Курков Андрей. Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

   - Да, - твердо ответил Сильин. Метрдотель, вежливо кивнув, отошел от стола. В ресторане было пустовато, но объяснялось это довольно легко - время еще не подоспело для обычно поздних застолий. Сильин глянул на часы, потом ожидательно посмотрел на двери, ведущие в ресторанный зал, и тут же лицо его оживилось, потому что увидел он там тех, кого нетерпеливо ждал: своего давнишнего приятеля директора мебельной фабрики "Красное дерево" с женою Женечкой и партсека своего завода Поливанова со своей "вечной" невестой Соней. Стоя в широком проеме дверей, они искали его взглядом, но из-за этой пальмовой "засады" не могли увидеть. Сильин поднялся и заторопился к ним, и тут уж они его заметили, заулыбались радостно, пошли навстречу.
   Когда расселись за столом, Сильин облегченно вздохнул.
   - Ну... - желая начать разговор, но как-то еще не сообразив, с чего начать, заговорил Григорий Маркелович. - А мы думали, что опоздали... а пришли первыми...
   - Да уж извини, сам знаешь, какая наша жизнь, - забасил директор "Красного дерева" Эдуард Бекетов. - Я уже и сам готов был, а тут Женечка что-то потеряла, вот, - он оглянулся на жену, - пришлось ждать.
   Сильин улыбнулся и бросил чуть едковатый взгляд на свою супругу.
   К столу подбежал метрдотель.
   - Ой, извините, не заметил! - лицо его выражало искреннюю растерянность. Сейчас, секундочку, - он еще раз окинул внимательным взглядом сервировку стола и всплеснул руками, сам себя спросив озадаченно: - А где же мадерные рюмочки?!
   И тут же перевел взгляд на Сильина.
   - Дамы ведь мадеру будут, а... вы - водочку? Две "Кубанских" и две "Перцовки"? Да?
   - Да-да! - радостно выдохнул партсек Поливанов. - С водочки и начинать полагается...
   Метрдотель исчез и тут же появился с подносом, составил. на стол открытые графины - один из синего стекла, второй - хрустальный.
   - В синем - "Кубанская", а вот здесь "Перцовочка", - объяснял он, не глядя опуская пустой поднос на стоящий в стороне подсобный столик. Тут же в его руках появилась бутылка мадеры, он нежными жестами, какими-то замысловатыми просовываниями руки с бутылкой наполнил рюмочки дам, потом налил мужчинам водки - какой кто желал. И вновь исчез.
   - Ну, кандидат, - заговорил Бекетов, поднимая рюмку. - За твою победу на выборах! Будешь нас в Верховном Совете представлять!
   Дружно чокнулись, выпили, поискали глазами закуску.
   - Вот-вот, все уже тут... - отвечая на немой вопрос в глазах посетителей, затараторил метрдотель, составляя с подноса на стол маленькие тарелочки, салаты, розеточки с маслинами.
   Так и не выдохнув после выпитой водки, принялись гости закусывать, приятно давясь картофельным салатом и особенно радуясь, выловив в нем кусочек крабной палочки.
   Завязался разговор, который время от времени возвращался к кандидатству Сильина, после чего каждый раз рюмочки наполнялись снова, но тосты уже не касались этой темы и были все разнообразнее и разнообразнее.
   - А я вот и вспоминал недавно, как мы вместе работали, - заговорил Бекетов, серьезно глядя в глаза Григорию Маркеловичу. - Ты же помнишь, Гриша... Ту аварию помнишь?
   Сильин погрустнел. Не хотелось в этот славный день вспоминать о трудных буднях из прошлого. Конечно, он помнил ту аварию. Тогда в камере прогорел столб, через который подается горячий воздух. Получился обвал. Ох и много тогда пришлось повозиться и понервничать, и только правильное решение Сильина да поддержка начальника цеха Королева спасли положение. Бекетов был тогда партсеком цеха и обещал полную поддержку партийного комитета - он тоже верил в идею Сильина отключить камеру горячего воздуха и наполнить ее водой на несколько часов, чтобы потом, когда она уже остынет, отремонтировать что называется "на ходу". "Да, - подумал Сильин, - это было трудное время..."
   Принесли супы. Разговор затих. А на эстраде появился маленький оркестрик человек пять. Ресторан постепенно наполнялся посетителями, обрывки разговоров носились в воздухе, добавляя в атмосферу вечера чьи-то проблемы и радости. Рядом, за пальмами, группа кондитеров с семьями отмечала юбилей своей фабрики. Они то и дело произносили какие-то свои профессиональные слова, и из-за этого Поле, сидевшей к ним спиной, казалось, что и воздух, которым она дышала, и суп картофельный с осетриной, который ела, были сладковатыми, словно все вокруг было покрыто незаметным слоем мельчайшей ванили.
   "Вечная" невеста Поливанова, учительница одной из Вечерних школ, одновременно с поеданием супа умудрялась поворачивать голову в полупрофиль то влево, то вправо, желая таким образом показать своим соседкам новенькие золотые серьги с крупными каплевидными рубинами. Это немного раздражало Полю, но виду она не подавала и даже как будто не замечала сережек Сонечки.
   Снова появился метрдотель, самолично наполнил рюмочки, потом наклонился к Сильину и прошептал:
   - Извините, конечно, это ваш портрет вчера в "Правде" опубликовали? Тут у одного официанта газета на работе...
   - Да, мой, - не шепотом, но негромко ответил Григорий Маркелович.
   Метрдотель, стоя сбоку от кандидата, облизывал губы, словно обдумывал следующий вопрос. Но тут на эстраде появился низенький мужчина в лакированных туфлях, черных брюках и смокинге.
   - Прошу минуту внимания! - громко произнес он тонковатым голосом, приподняв выше обычного подбородок и оглядывая зал.
   Стало тихо, и в этой тишине мужчина, привлекший общее внимание, хлопнул в ладоши, и девочкоподобная женщина в цирковом наряде, видимо его ассистентка, вынесла на эстраду клетку с большим сине-зеленым попугаем.
   - Вот!-громко выкрикнул мужчина, открывая дверцу клетки.
   Попугай выбрался, уцепился когтями за руку мужчины и закрутил клювом по сторонам.
   - Вот! - повторил мужчина; - На удивление всем образованнейшая птица для вас... Ну, прочти, Кузьма, что ты для нас выучил!
   Посетители ресторана дружно рассмеялись, захлопали. Мужчина в смокинге поклонился и заставил поклониться своего попугая, потом сошел с эстрады и исчез в коридорчике, из которого то и дело "выныривали" опрятные официанты с заставленными едою подносами в руках.
   Сильин обернулся, вспомнив о стоявшем за спиной метрдотеле, но того уже не было рядом.
   Бекетов снова разливал водку, о дамах он как-то не сообразил позаботиться, и Григорий Маркелович решил исправить ошибку.
   - Ай-яй-яй, Эдя, - шутливо погрозил он товарищу пальцем, - что это ты все нам да нам, а про прекрасный пол забыл!
   Эдя, уже чуть захмелевший, протянул было левую руку к мадере, но Сильин проворно рывком взял бутылку со стола и сам стал проявлять хороший тон.
   Поливанов, доев своего муксуна, потянулся вилкой к маслинкам.
   - Роберт Анатольевич, - зашептала ему Соня, - вы больше не пейте, вам же нельзя!
   Поливанов кивнул, разжевал маслинку и опустил губами косточку на уже пустую тарелку.
   Вскоре произошла очередная смена блюд.
   На эстраде что-то легкое заиграл оркестрик.
   - Ну а какие у тебя последние рекорды? - спросил Бекетов у Сильина, держа в руках рюмочку с водкой.
   - 948 тонн в сутки, - ответил Григорий Маркелович.
   - Ну, давай тогда за рекорды! - предложил директор "Красного дерева".
   Тост поддержали и Поля, и Поливанов, хотя Соня и дергала его за рукав, и из-за этого он чуть не разлил свою водку.
   - За рекорды! - повторил партсек и, с трудом выдохнув воздух, выпил.
   - А полторы тысячи тонн в сутки дать можешь? - Рекетов азартно уставился в глаза Сильину. - Такой рекорд слабо?
   Сильин словно протрезвел. Лицо его стало серьезным.
   - Думаю, что можно, - сказал он уверенно.
   - Не-е-ет... - промычал Поливанов. - На наших печах столько не дашь.
   Сильин удивленно посмотрел на партсека, прищурился, все еще продолжая думать.
   - А я считаю, что можно, - сказал, как отрубил, он.
   - На спор! - предложил руку директор мебельной фабрики.
   - Добро, - согласился Григорий Маркелович. - Что ставишь?
   - Хороший шкаф, бочку икры и ящик грузинского коньяка.
   - Идет, - согласился кандидат и сжал что было силы ладонь Бекетова, потом попросил Поливанова перебить.
   Поливанов перебил руки, но сам замотал головой и сказал, нечетко произнося слова:
   - Одной штурмовщиной этого не сделаешь...
   - Эх, Роберт Анатольевич, - посмотрел на него Сильин. - Нет, чтобы поддержать своего директора. Я ведь, не подумав, ничего не говорю. Есть у меня давняя мысль: если на наших печах изолировать шиберы от холодного воздуха и колпаки поставить - сразу ход улучшится, а это что значит?!
   Поливанов кивнул, показывая свое согласие. Метрдотель принес мороженое "Октябрь" и кофе по-варшавски.
   Видно, он слышал часть последнего разговора, а если точнее сказать - спор. Расставив все аккуратно, он обернулся к Сильину и сказал:
   - Тут мы с товарищами-коллегами посоветовались и решили уплатить за ваш дружеский ужин десять процентов от счета... это как наша поддержка кандидата в депутаты... И еще хочу сказать, что во всякой профессии есть сложные слова и понятия. Вот вы сказали "шиберы". Я, конечно, не знаю, что это. Но и у нас есть словечки, что язык поломать можно. Вот, к примеру, кокильницы или кокотницы, или вот стакан конический... А ведь это еще не названия блюд, там, в блюдах, такие названия есть, что почище ваших "шиберов"...
   - Да вы присядьте к нам, поговорим, может, выпьете с нами, товарищ метрдотель! - обратился к работнику ресторана Бекетов. - Очень просим.
   - Ну, если товарищем назвали, то не присесть нельзя, - кивнул метрдотель, приставил еще один стул и присел рядом с кандидатом в депутаты.
   Поговорили они еще с полчаса, время от времени опрокидывая в рот рюмочки. Потом допили женскую мадеру, потому что дамы уже пили кофе.
   Тут кстати Соня и спросила:
   - Товарищ метрдотель, а почему кофе называется "по-варшавски"? Это просто так, для красоты?
   - Что вы, что вы! - не согласился метрдотель.- Кофе по-варшавски готовят на топленом молоке с добавлением сахара, а поверх него еще кладут молочную пенку. Вы не думайте, что это, мол, все одно и то же, а только названия разные. Кофе как угодно делать можно. Вот и кофе по-венски есть, кофе по-турецки... Это все разные напитки...
   Ко времени закрытия ресторана дружба между метрдотелем и компанией Сильина укрепилась основательно, и метрдотель, прощаясь, требовал, чтобы больше в жизни посетители ни в один московский ресторан, кроме "Столицы", не ходили.
   Сильин попросил счет написать поразборчивее, так как профсоюз обещал оплатить половину, а следовательно счет, как финансовый документ, должен был прикрепиться к какому-нибудь профсоюзному отчету.
   Перед тем как выходить на улицу Григорий Маркелович со своим давнишним приятелем Бекетовым зашли в ресторанный туалет по понятному делу. Помыли руки, стоя перед широченным во всю стену зеркалом, вытерли их висевшим тут же махровым полотенцем.
   - Маркелыч, - обратился к приятелю Бекетов. - Я тут не хотел при других...
   И он полез рукою во внутренний карман пиджака.
   - Ты у меня прошлый раз... как-то видно оторвался... - и директор мебельной фабрики протянул Сильину орден Красного Знамени.
   - Ну слава Богу... - Сильин чуть не опустился на корточки, почувствовав от волнения слабость в ногах. - А я уже думал: на улице потерял, и даже пионерам не сказал, что орденом меня наградили. Боялся: попросят показать... Ну спасибо, друг, огромнейшее спасибо... Я его сейчас и нацеплю...
   И кандидат в депутаты прикрепил орден к положенному месту на своем пиджаке, осмотрел себя скрупулезно в зеркале и, похлопав дружески Бекетова по плечу, сказал:
   "Ну, пошли, наши дамы заждались наверно!"
   Выйдя на улицу, Сильин огорчился, обнаружив отсутствие "ЗИМа" и своего шофера. Ему так хотелось развезти всех по домам, но теперь, ясное дело, даже самому придется пешком идти или такси брать.
   Тут же и попрощались у ресторанных дверей, пообещав друг другу созвониться в ближайшее время. Естественно, Поливанов напомнил о грядущем своем дне рождения, так что повод собраться действительно был серьезным.
   Шли Сильин с Полей по пустынным, но хорошо освещенным улицам Москвы молча. Оба были уставшие и захмелевшие. Поля думала о Сониных сережках и вздыхала, понимая, что муж ее такого желания не одобрит. Сам Григорий Маркелович на ходу чертил мысленный чертеж своей рационализаторской идеи, благодаря которой планировал он поставить новый рекорд в сталеварном деле. О споре он как-то особенно не думал, будучи уверенным в том, что Выиграет его без труда, главное, как он уже понял, это изолировать шиберы от холодного воздуха.
   Где-то по параллельной улице прозвенел жизнерадостно ночной трамвай. Отвлек и Полю, и Григория Маркеловича от мыслей. Дорогу впереди пересекли два конных милиционера, находившихся в ночном патруле.
   Все было обыденно и мирно. Город спал крепко, и, если взглянуть с высоты дирижабля, только фабрики и заводы беспрерывного цикла, а еще пекарни и газетные типографии являли собою гнезда яркого рабочего света, не подчиняясь биологическим законам о ночном сне живых организмов.
   И вдруг тонкий недобрый свист раздался в ушах у Поли, и она почувствовала, как стала невероятно тяжелой рука ее мужа под ее рукой, и, обернувшись, увидела, как оседает он на землю, закрыв другою рукою свой трудовой орден.
   - Что с тобой? Что? - наклоняясь, спрашивала Поля, думая, что мужу нехорошо из-за того, что он смешал вод ку с мадерой. - Что, Гриша?
   А Гриша уже неуклюже лежал на тротуаре, и глаза его, застыв, смотрели вверх на московское небо.
   Холодный пот выступил на Полином лбу, и увидела она, как рука ее мужа соскользнула с ордена. Опустилась она на колени; ее отчаянный взгляд увидел, что в самой середке ордена - дырка, а все вокруг ордена в крови, и это черное пятно расползается, делаясь все больше и больше...
   - Товарищи! - закричала Поля. - Спасите! Люди! Товарищи! Кто-нибудь!
   Она уже молчала, зажав руками рот, сдерживая себя от рвущихся наружу рыданий, но эхо ее слов еще звучало, разносясь по ночным московским улицам, и зажигался в окнах свет, кто-то уже выбегал из парадных, вглядываясь в ночь и ища в ней кого-то, зовущего на помощь.
   А по той улице, на которой лежал мертвый Сильин, уже скакали на конях патрульные милиционеры.
   - Нет, не герой... - с досадой думала пуля, поднимаясь над огромным городом, который под ней делался все светлее и светлее, думая, что светом своих лампочек еще сможет спасти кого-то от беды. Бедный город... На этот раз он опоздал, и приехавшей машине скорой больничной помощи пришлось уехать тут же. Лежавшему на тротуаре человеку помочь было нечем.
   Глава 9
   В это осеннее утро солнце, взойдя над Кремлем, задержалось ненадолго над Спасскими воротами, где начальник правительственного мотоциклетного эскорта капитан НКВД Блинов докладывал ответрабу о готовности, задержалось и снова медленными темпами поползло на дальнейшее, а в сущности своей и бездонное, небо. Вот как раз при этом движении один из лучей солнца, преломившись о рубиновую звезду Спасской башни, попал в глаза капитану Блинову, заставив его зажмуриться, нарушив торжественность рапорта. Ответраб, а был это Виктор Степанович, бросил на светило улыбчивый взгляд и сказал:
   "Ярко же светит, проклятое!"
   Рядом остановился черный автомобиль, из которого вышел все еще сонный Павел Александрович Добрынин, крепко сжимавший в правой руке свою котомку. Вышел, тоже посмотрел на солнце, потом на стоящие в ряд красавцы-мотоциклы. Подумал о служебной жене, оставшейся в служебной квартире, вспомнил, как тепло провожала она его в это утро, как поцеловала в щеку, как подарила в дорогу безопасную бритву, на ручке которой было выписано аккуратным металлическим почерком "Мужу от жены".
   А сбоку к народному контролеру уже подводили под уздцы белого коня. Подводил его стройный красивый парень, на котором чистый синий фартук был повязан поверх сероватого комбинезона.
   - Товарищ Добрынин! - обратился он к народному контролеру. - Получите коня и паспорт.
   - Паспорт? Мне? - обрадовался совсем уж этого не ожидавший Павел.
   - Нет... - смутился кремлевский конюх. - На коня паспорт.
   И он протянул народному контролеру красную книжицу размером с пол-ладони.
   Павел открыл паспорт. Из этого документа он узнал, что конь у него орловской породы, зовут его Григорий и возраст у него два с половиной года. В подтверждение написанного в нижнем правом углу документа стояла жирная фиолетовая печать.
   Спрятав конский паспорт в карман штанов, Павел осмотрел коня знающим взглядом и не нашел в нем ни малейшего изъяна - было похоже, что коня этого растили специально для выставки - настолько он был хорош и силен.
   Между тем, время придвигалось к полудню, и маявшиеся пока без дела милиционеры эскорта то и дело посматривали на главные часы, словно хотели силой взглядов своих ускорить размеренное движение минутной стрелки.
   Подошел Виктор Степанович, настойчиво попросил доверить ему котомку на время переезда, пообещав, что на аэродроме вернет ее в целости и сохранности. Отнес ее в автомобиль, после чего подал команду капитану Блинову, а капитан Блинов в свою очередь рявкнул на своих подчиненных, и они бросились к блестящим от полировки двухколесным машинам, вывели их на дорогу, построившись при этом попарно.
   - Ну, товарищ Добрынин, я на машине впереди буду, - заговорил Виктор Степанович. - Дорогу вам показывать. Ехать буду медленно. А эскорт для порядка сзади поедет. Конь у вас послушный, дорога отсюда до аэродрома от транспорта очищена, так что садитесь на коня, и как двенадцать пробьет - тронемся.
   Когда затих двенадцатый удар главных часов страны, процессия покинула территорию Кремля и медленно поплыла по улицам и проспектам столицы.
   Показалось Павлу, что конь сам знает, куда они направляются, потому как шел он следом за автомобилем, в котором ехал Виктор Степанович, не обращая особого вни-, мания на попытки Павла руководить его движением.
   Процессия, урчащая моторами мотоциклетного эскорта, двигалась спокойно, привлекая внимание немногочисленных в этот рабочий час пешеходов, а Павел смотрел по сторонам, скользил взглядом по облицовочному граниту зданий. И в смотрении этом был спокоен, пока не увидел сверкающее витринами нечто, украшенное сверху бросающейся в глаза надписью "ГАСТРОНОМ ЦЕНТРАЛЬНЫЙ".
   И огромные, широкие и прозрачные двери в этот гастроном были настежь открыты. Люди входили и выходили через эти двери. И сам народный контролер захотел было всадить правой ногой в бок коня, чтобы все-таки заставить его послушаться своего хозяина и свернуть туда, куда хозяин хочет. А хозяин, помня деревянную лавчонку в селе Крошкино, где единственным более или менее постоянным товаром были спички, хотел прямо на белом коне въехать в открытые двери и со своей новой высоты взглянуть на полки этого гастронома, на невиданные и виданные товары, и, может быть, даже купить что-нибудь, или принять что-нибудь в подарок и тут же попросить хотя бы того же Виктора Степановича отослать часть подарка в село Крошкино жене Маняше и детям, а вторую часть подарка - конечно меньшую - передать Марии Игнатьевне с благодарностью и добрыми по отношению к ней чувствами. Но тут же подумал он о <ом, что денег в его карманах, кроме той мелочи, что лежала там еще до колхозного собрания, нету, а мелочи той разве что на спички может хватить, но не на большее. И задумал он по приезде на аэродром спросить Виктора Степановича о деньгах, ведь без них ни жить, ни работать нельзя.
   А желанный гастроном тем временем остался позади и в памяти у народного контролера, и успокоил себя Павел мыслью о том, что в следующий свой приезд обязательно зайдет туда и купит чего-нибудь.
   Из-за отсутствия часов не знал народный контролер, сколько времени занял этот конно-машинный переход, однако желудочное чувство, напомнившее о необходимости приема пищи, подсказало, что обеденное время уже закончилось.
   Когда процессия достигла аэродрома, расположенного в нежилой части столицы, Мотоциклетный эскорт развернулся и уехал обратно, громко взревев на прощанье двигателями.
   Народный контролер спрыгнул с коня, подошел к остановившейся впереди машине. Метрах в пятидесяти от нее стояла деревянная будочка, раскрашенная в белые и красные полосы, с ветроопределителем на крыше. Сачок ветро-определителя то надувался, то опадал, что говорило о непостоянстве движения воздушных масс.
   Дальше, за будочкой, виднелся самолет среднего размера, а за самолетом уже ничего не виднелось: там простиралось обширное поле, зеленое и гладкое, без единого горбика. Зашли в будку и познакомились с летчиком. Потом пили чай и ели специально приготовленные для них бутерброды с мягким ливером. И вот за чаем Павел спросил Виктора Степановича о деньгах.
   - Ты не беспокойся! - ответил на это Виктор Степанович. - Удостоверение народного контролера у тебя есть?
   - Есть, - подтвердил Павел.
   - Ну а раз есть, то деньги тебе не нужны. По предъявлении этого удостоверения тебя обязаны кормить, снабжать мануфактурой и готовой одеждой, а также и другими необходимыми вещами. Понятно?
   Народный контролер кивнул, глотнул чаю, доел второй бутерброд.
   - Мы распорядились, - добавил Виктор Степанович- Так что там тебя встретят и введут в курс дела. Павел еще раз кивнул.
   - Я тут радио слушал, - сказал, прожевывая пищу, летчик. - Так в Киеве сегодня первый троллейбус пустили...
   - Он не из Киева! - отрезал строгим голосом Виктор Степанович.
   - А-а... - понимающе протянул летчик. - Ну... можно лететь?
   - Сейчас полетите... - проговорил Виктор Степанович, думая о чем-то своем.
   Минут через пять вышли из будки. Конь послушно стоял у автомобиля, из которого доносился невыразительный храп шофера. Шофера разбудили; общими усилиями затолкали коня по трехступенчатому трапу в грузовой отсек самолета. Потом летчик помог Павлу натянуть на голову тесноватый шлем и, усадив его в кабине, возвратился на землю, чтобы запустить винты. Сначала запустил левый, потом правый.
   А Виктор Степанович отошел в сторонку и оттуда время от времени махал рукой народному контролеру, на что Павел отвечал тем же. Настроение у Павла было возбужденное, а тут еще дрожание самолета неприятно отдавалось в животе, да и страшновато было первый раз в жизни лететь на этой крылатой машине. Одним себя успокаивал народный контролер - мыслью об огромном доверии Родины, пославшей его в этот полет, мыслью о будущей жизни, о работе и о всем прекрасном, которое неизбежно должно было встретиться ему на пути.
   А машина внезапно дернулась и побежала по полю, подпрыгивая на невидимых горбинках земли. Павел испугался потому, что, как показалось ему, летчик остался там, сзади, но, найдя его взглядом на положенном месте со штурвалом в руках, народный контролер успокоился, мысленно перекрестился и замер. Замер в ожидании того момента, когда самолет оторвется от земли и вспарит в такое глубокое и безоблачное небо.
   Через какие-то мгновения самолет действительно взлетел, и дрожание его ослабло. Павла начало укачивать, и он заснул.
   Глава 10
   В кузове сиделось неудобно, и хоть все пятеро подпирали спинами борта, но на ухабах этой ночной дороги их так подбрасывало, что даже потирать ушибленные места они быстро устали. Молча сносили грубости грунтовой дороги, пролегшей среди полей, и два красноармейца, конвоировавшие арестованных. Дезертир в сарафанной "рубашке" иногда сползал на днище кузова и засыпал до следующего ухаба. Беглый колхозник рыскал взглядом по звездам, рассыпанным щедрою рукою космоса по ночному небу. Ангел с грустью думал о покинутом Рае.
   Чиркнула спичка, и один из красноармейцев закурил. Машина билась колесами о неровности дороги и от этого дрожала и подпрыгивала.
   Снова подбросило сидевших в кузове, и дезертир, в очередной раз проснувшись, чертыхнулся громко и матерно.
   Беглый колхозник отчего-то причмокнул губами, все еще глядя в небо. Он словно увидел там что-то любопытное и так задрал голову, чтобы это любопытное рассмотреть, что привлек к себе внимание остальных.
   -Че там? - спросил дезертир, тоже запустив свой взгляд к ночным звездам.
   - Да есть там одна... - загадочно произнес колхозник, будто специально хотел озадачить соседей по кузову.
   - Че одна? Звезда что ли? - не унимался дезертир.
   - Ага, - кивнул беглый труженик полей. Ангел отвлекся от своих грустных воспоминаний и прислушался к странному разговору.
   Красноармейцы тоже вроде как замерли и пытались так заглянуть туда, на звезды, чтоб арестованным это было незаметно.
   - Ну а че она? - дезертир придвинулся к беглому колхознику и ткнул его локтем в бок, чтоб тот стал поразговорчивее.
   - Да она это... она путеуказующая, Архипкой зовется...
   - Звезда? Архипкой? - переспросил дезертир.
   - Ну да, - снова кивнул бывший колхозник. - Если за ней семь ночей идти обязательно в Новые Палестины попадешь.
   Красноармейцы, подпиравшие внутренний борт, за которым начиналась кабина водителя, заерзали и перелезли под правый борт поближе к рассказчику.
   - А че там, в этих Палестинах? - спросил один из них.
   - Там хорошо, - протянул беглый колхозник. - Там чернозем легкий, как гусиный пух, и растет в нем все, что не тыкни!
   - Да ну?! - не поверил второй красноармеец. - А если камень ткнуть?
   - То и камень будет расти! - уверил его арестованный колхозник.
   - Ну это ты врешь! - сказал дезертир.
   - Может, и вру, - пожал плечами колхозник. - Но только там оно и есть царство справедливости, и те, кто туда попадает, уже никогда назад не возвертаются.