Страница:
Ничего другого ему и не оставалось…
На другой день поднялись затемно. Доели вчерашнюю кашу, которая за ночь допрела, но зато остыла и осклизла.
– Да уж, варяжские разносолы… – гундосил себе под нос Олькша.
– Сейчас бы кауравали, – поддержал его Волкан и мечтательно сглотнул.
Но его слова вызвали у Рыжего Люта недобрую усмешку. Он зыркнул на Годиновича и с ненавистью вонзил ложку в комок каши.
– Не по нутру мне эта инородская еда, – выдавил он, с трудом проглотив варево. – Не людская она какая-то. Точно для свиней.
– А ты сама и быт свиньа, – бросил один из гребцов.
Олькша нахмурился и на всякий случай отставил плошку в сторону. Кто бы мог подумать, что среди варягов, кроме Хрольфа кто-то еще понимает венедский язык?
– Тебя везуд, как свиньа, кормят, как мы, а ты все за борт смотреть и русь не помогать, – продолжил свою отповедь долговязый гребец. – Такой stor bjorn, [4]a aran [5]в рук не брат.
Ольгерд потупился. Ему и в голову не приходило попросить у шеппаря разрешения сесть на сундук. А ведь руки его так и тянулись помахать веслом. Как бы ему хотелось вложить в гребок всю свою шальную силу. И грести, грести, чтобы пот заливал глаза, чтобы на ладонях лопались кровавые мозоли. Может статься, тогда его оставит этот подленький страх, что забирается под одежду вместе с холодным западным ветром из неведомых земель, в которые его уносит варяжская ладья.
– Волькша, – позвал Рыжий Лют своего наперсника и, перейдя на карельский, дабы не давать свею повода для насмешек, попросил: – Спроси у шеппаря, можно ли мне сесть на место гребца?
Годинович уставился на Олькшу, точно заметил в нем следы диковинной хвори. Олькша хмурил брови и поджимал губы, дескать, ну, что тебе стоит сделать, как я прошу, и не задавать лишних вопросов. В конце концов, Волькша подошел к Хрольфу и вполголоса изложил просьбу приятеля.
Шеппарь удивился такому рвению рыжего верзилы, но отказывать не стал и знаками показал Олькше сундук с правого борта, на который тот может сесть.
– Не так сильно, Бьёрн! – по-венедски прикрикнул он на Рыжего Люта, когда тот вспенил веслом темную гладь реки. – Русь как все. Драккар нужно плават ровный.
– Так я не виноват, что один могу грести за троих, – ответил Ольгерд.
– Это мы дай смотрет, – ехидно сказал шеппарь и повелел двум гребцам с Олькшиной стороны сушить весла.
Родерпинн драккара встал прямо.
Гребцы левого борта наддали. Ольгерд принял их вызов. Конечно, без помощи тех, кто сидел с ним в одном ряду он не удержал бы ладью на стрежне, но без его мощи этого бы точно не получилось.
Никогда еще старенький драккар не летел так быстро, как по северо-западному рукаву устья Ниена. От каждого гребка он едва не выпрыгивал из воды. Глаза манскапа горели огнем потехи и ража. Кто-то предложил пересадить свободных гребцов на левый борт. Но и это не изменило положение родерарма. Драккар продолжал идти прямо, как по струнке.
В Ниенской губе поставили парус. Попутный ветер был свеж, так что весла больше мешали ходу, чем помогали. Когда шеппарь приказал «Torka aror! [6]» и гребцы стали складывать весла вдоль бортов, Олькша недовольно замычал. Дескать, я только разохотился.
– Ольг – добрый roddare! [7]Бьёрн! Как быть Бьёрн! – похлопал его по плечу Хрольф. – После будет много русь. Nu vila. [8]
– Не хочу я увиливать, – пробурчал Ольгерд: – Хилые вы все тут. Даром, что варяги.
Хрольф неодобрительно покачал головой и нахмурился: плохо ли, хорошо ли, но не он один на драккаре разумел по-венедски. Вдруг как гребцы озлятся на хулу и выйдет драка. Однако когда шеппарь отвернулся от рыжего венеда, довольная улыбка забралась-таки ему под усы. Еще непонятно, как этот Бьёрн поведет себя в сечи, но, что ни говори, а иметь на драккаре такого силача было весьма недурно.
Почти весь день шли под парусом на запад-северо-запад, не упуская из вида лесистый берег по правому борту.
Глядя на белые шапки могучих валов, Волькша все ждал приступов тошноты, которая часто мучила его даже на Ладоге, но немочь ворочалась лишь на самом дне его утробы. Конечно, драккар был несравненно больше рыбацкой лодки, да и сработан был очень ладно, высокий нос корабля не взмывал на гребень волны, а рассекал его. Качка, конечно, ощущалась, но куда слабей, чем на суденышке Годины. Волькша, без труда справляясь с тошнотой, даже немного гордился собой. Да и как не гордиться, если в отличие от него Рыжий Лют улегся возле щеглы,замотал башку тряпицей и погрузился в полусон человека, чьи потроха поссорились с едой.
На ночлег опять остановились на острове. Волькша никогда не видел такого березового раздолья, а уж он-то вдосталь побродил по лесам и долам вокруг родной Ладожки. В глазах рябило от белых в крапинку стволов. Впрочем, даже и не белых, а скорее розоватых. Годинович пожалел, что пора Березозола,когда из малой царапинки в березовой коре можно пить, как из родника, уже кончилась. А то можно было бы взять в море вместо обычной воды – сладковатый и душистый березовый сок.
– На Бьёркё [9]тоже много берез, – сказал Волькше Хрольф: – Он потому так и называется. Но здесь их куда больше. Шеппари между собой называют этот остров Стор Бьёркё. [10]Отсюда еще один день хорошего пути по открытому морю до Хогланда.Потом будет Sund [11]между эстиннскими и сумьскими землями. Тут кому что милее. У суми шхер больше, но и плутать среди мелких остров и подводных камней – точно в жмурки с бедой играть. Но и другой берег Зунда не лучше. Там – эстинны, а они почище охтичей будут. Тоже могут ночью на одинокий драккар напасть. Проскочим Зунд, а там еще два дня пути, и мы у Ротландского Архипелага. Потом еще день по рекам и озерам до Мэларена, [12]и мы на славном Бьёркё.
Со второго раза Волькша понял, что речь идет о городе морских разбойников. Правда, упоминая этот досточтимый варягами остров, Година называл его Биркой. Слушая былицы отца, в которых тот и сам излагал услышанное от свейских гостей, Волкан представлял себе величественный и суровый остров посреди бурного моря; сотни драккаров, снующих туда-сюда вокруг него; могучих, неистовых и беспощадных варягов, сгружающих с кораблей и громоздящих там высоченные курганы из кованых сундуков с добром. В огромных, как горы, домах стоят там столы, заваленные едой и вином со всех концов Яви. На стенах там висят кованные гномами для героев саг, уворованные чудовищными троллями и возвращенные в мир людей героями других саг доспехи. И обо всем этом, не смолкая, поют сладкоголосые скальды.
Кто бы мог подумать, что название этого острова происходит от слова «береза». Ну, как не пыжься, а нет в этом дереве ничего величественного. Радостное есть, а вот величественного нет как нет…
С этими мыслями Волькша и заснул, одолев свою долю вечерней каши уже с меньшим трудом, чем накануне. Под шум молодой листвы он унесся в страну снов так далеко, что утром Олькше пришлось как следует тряхнуть его, дабы Волкан соизволил проснуться.
Видимо, не только у Волькши стало светлее на сердце после ночлега на березовом острове. Весь манскап если уж и не улыбался, то хотя бы не был, как обычно, хмур.
На сундуки садились без кряхтения. На весла налегали дружно. Отойдя от берега, поставили парус, благо ветер опять был попутный, западный, хотя и не такой свежий, как накануне.
Большой Березовый остров, что остался за кормой, долго был виден против восходящего солнца, но в конце концов исчез, словно утонув в морской пучине.
За драккаром, точно привязанная невидимой бечевой, летела огромная белая птица, отдаленно напоминавшая ладожского чирка.
– Альбатрос, – со снисходительной улыбкой просвещал венеда Хрольф. – Его еще называют морским орлом или грозовой птицей. Еще говорят, что это внуки Ньёрда, потому что при хорошем ветре альбатросы могут лететь целый день, ни разу не взмахнув крыльями.
– А зачем он летит за ладьей? – спросил Волькша.
– Ему все равно куда летать. Может быть, он просто следит за нами, чтобы потом рассказать Ньёрду, хороший ли я шеппарь…
Полдня альбатрос маячил за драккаром, но потом взмахнул-таки крылами, описал круг над кораблем и унесся на север.
Не успела белая птица исчезнуть в морской дали, как налетел шквал. Парус хлопнул и развернул рею так, что порвал шкоты.
– Убью, лентяи! – завопил Хрольф. – Кто крепил парус?
Вместо ответа послышался треск разрывающихся брасов.Рея закрутилась на ракс-бугеле,как детская вертушка, обматывая мачту парусом.
– Снимайте парус! – проорал шеппарь так, что чуть не порвал себе глотку. – Снимайте, Гармвас задери!
И тут набежала первая грозовая волна. Первая настоящая морская волна в жизни ладонинских парней.
– Держись за что-нибудь, или тебя смоет за борт на радость девам Аегира!– услышал Волькша в последний момент, перед тем как водяная гора обрушилась на драккар.
Будь это рыбацкая долбленка или струг, впору было бы высматривать в морской пучине дорогу в Ирий.Но, вопреки страхам Волькши, вал, навалившийся на корабль, не потопил его. Драккар вынырнул из-под волны, лишь слегка потяжелев.
– Черпайте воду! Снимайте парус! Или нас перевернет! – кричал Хрольф наваливаясь на родерарм всем телом.
Да куда там! Рея моталась на раке-бугеле, точно драккар превратился в пьяного великана и машет со всей дури длинными ручищами. Кто-то уже получил от него затрещину – вода на деке окрасилась красным.
Следующий напор бури чуть не свершил то, чего так боялся шеппарь. Корабль накренился и черпнул воду бортом. Накрой его в этот миг волна, он бы перевернулся, и дочурки Аегира вдоволь потешились бы с горе-мореходами. Но ветер налетел с левого борта, а волна ударила в ахтерштевень.Неимоверным усилием Хрольфу все же удалось повернуть драккар поперек волны.
– Черпайте воду! Рубите мачту! – надрывался шеппарь.
Манскап метался по кораблю в попытках поймать рею, перерезать ванты ракс-бугеля, словом, сделать хоть что-нибудь для спасения драккара.
– Что он орет? – прокричал Ольгерд в самое ухо Волькше. Рев ветра напрочь срезал все звуки, едва они покидали горло.
– Он велит рубить щеглу, – ответил Годинович, мертвой хваткой держась за борт посудины.
– Зачем? – перекричал-таки Рыжий Лют вой бури.
На это Волкан только пожал плечами.
– Куда ты? – крикнул он, увидев, что Олькша двинулся к мачт-фишерсу.
Но рыжий здоровяк не услышал окрика.
Очередная волна накрыла драккар. Когда она схлынула Ольгерд, стоял на карачках, ухватившись за один из сундуков. Следующий вал застал его уже возле мачты. Со стороны казалось, что он просто обхватил ее, дабы его не смыло за борт. Но прошло несколько мгновений, и толстая, смоленая веревка ахтерштага лопнула, как снурок на обучи,и комель мачты вышел из мачт-шиферсавместе с крепежными клиньями.
Олькше повезло: порыв ветра налетел по ходу волн, а не поперек, огромная мачта сама легла на палубу, подмяв под себя парусную рею и стойки шпитров. Падая, она едва не зашибла кого-то из гребцов. Но, главное, и мачта, и парус, да и весь драккар были спасены.
– Черпайте воду, Гарм вас задери! – истошно орал Хрольф, но ее и так черпали все, кто мог.
Буря
На другой день поднялись затемно. Доели вчерашнюю кашу, которая за ночь допрела, но зато остыла и осклизла.
– Да уж, варяжские разносолы… – гундосил себе под нос Олькша.
– Сейчас бы кауравали, – поддержал его Волкан и мечтательно сглотнул.
Но его слова вызвали у Рыжего Люта недобрую усмешку. Он зыркнул на Годиновича и с ненавистью вонзил ложку в комок каши.
– Не по нутру мне эта инородская еда, – выдавил он, с трудом проглотив варево. – Не людская она какая-то. Точно для свиней.
– А ты сама и быт свиньа, – бросил один из гребцов.
Олькша нахмурился и на всякий случай отставил плошку в сторону. Кто бы мог подумать, что среди варягов, кроме Хрольфа кто-то еще понимает венедский язык?
– Тебя везуд, как свиньа, кормят, как мы, а ты все за борт смотреть и русь не помогать, – продолжил свою отповедь долговязый гребец. – Такой stor bjorn, [4]a aran [5]в рук не брат.
Ольгерд потупился. Ему и в голову не приходило попросить у шеппаря разрешения сесть на сундук. А ведь руки его так и тянулись помахать веслом. Как бы ему хотелось вложить в гребок всю свою шальную силу. И грести, грести, чтобы пот заливал глаза, чтобы на ладонях лопались кровавые мозоли. Может статься, тогда его оставит этот подленький страх, что забирается под одежду вместе с холодным западным ветром из неведомых земель, в которые его уносит варяжская ладья.
– Волькша, – позвал Рыжий Лют своего наперсника и, перейдя на карельский, дабы не давать свею повода для насмешек, попросил: – Спроси у шеппаря, можно ли мне сесть на место гребца?
Годинович уставился на Олькшу, точно заметил в нем следы диковинной хвори. Олькша хмурил брови и поджимал губы, дескать, ну, что тебе стоит сделать, как я прошу, и не задавать лишних вопросов. В конце концов, Волькша подошел к Хрольфу и вполголоса изложил просьбу приятеля.
Шеппарь удивился такому рвению рыжего верзилы, но отказывать не стал и знаками показал Олькше сундук с правого борта, на который тот может сесть.
– Не так сильно, Бьёрн! – по-венедски прикрикнул он на Рыжего Люта, когда тот вспенил веслом темную гладь реки. – Русь как все. Драккар нужно плават ровный.
– Так я не виноват, что один могу грести за троих, – ответил Ольгерд.
– Это мы дай смотрет, – ехидно сказал шеппарь и повелел двум гребцам с Олькшиной стороны сушить весла.
Родерпинн драккара встал прямо.
Гребцы левого борта наддали. Ольгерд принял их вызов. Конечно, без помощи тех, кто сидел с ним в одном ряду он не удержал бы ладью на стрежне, но без его мощи этого бы точно не получилось.
Никогда еще старенький драккар не летел так быстро, как по северо-западному рукаву устья Ниена. От каждого гребка он едва не выпрыгивал из воды. Глаза манскапа горели огнем потехи и ража. Кто-то предложил пересадить свободных гребцов на левый борт. Но и это не изменило положение родерарма. Драккар продолжал идти прямо, как по струнке.
В Ниенской губе поставили парус. Попутный ветер был свеж, так что весла больше мешали ходу, чем помогали. Когда шеппарь приказал «Torka aror! [6]» и гребцы стали складывать весла вдоль бортов, Олькша недовольно замычал. Дескать, я только разохотился.
– Ольг – добрый roddare! [7]Бьёрн! Как быть Бьёрн! – похлопал его по плечу Хрольф. – После будет много русь. Nu vila. [8]
– Не хочу я увиливать, – пробурчал Ольгерд: – Хилые вы все тут. Даром, что варяги.
Хрольф неодобрительно покачал головой и нахмурился: плохо ли, хорошо ли, но не он один на драккаре разумел по-венедски. Вдруг как гребцы озлятся на хулу и выйдет драка. Однако когда шеппарь отвернулся от рыжего венеда, довольная улыбка забралась-таки ему под усы. Еще непонятно, как этот Бьёрн поведет себя в сечи, но, что ни говори, а иметь на драккаре такого силача было весьма недурно.
Почти весь день шли под парусом на запад-северо-запад, не упуская из вида лесистый берег по правому борту.
Глядя на белые шапки могучих валов, Волькша все ждал приступов тошноты, которая часто мучила его даже на Ладоге, но немочь ворочалась лишь на самом дне его утробы. Конечно, драккар был несравненно больше рыбацкой лодки, да и сработан был очень ладно, высокий нос корабля не взмывал на гребень волны, а рассекал его. Качка, конечно, ощущалась, но куда слабей, чем на суденышке Годины. Волькша, без труда справляясь с тошнотой, даже немного гордился собой. Да и как не гордиться, если в отличие от него Рыжий Лют улегся возле щеглы,замотал башку тряпицей и погрузился в полусон человека, чьи потроха поссорились с едой.
На ночлег опять остановились на острове. Волькша никогда не видел такого березового раздолья, а уж он-то вдосталь побродил по лесам и долам вокруг родной Ладожки. В глазах рябило от белых в крапинку стволов. Впрочем, даже и не белых, а скорее розоватых. Годинович пожалел, что пора Березозола,когда из малой царапинки в березовой коре можно пить, как из родника, уже кончилась. А то можно было бы взять в море вместо обычной воды – сладковатый и душистый березовый сок.
– На Бьёркё [9]тоже много берез, – сказал Волькше Хрольф: – Он потому так и называется. Но здесь их куда больше. Шеппари между собой называют этот остров Стор Бьёркё. [10]Отсюда еще один день хорошего пути по открытому морю до Хогланда.Потом будет Sund [11]между эстиннскими и сумьскими землями. Тут кому что милее. У суми шхер больше, но и плутать среди мелких остров и подводных камней – точно в жмурки с бедой играть. Но и другой берег Зунда не лучше. Там – эстинны, а они почище охтичей будут. Тоже могут ночью на одинокий драккар напасть. Проскочим Зунд, а там еще два дня пути, и мы у Ротландского Архипелага. Потом еще день по рекам и озерам до Мэларена, [12]и мы на славном Бьёркё.
Со второго раза Волькша понял, что речь идет о городе морских разбойников. Правда, упоминая этот досточтимый варягами остров, Година называл его Биркой. Слушая былицы отца, в которых тот и сам излагал услышанное от свейских гостей, Волкан представлял себе величественный и суровый остров посреди бурного моря; сотни драккаров, снующих туда-сюда вокруг него; могучих, неистовых и беспощадных варягов, сгружающих с кораблей и громоздящих там высоченные курганы из кованых сундуков с добром. В огромных, как горы, домах стоят там столы, заваленные едой и вином со всех концов Яви. На стенах там висят кованные гномами для героев саг, уворованные чудовищными троллями и возвращенные в мир людей героями других саг доспехи. И обо всем этом, не смолкая, поют сладкоголосые скальды.
Кто бы мог подумать, что название этого острова происходит от слова «береза». Ну, как не пыжься, а нет в этом дереве ничего величественного. Радостное есть, а вот величественного нет как нет…
С этими мыслями Волькша и заснул, одолев свою долю вечерней каши уже с меньшим трудом, чем накануне. Под шум молодой листвы он унесся в страну снов так далеко, что утром Олькше пришлось как следует тряхнуть его, дабы Волкан соизволил проснуться.
Видимо, не только у Волькши стало светлее на сердце после ночлега на березовом острове. Весь манскап если уж и не улыбался, то хотя бы не был, как обычно, хмур.
На сундуки садились без кряхтения. На весла налегали дружно. Отойдя от берега, поставили парус, благо ветер опять был попутный, западный, хотя и не такой свежий, как накануне.
Большой Березовый остров, что остался за кормой, долго был виден против восходящего солнца, но в конце концов исчез, словно утонув в морской пучине.
За драккаром, точно привязанная невидимой бечевой, летела огромная белая птица, отдаленно напоминавшая ладожского чирка.
– Альбатрос, – со снисходительной улыбкой просвещал венеда Хрольф. – Его еще называют морским орлом или грозовой птицей. Еще говорят, что это внуки Ньёрда, потому что при хорошем ветре альбатросы могут лететь целый день, ни разу не взмахнув крыльями.
– А зачем он летит за ладьей? – спросил Волькша.
– Ему все равно куда летать. Может быть, он просто следит за нами, чтобы потом рассказать Ньёрду, хороший ли я шеппарь…
Полдня альбатрос маячил за драккаром, но потом взмахнул-таки крылами, описал круг над кораблем и унесся на север.
Не успела белая птица исчезнуть в морской дали, как налетел шквал. Парус хлопнул и развернул рею так, что порвал шкоты.
– Убью, лентяи! – завопил Хрольф. – Кто крепил парус?
Вместо ответа послышался треск разрывающихся брасов.Рея закрутилась на ракс-бугеле,как детская вертушка, обматывая мачту парусом.
– Снимайте парус! – проорал шеппарь так, что чуть не порвал себе глотку. – Снимайте, Гармвас задери!
И тут набежала первая грозовая волна. Первая настоящая морская волна в жизни ладонинских парней.
– Держись за что-нибудь, или тебя смоет за борт на радость девам Аегира!– услышал Волькша в последний момент, перед тем как водяная гора обрушилась на драккар.
Будь это рыбацкая долбленка или струг, впору было бы высматривать в морской пучине дорогу в Ирий.Но, вопреки страхам Волькши, вал, навалившийся на корабль, не потопил его. Драккар вынырнул из-под волны, лишь слегка потяжелев.
– Черпайте воду! Снимайте парус! Или нас перевернет! – кричал Хрольф наваливаясь на родерарм всем телом.
Да куда там! Рея моталась на раке-бугеле, точно драккар превратился в пьяного великана и машет со всей дури длинными ручищами. Кто-то уже получил от него затрещину – вода на деке окрасилась красным.
Следующий напор бури чуть не свершил то, чего так боялся шеппарь. Корабль накренился и черпнул воду бортом. Накрой его в этот миг волна, он бы перевернулся, и дочурки Аегира вдоволь потешились бы с горе-мореходами. Но ветер налетел с левого борта, а волна ударила в ахтерштевень.Неимоверным усилием Хрольфу все же удалось повернуть драккар поперек волны.
– Черпайте воду! Рубите мачту! – надрывался шеппарь.
Манскап метался по кораблю в попытках поймать рею, перерезать ванты ракс-бугеля, словом, сделать хоть что-нибудь для спасения драккара.
– Что он орет? – прокричал Ольгерд в самое ухо Волькше. Рев ветра напрочь срезал все звуки, едва они покидали горло.
– Он велит рубить щеглу, – ответил Годинович, мертвой хваткой держась за борт посудины.
– Зачем? – перекричал-таки Рыжий Лют вой бури.
На это Волкан только пожал плечами.
– Куда ты? – крикнул он, увидев, что Олькша двинулся к мачт-фишерсу.
Но рыжий здоровяк не услышал окрика.
Очередная волна накрыла драккар. Когда она схлынула Ольгерд, стоял на карачках, ухватившись за один из сундуков. Следующий вал застал его уже возле мачты. Со стороны казалось, что он просто обхватил ее, дабы его не смыло за борт. Но прошло несколько мгновений, и толстая, смоленая веревка ахтерштага лопнула, как снурок на обучи,и комель мачты вышел из мачт-шиферсавместе с крепежными клиньями.
Олькше повезло: порыв ветра налетел по ходу волн, а не поперек, огромная мачта сама легла на палубу, подмяв под себя парусную рею и стойки шпитров. Падая, она едва не зашибла кого-то из гребцов. Но, главное, и мачта, и парус, да и весь драккар были спасены.
– Черпайте воду, Гарм вас задери! – истошно орал Хрольф, но ее и так черпали все, кто мог.
Буря
Буря трепала драккар весь день. Ньёрд шалил как злобный мальчишка. Он налетал со всех сторон сразу и попеременно. Хорошо хоть волны упрямо бежали с юга на север, и это позволяло Хрольфу держать посудину в наименее опасном положении. От холодной воды, которая вал за валом накатывала на деку, насквозь промокли и продрогли все мореходы. Ладья сидела в волне низко, точно была загружена без меры. У тех, кто вычерпывал воду, кожа на руках побелела и стала легкоранимой, как кожица гриба, стоило слегка задеть шероховатые доски, как она отходила целыми шмотками, а морская соль впивалась в рану, как росомаха.
Чтобы хоть как-то согреться, гребцы сели на весла. Но дочери Бога морских глубин встречали их потуги насмешками: весла то скрывались в воде по самые рукояти, то ударяли по воздуху. Так что манскап быстро выбился из сил и оставил благую затею править драккаром во время бури.
Волькша свешивался через борт огромной варяжской лодки, и его взбунтовавшаяся требуха рвалась наружу через широко разинутый рот. Не это ли он видел во сне в ночь после кулачек Ярилова дня? Однако мучения, которые он испытал когда-то в дурном сновидении, не шли ни в какое сравнение с той отвратительной немочью, что наяву выворачивала его наизнанку.
Явись перед Годиновичем свирепое морское чудище, хоть тот же кровожадный Ваал,с пастью огромной, как пещера, и пятью рядами зубов величиной с бычьи рога, парень, наверное, скорее обрадовался бы, чем испугался. Один удар хвостом, единожды сомкнутые челюсти, и все Волькшины невзгоды закончатся на веки вечные.
Новый приступ рвоты едва не вытолкнул парнишку за борт. Чьи-то руки схватили его за шиворот. Ворот одежи передавил горло, и свет померк у Годиновича в глазах: огненная горечь, поднимавшаяся из бунтующих глубин утробы, попала в дыхало и заколодила дыхание. Ноги его подкосились. Он неуклюже осел на деку. И в довершение всего волна бросила ему в лицо, в разинутый рот, в нос, в выпученные глаза целый ушат соленой воды. Парень в исступлении схватился за грудки. Под рубахой в тело впилось что-то острое… Этот укол стал последней болью, которую он почувствовал, опрокидываясь в ночь беспамятства…
Олькша оттащил приятеля на мешки и короба на носу драккара и, дабы волна не смыла бесчувственное тело за борт, привязал его к поклаже бечевой, а сверху набросил старый парус. Так что, когда Волькша вынырнул из забытья, его окружала холодная сырая тьма.
От холода его трясло, так что зуб на зуб не попадал. Если это мрак и есть блаженный Ирий, то волхвы, все как один, ничегошеньки о нем не ведают.
Откуда-то издалека доносился плеск волн и завывание ветра, но ни соленых брызг, ни дыхания Стрибожичей Волькша не ощущал. Рука его по-прежнему сжимала ворот одежки. Сквозь ткань Волькша нащупал что-то крючковатое с острым концом… Медвежий коготь! Это же берегиня,которую дала ему Лада-волхова! Дала когда-то давно, в другой жизни…
Волькша силился вспомнить, как давно кончилась та, другая жизнь? Может быть, когда ворожея дала ему этот оберег? Нет. Раньше. Значит, когда отец в столовой палате Ильменьского владыки, положив руку ему на плечо, долго уговаривал пойти на княжескую службу? Тоже, наверное, нет. Может быть, на Ярилов день? Или когда он напросился с Олькшей идти за барсучьим молоком? Или вообще на свадьбе Торха, когда Година надоумил сына взять в кулак жменю земли? И снова нет, нет и нет. Да и была ли она вообще – другая жизнь? Ведь и то, и другое, и третье, и даже эта ужасная буря, все это случилось именно в его жизни. Так уж Мокша прядет стезю его жизни…
То ли медвежий коготь, из которого Лада сделала берегиню, был не так прост, то ли оттого, что перед глазами Волькши пронеслись такие теплые, такие родные видения его прежней и, в общем-то, счастливой жизни… но Годинович согрелся и перестал дрожать. Голова его была еще тяжела, но утробная баламуть схлынула почти без следа.
Волкан хотел смахнуть мокрые волосы с лица, но, едва двинув рукой, уткнулся в тяжелую мокрую ткань. Так вот почему он слышал далекий вой ветра и рокот волн, но не чувствовал ни морских брызг, ни напора воздушных струй!
Годинович изрядно побарахтался, стаскивая с себя старый парус. По ходу ему пришлось на ощупь отвязываться от поклажи. А поскольку морская лихоманка и обморок изрядно потрепали его, то от глотка свежего воздуха он опять провалился в забытье… или в сон.
Трудно, себе представить, как можно спать в бурю на корабле, несущемся неведомо куда. Но борта ладьи, резко поднимавшиеся к драконьей голове, делали ее нос едва ли не единственным укромным местом, куда почти не залетали брызги и не задувал шквальный ветер.
Когда Волькша очнулся вновь, на небе в прорехах туч плясал Месяц. Дня через два он наберет свою полную силу. Дочери Аегира еще резвились вокруг ладьи, но Ньёрд угомонился и дышал мирно, почти сонно. Манскап сидел на веслах. Однако гребли они едва-едва. Возле поклажи, на которой лежал Волькша. стоял помощник шеппаря с Длинным шестом в руках.
– Юпт! – кричал он, опуская слегув воду.
– Русь сакта! [13] – приказывал Хрольф, и весла совершали один взмах.
Волькша сразу догадался, что шеппарь с помощником стараются, чтобы драккар впотьмах не наскочил на мель или, того хуже, на подводные камни. Одному Ньёрду вестимо, в какую часть Восточного моря занес их своенравный Ван. И, буде, заиграл он корабль на север, к сумьскому берегу, то честнее было бы потопить его в первые же мгновения бури.
Годинович окончательно выбрался из-под старого паруса и встал с другой стороны форштевня. Луна спряталась среди редеющих туч. Волкан вгляделся в темноту, но сумел различить лишь темные абрисы волн.
– Юпт! – вновь прокричал человек с шестом.
– Сакта-сакта русь, – отозвался Хрольф.
Весла пришли в движение.
Драккар вынесло на гребень водяного вала. На мгновение в тучах мелькнула луна и бросила на море горсть бледных самоцветов. И тут Волькше показалось, что самые дальние из лунных бликов разбивались о темный край невидимого берега.
Велесова лучинаспряталась в облака. Погасли всполохи на воде. Но один огонек остался!
Ладья опустилась в распадок между волнами.
– Юпт! – вновь прокричал помощник шеппаря.
– Русь сакта, – раздался приказ шеппаря.
Волкану показалось, что из распадка драккар выбирался быстрее, чем спускался в него, – так уж сильно парню хотелось убедиться, что далекий берег и огонек на нем ему не причудились. Он даже хотел молить Вышней об этом чуде, но вовремя спохватился: негоже тревожить Триглава по пустякам, – ни его собственная жизнь, ни даже жизни всего манскапа не стоили того, чтобы Сварог отвлекался от вращения своего колеса. [14]
Не иначе как в награду за эти благочестивые мысли Макошь приголубила Годиновича, и с вершины следующей водяной горы он вновь увидел едва различимый свет далекого костра.
– Kust! – радостно закричал Волькша. – Darborta kust! [15]
Люди повскакивали с мест:
– Var? Var ar kust? [16]Var?
Даже Олькша, не уразумевший ни слова, и то вскочил со своего сундука и завертел головой.
– Всем сеть за весла! Гарм вас задери, что вы вопите как берсерки перед боем?! – заорал Хрольф на своих людей. – Нечего орать! Надо прежде понять, к какому берегу нас вынесло. До утра будем держаться от него подальше. А там посмотрим.
За такие слова манскап был готов сбросить шеппаря за борт. Гребцы устали, продрогли, оголодали, как щуки по весне, а по вине этого сына коровы они должны болтаться в море до утра? Варяги обступили Хрольфа и стали вырывать родерарм у него из рук. Шеппарь лягался, как затравленный лось.
Волькша и помощник Хрольфа рванулись с носа на корму, но дорогу им загородила широченная спина Ольгерда.
– Олькша! Спасай шеппаря! – прокричал Волкан.
– Ано, я не знам чё делать, что ли? – бросил через плечо Рыжий Лют и отвесил первую оплеуху. Судя по довольному кряку, которым тот сопроводил удар, Ольгерд был в восторге от того, что может наконец-то пустить в ход свои тяжеленные кулаки.
– Угомонись! Угомонись, лихов пес! – приговаривал он, обрушивая свои кувалды на головы взбунтовавшихся гребцов.
Когда Олькша сквозь сутолоку на корме пробился к шеппарю, два ретивых бунтовщика самозабвенно мордовали Хрольфа, который тем не менее не выпускал родерарм из рук. Рыжий Лют схватил ближнего из них одной рукой за шиворот, другой за пояс и поднял над декой. Драккар качнуло. Ольгерд чуть не выронил свою ношу за борт. Гребец забился в испуге и заверещал. Его товарищ оглянулся на крик и тут же получил по загривку башкой кричавшего. Оба смутьяна свалились к ногам шеппаря.
Рыжий Лют отпихал в сторону поверженных гребцов, подошел к Хрольфу и положил ручищу на родерарм. По лицу шеппаря текла кровь. А когда он увидел, что большой венед покушается на его место у рулевого весла, его охватила полная и окончательная безнадежность.
– Говори, куда править, – сказал Ольгерд.
– Vad? – спросил шеппарь, всем видом показывая, что он скорее умрет с родерармом в руках, чем отдаст свой корабль каким-то венедским молокососам.
– Волькша, втолдычь ему, чтобы говорил куда править, – обратился Олькша к Годиновичу.
После трепки, которую походя задал гребцам Ольгерд, те вмиг образумились. Кто-то из них еще лежал, кто-то сидел на деке, потирая ушибы. Те, кому не досталось тумака, пребывали в нерешительности. Так что достаточно было одного окрика шеппаря, чтобы гребцы торопливо расселись по сундукам и взялись за весла.
– Слушат я, Ольг Бьёрн, – передавая родерарм в руки Рыжего Люта, наставлял Хрольф. – Когда я сказат till hoger – ты делат так, – и свей потянул родерарм на себя. – Когда я сказат till vanster – делат так, – шеппарь оттолкнул рукоять рулевого весла от себя. – Och ifall будет rakt – став эво так. Forsta?
– Что он говорит? – спросил Олькша у приятеля, точно Хрольф сказал на свейском не пять слов, а всю речь держал на незнакомом Рыжему Люту языке.
– Он спрашивает: понял ли ты его? – истолковал Волькша.
– Понял что? – пробасил Ольгерд.
Шеппарь и Волкан переглянулись, и Годинович понимающе пожал плечами.
– Когда он, – Волькша указал на Хрольфа, – крикнет till hoger, – это значит «направо», – ты потянешь эту палку на себя. Когда он крикнет till vanster, то есть «налево», ты ее отпихнешь, когда же он крикнет rakt, что значит «прямо», ты поставишь ее так, как она сейчас. Понял?
– Ты что? Издеваешься?! – взъярился Ольгерд. – Что я, по-твоему, колода безмозглая? Я и сам понял про «туда-сюда и обратно». Что он в конце спросил?
– Он спросил, понял ли ты то, что он сказал?
– Да, конечно, понял. Чего тут понимать. Вот ведь… – Олькша хотел запустить в огород Хрольфа задиристое словцо, но в последний миг сдержался.
Шеппарь поспешил на нос драккара. Помощник подобрал шест, брошенный возле мачт-фишерса в начале потасовки, и последовал за ним. Волькша на всякий случай остался возле своего не слишком сообразительного приятеля.
Небесная полынья, в которой плескалась луна, расширилась и заняла большую часть неба. Черный как смоль небосвод заблистал звездами. Годинович пригляделся и с радостью узнал среди них Большой Ковш.Он сиял с правого борта драккара. А огонек, из-за которого разгорелась недавняя свара, мерцал слева по ходу. Выходит, он был на Юге… Не успел Волькша порадоваться такой милости Небесной пряхи, [17]как от форштевня раздался приказ Хрольфа:
– Aror i vattnet! Roth! Roth! Roth! Olg, till vanster. Till vanster! [18]
– Шеппарь велит поворачивать налево, – подсказал Волкан новоявленному рулевому.
– А то я не понимаю, – огрызнулся Ольгерд, но вместо того, чтобы подать родерарм от себя, потянул его к себе.
– От себя! – шикнул Годинович.
– Ты, это, сильно-то не кичись, – огрызнулся Олькша, но рулевое весло поставил как велено.
– Roth! Roth! Olg, rakt! – прокричал Хрольф.
Родерпинн встал прямо.
– Roth! Roth! Roth!
Олькша, уперев левую руку в бок, держал рукоять одной правой и бурчал себе под нос:
– Ну, куда он правит? Вот куда он правит, а? Эдак мы к огню не выйдем.
Шеппарь и правда вел драккар не прямо на огонек, а чуть левее. При свете луны берег был отчетливо виден. Но сколько ни всматривался Волькша, он никак не мог понять, куда именно Хрольф направляет корабль.
Когда драккар подошел к берегу настолько близко, что даже собака добралась бы до него вплавь, Волькша догадался, что спасительный огонь горел в ночи неспроста. Очевидно, жители рыбацкой деревеньки разожгли костер на небольшом пригорке. Позже Волкан узнал, что поморывсегда так делают в бурю. И не важно, пропал ли в море кто-то из сродников и соседей или все рыбаки уже благополучно вернулись на берег, приветный огонь в загодя обустроенном шалаше зажигали всегда, стоило только морю зайтись в непогоде.
Однако править к деревеньке Хрольф не стал, а подвел ладью к довольно широкой реке. Одному Аегиру вестимо, откуда шеппарь про нее знал. Может, раньше бывал в этих местах, а может, знал какие-то особые мореходные приметы, рассказавшие ему о наличии устья.
За то время, пока драккар плыл к берегу, Хрольф ополоснул избитое лицо и уже не выглядел таким потрепанным и беспомощным. Так что, когда он потребовал у Ольгерда уступить ему место у родерарма, тот беспрекословно отступил в сторону.
– Ха! – вполголоса похвастался верзила Волькше. – Я-то думал: ладьей править – дело мудреное. А оно проще простого вышло. Знай себе палку тягай. С этим всякий дурак справится.
Чтобы хоть как-то согреться, гребцы сели на весла. Но дочери Бога морских глубин встречали их потуги насмешками: весла то скрывались в воде по самые рукояти, то ударяли по воздуху. Так что манскап быстро выбился из сил и оставил благую затею править драккаром во время бури.
Волькша свешивался через борт огромной варяжской лодки, и его взбунтовавшаяся требуха рвалась наружу через широко разинутый рот. Не это ли он видел во сне в ночь после кулачек Ярилова дня? Однако мучения, которые он испытал когда-то в дурном сновидении, не шли ни в какое сравнение с той отвратительной немочью, что наяву выворачивала его наизнанку.
Явись перед Годиновичем свирепое морское чудище, хоть тот же кровожадный Ваал,с пастью огромной, как пещера, и пятью рядами зубов величиной с бычьи рога, парень, наверное, скорее обрадовался бы, чем испугался. Один удар хвостом, единожды сомкнутые челюсти, и все Волькшины невзгоды закончатся на веки вечные.
Новый приступ рвоты едва не вытолкнул парнишку за борт. Чьи-то руки схватили его за шиворот. Ворот одежи передавил горло, и свет померк у Годиновича в глазах: огненная горечь, поднимавшаяся из бунтующих глубин утробы, попала в дыхало и заколодила дыхание. Ноги его подкосились. Он неуклюже осел на деку. И в довершение всего волна бросила ему в лицо, в разинутый рот, в нос, в выпученные глаза целый ушат соленой воды. Парень в исступлении схватился за грудки. Под рубахой в тело впилось что-то острое… Этот укол стал последней болью, которую он почувствовал, опрокидываясь в ночь беспамятства…
Олькша оттащил приятеля на мешки и короба на носу драккара и, дабы волна не смыла бесчувственное тело за борт, привязал его к поклаже бечевой, а сверху набросил старый парус. Так что, когда Волькша вынырнул из забытья, его окружала холодная сырая тьма.
От холода его трясло, так что зуб на зуб не попадал. Если это мрак и есть блаженный Ирий, то волхвы, все как один, ничегошеньки о нем не ведают.
Откуда-то издалека доносился плеск волн и завывание ветра, но ни соленых брызг, ни дыхания Стрибожичей Волькша не ощущал. Рука его по-прежнему сжимала ворот одежки. Сквозь ткань Волькша нащупал что-то крючковатое с острым концом… Медвежий коготь! Это же берегиня,которую дала ему Лада-волхова! Дала когда-то давно, в другой жизни…
Волькша силился вспомнить, как давно кончилась та, другая жизнь? Может быть, когда ворожея дала ему этот оберег? Нет. Раньше. Значит, когда отец в столовой палате Ильменьского владыки, положив руку ему на плечо, долго уговаривал пойти на княжескую службу? Тоже, наверное, нет. Может быть, на Ярилов день? Или когда он напросился с Олькшей идти за барсучьим молоком? Или вообще на свадьбе Торха, когда Година надоумил сына взять в кулак жменю земли? И снова нет, нет и нет. Да и была ли она вообще – другая жизнь? Ведь и то, и другое, и третье, и даже эта ужасная буря, все это случилось именно в его жизни. Так уж Мокша прядет стезю его жизни…
То ли медвежий коготь, из которого Лада сделала берегиню, был не так прост, то ли оттого, что перед глазами Волькши пронеслись такие теплые, такие родные видения его прежней и, в общем-то, счастливой жизни… но Годинович согрелся и перестал дрожать. Голова его была еще тяжела, но утробная баламуть схлынула почти без следа.
Волкан хотел смахнуть мокрые волосы с лица, но, едва двинув рукой, уткнулся в тяжелую мокрую ткань. Так вот почему он слышал далекий вой ветра и рокот волн, но не чувствовал ни морских брызг, ни напора воздушных струй!
Годинович изрядно побарахтался, стаскивая с себя старый парус. По ходу ему пришлось на ощупь отвязываться от поклажи. А поскольку морская лихоманка и обморок изрядно потрепали его, то от глотка свежего воздуха он опять провалился в забытье… или в сон.
Трудно, себе представить, как можно спать в бурю на корабле, несущемся неведомо куда. Но борта ладьи, резко поднимавшиеся к драконьей голове, делали ее нос едва ли не единственным укромным местом, куда почти не залетали брызги и не задувал шквальный ветер.
Когда Волькша очнулся вновь, на небе в прорехах туч плясал Месяц. Дня через два он наберет свою полную силу. Дочери Аегира еще резвились вокруг ладьи, но Ньёрд угомонился и дышал мирно, почти сонно. Манскап сидел на веслах. Однако гребли они едва-едва. Возле поклажи, на которой лежал Волькша. стоял помощник шеппаря с Длинным шестом в руках.
– Юпт! – кричал он, опуская слегув воду.
– Русь сакта! [13] – приказывал Хрольф, и весла совершали один взмах.
Волькша сразу догадался, что шеппарь с помощником стараются, чтобы драккар впотьмах не наскочил на мель или, того хуже, на подводные камни. Одному Ньёрду вестимо, в какую часть Восточного моря занес их своенравный Ван. И, буде, заиграл он корабль на север, к сумьскому берегу, то честнее было бы потопить его в первые же мгновения бури.
Годинович окончательно выбрался из-под старого паруса и встал с другой стороны форштевня. Луна спряталась среди редеющих туч. Волкан вгляделся в темноту, но сумел различить лишь темные абрисы волн.
– Юпт! – вновь прокричал человек с шестом.
– Сакта-сакта русь, – отозвался Хрольф.
Весла пришли в движение.
Драккар вынесло на гребень водяного вала. На мгновение в тучах мелькнула луна и бросила на море горсть бледных самоцветов. И тут Волькше показалось, что самые дальние из лунных бликов разбивались о темный край невидимого берега.
Велесова лучинаспряталась в облака. Погасли всполохи на воде. Но один огонек остался!
Ладья опустилась в распадок между волнами.
– Юпт! – вновь прокричал помощник шеппаря.
– Русь сакта, – раздался приказ шеппаря.
Волкану показалось, что из распадка драккар выбирался быстрее, чем спускался в него, – так уж сильно парню хотелось убедиться, что далекий берег и огонек на нем ему не причудились. Он даже хотел молить Вышней об этом чуде, но вовремя спохватился: негоже тревожить Триглава по пустякам, – ни его собственная жизнь, ни даже жизни всего манскапа не стоили того, чтобы Сварог отвлекался от вращения своего колеса. [14]
Не иначе как в награду за эти благочестивые мысли Макошь приголубила Годиновича, и с вершины следующей водяной горы он вновь увидел едва различимый свет далекого костра.
– Kust! – радостно закричал Волькша. – Darborta kust! [15]
Люди повскакивали с мест:
– Var? Var ar kust? [16]Var?
Даже Олькша, не уразумевший ни слова, и то вскочил со своего сундука и завертел головой.
– Всем сеть за весла! Гарм вас задери, что вы вопите как берсерки перед боем?! – заорал Хрольф на своих людей. – Нечего орать! Надо прежде понять, к какому берегу нас вынесло. До утра будем держаться от него подальше. А там посмотрим.
За такие слова манскап был готов сбросить шеппаря за борт. Гребцы устали, продрогли, оголодали, как щуки по весне, а по вине этого сына коровы они должны болтаться в море до утра? Варяги обступили Хрольфа и стали вырывать родерарм у него из рук. Шеппарь лягался, как затравленный лось.
Волькша и помощник Хрольфа рванулись с носа на корму, но дорогу им загородила широченная спина Ольгерда.
– Олькша! Спасай шеппаря! – прокричал Волкан.
– Ано, я не знам чё делать, что ли? – бросил через плечо Рыжий Лют и отвесил первую оплеуху. Судя по довольному кряку, которым тот сопроводил удар, Ольгерд был в восторге от того, что может наконец-то пустить в ход свои тяжеленные кулаки.
– Угомонись! Угомонись, лихов пес! – приговаривал он, обрушивая свои кувалды на головы взбунтовавшихся гребцов.
Когда Олькша сквозь сутолоку на корме пробился к шеппарю, два ретивых бунтовщика самозабвенно мордовали Хрольфа, который тем не менее не выпускал родерарм из рук. Рыжий Лют схватил ближнего из них одной рукой за шиворот, другой за пояс и поднял над декой. Драккар качнуло. Ольгерд чуть не выронил свою ношу за борт. Гребец забился в испуге и заверещал. Его товарищ оглянулся на крик и тут же получил по загривку башкой кричавшего. Оба смутьяна свалились к ногам шеппаря.
Рыжий Лют отпихал в сторону поверженных гребцов, подошел к Хрольфу и положил ручищу на родерарм. По лицу шеппаря текла кровь. А когда он увидел, что большой венед покушается на его место у рулевого весла, его охватила полная и окончательная безнадежность.
– Говори, куда править, – сказал Ольгерд.
– Vad? – спросил шеппарь, всем видом показывая, что он скорее умрет с родерармом в руках, чем отдаст свой корабль каким-то венедским молокососам.
– Волькша, втолдычь ему, чтобы говорил куда править, – обратился Олькша к Годиновичу.
После трепки, которую походя задал гребцам Ольгерд, те вмиг образумились. Кто-то из них еще лежал, кто-то сидел на деке, потирая ушибы. Те, кому не досталось тумака, пребывали в нерешительности. Так что достаточно было одного окрика шеппаря, чтобы гребцы торопливо расселись по сундукам и взялись за весла.
– Слушат я, Ольг Бьёрн, – передавая родерарм в руки Рыжего Люта, наставлял Хрольф. – Когда я сказат till hoger – ты делат так, – и свей потянул родерарм на себя. – Когда я сказат till vanster – делат так, – шеппарь оттолкнул рукоять рулевого весла от себя. – Och ifall будет rakt – став эво так. Forsta?
– Что он говорит? – спросил Олькша у приятеля, точно Хрольф сказал на свейском не пять слов, а всю речь держал на незнакомом Рыжему Люту языке.
– Он спрашивает: понял ли ты его? – истолковал Волькша.
– Понял что? – пробасил Ольгерд.
Шеппарь и Волкан переглянулись, и Годинович понимающе пожал плечами.
– Когда он, – Волькша указал на Хрольфа, – крикнет till hoger, – это значит «направо», – ты потянешь эту палку на себя. Когда он крикнет till vanster, то есть «налево», ты ее отпихнешь, когда же он крикнет rakt, что значит «прямо», ты поставишь ее так, как она сейчас. Понял?
– Ты что? Издеваешься?! – взъярился Ольгерд. – Что я, по-твоему, колода безмозглая? Я и сам понял про «туда-сюда и обратно». Что он в конце спросил?
– Он спросил, понял ли ты то, что он сказал?
– Да, конечно, понял. Чего тут понимать. Вот ведь… – Олькша хотел запустить в огород Хрольфа задиристое словцо, но в последний миг сдержался.
Шеппарь поспешил на нос драккара. Помощник подобрал шест, брошенный возле мачт-фишерса в начале потасовки, и последовал за ним. Волькша на всякий случай остался возле своего не слишком сообразительного приятеля.
Небесная полынья, в которой плескалась луна, расширилась и заняла большую часть неба. Черный как смоль небосвод заблистал звездами. Годинович пригляделся и с радостью узнал среди них Большой Ковш.Он сиял с правого борта драккара. А огонек, из-за которого разгорелась недавняя свара, мерцал слева по ходу. Выходит, он был на Юге… Не успел Волькша порадоваться такой милости Небесной пряхи, [17]как от форштевня раздался приказ Хрольфа:
– Aror i vattnet! Roth! Roth! Roth! Olg, till vanster. Till vanster! [18]
– Шеппарь велит поворачивать налево, – подсказал Волкан новоявленному рулевому.
– А то я не понимаю, – огрызнулся Ольгерд, но вместо того, чтобы подать родерарм от себя, потянул его к себе.
– От себя! – шикнул Годинович.
– Ты, это, сильно-то не кичись, – огрызнулся Олькша, но рулевое весло поставил как велено.
– Roth! Roth! Olg, rakt! – прокричал Хрольф.
Родерпинн встал прямо.
– Roth! Roth! Roth!
Олькша, уперев левую руку в бок, держал рукоять одной правой и бурчал себе под нос:
– Ну, куда он правит? Вот куда он правит, а? Эдак мы к огню не выйдем.
Шеппарь и правда вел драккар не прямо на огонек, а чуть левее. При свете луны берег был отчетливо виден. Но сколько ни всматривался Волькша, он никак не мог понять, куда именно Хрольф направляет корабль.
Когда драккар подошел к берегу настолько близко, что даже собака добралась бы до него вплавь, Волькша догадался, что спасительный огонь горел в ночи неспроста. Очевидно, жители рыбацкой деревеньки разожгли костер на небольшом пригорке. Позже Волкан узнал, что поморывсегда так делают в бурю. И не важно, пропал ли в море кто-то из сродников и соседей или все рыбаки уже благополучно вернулись на берег, приветный огонь в загодя обустроенном шалаше зажигали всегда, стоило только морю зайтись в непогоде.
Однако править к деревеньке Хрольф не стал, а подвел ладью к довольно широкой реке. Одному Аегиру вестимо, откуда шеппарь про нее знал. Может, раньше бывал в этих местах, а может, знал какие-то особые мореходные приметы, рассказавшие ему о наличии устья.
За то время, пока драккар плыл к берегу, Хрольф ополоснул избитое лицо и уже не выглядел таким потрепанным и беспомощным. Так что, когда он потребовал у Ольгерда уступить ему место у родерарма, тот беспрекословно отступил в сторону.
– Ха! – вполголоса похвастался верзила Волькше. – Я-то думал: ладьей править – дело мудреное. А оно проще простого вышло. Знай себе палку тягай. С этим всякий дурак справится.