. Я особо и не горевал.
Пару раз заглянул к Роману - теперь в его лаборатории работало несколько парней, а дверь в соседнее помещение, где раньше стоял плазмотрон, была открыта, и туда снесли разный лабораторный хлам. Сам Роман обычно резался в какую-нибудь компьютерную игру или уныло слонялся по коридорам. Разговаривать со мной явно не хотел.
А вот Марат неожиданно взял меня в оборот.
Как-то подошел в столовой и пригласил в свой кабинет. Тот был скудно обставлен: стол без единой бумажки, простые стулья, портрет президента на стене. Марат усадил меня на жесткий стул и попросил рассказать о своих, как он выразился, 'боевых контактах'.
– Извините, но я порасспросил Романа, - сказал он, постукивая ногтем по столу. - Не обижайтесь, в конце концов, речь идет о вашей собственной безопасности. То, что я услышал, меня заинтриговало. А теперь вы невольно стали обладателем важной информации, так что к вам и дальше могут проявлять нездоровый интерес. Не обязательно рассказывать о ваших… потусторонних похождениях. Те опасности не по моей части. Расскажите только: кто, когда и каким образом пытался вступить с вами в силовой контакт? Повторяю, я забочусь прежде всего о вашей безопасности.
'Ну и скотина этот Роман, все разболтал', - вяло подумал я.
Хотя, возможно, мне это только на пользу…
Так что я не стал особо ничего скрывать, и попробовал добросовестно перечислить все случаи, когда ко мне 'проявляли нездоровый интерес' разные субъекты. Когда закончил, то поразился: меня пытались пленить или просто вульгарно убить раз шесть. Если считать и Климу, когда тот хотел сбросить с вертолета…
Похоже, я удивил даже Марата. Один раз он меня перебил:
– И вы действительно отправили мэйл в ФСБ?
В ответ на мой кивок качнул головой и пробормотал что-то нелестное - то ли о данном учреждении, то ли обо мне самом. Когда я умолк и, чувствуя себя весьма неловко, откинулся на спинку стула, он долго смотрел на меня. Глаза отблескивали серым, словно ружейный ствол.
– Да, что-то не везет вам, - наконец поморщился он. - Или наоборот, чересчур везет. Это как посмотреть. Не стоило бы вам испытывать судьбу и дальше, но, похоже, не выйдет.
А ведь я не все ему рассказал. Язык не повернулся описать странного проводника по снам, обольстительную Лилит и ее темного спутника с мечом. Еще направит на обследование в психушку…
Так что мои дела были еще хуже, чем он полагал…
А Марат продолжал разглядывать меня, словно что-то прикидывая.
– Умеете стрелять из пистолета? - неожиданно спросил он.
– Что? - заморгал я.
– Стрелять из пистолета, - терпеливо повторил Марат. - А также обороняться от ножа и другого оружия. Знаете ли болевые приемы? Можете ли отбиться от нескольких противников сразу?
– Ну, на военной кафедре учили стрелять из пистолета Макарова, - пробормотал я. - Из автомата Калашникова тоже.
Марат хмыкнул:
– Это уже кое-что. А вообще-то странно, что смогли выжить. Ну, иной раз проявили сообразительность, а иной раз вам явно помогли. Только ведь за помощь нужно расплачиваться. Вот окажетесь в неоплатном долгу, тогда вам и предъявят счет…
'Интересно, кто?' - хмуро подумал я. А Марат продолжал:
– На то, что везение будет продолжаться, лучше особо не рассчитывать. Ведь вы философ и знаете, что с каждым надо уметь разговаривать на его языке. И это вполне может оказаться языком оружия или рукопашного боя. История с Павлом, да и ваш рассказ не оставляют в этом никаких сомнений. Кстати, рассказ весьма необычен и, я думаю, далеко не полон. Возможно, это разумно, а возможно и нет…
Он помолчал, глядя в окно. Солнце стало вставать пораньше, и сопки обливал нежный розовый свет.
– Если хотите, кое-чему вас научу, - внезапно предложил Марат. - У вас все равно много свободного времени.
Я опешил и невольно проболтался:
– А чему? На меня нападал еще один, с мечом. Так что, мне тоже учиться владеть мечом?
Марат пристально поглядел на меня, а потом усмехнулся:
– Нет. Я не умею биться на мечах. Это особое искусство, и в наших условиях не очень нужное. Если есть пистолет, то у противника с холодным оружием мало шансов приблизиться. Вам лучше научиться стрелять, пистолет в России добыть не трудно. Так как?
Я подумал, да и кивнул. Может, смогу отбиться от этого нахала с мечом, если снова полезет.
– Тогда пошли! - распорядился Марат.
Мы отправились в спортзал, а там по лесенке спустились в подвальный тир. Давно не был в таком заведении. На стене красовалась не совсем обычная надпись: 'Si vis pacem - para bellum'. Древнеримская мудрость: 'Хочешь мира, готовься к войне'.
Марат отомкнул оружейную комнату и подал мне пистолет Макарова со снаряженной обоймой.
– Будете осваивать ПМ и его гражданский вариант, ИЖ-71. Из второго легче попасть в цель, но начнем с 'пээма'. Покажите, чему вас научили.
Я осмотрел пистолет, тот был на предохранителе. Вставил магазин, повернулся к мишени (показалась очень далеко), большим пальцем правой руки снял пистолет с предохранителя и взвел курок. Начал целиться…
– Что закрыл один глаз? - рявкнул под самым ухом Марат.
Я стал поворачиваться, чтобы объяснить…
И получил такую оплеуху, что в ушах зазвенело.
– Почему?… - обиженно начал я.
– Чтобы не направлял ствол на других людей, - прорычал Марат, - а только в сторону мишени. Отвечай на вопрос!
– Так в книжке написано, - хмуро сказал я. - В 'Наставлении по стрелковому делу, пистолет ПМ'. Нас по ней учили.
– Плохо учили, - недовольно буркнул Марат. - Это хорошо только для соревнований. А в бою, если хочешь выжить, держи открытыми оба глаза…
Так что мы сразу перешли на дружеское 'ты'…
Результаты первой стрельбы оказались плачевными и, чтобы не травмировать мое заболевшее запястье дальше, Марат стал учить меня стойкам: стойке Вивера, фронтальной стойке, стойке для стрельбы от бедра… Затем перешли к прицеливанию, и под конец я снова пострелял, только теперь из пневматического пистолета, точной копии Макарова…
Из тира ушел весь в поту, а вдобавок Марат дал список упражнений для утренних тренировок и сказал, что будет заниматься со мной по 2-3 часа вечером. Хорошо еще, через день.
Так что загрузил по полной программе.
Прелести вечерней тренировки под чутким руководством Марата я вкусил в этот же день. Сначала разминка, потом на мороз для лыжной пробежки. Настоящей пробежки, так что пот заливал глаза, а Марат вдобавок заставлял разговаривать на бегу. Затем снова в спортзал: прыжки с разбега, через стул, через пригнувшегося Марата… Потом падения и кувырки, упражнения с гирями, махание обрезком стальной трубы… Про отжимания с приседаниями и говорить нечего.
До квартиры я еле дополз и распластался на тахте.
И тебе это нужно?
Ответ напрашивался сам собой: придется терпеть, если хочешь выжить.
Жизнь пошла странная: до обеда лекции и семинары (как раз стали проходить Фридриха Ницше), а вечером занятия с Маратом - или тренировка на два часа с лишним, или занятия по стрельбе и разным зубодробительным искусствам. Американцы отбыли, Марату видимо нечего стало делать, вот и обрадовался ученику.
После занятий в спортзале я часто вспоминал Ницше: 'Поистине, друзья мои, я хожу среди людей, как среди обломков и обрубков человеческих тел'. Таким обломком я себя чувствовал, ковыляя домой на одеревенелых ногах. Хотя Ницше имел в виду нечто другое: современные люди - лишь жалкие обрубки того грядущего Сверхчеловека, о котором он мечтал…
Как-то после лекции о влиянии Ницше на мировую культуру я отправился в спортзал, где Марат стал учить меня уже прикладной философии: как помочь ближнему если и не стать Сверхчеловеком, то хотя бы вернуть человеческий облик.
– Если собеседник не понимает слов, то хорошим аргументом в дискуссии, особенно когда полезут в забегаловке - является обыкновенная бутылка. Хватаешь за горлышко, разбиваешь, и получается 'розочка'. Кстати, обо что лучше разбивать?
Я пожал плечами, которые побаливали после стрельбы с обеих рук:
– Ну, о край стола.
Марат неодобрительно хмыкнул:
– Сразу видно, что учился на философском. Там учат абстрактному гуманизму, а гуманизм должен быть конкретным. Хотя бы одному человеку ты не уродуешь лицо, а гуманно отключаешь бутылкой по голове. Когда бутылка разбивается, один твой противник уже лежит и отдыхает, а ты с 'розочкой' в руке готов к дальнейшей разъяснительной работе. Только осторожнее с шампанским, бутылкой из-под него и убить можно. Лучше всего тара из-под крепких напитков: водки, коньяка, на худой конец пива… А теперь займемся применением 'розочки'. Ею можно поймать лезвие ножа, ткнуть противника в лицо…
Вот такое конкретное человеколюбие.
Для практики я разбил с десяток бутылок (пришлось сходить домой за пивными) - к сожалению, не о голову Марата, а безответного манекена.
Подметая осколки, я размышлял, как уязвим человек и как много придумано способов, чтобы его убить или хотя бы искалечить. Видимо недаром Ницше писал: 'Зло есть лучшая сила человека'. Но таков уж наш мир, весь соткан из противоречий. Утром философствуешь, а вечером учишься, как пырнуть человека ножом.
– Убивать без нужды не надо, - продолжал втолковывать азы прикладного гуманизма Марат. - Сунь нож в промежность лезвием кверху, что-нибудь да разрежешь. А с рассеченными яйцами пыл к нападению сразу остывает…
Я сразу и практиковался - естественно, на манекене, благо ему между ног отрезать было нечего.
Но все-таки главное внимание Марат уделял стрельбе из пистолета. В основном пневматического, но иногда из 'Макарова' или ИЖ-71… Сначала запястья сильно болели, потом стали привыкать.
В общем, возвращался измотанный, но на следующий день снова заставлял себя идти на тренировку. Повторял про себя слова Ницше: 'Тому будет приказано, кто не может повиноваться самому себе'. Чем и хороша философия - все может обосновать.
Даже тоска по Кире отступила, больше донимали больные мышцы. Но иногда с прежней остротой наполняла тело.
Зима подходила к концу, солнце все дольше стояло на голубом небе, но все же время тянулось медленно! 'То, что она не может разрушить время и жадность времени - вот в чем уединеннейшая скорбь воли'.
Время… Кто-то говорил мне о власти над временем…
Поскольку я общался в основном с Маратом и безголосыми манекенами, то почти забыл о Романе. Но как-то мой истязатель уехал на очередные сборы, и я, купив вяленого сига и пива, нагрянул к приятелю в гости. Солнышко стало пригревать, с крыши капало, и карниз за окном мокро блестел.
Я отхлебнул 'Балтики':
– Как твоя работа? - Сколько сортов пива в магазине, и все на один вкус. Скорее всего, из-за консервантов.
– Нормально. - Роман разодрал сига, янтарно лоснящегося под солнцем. - Ту установку мы отправили, но сейчас собираем другую. Клима выписал новый плазмотрон, ребята паяют схемы, а я занимаюсь теорией.
– Не теорию единого поля ваяешь? - Я с удовольствием закусил пиво желтоватым полупрозрачным балыком.
Роман глянул настороженно:
– Может быть и так. Это вполне может оказаться базовой энергией, только характеристики частиц не могу экспериментально исследовать. Строю чисто теоретическую модель. Похоже, есть два вида частиц. Первые составляют темный луч и живут относительно недолго. Но при взаимодействии с поверхностью образуется второй вид частиц, эти живут гораздо дольше. Еще я как будто нащупал механизм их связи с фотонами, но это такая заумная математика… В принципе возможна система уравнений, которая свяжет все элементарные частицы.
Я допил пиво и пробормотал:
– То, что не удалось Эйнштейну?
Роман махнул рукой:
– В его время не накопили достаточно материала. Сейчас такую теорию создать легче.
Я поглядел на него внимательнее. Лохматые светлые волосы, серо-голубые глаза, лицо какое-то треугольное и грубо вытесанное - красавцем не назовешь. Девчонки в нашем классе игнорировали Романа, хотя и он не обращал на них внимания, погруженный в книги. И все-таки было в его лице что-то особое, сохранившееся, возможно, еще от древних арийцев - какая-то бесшабашность и диковатое упрямство. Пожалуй, он лучше смотрелся бы на коне и с мечом в руке, а не за компьютером…
– Ладно, Нобелевку еще обмоем, - спохватился я. - А как дела в институте, куда отправили установку?
Роман доедал сига, желваки ходили под тонкой бледной кожей.
– Все путем, - промямлил он. Отложил обглоданный хребет и надолго припал к пиву. Потом вытер лоснящиеся пальцы и продолжал: - Спасибо Климе, у него там директор закадычный приятель. Нашу конструкцию чуть доработали и испытали, причем с самолета. Действует! А теперь собираются поставить на спутник. Чтобы установить дальность действия, у нас это так и не получилось. А заодно произвести впечатление на правительственную комиссию. Как раз есть квота на один запуск. Подробностей не знаю, но как будто поработают с орбиты по двум или трем полигонам. - Он мечтательно поглядел в голубое весеннее небо. - Хотел бы там оказаться, но меня скорее всего переведут позже… Только никому не говори, это секретная информация. Клима меня живьем съест. Спит и видит, как ему сам президент орден вручает.
Я тоже потянул пиво, закусил сигом.
– Да кому я скажу?
И вспомнил Павла, как обрадовался бы он такой информации. Право жить в стране всеобщего благоденствия еще надо заслужить.
– Хорошо бы по американцам шарахнуть, - словно подслушал мои мысли Роман. - Так ударить по рукам, чтобы тысяча-другая компьютеров перегорела. А то Марат говорил, что его ребята из наших компьютеров с десяток непонятных микросхем выковыряли. Через спутники смогли бы передавать информацию прямо в Лэнгли.
Да, напрасно погиб Павел за торжество американской демократии во всем мире. Скоро и без Павлов обойдутся. Поставляй электронику и втихую скачивай информацию.
Мне захотелось показать, что я тоже не лыком шит:
– Ну, это вряд ли получилось бы. У беспроводных устройств пока слишком мал радиус действия. Даже у технологии WiMAX…
Роман ощерился:
– А что стоило американцам припрятать где-нибудь ретранслятор помощнее?
Прямо шпиономания какая-то, еще сталинских времен. Я решил сменить тему:
– А твоя установка сможет работать на орбите? Как я понимаю, там главную роль играет плазменная линза. Для нее нужен газ, пусть и разреженный. А ведь на орбите почти вакуум!
Роман допил пиво и ухмыльнулся:
– Кое-что ты все-таки соображаешь. Тут есть два варианта. Первый - поместить рабочее вещество в шар из кварцевого стекла. Так попробовали делать, и получилось. Только мощность излучения как будто упала. Второй вариант - использовать наработки еще советских времен. Тогда были сконструированы малогабаритная установка 'Триггер' и плазменно-паровой генератор 'Иллюзион', аналоги только сейчас появились у америкосов. Эти установки создавали плазменные облака прямо в космосе, и те жили около часа. Нашей установке надо совсем мало рабочего вещества, так что плазменную линзу можно будет поддерживать несколько часов. Столько даже не потребуется, установку будут включать только на время прохождения спутника над полигоном, а потом сразу выключать. Мало ли что…
Так что комплимент я получил, хотя и сомнительный. И на том спасибо.
Мы еще поболтали и, когда от сига с пивом ничего не осталось, разошлись.
Через неделю вернулся Марат и стал обучать меня технике нанесения ударов. Сначала я работал с манекеном, а потом с реальным противником. Роль противника великодушно взял на себя Марат. В отличие от манекена, он ловко увертывался и давал сдачи, так что к болям в мышцах у меня добавились синяки. После спарринга я часто ковылял домой весь избитый, зато, когда удавалось достать Марата, то испытывал чистую радость. Даже большую, чем после удачного толкования темного места у Гуссерля, которого сейчас проходили.
В очередной раз уложив меня на мат, Марат присел на корточки. Поджарое тело лишь слегка лоснилось от пота, а у меня падал каплями с кончика носа.
– Отдохни, - посоветовал он. - Слабая у тебя физическая подготовка. В армии не служил, а в университете небось все за книжками сидел.
– Была военная кафедра, - хмуро сообщил я, садясь и облизывая кровь с разбитой губы. - И вдобавок сборы.
Марат хмыкнул:
– Еще одна кормушка для вороватых генералов… Я тут прочитал в одной книжке по русской истории, как при Екатерине II храбрый офицер, полковник Самойлов, получил орден Георгия 2-й степени. Как положено, приехал во дворец и стал ждать выхода императрицы. Его оттеснила толпа придворных и генералов, впереди которых ему, полковнику, стоять было не по чину. Но когда Екатерина вышла, то заметила Самойлова и сказала ему: 'Граф! Ваше место здесь, впереди, как и на войне'. Ведь женщина, да еще немка по происхождению, а хорошо понимала, кто достоин места впереди. При ней выдвигались люди, дорожившие честью, привыкшие к дисциплине и орудийному грому. Когда надо, они становились замечательными дипломатами и администраторами. Тогда в Европе уважали Россию. А сейчас у нас нет настоящей элиты. Боевых офицеров, талантливых ученых и промышленников оттеснило ворье без чести и совести. А значит, скоро не станет и самой России. Такую обширную и богатую территорию просто отберут у нашей сволочной власти. Растащат по кускам американцы, немцы, китайцы, и даже турки, которых при Екатерине мы били в хвост и гриву…
Я даже забыл, что этот любитель истории только что врезал мне по носу.
– Ну да, - я проглотил солоноватую слюну. - Историк Арнольд Тойнби тоже считал, что судьба стран зависит от элиты. Если она находит ответы на вызовы времени, то страна развивается и процветает. А если элита деградирует и уже не в состоянии найти достойный ответ, то страна приходит в упадок и в конце концов погибает.
Марат оскалил белые зубы:
– Похоже, наша дерьмовая элита уже втихую согласилась с разделом России. Только хочет урвать за это побольше зеленых. Ты не согласен?
Я задумался и неохотно признал:
– Похоже на то.
Марат пружинисто вскочил:
– Ну, тогда вставай! Может быть, из тебя еще выйдет толк.
И стал вколачивать в меня этот толк посредством спарринга…
Хромая домой, я размышлял, что подготовка элиты часто бывала жестокой, и это имело глубокий смысл. Если не научишься переносить боль, лишения, преодолевать трудности на грани возможного, подчинять себя суровой дисциплине - то как сможешь повести за собой людей? Но теперь у нас сформировалась совсем другая элита - лентяев, трусов и подонков…
Вскоре Роман опять поставил в лаборатории плазмотрон, но включал редко, в основном сидел за расчетами. Снег начал таять, иногда шел дождь, и сопки прятались в грязно-серые облака. Лыжи пришлось оставить и, если бы не изнурительные тренировки, я бы выл от тоски, так не хватало Киры.
Как-то за ужином произошла странная сцена: Роман пришел в компании двух лаборанток, налил девушкам коньяку и ухарски подмигнул:
– Выпьем за мучениц науки!
Девушки, наверное, подумали, что тост за них, и с хихиканьем выпили.
А Роман со стуком поставил опустевшую рюмку, достал пластмассовый футляр, скорее всего из-под картриджа, и открыл крышку…
Девушки с визгом шарахнулись, одна рюмка со звоном разбилась. Из футляра выпала дохлая мышь.
Наскоро высказав Роману, что они думают о мужиках вообще и о нем в частности, девушки удалились. Роман продолжал скорбно разглядывать мышь, я тоже посмотрел внимательнее.
Марат вернулся неожиданно быстро. Оценивающе глянул на меня, бросил на тахту полиэтиленовый пакет и склонился над Павлом.
– Жив, собака. Ничего, мы это поправим.
Я отнял пальцы от висков:
– Вы что, не собираетесь приводить его в чувство?
Марат посмотрел на меня, и мне не понравился прищуренный взгляд.
– Зачем? Он сразу начнет кричать от боли, понадобится новокаиновая блокада, а я не хирург, чтобы попасть шприцем в семенной канатик. Придется вызывать врача и вообще дать делу ход. А потом… Ну, уедет он из России и расскажет своим хозяевам все, что узнал. А это не так уж мало, он подкатывался не только к вам.
Марат замолчал и, к моему удивлению, достал из пакета обыкновенную грелку. Зачем-то надел резиновые перчатки, открутил пробку и, взяв со стола бутылку, вылил остаток водки в грелку. Потом достал из пакета полную бутылку, опорожнил туда же, а затем присоединил к грелке резиновый шланг.
Меня затрясло: понял, что собирается сделать.
Марат положил грелку так, чтобы водка не выливалась из шланга, развернул тело Павла и усадил на полу, привалив плечами к тахте.
– Придержите ему голову, - приказал властно. - И помните, он собирался убить вас, как только получит нужную информацию.
Мои руки дрожали, но я взялся за жесткие черные волосы Павла, а Марат тем временем засунул шланг ему в рот и, приподняв грелку, стал сдавливать ее. Послышалось бульканье, от которого меня едва не стошнило. Марат поглядел сердито, и я судорожным усилием сдержал рвоту.
Скоро бульканье прекратилось. Марат сделал знак, и я отпустил голову. Та безвольно упала на грудь, и Павел тихо застонал. Марат выпрямился надо мной пружинисто, как кобра:
– Поможете спустить его вниз. Вынесем на задний двор. Там пурга и температура минус двадцать, так что к утру закоченеет. И не распускайте сопли, именно это он собирался проделать с вами. Когда обнаружат тело, вас могут допросить. Так вот, меня здесь не было. Вчера вы выпили две бутылки водки на двоих, а потом визитер ушел. Вы сразу легли спать и больше ничего не помните. Ясно?
Горло перехватило, я смог только кивнуть.
– Тогда берите за ноги! Хорошо, что он не снял ботинки, а то пришлось бы обувать. Спускаемся без шума!
Ботинки у Павла были хорошие, на толстой подошве, и я подумал, что мои-то прохудились. И в ремонт отдать некуда…
Наверное, эти мысли крутились в голове, лишь бы не думать, что оказался соучастником убийства. Что тащу по узкой лестнице хрущевской пятиэтажки мертвое тело. Правда, пока еще оно не было мертвым - Павел хрипло дышал, но вряд ли это продлится долго.
Все когда-нибудь делаешь в первый раз…
Я покрылся потом, дыхание со свистом вырывалось из груди. Мы проволокли обмякшее тело мимо запертой квартиры кастелянши, и мне впервые пришло в голову: а случайно ли меня поселили отдельно от всех?
Внизу положили неприятный груз на пол, и Марат открыл заднюю дверь. На площадку ворвался снег и разбойничий посвист метели. Мы снова взялись за тело бедняги переводчика, выволокли наружу и прислонили к стене. От двери за бетонной перегородкой не видно, да и темно, только налетают белые вихри.
– Бедняга ошибся дверью, - неприятно осклабился Марат, - вот и закоченел немножко.
У меня мелькнула неуютная мысль: сколько покойничков он так пристроил?
Спрашивать я, конечно, не стал. Ветер леденил мои волосы, лицо Павла быстро залепляло снегом. А ведь еще недавно рассуждал о Достоевском. Очнется ли хоть ненадолго? Увидит ли последнее зрелище в своей жизни - летящую метель?
Многие приходили в Россию с мечом и последнее, что они видели, была эта белая русская метель…
Поднялись наверх. Марат деловито покидал в пакет свои медицинские принадлежности, взял дипломат Павла и, повторив наставления, ушел. Я прилег на тахту, меня трясло. Жаль, что не осталось водки.
Смерть Павла не произвела шума, американцы ее словно не заметили. Правда, приехал следователь, и я дал показания в кабинете Климы, стараясь строго следовать инструкциям Марата. Несколько человек в столовой слышали, как Павел набивался ко мне в гости. Мы много выпили, Павел ушел, а я отключился и дальше ничего не помню… Я подписался под протоколом, и меня отпустили, сказав, что вызовут, если понадоблюсь. Похоже, не понадобился, дело заглохло.
Наверное, у русских и в самом деле необыкновенная широта натуры. Как заметил один из героев Достоевского: 'я бы сузил'. Кто-то хочет дружить с американцами, чтобы получать их зеленые бумажки. Кто-то, наоборот, ненавидит.
Например, Клима.
Он вызвал меня сразу после отъезда следователя. Солнце только что взошло, и диск рдел сквозь морозную дымку. Клима сидел в кожаном кресле, хмуро глядя на меня.
– И о чем тебя расспрашивал этот… Павел? На самом деле?
– Говорили о России, - скучно повторил я сказочку Марата. - Павел доказывал, что нам надо сотрудничать с американцами: мол, за ними будущее. Ну а я сомневался. Америка вошла в акматическую фазу этногенеза, а при ней неизбежны большие потрясения. Вдобавок грядет крах долларовой системы и всего индустриального мира в придачу. Скоро американцам будет не до нас, так что надо устраивать свою жизнь самим.
– Так-так, - побарабанил пальцами Клима. - А он ни о чем… не расспрашивал?
Я призадумался: Клима явно что-то подозревал. Не рассказал ли ему Марат кое о чем? Тогда, если буду врать, только усилю подозрительность Климы.
– Спрашивал, какие ведутся исследования, - принужденно ответил я. - Но я сказал, что философ по образованию и в физике не разбираюсь. Да и вообще плохо помню, о чем говорили, слишком много выпил.
Клима неуклюже повернулся к окну, и по щеке словно протекла струйка крови - солнце робко заглянуло в кабинет.
– Ну, смотри, - неопределенно буркнул он и взмахом руки отпустил меня.
Похоже, Марат ничего не рассказал ему. А зря…
При встречах Клима смотрел на меня подозрительно, но денежки платил исправно. Я особо и не горевал.
Пару раз заглянул к Роману - теперь в его лаборатории работало несколько парней, а дверь в соседнее помещение, где раньше стоял плазмотрон, была открыта, и туда снесли разный лабораторный хлам. Сам Роман обычно резался в какую-нибудь компьютерную игру или уныло слонялся по коридорам. Разговаривать со мной явно не хотел.
А вот Марат неожиданно взял меня в оборот.
Как-то подошел в столовой и пригласил в свой кабинет. Тот был скудно обставлен: стол без единой бумажки, простые стулья, портрет президента на стене. Марат усадил меня на жесткий стул и попросил рассказать о своих, как он выразился, 'боевых контактах'.
– Извините, но я порасспросил Романа, - сказал он, постукивая ногтем по столу. - Не обижайтесь, в конце концов, речь идет о вашей собственной безопасности. То, что я услышал, меня заинтриговало. А теперь вы невольно стали обладателем важной информации, так что к вам и дальше могут проявлять нездоровый интерес. Не обязательно рассказывать о ваших… потусторонних похождениях. Те опасности не по моей части. Расскажите только: кто, когда и каким образом пытался вступить с вами в силовой контакт? Повторяю, я забочусь прежде всего о вашей безопасности.
'Ну и скотина этот Роман, все разболтал', - вяло подумал я.
Хотя, возможно, мне это только на пользу…
Так что я не стал особо ничего скрывать, и попробовал добросовестно перечислить все случаи, когда ко мне 'проявляли нездоровый интерес' разные субъекты. Когда закончил, то поразился: меня пытались пленить или просто вульгарно убить раз шесть. Если считать и Климу, когда тот хотел сбросить с вертолета…
Похоже, я удивил даже Марата. Один раз он меня перебил:
– И вы действительно отправили мэйл в ФСБ?
В ответ на мой кивок качнул головой и пробормотал что-то нелестное - то ли о данном учреждении, то ли обо мне самом. Когда я умолк и, чувствуя себя весьма неловко, откинулся на спинку стула, он долго смотрел на меня. Глаза отблескивали серым, словно ружейный ствол.
– Да, что-то не везет вам, - наконец поморщился он. - Или наоборот, чересчур везет. Это как посмотреть. Не стоило бы вам испытывать судьбу и дальше, но, похоже, не выйдет.
А ведь я не все ему рассказал. Язык не повернулся описать странного проводника по снам, обольстительную Лилит и ее темного спутника с мечом. Еще направит на обследование в психушку…
Так что мои дела были еще хуже, чем он полагал…
А Марат продолжал разглядывать меня, словно что-то прикидывая.
– Умеете стрелять из пистолета? - неожиданно спросил он.
– Что? - заморгал я.
– Стрелять из пистолета, - терпеливо повторил Марат. - А также обороняться от ножа и другого оружия. Знаете ли болевые приемы? Можете ли отбиться от нескольких противников сразу?
– Ну, на военной кафедре учили стрелять из пистолета Макарова, - пробормотал я. - Из автомата Калашникова тоже.
Марат хмыкнул:
– Это уже кое-что. А вообще-то странно, что смогли выжить. Ну, иной раз проявили сообразительность, а иной раз вам явно помогли. Только ведь за помощь нужно расплачиваться. Вот окажетесь в неоплатном долгу, тогда вам и предъявят счет…
'Интересно, кто?' - хмуро подумал я. А Марат продолжал:
– На то, что везение будет продолжаться, лучше особо не рассчитывать. Ведь вы философ и знаете, что с каждым надо уметь разговаривать на его языке. И это вполне может оказаться языком оружия или рукопашного боя. История с Павлом, да и ваш рассказ не оставляют в этом никаких сомнений. Кстати, рассказ весьма необычен и, я думаю, далеко не полон. Возможно, это разумно, а возможно и нет…
Он помолчал, глядя в окно. Солнце стало вставать пораньше, и сопки обливал нежный розовый свет.
– Если хотите, кое-чему вас научу, - внезапно предложил Марат. - У вас все равно много свободного времени.
Я опешил и невольно проболтался:
– А чему? На меня нападал еще один, с мечом. Так что, мне тоже учиться владеть мечом?
Марат пристально поглядел на меня, а потом усмехнулся:
– Нет. Я не умею биться на мечах. Это особое искусство, и в наших условиях не очень нужное. Если есть пистолет, то у противника с холодным оружием мало шансов приблизиться. Вам лучше научиться стрелять, пистолет в России добыть не трудно. Так как?
Я подумал, да и кивнул. Может, смогу отбиться от этого нахала с мечом, если снова полезет.
– Тогда пошли! - распорядился Марат.
Мы отправились в спортзал, а там по лесенке спустились в подвальный тир. Давно не был в таком заведении. На стене красовалась не совсем обычная надпись: 'Si vis pacem - para bellum'. Древнеримская мудрость: 'Хочешь мира, готовься к войне'.
Марат отомкнул оружейную комнату и подал мне пистолет Макарова со снаряженной обоймой.
– Будете осваивать ПМ и его гражданский вариант, ИЖ-71. Из второго легче попасть в цель, но начнем с 'пээма'. Покажите, чему вас научили.
Я осмотрел пистолет, тот был на предохранителе. Вставил магазин, повернулся к мишени (показалась очень далеко), большим пальцем правой руки снял пистолет с предохранителя и взвел курок. Начал целиться…
– Что закрыл один глаз? - рявкнул под самым ухом Марат.
Я стал поворачиваться, чтобы объяснить…
И получил такую оплеуху, что в ушах зазвенело.
– Почему?… - обиженно начал я.
– Чтобы не направлял ствол на других людей, - прорычал Марат, - а только в сторону мишени. Отвечай на вопрос!
– Так в книжке написано, - хмуро сказал я. - В 'Наставлении по стрелковому делу, пистолет ПМ'. Нас по ней учили.
– Плохо учили, - недовольно буркнул Марат. - Это хорошо только для соревнований. А в бою, если хочешь выжить, держи открытыми оба глаза…
Так что мы сразу перешли на дружеское 'ты'…
Результаты первой стрельбы оказались плачевными и, чтобы не травмировать мое заболевшее запястье дальше, Марат стал учить меня стойкам: стойке Вивера, фронтальной стойке, стойке для стрельбы от бедра… Затем перешли к прицеливанию, и под конец я снова пострелял, только теперь из пневматического пистолета, точной копии Макарова…
Из тира ушел весь в поту, а вдобавок Марат дал список упражнений для утренних тренировок и сказал, что будет заниматься со мной по 2-3 часа вечером. Хорошо еще, через день.
Так что загрузил по полной программе.
Прелести вечерней тренировки под чутким руководством Марата я вкусил в этот же день. Сначала разминка, потом на мороз для лыжной пробежки. Настоящей пробежки, так что пот заливал глаза, а Марат вдобавок заставлял разговаривать на бегу. Затем снова в спортзал: прыжки с разбега, через стул, через пригнувшегося Марата… Потом падения и кувырки, упражнения с гирями, махание обрезком стальной трубы… Про отжимания с приседаниями и говорить нечего.
До квартиры я еле дополз и распластался на тахте.
И тебе это нужно?
Ответ напрашивался сам собой: придется терпеть, если хочешь выжить.
Жизнь пошла странная: до обеда лекции и семинары (как раз стали проходить Фридриха Ницше), а вечером занятия с Маратом - или тренировка на два часа с лишним, или занятия по стрельбе и разным зубодробительным искусствам. Американцы отбыли, Марату видимо нечего стало делать, вот и обрадовался ученику.
После занятий в спортзале я часто вспоминал Ницше: 'Поистине, друзья мои, я хожу среди людей, как среди обломков и обрубков человеческих тел'. Таким обломком я себя чувствовал, ковыляя домой на одеревенелых ногах. Хотя Ницше имел в виду нечто другое: современные люди - лишь жалкие обрубки того грядущего Сверхчеловека, о котором он мечтал…
Как-то после лекции о влиянии Ницше на мировую культуру я отправился в спортзал, где Марат стал учить меня уже прикладной философии: как помочь ближнему если и не стать Сверхчеловеком, то хотя бы вернуть человеческий облик.
– Если собеседник не понимает слов, то хорошим аргументом в дискуссии, особенно когда полезут в забегаловке - является обыкновенная бутылка. Хватаешь за горлышко, разбиваешь, и получается 'розочка'. Кстати, обо что лучше разбивать?
Я пожал плечами, которые побаливали после стрельбы с обеих рук:
– Ну, о край стола.
Марат неодобрительно хмыкнул:
– Сразу видно, что учился на философском. Там учат абстрактному гуманизму, а гуманизм должен быть конкретным. Хотя бы одному человеку ты не уродуешь лицо, а гуманно отключаешь бутылкой по голове. Когда бутылка разбивается, один твой противник уже лежит и отдыхает, а ты с 'розочкой' в руке готов к дальнейшей разъяснительной работе. Только осторожнее с шампанским, бутылкой из-под него и убить можно. Лучше всего тара из-под крепких напитков: водки, коньяка, на худой конец пива… А теперь займемся применением 'розочки'. Ею можно поймать лезвие ножа, ткнуть противника в лицо…
Вот такое конкретное человеколюбие.
Для практики я разбил с десяток бутылок (пришлось сходить домой за пивными) - к сожалению, не о голову Марата, а безответного манекена.
Подметая осколки, я размышлял, как уязвим человек и как много придумано способов, чтобы его убить или хотя бы искалечить. Видимо недаром Ницше писал: 'Зло есть лучшая сила человека'. Но таков уж наш мир, весь соткан из противоречий. Утром философствуешь, а вечером учишься, как пырнуть человека ножом.
– Убивать без нужды не надо, - продолжал втолковывать азы прикладного гуманизма Марат. - Сунь нож в промежность лезвием кверху, что-нибудь да разрежешь. А с рассеченными яйцами пыл к нападению сразу остывает…
Я сразу и практиковался - естественно, на манекене, благо ему между ног отрезать было нечего.
Но все-таки главное внимание Марат уделял стрельбе из пистолета. В основном пневматического, но иногда из 'Макарова' или ИЖ-71… Сначала запястья сильно болели, потом стали привыкать.
В общем, возвращался измотанный, но на следующий день снова заставлял себя идти на тренировку. Повторял про себя слова Ницше: 'Тому будет приказано, кто не может повиноваться самому себе'. Чем и хороша философия - все может обосновать.
Даже тоска по Кире отступила, больше донимали больные мышцы. Но иногда с прежней остротой наполняла тело.
Зима подходила к концу, солнце все дольше стояло на голубом небе, но все же время тянулось медленно! 'То, что она не может разрушить время и жадность времени - вот в чем уединеннейшая скорбь воли'.
Время… Кто-то говорил мне о власти над временем…
Поскольку я общался в основном с Маратом и безголосыми манекенами, то почти забыл о Романе. Но как-то мой истязатель уехал на очередные сборы, и я, купив вяленого сига и пива, нагрянул к приятелю в гости. Солнышко стало пригревать, с крыши капало, и карниз за окном мокро блестел.
Я отхлебнул 'Балтики':
– Как твоя работа? - Сколько сортов пива в магазине, и все на один вкус. Скорее всего, из-за консервантов.
– Нормально. - Роман разодрал сига, янтарно лоснящегося под солнцем. - Ту установку мы отправили, но сейчас собираем другую. Клима выписал новый плазмотрон, ребята паяют схемы, а я занимаюсь теорией.
– Не теорию единого поля ваяешь? - Я с удовольствием закусил пиво желтоватым полупрозрачным балыком.
Роман глянул настороженно:
– Может быть и так. Это вполне может оказаться базовой энергией, только характеристики частиц не могу экспериментально исследовать. Строю чисто теоретическую модель. Похоже, есть два вида частиц. Первые составляют темный луч и живут относительно недолго. Но при взаимодействии с поверхностью образуется второй вид частиц, эти живут гораздо дольше. Еще я как будто нащупал механизм их связи с фотонами, но это такая заумная математика… В принципе возможна система уравнений, которая свяжет все элементарные частицы.
Я допил пиво и пробормотал:
– То, что не удалось Эйнштейну?
Роман махнул рукой:
– В его время не накопили достаточно материала. Сейчас такую теорию создать легче.
Я поглядел на него внимательнее. Лохматые светлые волосы, серо-голубые глаза, лицо какое-то треугольное и грубо вытесанное - красавцем не назовешь. Девчонки в нашем классе игнорировали Романа, хотя и он не обращал на них внимания, погруженный в книги. И все-таки было в его лице что-то особое, сохранившееся, возможно, еще от древних арийцев - какая-то бесшабашность и диковатое упрямство. Пожалуй, он лучше смотрелся бы на коне и с мечом в руке, а не за компьютером…
– Ладно, Нобелевку еще обмоем, - спохватился я. - А как дела в институте, куда отправили установку?
Роман доедал сига, желваки ходили под тонкой бледной кожей.
– Все путем, - промямлил он. Отложил обглоданный хребет и надолго припал к пиву. Потом вытер лоснящиеся пальцы и продолжал: - Спасибо Климе, у него там директор закадычный приятель. Нашу конструкцию чуть доработали и испытали, причем с самолета. Действует! А теперь собираются поставить на спутник. Чтобы установить дальность действия, у нас это так и не получилось. А заодно произвести впечатление на правительственную комиссию. Как раз есть квота на один запуск. Подробностей не знаю, но как будто поработают с орбиты по двум или трем полигонам. - Он мечтательно поглядел в голубое весеннее небо. - Хотел бы там оказаться, но меня скорее всего переведут позже… Только никому не говори, это секретная информация. Клима меня живьем съест. Спит и видит, как ему сам президент орден вручает.
Я тоже потянул пиво, закусил сигом.
– Да кому я скажу?
И вспомнил Павла, как обрадовался бы он такой информации. Право жить в стране всеобщего благоденствия еще надо заслужить.
– Хорошо бы по американцам шарахнуть, - словно подслушал мои мысли Роман. - Так ударить по рукам, чтобы тысяча-другая компьютеров перегорела. А то Марат говорил, что его ребята из наших компьютеров с десяток непонятных микросхем выковыряли. Через спутники смогли бы передавать информацию прямо в Лэнгли.
Да, напрасно погиб Павел за торжество американской демократии во всем мире. Скоро и без Павлов обойдутся. Поставляй электронику и втихую скачивай информацию.
Мне захотелось показать, что я тоже не лыком шит:
– Ну, это вряд ли получилось бы. У беспроводных устройств пока слишком мал радиус действия. Даже у технологии WiMAX…
Роман ощерился:
– А что стоило американцам припрятать где-нибудь ретранслятор помощнее?
Прямо шпиономания какая-то, еще сталинских времен. Я решил сменить тему:
– А твоя установка сможет работать на орбите? Как я понимаю, там главную роль играет плазменная линза. Для нее нужен газ, пусть и разреженный. А ведь на орбите почти вакуум!
Роман допил пиво и ухмыльнулся:
– Кое-что ты все-таки соображаешь. Тут есть два варианта. Первый - поместить рабочее вещество в шар из кварцевого стекла. Так попробовали делать, и получилось. Только мощность излучения как будто упала. Второй вариант - использовать наработки еще советских времен. Тогда были сконструированы малогабаритная установка 'Триггер' и плазменно-паровой генератор 'Иллюзион', аналоги только сейчас появились у америкосов. Эти установки создавали плазменные облака прямо в космосе, и те жили около часа. Нашей установке надо совсем мало рабочего вещества, так что плазменную линзу можно будет поддерживать несколько часов. Столько даже не потребуется, установку будут включать только на время прохождения спутника над полигоном, а потом сразу выключать. Мало ли что…
Так что комплимент я получил, хотя и сомнительный. И на том спасибо.
Мы еще поболтали и, когда от сига с пивом ничего не осталось, разошлись.
Через неделю вернулся Марат и стал обучать меня технике нанесения ударов. Сначала я работал с манекеном, а потом с реальным противником. Роль противника великодушно взял на себя Марат. В отличие от манекена, он ловко увертывался и давал сдачи, так что к болям в мышцах у меня добавились синяки. После спарринга я часто ковылял домой весь избитый, зато, когда удавалось достать Марата, то испытывал чистую радость. Даже большую, чем после удачного толкования темного места у Гуссерля, которого сейчас проходили.
В очередной раз уложив меня на мат, Марат присел на корточки. Поджарое тело лишь слегка лоснилось от пота, а у меня падал каплями с кончика носа.
– Отдохни, - посоветовал он. - Слабая у тебя физическая подготовка. В армии не служил, а в университете небось все за книжками сидел.
– Была военная кафедра, - хмуро сообщил я, садясь и облизывая кровь с разбитой губы. - И вдобавок сборы.
Марат хмыкнул:
– Еще одна кормушка для вороватых генералов… Я тут прочитал в одной книжке по русской истории, как при Екатерине II храбрый офицер, полковник Самойлов, получил орден Георгия 2-й степени. Как положено, приехал во дворец и стал ждать выхода императрицы. Его оттеснила толпа придворных и генералов, впереди которых ему, полковнику, стоять было не по чину. Но когда Екатерина вышла, то заметила Самойлова и сказала ему: 'Граф! Ваше место здесь, впереди, как и на войне'. Ведь женщина, да еще немка по происхождению, а хорошо понимала, кто достоин места впереди. При ней выдвигались люди, дорожившие честью, привыкшие к дисциплине и орудийному грому. Когда надо, они становились замечательными дипломатами и администраторами. Тогда в Европе уважали Россию. А сейчас у нас нет настоящей элиты. Боевых офицеров, талантливых ученых и промышленников оттеснило ворье без чести и совести. А значит, скоро не станет и самой России. Такую обширную и богатую территорию просто отберут у нашей сволочной власти. Растащат по кускам американцы, немцы, китайцы, и даже турки, которых при Екатерине мы били в хвост и гриву…
Я даже забыл, что этот любитель истории только что врезал мне по носу.
– Ну да, - я проглотил солоноватую слюну. - Историк Арнольд Тойнби тоже считал, что судьба стран зависит от элиты. Если она находит ответы на вызовы времени, то страна развивается и процветает. А если элита деградирует и уже не в состоянии найти достойный ответ, то страна приходит в упадок и в конце концов погибает.
Марат оскалил белые зубы:
– Похоже, наша дерьмовая элита уже втихую согласилась с разделом России. Только хочет урвать за это побольше зеленых. Ты не согласен?
Я задумался и неохотно признал:
– Похоже на то.
Марат пружинисто вскочил:
– Ну, тогда вставай! Может быть, из тебя еще выйдет толк.
И стал вколачивать в меня этот толк посредством спарринга…
Хромая домой, я размышлял, что подготовка элиты часто бывала жестокой, и это имело глубокий смысл. Если не научишься переносить боль, лишения, преодолевать трудности на грани возможного, подчинять себя суровой дисциплине - то как сможешь повести за собой людей? Но теперь у нас сформировалась совсем другая элита - лентяев, трусов и подонков…
Вскоре Роман опять поставил в лаборатории плазмотрон, но включал редко, в основном сидел за расчетами. Снег начал таять, иногда шел дождь, и сопки прятались в грязно-серые облака. Лыжи пришлось оставить и, если бы не изнурительные тренировки, я бы выл от тоски, так не хватало Киры.
Как-то за ужином произошла странная сцена: Роман пришел в компании двух лаборанток, налил девушкам коньяку и ухарски подмигнул:
– Выпьем за мучениц науки!
Девушки, наверное, подумали, что тост за них, и с хихиканьем выпили.
А Роман со стуком поставил опустевшую рюмку, достал пластмассовый футляр, скорее всего из-под картриджа, и открыл крышку…
Девушки с визгом шарахнулись, одна рюмка со звоном разбилась. Из футляра выпала дохлая мышь.
Наскоро высказав Роману, что они думают о мужиках вообще и о нем в частности, девушки удалились. Роман продолжал скорбно разглядывать мышь, я тоже посмотрел внимательнее.