Страница:
– Где Хрольф? – оборвал его Волькша.
– Где… кто? – захлопал глазами гёт.
– Хрольф, наш шеппарь.
– А, этот потрошитель сумьских засек… – икнул Ульрих.
– Заткнись, – шикнул на него Годинович. – Он твой шеппарь. И мой тоже. Он наш воевода, какой бы он ни был.
Уле теперь икал молча. От неожиданности у него опустились руки, и пиво медленно выливалось из кружки на землю. Вот уж чего он никак не ожидал, так это того, что Кнутнэве, великий воин, положивший голыми руками больше полусотни человек, и вдруг заступится за этого трусливого сына бондэ.
– Там твой Хрольф, – буркнул гребец, указав на один из незаколоченных домов, и поплелся прочь…
– Это ты, Варг! – обрадовался шеппарь.
Он сидел в одной рубахе и терзал ножом вчерашнее мясо. В темном углу дома прикрывала наготу растрепанная женщина.
– Будь я скальдом, то уже сочинял бы про тебя песню Саге, – чавкал Хрольф. – Да такую, чтобы на пирах после нее все вставали с заздравными чашами. Это же надо, в одиночку победить целый город, а потом еще и укротить самую завидную пленницу.
– Укротить? – не понял Волькша.
– Ну, да! – неизвестно отчего ликовал Хрольф. – Думаешь, вчера только тебе приглянулась эта рыжая ругийка?
Губы Годиновича сжались. Лоб под волосами похолодел.
– Трое наших парней пытались вчера взять ее силой, – балагурил тем временем шеппарь. – И то ведь, правду сказать: не женщина – сливки с медом. Уж я бы ее… Но она так брыкалась, кусалась и рвала когтями, что трое викингов с ней не совладали. Хотели убить, но потом передумали. Оставили для продажи. Такая работница крон пятьдесят стоит, а то и больше. Вот, думали, посмеемся: будет какому-нибудь бондэ заноза в заднице.
Только сейчас Волькша увидел, что морду Хрольфа украшали глубокие царапины. Теперь стало понятно, кто был одним из трех варягов, не совладавших с Эрной.
– А наш герой, наш Стейн Кнутнэве, только глянул на эту фру, так она тут же и сдалась. Только что сама тебя в свой дом не отвела. Мы, дабы чего не вышло, постояли какое-то время подле дверей, а вдруг бы она тебе вздумала глаза выцарапать. Да только сколько ни прислушивались – ни гугушеньки. Ну, точно два голубочка в гнездышке. И чем ты ее взял? А Варг? Может, Родной Земли по юбку насыпал?
И Хрольф разразился диким смехом, от которого слезы брызнули у него из глаз.
Но едва он закрыл рот, чтобы перевести дыхание, и встретился взглядом с Волькшей, как хохот перешел в сдавленный кашель.
– Ты что, Варг? – просипел шеппарь. – Ты, что, хотел меня убить? Я видел по твоим глазам. За что? Я же пошутил. Варг!
– Никогда больше так не шути, – холодно сказал Волкан. – Ни про Мать Сыру Землю, ни про Эрну. Понял?
– Понял, – ответил Хрольф, прочищая горло. – А что я сказал? Она же…
– Хрольф, еще слово… – предупредил Годинович.
Волкану не пришлось объяснять шеппарю, что произойдет, если тот не внемлет предупреждению.
Споры
Ругийка
– Где… кто? – захлопал глазами гёт.
– Хрольф, наш шеппарь.
– А, этот потрошитель сумьских засек… – икнул Ульрих.
– Заткнись, – шикнул на него Годинович. – Он твой шеппарь. И мой тоже. Он наш воевода, какой бы он ни был.
Уле теперь икал молча. От неожиданности у него опустились руки, и пиво медленно выливалось из кружки на землю. Вот уж чего он никак не ожидал, так это того, что Кнутнэве, великий воин, положивший голыми руками больше полусотни человек, и вдруг заступится за этого трусливого сына бондэ.
– Там твой Хрольф, – буркнул гребец, указав на один из незаколоченных домов, и поплелся прочь…
– Это ты, Варг! – обрадовался шеппарь.
Он сидел в одной рубахе и терзал ножом вчерашнее мясо. В темном углу дома прикрывала наготу растрепанная женщина.
– Будь я скальдом, то уже сочинял бы про тебя песню Саге, – чавкал Хрольф. – Да такую, чтобы на пирах после нее все вставали с заздравными чашами. Это же надо, в одиночку победить целый город, а потом еще и укротить самую завидную пленницу.
– Укротить? – не понял Волькша.
– Ну, да! – неизвестно отчего ликовал Хрольф. – Думаешь, вчера только тебе приглянулась эта рыжая ругийка?
Губы Годиновича сжались. Лоб под волосами похолодел.
– Трое наших парней пытались вчера взять ее силой, – балагурил тем временем шеппарь. – И то ведь, правду сказать: не женщина – сливки с медом. Уж я бы ее… Но она так брыкалась, кусалась и рвала когтями, что трое викингов с ней не совладали. Хотели убить, но потом передумали. Оставили для продажи. Такая работница крон пятьдесят стоит, а то и больше. Вот, думали, посмеемся: будет какому-нибудь бондэ заноза в заднице.
Только сейчас Волькша увидел, что морду Хрольфа украшали глубокие царапины. Теперь стало понятно, кто был одним из трех варягов, не совладавших с Эрной.
– А наш герой, наш Стейн Кнутнэве, только глянул на эту фру, так она тут же и сдалась. Только что сама тебя в свой дом не отвела. Мы, дабы чего не вышло, постояли какое-то время подле дверей, а вдруг бы она тебе вздумала глаза выцарапать. Да только сколько ни прислушивались – ни гугушеньки. Ну, точно два голубочка в гнездышке. И чем ты ее взял? А Варг? Может, Родной Земли по юбку насыпал?
И Хрольф разразился диким смехом, от которого слезы брызнули у него из глаз.
Но едва он закрыл рот, чтобы перевести дыхание, и встретился взглядом с Волькшей, как хохот перешел в сдавленный кашель.
– Ты что, Варг? – просипел шеппарь. – Ты, что, хотел меня убить? Я видел по твоим глазам. За что? Я же пошутил. Варг!
– Никогда больше так не шути, – холодно сказал Волкан. – Ни про Мать Сыру Землю, ни про Эрну. Понял?
– Понял, – ответил Хрольф, прочищая горло. – А что я сказал? Она же…
– Хрольф, еще слово… – предупредил Годинович.
Волкану не пришлось объяснять шеппарю, что произойдет, если тот не внемлет предупреждению.
Споры
– Что будем делать, Хрольф? – сухо спросил Волкан у шеппаря.
– О чем ты говоришь, Каменный Кулак? – вопросом на вопрос мрачно ответил свей. Он никак не мог свыкнуться с мыслью о небывалой силе, скрытой в худощавом, неказистом венеде. Один удар копьем или топором, и нет зазнайки, что осмеливается приказывать шеппарю шёрёвернов, племяннику Неистового Эрланда. Или все-таки нет? Или все-таки в этом щуплом теле гуляет по Мингардувеликий Магнииили даже сам владыка Тюр? И если последнее истинно, то что делает сын Одина в манскапе викинга, который только и мечтает о том, чтобы купить плодородный бонд и забыть о ветреном Ньёрде и безумной Рэне,как о чужом сне?
– Что будем делать с людьми и их скарбом? – уточнил вопрос Волькша, нажимая на слово «делать».
– Я не понимаю, – сознался Хрольф. – Что значит «что будем делать»? То, что всегда делают с добычей: поделим. А дальше пусть каждый сам решает, как поступить со своей долей.
– Хрольф, эти люди – данники конунга Роскилле, – как ребенку втолковывал Волкан. – Часть из них разбежались. Кто-то от страха залез на деревья Зеленой Горы, но кое-кто наверняка побежал на поклон к даннскому владыке.
– Да что нам сделает даннский Харек Черепаха? – напыжился шеппарь. – Пусть только сунется на Бирку.
– Мы не на Бирке, Хрольф. Сколько дней будут плыть сюда драккары конунга?
– Если из Роскилле, то дней пять или шесть.
– А если из другого места… – подсказал Волькша.
– А если из Коге,то два дня, а без отдыха и при попутном ветре один, [32]– закончил Хрольф и в задумчивости поскреб бороду, но тут же приободрился. – Ругии будут добираться до конунга дней пять. Это если на лодке до Коге, а оттуда на лошади до Роскилле. Так что у нас еще восемь дней, чтобы убраться отсюда. Да за это время мы успеем добраться до Бирки и вернуться обратно.
– Вот я и говорю: что будем делать с людьми и их пожитками? – наседал Волкан. – Гром не возьмет больше двадцати человек сверх манскапа.
Наконец-то шеппарь понял. Со вчерашнего дня он был лягушкой, возомнившей, что может проглотить собаку. Добыча, подобная той, что выпала на его долю, по плечу только ярлам, да и то не всем. Надо двадцать пять драккаров, чтобы забрать всех пленных и пожитки вместе со скотом. Или десять драккаров и десять кнорров. А в заливе рядом с Хохендорфом сиротливо стоял один-единственный, видавший виды «Гром» Неистового Эрланда.
– Вот ведь, Гарм мена раздери, – осерчал Хрольф. В коем веке ему в руки пришло богатство, а забрать его не было никакой возможности.
– Созывай манскап! – приказал шеппарь и тут же осекся, ожидая, что Каменный Кулак озлится на такое обращение. Но Волькша и не думал строптивиться. Однако в дверях он повернулся и сказал:
– Там полоняне просят воды и еды для детей. Надо бы дать.
Хрольф махнул рукой, дескать, делай что хочешь…
Гребцы давно уже собрались возле драккара, а Волькша все разносил по узилищам жбаны с водой, хлебы и другую снедь. Не приди к нему на помощь Эрна, он бы провозился вдвое дольше.
Когда Волкан прибежал к ладье, манскап, дыша тяжелым похмельем, внимал шеппарю.
– Нам нужны кнорры, – вещал Хрольф, – два или три.
– Почему так мало? – выкрикнул Ёрн. – Что мы сможем на них увезти? Полсотни фольков да кое-какую поклажу. А остальное куда?
– Выберем самое ценное, остальное придется бросить здесь.
– Не-е-ей! – возмутились гребцы, лишь вчера впервые почувствовавшие себя заправскими шёрёвернами. Такой добычей не могли похвастаться даже самые отчаянные шеппари, ходившие в набег ватагой в пять кораблей. Да на свою долю каждый русь мог построить себе дом на Бирке и обзавестись хозяйством, а этот потрошитель сумьских засек пугает их даннским конунгом и велит оставить большую часть добычи неизвестно кому.
– Волькша, о чем они тут собачатся? – обрадовался Рыжий Лют появлению приятеля. – Кое-какие слова разбираю, а так ни в кушак, ни в дышло.
Волкан шепотом истолковал Олькше суть загвоздки.
– А-а-а! – пробасил Ольгерд, вникнув в незадачу. – Ано неей, ано так не пойдет! – закипел он: – Ты скажи ему, что оставлять мы тут ничего не будем. Все заберем, а что не уместится на ладье, то спалим!
Манскап обернулся на возглас рыжего верзилы.
– Кулак, ты слышал! – загомонили они. – Хрольф хочет, чтобы мы отказались от добычи! Он ополоумел! Скажи ему! Скажи! Это ведь больше всего твоя добыча. Твоя и Ольга. А, Кулак?
Волькша вспомнил лица ругиев, тянувших руки за плошками с водой сквозь заколоченные окна. Вспомнил заплаканные лица детей.
– Людей надо отпустить, – сказал он гребцам.
– Что-о-о?! – отшатнулись от Волкана варяги. Даром что еще вчера он был их идолом, их Тюром, Тором и Одином. За такие слова они были готовы растерзать его в клочья. Четыре сотни здоровых одерских фольков, которые, не в пример тупым лопарям, покупаются хозяевами бондов по пятьдесят-шестьдесят крон за голову, – это же двести сотен серебром! Да такого богатства – по семь с половиной сотен крон в руки – у манскапа Хрольфа никогда не было и, может статься, никогда больше не будет!
– Вы сказали, что это по большей части моя добыча, – напомнил гребцам Волькша. отступая на шаг. – Значит, я могу большую часть людей забрать себе и отпустить? Так?
– Ну, не совсем так, – поспешил Хрольф ему на помощь. – Пойми, венед. Ты теперь русь. Над тобой теперь Тор и Один, а они глупостей не любят. Сам посуди, хорошо ли на званом пиру рот от угощения воротить?
Волькша покачал головой.
– А что подумает радушный хозяин, если ты побрезгуешь его гостинцем? Пригласит ли он тебя снова? Станет ли вспоминать ласковым словом? Или он все-таки затаит обиду?
Волкан кивнул. Ему не нравилось, что Хрольф поучает его, как неразумного дитятю. Мало того, он уже догадался, куда тот клонит, но решил терпеливо слушать шеппаря до конца.
– Пойми, Варг, ты – больше не сын бондэ. Ты – Steinknytnave – трувор, Великий Воин! Ты – званый гость на пиру однорукого Тора. Сражение – вот его пир, добыча – вот его гостинец. Отвергая дары Победы, ты рискуешь потерять благоволение сыновей Один а.
Хрольф еще долго нанизывал слова на нитку лести, а Волькша стоял и думал о последних словах Лады-волховы о его Доле. Неужели это и есть его стезя? Грабить? Полонить? Насиловать? В этот миг он был так благодарен Ятве, своей возлюбленной матушке, за то, что она попыталась избавить его от этой Доли. Макошь, конечно, не перехитришь, но мудрая женщина сделала все, что смогла…
Волькша оглядел Хохендорф. Был он в разы больше Ладони. Вокруг него шел ров и обшитый бревнами вал. А вот ведь, пал городец под наскоком кучки варягов, никогда не считавшихся храбрецами. И тут сердце Годиновича сжалось страхом. Он представил себе, как варяжские драккары вонзают свои хищные носы в мягкий Ладонинский берег, как под завывание рогов и стук щитов к родному городцу бегут кровожадные свеи, данны или норманны, как мечутся в ужасе его сродники и соседи…
– Варг, Каменный Кулак, пойми: таково повеление Одина – враг должен быть убит, – продолжал тем временем Хрольф. – Если ты забрал у врага его пожитки, но не убил его, ты – вор, а Один никогда не посадит вора за стол с героями, что наслаждаются мясом Сэримнира.Если ты не убил врага в бою, а пленил его, то у него больше нет жизни. Она теперь твоя. Ты можешь прервать ее, когда захочешь. Ты можешь продать ее другому, и тогда он сможет делать с твоим врагом все, что захочет. Если тебе не нужен фольк или ты не желаешь возиться с его продажей, ты можешь оставить его, но он должен всю жизнь платить тебе за право жить. Вот и все. Так что, если мы не хотим прогневить Одина, мы должны или оставить здесь людей и сделать их данниками, или убить их и забрать добычу, или увезти с собой и то и другое. Но Хохендорф уже платит дань Хареку Ленивому, так что у нас всего два пути. Понимаешь, Варг?
Волькша вспомнил страшную былицу, рассказанную когда-то Годиной про варяга Эрика Кровавая Била, того самого, что убил девятнадцать своих братьев. Однажды Эрик попал к одному бонда Каким образом это произошло, Волкан запамятовал, но только приглянулось Кровавой Биле кое-какое добро в доме. Ночью Эрик выкрал его и бежал. Но на полдороге опамятовал, вернулся и… убил бонда После чего пошел восвояси весьма гордый собой. Раньше Волькша не верил в эту байку, но теперь понимал, что Эрик всего лишь хотел остаться воином, а не вором. Вот он и убил человека, на чье добро позарился.
И опять видение кровожадных варягов, осаждающих Ладонь, пронеслось у Годиновича перед глазами… Может быть, в том, чтобы уводить шёрёвернов подальше от Волховских берегов, и есть его Судьба. Вон, Уле, нынешним утром был готов пощекотать за него старуху-смерть. На лицах прочих еще недавно было написано то же обожание. Если только он позовет, они пойдут за Каменным Кулаком до самого края Яви. Пойдут и в Навь, буде он скажет, что ступит в Кощеево царство первым. Так, может, пусть они ярятся как можно дальше от Гардарики! Может статься, что быть Перуновым помазанником как раз и значит уводить беду от родного дома?
– Так что, Варг? – нарушил его задумчивость Хрольф.
Манскап терпеливо ждал ответа Стейна Кнутнева. Олькша переминался с ноги на ногу, точно желал помочиться.
– О чем вы тут болтаете? – спросил верзила.
– Потом расскажу, – ответил Волькша, а сам подумал, что лучше бы Ольгерду и вовсе не знать то, что втолковывал ему Хрольф. С такими обычаями Рыжий Лют и вовсе человеческий облик потеряет. Ему же побеждать да пленить, ломать да калечить все равно, что браги медовой напиться. Только ведь рано или поздно, а варяжская «мудрость» и до него дойдет. Что тогда будет?
– Варг? – еще раз позвал шеппарь. – Что скажешь?
– Людей надо отпустить, – спокойно повторил свои давешние слова Волкан. – Но! – возвысил он голос, дабы не дать варягам раскричаться. – Но не всех.
Шёрёверны нахмурились, но пока хранили молчание.
– Сколько гребцов надо на кнорр?
– Ну, это какой кнорр брать, – ответили ему. – Можно шестнадцать, можно меньше, но тогда он пойдет совсем медленно.
– Сколько надо людей, чтобы гребцов-невольников в узде держать?
– Человек пять.
– А нас сколько?
– Двадцать один.
– А сколькие из вас умеют с кормовым веслом управляться?
Таких оказалось три человека, кроме Хрольфа.
– Выходит, нам более трех кнорров без надобности. Так?
– Так ведь можно кнорры с манскапами взять! – возразил Гунес.
– Где? – гнул свое Волькша.
– Где-где – на Бирке.
– На Бирке, говоришь, – переспросил Волкан, прищурившись совсем как Година, когда тот собирался прищучить кого-нибудь за недомыслие. – Пять дней до Бирки плыть. День кнорры собирать. Пять дней назад. А через седмицу сюда явятся драккары даннского конунга. Ты будешь его хольдов воевать?
Гунес потупился. Многие варяги полезли пятернями в глубь своих косм, дабы понавычесывать свежих мыслей.
– Я думал поискать даннских кнорров, – вставил Хрольф. – Может, в Золотом городе [33]найдутся, а если там не найдем, так в Коге точно сыщутся.
– Тогда даннских шеппарей в долю брать придется. А еще и сверх того платить. За молчание.
Добыча таяла прямо на глазах манскапа. Три кнорра могли взять семь-восемь десятков фольков и кое-какое добро. «Гром» мог взять еще десяток пленников и сундуки с поживой. Как забрать еще три с лишнем сотни невольников и гору утвари, не говоря уже о домашней скотине?
– Ладно, – склонился перед неизбежным Уле. – Заберем самых здоровых парней и красивых девок, серебро и добро побогаче. Остальных убьем, а городец спалим.
– Нет! – гаркнул Волькша так, что мосластый гёт даже присел от испуга. – Я, Каменный Кулак, это моя добыча! И пока вы хотите, чтобы я был с вами рядом, вы не будете убивать пленников! Вам ясно?
Варяги ошалело уставились на Волкана. Да, они видели Каменного Кулака в бою! Да, они благоговели перед его даром сносить одним ударом любого противника! Но они никак не могли уразуметь, что вот этот щуплый, упрямый парнишка – и есть тот чудо-воин, благодаря которому они вчера одержали небывалую победу.
– Кто желает сказать слово против – путь выходит со мной на поединок, – пустил Волькша свою последнюю стрелу. От собственных слов у него похолодело в груди. Если варяги вздумают накинуться на него всем гуртом, то непременно задавят. А заступится ли за него Олькша, Годинович не знал.
Он смотрел гребцам в глаза не мигая, точно волк на свиней. Темный ободок вокруг его зрачка стал почти черным. Кожа на его скулах натянулась от напряжения. Губы пересохли. Виски пылали, точно кто-то прижимал к ним головешки.
Один за другим свеи отводили глаза.
– Мы сделаем так, как сказал наш шеппарь, Хрольф, – подытожил Волькша, с трудом переводя дыхание. Каждый закоулочек его тела неистово дрожал.
– Волькша! Братка, – раздался голос Олькши, все это время силившегося понять смысл перебранки: – Я замаялся стоять тут, как баран. Объясни мне, наконец, о чем вы тут рядитесь?
Волкан отвел Рыжего Люта в сторонку и не спеша растолковал ему задачку с кноррами. Хвала Велесу, Олькша внял разъяснениям и даже согласился с тем, что негоже убивать пленников.
Когда парни вернулись к драккару, там разгорелся новый спор. Оказалось, что никто не хочет оставаться в Хохендорфе сторожить фольков и добычу.
– Хрольф, хитрая лиса, после того, как ты заберешь серебро для покупки кнорров, тебя можно тут и не дождаться. Вдруг как ты забудешь сюда дорогу? – кричали из толпы.
– Вы же мой манскап, моя русь! – бил себя кулаком в грудь шеппарь. – Я же за вас саму Рэну за волосы оттаскаю!
Однако его цветастые посулы пролетали мимо ушей гребцов, знавших о повадках «потрошителя сумьских засек» не понаслышке.
– Я останусь в Хохендорфе! – выкрикнул Волькша. – И буду ждать вас с кноррами.
Олькша понял сказанное приятелем и пробасил, что он тоже останется в городце. Но Годинович что-то шепнул ему на ухо, и тот закивал головой.
– Ольг поедет с Хрольфом! – огласил их сговор Волкан.
Эта новость изменила расклад сил. В манскапе сразу нашлись охотники дожидаться кнорров подле добычи. Их оказалось больше половины гребцов, и Волькше пришлось вновь вступить в пререкания, спроваживая свеев на гребцовские сундуки.
Когда разногласия были исчерпаны, Хрольф дал приказ готовиться к отплытию.
Серебряных и золотых монет, цепей и другой ценной утвари среди добычи оказалось достаточно, чтобы уговорить любого купца уступить три, а то и четыре своих кнорра. Хитрый сын бондэ разложил их по пяти мешкам, чтобы не показывать продавцу все серебро разом. Дескать, увидит – тут же цену поднимет.
Закатили на драккар бочонок с пивом и притащили жареную свинью, что осталась почти нетронутой со вчерашнего дня. Расселись по сундукам, обмениваясь грубыми шутками с теми, кто оставался в Хохендорфе.
– Что, Варг, прельстила тебя рыжая ругийка? – подмигнул Хрольф Волькше.
Волкан вскинул брови.
– Сочная фру, – подбодрил его свей, – я бы тоже с такой еще пару дней позабавился.
– Я же просил тебя, Хрольф, не шутить так больше, – процедил сквозь зубы Волкан, и в следующее мгновение шеппарь отлетел головой в борт.
– В следующий раз не пожалею, Родной Земли возьму, – пригрозил он Хрольфу. Удар пустым кулаком не был таким сокрушительным, как те, что Волькша рассыпал накануне, но челюсть у шеппаря болела до следующего утра.
– О чем ты говоришь, Каменный Кулак? – вопросом на вопрос мрачно ответил свей. Он никак не мог свыкнуться с мыслью о небывалой силе, скрытой в худощавом, неказистом венеде. Один удар копьем или топором, и нет зазнайки, что осмеливается приказывать шеппарю шёрёвернов, племяннику Неистового Эрланда. Или все-таки нет? Или все-таки в этом щуплом теле гуляет по Мингардувеликий Магнииили даже сам владыка Тюр? И если последнее истинно, то что делает сын Одина в манскапе викинга, который только и мечтает о том, чтобы купить плодородный бонд и забыть о ветреном Ньёрде и безумной Рэне,как о чужом сне?
– Что будем делать с людьми и их скарбом? – уточнил вопрос Волькша, нажимая на слово «делать».
– Я не понимаю, – сознался Хрольф. – Что значит «что будем делать»? То, что всегда делают с добычей: поделим. А дальше пусть каждый сам решает, как поступить со своей долей.
– Хрольф, эти люди – данники конунга Роскилле, – как ребенку втолковывал Волкан. – Часть из них разбежались. Кто-то от страха залез на деревья Зеленой Горы, но кое-кто наверняка побежал на поклон к даннскому владыке.
– Да что нам сделает даннский Харек Черепаха? – напыжился шеппарь. – Пусть только сунется на Бирку.
– Мы не на Бирке, Хрольф. Сколько дней будут плыть сюда драккары конунга?
– Если из Роскилле, то дней пять или шесть.
– А если из другого места… – подсказал Волькша.
– А если из Коге,то два дня, а без отдыха и при попутном ветре один, [32]– закончил Хрольф и в задумчивости поскреб бороду, но тут же приободрился. – Ругии будут добираться до конунга дней пять. Это если на лодке до Коге, а оттуда на лошади до Роскилле. Так что у нас еще восемь дней, чтобы убраться отсюда. Да за это время мы успеем добраться до Бирки и вернуться обратно.
– Вот я и говорю: что будем делать с людьми и их пожитками? – наседал Волкан. – Гром не возьмет больше двадцати человек сверх манскапа.
Наконец-то шеппарь понял. Со вчерашнего дня он был лягушкой, возомнившей, что может проглотить собаку. Добыча, подобная той, что выпала на его долю, по плечу только ярлам, да и то не всем. Надо двадцать пять драккаров, чтобы забрать всех пленных и пожитки вместе со скотом. Или десять драккаров и десять кнорров. А в заливе рядом с Хохендорфом сиротливо стоял один-единственный, видавший виды «Гром» Неистового Эрланда.
– Вот ведь, Гарм мена раздери, – осерчал Хрольф. В коем веке ему в руки пришло богатство, а забрать его не было никакой возможности.
– Созывай манскап! – приказал шеппарь и тут же осекся, ожидая, что Каменный Кулак озлится на такое обращение. Но Волькша и не думал строптивиться. Однако в дверях он повернулся и сказал:
– Там полоняне просят воды и еды для детей. Надо бы дать.
Хрольф махнул рукой, дескать, делай что хочешь…
Гребцы давно уже собрались возле драккара, а Волькша все разносил по узилищам жбаны с водой, хлебы и другую снедь. Не приди к нему на помощь Эрна, он бы провозился вдвое дольше.
Когда Волкан прибежал к ладье, манскап, дыша тяжелым похмельем, внимал шеппарю.
– Нам нужны кнорры, – вещал Хрольф, – два или три.
– Почему так мало? – выкрикнул Ёрн. – Что мы сможем на них увезти? Полсотни фольков да кое-какую поклажу. А остальное куда?
– Выберем самое ценное, остальное придется бросить здесь.
– Не-е-ей! – возмутились гребцы, лишь вчера впервые почувствовавшие себя заправскими шёрёвернами. Такой добычей не могли похвастаться даже самые отчаянные шеппари, ходившие в набег ватагой в пять кораблей. Да на свою долю каждый русь мог построить себе дом на Бирке и обзавестись хозяйством, а этот потрошитель сумьских засек пугает их даннским конунгом и велит оставить большую часть добычи неизвестно кому.
– Волькша, о чем они тут собачатся? – обрадовался Рыжий Лют появлению приятеля. – Кое-какие слова разбираю, а так ни в кушак, ни в дышло.
Волкан шепотом истолковал Олькше суть загвоздки.
– А-а-а! – пробасил Ольгерд, вникнув в незадачу. – Ано неей, ано так не пойдет! – закипел он: – Ты скажи ему, что оставлять мы тут ничего не будем. Все заберем, а что не уместится на ладье, то спалим!
Манскап обернулся на возглас рыжего верзилы.
– Кулак, ты слышал! – загомонили они. – Хрольф хочет, чтобы мы отказались от добычи! Он ополоумел! Скажи ему! Скажи! Это ведь больше всего твоя добыча. Твоя и Ольга. А, Кулак?
Волькша вспомнил лица ругиев, тянувших руки за плошками с водой сквозь заколоченные окна. Вспомнил заплаканные лица детей.
– Людей надо отпустить, – сказал он гребцам.
– Что-о-о?! – отшатнулись от Волкана варяги. Даром что еще вчера он был их идолом, их Тюром, Тором и Одином. За такие слова они были готовы растерзать его в клочья. Четыре сотни здоровых одерских фольков, которые, не в пример тупым лопарям, покупаются хозяевами бондов по пятьдесят-шестьдесят крон за голову, – это же двести сотен серебром! Да такого богатства – по семь с половиной сотен крон в руки – у манскапа Хрольфа никогда не было и, может статься, никогда больше не будет!
– Вы сказали, что это по большей части моя добыча, – напомнил гребцам Волькша. отступая на шаг. – Значит, я могу большую часть людей забрать себе и отпустить? Так?
– Ну, не совсем так, – поспешил Хрольф ему на помощь. – Пойми, венед. Ты теперь русь. Над тобой теперь Тор и Один, а они глупостей не любят. Сам посуди, хорошо ли на званом пиру рот от угощения воротить?
Волькша покачал головой.
– А что подумает радушный хозяин, если ты побрезгуешь его гостинцем? Пригласит ли он тебя снова? Станет ли вспоминать ласковым словом? Или он все-таки затаит обиду?
Волкан кивнул. Ему не нравилось, что Хрольф поучает его, как неразумного дитятю. Мало того, он уже догадался, куда тот клонит, но решил терпеливо слушать шеппаря до конца.
– Пойми, Варг, ты – больше не сын бондэ. Ты – Steinknytnave – трувор, Великий Воин! Ты – званый гость на пиру однорукого Тора. Сражение – вот его пир, добыча – вот его гостинец. Отвергая дары Победы, ты рискуешь потерять благоволение сыновей Один а.
Хрольф еще долго нанизывал слова на нитку лести, а Волькша стоял и думал о последних словах Лады-волховы о его Доле. Неужели это и есть его стезя? Грабить? Полонить? Насиловать? В этот миг он был так благодарен Ятве, своей возлюбленной матушке, за то, что она попыталась избавить его от этой Доли. Макошь, конечно, не перехитришь, но мудрая женщина сделала все, что смогла…
Волькша оглядел Хохендорф. Был он в разы больше Ладони. Вокруг него шел ров и обшитый бревнами вал. А вот ведь, пал городец под наскоком кучки варягов, никогда не считавшихся храбрецами. И тут сердце Годиновича сжалось страхом. Он представил себе, как варяжские драккары вонзают свои хищные носы в мягкий Ладонинский берег, как под завывание рогов и стук щитов к родному городцу бегут кровожадные свеи, данны или норманны, как мечутся в ужасе его сродники и соседи…
– Варг, Каменный Кулак, пойми: таково повеление Одина – враг должен быть убит, – продолжал тем временем Хрольф. – Если ты забрал у врага его пожитки, но не убил его, ты – вор, а Один никогда не посадит вора за стол с героями, что наслаждаются мясом Сэримнира.Если ты не убил врага в бою, а пленил его, то у него больше нет жизни. Она теперь твоя. Ты можешь прервать ее, когда захочешь. Ты можешь продать ее другому, и тогда он сможет делать с твоим врагом все, что захочет. Если тебе не нужен фольк или ты не желаешь возиться с его продажей, ты можешь оставить его, но он должен всю жизнь платить тебе за право жить. Вот и все. Так что, если мы не хотим прогневить Одина, мы должны или оставить здесь людей и сделать их данниками, или убить их и забрать добычу, или увезти с собой и то и другое. Но Хохендорф уже платит дань Хареку Ленивому, так что у нас всего два пути. Понимаешь, Варг?
Волькша вспомнил страшную былицу, рассказанную когда-то Годиной про варяга Эрика Кровавая Била, того самого, что убил девятнадцать своих братьев. Однажды Эрик попал к одному бонда Каким образом это произошло, Волкан запамятовал, но только приглянулось Кровавой Биле кое-какое добро в доме. Ночью Эрик выкрал его и бежал. Но на полдороге опамятовал, вернулся и… убил бонда После чего пошел восвояси весьма гордый собой. Раньше Волькша не верил в эту байку, но теперь понимал, что Эрик всего лишь хотел остаться воином, а не вором. Вот он и убил человека, на чье добро позарился.
И опять видение кровожадных варягов, осаждающих Ладонь, пронеслось у Годиновича перед глазами… Может быть, в том, чтобы уводить шёрёвернов подальше от Волховских берегов, и есть его Судьба. Вон, Уле, нынешним утром был готов пощекотать за него старуху-смерть. На лицах прочих еще недавно было написано то же обожание. Если только он позовет, они пойдут за Каменным Кулаком до самого края Яви. Пойдут и в Навь, буде он скажет, что ступит в Кощеево царство первым. Так, может, пусть они ярятся как можно дальше от Гардарики! Может статься, что быть Перуновым помазанником как раз и значит уводить беду от родного дома?
– Так что, Варг? – нарушил его задумчивость Хрольф.
Манскап терпеливо ждал ответа Стейна Кнутнева. Олькша переминался с ноги на ногу, точно желал помочиться.
– О чем вы тут болтаете? – спросил верзила.
– Потом расскажу, – ответил Волькша, а сам подумал, что лучше бы Ольгерду и вовсе не знать то, что втолковывал ему Хрольф. С такими обычаями Рыжий Лют и вовсе человеческий облик потеряет. Ему же побеждать да пленить, ломать да калечить все равно, что браги медовой напиться. Только ведь рано или поздно, а варяжская «мудрость» и до него дойдет. Что тогда будет?
– Варг? – еще раз позвал шеппарь. – Что скажешь?
– Людей надо отпустить, – спокойно повторил свои давешние слова Волкан. – Но! – возвысил он голос, дабы не дать варягам раскричаться. – Но не всех.
Шёрёверны нахмурились, но пока хранили молчание.
– Сколько гребцов надо на кнорр?
– Ну, это какой кнорр брать, – ответили ему. – Можно шестнадцать, можно меньше, но тогда он пойдет совсем медленно.
– Сколько надо людей, чтобы гребцов-невольников в узде держать?
– Человек пять.
– А нас сколько?
– Двадцать один.
– А сколькие из вас умеют с кормовым веслом управляться?
Таких оказалось три человека, кроме Хрольфа.
– Выходит, нам более трех кнорров без надобности. Так?
– Так ведь можно кнорры с манскапами взять! – возразил Гунес.
– Где? – гнул свое Волькша.
– Где-где – на Бирке.
– На Бирке, говоришь, – переспросил Волкан, прищурившись совсем как Година, когда тот собирался прищучить кого-нибудь за недомыслие. – Пять дней до Бирки плыть. День кнорры собирать. Пять дней назад. А через седмицу сюда явятся драккары даннского конунга. Ты будешь его хольдов воевать?
Гунес потупился. Многие варяги полезли пятернями в глубь своих косм, дабы понавычесывать свежих мыслей.
– Я думал поискать даннских кнорров, – вставил Хрольф. – Может, в Золотом городе [33]найдутся, а если там не найдем, так в Коге точно сыщутся.
– Тогда даннских шеппарей в долю брать придется. А еще и сверх того платить. За молчание.
Добыча таяла прямо на глазах манскапа. Три кнорра могли взять семь-восемь десятков фольков и кое-какое добро. «Гром» мог взять еще десяток пленников и сундуки с поживой. Как забрать еще три с лишнем сотни невольников и гору утвари, не говоря уже о домашней скотине?
– Ладно, – склонился перед неизбежным Уле. – Заберем самых здоровых парней и красивых девок, серебро и добро побогаче. Остальных убьем, а городец спалим.
– Нет! – гаркнул Волькша так, что мосластый гёт даже присел от испуга. – Я, Каменный Кулак, это моя добыча! И пока вы хотите, чтобы я был с вами рядом, вы не будете убивать пленников! Вам ясно?
Варяги ошалело уставились на Волкана. Да, они видели Каменного Кулака в бою! Да, они благоговели перед его даром сносить одним ударом любого противника! Но они никак не могли уразуметь, что вот этот щуплый, упрямый парнишка – и есть тот чудо-воин, благодаря которому они вчера одержали небывалую победу.
– Кто желает сказать слово против – путь выходит со мной на поединок, – пустил Волькша свою последнюю стрелу. От собственных слов у него похолодело в груди. Если варяги вздумают накинуться на него всем гуртом, то непременно задавят. А заступится ли за него Олькша, Годинович не знал.
Он смотрел гребцам в глаза не мигая, точно волк на свиней. Темный ободок вокруг его зрачка стал почти черным. Кожа на его скулах натянулась от напряжения. Губы пересохли. Виски пылали, точно кто-то прижимал к ним головешки.
Один за другим свеи отводили глаза.
– Мы сделаем так, как сказал наш шеппарь, Хрольф, – подытожил Волькша, с трудом переводя дыхание. Каждый закоулочек его тела неистово дрожал.
– Волькша! Братка, – раздался голос Олькши, все это время силившегося понять смысл перебранки: – Я замаялся стоять тут, как баран. Объясни мне, наконец, о чем вы тут рядитесь?
Волкан отвел Рыжего Люта в сторонку и не спеша растолковал ему задачку с кноррами. Хвала Велесу, Олькша внял разъяснениям и даже согласился с тем, что негоже убивать пленников.
Когда парни вернулись к драккару, там разгорелся новый спор. Оказалось, что никто не хочет оставаться в Хохендорфе сторожить фольков и добычу.
– Хрольф, хитрая лиса, после того, как ты заберешь серебро для покупки кнорров, тебя можно тут и не дождаться. Вдруг как ты забудешь сюда дорогу? – кричали из толпы.
– Вы же мой манскап, моя русь! – бил себя кулаком в грудь шеппарь. – Я же за вас саму Рэну за волосы оттаскаю!
Однако его цветастые посулы пролетали мимо ушей гребцов, знавших о повадках «потрошителя сумьских засек» не понаслышке.
– Я останусь в Хохендорфе! – выкрикнул Волькша. – И буду ждать вас с кноррами.
Олькша понял сказанное приятелем и пробасил, что он тоже останется в городце. Но Годинович что-то шепнул ему на ухо, и тот закивал головой.
– Ольг поедет с Хрольфом! – огласил их сговор Волкан.
Эта новость изменила расклад сил. В манскапе сразу нашлись охотники дожидаться кнорров подле добычи. Их оказалось больше половины гребцов, и Волькше пришлось вновь вступить в пререкания, спроваживая свеев на гребцовские сундуки.
Когда разногласия были исчерпаны, Хрольф дал приказ готовиться к отплытию.
Серебряных и золотых монет, цепей и другой ценной утвари среди добычи оказалось достаточно, чтобы уговорить любого купца уступить три, а то и четыре своих кнорра. Хитрый сын бондэ разложил их по пяти мешкам, чтобы не показывать продавцу все серебро разом. Дескать, увидит – тут же цену поднимет.
Закатили на драккар бочонок с пивом и притащили жареную свинью, что осталась почти нетронутой со вчерашнего дня. Расселись по сундукам, обмениваясь грубыми шутками с теми, кто оставался в Хохендорфе.
– Что, Варг, прельстила тебя рыжая ругийка? – подмигнул Хрольф Волькше.
Волкан вскинул брови.
– Сочная фру, – подбодрил его свей, – я бы тоже с такой еще пару дней позабавился.
– Я же просил тебя, Хрольф, не шутить так больше, – процедил сквозь зубы Волкан, и в следующее мгновение шеппарь отлетел головой в борт.
– В следующий раз не пожалею, Родной Земли возьму, – пригрозил он Хрольфу. Удар пустым кулаком не был таким сокрушительным, как те, что Волькша рассыпал накануне, но челюсть у шеппаря болела до следующего утра.
Ругийка
Когда Волкан и пятеро варягов вернулись в стены Хохендорфа, городок показался им похожим на разворошенное гнездо. Несколько напуганных, неприбранных женщин, пользованных шёрёвернами в ночь после Победы. Свора обожравшихся уличных собак. Гора разных полотнищ. Посуда. Котлы. Прошедшее не одни руки плотницкое
сручье.Бочки и бочонки. Даже пустая колыбелька, по воле любящего родителя украшенная тонкой резьбой.
Точно живые, стонали и плакали дома с заколоченными дверями и окнами. Остальной город был болезненно тих. Его опрокинула навзничь и придавила к земле заморская немочь по прозванию «викинги». Волькша старался не думать о том, что, может статься, разумнее было послушать Рудгера и вызволить Броню быстрым ночным наскоком…
Мимо Хохендорфа на всех веслах и парусах пронеслась вереница купеческих судов. Может, им и было что выставить на продажу на ругийском торжище, вполне возможно, у них были в городце знакомцы, но они проплывали западную протоку одерского устья, держась как можно дальше от поверженного городка. Как же быстро летят дурные вести! Куда там птицам и конным вестникам.
К Волькше подошла Эрна. Волосы она убрала под чепец, от чего выглядела даже старше, чем утром. Лицо ее выражало озабоченность и страх. Но самого страха Волькша в ней не чувствовал. Она как будто исполняла какую-то повинность или обряд. Покорность и раболепие были только личиной, которую ей надлежало носить перед грозными шёрёвернами.
– Херр Варглоб, – обратилась она к Волькше, глядя в землю. – Люди в… домах просят еды и питья. Нас, – она указала на женщин, сиротливо застывших посреди площади, – слишком мало, чтобы приготовить еду на весь город…
Волькша оглянулся, но варяги, оставшиеся с ним в Хохендорфе, уже разбрелись, показывая всем своим видом, что их беспокоит только собственный голод, а на пленников им наплевать.
– Хорошо, мы поможем, – не слишком уверенно обещал Волькша.
Но помогать ругийкам ему пришлось в одиночку. Пятеро гребцов Хрольфа не посмели поднять Каменного Кулака на смех, но в ответ на его слова о том, что надо помочь готовить еду для невольников, они поступили по-варяжски: выпустили еще пяток стряпух, а сами сели их сторожить, вооружившись кто метательным копьям, а кто луком. Волькша один таскал тяжелые бадьи с водой, дрова и мешки с крупой. Готовили прямо на улице, как в день большого праздника или великой тризны.
В хлопотах прошел день. И за все это время ни одна из женщин не разу не улыбнулась, не возвысила голос. Еда получилась безвкусной и не очень благовидной. Но варяги, уже осушавшие в ту пору второй бочонок пива, выбрали из котла лучшие куски и остались довольны.
Вечером викинги хотели загнать женщин обратно в невольничьи узилища. Похоть, рожденная битвой, давно улеглась. Наполнив животы мясом и пивом, шёрёверны больше не желали женских прелестей, а только сытого беспробудного сна. Они долго, вяло переругивались о том, кто из них будет загонять рутийских куриц в курятник, но не сумели найти самого трезвого. Так что женщины были на ночь предоставлены сами себе, дескать, сбегут так сбегут, раз уж все равно на кноррах всех не увезти.
На закате Волькшу осенило. Он вспомнил, как легко им сдался сонный город. А что как подсчеты Хрольфа не верны, и ратники даннского конунга нагрянут в Хохендорф не через седмицу, а завтра. На такую беду кто-то должен остаться в дозоре. В Ладони ни о каких дозорах отродясь и не помышляли. Про эту премудрость Волькша узнал только в нарядниках на княжеском дворе. Ему, правда, не довелось посидеть на башне, все больше бегал с поручениями, но в насущность дозоров он вникнуть смог. Не будь жители Хохендорфа так беззаботны, не позабудь они о своих сторожевых башнях, что стояли на углах городского вала, не оказались бы они столь легкой добычей. Щит конунга над воротами, может, и хорошая защита, да только бдительность лучше.
С этой высокой мыслью он отправился на поиски разбредшихся по городцу варягов. Собрать их вместе было нелегко, убедить в необходимости сидеть на сторожевой башне – еще труднее. В конце концов, они все-таки согласились. Умирать в бою – удел воина, а вот погибать во сне или быть повязанным путами на постели – доля глупцов. А такие в Валхале не пируют. Оставалось только решить, кто первым пойдет в дозор. Гребцы Хрольфа уже приготовились к долгой тяжбе друг с другом, как вдруг Каменный Кулак по собственной воле вызвался поперед всех заступить в дозор.
Если бы кто спросил Волькшу, чего ради он после дневных трудов полез на сторожевую башню Хохендорфа, у него, само собой разумеется, нашлось бы не одно мудрое толкование этой прихоти, однако в самой глубине души он попросту избегал Эрны. Весь день, стоило только ругийке пройти мимо, как на него наваливался сонм нестройных мыслей и невнятных переживаний. Если утром он убедил себя, что ночная ярилова потеха ему пригрезилась, то к вечеру от этой уверенности почти ничего не осталось. Воспоминания о «сне» странным образом изменились. Волосы «ночной» Кайи порыжели, бедра потяжелели, а грудь еще больше налилась. Волькша гнал от себя саму мысль о том, что события прошлой ночи могли произойти в Яви, но с приближением вечера она становилась все назойливее. Мало того, он начал ловить себя на том, что ему хочется пережить все это вновь, но уже без хмельной мути.
И вот, прячась от Кайи-Эрны, а с ними и от шаманки с Хогланда, но в первую голову от своей неуверенности, Волькша и отправился бдеть на северно-западную сторожевую башню Хохендорфа.
Кто из сродников Вышней поглумился: как всегда Макошь или все же похотливый Ярила, а может, сама Лада-матушка оборотила свой взор на затерявшегося вдали от родных мест венеда и решила согреть женским теплом? Как бы то ни было, направляясь в дозор, Волькша столкнулся с той, кого как раз и старался избегать.
– Herr Varglob, was Sie zum Abendessen wollen? [34]– спросила Эрна, как обычно не поднимая головы.
– Danke, Erna. Ich gehe in den Vorposten, [35]– ответил Волкан и сглотнул. От Эрны так нестерпимо пахло молоком.
Ругийка вскинула на него свои большие серо-голубые глаза. Если бы сумерки уже не осеняли землю своими темными крыльями, Волькша разглядел бы в них и удивление, и вопрос, и даже тень обиды. Но Ярило уже ушел на покой, а Месяц еще не показался из-за горизонта, так что решимость Годиновича провести ночь вдали от Эрны осталось незыблемой.
– Wie Sie befehlen werden, Herr Varglob, [36]– покорно согласилась женщина и опустила голову.
Но стоило Волькше сделать несколько шагов, как она вновь окликнула его:
– Kann sein, ich werde Ihnen das Abendessen auf den Turm bringen? [37]
Волкан размышлял, пожалуй, слишком долго для такого простого вопроса. Эрна терпеливо ждала. Когда же господин Варглоб согласился, она развернулась и пошла домой, пожалуй, слишком веселой походкой для такого простого дела, как принести еду.
Точно живые, стонали и плакали дома с заколоченными дверями и окнами. Остальной город был болезненно тих. Его опрокинула навзничь и придавила к земле заморская немочь по прозванию «викинги». Волькша старался не думать о том, что, может статься, разумнее было послушать Рудгера и вызволить Броню быстрым ночным наскоком…
Мимо Хохендорфа на всех веслах и парусах пронеслась вереница купеческих судов. Может, им и было что выставить на продажу на ругийском торжище, вполне возможно, у них были в городце знакомцы, но они проплывали западную протоку одерского устья, держась как можно дальше от поверженного городка. Как же быстро летят дурные вести! Куда там птицам и конным вестникам.
К Волькше подошла Эрна. Волосы она убрала под чепец, от чего выглядела даже старше, чем утром. Лицо ее выражало озабоченность и страх. Но самого страха Волькша в ней не чувствовал. Она как будто исполняла какую-то повинность или обряд. Покорность и раболепие были только личиной, которую ей надлежало носить перед грозными шёрёвернами.
– Херр Варглоб, – обратилась она к Волькше, глядя в землю. – Люди в… домах просят еды и питья. Нас, – она указала на женщин, сиротливо застывших посреди площади, – слишком мало, чтобы приготовить еду на весь город…
Волькша оглянулся, но варяги, оставшиеся с ним в Хохендорфе, уже разбрелись, показывая всем своим видом, что их беспокоит только собственный голод, а на пленников им наплевать.
– Хорошо, мы поможем, – не слишком уверенно обещал Волькша.
Но помогать ругийкам ему пришлось в одиночку. Пятеро гребцов Хрольфа не посмели поднять Каменного Кулака на смех, но в ответ на его слова о том, что надо помочь готовить еду для невольников, они поступили по-варяжски: выпустили еще пяток стряпух, а сами сели их сторожить, вооружившись кто метательным копьям, а кто луком. Волькша один таскал тяжелые бадьи с водой, дрова и мешки с крупой. Готовили прямо на улице, как в день большого праздника или великой тризны.
В хлопотах прошел день. И за все это время ни одна из женщин не разу не улыбнулась, не возвысила голос. Еда получилась безвкусной и не очень благовидной. Но варяги, уже осушавшие в ту пору второй бочонок пива, выбрали из котла лучшие куски и остались довольны.
Вечером викинги хотели загнать женщин обратно в невольничьи узилища. Похоть, рожденная битвой, давно улеглась. Наполнив животы мясом и пивом, шёрёверны больше не желали женских прелестей, а только сытого беспробудного сна. Они долго, вяло переругивались о том, кто из них будет загонять рутийских куриц в курятник, но не сумели найти самого трезвого. Так что женщины были на ночь предоставлены сами себе, дескать, сбегут так сбегут, раз уж все равно на кноррах всех не увезти.
На закате Волькшу осенило. Он вспомнил, как легко им сдался сонный город. А что как подсчеты Хрольфа не верны, и ратники даннского конунга нагрянут в Хохендорф не через седмицу, а завтра. На такую беду кто-то должен остаться в дозоре. В Ладони ни о каких дозорах отродясь и не помышляли. Про эту премудрость Волькша узнал только в нарядниках на княжеском дворе. Ему, правда, не довелось посидеть на башне, все больше бегал с поручениями, но в насущность дозоров он вникнуть смог. Не будь жители Хохендорфа так беззаботны, не позабудь они о своих сторожевых башнях, что стояли на углах городского вала, не оказались бы они столь легкой добычей. Щит конунга над воротами, может, и хорошая защита, да только бдительность лучше.
С этой высокой мыслью он отправился на поиски разбредшихся по городцу варягов. Собрать их вместе было нелегко, убедить в необходимости сидеть на сторожевой башне – еще труднее. В конце концов, они все-таки согласились. Умирать в бою – удел воина, а вот погибать во сне или быть повязанным путами на постели – доля глупцов. А такие в Валхале не пируют. Оставалось только решить, кто первым пойдет в дозор. Гребцы Хрольфа уже приготовились к долгой тяжбе друг с другом, как вдруг Каменный Кулак по собственной воле вызвался поперед всех заступить в дозор.
Если бы кто спросил Волькшу, чего ради он после дневных трудов полез на сторожевую башню Хохендорфа, у него, само собой разумеется, нашлось бы не одно мудрое толкование этой прихоти, однако в самой глубине души он попросту избегал Эрны. Весь день, стоило только ругийке пройти мимо, как на него наваливался сонм нестройных мыслей и невнятных переживаний. Если утром он убедил себя, что ночная ярилова потеха ему пригрезилась, то к вечеру от этой уверенности почти ничего не осталось. Воспоминания о «сне» странным образом изменились. Волосы «ночной» Кайи порыжели, бедра потяжелели, а грудь еще больше налилась. Волькша гнал от себя саму мысль о том, что события прошлой ночи могли произойти в Яви, но с приближением вечера она становилась все назойливее. Мало того, он начал ловить себя на том, что ему хочется пережить все это вновь, но уже без хмельной мути.
И вот, прячась от Кайи-Эрны, а с ними и от шаманки с Хогланда, но в первую голову от своей неуверенности, Волькша и отправился бдеть на северно-западную сторожевую башню Хохендорфа.
Кто из сродников Вышней поглумился: как всегда Макошь или все же похотливый Ярила, а может, сама Лада-матушка оборотила свой взор на затерявшегося вдали от родных мест венеда и решила согреть женским теплом? Как бы то ни было, направляясь в дозор, Волькша столкнулся с той, кого как раз и старался избегать.
– Herr Varglob, was Sie zum Abendessen wollen? [34]– спросила Эрна, как обычно не поднимая головы.
– Danke, Erna. Ich gehe in den Vorposten, [35]– ответил Волкан и сглотнул. От Эрны так нестерпимо пахло молоком.
Ругийка вскинула на него свои большие серо-голубые глаза. Если бы сумерки уже не осеняли землю своими темными крыльями, Волькша разглядел бы в них и удивление, и вопрос, и даже тень обиды. Но Ярило уже ушел на покой, а Месяц еще не показался из-за горизонта, так что решимость Годиновича провести ночь вдали от Эрны осталось незыблемой.
– Wie Sie befehlen werden, Herr Varglob, [36]– покорно согласилась женщина и опустила голову.
Но стоило Волькше сделать несколько шагов, как она вновь окликнула его:
– Kann sein, ich werde Ihnen das Abendessen auf den Turm bringen? [37]
Волкан размышлял, пожалуй, слишком долго для такого простого вопроса. Эрна терпеливо ждала. Когда же господин Варглоб согласился, она развернулась и пошла домой, пожалуй, слишком веселой походкой для такого простого дела, как принести еду.