— Вовсе нет, — пробормотал он, потершись носом о ее щеку, — это всего лишь маленькое отступление. А что до утренних венчаний, то это касается только обычных свадеб. Со специальным разрешением мы можем делать все что вздумается.
   — Да, мне следует благодарить судьбу за то, что мой избранник исключительно предусмотрительный и дальновидный джентльмен.
   Роберт счастливо вздохнул.
   — Я согласен принимать твои комплименты в любой форме.
   — Так ты хочешь, чтобы мы поженились сегодня вечером?
   — А что еще нам делать? У меня здесь нет игральных карт, и я уже перечитал почти все книги в библиотеке.
   Она бросила в него подушкой.
   — Я серьезно.
   Не успела она и глазом моргнуть, как он повалил ее на спину, придавив своей тяжестью, и сказал:
   — И я серьезно.
   Она перевела дух и улыбнулась.
   — Я тебе верю.
   — Кроме того, если я сегодня на тебе не женюсь, то вынужден буду снова совершить грех прелюбодеяния.
   — Правда?
   — Конечно. Но ты ведь порядочная, верующая женщина, дочь священника, поэтому я почти уверен, что ты захочешь покончить с нашими внебрачными отношениями. — Он внезапно посерьезнел. — Когда-то я поклялся себе, что буду заниматься с тобой любовью только после свадьбы.
   Она улыбнулась и погладила его по щеке.
   — — Что ж, мы оба нарушили эту клятву.
   — Один раз, я думаю, не такой уж большой грех, — сказал он, сосредоточив свое внимание на мочке ее уха. — Но я бы хотел надеть кольцо тебе на палец прежде, чем меня снова одолеет страсть.
   — А разве она тебя еще не одолела? — лукаво спросила она. Нетрудно было догадаться, что уткнулось ей в бедро.
   Роберт рассмеялся, продолжая целовать ее в шею.
   — Жду не дождусь, когда мы станем мужем и женой, Тори.
   — Я… я думаю, это достаточное основание для того, чтобы пожениться, — выдохнула она, стараясь не обращать внимания на волны наслаждения, прокатывающиеся по телу.
   — М-м, да. — Он поднял голову и закрыл ей рот поцелуем, дразня её, пока она не затрепетала под ним. Затем внезапно отпустил ее и встал с кровати. — Пожалуй, мне следует остановиться, — сказал он с довольной улыбкой на губах, — ибо потом будет уже поздно.
   Виктория хотела было закричать, что ей все равно, но удовлетворилась тем, что швырнула в него второй подушкой.
   — Я не собираюсь больше компрометировать тебя, — продолжал Роберт, с легкостью поймав подушку. — Я просто хотел напомнить тебе, — он склонился к ней и запечатлел на ее губах очередной поцелуй, — об этом. Чтобы у тебя не осталось никаких сомнений.
   — Вот теперь они у меня точно появятся, — буркнула она, надеясь, что на лице ее написано все то разочарование и недовольство, которое она чувствовала в этот момент.
   Роберт рассмеялся и отошел в другой угол комнаты к письменному столу.
   — Уверен, тебе будет приятно узнать, что меня, как и тебя, это маленькое напоминание привело в состояние легкой неудовлетворенности.
   — — Я чувствую себя прекрасно, — возразила она, вздёрнув подбородок.
   — Ну конечно, так я тебе и поверил, — поддразнил он ее и потянулся к своему дорожному чемодану, который оставил на столе. Виктория собиралась уже отпустить на этот счет какую-нибудь колкость, как вдруг он переменился в лице, и у него вырвалось громкое «О дьявол!»
   — Что случилось? Он обернулся к ней.
   — Ты не открывала этот чемодан?
   — Нет, конечно. Я бы ни за что… — Она залилась краской, вспомнив, как рылась в его вещах. — Ну, на самом деле, признаюсь, я бы непременно заглянула в него, но я обнаружила твою ванную раньше, чем чемодан.
   — Мне наплевать, даже если бы тебе вздумалось поднять все половицы в комнате, — рассеянно сказал он. — Все мое принадлежит и тебе. Но в этом чемодане у меня были важные бумаги, а теперь они куда-то исчезли.
   В груди у Виктории все заклокотало от беззвучного смеха.
   — Какие бумаги? — осторожно спросила она. Роберт негромко выругался себе под нос и ответил:
   — Специальное разрешение, которое я добыл с таким трудом.
   Виктория понимала, что сейчас не совсем подходящий момент для веселья, но не смогла удержаться, закатившись от хохота.
   Роберт подбоченился и сурово взглянул на нее.
   — Это не смешно.
   — Прости, — вымолвила она извиняющимся тоном. — Это просто потому, что… О Господи! — И Виктория согнулась пополам, корчась от смеха.
   — Должно быть, они в другом чемодане, — в раздумье промолвил Роберт. — О черт!
   Виктория вытерла глаза.
   — А где твой второй чемодан?
   — В Лондоне.
   — Понятно.
   — Мы выезжаем в Лондон через час.
   — Что? Прямо сейчас?
   — Я не вижу другого выхода,
   — Но как мы туда доберемся?
   — Макдугал оставил мой экипаж у одного любезного сквайра, который живет в четырех милях отсюда. Уверен, он предоставит нам и кучера, который отвезет нас в Лондон.
   — Значит, ты нарочно заставил меня поверить, что я никуда отсюда не выберусь?
   — Но ты же не спрашивала меня, так ли это на самом деле, — возразил он, пожимая плечами. — А теперь тебе пора одеваться. В данный момент ты выглядишь прелестно, но в таком наряде тебе будет прохладно на улице.
   Она плотно завернулась в простыню.
   — Мое платье в соседней комнате.
   — А не поздно строить из себя скромницу?
   Она оскорбление поджала губы.
   — В отличие от тебя я еще не освободилась от предрассудков. У меня нет опыта в подобных вещах.
   Он улыбнулся и нежно чмокнул ее в лоб.
   — Прости, прости. Мне так нравится тебя дразнить. Я сейчас принесу тебе платье. И, — добавил он, открывая дверь, — оставлю тебя в одиночестве, чтобы ты могла спокойно облачиться.
   Через полчаса они были на пути в Лондон. Роберт с трудом удерживался, чтобы не запеть от счастья. Когда он возвращался из поместья сквайра, у которого оставил карету, он исполнил довольно фальшиво версию «Аллилуйя» Генделя. Роберт, может быть, и закончил бы музыкальную фразу, если бы лошади не пришли в беспокойство. Тогда он умолк, твердо решив не подвергать подобному испытанию уши своей невесты — своей невесты! Ему приятно было это говорить.
   Черт возьми, не только говорить, но и думать об этом было чертовски здорово.
   Но счастье переполняло его, и он не мог держать его в себе. И как только он забывался, то начинал потихоньку насвистывать.
   — Я и не знала, что ты любишь свистеть, — заметила Виктория после того, как он уже в пятый раз пытался вывести какой-то веселенький мотивчик.
   — Петь-то я уж точно не умею, — ответил он. — Поэтому я предпочитаю свистеть.
   — Давно я не слышала, как ты свистишь — с тех пор как… — Она задумалась. — Не помню. Он улыбнулся.
   — Я не был так счастлив много-много лет. Наступила пауза.
   У Виктории был до смешного довольный вид, и Роберт был до смешного доволен, что она довольна. Он продолжал насвистывать еще несколько минут, потом поднял глаза и спросил:
   — Знаешь ли ты, как это замечательно — вновь почувствовать себя способным на необдуманные поступки?
   — Прости, но я не совсем тебя понимаю.
   — В тот день, когда мы повстречались с тобой, мы в ту же ночь убежали в лес и смотрели там на звезды. Мы были молоды и беспечны.
   — Да, это было прекрасно, — мечтательно промолвила Виктория.
   — Но сейчас… Ты знаешь, как упорядочена моя жизнь. Я, как ты любишь говорить, самый организованный человек во всей Британии. У меня всегда есть план, и я всегда стараюсь ему следовать. И мне приятно снова совершать безрассудные и необдуманные поступки.
   — Ты похитил меня, — сказала Виктория. — Вот это был самый необдуманный поступок.
   — Вовсе нет, — возразил он. — Я разработал тщательный план и все предусмотрел.
   — Но не настолько тщательный, чтобы позаботиться 6 пище, — едко заметила она.
   — Ах да, еда, — задумчиво промолвил он. — Маленькое упущение.
   — Тогда оно не казалось нам «маленьким», — пробормотала она.
   — Но ты же не умерла с голоду, верно?
   Она игриво стукнула его по плечу.
   — И ты забыл письменное разрешение на брак. Если считать, что целью твоего похищения было жениться на мне, то это досадный пробел в твоем плане.
   — Я не забыл получить разрешение. Я просто забыл взять его с собой — вот и все.
   Виктория выглянула в окно. В небе сгущались сумерки, скоро станет совсем темно. Скорее всего сегодня они не попадут в Лондон засветло, но больше половины пути, несомненно, проедут.
   — Если честно, — сказал вдруг она, — то я даже рада, что ты забыл разрешение.
   — Ты хочешь оттянуть неизбежное насколько возможно? — спросил Роберт.
   И хотя тон у него был легкомысленный, Виктория чувствовала, что он с замиранием сердца ждет ответа.
   — Нет, не угадал, — сказала она; — Если уж я приняла решение, то не отступлю. Но мне приятно сознавать, что у тебя тоже бывают ошибки и промахи.
   — Извини, я что-то не понял.
   Она пожала плечами.
   — — Ты же безупречен — само совершенство.
   — Почему-то в твоих устах это звучит как недостаток. Да, кстати: если я такой чертовски идеальный, почему мне понадобилось столько времени, чтобы убедить тебя выйти за меня замуж?
   — Да именно потому, что ты идеальный, — пояснила она, лукаво улыбаясь. — Ведь это ужасно раздражает. Что бы я ни делала, ты все равно сделаешь лучше.
   Он хитро ухмыльнулся и прижал ее к себе.
   — Не правда, ты во многом преуспела лучше меня.
   — Неужели? — пробормотала она, стараясь не замечать, как его рука ласкает ее бедро.
   — — М-м… Ты гораздо лучше умеешь целоваться, — И, чтобы проиллюстрировать сказанное, он запечатлел на ее губах нежный поцелуй.
   — Это ты меня научил.
   — Ты гораздо лучше выглядишь без одежды.
   Она вспыхнула от смущения, но поскольку уже успела привыкнуть к подобным шуточкам, то осмелилась заметить:
   — Ну, это дело вкуса.
   Он со вздохом откинулся на спинку сиденья.
   — Хорошо, тогда ты шьешь гораздо лучше.
   Она вскинула брови.
   — Да, в этом ты прав.
   — И уж конечно, ты гораздо больше меня знаешь о детях, — добавил он. — Когда у нас будут дети, я доверю их воспитание тебе, а то ведь я стану читать им лекцию о трех законах Ньютона, не успеют они начать ходить. Это никуда не годится. Ты должна будешь научить меня всяким детским стишкам и колыбельным.
   От этих слов Виктория просто расцвела. Она поработала портнихой совсем недолго, но успела узнать, как приятно быть самой себе хозяйкой. Больше всего она боялась, что брак будет означать для нее потерю самостоятельности. Но Роберт дал ей понять, что он высоко ценит ее мнение.
   — И у тебя доброе и великодушное сердце, — сказал он, ласково коснувшись ее щеки. —.Я довольно часто бываю занят только собой. А ты в отличие от меня прежде всего думаешь о других. Это редкий и прекрасный дар.
   — О Роберт! — Она потянулась к нему, ожидая, что сейчас он заключит ее в объятия, но в этот момент карета попала колесом в рытвину на дороге, Виктория потеряла равновесие и слетела со скамейки. — Ой! — воскликнула она от неожиданности.
   — А-ах! — взревел Роберт от боли.
   — Боже мой, Боже мой! торопливо пробормотала Виктория. — Что случилось?
   — Твой локоть, — прохрипел он.
   — Что? Прости, я не расслышала… — Карета снова подпрыгнула, и ее локоть опять врезался ему в живот. По крайней мере ей так показалось.
   — Прошу… убери… его… сейчас же!
   Виктория кое-как забралась на сиденье, высвободив свою руку.
   — Прости пожалуйста, — повторила она. Потом вгляделась в него повнимательнее: он согнулся пополам, и даже в сумеречном свете ей было видно, что лицо его приобрело зеленоватый оттенок. — Роберт, — неуверенно позвала она его, — с тобой все в порядке?
   — В ближайшие несколько минут нет.
   Она пристально разглядывала его в течение минуты, потом отважилась спросить:
   — Я ударила тебя локтем в живот? Уверяю тебя, я ненарочно.
   Все еще не разгибаясь, он вымолвил:
   — Нет, эта боль бывает только у мужчин, Виктория.
   — О-о-о, — выдохнула она. — Я понятия не имела.
   — Ничего удивительного, — пробормотал он. Прошла еще минута, и вдруг Виктории пришла в голову ужасная мысль.
   — А это не навсегда?
   Он затряс головой.
   — Не смеши меня. Пожалуйста.
   — Извини.
   — Перестань извиняться.
   — Но мне и в самом деле очень жаль.
   — Холод, голод и в довершение ко всему чуть не стал калекой, буркнул Роберт себе под нос, — Я что, проклят, что ли?
   Виктория решила, что это риторический вопрос. Она отвернулась и постаралась сосредоточиться на проплывающих за окном пейзажах Кента. Со стороны Роберта примерно в течение десяти минут не было слышно ни звука, и когда она уже решила, что он заснул, он легонько потряс ее за плечо.
   — Да? — сказала она, обернувшись к нему. Он улыбался.
   — Я чувствую себя гораздо лучше.
   — О! Я рада за тебя, — ответила она, не будучи до конца уверена, что в данном случае это подходящие слова.
   Роберт придвинулся к ней, в глазах его заблестел хорошо знакомый огонек.
   — Нет, мне значительно лучше.
   Виктория мысленно пожелала, чтобы он перестал говорить загадками.
   — Ну хорошо, — сказала она. — Тогда я очень рада за тебя.
   — Не уверен, что ты правильно меня поняла, — пробормотал он.
   Виктория хотела было сказать, что она, наоборот, уверена, что ничего не поняла, но не успела она открыть рот, как Роберт закинул ее ноги на скамью и уложил ее на спину. Она издала удивленный возглас, но он закрыл ей рот поцелуем.
   — Я в полном порядке, — пробормотал он, не отрываясь от ее рта. — В полном, — поцелуй, — полном, — поцелуй, — порядке.
   Он поднял голову, и на губах его заиграла ужасно знакомая улыбка. —
   Хочешь, я тебе это продемонстрирую?

Глава 21

   — Здесь? — ахнула Виктория. — В карете?
   — А почему бы и нет?
   — Потому что… Потому что… Это неприлично!.. Должно быть.
   Роберт вскинул голову. Голубые глаза его озорно поблескивали.
   — Да что ты говоришь? Не припомню, чтобы твой отец читал проповедь на эту тему.
   — Роберт, говорю тебе, это не принято.
   — Конечно, — согласился он, водя губами по ее шее. Ее кожа была теплой, нежной и все еще пахла его сандаловым мылом. — При других обстоятельствах я не стал бы предаваться этому прямо в карете, но ведь я должен тебя успокоить.
   — Ах, значит, это ради меня?
   — Ты так расстроилась по поводу возможных последствий моего ушиба…
   — Нет-нет, — возразила она, с трудом переводя дух. — Теперь я вижу, что ты вполне здоров.
   — Но я все-таки хочу убедиться, что у тебя не осталось никаких сомнений. — Он обхватил ее лодыжки, и его руки заскользили по ее ногам.
   Волна жара подымалась выше и выше, грозя захлестнуть ее с головой.
   — Никаких сомнений.
   — Ш-ш-ш, поцелуй меня. — Он мягко покусывал ее губы, его руки скользили вверх и вниз вдоль изящных изгибов ее бедер, затем сомкнулись внизу, поглаживая ее ягодицы.
   — Я думала… — Она откашлялась. — Я думала, ты не собирался делать этого снова, пока мы не поженились.
   — Именно так, — промолвил он, с трудом оторвавшись от ее губ, — но в то время я надеялся, что мы поженимся сегодня вечером. И у нас не было времени для сомнений и угрызений совести.
   — А сейчас разве не время для этого?
   — Ну конечно, нет.
   Его пальцы отыскали обнаженную кожу ее бедра и сжали его, исторгнув у Виктории вздох удовольствия. Роберт застонал, с наслаждением прислушиваясь к звукам страсти. Ничто так не воспламеняло его желание, как ее стоны, дрожь, пробегавшая по телу. Он почувствовал, как она выгнулась ему навстречу, и яростно сжал руками ее ягодицы. Он желает ее… Господи, он жаждет ее прямо сейчас.
   Он расстегнул лиф ее платья. На ней все еще была надета темно-голубая шелковая рубашка, которую она носила вместо сорочки. У него не хватило терпения расстегивать ее, и поэтому он прижался губами к ее груди, увлажнив языком ткань вокруг ее затвердевшего соска.
   Виктория металась под ним, с губ ее срывались приглушенные вскрики и вздохи. Он приподнял голову, чтобы посмотреть на нее. Ее иссиня-черные густые волосы разметались по сиденью, а темно-голубые глаза стали почти черными от желания. Роберт чуть не задохнулся от какого-то нового, непостижимого чувства, которое он не мог больше сдерживать в себе.
   — Я люблю тебя, — прошептал он. — И всегда буду любить.
   Он заметил по ее лицу, что в ней идет внутренняя борьба, что она тоже хочет ему что-то сказать. Но что бы ни сдерживало ее, это до сих пор терзало ей душу, и она так и не смогла произнести заветные слова. Впрочем, сейчас это было не важно — он знал, что рано или поздно она поймет, что тоже любит его. Но ему невыносимо было видеть, как она мучается от этого, и он Нежно прижал палец к ее губам.
   — Молчи, не говори ничего, — прошептал он. — Сейчас нам не нужны слова.
   Он снова поцеловал ее — яростно и жадно. Его пальцы нащупали ее кружевные панталоны, и в один миг эта часть ее туалета очутилась на полу кареты. Он прикоснулся к ее сокровенному естеству, лаская и дразня его нежные складки.
   — О Роберт! — задохнулась она. — Что… В прошлый раз ты не…
   — Есть много способов любить, — пробормотал он.
   Он продвинулся глубже, удивляясь, с какой страстью отзывается она на его прикосновения. Ее тело качнулось ему навстречу, словно приглашая войти в нее. Желание захлестнуло его с новой силой, и он почувствовал, как натягивается ткань его панталон. Он с силой прижал губы к нежной коже у нее на виске и прошептал:
   — Ты хочешь меня?
   Она недоуменно посмотрела на него.
   — Я хочу слышать, как ты говоришь это, — хрипло добавил он.
   Она кивнула, ловя ртом воздух.
   Роберт решил, что этого вполне достаточно, и завозился с застежкой панталон. Он горел нетерпением и поэтому не стал стягивать их с ног. Он освободил себя и расположился между ее бедер, где его пальцы готовили путь к блаженству.
   У Виктории одна нога соскользнула со скамейки, и у него появилось больше свободы действия. Он бросился вперед и погрузился в нее. Ее горячие мускулы сомкнулись вокруг него, и тело его содрогнулось в ответ.
   — Я хочу большего. Тори, — хрипло вымолвил он. — Большего.
   Она кивнула, и он вошел в нее сильнее, продвигаясь все глубже и глубже, пока не погрузился в нее целиком. Роберт крепко прижал ее к себе, молча наслаждаясь их союзом. Он наклонился к ее уху и прошептал:
   — Ну вот, теперь я дома.
   Он почувствовал соленый вкус слез, катящихся по ее щекам, и его переполнило дикое, яростное желание. Его разум и тело существовали как бы отдельно друг от друга. Он снова и снова вонзался в нее, каким-то чудом ему удалось удержать свой порыв, пока она не вскрикнула.
   С громким стоном он вошел в нее в последний раз, освобождая то, что накопилось в нем, и почти в то же мгновение упал на нее, обессиленный. Тысячи вопросов закружились в его мозгу: может, он слишком тяжел для нее? Не сожалеет ли она о том, что случилось? А вдруг они зачали ребенка? Он отчаянно ловил ртом воздух и не мог бы сейчас ничего сказать, даже если бы от этого зависела его жизнь.
   Наконец Роберт вновь обрел способность слышать и другие звуки, кроме лихорадочного стука их сердец, и приподнялся на локте, не в силах поверить в свершившееся. Он овладел Викторией в тесной, да к тому же движущейся карете. Они были полуодеты, взъерошены — черт, он даже не потрудился снять сапоги. Наверное, ему стоит извиниться перед ней, но он не чувствовал себя виноватым. Да и как он может о чем-то сожалеть, когда Виктория — нет, Тори — лежит под ним, дыхание ее все еще неровное и прерывистое от последних вспышек наслаждения, а ее щеки заливает горячий румянец удовольствия?
   Но поскольку все равно рано или поздно пришлось бы нарушить молчание, он криво усмехнулся и промолвил:
   — Это было достаточно необычно.
   Она открыла рот, губы ее вытянулись, словно она пыталась сказать ему что-то, но не произнесла ни слова.
   — Виктория? — тревожно спросил он. — Что-то не так?
   — Два раза, — вздохнула наконец она, устремив на него томный взгляд. — Два раза до брачной церемонии. — Она закрыла глаза и кивнула. — Ну, что ж, два раза — и хватит.
   Роберт запрокинул голову и расхохотался.
   На самом деле это произошло еще не раз. Прежде чем Роберт надел Виктории кольцо на безымянный палец левой руки, она занималась с ним любовью не два, а целых четыре раза.
   По дороге в Лондон они вынуждены были остановиться в гостинице, и Роберт, не соизволив даже предупредить о том Викторию, объявил хозяину, что они муж и жена, и потребовал комнату с просторной кроватью.
   А потом убедил Викторию, что было бы просто преступлением не воспользоваться таким великолепным ложем.
   Они обвенчались почти сразу же по приезде в Лондон. К удивлению Виктории, Роберт оставил ее дожидаться в карете, пока забегал к себе домой за Письменным разрешением на брак. Через пять минут он вернулся, и они направились в резиденцию преподобного лорда Стюарта Паллистера, младшего сына маркиза Чиппингуорта и школьного приятеля Роберта. Лорд Паллистер не долго думая их обвенчал, закончив церемонию в два раза быстрее, чем это обычно делал отец Виктории.
   Виктории было ужасно не по себе, когда они наконец прибыли к особняку Роберта. И не потому, что он показался ей огромным: поскольку титул маркиза носил его отец, владения Роберта были не такими обширными. Да, его лондонский дом не мог не впечатлять своей элегантностью, и Виктория прекрасно понимала, что жить в таких хоромах далеко не одно и то же, что ютиться в каморке гувернантки.
   Но дело в том, что она страшно боялась, что слуги ее не признают. Дочка священника, хуже того — гувернантка! Они откажутся выполнять ее приказания. Необходимо сразу правильно себя поставить с прислугой — иначе потребуются годы, чтобы исправить первое впечатление, если оно окажется неблагоприятным. Вот только как это сделать?
   Роберт, похоже, догадался, о чем она думает. В карете, возвращаясь от лорда Паллистера, он похлопал ее по руке и сказал:
   — — Теперь ты графиня. Все будет в порядке, вот увидишь.
   Виктория кивнула, но руки у нее все равно тряслись, пока они с Робертом поднимались по ступенькам парадного крыльца. Она попыталась успокоиться, но у нее ничего не вышло, а обручальное кольцо, казалось, оттягивало ей палец своей тяжестью.
   Роберт помедлил, прежде чем распахнуть дверь.
   — Ты дрожишь, — сказал он, сжав ее обтянутую перчаткой руку.
   — Я очень волнуюсь, —призналась она. — Почему?
   — У меня такое чувство, что я принимаю участие в маскараде.
   — И твой костюм…
   — Костюм графини, — подхватила она с нервным смешком.
   Он улыбнулся.
   — Это не маскарадный костюм, Виктория. Ты действительно графиня. Моя графиня.
   — Но я не чувствую себя графиней.
   — Ты привыкнешь.
   — Тебе легко говорить — ты же родился графом. А я не имею ни малейшего понятия, как себя держать.
   — Но ты же семь лет была гувернанткой. Ты наверняка замечала, как ведет себя леди… Нет, беру свои слова обратно, — нахмурился он. — Старайся не подражать леди Холлингвуд. Будь сама собой. Графиня не обязательно должна быть суровой и высокомерной.
   — Ну хорошо, постараюсь, — неуверенно промолвила она.
   Роберт потянулся к ручке двери, но дверь распахнулась раньше, чем он успел до нее дотронуться. На пороге возник дворецкий и склонился перед ними в глубоком поклоне, пробормотав: «Милорд».
   — У меня такое подозрение, что он выслеживает меня через окно, — шепнул Роберт на ухо Виктории. — Мне ни разу еще не удалось опередить его и самому открыть дверь.
   Виктория тихонько усмехнулась, несмотря на свое волнение. Роберт так старается ее успокоить — нельзя его разочаровать, ни в коем случае. Конечно, она до смерти боится, но вопреки всему она станет настоящей графиней.
   — Иербери, — промолвил Роберт, протягивая дворецкому шляпу, — позвольте представить вам мою жену, графиню Макклсфилд.
   Если Иербери и удивило это неожиданное сообщение, он и виду не подал — ни один мускул на лице не дрогнул.
   — Мои искренние поздравления, — невозмутимо произнес он, затем добавил, повернувшись к Виктории:
   — Миледи, я буду счастлив служить вам.
   Виктория чуть не прыснула в ответ на его слова. То, что кто-то собирается ей прислуживать, было так необычно. Но, твердо решив вести себя как подобает графине, она одарила дворецкого дружелюбной улыбкой и сказала:
   — Благодарю вас, Иербери. Я рада вступить в ваши владения.
   Светлые глаза Иербери немного потеплели, когда она сказала: «Ваши владения». Вслед за тем случилось непредвиденное — Иербери чихнул.
   — О! — воскликнул он с таким видом, словно это был один из семи смертных грехов. — Миледи, я сожалею.
   — Не говорите чепухи, Иербери, — возразила Виктория. — С каждым может случиться.
   Он снова чихнул, едва успев промолвить: «Хороший дворецкий никогда не чихает». Потом чихнул подряд еще четыре раза.
   Виктории еще ни разу не приходилось видеть, чтобы кто-нибудь так краснел. Бросив быстрый взгляд в сторону Роберта, она шагнула вперед и взяла дворецкого под руку.
   — Идемте, Иербери, — тепло сказала она, прежде чем дворецкий успел хлопнуться в обморок от таких непринужденных манер новой графини. — Не будете ли вы так любезны провести меня на кухню? Я знаю отличное средство — мы вас мигом вылечим.
   И Иербери, на лице которого в этот миг отразилось больше переживаний, чем за все сорок лет, что он служил в доме Роберта, провел ее на половину прислуги, ежеминутно рассыпаясь в благодарностях и извинениях.