Курков Андрей. Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

   Старик молчал. Ожидать аплодисментов от него не стоило. Но видно было, что он очень тронут.
   - С днем рождения! - поклонившись, прошептал Марк.
   Попугай тоже поклонился заученно.
   Добрая улыбка появилась на лице старичка. Он стал рыться во многочисленных кармашках коричневой жилетки. Наверно, искал что-то, может быть, хотел что-то подарить Марку.
   Но рука Волчанова властно звала к себе, и, помедлив минуту, Марк еще раз поклонился и пошел к ельнику.
   Пошел, даже не оглядываясь.
   Хотелось спросить у старшего лейтенанта: неужели это действительно Он?
   - Кто это? - наконец, оказавшись за елями, прошептал мучивший его вопрос Марк.
   Волчанов не ответил.
   Они уже шли назад по тропинке.
   Марк находился в полном недоумении. Но кроме этого что-то еще его раздражало, что-то мешало ему очень, и только дойдя до мостика через речку, Марк понял в чем дело. На правом плече до сих пор сидел попугай, а в левой руке Марк нес пустую клетку,
   Остановился. Не церемонясь схватил птицу за лапы и сунул ее головой в открытую дверцу клетки.
   Идти стало легче, но оставленный без ответа вопрос все еще мучил артиста.
   На ходу он пытался поравняться с Волчановым, заглядывал по-доброму, просительно ему в глаза.
   Но старший лейтенант, поймав на себе косой взгляд Марка, повернулся, не сбавляя шагу, и сказал довольно грубо, даже с нотками угрозы:
   - Забудьте обо всем, иначе вам же будет плохо! Вы расписались о неразглашении, не забывайте!
   Марк после этих слов немного отстал и шагал уже сзади, в затылок Волчанову, пытаясь истребить в себе мучившее его любопытство.
   Кузьма что-то бормотал.
   Марк прислушался к птице, приподняв клетку.
   Оказалось, попугай вспомнил последнюю пропущенную им строфу из последнего стихотворения программы.
   Глава 22
   А сани все скользили и скользили, и проносились мимо лесочки и рощицы, состоявшие из хвойных деревьев, а поэтому зеленый их цвет причинял особую радость взгляду народного контролера. После краткой остановки в пути, когда Баллах и собак покормил сушеной рыбой, и сами они строганины погрызли, Добрынин не ложился и чувствовал себя довольно бодро. Абунайка же, как погрыз своими черными зубами соленого сушеного мяса, так и снова прилег и засопел.
   - Русский человек - мудрый, - говорил урку-емец присевшему после остановки рядом на передок саней Добрынину. - Пусть мне он новое хорошее имя даст. Русские имена красивые, лучше урку-емецких!
   Павел задумался, глядя на бежавших без устали собачек. В этой просьбе увидел он большое к себе уважение, и это, конечно, и растрогало его, и обрадовало, хотя последнего он своим лицом не показал.
   - Можно, конечно, - проговорил Добрынин размеренно и четко. - Но у нас, русских, человек имеет не только имя, но и фамилию.
   - Ну тогда пусть мне Павел и фамилию тоже даст, - кивнул урку-емец.
   - Ну ладно, дам, - сказал Добрынин, и тут же в его голове произошло некое решительное движение мыслей, и уже через минуту знал он, как следует назвать своего спасителя.
   - Вот что, - сказал народный контролер. - Тебе имя Дмитрий нравится?
   - Красивое, - урку-емец улыбнулся и повторил: - Дмитрий!
   - Раз нравится, то назову тебя Дмитрием, а фамилия твоя будет... Ваплахов, а?.. Звучит хорошо, по-русски. Урку-емец подумал недолго, потом кивнул.
   - Да, - сказал он. - Теперь у урку-емецкого народа будет русское имя...
   Добрынин снова вспомнил о таинственном исчезновении народа и снова захотел было спросить об этом бывшего Ваплаха, а теперь уже - Дмитрия Ваплахова, но испугался, что настроение его спасителя из-за этого может стать грустным, а ведь и самому Добрынину грустить надоело, и хотелось ему думать о чем-то светлом и радостном. И не спросил он о народе.
   А сани все скользили и скользили, и вдруг Дмитрий Ваплахов резко остановил собачек, и от такой неожиданности Добрынин чуть в снег не свалился.
   - Что такое? - спросил он, оглядываясь на урку-емца. "Новокрещенный" Дмитрий показал рукой вперед, но прежде чем увидеть что-то, Павел услышал механический гул, а потом уже разглядел едущий к ним навстречу большой зеленый танк.
   - Наверно, в гости в Худайбу едут, - предположил урку-емец.
   Танк, подъехав, остановился. Из открытого люка выглянул молодой солдат в шлеме, помахал рукою.
   - Вы куда? - спросил он, глядя на Добрынина.
   - Туда, к военным! - ответил Павел. - А вы?
   - В Хулайбу, там контрреволюционный мятеж, приказали подавить, - ответил солдат радостным голосом" в котором звучал такой молодой задор, что народный контролер на мгновение почувствовал себя древним стариком.
   - Какой мятеж? - удивился вслух Добрынин- Нет там никакого мятежа. Там все в порядке!
   - Да! - воскликнул солдат. - Жалко... Мне обещали за подавление отпуск на двадцать суток. Думал в Курск поехать, к маме... А теперь придется назад...
   И тут в голову к Добрынину пришла полезная мысль. "А что, - думал он, если я сейчас на танк пересяду и на нем же к военным поеду, а собачек с Дмитрием и стариком можно домой в Хулайбу отпустить".
   И он спросил солдата:
   - Слушай, отвези меня на танке к своему командиру!
   - Садитесь! - охотно ответил солдат-танкист. - Танк большой, в нем места много.
   - Ну, тогда я дальше с ним поеду, - обернулся Павел к урку-емцу. - А вы можете возвращаться.
   Урку-емец помрачнел лицом.
   - Зачем Павел не хочет Дмитрия с собою взять? - спросил он. - Дмитрий в Хулайбу не поедет!
   - А собаки? Они же в танк не полезут? - попытался объяснить народный контролер.
   - На собачках Абунайка в город вернется, а я хочу дальше с русским человеком Павлом ехать...
   - Ну что с тобой делать?! - Добрынин почесал за ухом. - Ладно!
   Разбудили они старика, объяснили ему, в чем дело, и он, оказалось, очень этому обрадовался. Кивнул на прощанье обоим, развернул сани и погнал их назад в сторону города Хулайбы. А Павел с Дмитрием залезли в танк, устроились там на каких-то зеленых ящиках. Солдат сел впереди, заворочал рычагами/и с новой силой загудел мощный военный двигатель. Дернулся танк с места, крутанулся, разворачиваясь, и поехал обратно к своему военному стойбищу.
   Ехали они совсем недолго, а когда уже приехали и из танка выбрались увидели вокруг густой хвойный лес, а посреди этого леса целый городок с нормальными деревянными домами и привычными покатыми крышами на них. На особом шесте, высоком и тонком, развевался родной красный флаг, а под ним, у самого основания шеста стоял по стойке "смирно" симпатичный солдат с винтовкой.
   Первым делом попросил Добрынин солдата-танкиста отвести их к командиру городка.
   Пришли они в большой деревянный дом, встретил их там могучий русский человек, который и оказался командиром. Был он и широким, и высоким, а одет был в зеленый военный ватник, подпоясанный кожаным ремнем с блестящей медной пряжкой. Звали его полковник Иващукин.
   - А что, там действительно никакого мятежа нет? - переспросил он удивленно.
   - Нет, - подтвердил ему народный контролер.
   - Ну у этого радиста и шутки! - покачал головою полковник. - Я его предупреждал ведь! Он как-то раз уже пошутил - ему видите ли скучно стало, захотел солдат вызвать в карты поиграть. А откуда я знаю, кто из солдат в карты играет, а кто нет! Я-то думал там беспорядки и послал туда на танке самого злого солдата азиатской национальности. А этот Полторанин потом обиделся. Радирует мне: "Что, там у вас русских солдат нет? Этот азиат даже в дурака играть не умеет!" Ну я с ним разберусь!
   Рассказал потом Добрынин полковнику о том, что надо ему срочно в Москву лететь к товарищу Калинину с докладом, но про то, что на самом деле в Хулайбе произошло, решил пока не говорить.
   - Что же, - ответил полковник. - Есть у меня один бомбардировщик, так что если летчик не на охоте - можете лететь. Только вашего товарища в самолет нельзя, - вдруг добавил он, глянув на урку-емца.
   - А почему? - удивленно спросил Добрынин.
   - Инструкция такая, - Иващукин развел руками. - Людей местных нерусских национальностей запрещено возить на военных самолетах.
   - А-а, - кивнул Павел, поняв, что это порядок такой установлен, а раз это порядок, значит и в самом деле нельзя.
   - Но вы же потом обратно сюда?! - полуспросил полковник. - А он пока у нас поживетАКормить его будем, в карты играть научим. Не соскучится. Он вообще-то вам кто?
   Тут Добрынин крепко задумался, ведь если сказать, что Дмитрий - его спаситель, то придется и об остальном рассказывать, и решил тогда народный контролер как бы неправду сказать, но потом ее исправить попробовать.
   - Помощник он мой, - ответил Добрынин. - Контролировать и проверять помогает.
   - А-а, - сказал полковник одобрительно и улыбнулся Дмитрию по-дружески. Ну, мы ему тут скучать не дадим, не беспокойтесь!
   Добрынину полковник понравился. И тем, что так легко было с ним договориться насчет самолета, и тем, что, прочитав мандат народного контролера, он особенно крепко пожал ему руку.
   Плотно поев в офицерской столовой, Павел и Дмитрий прилегли отдохнуть на специально для них постеленные койки. Поспали хорошо и крепко, так, что ни один сон не смог пробраться в их сознание. А когда проснулись - их снова солдат-дневальный отвел в столовую, где они еще раз плотно поели и стали пить чай.
   Когда Павел уже допивал первый стакан, в столовую вошел полковник Иващукин.
   - Как отдохнули? - спросил он строгим голосом, но с улыбкой на лице.
   - Хорошо, - ответил ему за двоих Добрынин.
   - Самолет готов, - сообщил полковник и тут же, перейдя на мягкий бархатный голос, добавил: - Вы мне могли бы что-нибудь из Москвы привезти? Что-нибудь вкусненькое к чаю...
   - Да, конечно, - пообещал контролер.
   - Ну пойдемте, я вас в самолет посажу, а вы, - он посмотрел на Дмитрия, можете еще посидеть, почаевничать.
   Обнялись на кратковременное прощанье Добрынин с урку-емцем.
   - Пусть Павел обязательно возвращается! - просил Дмитрий.
   - Вернусь, вернусь, - обещал Добрынин. - Вот только с товарищем Калининым повидаюсь и на этом же самолете вернусь. Самолет меня подождет?
   Последний вопрос Павел задал уже полковнику, и полковник, кивая большой головой, сказал:
   - Конечно, сколько вам надо будет, столько и подождет, что я-не понимаю?!
   Попрощавшись, Добрынин ушел вслед за Иващукиным. Протопали они по тропинке в неглубоком снегу, вышли на широкую просеку, начинавшуюся сразу за военным городком, а там уже вовсю работали десятка полтора солдат, подравнивая снег, лежавший перед огромной летающей махиной грязно-зеленого цвета, но с большою красною звездой на боку.
   Сначала Добрынин забросил в открытую дверцу самолета свою котомку, а потом уже, поддерживаемый полковником, забрался и сам. Сел на узенькое сидение, выглянул в иллюминатор, подтянул котомку поближе, чтобы лежала прямо у его ног. И стал ожидать взлета.
   Самолет, содрогнув землю гулом своих двигателей, разбежался по заснеженной просеке и взмыл в белесое северное небо.
   Глава 23
   Не спалось ангелу этой ночью. Ворочался он долго, поворачиваясь лицом то к посапывающей во сне Кате, то к храпящему вполголоса красноармейцу Семену Гусеву, бывшему герою Перекопа, а ныне ответственному за "соборный молот", прикованный цепью к стене человеческого коровника рядом с висящим рельсовым билом. Поворочавшись и не найдя успокоения и сна, поднялся ангел, подбросил немного хвороста в незакрывающийся рот глиняной печки и вышел из жилища.
   Ласковое дыхание ночи ободряло его. Тишина отвлекала от мыслей. Лунный свет покрывал спящую землю бархатом.
   Но летнее тепло уже остывало, и отбликов бархата ночной земли веяло прохладой.
   И вдруг со стороны речки донесся женский смех, звонкий и заливистый, и столько было в этом смехе неподдельной радости, что улыбнулся ангел и посмотрел туда, но не увидел никого. Пошел на другую сторону холма, туда, где пролегала свежая тропинка, ведущая к речке.
   Смех затих, потом еще раз всплеснулся, словно выплывшая к поверхности речки большая рыба ударила хвостом.
   Остановился ангел на склоне - в бархатном полумраке речка поблескивала отражениями звезд и потревоженной лунной дорожкой.
   И увидел он, как, играясь и смеясь, плавает по этой дорожке женщина, и плещется она в воде, пытаясь разбрызгать или разогнать эту лунную дорожку, словно это кувшинки или тина.
   Удивился ангел увиденному, но тут донесся до его ушей и мужской голос, негромкий и чуть хрипловатый, и что говорил этот голос, нельзя было разобрать. Присмотрелся ангел получше и увидел низкорослого мужчину, входящего в речку осторожно, совершенно голого, на ходу похохатывающего и бормочущего что-то. И вот уже женщина выплывает из лунной дорожки поближе к стоящему по пояс в воде мужчине и, зачерпнув пригоршню воды; плещет на него.
   - А-а! Ой! - кричит мужчина дрожаще-радостным голосом и через какое-то мгновение приседает на месте, опускаясь в речку по шею.
   И вот они уже вместе, то ли плывут, то ли идут по дну к лунной дорожке, и так приятно глазам это зрелище, что ангел забывает обо всем, и только смотрит, смотрит. Ведь ведут эти двое себя так, будто ни одной души больше нет на земле.
   Опустился ангел на траву, присел поудобнее, упершись ладонями в прохладную, но не холодную землю, и наблюдал это радостное счастье обычных людей. И тут же всколыхнула его ненужная мысль, и представил он там в речке себя и Катю, и тоже будто плещутся они, смеются, и оба голышом, без одежд. И сразу и горько и сладко стало внутри, на сердце. И во рту сухость возникла, губы защемили, словно хотели воды или поцелуя. Но, понимая всю грешность собственного воображения, закусил ангел нижнюю губу так, что сразу на языке вкус крови возник, и уже не боль, а именно этот вкус отвлек мысли ангела от Кати и от себя, плещущегося рядом с нею.
   А те двое выбрались из воды, что-то набросили на себя и пошли вверх по тропинке к вершине холма. Ангел испугался, не хотел он, чтобы подумали эти счастливые люди, будто он специально подглядывал за ними из какого-нибудь любопытства. И поэтому приник к земле, затаил дыхание и слушал их приближающиеся шаги.
   Шли они молча, словно опасались разбудить кого-нибудь в Новых Палестинах своими голосами и смехом. Когда, не заметив лежащего ангела, прошли мимо, приподнялся он на локте и глянул им вслед. И узнал мужчину - был это горбун-счетовод.
   Некоторое время спустя, когда ночь еще продолжалась и луна висела над рекою, пока не собираясь начинать спуск к земному горизонту, ангел встал на ноги и пошел вверх по тропинке. Уже подойдя к открытой двери коровника, он услышал чей-то шепот. И, снова не желая быть увиденным, отошел ангел за угол и там притаился. А в это время из коровника вышли три красноармейца с ружьями. Вышли, остановились, осмотрели внимательно ночь, звезды и неподвижность мира, и после этого пошли вниз по склону к распаханному под поле кладбищу.
   Долго стоял ангел и смотрел им вслед. Аж до тех пор, пока не исчезли они далеко в поле, слившись то ли с горизонтом, то ли с цветом ночной земли.
   Только после этого вернулся ангел на свою лавку. В коровнике было тихо, если не считать храпа красноармейца Семена Гусева. Улегся ангел, повернулся на бок так, чтобы видеть спящую Катю, и так, глядя на нее, заснул он в конце концов, хотя сна ему ночь оставляла немного, всего лишь часика три.
   Перед самым рассветом в коровник, стараясь не шуметь, вошли три красноармейца, и каждый из них нес по большому тяжелому мешку. Пройдя в дальний угол коровника, опустили они мешки на деревянный пол и прилегли отдохнуть.
   Глава 24
   Пройдя короткий инструктаж на поле Тушинского аэродрома, Банов и Клара Ройд вместе с инструктором Добролета забрались в самолет, который тут же начал разбег, подпрыгивая на ухабах и неровностях взлетной полосы. В хвостовой части, где сидели под стенками Банов, Клара и инструктор, было темновато: два давно не мытых иллюминатора с трудом пропускали внутрь дневной свет. По полу каталась, создавая шум, какая-то железка. Когда она оказалась у ног Банова, он наступил на нее, придавив ее крепко к дюралевому полу. Стало чуть тише, но только на мгновение. Взревел двигатель, набравший, по-видимому, максимальное количество оборотов винта/машина еще сильнее задрожала и наконец оторвалась от земли.
   Инструктор, невысокий мужчина лет сорока пяти в летной куртке, сидел напротив Клары и Банова. Он то и дело досматривал на свои часы. Потом, наклонившись всем телом вперед, напомнил прыгающим основные правила, на что Клара и Банов кивнули.
   Еще минут через пять инструктор встал, заглянул в иллюминатор.
   - Пора! - громко сказал он, обернувшись.
   Клара с готовностью встала. Вела она себя так, будто напрыгала уже сто прыжков - и парашют на ней сидел ладно, и всем она казалась довольна. Банов даже позавидовал.
   Инструктор открыл внутрь дверцу в хвостовой части и поманил прыгающих рукой.
   Первой подошла Клара, за ней - немного нервничающий директор школы.
   - Только помните! Сосчитайте до сорока пяти, а потом дергайте! - еще раз напомнил инструктор. Клара Ройд кивнула.
   - Ну, пошли! - крикнул инструктор и отошел от дверцы, за которой начиналось небо.
   Клара сделала два шага вперед и "провалилась" вниз. У Банова перехватило дыхание - таким неожиданным было исчезновение Клары! Он-то думал, что человек, прыгнувший с парашютом, еще некоторое время летит за самолетом или по крайней мере видно, как медленно летит вниз, а тут: вот она стояла и, сделав шаг, пропала из виду.
   Чья-то рука коснулась плеча Банова, и он с испуга или от неожиданности тоже нырнул вниз, в синее холодное небо.
   Тут же его развернуло, закрутило, понесло, и только в короткие мгновения он успел заметить удаляющийся самолет. На душе стало неприятно до рвоты. Возникло ощущение большой обиды - словно его просто выкинули из самолета как ненужный балласт. И вот он летел вниз, точнее не летел, а падал, как кусок чего-нибудь или камень. А летчик и инструктор спокойно себе летели дальше, наверно, обратно на аэродром, где их ждет большая чашка чая и отдых, может быть, даже и незаслуженный, ведь что тяжелого сделал инструктор? Ну сказал несколько раз несколько слов, и все.
   Уже исчез из виду самолет, залетев за облака, а Банов все падал и падал. И тут он вспомнил, что надо было сосчитать до сорока пяти, а потом дергать шнурок. Но он-то и не начинал считать, а значит: если начнет считать сейчас, то как раз к "сорока пяти" уже и грохнется оземь. И даже холодный небесный воздух не мог подавить волнение, возникшее и взбурлившее в директоре школы. Рука схватила нужный шнурок и дернула его изо всех сил.
   Тут же что-то изменилось в падении. Его еще раз развернуло, потом дернуло, и над головой раздался громкий хлопок. И тут же, после этого хлопка, струи воздуха стали медленнее обтекать летящее тело Банова. Внизу замерла зеленая земля.
   И Банов вспомнил о Кларе.
   Повиснув на стропах, огляделся и увидел белый парашют метрах в ста от себя.
   Теперь он себя чувствовал лучше. Можно даже сказать - удобно, как в своем кабинете.
   Разглядел он и Клару - она тоже спокойно летела и, казалось, смотрела в его-сторону.
   - Клара! - крикнул Банов.
   - А-а!!! - донесся до его ушей ответ летевшей недалеко женщины.
   Банов улыбнулся. Он себе представлял этот полет немного иначе - вот летят они рядом, чуть ли не совсем рядом, не обнявшись, конечно, но плечо к плечу. Летят и разговаривают, мечтают о будущем, обсуждают новые аэропланы. И тут в какой-то более подходящий момент он ей говорит так открыто и искренне, что она для него много значит... Да, именно так и говорит. Не говорит: "Я вас люблю!" или "Давайте поженимся", а просто и понятно: "Вы для меня очень много значите!" А она с пониманием, радостно улыбается и прямо в небе целует его в щеку. И потом они некоторое время летят молча, а после молчания снова начинают мечтать.
   - Клара! - снова крикнул Банови махнул ей рукой, как бы подзывая ее подлететь поближе. - Клара-а!
   Она тоже помахала в ответ. Что-то крикнула, но директор школы не услышал ее голоса.
   И тут ему показалось, что они сближаются. То ли ветер как-то закрутился на одном месте, то ли что-то другое происходило с небесной тканью, но действительно Клара и Банов приближались друг к другу, и вот уже до его ушей донесся женский голос: "Товарищ Банов! А-а!"
   Банов снова обрадовался. Между ними оставалось метров двадцать.
   Земля приближалась медленно, и на нее летевшие не обращали внимания.
   - Вы сосчитали до сорока пяти? - криком спрашивал Банов.
   - Не-ет! - смеялась в ответ Клара. - А вы?
   - Нет! - мотал головой директор школы и тут же, сообразив, что они отлично слышат друг друга, закричал: - Клара, вы для меня очень много значите! Вы понимаете?
   - Да! - крикнула Клара и заулыбалась широко. - И вы тоже! Вы тоже для меня много значите!!
   Солнце ослепило вдруг Банова, и он зажмурился, и почувствовал тепло солнечных лучей на своем лице. Это было ощущение счастья. Не хотелось открывать глаза. Так бы и лететь, и лететь...
   - Товарищ Банов! - кричала Клара. - Посмотрите!
   Банов вдохнул полные легкие. Воздух был сладким, как мороженое.
   Внизу, уже недалеко, была земля. Поле, дорожка, по которой шли куда-то люди. Маленькие люди, в таких из пулемета с этой высоты не попадешь, только распугаешь! А дальше искрилась на солнце речушка, один берег которой был выше другого. Над ней, склонившись, "плакали" ивы. Действительно, огромной силы красота русской земли! И Банов почувствовал эту красоту. Ему захотелось сказать еще что-нибудь важное Кларе, но что? Самое важное он ей уже сказал!
   - Товарищ Банов! - снова кричала она. - Огромное спасибо! За все! Огромное спасибо!
   Банов кивнул.
   Речушка, очаровавшая обоих парашютистов, приближалась, и приближалась она с такой скоростью, что Банов подумал, будто в его парашюте образовалась дырка, и он нервно глянул вверх, но там было все в порядке.
   А ветер снова свистел в ушах директора школы, и он уже дергался на стропах, стараясь замедлить падение, но земля была уже слишком близко, и, испугавшись ее, Банов поджал ноги и так долетел до земли, повалившись на песок более низкого берега речушки. Тут же его накрыл белый шелк парашюта, и он запутался в нем, пытаясь выбраться наружу.
   Глава 25
   Спать урку-емцу Дмитрию Ваплахову определили койку в общей казарме. Но не успел Дмитрий выспаться после отлета Добрынина, как его растормошил невысокий лысоватый солдатик.
   - Товарищ гражданин, - говорил солдатик. - Вас командир зовет. Срочно зовет!
   Нехотя поднялся Ваплахов с такой удобной пружинистой кровати. Хорошо, что спать он лег не раздевшись, только оленью доху скинув рядом на пол - не пришлось поэтому ему тратить время на одевание. Сразу же и вышли они с солдатом на покрытый гладким снегом двор.
   - А! Заходи! - радостно прогремел басом полковник, увидев в дверях своего кабинета заспанного урку-емца. - Я обещал твоему начальнику, что ты здесь скучать не будешь, так что давай научу тебя в карты играть.
   Урку-емец согласился учиться и внимательно слушал по-военному четкие названия карт и всяческие правила, но понять ничего не мог.
   Полковник, потратив на разъяснения полтора часа, посмотрел пристально на Дмитрия и окончательно спросил:
   - Что, совсем ничего не понятно?
   - Нет, чуть-чуть понятно, но не понятно, как играть,- ответил смущенный урку-емец. - Ну ладно, тогда мы что-нибудь другое устроим для тебя...
   И полковник, подперев мощным кулаком свою большую голову, задумался, перебирая мысленно все известные ему способы борьбы со скукой.
   - О! - вдруг воскликнул он. - А ты охотиться умеешь, любишь?
   - Конечно! - ответил Дмитрий.
   - Тогда мы тебе такую охоту устроим - век не забудешь! Ты когда-нибудь по-русски охотился?
   - А как это?
   - А-а, ну тогда увидишь сегодня же! Посиди здесь, а я пойду приказы дам!
   И полковник вышел, оставив Дмитрия одного в тепло протопленном кабинете, на одной стене которого висела большущая географическая карта, а на другой портрет человека, показавшегося урку-емцу знакомым.
   Приглядевшись, Дмитрий вспомнил и поклонился, прошептав: "Эква-Пырись!" Точно, это был тот же человек, чья деревянная голова возвышалась на деревянном столбе в священном месте, как раз в том, где сожгли они недавно нехорошего русского человека Кривицкого.
   Вернувшись, полковник с интересом посмотрел на урку-емца, изучавшего портрет, и спросил:
   - А ты знаешь, кто это?
   - Конечно! - ответил Дмитрий, и ответ этот обрадовал Иващукина.
   - Вот что, товарищ Ваплахов, бойцы уже готовятся к охоте, - заговорил полковник, чеканя слова, как металл. - Сейчас мы здесь обсудим тактику, и, я думаю, нас ждет удача!
   В кабинет вошел невысокий и очень худой лейтенант со свернутой в трубочку картой в руках. Карту разложили на столе, придавив ее края тяжелыми книжками воинских уставов.
   - Ты с картами знаком? - спросил урку-емца Иващукин.
   - Нет, - признался Дмитрий.
   - Ну все равно, смотри сюда! - и полковник ткнул пальцем в какую-то красную точку посреди чего-то зеленого. - Здесь у нас засечена одна берлога медведя, а здесь, - он придавил указательным пальцем левой руки вторую красную точку, - другая. И если мы выедем на танке в течение получаса, то через три часа будем у ближней берлоги. Правильно, товарищ лейтенант?
   - Так точно! - выкашлянул худой.
   - Ну и славно, - задумчиво и мягче вдруг продолжил Иващукин. - А ты приказал взять три взрывпакета?
   - Так точно, товарищ полковник! - лейтенант, отвечая, весь натягивался как струна.
   - Ну ладно... Так, значит у нас есть три взрывпакета, а значит, подъехав на расстояние выстрела, мы выдвигаем вперед в направлении берлоги одного солдата со взрывпакетами, а они делают что? - и полковник уперся бычьим взглядом в урку-емца.