Курков Андрей. Сказание об истинно народном контролере (География одиночного выстрела - 1)

   - Ну что, вам что-то нравится? - спросил Виктор Степанович.
   Не ответив, Добрьмин подошел поближе к высокому и чистому прилавку, за которым стояла и открыто улыбалась ему очаровательная девушка с волнистыми каштановыми волосами, стройная и розовощекая. А за девушкой на зеркальной стене висели полки, уставленные пачками и цветастыми коробками, с этих же полок струились вниз связки больших и маленьких баранок, и все это кроме прочего было украшено цветами. Там же среди этих коробок увидел Павел Александрович и одну знакомую глазу упаковочку. Рассмотрел повнимательней - точно, на упаковке был изображен красноармеец с винтовкой, а под ним хорошими жирными буквами чернело название "НА ПОСТУ". То самое печенье, которое он ел на Севере, кажется, в домике у комсомольца Цыбульника.
   - У нас все очень свежее! -сладким голоском произнесла продавщица.
   - Спасибо, - почему-то сказал Добрынин и, посмотрев на девушку, вернул свой взгляд на знакомое печенье. - Сколько стоит?
   - Что? - спросила продавщица.
   - "На посту"...
   - Четыре копейки... в кассу, пожалуйста. Добрынин отошел от прилавка, механически роясь в карманах штанов. Потом он проверил карманы гимнастерки и вытащил оттуда вместо денег свой мандат контролера и тут же вспомнил, что денег у него нет, да и не нужны они ему. Снова подошел к девушке и протянул ей казенную бумагу. Девушка, прочитав, посмотрела на Добрынина очень уважительно.
   - А что вы хотите проверить? - спросила она.
   - Баранку! - быстро нашелся народный контролер. - И пачку этого, "На посту"...
   - Пожалуйста! - девушка завернула баранку и пачку печенья вместе и подала Добрынину.
   Взяв в руки "покупку", Павел Александрович вдруг почувствовал себя в магазине очень неловко, и хоть хотелось ему внимательно осмотреть все многочисленные полки товаров в разных отделах гастронома, но нехорошее ощущение выгнало его на улицу, под дождик, к ожидавшему его и Виктора Степановича автомобилю.
   Виктор Степанович вышел из магазина следом и сразу же уселся на переднее сиденье машины рядом с шофером.
   В руках у него был большой сверток.
   - Вот, - заговорил он, обернувшись лицом к Добрынину. - Купил себе еды на ужин, жена в командировку уехала.
   - А у вас тоже мандат есть? - поинтересовался: народный контролер. - Ну чтоб просто брать... без денег...
   - Не-ет, - замотал головой Виктор Степанович. -За все платить приходится. Я ведь простой ответраб, у нас таких прав нету.
   Машина ехала по вечерней Москве. Может, еще и не было поздно, но из-за погоды, сумрачной и дождливой, темнело на глазах, и загоревшиеся уличные фонари еще больше подчеркивали надвигающийся вечер.
   - Я вас на служебную квартиру отвезу, - говорил Виктор Степанович. - А утречком заеду за вами, и тогда уже - в Кремль.
   Очень скоро машина остановилась, свернув с дороги в какой-то переулочек. Виктор Степанович и Добрынин вышли. Дождь едва моросил. Зашли в подъезд уже знакомого Добрынину дома, украшенного двумя статуями трудящихся. Виктор Степанович разбудил задремавшего в своей комнатке-сторожке дворника, и тот, на ходу извиняясь за сон на посту, повел их на третий этаж к квартире номер три. Отпер двери. Вручив ключ Добрынину, пошел вниз по лестнице.
   - Ну, вы отдыхайте пока, - не заходя в квартиру, говорил Виктор Степанович. - Марии Игнатьевны, кажется, нет сегодня, так что по телефону закажете ужин, а я утречком заеду за вами! Доброй ночи!
   - До свидания! - сухо ответил Добрынин. Закрыл двери и, не разуваясь, с котомкой в руках, направился в свой кабинет. Включил там настольную лампу и уселся в кресло.
   Было ему, с одной стороны, грустновато и одиноко из-за отсутствия служебной жены Марии Игнатьевны, но, с другой стороны, этот же факт его успокаивал, так что не мог он окончательно разобраться со своим состоянием, и из-за этого занялся Добрынин проверкой содержимого котомки. Выложил все на стол, рассмотрел еще раз портрет Кривицкого, заглянул в желтый портфель, но документы из него доставать не стал - боялся, что снова одолеет его злоба к врагам и настроение вследствие этого испортится. Полистал любимую книжку, но и к ней сердце у него в этот момент не лежало, и поэтому, разувшись в кабинете, нашел он тут же тапочки, оставленные в прошлый свой приезд, и прошлепал в них на кухню.
   На кухне, как и во всей квартире, был полный порядок, все убрано и вычищено. Набрал Павел Александрович в чайник воды и поставил его греться. А сам прошел в большую комнату, включил свет, потом прошел в спальню и там тоже свет включил. Хотел прилечь на пару минут, но внимание его привлекла фотография в рамочке под стеклом, стоявшая на тумбочке с зеркалом с другой стороны кровати, со стороны Марии Игнатьевны.
   Подошел ПавелАлександрович к этой тумбочке, взглянул на портрет: изображен там был красивый мужчина в форме.
   "Ну что ж, - подумал Добрынин. - Все-таки я ей муж не настоящий, так что ничего..."
   Даже глубоко задумываться об этом мужчине не стал народный контролер, тем более, что мужчина был военным, офицером, а это для Добрынина значило многое. И единственное возникшее в нем чувство было чувством одобрения выбора Марии Игнатьевны.
   В дверь позвонили, и Добрынин, враз забыв о фотопортрете, пошел в прихожую.
   Пришел дворник. Он стоял в дверном проеме и спрашивал, не принести ли чего-нибудь поесть из подвальной кухни.
   - Ну принеси! - сказал ему Добрынин вполне дружелюбно, и дворник живо развернулся и заспешил вниз по лестнице - видно, тоже очень любил быть полезным людям.
   Добрынин, оставив двери открытыми, вернулся на кухню, снял с плиты вскипевший чайник. Высыпал прямо в него полпачки заварки, найденной в кухонном шкафчике. И сел за стол.
   В тишине служебной квартиры мягко тикали ходики, и затаил дыхание народный контролер, следя за ними, висевшими на кухонной стене.
   Заоконный мир заполнила темнота. В ожидании ужина пробудилось притупленное за время полета чувство голода, и тут же, подумав о голоде, вспомнил Добрынин о своей родной семье, о деревне Крошкино, о псе Митьке и о звездном небе, с которого то и дело срываются ненужные звезды, и падают они вниз, затухая по дороге.
   - Можно? Эй? - донесся негромкий голос из прихожей.
   - Сюда иди! - крикнул в ответ народный контролер..
   Дворник зашел, опустив на стол сложный прибор для переноски обеда, стянутый какими-то жестяными укреплениями. Умелыми руками он разобрал этот прибор на три отдельных кастрюльки-миски и поставил их в порядке установленной очередности перед сидевшим Добрынин ным. Потом достал столовые приборы и тоже положил их на стол как положено.
   - А ты что? - спросил, глядя на дворника, народный контролер. - Будешь есть?
   - Спасибо... - дворник улыбнулся, показав желтые прокуренные зубы. - Я люблю пищу простую, а от этого меня пучит...
   - Ну посиди все равно, - попросил Добрынин. - Скучно одному.
   И он, придвинув к себе миску с супом, занялся едой.
   После второй ложки супа лицо Добрынина приняло озадаченное выражение. Он посмотрел на дворника вопросительно, проглотив то, что было во рту, и спросил:
   - Это русский суп? Или, может, какой национальный?
   - Национальных здесь не готовят. Должно быть, русский... - ответил дворник.
   Добрынин решительно отодвинул от себя миску и принялся за второе, выглядевшее вполне пристойным, - жареное мясо и немного картошки.
   Дворник сидел и смотрел на ужинавшего контролера с сочувствием во взгляде. А когда Добрынин отодвинул от себя и второе, не доев его, дворник предложил: "Может, сала принести? А?"
   Павлу Александровичу предложение дворника пришлось по душе, и он, все еще имея н лице недовольное выражение, кивнул этому доброму человеку.
   - Тебя как звать? - спросил Добрынин дворника, когда тот уже вернулся, принеся с собой большой кусок сала и бутылку водки.
   - Вася я, - охотно представился дворник.
   - А я - Павел.
   Нарезав толстых ломтей хлеба и уложив поверх ломтей аппетитные кусочки настоящего деревенского сала с тонюсенькими мясными прожилочками, и дворник, и народный контролер одновременно усмехнулись и вздохнули с облегчением.
   Вася достал стаканчики из кухонного шкафчика, разлил водку.
   - Только вы не говорите никому, что мы тут это... - и свою просьбу дворник закончил, показав указательным пальцем на сало и бутылку. - А то ведь выгонят к чертям.
   - Да не скажу! - успокоил его Добрынин, думая одновременно, что если это серьезное нарушение порядка, то и его за такое дело выгнать могут.
   - Ну, за ваше возвращение! - поднял стаканчик Вася. Чокнулись, выпили. Вгрызлись в толстые жирные бутерброды.
   - А ты здесь давно работаешь? -Спросил у Васи Добрынин.
   - Годика четыре, - рассказывал дворник. - Меня сюда по рекомендации колхоза отправили. У меня ведь зрение плохое. Хотя, конечно, жильцов всех в лицо знаю и вижу издалека, но жильцов-то тут четыре человека сейчас. Ваша жена, Мария Игнатьевна, потом этот со второго этажа, прокурор Ложкарев, потом Фельдман из театра Советской Армии - он на четвертом этаже живет и немец Шлоссе или Флоссе - он на пятом. А остальные квартиры пустые...
   Павел Александрович действительно хотел поговорить, но говорить ему хотелось как-то по-умному, с пользой для себя или хотя бы для собеседника, и из-за этого оборвал он рассказ Васи о жителях дома.
   - Ты мне лучше вот что скажи! - обратился он к дворнику. - Ты книги читать любишь?
   Дворник запнулся и глянул на Добрынина испуганно.
   - А зачем? - спросил он.
   - Да нет, я так... Я вот хотел тебе историю одну рассказать, которую в книге вычитал. Знаешь, был такой человек - Ленин?
   - Ну да, знаю, как же!.. - все еще настороженно отвечал Вася.
   - Так вот эта история как раз про него и про один суп...
   И рассказал народный контролер первую историю из книжки, о невкусном национальном супе.
   Дворник выслушал все до конца с открытым ртом. А когда Добрынин окончил рассказ, Вася разлил водку по стаканчикам и негромко, почти шепотом спросил:
   - А это что, все правда?
   - Да-а! - подтвердил Добрынин, удивившись возникшему в дворнике сомнению.
   - Я бы так не смог! - покачал головой дворник. - Меня бы враз вспучило, и я это... в общем не стал бы...
   - А я думал, что смог бы так, - заговорил Павел Александрович. - Но еще не знаю... Это же русский суп, - Добрынин показал взглядом на принесенною миску, этот я бы не съел, если б даже он был национальным, а вообще думаю, может, и съел бы. Я ведь на Севере холодец из оленьих органов ел...
   - Да ну! - воскликнул дворник. - Это там едят такое?!
   - Едят, - Добрынин кивнул. - Но то ж национальная еда, ее все равно надо есть: нравится тебе или не нравится...
   И не договорив, замолк Добрынин, запутавшись немного в своих мыслях и понимая, что будь здесь на его месте Ленин - съел бы он и этот суп и еще б и добавки попросил, лишь бы хозяйку или просто человека, сварившего такое дерьмо, не обидеть. И от этого понимания загрустил народный контролер, и одновременно на себя, на свою слабость разозлился.
   - Давайте выпьем, а? - попросил дворник, которому надоело держать в руке хорошо налитый до краев стаканчик.
   - Давай! - согласился Добрынин и левой рукой решительно пододвинул к себе ранее отвергнутый суп. - За Родину! - провозгласил Павел Александрович, и в голосе его прозвучала злость на самого себя.
   А как только выпил он стаканчик, так собрался с духом, и за несколько минут супа в миске не стало.
   Дворник смотрел на него с изумлением. Он хотел было что-то сказать, но какое-то слово стало поперек горла, и, только клокотнув негромко, Вася замолчал. А когда Добрынин придвинул к себе остывшее второе, тоже ранее отвергнутое, дворник поднялся из-за стола и, невнятно извинившись, ушел.
   Может, он и правильно сделал - видимо, почувствовал, как нарастала внутри Добрынина злость, - но не знал он, что злился народный контролер только на самого себя, а значит для окружающего мира никакой опасности эта злость не таила.
   После того, как дворник вышмыгнул из квартиры, Добрынин допил водку, потом кисель, также входивший в обед, и пошел в кабинет, где оставленная настольная лампа мягко светила сквозь зеленый абажур.
   Усевшись за стол, снова открыл народный контролер любимую книгу и снова попробовал начать чтение следующего рассказа, но и на этот раз ничего у него не вышло. Слова читались легко, но ничего в голове Добрынина не оставляли, и поэтому пришлось народному контролеру закрыть книгу и, выключив свет, пойти в спальню.
   Широкая кровать в этот раз показалась слишком большой и неуютной, и, несмотря на усталость, ворочался Добрынин еще часа два, прежде чем уснул всерьез и надолго.
   Разбудил его утром настойчивый звонок в двери. С трудом поднявшись с кровати, Добрынин пошел в коридор и, щелкнув замком, обнаружил на лестничной площадке Виктора Степановича, тоже сонного, но твердо стоявшего на ногах.
   - Извините, что я так рано, - заговорил Виктор Степанович. - Приказали, Павел Александрович. Товарищ Калинин вас ждет.
   Добрынин кивнул и пошел одеваться.
   Минуты через три он вышел одетый и с кoтомкой в руках.
   - Да оставьте вы ее, - посмотрев на котомку, сказал Виктор Степанович. Вы же после Кремля сюда приедете!
   - Там для товарища Калинина, - не вдаваясь в подробности, ответил на это народный контролер.
   Погода по-прежнему была сумрачной. Моросящий дождик лепился к стеклам автомобиля. Неугомонные "дворники" еще давали возможность шоферу и пассажирам смотреть вперед, а в окошках дверей вообще ничего, кроме размытого сумрака, видно не было. Все еще горели уличные фонари, стараясь ускорить запаздывавший рассвет.
   Шофер то и дело зевал. За каждым его зевком следовал зевок Виктора Степановича, сидевшего рядом на переднем сидении. Павел Александрович, сидевший за спиной шофера, чувствовал себя уже довольно бодро, несмотря на погоду и на столь неожиданно раннее пробуждение.
   Перед въездом в Спасские ворота Кремля машина на мгновение остановилась. Открылась дверка со стороны Виктора Степановича, и в автомобиль заглянуло вежливо-сдержанное лицо постового милиционера. Проверив всех своим взглядом, он кивнул шоферу и, ни слова не сказав, захлопнул дверцу.
   Въехали в Кремль и после нескольких поворотов остановились.
   Там, на территории Кремля, дождь шел посильнее. Капли барабанили по машине с такой силой, что казалось, это град сыплется с неба.
   Выскочив из автомобиля, Добрынин и Виктор Степанович быстренько добежали до торцевой служебной двери уже знакомого здания, но сухими выйти из-под дождя им не удалось, и милиционер, стоявший там на посту, встретил их искренним сочувственным взглядом.
   Кряхтя из-за неприятных ощущений попавшей за шиворот воды, Виктор Степанович показал милиционеру свое удостоверение. Добрынин достал мандат, народного контролера и тоже протянул его стоявшему на страже человеку. Прочитав мандат, милиционер пристально посмотрел на котомку в руках Добрынина.
   - Там что? - спросил он.
   - Документы для товарища Калинина, - ответил народный контролер.
   - Проходите, - кивнул милиционер.
   Виктор Степанович и Добрынин поднялись по неширокой мраморной лестнице, покрытой истоптанной тысячами, а может быть, даже миллионами сапог бывшей красной ковровой дорожкой.
   Добрынин внутренне улыбнулся тому, что в этот раз милиционер не стал обыскивать его котомку, в которой, кроме портфеля с документами, лежал и топор, и портрет Кривицкого. Внутренняя радость Добрынина была простой и по-крестьянски невинной.
   Прошли длинным коридором. Остановились у двери. Тот же скромный кабинет, почти лишенный мебели - только большой рабочий стол, заваленный бумагами и папками, и маленький приставной столик с тремя стульями, да еще книжный шкаф, стоящий под стенкой напротив.
   - А-а! - обрадовался товарищ Калинин, увидев Добрынина. - Паша! С приездом! Давненько тебя не видел! Добрынин растерялся и даже не сразу поздоровался - никак не ожидал он, что товарищ Калинин так хорошо его помнит.
   - Ну что ты стал в дверях! - шутливо возмутился хозяин кабинета. Проходи, дорогим гостем будешь! - И сразу же, обернувшись к Виктору Степановичу, сказал Калинин уже совсем другим голосом: - А ты, Степаныч, пойди, скажи, чтоб чай принесли, и можешь пока отдыхать!
   Прошел Добрынин к приставному столику, уселся на стул. Котомку опустил на пол, под ноги. Калинин уселся напротив и уставился своим проницательным взглядом в глаза народному контролеру. А контролер смотрел на товарища Калинина и удивлялся - совсем не изменился товарищ Калинин, только на лацкане того же пиджака появился еще один орден, а кроме этого и две заметных заплатки, сделанных грубо, из-за чего Добрынин решил, что их сам хозяин кабинета себе нашил. Одна заплатка выглядывала из-под левой мышки, вторая - справа над карманом.
   - Ну что, как там работа? - заинтересованно спросил товарищ Калинин.
   Добрынин сожалеюще чмокнул языком - понимал он, что как только начнет свой рассказ, так сразу и испортится настроение у товарища Калинина, но говорить надо было, ведь именно по этой причине прибыл он сюда, пролетев на бомбардировщике почти над всей страной.
   - В общем по-разному... - нерешительно начал Добрынин.
   - Ты не бойся, говори все как есть! - перешел на серьезный тон хозяин кабинета.
   - Тогда дела плохие, - признался ободренный словами Калинина народный контролер.
   И рассказал Добрынин о гибели коня, летчика и Федора, о безобразиях, организованных в Хулайбе Кривицким, о казни Кривицкого и, конечно, о таинственной истории с передачей партвзносов японцам. С особой грустью рассказал Добрынин о вмерзших в лед народных контролерах и о том, как сам он чуть не разделил их судьбу.
   Товарищ Калинин слушал рассказ народного контролера внимательно и ни разу не перебил его. Под конец рассказа заметил Павел Александрович, как наполнился взгляд Калинина справедливой злобой.
   В кабинет постучали. Красноармеец принес чайник, два стакана в подстаканниках, жестяную коробку с рубленым рафинадом. Поставил все на столик и, взяв под козырек, вышел.
   - Да-а, - скорбно протянул Калинин. - Ну давай чая выпьем. Правда, к чаю ничего нет... Время тяжелое у нас.
   - У меня тут печенье есть, - сказал на это Добрынин и, наклонившись к котомке, вытащил оттуда пачку "На посту".
   Выложил печенье на стол, потом сам разлил чай по стаканам.
   - Хорошее печенье! - заметил Калинин. - На Севере купил?
   - Да нет, тут, в Москве, в Центральном магазине.
   - Ну, тогда не так уж плохо. Я-то сам и не знаю, что там, за Кремлевскими стенами. Нет времени спать, не то, что в город выходить! Ну а портфель, о котором ты сказал, он у тебя с собой?
   - Да, тут. - И Добрынин снова наклонился к котомке, вытащил желтый портфель и меховой портрет Кривицкого.
   - Ну и зверюга! - замотал головой Калинин, взяв портрет в руки. - И как такого могли выбрать?! Надо будет с этим серьезно разобраться! Я это отдам кому следует, а ты не беспокойся, Паша. За контролеров мы отомстим!
   Пили чай. Грызли сахар и печенье. Молчали.
   Добрынин вспомнил об урку-емце.
   - Товарищ Калинин, - нарушил он тишину. - Как бы мне того местного парня, что спас меня, помощником сделать? Чтобы он со мной ездил...
   - А ты ему полностью доверяешь? - строго спросил Калинин.
   -Да.
   - Ну, тогда все в порядке. Выпишем для него мандат. Как его зовут?
   - Дмитрий Ваплахов.
   - А отчество?
   - Не знаю, - признался Добрынин.
   - Ну, пусть будет Иванович! - записывая на листе бумажки, проговорил хозяин кабинета.
   - Пусть, - согласился народный контролер. Сделав необходимую запись, положил Калинин бумажку на свой рабочий стол и вновь возвратил свой взгляд на
   Добрынина,
   - Паша, - сказал он. - Хотел я с тобой посоветоваться...
   - Да?! - искренне удивился Добрынин.
   - Да. Ты ведь как бы представитель народа. Ко мне через Верховный Совет пришла бумага от жителей города Тверь, есть такой город тут недалеко... Так вот, просят они, чтобы я переименовался в честь их города...
   - Как это? - не понял Добрынин.
   - Ну, просят, чтобы я взял себе фамилию Тверин... В общем-то город хороший, пятилетку на два года раньше закончил, но я просто не знаю...
   - Ну, если город хороший, то чего!.. - немного разобравшись в проблеме, заговорил Добрынин уже увереннее. - Да и звучит хорошо, по-русски: Тверин! Все-таки не Бродский! Не Кривицкий!
   - Да?! - задумчиво произнес Калинин. - Ну, может, ты и прав... Ладно. Оставь мне портфель и портрет, и я сейчас дам приказания, чтобы с этим разобрались. А тебя сейчас домой отвезут, так ты, пожалуйста, побудь дома. Если что, так за тобой приедут. Я, понимаешь, в таких вопросах не силен, но у нас есть чекисты, которым все это по зубам. Может, они захотят, чтобы ты им все это еще раз рассказал. Хорошо?
   - Конечно, - ответил Добрынин, поднимаясь из-за столика.
   - Ты извини, мне работать надо. - Калинин тоже поднялся. - Но мы с тобой еще в этот раз чайку попьем!
   Товарищ Калинин вывел народного контролера в коридор, криком вызвал красноармейца, дежурившего где-то рядом, и тот уже вывел Добрынина из здания.
   На улице немного распогодилось, но солнца еще не было. Вместо черных туч на небе висели голубоватые облака. Дождь кончился, но было довольно ветрено.
   Добрынин уселся в ожидавший его автомобиль и поехал на служебную квартиру.
   Дома было тихо, и в тишину эту негромко стучалось тиканье ходиков, висевших на кухне. За окном продолжался день, а на душе у Добрынина уже вечерело. Был он после разговора с товарищем Калининым довольно уставшим, и, несмотря на ощутимое облегчение, связанное с тем, что передал он Калинину портфель с документами, и портрет врага, да и рассказал наконец обо всем пережитом, хотелось все-таки прилечь и подремать. Стянув с ног сапоги и оставив их в коридоре, прошел Павел Александрович в спальню и прилег, не раздеваясь, на широкую кровать.
   Разбудили его через некоторое время хлопнувшие входные двери. Приоткрыл он глаза и от этого будто бы лучше слышать стал. Донеслись до него два голоса: один женский, другой - военный. Разговор этих двух голосов длился недолго, потом две пары ног громко прошлись по коридору, скрипнула дверь в кабинет, два раза что-то глухо ухнуло, словно мешки с солью на пол упали, еще раз протопали по коридору ноги, но в этот раз уже в сторону выхода. А потом уже входная дверь щелкнула замком, и снова тихо стало.
   Добрынин поднялся на ноги и выглянул из спальни.
   В конце коридора, впадавшего, как ручей в речку, в большую комнату, промелькнула легкая тень.
   Добрынин задумался, потер разок глаза и, все еще немного сонный, направился навстречу этой тени.
   В большой комнате он увидел свою служебную жену Марию Игнатьевну. Она расслабленно сидела на диване и, как было видно, отдыхала. Увидев же Добрынина, вскочила на ноги, всплеснула руками и, ласково выдохнув: "Павлуша!", подбежала к народному контролеру и обняла его. Павел Александрович тоже обнял ее за плечи.
   - Вернулся! Вернулся! - уткнувшись лицом в грудь Добрынина, всхлипывала Мария Игнатьевна. - Долгожданный мой!..
   Павел Александрович, слушая эти всхлипывания, чувствовал себя озадаченно. С какой это стати он вдруг стал "долгожданным", когда у нее там на тумбочке портрет совсем другого мужчины? Или, может, это порядок такой? Может, именно так обязана встречать своего служебного мужа каждая служебная жена?! Добрынин терялся в мыслях, а тут еще сладкий запах духов, шедший от ее каштановых волос, задурманил голову. И ладони все норовили соскользнуть вниз по фиолетовому шелку ее платья.
   Наконец жена ослабила объятия - видно, тоже руки устали, посмотрела с теплым чувством в глаза народному контролеру и широко улыбнулась улыбкой счастливого человека.
   Добрынин охотно отстранился и сделал полшага назад, глядя на Марию Игнатьевну и замечая в ней перемены. Стала его служебная жена еще более приятной по наружности. И лицо еще больше округлилось, розовые щечки дышали свежестью. И сама она немного пополнела, отчего ее привлекательность только увеличилась.
   - Когда вернулся, Павлуша? - спросила она бархатным тихим голосом.
   Добрынин сглотнул слюну и сдавленно произнес:
   - Вчера еще.
   - Ну садись! - она показала рукой на диван. - Мы же с тобой столько не виделись!
   Добрынин сел. Служебная жена присела рядом и придвинулась к нему вплотную, из-за чего народный контролер сразу ощутил в ближнем к жене боку прилив тепла.
   - Ну рассказывай: где был, что делал? - попросила Мария Игнатьевна, склонив голову на плечо Павла Александровича.
   Подавляя возникшее внутри волнение, Добрынин задумался. Рассказывать служебной жене обо всем, что с ним приключилось, особого желания не было. Но опять возникли сомнения: а вдруг это порядок такой, и каждый служебный муж обязан рассказывать все своей служебной жене?! Поразмыслив пару минут, народный контролер решил осторожно уточнить и спросил:
   - Ну а как рассказывать: по порядку или самое главное?
   - Главное, - жена кивнула, и лицо ее стало серьезным в ожидании рассказа.
   Добрынин нехотя поведал ей об основных своих злоключениях, о гибели белого коня и двух товарищей по пурговой зимовке, о загадочном исчезновении целого народа, о надежных военных людях.
   Жена слушала с нескрываемым интересом. Лицо ее настолько оживилось во время рассказа, что казалось Добрынину - с трудом сдерживала она себя от желания расспросить своего мужа поподробнее. Но все-таки ни разу она не перебила Добрынина и, когда он уже закончил, подняла голову с его плеча и поцеловала народного контролера в висок.
   - Ты у меня - герой! - сказала ласковым теплым голосом.
   Добрынину нежности служебной жены были вообще-то ни к чему, а от поцелуя в висок он весь сжался и напряг мускулы, чтобы подавить ненужное желание. Но слова служебной жены, а точнее - слово "герой" мягко легло на душу, и сделалось от этого Павлу Александровичу приятно. Сразу смягчилось его отношение к этой женщине, и, преодолевая свое стеснительное скудословие, он спросил: