Куин Джулия. Подари мне луну

   — Если я позволю ему любить меня, вдруг он снова разобьет мне сердце?
   Ночное небо молчало.
   — И если я позволю себе любить его, буду ли я по-прежнему свободна, как сейчас?
   На этот раз звездочка ей подмигнула, но Виктория не поняла, что это означает. Она еще несколько минут постояла у окна, подставив разгоряченное лицо ласковому ночному ветерку. В конце концов усталость взяла свое, и она, не раздеваясь, улеглась в постель, совсем забыв о том, что все еще сжимает в руках ночную рубашку, которую ей подарил Роберт.
   В это время Роберт неподвижно стоял у своего окна, обдумывая то, что сейчас услышал. Ночной ветерок донес до него слова Виктории, и хотя по природе своей он привык полагаться только на научные факты, теперь он готов был поверить, что какой-то добрый дух ниспослал ему этот ветер.
   Наверное, это его мама. Или мама Виктории. Или обе они там, на небесах, вместе пытаются помочь своим детям вновь обрести счастье.
   Он уже почти .потерял надежду, и вдруг случай преподнес ему подарок, который оказался для него дороже всех сокровищ мира: он смог заглянуть в сердце Виктории.
   Роберт поднял глаза к небу и поблагодарил луну.

Глава 16

   Утреннее пробуждение было похоже на кошмарный сон.
   Виктория вылезла из постели, чувствуя себя совершенно разбитой. Прошедшая ночь измотала ее морально и физически, и она все никак не могла забыть нахлынувшие на нее чувства, когда Роберт начал ласкать ее.
   Поплескав в лицо водой и оправив измятое платье, она робко постучала в его дверь. Ответа не последовало, но она все-таки заставила себя войти. Его вчерашняя вспышка ярости начисто отбила у нее всякую охоту искать, с ним встреч. Закусив губу, она распахнула дверь.
   Зрелище, представшее ее глазам, испугало ее почти до потери сознания: на кровати Роберта мирно храпел Макдугал.
   — Боже правый! — вымолвила она, предварительно издав удивленный крик. — Что вы здесь делаете? И где лорд Макклсфилд?
   Макдугал поднялся с пола, куда он в испуге свалился от ее крика, и даже умудрился вежливо поклониться.
   — Он занимается лошадьми.
   — Мне казалось, это ваша обязанность.
   Шотландец кивнул.
   — Его светлость уж больно разборчив по части лошадей.
   — Да, это верно, — согласилась Виктория, вспомнив то время, когда Роберт пытался — к сожалению, безуспешно — научить ее кататься верхом.
   — Порой он и сам любит за ними поухаживать. Особенно, когда о чем-нибудь размышляет.
   «Вероятно, мечтает о том, как бы выпороть меня за вчерашнее», — подумала Виктория. Она помолчала; потом спросила:
   — Могу я узнать, что вы здесь делаете?
   — Хозяин приказал, чтобы я проводил вас завтракать.
   — Ах да, — промолвила она с горечью. — Я же пленница, а вы мой бдительный страж.
   — Вообще-то он говорил, что к вам кто-то ночью приставал. Ну так вот он, значит, не хочет, чтобы вам боязно было — вы женщина, да одна, ну и всякое такое.
   Виктория натянуто улыбнулась — упрек был заслуженным.
   — Так мы идем или нет? Я умираю с голоду.
   — Может, вам надобно вещи какие вниз снести, миледи?
   Виктория хотела было возразить, что она не «миледи» и вообще ничья леди, но у нее уже не осталось никаких сил для пререканий. Роберт скорее всего уже сообщил слуге, что они с ней все равно что муж и жена.
   — Нет, — ответила она. — Если вы помните, его светлость не дал мне достаточно времени на сборы. Макдугал кивнул.
   — Что ж, нет так нет.
   Она сделала пару шагов к двери и тут вдруг вспомнила про ночную рубашку, которая осталась лежать на постели в ее комнате. Надо бы бросить ее там, где она лежит, мстительно подумала Виктория. И почему она до сих пор не разорвала ее на клочки? Странно, но этот искусно выкроенный кусочек темно-голубого шелка каким-то образом успокаивал и утешал, и ей не хотелось с ним расставаться.
   Да если она и оставит рубашку, трезво рассудила Виктория, Роберт наверняка про нее вспомнит и все равно заберет с собой.
   — Одну минуточку, мистер Макдугал, — сказала она, метнувшись в соседнюю комнату. Скрутив рубашку, она сунула ее под мышку.
   Макдугал и Виктория спустились вниз по лестнице. Шотландец провел ее в маленькую уединенную комнату, где, как он заявил, Роберт к ней вскоре присоединится. Виктория, к удивлению своему, обнаружила, что ужасно хочет есть, и прижала руку к животу, тщетно пытаясь заставить его не урчать. Правила хорошего тона требовали, чтобы она подождала Роберта, но вряд ли книги по этикету могли посоветовать, как себя вести в том весьма необычном положении пленницы, в каком она пребывала уже второй день.
   Виктория подождала минуту-другую и, как только ее живот в третий раз напомнил о себе, решила забыть о хороших манерах и потянулась к тарелке с тостами.
   После тостов, двух яиц и огромного куска пирога с почками, она услышала скрип открываемой двери и голос Роберта:
   — Приятного аппетита.
   Она подняла глаза от тарелки. Вид у него был дружелюбный, любезный и до невозможности жизнерадостный. Викторию охватили смутные подозрения. Тот ли это человек, который вчера ночью силой выдворил ее из своей комнаты?
   — Умираю от голода, — объявил Роберт. — Как тебе завтрак? Вкусно?
   Виктория запила чаем очередной кусок пирога.
   — С чего это ты так любезен со мной?
   — А ты мне нравишься.
   — Вчера ты меня терпеть не мог, — пробормотала она.
   — Вчера я, скажем так, заблуждался.
   — Заблуждался? Значит, за последние десять часов на тебя снизошло просветление?
   Он хитро поглядел на нее.
   — Именно так.
   Виктория аккуратно опустила чашку на блюдечко и с расстановкой сказала:
   — Может, ты соблаговолишь поделиться со мной, что явилось причиной столь неожиданного просветления?
   Какое-то мгновение он внимательно смотрел ей в глаза, потом сказал:
   — Будь так любезна, передай мне кусочек пирога.
   Виктория схватила тарелку с пирогом и отодвинула ее на другой конец стола.
   — Не передам, пока не ответишь.
   Он усмехнулся.
   — Нечестно играете, моя леди.
   — Я не твоя леди, и я хочу знать, почему это ты такой веселый. По правде говоря, тебе бы следовало рычать на меня с пеной у рта.
   — По правде говоря? Ага, так ты признаешь, что я имел полное право на тебя сердиться?
   — Нет! — Слово это далось ей не так легко, как она бы того хотела.
   Он пожал плечами.
   — Впрочем, это не важно, поскольку я больше не сержусь.
   Виктория оторопело уставилась на него.
   Воспользовавшись ее замешательством, Роберт добрался до тарелки с пирогом.
   — Ну что, я заслужил кусочек?
   Виктория моргнула несколько раз и закрыла рот. Фыркнув, она уткнулась в свою тарелку. А потом в течение последующих десяти минут наблюдала за тем, как он поглощает свой завтрак.
   Дорога от Фэвершема до Рэмсгейта заняла бы добрых полдня, но не прошло и часа, как на лице Роберта появилось выражение «ах какая потрясающая идея», и он заколотил в переднюю стенку кареты, призывая Макдугала остановиться.
   Экипаж встал, и Роберт резво спрыгнул с подножки с сияющим видом, продолжая радоваться неизвестно чему, что уже начало несколько раздражать Викторию. Он обменялся несколькими фразами с Макдугалом и вернулся в карету.
   — Ну, и что все это значит? — хмуро спросила Виктория.
   — Я приготовил тебе сюрприз.
   — — Наверное, я начну скоро вздрагивать при слове «сюрприз», — пробурчала она.
   — Да ну же, Виктория, признайся, что я внес в твою жизнь некоторое разнообразие. Она насмешливо хмыкнула:
   — Что ж, если похищение рассматривать как нечто, вносящее некоторое разнообразие, тогда, возможно, вы и правы, милорд.
   — Мне больше нравится, когда ты зовешь меня просто Роберт.
   — Сожалею, но я не собираюсь делать только .так, как тебе нравится. Он улыбнулся:
   — Спорить с тобой мне тоже нравится. Виктория подбоченилась. Ему нравятся ее колкости и насмешки? Так она ему и поверила! Виктория выглянула в окно и увидела, что Макдугал свернул с кентерберийской дороги. Она снова повернулась к Роберту.
   — Куда мы едем? Ты, кажется, говорил, что мы направляемся в Рэмсгейт.
   — Именно туда мы и направляемся. Просто по дороге мы завернем в Уитстебл.
   — Уитстебл? Зачем это?
   Он чуть подался к ней и заговорщически улыбнулся:
   — Устрицы.
   — Устрицы?
   — Самые лучшие в мире.
   — Роберт, не хочу я никаких устриц. Прошу тебя, отвези меня прямо в Рэмсгейт. Он вскинул брови.
   — Не знал, что тебе так не терпится насладиться уединением вместе со мной. Я бы приказал Макдугалу гнать лошадей во весь опор до самого Рэмсгейта.
   Виктория чуть не подскочила на месте от досады.
   — Я вовсе не это имела в виду, и тебе прекрасно это известно!
   — Итак, едем в Уитстебл?
   У Виктории было такое чувство, словно она беспомощный котенок, запутавшийся в клубке.
   — Ты все равно не послушаешь меня, что бы я ни, сказала.
   Роберт сразу посерьезнел.
   — Это не так. Я всегда прислушиваюсь к твоим словам.
   — — Возможно, но делаешь все по-своему.
   — Виктория, единственный раз, когда я поступил подобным образом, это касалось твоего упрямого и безрассудного желания жить в самой грязной лондонской дыре.
   — И вовсе никакая это не дыра, — пробурчала она скорее по привычке, чем из желания спорить.
   — Я отказываюсь обсуждать этот вопрос.
   — А все потому, что ты не хочешь меня слушать!
   — — Нет, не поэтому, — возразил он, наклоняясь к ней, — а потому, что мы уже обсудили эту тему вдоль и поперек, и мне она до смерти надоела. Я не позволю тебе подвергать себя постоянной опасности.
   — Ты не вправе «позволять» или «не позволять» мне жить так, как я хочу.
   — Не думаю, что ты настолько глупа, чтобы рисковать своей жизнью из желания мне досадить. — Он скрестил руки на груди и мрачно сжал губы. — Я хотел сделать, как лучше.
   — И похитил меня, — с горечью заметила она.
   — Если помнишь, сначала я предложил тебе пожить с моими родственниками. Ты отказалась.
   — Я дорожу своей независимостью.
   — Одиночество не значит независимость.
   Виктория не нашлась, что возразить на это, и поэтому промолчала.
   — Когда мы станем мужем и женой, — мягко продолжал Роберт, — я хочу, чтобы наш брак стал партнерством в самом прямом смысле слова. Я хотел бы советоваться с тобой по вопросам земельных владений и аренды. Мы бы вместе обсуждали, как воспитывать детей. Я никак не могу понять, почему ты вбила себе в голову, что любить меня — значит потерять себя.
   Она отвернулась, чтобы он не заметил, как вспыхнули ее глаза.
   — Когда-нибудь ты поймешь, что значит быть любимой. — Он устало вздохнул. — Я желаю только одного — чтобы это случилось как можно скорее.
   Весь остаток пути до Уитстебла Виктория размышляла над его словами.
   Они остановились перекусить в уютной гостинице с открытой верандой. Роберт окинул небо скептическим взглядом и промолвил:
   — Похоже, дождь все же соберется, но не в ближайший час. Хочешь пообедать на свежем воздухе?
   Она робко улыбнулась ему.
   — Да, солнышко так ласково пригревает.
   Роберт взял ее под руку и провел к маленькому столику с видом на залив. Он был настроен весьма оптимистично. Он чувствовал, что сумел подобрать ключик к ее сердцу во время их недавнего разговора в карете. Кажется, он нащупал верную нить разговора. Брак — это не плен, а партнерство. Да, именно так.
   — Деревенька Уитстебл была знаменита своими устрицами еще со времен римлян, — сообщил он ей, когда они уселись за стол.
   Виктория нервно теребила салфетку.
   — Правда?
   — Правда. Не понимаю, почему мы ни разу не были здесь семь лет назад. Она невесело усмехнулась.
   — Мой отец никогда бы мне этого не позволил. От Белфилда до северного побережья Кента очень далеко.
   — Скажи, ты когда-нибудь задумывалась 6 том, как сложилась бы наша жизнь, если бы семь лет назад мы с тобой поженились?
   Она отвела глаза.
   — — Я все время думаю об этом, — прошептала она.
   — Мы бы наверняка не раз уже побывали здесь, — сказал он. — Не думаю, что я смог бы выдержать семь лет без свежих устриц.
   Виктория промолчала.
   — Представляешь, у нас сейчас уже были бы дети. Двое или трое. — Роберт понимал, что с его стороны жестоко затрагивать эту тему: несмотря на все отвращение, которое Виктория питала к обязанностям гувернантки, она очень любит детей. Роберт умышленно тронул эту наиболее чувствительную струну в ее сердце, упомянув о детях.
   — Да, — согласилась она. — Пожалуй, ты прав.
   Она выглядела такой несчастной, что у Роберта не хватило духу продолжать. Изобразив жизнерадостную улыбку, он сказал:
   — Устрицы, насколько мне известно, обладают любовными свойствами.
   — Ты что, не раз проверял это на себе? — Виктория была рада сменить предмет разговора, хотя новая тема была достаточно щекотливая, если не сказать пикантная.
   — Нет-нет, это общеизвестный факт.
   — Чаще всего то, что считается общеизвестным, на самом деле не имеет под собой никаких оснований, — возразила она.
   — Дельное замечание. Будучи сторонником научного подхода, я не привык принимать что-либо на веру и стараюсь все подвергать строгой экспериментальной проверке.
   Виктория усмехнулась.
   — Мне кажется, — продолжал Роберт, постукивая вилкой по скатерти, — в данном случае эксперимент — это то, что нужно.
   Она подозрительно покосилась на него.
   — И что ты предлагаешь?
   — Да ничего особенного — съешь несколько устриц. Затем я внимательно за тобой понаблюдаю, — он забавно пошевелил бровями, — чтобы посмотреть, будешь ли ты ко мне относиться с большей симпатией.
   Виктория не выдержала и расхохоталась.
   — Роберт, — сказала она, заметив про себя, что вопреки всем своим стараниям оставаться брюзгой от души наслаждается беседой. — Это самый легкомысленный научный эксперимент, о котором я когда-либо слышала.
   — Возможно. Но даже если он и не удастся, мне в любом случае будет интересно проводить наблюдения.
   Она снова рассмеялась.
   — Но только в том случае, если ты сам не притронешься к устрицам. Страшно подумать, что будет, начни ты вдруг относиться ко мне с еще большей симпатией — не иначе как во Францию меня увезешь.
   — А что, это мысль. — Он сделал вид, будто всерьез обдумывает ее слова. — Рэмсгейт — континентальный порт. Интересно, может, во Франции нас скорее обвенчают?
   — Даже и не мечтай, — предупредила она.
   — Моего отца, наверное, хватил бы удар, если бы он узнал, что я обвенчался в католической церкви, — продолжал он, размышляя вслух. — Мы, Кемблы, всегда были воинствующими протестантами.
   — О Боже правый! — воскликнула Виктория, чуть не плача от смеха. — Можешь себе представить, что сталось бы с моим отцом при этом известии? Почтенный священник из Белфилда! Я уверена, он бы не вынес позора и скончался на месте.
   — Или обвенчал нас заново, по протестантскому обряду, — подхватил Роберт. — А Элеонора затребовала бы с меня плату за повторную церемонию.
   Взгляд Виктории потеплел.
   — О Элли… Я так скучаю по ней.
   — Вы ни разу не виделась с ней за все это время? — Роберт откинулся на спинку стула, пока хозяин гостиницы, водружал на стол блюдо с устрицами.
   Виктория покачала головой.
   — Ни разу, с тех пор как… ну, ты знаешь. Но мы ведем с ней переписку. Элли ничуть не изменилась. Кстати, она сообщила мне, что разговаривала с тобой.
   — Да, это был серьезный разговор. Тем не менее мне показалось, что она все такая же неугомонная, как и прежде.
   — О да, это правда. А знаешь, как она распорядилась деньгами, которые выудила у тебя в уплату за наши прогулки?
   — — Нет. Как?
   — Сначала она положила их на счет под большие проценты. Затем, решив увеличить оборот, принялась изучать финансовые страницы «Таймс» и в конце концов вложила свой капитал в акции.
   Роберт расхохотался. Он положил несколько устриц на тарелку Виктории и заметил:
   — Твоя сестра не перестает меня удивлять. Я всегда думал, что женщинам не дозволяется играть на бирже.
   Виктория пожала плечами.
   — Она заявила своему поверенному, что действует от имени отца. По-моему, она сказала, что папа живет отшельником и не выходит из дому.
   Роберт так смеялся, что вынужден был положить обратно на тарелку устрицу, которую собирался отправить в рот.
   — Твой отец голову бы ей снес, если бы узнал, что она сочиняет про него подобные небылицы.
   — Элли умеет хранить секреты — в этом ей нет равных.
   По лицу Роберта промелькнула ностальгическая улыбка.
   — Я знаю. Мне следует посоветоваться с ней по некоторым финансовым вопросам.
   Виктория чуть не подавилась устрицей.
   — Ты правда это сделаешь?
   — Сделаю что?
   — Попросишь у нее совета.
   — А почему бы и нет? Я не знаю никого, кто бы так ловко умел управляться с деньгами, как твоя сестра. Будь она мужчиной, давно бы стала главным управляющим Английского банка. — Роберт снова взял устрицу с тарелки. — Когда мы поженимся… Нет, нет, нет, не трудись напоминать мне, что ты не приняла мое предложение — я и сам это знаю. Просто я хотел сказать, что ты можешь пригласить ее пожить у нас.
   — И ты позволил бы мне пригласить ее?
   — Виктория, ну не людоед же я в конце-то концов! Не понимаю, почему ты решила, что я буду держать тебя в ежовых рукавицах, если ты станешь моей женой. Я был бы рад делить с тобой обязанности и ответственность, которые налагает на меня графский титул. Это такая рутина, можешь мне поверить.
   Виктория задумчиво смотрела на него. Она только сейчас осознала, что привилегии, которыми обладал Роберт, могут быть к тому же еще и обузой. Хотя его титул оставался всего лишь титулом, пока жив его отец, у него все равно было полно забот, касающихся земельных владений и арендаторов.
   Роберт кивком головы указал ей на тарелку. — Почему ты не ешь? Тебе не нравятся устрицы? — Он хитро ухмыльнулся. — А может быть, ты боишься, что мой научный эксперимент окажется удачным?
   Виктория очнулась от задумчивости.
   — Я никогда раньше не ела устриц. Понятия не имею, как с ними обращаться.
   — Не знал, что у тебя такие пробелы в светском образовании. Позволь, я покажу тебе, как это делается. — Роберт взял устрицу с блюда, спрыснул ее лимонным соком, полил соусом и протянул Виктории.
   Виктория с сомнением разглядывала раковину с моллюском.
   — А теперь что мне делать?
   — Выпить его.
   — Выпить? Не жуя?
   Он улыбнулся.
   — Ну, можешь и пожевать немного. Но прежде устричный тост.
   Виктория удивленно оглядела стол.
   — По-моему, бокалы нам не подали.
   — Нет, нет, другой тост. Устричный. За счастье.
   — Устричный? — Она подозрительно прищурилась. — Что-то не слышала про такой обычай.
   — Тогда мы сами его введем. — Роберт приподнял раковину и кивнул Виктории. — Делай, как я.
   Виктория последовала его примеру и тоже подняла свою раковину.
   — Я чувствую себя ужасно глупо.
   — Не смущайся. Иногда ведь можно немного и подурачиться.
   Она криво улыбнулась. Подурачиться! Это что-то новенькое.
   — Ну хорошо. А какой будет тост?
   — За нас, конечно.
   — Роберт…
   — Ох, вечно ты норовишь все испортить. Ладно, ладно, за счастье!
   Виктория чокнулась с ним раковинкой.
   — За счастье. — Она подождала, пока Роберт управился со своей устрицей и, пробормотав: «Ах, живем только раз!» — зажмурилась и проглотила моллюска.
   Роберт с любопытством наблюдал за ее реакцией.
   — Ну и как тебе? Нравится?
   — Боже мой, — захлебываясь, пролепетала она, — это самый необычный гастрономический опыт в моей жизни.
   — Не пойму, как расценить твой ответ, — заметил на это Роберт.
   — Я и сама не пойму, — сказала она, и вид у нее был несколько растерянный. — Никак не могу решить, то ли это самое изысканное блюдо из тех, что мне доводилось пробовать, то ли самое отвратительное.
   Он рассмеялся.
   — Может, попробуешь еще?
   — А бифштекс здесь не подают? Роберт отрицательно покачал головой.
   — Что ж, тогда придется есть устрицы, чтобы не умереть с голоду, — вздохнула она.
   Роберт приготовил ей еще одну устрицу.
   — Твое желание для меня закон.
   Она бросила на него недоверчивый взгляд.
   — Знаешь, я решила оказать тебе любезность и не комментировать твое последнее замечание.
   — По-моему, ты сделала как раз наоборот.
   Виктория проглотила устрицу, вытерла губы салфеткой и весело улыбнулась.
   — Да, верно.
   Роберт некоторое время молча ее разглядывал, потом заявил:
   — Мне кажется, он удался.
   — Кто удался?
   — Мой устричный эксперимент. Определенно, я становлюсь тебе все более симпатичен.
   — И вовсе нет, — возразила она, изо всех сил стараясь не улыбнуться. Он прижал руку к груди.
   — О как я несчастен! Ты разбиваешь мое сердце.
   — Перестань дурачиться.
   — А может быть… — Он задумчиво потер лоб, напустив на себя серьезный вид. — Может быть, я с самого начала очень-очень тебе нравился — вот поэтому ты и не можешь сказать, что сейчас я нравлюсь тебе больше.
   — Роберт!
   — Знаю, знаю. Ты уж прости, дразнить тебя — одно удовольствие. Но тебе ведь тоже весело, правда? Она ничего на это не сказала.
   — Ты все еще сердиться, что мы заехали в Уитстебл?
   Виктория долго молчала, потом чуть заметно покачала головой.
   В ожидании ее ответа Роберт затаил дыхание, и теперь у него вырвалось облегченное «уф!». Он потянулся к ней через стол и накрыл ее руку ладонью.
   — Так будет всегда, — шепнул он. — Ты всегда будешь так же счастлива, как сегодня.
   Она открыла было рот, но он не дал ей говорить.
   — Я видел это по твоим глазам, — сказал он. — Тебе было сейчас так хорошо, как еще ни разу не было за эти семь лет.
   Повинуясь голосу рассудка, она высвободила руку.
   — Ты не был со мной эти семь лет. И ты не знаешь, что я чувствовала.
   — Нет, я знаю. — Он помолчал и добавил:
   — И это разрывает мне сердце.
   До конца трапезы они больше не обмолвились ни словом.
   Путь до Рэмсгейта занял три часа. Роберт был весьма удивлен, когда Виктория заснула прямо в карете. До этого он был уверен, что она ни за что не решится задремать в его присутствии, но, видимо, она очень устала. Впрочем, это его нисколько не расстроило — ему нравилось смотреть на нее спящую.
   Кроме того, это обстоятельство позволило ему внести ее в дом на руках, когда они наконец прибыли туда. Во сне она была мягкая, покорная — он и мечтать не мог, что когда-нибудь увидит ее такой. Он осторожно опустил ее на постель в одной из спален и заботливо укрыл сверху одеялом. Спать в одежде не очень удобно, но Роберт был склонен думать, что она скорее всего не правильно поймет его намерения и поднимет дикий крик, если он попытается раздеть ее,
   А может, не поднимет… Роберт вздрогнул и тряхнул головой. Его вдруг бросило в жар, а галстук стал ужасно тесен.
   Роберт со стоном выбежал из комнаты, твердо решив как можно скорее охладить свой пыл в ледяных водах пролива.

Глава 17

   Виктория проснулась и вдохнула соленый морской воздух. Она зевнула и, открыв наконец глаза, удивленно захлопала ресницами. Должно быть, она в доме Роберта: Ей вдруг стало любопытно, когда именно он его приобрел. Во всяком случае, в то время, когда Роберт ухаживал за ней много лет назад, о нем не было сказано ки слова.
   Она села на постели и окинула взглядом комнату. Спальня была выдержана в пастельных тонах и выглядела очень мило. Ее нельзя было назвать дамской, но в то же время это была и не мужская спальня, и Виктория была почти уверена, что это не спальня Роберта. Она вздохнула с облегчением. На самом деле она и мысли не допускала о том, что у Роберта хватит наглости уложить ее в своей спальне, но смутные опасения на этот счет все же имелись.
   Виктория встала с кровати и решила осмотреть дом. Вокруг стояла тишина — Роберт или спал, или куда-то ушел. В любом случае это давало ей возможность безнаказанно утолять свое любопытство. Она пошлепала в коридор, не потрудившись даже надеть туфли. Домик оказался небольшим, но очень уютным, и был построен на совесть — толстые каменные стены, прочная деревянная крыша. На втором этаже было всего две комнаты, но в каждой имелся камин. Виктория заглянула в соседнюю комнату и поняла, что та принадлежит Роберту. Массивная кровать с пологом на четырех столбиках выглядела внушительно. Из окна открывался вид на Дуврский пролив. У окна стоял телескоп — значит, Роберт по-прежнему любит смотреть на звезды.
   Виктория вернулась в коридор и спустилась вниз по лестнице. Какой все-таки милый домик! Нет огромной парадной столовой, и гостиная такая маленькая и уютная. Виктория направилась было дальше через столовую, намереваясь обследовать кухню, как вдруг заметила на столе маленькую записку. Она взяла листочек и тут же узнала почерк Роберта:
   «В. Я пошел купаться. Р.».
   Купаться? Да он что, спятил? Осень на пороге, День довольно прохладный, а вода, наверное, просто ледяная. Виктория выглянула в окно, надеясь увидеть Роберта, но берег был слишком далеко, и ей ничего не удалось разглядеть.
   Она взбежала по лестнице в свою комнату и надела туфли. Поскольку у нее не было с собой шали — как, впрочем, и другого платья, кроме той соблазнительной ночной рубашки из тончайшего темно-голубого шелка, которую он ей купил, — она схватила тонкое шерстяное одеяло и накинула его на плечи. Ветер усиливался, небо заволокло тучами. Только дождя не хватало!