Страница:
Ему вспомнился этот случай в ассоциации с тем, что он узнал о цивилизации хозяев звездолета. Это такая же запущенная социальная грыжа, не подлежащая операции. В чем же первоначальная причина болезни, где и в чем произошел вывих этой цивилизации? Не в том ли, подумал он, вспоминая прочитанный дневник и просмотренные видеохроники, что в обществе появляются время от времени "пророки", претендующие на монополию в знании истины, и одураченный ими обыватель, представляющий главную физическую силу общества, позволяет надеть на себя шоры и, закусив удила, несется по пути, указанному пророком, круша копытами на своем пути культуру и человеческие ценности, накопленные предыдущими поколениями. Обыватель и политик, конь и седок, фюрер и озверевшие лавочники в коричневых рубашках, сжигающие на кострах книги, ничтожества в мундирах и орденах, поправляющие ученых и писателей, запрещающие и уничтожающие целые области науки и культуры, вы, злейшие враги человечества, всегда были на его пути. Вы только меняли мундиры, рядясь то в тогу римского диктатора, то в мантию инквизитора, то надевая полувоенный мундир фюрера и вождя, но сущность ваша оставалась одинаковой. Вы говорили: "Вот перед вами величие, царство добра и справедливости. Идите, но помните, что путь к нему идет через болото насилия. Идите и отрешитесь от радости жизни во имя великой цели, переносите голод и нужду во имя будущего счастья. Будьте непримиримы! Вооружитесь верой! И мы, только мы, знающие истину, и никто другой, поведем вас по пути к счастью!". И человечество шло. Шло при свете костров инквизиции, шло под стук деревянных колодок перегоняемых из тюрьмы в тюрьму колонн заключенных и окрики конвоиров. Шло! Дети доносили на отцов, жены на мужей. И все это во имя счастья!
А ведь мы были близки к тому, чтобы перейти этот незримый рубеж… Мы стояли почти рядом… Почему мы не сделали этот шаг?.. Что помешало нам, или, вернее, что спасло нас и нашу цивилизацию от самоуничтожения, а может быть, еще хуже, чем самоуничтожение?.. Конец XX столетия. Тогда впервые, сначала несмело, но затем все громче прозвучало "Общечеловеческое". Общечеловеческая культура, общечеловеческие знания, общечеловеческие ценности. И тогда это общечеловеческое качало брать верх над политическим. Итальянцы и французы, немцы и русские, англичане и испанцы вдруг впервые почувствовали себя в первую очередь людьми, а уж потом гражданами или подданными своих государств и правительств. Это было начало нового мышления, нового миропонимания. Человечество вдруг прозрело и увидело, что оно стоит на краю пропасти. Необходимо было остановиться и осмыслить, что привело его к пропасти, осмыслить весь пройденный путь и понять, где произошел тот роковой поворот тропы, которая чуть не привела его к гибели. Но чтобы это сделать, ему надо было подняться выше самого себя, научиться смотреть на себя со стороны. Это был тот переломный период в мышлении и психологии, после которого кончается детство и начинается зрелость. Не все проходило гладко и безболезненно. Было и мучительно, и стыдно, когда срывались покровы тайн, когда на всеобщее обозрение выставлялись язвы и уродства прошлого, далекого и близкого. Но это надо было сделать! На это надо было пойти. Это была своего рода прививка, пусть болезненная, но дающая стойкий иммунитет.
Обыватель испугался. Он уже не хотел маршировать. Он хотел жить! Но чтобы жить в новых условиях, надо было научиться думать. И он задумался. А задумавшись, перестал быть обывателем. И это, пожалуй, было самой великой революцией в истории человечества, революцией, уничтожившей обывателя. Пророки лишились своей лошадки. Пешочком пришлось теперь ходить и сильным личностям. И тут обнаружилось, что ни одна сильная личность не может оставаться долго сильной. Одно дело ехать верхом на обывателе, другое – идти пешком и постоянно доказывать, что ты – сильная личность, что можешь еще идти. Нет – так сходи с дистанции! Власть потеряла свою "привлекательность", ибо несла в себе обязанности, но не давала преимуществ. Власть уже не давала удовлетворения тем низменным инстинктам и чувствам человека, унаследованным им от своих покрытых шерстью предков, которые получает он от насилия над себе подобными, терзая волю, мораль и тело человека.
Почему же мы все-таки не превратились в уродливую фашиствующую цивилизацию? Может быть, потому, что мы были слишком разные, чтобы создать единое политическое объединение, слишком плюралистичны, чтобы выработать общую философскую доктрину, и единственное, что нас могло объединить, – это общие человеческие гуманитарные ценности. Поэтому, когда развитие мировой экономики настоятельно потребовало интеграции, эта интеграция не могла произойти насильственным путем, только на основании единства общечеловеческих интересов. Человечество вынуждено было раз и навсегда отказаться от политического глобализма, который нес ему гибель или деградацию. Мы объединились, сохраняя свой плюрализм. Он постоянно менялся. Плюрализм сегодняшнего дня отличается от вчерашнего, а завтра ему на смену придет другой, но плюрализм будет, и он основа вечного творческого поиска. Он – гарантия от культурного, социального и научного застоя.
Цивилизации свистунов на каком-то этапе развития удалось достичь политической интеграции идеологического однообразия. Это "достижение" обернулось для них трагедией. В этих случаях неизбежны создание правящей элиты, деградация духовной жизни общества, управляемой жесткой доктриной, рост однообразия и идеологической деспотии. Такое общество не развивается даже технически, оно "стрижет купоны" прежних научных накоплений, но ничего не способно создать принципиально нового. В правящей элите происходит постоянная борьба за власть, сопровождающаяся "дворцовыми переворотами" и физическим уничтожением противников. Если это общество не погибнет в результате самоуничтожения, то оно гибнет вследствие прогрессирующей с каждым поколением деградации во всех сферах, в том числе и экономической. Или оно погибнет в борьбе с Природой и Разумом.
ЭЛИАНКИ
А ведь мы были близки к тому, чтобы перейти этот незримый рубеж… Мы стояли почти рядом… Почему мы не сделали этот шаг?.. Что помешало нам, или, вернее, что спасло нас и нашу цивилизацию от самоуничтожения, а может быть, еще хуже, чем самоуничтожение?.. Конец XX столетия. Тогда впервые, сначала несмело, но затем все громче прозвучало "Общечеловеческое". Общечеловеческая культура, общечеловеческие знания, общечеловеческие ценности. И тогда это общечеловеческое качало брать верх над политическим. Итальянцы и французы, немцы и русские, англичане и испанцы вдруг впервые почувствовали себя в первую очередь людьми, а уж потом гражданами или подданными своих государств и правительств. Это было начало нового мышления, нового миропонимания. Человечество вдруг прозрело и увидело, что оно стоит на краю пропасти. Необходимо было остановиться и осмыслить, что привело его к пропасти, осмыслить весь пройденный путь и понять, где произошел тот роковой поворот тропы, которая чуть не привела его к гибели. Но чтобы это сделать, ему надо было подняться выше самого себя, научиться смотреть на себя со стороны. Это был тот переломный период в мышлении и психологии, после которого кончается детство и начинается зрелость. Не все проходило гладко и безболезненно. Было и мучительно, и стыдно, когда срывались покровы тайн, когда на всеобщее обозрение выставлялись язвы и уродства прошлого, далекого и близкого. Но это надо было сделать! На это надо было пойти. Это была своего рода прививка, пусть болезненная, но дающая стойкий иммунитет.
Обыватель испугался. Он уже не хотел маршировать. Он хотел жить! Но чтобы жить в новых условиях, надо было научиться думать. И он задумался. А задумавшись, перестал быть обывателем. И это, пожалуй, было самой великой революцией в истории человечества, революцией, уничтожившей обывателя. Пророки лишились своей лошадки. Пешочком пришлось теперь ходить и сильным личностям. И тут обнаружилось, что ни одна сильная личность не может оставаться долго сильной. Одно дело ехать верхом на обывателе, другое – идти пешком и постоянно доказывать, что ты – сильная личность, что можешь еще идти. Нет – так сходи с дистанции! Власть потеряла свою "привлекательность", ибо несла в себе обязанности, но не давала преимуществ. Власть уже не давала удовлетворения тем низменным инстинктам и чувствам человека, унаследованным им от своих покрытых шерстью предков, которые получает он от насилия над себе подобными, терзая волю, мораль и тело человека.
Почему же мы все-таки не превратились в уродливую фашиствующую цивилизацию? Может быть, потому, что мы были слишком разные, чтобы создать единое политическое объединение, слишком плюралистичны, чтобы выработать общую философскую доктрину, и единственное, что нас могло объединить, – это общие человеческие гуманитарные ценности. Поэтому, когда развитие мировой экономики настоятельно потребовало интеграции, эта интеграция не могла произойти насильственным путем, только на основании единства общечеловеческих интересов. Человечество вынуждено было раз и навсегда отказаться от политического глобализма, который нес ему гибель или деградацию. Мы объединились, сохраняя свой плюрализм. Он постоянно менялся. Плюрализм сегодняшнего дня отличается от вчерашнего, а завтра ему на смену придет другой, но плюрализм будет, и он основа вечного творческого поиска. Он – гарантия от культурного, социального и научного застоя.
Цивилизации свистунов на каком-то этапе развития удалось достичь политической интеграции идеологического однообразия. Это "достижение" обернулось для них трагедией. В этих случаях неизбежны создание правящей элиты, деградация духовной жизни общества, управляемой жесткой доктриной, рост однообразия и идеологической деспотии. Такое общество не развивается даже технически, оно "стрижет купоны" прежних научных накоплений, но ничего не способно создать принципиально нового. В правящей элите происходит постоянная борьба за власть, сопровождающаяся "дворцовыми переворотами" и физическим уничтожением противников. Если это общество не погибнет в результате самоуничтожения, то оно гибнет вследствие прогрессирующей с каждым поколением деградации во всех сферах, в том числе и экономической. Или оно погибнет в борьбе с Природой и Разумом.
ЭЛИАНКИ
Из задумчивости его вывел топот копыт быстро бегущей по степи лошади. Он приподнялся на локтях и посмотрел в сторону приближающегося звука. Распластавшись в быстром беге, почти сливаясь с серебристой ковыльной степью, скакал белый конь. На его спине приник к гриве всадник в развевающемся на ветру голубом плаще. Сергеи встал. Всадник заметил его и круто, на скаку повернул лошадь. Вдалеке показались еще две приближающиеся точки. Всадник подъехал и легко соскочил с коня. Это была младшая дочь вождя племени Дука и жена Эрика – златокудрая и зеленоглазая Стелла, та самая лесная нимфа, которую он встретил там, у себя на острове, на глухой лесной тропинке. Всего четыре месяца назад у них родился сын, получивший в память о погибшем друге имя Ларт. Старый Дук души не чаял во внуке и часами сидел у его колыбели. Роды протекали тяжело и долго, и Сергей, естественно, с беспокойством и тревогой посмотрел на жену, явно недовольный ее поступком. Он уже хотел сделать ей выговор, но она, чувствуя это, опередила его:
– Эрик! Ты забыл, какой сегодня день? Уехал с самого утра и ничего не сказал. Мы с ног сбились, разыскивая тебя. Хорошо, что тебя видели у берега реки. Все уже собрались и ждут. Приехали даже вожди из далеких приморских селений. Народу собралось… Больше двух тысяч. На площади поставили столы. Их уже накрывают.
– Постой! Как я забыл? Неужели прошел уже год?
– Да, представь себе, уже год и скоро будет год, как я твоя жена!
Сергей все еще не мог привыкнуть к особенности элианского календаря, который, если судить земными мерками, содержал четырнадцать месяцев. Трудность еще заключалась в том, что на Элии не было привычных времен года. Ось вращения планеты в орбите составляла 90 градусов и на планете царила вечная весна. По элианскому календарю прошел ровно год с памятной битвы в горах. Эта дата теперь стала праздником, который сейчас впервые должны были отметить.
Подъехали еще два всадника. Это были Гор и его младший брат Юл – юноша, удивительно похожий на сестру, как тонкими точеными чертами лица, так и большими ярко-зелеными глазами. Он был только повыше, и цвет волос его был несколько темнее. Вместе с этим под его туникой и таким же голубым, как и у сестры, плащом скрывалась крепкие мускулы тренированного атлета. Гор отличался внешностью от сестры и брата. Как потом Сергей узнал, матери у них разные. Гор был темноволос и выше. Других сыновей и дочерей Дука Сергей неоднократно встречал в селении. Они жили отдельно от Дука своими семьями. Многие из них были уже пожилого и преклонного возраста. Многочисленная семья старого вождя иногда собиралась вместе в его доме за общим застольем. В этих случаях Дук надевал свою парадную одежду – белоснежный плащ из шерсти с тонким золотым шитьем, а на голову – диадему с крупным сверкающим алмазом. Он восседал во главе длинного стола, окруженный женами и дочерьми, подобно библейскому патриарху.
Стол в этих случаях ломился от всевозможных яств, но вместе с этой торжественностью и обилием за столом царила простота и непринужденность. Уважение, каким пользовался старый вождь среди жителей обширного селения и за его пределами, никогда не переходило в раболепие. Сказывалось естественное почитание власти. Дук был равный среди равных, и его советам следовали только потому, что в них содержались опыт и мудрость. Случись ему попытаться навязать свою волю вопреки здравому смыслу, его бы никто не послушался. Единственной реакцией было бы в этом случае удивление: как это мудрый Дук мог предложить такую глупость. И скорее всего этот день был бы последним днем Дука-вождя.
В доме Дука не было слуг. Элиане просто не представляли себе, как может человек служить человеку, выполняя за него ту работу, которую он должен делать сам. Все обширное хозяйство Дука велось его детьми, которые еще не были женаты или продолжали жить вместе с отцом. Иногда помочь заходили его сыновья и внуки, живущие отдельными семьями. Впрочем, работа не была тяжелой. Земля круглый год непрерывно давала такие урожаи, что малый клочок земли возле дома мог вполне прокормить целое семейство. Элиане были искуснейшими селекционерами, знаниям которых могли позавидовать селекционеры и генетики Земли. Эти знания природы вещей были чуть ли не врожденными. Вернее, они видели то, что не видел взгляд землянина, вооруженный даже новейшей оптической и электронной техникой.
"Мы слышим, как растут растения, – говорил Дук Сергею. – Они говорят нам, что им нужно, и мы это им даем. Вот это дерево, – Дук показал на чайное дерево, из листьев которого элиане приготавливали напиток, – говорит мне, что на одном из его корней образовалась опухоль, которая, если ее не удалить, погубит корневую систему".
Он взял лопату и стал копать. Сантиметрах в пятидесяти от поверхности почвы был обнаружен корешок с наростом величиною с кулак. Дук взял нож и вырезал кусок корня вместе с наростом. Затем смазал концы среза какой-то жидкостью и забросал землей.
– Теперь ему ничего не угрожает, – проговорил он, распрямляя спину.
Сергей был свидетелем случая, который ему показался просто невероятным. Рано утром его разбудило громкое мычание, переходящее в рев. Он подошел к окну. У ворот дома стоял молодой тур. Возле него уже был один из сыновей Дука. В плече тура зияла рана, нанесенная, видимо, его собратом в поединке. Рана уже загнивала. Сын Дука обработал рану какой-то жидкостью и потом за мазал густой темной мазью, похожей на смолу. Как только операция была закончена, тур повернулся и спокойно пошел прочь.
Сергей постепенно привыкал к подобным отношениям элиан и природы планеты. Его уже не удивляло то, что маленькие птички, подобные мухоловкам, живущие под крышей дома, поутру садились на плечи его жены, когда она выходила из дома, и выпрашивали корм. Но однажды ему пришлось пережить несколько неприятных минут. Это было на первом месяце их супружества. Он полюбил утренние верховые прогулки. Вставая задолго до завтрака, он седлал коня и около получаса прогуливался по лесным опушкам, наслаждаясь утренним шумом леса, переполненного птичьими голосами. Стелла обычно сопровождала его. Во время одной из таких прогулок, когда они, спешившись, медленно шли по опушке, ведя за собой лошадей, из чащи леса им навстречу выскочила огромная полосатая кошка, чуть меньше уссурийского тигра. Сергей, схватившись за рукоятку тяжелого кинжала, другого оружия при нем не было, вышел вперед, заслоняя своим телом жену. Тигр прижал уши и присел на задние лапы, приготовившись к прыжку. Его длинный хвост яростно бил по бокам. Еще мгновение, и он взовьется в прыжке. Сергей согнул левую руку, защищая грудь и горло, выхватил кинжал и приготовился к нападению. И тут вперед вышла Стелла. Тигр сразу же перестал бить хвостом, как-то расслабился и, не обращая никакого внимания на Сергея, медленно подошел к женщине и стал тереться мордой о ее ноги. Стелла, запустив руку в шерсть ею загривка, весело засмеялась. Тут только Сергей обратил внимание, что кони, нисколько не испугавшись хищника, спокойно продолжали стоять за его спиной, не выявляя никаких признаков страха.
– Ни один зверь не причинит вреда женщине и тем, кто находится рядом.
– А мужчинам? – спросил Сергей, приходя в себя от изумления.
– Это привилегия женщин. Мужчине, если он один, не поздоровится.
– Выходит, что женщина всегда в полной безопасности?
– Да, ни зверь, ни мужчина не может угрожать женщине. Женщина может пройти всю планету, не подвергаясь нигде никакой опасности. Эту безопасность и эту силу мы наследуем от своих матерей и передаем дочерям. Это наш мир, и мы его хозяйки. Мы создали его законы, и мы управляем им. Мы, женщины!
– Так у вас матриархат?
– Что такое матриархат?
Сергей объяснил, как мог.
– Фу, какая гадость! – поморщилась Стелла. – Никогда больше мне об этом не рассказывай! Мне просто не верится, что вы могли жить в таком разврате.
– Ты имеешь в виду групповой брак?
– Не только! При вашем матриархате женщина была просто добычей более сильного самца. Ее желания никто не спрашивал, с ее выбором никто не считался. Самое отвратительное насилие – это насилие над чувствами и телом женщины. Любая элианка предпочла бы смерть, чем жизнь с нелюбимым человеком. Как может женщина носить в своем теле ребенка от мужчины, который не вызывает у нее ответных чувств, а еще хуже – неизвестно от кого, как это было при вашем матриархате? Нет! Это отвратительно! Грязно! Хорошо хоть, что это имело место сотни тысяч лет назад! За это время ваш народ успел уже очиститься от этой грязи.
Сергей промолчал о том, что и сейчас на Земле сплошь и рядом бывают случаи, когда не только супруг, но и сама женщина толком не знают, кто является отцом их ребенка. Действительно, скотство, подумал он. Может быть, женщины мстят нам, мужчинам, за то, что мы безраздельно присвоили себе право выбора? Разве не имеет раб право обманывать своего господина? Сергей хорошо знал историю, хотя она не была его профессией. Просто он иногда читал исторические труды с таким же интересом и с такой же легкостью, как и художественные произведения. Ему было известно, что даже в гаремах восточных владык, охраняемых сонмом евнухов, женщина ухитрялась наставить рога своему повелителю. Ее не пугала страшная казнь в мешке с негашеной известью. И чем больше мужчина стремился властвовать, тем чаще ему приходилось носить на голове украшения. Все революции, вместе взятые, не сменили столько династий, сколько сменила их женщина. Династия Романовых в России, трехсотлетие которой справлялось перед первой революцией, фактически закончилась на третьем ее представителе. Великий преобразователь России Петр I уже не был Романовым. Династия Бурбонов во Франции закончилась ее основателем Генрихом IV, на смену которому пришел жалкий отпрыск итальянского проходимца Манчини.
– Вот видишь! – услышал он голос жены. – Если вы, мужчины, хотите быть уверенными, что дети, которых мы принесем вам, – ваши дети, вы должны предоставить нам право выбора отца ребенка. Тогда все станет на свои места.
Сергей вздрогнул. Он все не мог свыкнуться с тем, что мысли человека на этой странной планете не являются его безраздельной собственностью. И хотя элиане не злоупотребляли своими возможностями, в этом отношении у него каждый раз возникало чувство раздражения.
Ему было это так же неприятно, как было бы неприятно человеку, в рот которому любой посторонний мог засунуть палец. Это возмущало и вызывало чувство брезгливости.
– Прости, – мягко сказала Стелла, – я больше не буду.
– Да ничего… Я все еще не могу привыкнуть…
Было и другое, что поначалу смутило его, заставило почувствовать некоторую неполноценность. Потом он привык и старался не думать об этом, принимая как должное или, вернее, подчиняясь неотвратимости, которой он ничего не мог противопоставить.
Это произошло на следующий день после памятной битвы в горах. Когда он со своим отрядом утром следующего дня спустился с гор в долину, жители окрестных селений, зная уже о происшедших событиях, устроили Сергею и его бойцам торжественную встречу. По дороге, усыпанной цветами, его провели к дому Дука. Дук со слезами на, глазах встретил его на крыльце дома.
– Сын мой! Сын мой! – повторял он, не находя других слов, протягивая руки для объятия.
Сергей с радостью обнял старика под ликующие крики толпы элиан, заполнивших широкий двор. Не выпуская из объятий, Дук повел Сергея в дом. И здесь он увидел Стеллу. Он без труда узнал в ней лесную незнакомку. И вдруг… С ним случилось нечто такое, что заставило забыть обо всем на свете. Все, кроме стоящей в двух шагах от него девушки, потеряло реальность и значение. Куда-то в небытие ушла родная Земля, Ольга, дети, трагически погибшая Эола… События предыдущего дня стали далекими, как будто они произошли много лет назад с кем-то другим, не было ни свистунов, ни их победителей… Реально существовала только она одна. Ее одну он искал всю жизнь, и в ней одной-единственной был весь смысл его жизни. Вся остальная жизнь была только прелюдией к этой встрече.
Потом, спустя много времени, когда Стелла уже ждала ребенка, он из разговора с Дуком узнал, что такие же чувства испытывает каждый элианин, когда полюбившая женщина выбирает его своим мужем.
– Вот почему сыновья нашего народа не могут противиться его дочерям, – пояснил Дук. – Чувства женщины, усиленные во много раз ее биополем, передаются мужчине, и он не в силах противиться выбору. Они делают с нами что хотят, – засмеялся он, – но мы этому не противимся, да и не смогли бы… Биополе женщины превосходит биополе мужчины во много раз. Они властвуют над нами, но притворяются, что подчиняются нам. Если жена захочет уйти к другому, она сделает так, что муж расстанется с ней без всякого сожаления. Мы все это знаем, но что мы можем сделать?! Женщина позволяет себя любить до тех пор, пока любит сама. А сколько это будет продолжаться, никто не знает, часто всю жизнь, а иногда и быстро кончается. Зато наши жены никогда не изменяют своим мужьям.
– Выходит, в отношениях с женщиной мужчина совсем лишен свободы выбора?
– А кому от этого плохо? У нас нет неразделенной любви, зависти, ревности, нет связанных с этими чувствами трагедий. Тебе надо только привыкнуть. Ты сам увидишь, что это неплохо, хотя, конечно, тебя, человека другого мира, мораль которого отличается от нашей, это немного шокирует и даже возмущает. Эти чувства пройдут, поверь мне.
– Трудно смириться, что с тобой обращаются, как с прибором, произвольно крутят ручку установки громкости.
– Да не думай ты об этом! Я вот всю жизнь подчиняюсь воле и капризам своих женщин, но счастлив тем, что еще могу выполнять их. Какими сыновьями и дочерьми наградили они меня! Мое сердце преисполнено гордостью, когда я вижу их, статных, красивых, полных благородства чувств и помыслов! Разве у вас там, на Земле, женщины не покоряют так же мужчин красотою лица, тела, мягкостью и нежностью души? Разве у вас есть возможность противиться этому? Единственно, чем вы отличаетесь от нас, это тем, что над вашими женщинами можно произвести насилие: физическое, моральное, духовное, принудить ее к сожительству материальными преимуществами, т. е. купить ее, как вещь. Согласись, при сопоставлении моралей ваша проигрывает.
– Да, но у вас узаконена полигамия! Это сводит на нет все преимущества вашей морали. Я согласен, что во многом ваши нравы более благородны. Я бы сказал, более рациональны, чем нравы народов моей планеты, но…
– Остановись! Не смешивай полигамию, устанавливаемую мужчинами, где женщина становилась рабой и игрушкой сладострастия, с полигамией, которую устанавливают сами женщины. Причем она совершенно необязательна. Женщина просто получает то, что она хочет. Если она хочет то, что уже занято, что ей остается делать? У вас это может заканчиваться распадом семьи, дети лишаются одного из родителей, покинутая женщина может остаться одинокой на всю оставшуюся жизнь, лишенная поддержки мужчины. Или же она в поиске новой семьи переходит из одних рук в другие, легко становится добычей проходимца, теряет чувство достоинства. Какими у нее могут быть дети, на глазах которых происходит моральное падение их родной матери? Разве ваши женщины останавливаются перед тем, чтобы разбить чужую семью, разве они чувствуют жалость к сопернице? Мужчина, если он настоящий мужчина, не приведет к себе в дом жену своего друга или даже просто знакомого, женщина же не останавливается перед тем, чтобы соблазнить мужа родной сестры, не то что подруги или знакомой. Такова их природа! Ее надо принимать такой, какая она есть, ни больше, ни меньше. Любовь для женщины – та могучая сила, которой она не может сопротивляться. Любовь сильнее принятой морали, сильнее родственных чувств и даже сильнее материнского инстинкта. Насилуя это чувство у женщины, общество насилует само себя, порождая разврат, трагедии и в конечном итоге калечит будущие поколения, передавая им в наследство как пороки своих отцов, так и новые, приобретенные в течение всей жизни. Не пытайтесь понять женщину. Это недоступно мужчине. Предоставьте ей возможность самой устраивать жизнь общества, как она хочет. И будьте довольны тем, как она это сделает, ибо в любом случае результат будет лучше, чем у мужчины. Эмансипация, как вы говорите, женщины заключается не в том, что она работает у станка или в управлении государством. Ее эмансипация – это свобода проявления чувств и возможность их удовлетворения. Женщина может сохранить достоинство, благородство, верность – если она любит. Женщина, лишенная любви, – нищая, униженная и оскорбленная. Разве может нищий сохранить гордость и достоинство? Вы в течение всей своей истории унижаете женщину. Мы ей поклоняемся, и мы счастливы. Женщина тоже может иметь много мужей, если захочет. Но не одновременно.
Дети должны знать своих отцов! Это один из наших основных законов! Женщина, которая не знает отца своего ребенка, это случается крайне редко, будет покрыта позором и изгнана из общества. Но она может уйти от своего мужа к другому, и никому в голову не придет осудить ее за это. У вас же есть такие женщины, которые зарабатывают на жизнь, торгуя своим телом. И эту мораль ты можешь противопоставить нашей?!
– У нас это запрещено и преследуется, – пытался защищаться Сергей.
– А что толку в запретах, если ваше общество создает условия для их существования? Так вот, если ты берешься судить о морали нашего общества, то положи на одну чашу весов право наших женщин на свободу выбора, свободу без ограничений и отказа, приводящих часто к полигамной семье, что, повторяю, не обязательно, а на другую чашу положи все известные пороки своего общества: прелюбодеяния, проституцию, венерические заболевания, распад семьи, беспризорное детство и тому подобное, и честно скажи, какая чаша тяжелее?
– И все же…
– Что?
– Мне непонятно одно.
– Говори.
– Как в такой семье жены не испытывают ревности? Это противоестественно!
– Я тебе отвечу так, как мне ответила первая жена, когда в наш дом вошла вторая, остановив на мне свой выбор. Она спросила меня, что бы я предпочел: есть в одиночестве кусок сырого теста или в кругу семьи сидеть за сладким пирогом, ожидая своей очереди, зная, что твое от тебя никуда не уйдет и ты получишь свою долю?..
Воспользовавшись удобным случаем, Дук снова вернулся к теме, которую Сергей старался избегать. Дук, что говорится, упорно гнул свою линию, и Сергей, не находя обоснованных аргументов против доводов старика, вынужден был каждый раз с ним соглашаться. Это вызывало раздражение и злость на самого себя. Он искал поводов, чтобы оттянуть исполнение замыслов мудрого элианина, рассчитывая, что со временем могут измениться обстоятельства и план Дука не состоится. Иногда же становилось стыдно за свое упрямство. Собственно говоря, если так принято здесь, то что в этом зазорного, думал он, и, если бы не одно обстоятельство, которое в корне изменило его положение, в споре с Дуком он, несомненно, занял бы более твердую позицию, а сейчас…
– Эрик! Ты забыл, какой сегодня день? Уехал с самого утра и ничего не сказал. Мы с ног сбились, разыскивая тебя. Хорошо, что тебя видели у берега реки. Все уже собрались и ждут. Приехали даже вожди из далеких приморских селений. Народу собралось… Больше двух тысяч. На площади поставили столы. Их уже накрывают.
– Постой! Как я забыл? Неужели прошел уже год?
– Да, представь себе, уже год и скоро будет год, как я твоя жена!
Сергей все еще не мог привыкнуть к особенности элианского календаря, который, если судить земными мерками, содержал четырнадцать месяцев. Трудность еще заключалась в том, что на Элии не было привычных времен года. Ось вращения планеты в орбите составляла 90 градусов и на планете царила вечная весна. По элианскому календарю прошел ровно год с памятной битвы в горах. Эта дата теперь стала праздником, который сейчас впервые должны были отметить.
Подъехали еще два всадника. Это были Гор и его младший брат Юл – юноша, удивительно похожий на сестру, как тонкими точеными чертами лица, так и большими ярко-зелеными глазами. Он был только повыше, и цвет волос его был несколько темнее. Вместе с этим под его туникой и таким же голубым, как и у сестры, плащом скрывалась крепкие мускулы тренированного атлета. Гор отличался внешностью от сестры и брата. Как потом Сергей узнал, матери у них разные. Гор был темноволос и выше. Других сыновей и дочерей Дука Сергей неоднократно встречал в селении. Они жили отдельно от Дука своими семьями. Многие из них были уже пожилого и преклонного возраста. Многочисленная семья старого вождя иногда собиралась вместе в его доме за общим застольем. В этих случаях Дук надевал свою парадную одежду – белоснежный плащ из шерсти с тонким золотым шитьем, а на голову – диадему с крупным сверкающим алмазом. Он восседал во главе длинного стола, окруженный женами и дочерьми, подобно библейскому патриарху.
Стол в этих случаях ломился от всевозможных яств, но вместе с этой торжественностью и обилием за столом царила простота и непринужденность. Уважение, каким пользовался старый вождь среди жителей обширного селения и за его пределами, никогда не переходило в раболепие. Сказывалось естественное почитание власти. Дук был равный среди равных, и его советам следовали только потому, что в них содержались опыт и мудрость. Случись ему попытаться навязать свою волю вопреки здравому смыслу, его бы никто не послушался. Единственной реакцией было бы в этом случае удивление: как это мудрый Дук мог предложить такую глупость. И скорее всего этот день был бы последним днем Дука-вождя.
В доме Дука не было слуг. Элиане просто не представляли себе, как может человек служить человеку, выполняя за него ту работу, которую он должен делать сам. Все обширное хозяйство Дука велось его детьми, которые еще не были женаты или продолжали жить вместе с отцом. Иногда помочь заходили его сыновья и внуки, живущие отдельными семьями. Впрочем, работа не была тяжелой. Земля круглый год непрерывно давала такие урожаи, что малый клочок земли возле дома мог вполне прокормить целое семейство. Элиане были искуснейшими селекционерами, знаниям которых могли позавидовать селекционеры и генетики Земли. Эти знания природы вещей были чуть ли не врожденными. Вернее, они видели то, что не видел взгляд землянина, вооруженный даже новейшей оптической и электронной техникой.
"Мы слышим, как растут растения, – говорил Дук Сергею. – Они говорят нам, что им нужно, и мы это им даем. Вот это дерево, – Дук показал на чайное дерево, из листьев которого элиане приготавливали напиток, – говорит мне, что на одном из его корней образовалась опухоль, которая, если ее не удалить, погубит корневую систему".
Он взял лопату и стал копать. Сантиметрах в пятидесяти от поверхности почвы был обнаружен корешок с наростом величиною с кулак. Дук взял нож и вырезал кусок корня вместе с наростом. Затем смазал концы среза какой-то жидкостью и забросал землей.
– Теперь ему ничего не угрожает, – проговорил он, распрямляя спину.
Сергей был свидетелем случая, который ему показался просто невероятным. Рано утром его разбудило громкое мычание, переходящее в рев. Он подошел к окну. У ворот дома стоял молодой тур. Возле него уже был один из сыновей Дука. В плече тура зияла рана, нанесенная, видимо, его собратом в поединке. Рана уже загнивала. Сын Дука обработал рану какой-то жидкостью и потом за мазал густой темной мазью, похожей на смолу. Как только операция была закончена, тур повернулся и спокойно пошел прочь.
Сергей постепенно привыкал к подобным отношениям элиан и природы планеты. Его уже не удивляло то, что маленькие птички, подобные мухоловкам, живущие под крышей дома, поутру садились на плечи его жены, когда она выходила из дома, и выпрашивали корм. Но однажды ему пришлось пережить несколько неприятных минут. Это было на первом месяце их супружества. Он полюбил утренние верховые прогулки. Вставая задолго до завтрака, он седлал коня и около получаса прогуливался по лесным опушкам, наслаждаясь утренним шумом леса, переполненного птичьими голосами. Стелла обычно сопровождала его. Во время одной из таких прогулок, когда они, спешившись, медленно шли по опушке, ведя за собой лошадей, из чащи леса им навстречу выскочила огромная полосатая кошка, чуть меньше уссурийского тигра. Сергей, схватившись за рукоятку тяжелого кинжала, другого оружия при нем не было, вышел вперед, заслоняя своим телом жену. Тигр прижал уши и присел на задние лапы, приготовившись к прыжку. Его длинный хвост яростно бил по бокам. Еще мгновение, и он взовьется в прыжке. Сергей согнул левую руку, защищая грудь и горло, выхватил кинжал и приготовился к нападению. И тут вперед вышла Стелла. Тигр сразу же перестал бить хвостом, как-то расслабился и, не обращая никакого внимания на Сергея, медленно подошел к женщине и стал тереться мордой о ее ноги. Стелла, запустив руку в шерсть ею загривка, весело засмеялась. Тут только Сергей обратил внимание, что кони, нисколько не испугавшись хищника, спокойно продолжали стоять за его спиной, не выявляя никаких признаков страха.
– Ни один зверь не причинит вреда женщине и тем, кто находится рядом.
– А мужчинам? – спросил Сергей, приходя в себя от изумления.
– Это привилегия женщин. Мужчине, если он один, не поздоровится.
– Выходит, что женщина всегда в полной безопасности?
– Да, ни зверь, ни мужчина не может угрожать женщине. Женщина может пройти всю планету, не подвергаясь нигде никакой опасности. Эту безопасность и эту силу мы наследуем от своих матерей и передаем дочерям. Это наш мир, и мы его хозяйки. Мы создали его законы, и мы управляем им. Мы, женщины!
– Так у вас матриархат?
– Что такое матриархат?
Сергей объяснил, как мог.
– Фу, какая гадость! – поморщилась Стелла. – Никогда больше мне об этом не рассказывай! Мне просто не верится, что вы могли жить в таком разврате.
– Ты имеешь в виду групповой брак?
– Не только! При вашем матриархате женщина была просто добычей более сильного самца. Ее желания никто не спрашивал, с ее выбором никто не считался. Самое отвратительное насилие – это насилие над чувствами и телом женщины. Любая элианка предпочла бы смерть, чем жизнь с нелюбимым человеком. Как может женщина носить в своем теле ребенка от мужчины, который не вызывает у нее ответных чувств, а еще хуже – неизвестно от кого, как это было при вашем матриархате? Нет! Это отвратительно! Грязно! Хорошо хоть, что это имело место сотни тысяч лет назад! За это время ваш народ успел уже очиститься от этой грязи.
Сергей промолчал о том, что и сейчас на Земле сплошь и рядом бывают случаи, когда не только супруг, но и сама женщина толком не знают, кто является отцом их ребенка. Действительно, скотство, подумал он. Может быть, женщины мстят нам, мужчинам, за то, что мы безраздельно присвоили себе право выбора? Разве не имеет раб право обманывать своего господина? Сергей хорошо знал историю, хотя она не была его профессией. Просто он иногда читал исторические труды с таким же интересом и с такой же легкостью, как и художественные произведения. Ему было известно, что даже в гаремах восточных владык, охраняемых сонмом евнухов, женщина ухитрялась наставить рога своему повелителю. Ее не пугала страшная казнь в мешке с негашеной известью. И чем больше мужчина стремился властвовать, тем чаще ему приходилось носить на голове украшения. Все революции, вместе взятые, не сменили столько династий, сколько сменила их женщина. Династия Романовых в России, трехсотлетие которой справлялось перед первой революцией, фактически закончилась на третьем ее представителе. Великий преобразователь России Петр I уже не был Романовым. Династия Бурбонов во Франции закончилась ее основателем Генрихом IV, на смену которому пришел жалкий отпрыск итальянского проходимца Манчини.
– Вот видишь! – услышал он голос жены. – Если вы, мужчины, хотите быть уверенными, что дети, которых мы принесем вам, – ваши дети, вы должны предоставить нам право выбора отца ребенка. Тогда все станет на свои места.
Сергей вздрогнул. Он все не мог свыкнуться с тем, что мысли человека на этой странной планете не являются его безраздельной собственностью. И хотя элиане не злоупотребляли своими возможностями, в этом отношении у него каждый раз возникало чувство раздражения.
Ему было это так же неприятно, как было бы неприятно человеку, в рот которому любой посторонний мог засунуть палец. Это возмущало и вызывало чувство брезгливости.
– Прости, – мягко сказала Стелла, – я больше не буду.
– Да ничего… Я все еще не могу привыкнуть…
Было и другое, что поначалу смутило его, заставило почувствовать некоторую неполноценность. Потом он привык и старался не думать об этом, принимая как должное или, вернее, подчиняясь неотвратимости, которой он ничего не мог противопоставить.
Это произошло на следующий день после памятной битвы в горах. Когда он со своим отрядом утром следующего дня спустился с гор в долину, жители окрестных селений, зная уже о происшедших событиях, устроили Сергею и его бойцам торжественную встречу. По дороге, усыпанной цветами, его провели к дому Дука. Дук со слезами на, глазах встретил его на крыльце дома.
– Сын мой! Сын мой! – повторял он, не находя других слов, протягивая руки для объятия.
Сергей с радостью обнял старика под ликующие крики толпы элиан, заполнивших широкий двор. Не выпуская из объятий, Дук повел Сергея в дом. И здесь он увидел Стеллу. Он без труда узнал в ней лесную незнакомку. И вдруг… С ним случилось нечто такое, что заставило забыть обо всем на свете. Все, кроме стоящей в двух шагах от него девушки, потеряло реальность и значение. Куда-то в небытие ушла родная Земля, Ольга, дети, трагически погибшая Эола… События предыдущего дня стали далекими, как будто они произошли много лет назад с кем-то другим, не было ни свистунов, ни их победителей… Реально существовала только она одна. Ее одну он искал всю жизнь, и в ней одной-единственной был весь смысл его жизни. Вся остальная жизнь была только прелюдией к этой встрече.
Потом, спустя много времени, когда Стелла уже ждала ребенка, он из разговора с Дуком узнал, что такие же чувства испытывает каждый элианин, когда полюбившая женщина выбирает его своим мужем.
– Вот почему сыновья нашего народа не могут противиться его дочерям, – пояснил Дук. – Чувства женщины, усиленные во много раз ее биополем, передаются мужчине, и он не в силах противиться выбору. Они делают с нами что хотят, – засмеялся он, – но мы этому не противимся, да и не смогли бы… Биополе женщины превосходит биополе мужчины во много раз. Они властвуют над нами, но притворяются, что подчиняются нам. Если жена захочет уйти к другому, она сделает так, что муж расстанется с ней без всякого сожаления. Мы все это знаем, но что мы можем сделать?! Женщина позволяет себя любить до тех пор, пока любит сама. А сколько это будет продолжаться, никто не знает, часто всю жизнь, а иногда и быстро кончается. Зато наши жены никогда не изменяют своим мужьям.
– Выходит, в отношениях с женщиной мужчина совсем лишен свободы выбора?
– А кому от этого плохо? У нас нет неразделенной любви, зависти, ревности, нет связанных с этими чувствами трагедий. Тебе надо только привыкнуть. Ты сам увидишь, что это неплохо, хотя, конечно, тебя, человека другого мира, мораль которого отличается от нашей, это немного шокирует и даже возмущает. Эти чувства пройдут, поверь мне.
– Трудно смириться, что с тобой обращаются, как с прибором, произвольно крутят ручку установки громкости.
– Да не думай ты об этом! Я вот всю жизнь подчиняюсь воле и капризам своих женщин, но счастлив тем, что еще могу выполнять их. Какими сыновьями и дочерьми наградили они меня! Мое сердце преисполнено гордостью, когда я вижу их, статных, красивых, полных благородства чувств и помыслов! Разве у вас там, на Земле, женщины не покоряют так же мужчин красотою лица, тела, мягкостью и нежностью души? Разве у вас есть возможность противиться этому? Единственно, чем вы отличаетесь от нас, это тем, что над вашими женщинами можно произвести насилие: физическое, моральное, духовное, принудить ее к сожительству материальными преимуществами, т. е. купить ее, как вещь. Согласись, при сопоставлении моралей ваша проигрывает.
– Да, но у вас узаконена полигамия! Это сводит на нет все преимущества вашей морали. Я согласен, что во многом ваши нравы более благородны. Я бы сказал, более рациональны, чем нравы народов моей планеты, но…
– Остановись! Не смешивай полигамию, устанавливаемую мужчинами, где женщина становилась рабой и игрушкой сладострастия, с полигамией, которую устанавливают сами женщины. Причем она совершенно необязательна. Женщина просто получает то, что она хочет. Если она хочет то, что уже занято, что ей остается делать? У вас это может заканчиваться распадом семьи, дети лишаются одного из родителей, покинутая женщина может остаться одинокой на всю оставшуюся жизнь, лишенная поддержки мужчины. Или же она в поиске новой семьи переходит из одних рук в другие, легко становится добычей проходимца, теряет чувство достоинства. Какими у нее могут быть дети, на глазах которых происходит моральное падение их родной матери? Разве ваши женщины останавливаются перед тем, чтобы разбить чужую семью, разве они чувствуют жалость к сопернице? Мужчина, если он настоящий мужчина, не приведет к себе в дом жену своего друга или даже просто знакомого, женщина же не останавливается перед тем, чтобы соблазнить мужа родной сестры, не то что подруги или знакомой. Такова их природа! Ее надо принимать такой, какая она есть, ни больше, ни меньше. Любовь для женщины – та могучая сила, которой она не может сопротивляться. Любовь сильнее принятой морали, сильнее родственных чувств и даже сильнее материнского инстинкта. Насилуя это чувство у женщины, общество насилует само себя, порождая разврат, трагедии и в конечном итоге калечит будущие поколения, передавая им в наследство как пороки своих отцов, так и новые, приобретенные в течение всей жизни. Не пытайтесь понять женщину. Это недоступно мужчине. Предоставьте ей возможность самой устраивать жизнь общества, как она хочет. И будьте довольны тем, как она это сделает, ибо в любом случае результат будет лучше, чем у мужчины. Эмансипация, как вы говорите, женщины заключается не в том, что она работает у станка или в управлении государством. Ее эмансипация – это свобода проявления чувств и возможность их удовлетворения. Женщина может сохранить достоинство, благородство, верность – если она любит. Женщина, лишенная любви, – нищая, униженная и оскорбленная. Разве может нищий сохранить гордость и достоинство? Вы в течение всей своей истории унижаете женщину. Мы ей поклоняемся, и мы счастливы. Женщина тоже может иметь много мужей, если захочет. Но не одновременно.
Дети должны знать своих отцов! Это один из наших основных законов! Женщина, которая не знает отца своего ребенка, это случается крайне редко, будет покрыта позором и изгнана из общества. Но она может уйти от своего мужа к другому, и никому в голову не придет осудить ее за это. У вас же есть такие женщины, которые зарабатывают на жизнь, торгуя своим телом. И эту мораль ты можешь противопоставить нашей?!
– У нас это запрещено и преследуется, – пытался защищаться Сергей.
– А что толку в запретах, если ваше общество создает условия для их существования? Так вот, если ты берешься судить о морали нашего общества, то положи на одну чашу весов право наших женщин на свободу выбора, свободу без ограничений и отказа, приводящих часто к полигамной семье, что, повторяю, не обязательно, а на другую чашу положи все известные пороки своего общества: прелюбодеяния, проституцию, венерические заболевания, распад семьи, беспризорное детство и тому подобное, и честно скажи, какая чаша тяжелее?
– И все же…
– Что?
– Мне непонятно одно.
– Говори.
– Как в такой семье жены не испытывают ревности? Это противоестественно!
– Я тебе отвечу так, как мне ответила первая жена, когда в наш дом вошла вторая, остановив на мне свой выбор. Она спросила меня, что бы я предпочел: есть в одиночестве кусок сырого теста или в кругу семьи сидеть за сладким пирогом, ожидая своей очереди, зная, что твое от тебя никуда не уйдет и ты получишь свою долю?..
Воспользовавшись удобным случаем, Дук снова вернулся к теме, которую Сергей старался избегать. Дук, что говорится, упорно гнул свою линию, и Сергей, не находя обоснованных аргументов против доводов старика, вынужден был каждый раз с ним соглашаться. Это вызывало раздражение и злость на самого себя. Он искал поводов, чтобы оттянуть исполнение замыслов мудрого элианина, рассчитывая, что со временем могут измениться обстоятельства и план Дука не состоится. Иногда же становилось стыдно за свое упрямство. Собственно говоря, если так принято здесь, то что в этом зазорного, думал он, и, если бы не одно обстоятельство, которое в корне изменило его положение, в споре с Дуком он, несомненно, занял бы более твердую позицию, а сейчас…