Страница:
Говорят, одно несчастье приносит другое. А счастье?.. Руки Брюла дрожали. Всего месяц назад ему присвоили очередное звание, а вот теперь… Он никак не мог унять дрожь в руках. Буквы прыгали перед глазами. Полтора года назад он послал в журнал свои стихи и вот теперь "Факел" опубликовал их. Целых две страницы журнала занимали его… его, Брюла… стихи. Вместе с журналом почта доставила и конверт с обратным адресом редакции. Конверт был вложен в журнал и Брюл только сейчас его заметил. Дрожащими руками он разорвал его. В конверте на бланке редакции отпечатан короткий текст: редакция, – гласил текст, – ознакомилась со стихами автора, нашла их оригинальными и колоритными и предлагает, если у автора есть еще такие же, прислать незамедлительно. Если стихов много и они заслуживают внимания, редакция предлагает ему приехать со своими произведениями для заключения договора на издательство книги. Далее следовала подпись и пожелание дальнейших успехов. Вместе с бланком из конверта выпала записка. Брюл поднял ее и прочел. Зав. отделом поэзии "Факела" просил, если Брюл надумает приехать, не откладывать это надолго, так как он собирается в заграничную поездку. Числа десятого следующего месяца зав. отделом с удовольствием бы встретился с автором. В конце записки давался номер телефона. Если приедете, писал зав. отделом, – позвоните и вас встретят.
Все складывалось хорошо. У Брюла был неиспользованный за три года отпуск. Он позвонил в управление лагерей и, получив устное согласие, стал собираться в поездку.
Весть о литературном признании быстро обежала весь лагерь. Офицеры охраны устроили своему начальнику пышные проводы. Хор зеков исполнил песню на слова Брюла:
Я службу несу в суровом краю, где воет пурга и метели…
Музыку написал к словам свой же лагерный композитор, бывший режиссер оперного театра, осужденный на восемь лет за совращение малолетних. Он уже давно отбыл свой основной срок, но так как Брюлу не хотелось с ним расставаться, он руководил всей художественной самодеятельностью лагеря, то ему устроили "постой-погоди". Впрочем, по сравнению с остальными зеками ему жилось в лагере неплохо. Его не гоняли ни на лесосплав, ни на лесоповал. Брюл ценил искусство и умел беречь нужных людей. Вторым его любимцем среди зеков был повар, который бесподобно умел приготовить фаршированную рыбу. За что сидел повар, никто толком не знал. Но сидел он уже так долго, что даже старожилы лагеря не помнили, когда и по какой причине тот сюда попал. Брюл, естественно, не вдавался по этому поводу в подробности. Поговаривали, что Брюл привез с собой повара из другого лагеря, в котором он был начальником раньше.
Что хотелось Брюлу, так это заполучить себе художника. Но пока не удавалось. Он уже не раз обращался в соответствующие распределительные пункты с заказом, но то ли живописцы не совершали преступлений, то ли что другое, на художников был острый дефицит. Мечта оставить своим потомкам портрет, выполненный кистью мастера, так и оставалась пока несбывшейся мечтой. Одно время ему чуть было не повезло. Сосед почти согласился променять своего живописца на двух врачей. Те схлопотали по восемь лет за взятки во время работы в приемной экзаменационной комиссии. У соседа вдруг начался мор среди зеков, и лагерный врач не мог ничего такого предпринять, чтобы прекратить распространение болезни. Брюловские же врачи были остепененные кандидаты наук. Один даже в звании доцента. Однако обмен не состоялся. В самый последний момент сосед решил, что сделка невыгодна. Впрочем, это, может быть, случилось и к лучшему. Мор вскоре перекинулся к Брюлу. Остепененные врачишки быстро нашли причину, и у Брюла умерло всего лишь пять зеков. У соседа же эпидемия унесла три четверти. На этом его карьера кончилась. Его понизили в звании и затем куда-то перевели. Живописец же отсидел свой срок и вышел на волю. "Стерва, – мысленно выругал Брюл своего бывшего соседа. – И сам не гам и другим не дам!"
Про этих врачей Брюл вспомнил, садясь в аэросани, которые доставят его до ближайшей воинской части, а оттуда по договоренности его должны были вертолетом подбросить до аэропорта, находящегося еще километров триста южнее.
Он подозвал своего заместителя, и когда майор подошел, дал ему инструкции задержать полезных для лагеря врачей еще года на три.
– Не беспокойтесь, все будет сделано! – заверил его помощник, крепко пожимая на прощание руку. – Будем с нетерпением ждать выхода первой вашей книжки, – добавил он, подсаживая начальника в сани.
– Постучи по дереву! – крикнул на прощание Брюл. Сани тронулись и заскользили по замерзшей реке, увозя полковника к славе и известности.
– Везете ли меха, икру, золото и другие запрещенные для перевозки товары? – спросил его на контрольном пункте аэропорта молодой черноусый таможенник с симпатичной родинкой на левой щеке. Брюл возмущенно фыркнул.
– Откройте чемодан!
– Пожалуйста! – рассердился Брюл, щелкая замками чемодана.
Таможенник стал перебирать вещи, придирчиво осмотрел домашние тапочки, затем, торжествующе улыбаясь, вытащил два увесистых свертка, перевязанных шпагатом.
– А это что?
– Тетради. Можете посмотреть.
Таможенник развязал шпагат и действительно увидел пачку толстых тетрадей в коленкоровом переплете. Недоуменно перелистал их, силясь разобрать мелкий, убористый почерк.
– Это что, стихи? – удивленно спросил он. – Я думал, золото…
– Это подороже золота, – проворчал Брюл, укладывая в чемодан вещи. – Можно сказать, плод всей моей жизни, а вы так… – он осуждающе посмотрел на таможенника.
– Извините, полковник! Знаете, всякое бывает на нашей службе.
– Пора научиться отличать порядочного человека от жулика, – назидательно сказал Брюл, закрывая чемодан, и направился в освободившийся проход.
Сидя в кресле самолета, Брюл вынул из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок со списком заказов на покупку необходимых вещей в столице. Первыми шли заказы жены. "Так, парфюмерия… белье… где это? Ну, да ладно, спрошу…" Список жены вызвал у него теплые чувства. Брюл был отличный семьянин и любил жену, с которой прожил вот уже пятнадцать лет душа в душу. "Бедняжка, – подумал он с нежностью. – Хоть бы один раз пожаловалась. Где нас только не носило? Куда ни забрасывала судьба… из одного лагеря в другой. Надо, – решил он, – купить ей что-то такое… особенное… например, серьги с драгоценными камнями… денег хватит. Сыну? Ну, ему можно кассетный магнитофон и книжки приключений. Любит читать, шельмец, способный парень. Дочке? Что же ей? А, куплю то же, что и жене…"
Незаметно для себя Брюл заснул. Снился ему берег южного моря, тот самый, где они три года назад отдыхали всей семьей. Сын барахтался в воде. Дочь, почему-то уже взрослая, полулежала в шезлонге и рядом с ней стоял стройный молодой мужчина в белоснежной форме капитана дальнего плавания.
– Выдадим замуж дочь, – тихо шепнула ему жена, – ты пойдешь на пенсию, и мы переберемся сюда, построим домик, заведем небольшой сад…
– Гражданин! Гражданин! – он проснулся, над ним склонилась миловидная стюардесса. – Идем на посадку, пристегните, пожалуйста, ремень…
В здании аэропорта Брюл быстро нашел телефонные кабины, зашел в одну из них и набрал номер редакции. Ему ответил женский голос.
– Это редакция? – спросил Брюл.
– Кто говорит? – деловито осведомилась женщина.
– Извините, я приехал издалека, по вызову редакции. Моя фамилия Брюл, – запинаясь от охватившего волнения, торопился полковник.
– Это какой Брюл? Полковник? – переспросила женщина.
– Да! Да! Совершенно верно. Мне дали ваш номер телефона.
– Сейчас соединю вас с редактором, если он еще не ушел.
Брюл стал ждать. Внезапно в трубке послышались короткие гудки. Брюл растерянно оторвал трубку от уха и тут понял, что телефон отключился, так как он не положил через положенные три минуты монету в кассу автомата. Он торопливо стал рыться в карманах. Нужной монеты как на зло не было.
Возле телефона уже скопилась очередь. Кто-то нетерпеливо стучал по стеклу кабины. Брюл вышел и, подойдя к аптечному киоску, попросил разменять монеты. Пока он менял, прошло еще несколько минут. "Что, если редактор уедет?" Брюл заметался по залу в поисках свободного автомата. Возле одного из них очереди не было, но в кабине стояла женщина. Она довольно эмоционально, поминутно вскидывая широкие черные брови, громко, так что все было слышно сквозь стены кабины, пела беседу с подругой. Брюл подождал минут десять и за это время невольно получил сведения о муже женщины, о ее начальнике по службе и даже узнал адрес знаменитого столичного гомеопата. К кабине подходили прибывшие в столицу пассажиры. Они становились в очередь за Брюлом, но, прислушавшись к разговору, доносившемуся из кабины, безнадежно махали руками и становились в очередь к другой кабине. Минут через двадцать Брюл заметил, что те, кто занимал за ним очередь, уже разговаривают в других кабинах. Накатило возмущение, он не выдержал и стал стучать в стекло кабины. Женщина бросила на него недоуменный взгляд через плечо и презрительно повернулась к нему спиной. Не выдержав, Брюл рванул дверь.
– Послушайте, гражданка, нельзя же так…
– В чем дело? Подожди, милая, – проговорила она в трубку, – тут какой-то хам… – она высунулась из кабины и, схватив ручку двери, с силой ее захлопнула.
– Сама стерва! – выругался Брюл и встал в другую очередь. Минут через десять он набрал нужный номер. На этот раз трубку снял мужчина.
– Говорит Брюл… Извините, я…
– Брюл! Голубчик! – обрадовался на другом конце провода мужчина. – Приехал! Ну, молодец!
– Да, по вашему вызову, – заулыбался полковник.
– Где вы находитесь? – деловито осведомился телефонный собеседник.
– В аэропорту. Я решил позвонить вам сразу же после прилета.
– Правильно сделали. Сейчас вышлем машину, никуда не отлучайтесь. Запомните номер машины: 17-83.
– Мне бы сначала в гостиницу, – робко начал Брюл, но собеседник перебил его: – Не беспокойтесь. Мы сразу же из редакции закажем вам номер.
– Вы очень любезны, я вам крайне признателен.
– Благодарить будете потом! – редактор повесил трубку.
Брюл вышел из здания аэропорта и направился к площадке возле небольшого скверика, где обычно останавливались машины.
Ждать пришлось довольно долго. Пошел снег, захотелось есть, но Брюл боялся уйти со своего поста и пропустить машину редакции. Он поискал вокруг глазами и увидел поблизости торговый лоток. Подле него стояла пожилая женщина в грязном белом халате, надетом на черное драповое пальто, в платке и в валенках. Время от времени она стучала валенком о валенок, согревая ноги. Брюл подошел.
– Пару пирожков, – протянул он ей деньги.
– Пирожков нет, мороженое.
– Вы что? Поодурели здесь, в столице? Кто же мороженое продает зимой?
– Чего ругаешься? Что дают, то и продаю. Не хочешь, иди в ресторацию, там тебе бульон с фрикадельками предложат, а тут мороженое. Кому мороженое? – закричала она. – Сливочное, пломбир, фруктовое!
– Черт бы вас подрал, – проворчал Брюл, возвращаясь на свой пост.
Мимо прошли два парня, в которых Брюл наметанным глазом сразу же определил будущих преступников. Их выдавало наглое выражение лиц и вихляющая походка. Парни на ходу ели пирожки. От пирожков валил пар. Брюл почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Подхватив чемодан, он догнал парней. Те уже успели удалиться шагов на двадцать.
– Постойте! – изнемогая от тяжести чемодана, крикнул Брюл. Парни обернулись и, увидев догоняющий их милицейский полушубок, быстро пошли в разные стороны.
– Да подождите же, я только хотел спросить… – но те лишь ускорили шаг.
Минут через десять рядом с Брюлом остановилась машина. Брюл посмотрел на номер.
– Наконец-то! – радостно вздохнул он. Из машины вышел широкоплечий высокий бородатый шофер в темных очках.
– Брюл? – хрипло спросил он и, получив утвердительный ответ, взял чемодан полковника.
Брюл с наслаждением откинулся на спинку заднего сидения и закрыл глаза.
Ехали долго. Постепенно начало смеркаться. Утомленный за день, Брюл клевал носом. Если бы не чувство голода, которое мешало заснуть, он вздремнул бы, убаюканный мерным движением автомобиля.
– Что, – спросил он шофера, пытаясь завязать разговор, – редакция так поздно еще работает?
– Угу! – кратко ответил тот.
– Мне бы в гостиницу. Как из редакции туда проехать?
– А гостиница там же, – хрипло ответил шофер.
– Вот как? Замечательно! А ресторан там есть?
– Что? Проголодались? – почему-то развеселился шофер.
– Признаться, очень. Не успел поесть перед отлетом.
– А там вам обед приготовлен… в редакции.
– Вы серьезно? – смутился Брюл. – Это для меня большая честь. Чем обязан?
– Ждали вас очень. Редактор особенно. Стихи ваши уж очень ему понравились. Много вы привезли?
– Все!
– Вот это правильно сделали. Редактор даже беспокоился. Вдруг, говорит, не все привезет. Самые лучшие оставит…
– Все! Все привез!
Шофер не ответил. Он круто свернул в переулок и въехал под арку по двор трехэтажного серого здания.
– Приехали! – сообщил он, останавливая машину.
– Так это редакция? – удивленно спросил Брюл, рассматривая невзрачное здание.
– Редакция сейчас на капитальном ремонте, и нас раскидали по разным зданиям. Здесь отдел поэзии.
– Пожалуйста, сюда, – предупредительно отступил в сторону шофер, пропуская Брюла в узкую дверь. – Парадное уже закрыто, – пояснил он, – редактор специально задержался, чтобы увидеться с вами.
Вниз шли крутые ступеньки. Шофер зажег фонарик, подсвечивая сзади под ноги осторожно спускающемуся по обледенелым ступенькам полковнику.
– Осторожно, не поскользнитесь, – беспокоился шофер, поддерживая его сзади под локоть.
Вошли в длинный, тускло освещенный коридор. Шофер задержался, запирая на засов входную дверь.
– Куда теперь? – спросил Брюл.
– Сюда, пожалуйста, – шофер открыл одну из дверей. В комнате было темно.
– Сейчас зажгу свет. – Он посветил фонариком и, найдя выключатель, щелкнул им. Вверху зажглась тусклая лампочка. Брюл недоуменно осмотрелся. Он находился в маленькой комнате, довольно грязной, без окон и без малейших признаков того, что ее открывали в течение года, Комната была абсолютно пуста. В ней не было даже стула, чтобы присесть.
– Что это? Куда вы меня привели? – возмутился Брюл.
– Вам разве здесь не нравится? – раздался сзади насмешливый голос. Брюл обернулся. В дверях стоял высокий мужчина в элегантном темно-синем костюме, с небольшой коротко подстриженной темно-русой бородкой, слегка тронутой сединой. Сзади него выглядывал еще один, приземистый и полноватый. На его красном полном лице блуждала довольная ухмылка. Высокий посторонился, пропуская низкорослого вперед. Брюл заметил, что у того в руках веревка. Короткий вошел в комнату, деловито посмотрел на идущие под потолком толстые трубы отопления и, подпрыгнув, закинул конец веревки за трубу, потравил веревку, еще раз подпрыгнул, поймал свободный конец и подтянул к себе. Брюл увидел, что второй конец веревки представляет собою скользящую петлю.
– Очень сожалению, – глядя прямо в глаза Брюлу, произнес высокий, – но должен вам сказать, что эта комната – последнее пристанище в вашей жизни.
– Да, Брюл, сейчас мы тебя повесим, – спокойно, как будто дело шло о чем-то обыденном, сообщил шофер, опуская на пол чемодан полковника, который он еще продолжал держать в руках.
– Что за дурацкие шутки? Кто вы такие? – взревел Брюл.
– Вы нас не узнаете? Конечно! Где среди тысяч узников узнать трех. Но я напомню вам: мы те, кто бежал с вашей каторги полтора года назад. Если вы еще не вспомнили… хотя, по глазам вижу, что вспомнили… Вы мне добавили пять лет. Вспомнили?
– Аааааа! – взревел Брюл, бросаясь, нагнув по-бычьи голову, на высокого, но тут же растянулся на полу, получив удар в лоб от "шофера".
– Какое это удовольствие – заехать в морду мусору, – отряхивал тот ушибленный кулак.
Коротышка, ибо это был он, воспользовавшись тем, что полковник на минуту потерял сознание, перевернул его на живот и быстро связал руки за спиной. Затем подтащил на середину комнаты и надел на шею петлю.
Брюл пришел в себя.
– Пощадите! – взмолился он, – все что угодно… берите деньги… у меня есть около десяти тысяч…
– Грязная свинья, проклятый рабовладелец, ты принимаешь нас за бандитов и грабителей? Твои деньги останутся с тобой, никто к ним не притронется. Это грязные деньги, заработанные тобой издевательствами над людьми. Вспомни лучше перед смертью, скольким ты увеличил срок…
– Это незаконно, – захныкал Брюл.
– Какое нам дело до законов, если вы поставили нас вне закона? Это ты и тебе подобные делаете из людей преступников, убивая у них веру в справедливость. Вы звери и делаете из людей таких же зверей! Ты что думал? Твои издевательства и твои преступления сойдут тебе с рук? Думал, что тебя защитит закон? Если закон терпит таких ублюдков, то на черта он нужен, такой закон? Люди имеют право на самооборону и право на возмездие за издевательства и насилие. И если закон этого не делает, то это вынуждены делать сами люди. Во имя справедливости, правды и человечности. И так будет до тех пор, пока существуют два закона. Один – для таких вот, как ты и тебе подобных, а другой – для всех остальных. Такой закон, Брюл, хуже всякого беззакония. Тяните! – распорядился он. Дон и Коротышка, ухватив свободный конец веревки, приготовились тянуть ее.
– Подождите! Ради Бога! Ради детей моих, не сиротите!
– А ты думал о моих детях? О детях тех, кому ты прибавлял срок?
– Ну, ради Бога! – плакал Брюл.
– Вспомнил Бога? Все перед смертью его вспоминают, – Эл задумался. Видя его колебания, Брюл усилил свои мольбы. Эл молчал, гляди мимо Брюла на его кожаный чемодан.
– Хорошо! – прервал он излияния Брюла. – Пусть нас рассудит Бог. Ты слышал что-нибудь о Божьем суде? Давным-давно, тысячу лет назад, осужденному на смерть предлагали испытание. Если он его проходил, его отпускали. Ты согласен на такое испытание?
– Согласен! Ради Бога…
– Дело вот только в чем… У нас здесь нет ни раскаленных углей, по которым должен был пройти испытуемый, не получив при этом ожога, ни кипящего масла, ни раскаленного железа… Я даже затрудняюсь что-либо придумать… – Эл бросил взгляд на веревку. Брюл проследил его взгляд и снова завопил, умоляя придумать что-нибудь…
– Придумал! – оживился Эл. – У нас нет углей, но зато есть твои стихи. Как же я сразу не догадался? Кстати, ты не знаешь, почему некоторые из них опубликованы? Не думай, что за их гениальность. Мне пришлось выложить за это довольно крупную сумму. Что делать? В нашем мире все продается и покупается. Можно приобрести должность завмага, пост руководителя области, а можно и литературную славу. Все дело только в сумме. Но мы отвлеклись! Ты, говорят, привез все свои стихи. Сколько их?
– Десять тетрадей!
– Тетради толстые?
– По сто страниц.
– Думаю, что достаточно. Дон, вытащи их, пожалуйста, а ты, Коротышка, развяжи полковника.
Дон открыл чемодан и вытащил две толстые пачки.
– Проверь, нет ли у него в карманах зажигалки или спичек. Когда имеешь дело с нечестным человеком, то надо быть начеку.
Дон обыскал полковника и вытащил у него спички.
– Хорошо, полковник! В свое время я не смог переварить твои стихи. Надеюсь, что у тебя желудок менее деликатен, хотя ты не портил его лагерной баландой. Сейчас около восьми вечера. Если к семи утра ты сможешь сжевать и проглотить все свои поэтические опусы, то в восемь будешь свободен. Если же здесь, в комнате, останется хотя бы один листок бумаги или кусок обложки, то…
– Мы тебя повесим! – закончил его мысль Коротышка.
– В этом доме никого нет. Но не вздумай орать. Если до нас донесутся твои вопли, то… сам понимаешь. Итак, приступай. – Эл взял одну из тетрадей и протянул ее полковнику. – Мы тут немножко понаблюдаем, а потом ты уже самостоятельно продолжишь.
– Рви листки на мелкие части – легче глотать будет, – сочувственно посоветовал Дон, видя как полковник с трудом жует бумагу.
– Гы-гы, – присел от смеха Коротышка.
– Вот это лишнее, – строго сказал Эл. – Нехорошо смеяться над чужой бедой. Принеси лучше воды полковнику, запить свои произведения.
– Ты что, его отпустишь? – спросил Дон.
– Я же дал слово. Если к утру он справится со своими поэмами, то пусть идет на все четыре стороны.
– Я бы его все-таки…
Эл пожал плечами.
– Знаешь, Дон, если он сможет, пусть у полковника останутся приятные воспоминания об этой ночи. Надеюсь, что он навсегда излечится от зуда рифмоплетства… Поэзия и палач – несовместимы…
ВОЗМЕЗДИЕ (продолжение)
Все складывалось хорошо. У Брюла был неиспользованный за три года отпуск. Он позвонил в управление лагерей и, получив устное согласие, стал собираться в поездку.
Весть о литературном признании быстро обежала весь лагерь. Офицеры охраны устроили своему начальнику пышные проводы. Хор зеков исполнил песню на слова Брюла:
Я службу несу в суровом краю, где воет пурга и метели…
Музыку написал к словам свой же лагерный композитор, бывший режиссер оперного театра, осужденный на восемь лет за совращение малолетних. Он уже давно отбыл свой основной срок, но так как Брюлу не хотелось с ним расставаться, он руководил всей художественной самодеятельностью лагеря, то ему устроили "постой-погоди". Впрочем, по сравнению с остальными зеками ему жилось в лагере неплохо. Его не гоняли ни на лесосплав, ни на лесоповал. Брюл ценил искусство и умел беречь нужных людей. Вторым его любимцем среди зеков был повар, который бесподобно умел приготовить фаршированную рыбу. За что сидел повар, никто толком не знал. Но сидел он уже так долго, что даже старожилы лагеря не помнили, когда и по какой причине тот сюда попал. Брюл, естественно, не вдавался по этому поводу в подробности. Поговаривали, что Брюл привез с собой повара из другого лагеря, в котором он был начальником раньше.
Что хотелось Брюлу, так это заполучить себе художника. Но пока не удавалось. Он уже не раз обращался в соответствующие распределительные пункты с заказом, но то ли живописцы не совершали преступлений, то ли что другое, на художников был острый дефицит. Мечта оставить своим потомкам портрет, выполненный кистью мастера, так и оставалась пока несбывшейся мечтой. Одно время ему чуть было не повезло. Сосед почти согласился променять своего живописца на двух врачей. Те схлопотали по восемь лет за взятки во время работы в приемной экзаменационной комиссии. У соседа вдруг начался мор среди зеков, и лагерный врач не мог ничего такого предпринять, чтобы прекратить распространение болезни. Брюловские же врачи были остепененные кандидаты наук. Один даже в звании доцента. Однако обмен не состоялся. В самый последний момент сосед решил, что сделка невыгодна. Впрочем, это, может быть, случилось и к лучшему. Мор вскоре перекинулся к Брюлу. Остепененные врачишки быстро нашли причину, и у Брюла умерло всего лишь пять зеков. У соседа же эпидемия унесла три четверти. На этом его карьера кончилась. Его понизили в звании и затем куда-то перевели. Живописец же отсидел свой срок и вышел на волю. "Стерва, – мысленно выругал Брюл своего бывшего соседа. – И сам не гам и другим не дам!"
Про этих врачей Брюл вспомнил, садясь в аэросани, которые доставят его до ближайшей воинской части, а оттуда по договоренности его должны были вертолетом подбросить до аэропорта, находящегося еще километров триста южнее.
Он подозвал своего заместителя, и когда майор подошел, дал ему инструкции задержать полезных для лагеря врачей еще года на три.
– Не беспокойтесь, все будет сделано! – заверил его помощник, крепко пожимая на прощание руку. – Будем с нетерпением ждать выхода первой вашей книжки, – добавил он, подсаживая начальника в сани.
– Постучи по дереву! – крикнул на прощание Брюл. Сани тронулись и заскользили по замерзшей реке, увозя полковника к славе и известности.
– Везете ли меха, икру, золото и другие запрещенные для перевозки товары? – спросил его на контрольном пункте аэропорта молодой черноусый таможенник с симпатичной родинкой на левой щеке. Брюл возмущенно фыркнул.
– Откройте чемодан!
– Пожалуйста! – рассердился Брюл, щелкая замками чемодана.
Таможенник стал перебирать вещи, придирчиво осмотрел домашние тапочки, затем, торжествующе улыбаясь, вытащил два увесистых свертка, перевязанных шпагатом.
– А это что?
– Тетради. Можете посмотреть.
Таможенник развязал шпагат и действительно увидел пачку толстых тетрадей в коленкоровом переплете. Недоуменно перелистал их, силясь разобрать мелкий, убористый почерк.
– Это что, стихи? – удивленно спросил он. – Я думал, золото…
– Это подороже золота, – проворчал Брюл, укладывая в чемодан вещи. – Можно сказать, плод всей моей жизни, а вы так… – он осуждающе посмотрел на таможенника.
– Извините, полковник! Знаете, всякое бывает на нашей службе.
– Пора научиться отличать порядочного человека от жулика, – назидательно сказал Брюл, закрывая чемодан, и направился в освободившийся проход.
Сидя в кресле самолета, Брюл вынул из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок со списком заказов на покупку необходимых вещей в столице. Первыми шли заказы жены. "Так, парфюмерия… белье… где это? Ну, да ладно, спрошу…" Список жены вызвал у него теплые чувства. Брюл был отличный семьянин и любил жену, с которой прожил вот уже пятнадцать лет душа в душу. "Бедняжка, – подумал он с нежностью. – Хоть бы один раз пожаловалась. Где нас только не носило? Куда ни забрасывала судьба… из одного лагеря в другой. Надо, – решил он, – купить ей что-то такое… особенное… например, серьги с драгоценными камнями… денег хватит. Сыну? Ну, ему можно кассетный магнитофон и книжки приключений. Любит читать, шельмец, способный парень. Дочке? Что же ей? А, куплю то же, что и жене…"
Незаметно для себя Брюл заснул. Снился ему берег южного моря, тот самый, где они три года назад отдыхали всей семьей. Сын барахтался в воде. Дочь, почему-то уже взрослая, полулежала в шезлонге и рядом с ней стоял стройный молодой мужчина в белоснежной форме капитана дальнего плавания.
– Выдадим замуж дочь, – тихо шепнула ему жена, – ты пойдешь на пенсию, и мы переберемся сюда, построим домик, заведем небольшой сад…
– Гражданин! Гражданин! – он проснулся, над ним склонилась миловидная стюардесса. – Идем на посадку, пристегните, пожалуйста, ремень…
В здании аэропорта Брюл быстро нашел телефонные кабины, зашел в одну из них и набрал номер редакции. Ему ответил женский голос.
– Это редакция? – спросил Брюл.
– Кто говорит? – деловито осведомилась женщина.
– Извините, я приехал издалека, по вызову редакции. Моя фамилия Брюл, – запинаясь от охватившего волнения, торопился полковник.
– Это какой Брюл? Полковник? – переспросила женщина.
– Да! Да! Совершенно верно. Мне дали ваш номер телефона.
– Сейчас соединю вас с редактором, если он еще не ушел.
Брюл стал ждать. Внезапно в трубке послышались короткие гудки. Брюл растерянно оторвал трубку от уха и тут понял, что телефон отключился, так как он не положил через положенные три минуты монету в кассу автомата. Он торопливо стал рыться в карманах. Нужной монеты как на зло не было.
Возле телефона уже скопилась очередь. Кто-то нетерпеливо стучал по стеклу кабины. Брюл вышел и, подойдя к аптечному киоску, попросил разменять монеты. Пока он менял, прошло еще несколько минут. "Что, если редактор уедет?" Брюл заметался по залу в поисках свободного автомата. Возле одного из них очереди не было, но в кабине стояла женщина. Она довольно эмоционально, поминутно вскидывая широкие черные брови, громко, так что все было слышно сквозь стены кабины, пела беседу с подругой. Брюл подождал минут десять и за это время невольно получил сведения о муже женщины, о ее начальнике по службе и даже узнал адрес знаменитого столичного гомеопата. К кабине подходили прибывшие в столицу пассажиры. Они становились в очередь за Брюлом, но, прислушавшись к разговору, доносившемуся из кабины, безнадежно махали руками и становились в очередь к другой кабине. Минут через двадцать Брюл заметил, что те, кто занимал за ним очередь, уже разговаривают в других кабинах. Накатило возмущение, он не выдержал и стал стучать в стекло кабины. Женщина бросила на него недоуменный взгляд через плечо и презрительно повернулась к нему спиной. Не выдержав, Брюл рванул дверь.
– Послушайте, гражданка, нельзя же так…
– В чем дело? Подожди, милая, – проговорила она в трубку, – тут какой-то хам… – она высунулась из кабины и, схватив ручку двери, с силой ее захлопнула.
– Сама стерва! – выругался Брюл и встал в другую очередь. Минут через десять он набрал нужный номер. На этот раз трубку снял мужчина.
– Говорит Брюл… Извините, я…
– Брюл! Голубчик! – обрадовался на другом конце провода мужчина. – Приехал! Ну, молодец!
– Да, по вашему вызову, – заулыбался полковник.
– Где вы находитесь? – деловито осведомился телефонный собеседник.
– В аэропорту. Я решил позвонить вам сразу же после прилета.
– Правильно сделали. Сейчас вышлем машину, никуда не отлучайтесь. Запомните номер машины: 17-83.
– Мне бы сначала в гостиницу, – робко начал Брюл, но собеседник перебил его: – Не беспокойтесь. Мы сразу же из редакции закажем вам номер.
– Вы очень любезны, я вам крайне признателен.
– Благодарить будете потом! – редактор повесил трубку.
Брюл вышел из здания аэропорта и направился к площадке возле небольшого скверика, где обычно останавливались машины.
Ждать пришлось довольно долго. Пошел снег, захотелось есть, но Брюл боялся уйти со своего поста и пропустить машину редакции. Он поискал вокруг глазами и увидел поблизости торговый лоток. Подле него стояла пожилая женщина в грязном белом халате, надетом на черное драповое пальто, в платке и в валенках. Время от времени она стучала валенком о валенок, согревая ноги. Брюл подошел.
– Пару пирожков, – протянул он ей деньги.
– Пирожков нет, мороженое.
– Вы что? Поодурели здесь, в столице? Кто же мороженое продает зимой?
– Чего ругаешься? Что дают, то и продаю. Не хочешь, иди в ресторацию, там тебе бульон с фрикадельками предложат, а тут мороженое. Кому мороженое? – закричала она. – Сливочное, пломбир, фруктовое!
– Черт бы вас подрал, – проворчал Брюл, возвращаясь на свой пост.
Мимо прошли два парня, в которых Брюл наметанным глазом сразу же определил будущих преступников. Их выдавало наглое выражение лиц и вихляющая походка. Парни на ходу ели пирожки. От пирожков валил пар. Брюл почувствовал, как тошнота подкатывает к горлу. Подхватив чемодан, он догнал парней. Те уже успели удалиться шагов на двадцать.
– Постойте! – изнемогая от тяжести чемодана, крикнул Брюл. Парни обернулись и, увидев догоняющий их милицейский полушубок, быстро пошли в разные стороны.
– Да подождите же, я только хотел спросить… – но те лишь ускорили шаг.
Минут через десять рядом с Брюлом остановилась машина. Брюл посмотрел на номер.
– Наконец-то! – радостно вздохнул он. Из машины вышел широкоплечий высокий бородатый шофер в темных очках.
– Брюл? – хрипло спросил он и, получив утвердительный ответ, взял чемодан полковника.
Брюл с наслаждением откинулся на спинку заднего сидения и закрыл глаза.
Ехали долго. Постепенно начало смеркаться. Утомленный за день, Брюл клевал носом. Если бы не чувство голода, которое мешало заснуть, он вздремнул бы, убаюканный мерным движением автомобиля.
– Что, – спросил он шофера, пытаясь завязать разговор, – редакция так поздно еще работает?
– Угу! – кратко ответил тот.
– Мне бы в гостиницу. Как из редакции туда проехать?
– А гостиница там же, – хрипло ответил шофер.
– Вот как? Замечательно! А ресторан там есть?
– Что? Проголодались? – почему-то развеселился шофер.
– Признаться, очень. Не успел поесть перед отлетом.
– А там вам обед приготовлен… в редакции.
– Вы серьезно? – смутился Брюл. – Это для меня большая честь. Чем обязан?
– Ждали вас очень. Редактор особенно. Стихи ваши уж очень ему понравились. Много вы привезли?
– Все!
– Вот это правильно сделали. Редактор даже беспокоился. Вдруг, говорит, не все привезет. Самые лучшие оставит…
– Все! Все привез!
Шофер не ответил. Он круто свернул в переулок и въехал под арку по двор трехэтажного серого здания.
– Приехали! – сообщил он, останавливая машину.
– Так это редакция? – удивленно спросил Брюл, рассматривая невзрачное здание.
– Редакция сейчас на капитальном ремонте, и нас раскидали по разным зданиям. Здесь отдел поэзии.
– Пожалуйста, сюда, – предупредительно отступил в сторону шофер, пропуская Брюла в узкую дверь. – Парадное уже закрыто, – пояснил он, – редактор специально задержался, чтобы увидеться с вами.
Вниз шли крутые ступеньки. Шофер зажег фонарик, подсвечивая сзади под ноги осторожно спускающемуся по обледенелым ступенькам полковнику.
– Осторожно, не поскользнитесь, – беспокоился шофер, поддерживая его сзади под локоть.
Вошли в длинный, тускло освещенный коридор. Шофер задержался, запирая на засов входную дверь.
– Куда теперь? – спросил Брюл.
– Сюда, пожалуйста, – шофер открыл одну из дверей. В комнате было темно.
– Сейчас зажгу свет. – Он посветил фонариком и, найдя выключатель, щелкнул им. Вверху зажглась тусклая лампочка. Брюл недоуменно осмотрелся. Он находился в маленькой комнате, довольно грязной, без окон и без малейших признаков того, что ее открывали в течение года, Комната была абсолютно пуста. В ней не было даже стула, чтобы присесть.
– Что это? Куда вы меня привели? – возмутился Брюл.
– Вам разве здесь не нравится? – раздался сзади насмешливый голос. Брюл обернулся. В дверях стоял высокий мужчина в элегантном темно-синем костюме, с небольшой коротко подстриженной темно-русой бородкой, слегка тронутой сединой. Сзади него выглядывал еще один, приземистый и полноватый. На его красном полном лице блуждала довольная ухмылка. Высокий посторонился, пропуская низкорослого вперед. Брюл заметил, что у того в руках веревка. Короткий вошел в комнату, деловито посмотрел на идущие под потолком толстые трубы отопления и, подпрыгнув, закинул конец веревки за трубу, потравил веревку, еще раз подпрыгнул, поймал свободный конец и подтянул к себе. Брюл увидел, что второй конец веревки представляет собою скользящую петлю.
– Очень сожалению, – глядя прямо в глаза Брюлу, произнес высокий, – но должен вам сказать, что эта комната – последнее пристанище в вашей жизни.
– Да, Брюл, сейчас мы тебя повесим, – спокойно, как будто дело шло о чем-то обыденном, сообщил шофер, опуская на пол чемодан полковника, который он еще продолжал держать в руках.
– Что за дурацкие шутки? Кто вы такие? – взревел Брюл.
– Вы нас не узнаете? Конечно! Где среди тысяч узников узнать трех. Но я напомню вам: мы те, кто бежал с вашей каторги полтора года назад. Если вы еще не вспомнили… хотя, по глазам вижу, что вспомнили… Вы мне добавили пять лет. Вспомнили?
– Аааааа! – взревел Брюл, бросаясь, нагнув по-бычьи голову, на высокого, но тут же растянулся на полу, получив удар в лоб от "шофера".
– Какое это удовольствие – заехать в морду мусору, – отряхивал тот ушибленный кулак.
Коротышка, ибо это был он, воспользовавшись тем, что полковник на минуту потерял сознание, перевернул его на живот и быстро связал руки за спиной. Затем подтащил на середину комнаты и надел на шею петлю.
Брюл пришел в себя.
– Пощадите! – взмолился он, – все что угодно… берите деньги… у меня есть около десяти тысяч…
– Грязная свинья, проклятый рабовладелец, ты принимаешь нас за бандитов и грабителей? Твои деньги останутся с тобой, никто к ним не притронется. Это грязные деньги, заработанные тобой издевательствами над людьми. Вспомни лучше перед смертью, скольким ты увеличил срок…
– Это незаконно, – захныкал Брюл.
– Какое нам дело до законов, если вы поставили нас вне закона? Это ты и тебе подобные делаете из людей преступников, убивая у них веру в справедливость. Вы звери и делаете из людей таких же зверей! Ты что думал? Твои издевательства и твои преступления сойдут тебе с рук? Думал, что тебя защитит закон? Если закон терпит таких ублюдков, то на черта он нужен, такой закон? Люди имеют право на самооборону и право на возмездие за издевательства и насилие. И если закон этого не делает, то это вынуждены делать сами люди. Во имя справедливости, правды и человечности. И так будет до тех пор, пока существуют два закона. Один – для таких вот, как ты и тебе подобных, а другой – для всех остальных. Такой закон, Брюл, хуже всякого беззакония. Тяните! – распорядился он. Дон и Коротышка, ухватив свободный конец веревки, приготовились тянуть ее.
– Подождите! Ради Бога! Ради детей моих, не сиротите!
– А ты думал о моих детях? О детях тех, кому ты прибавлял срок?
– Ну, ради Бога! – плакал Брюл.
– Вспомнил Бога? Все перед смертью его вспоминают, – Эл задумался. Видя его колебания, Брюл усилил свои мольбы. Эл молчал, гляди мимо Брюла на его кожаный чемодан.
– Хорошо! – прервал он излияния Брюла. – Пусть нас рассудит Бог. Ты слышал что-нибудь о Божьем суде? Давным-давно, тысячу лет назад, осужденному на смерть предлагали испытание. Если он его проходил, его отпускали. Ты согласен на такое испытание?
– Согласен! Ради Бога…
– Дело вот только в чем… У нас здесь нет ни раскаленных углей, по которым должен был пройти испытуемый, не получив при этом ожога, ни кипящего масла, ни раскаленного железа… Я даже затрудняюсь что-либо придумать… – Эл бросил взгляд на веревку. Брюл проследил его взгляд и снова завопил, умоляя придумать что-нибудь…
– Придумал! – оживился Эл. – У нас нет углей, но зато есть твои стихи. Как же я сразу не догадался? Кстати, ты не знаешь, почему некоторые из них опубликованы? Не думай, что за их гениальность. Мне пришлось выложить за это довольно крупную сумму. Что делать? В нашем мире все продается и покупается. Можно приобрести должность завмага, пост руководителя области, а можно и литературную славу. Все дело только в сумме. Но мы отвлеклись! Ты, говорят, привез все свои стихи. Сколько их?
– Десять тетрадей!
– Тетради толстые?
– По сто страниц.
– Думаю, что достаточно. Дон, вытащи их, пожалуйста, а ты, Коротышка, развяжи полковника.
Дон открыл чемодан и вытащил две толстые пачки.
– Проверь, нет ли у него в карманах зажигалки или спичек. Когда имеешь дело с нечестным человеком, то надо быть начеку.
Дон обыскал полковника и вытащил у него спички.
– Хорошо, полковник! В свое время я не смог переварить твои стихи. Надеюсь, что у тебя желудок менее деликатен, хотя ты не портил его лагерной баландой. Сейчас около восьми вечера. Если к семи утра ты сможешь сжевать и проглотить все свои поэтические опусы, то в восемь будешь свободен. Если же здесь, в комнате, останется хотя бы один листок бумаги или кусок обложки, то…
– Мы тебя повесим! – закончил его мысль Коротышка.
– В этом доме никого нет. Но не вздумай орать. Если до нас донесутся твои вопли, то… сам понимаешь. Итак, приступай. – Эл взял одну из тетрадей и протянул ее полковнику. – Мы тут немножко понаблюдаем, а потом ты уже самостоятельно продолжишь.
– Рви листки на мелкие части – легче глотать будет, – сочувственно посоветовал Дон, видя как полковник с трудом жует бумагу.
– Гы-гы, – присел от смеха Коротышка.
– Вот это лишнее, – строго сказал Эл. – Нехорошо смеяться над чужой бедой. Принеси лучше воды полковнику, запить свои произведения.
– Ты что, его отпустишь? – спросил Дон.
– Я же дал слово. Если к утру он справится со своими поэмами, то пусть идет на все четыре стороны.
– Я бы его все-таки…
Эл пожал плечами.
– Знаешь, Дон, если он сможет, пусть у полковника останутся приятные воспоминания об этой ночи. Надеюсь, что он навсегда излечится от зуда рифмоплетства… Поэзия и палач – несовместимы…
ВОЗМЕЗДИЕ (продолжение)
Южный городок утопал в зелени фруктовых садов. Стоял самый жаркий летний месяц. Летом городок просыпался рано. К часам шести утра улицы наполнялись спешащими на работу людьми. Впрочем, спешащими – это громко сказано. Жители города спешить не любили. Они двигались медленно, степенно, часто останавливались, чтобы перекинуться несколькими словами с приятелями и знакомыми. Городок был небольшой, и кроме двух маленьких заводиков местной промышленности и фабрики по переработке овощей и фруктов – гиганта местной индустрии, других предприятий не было. Если не считать четырех кинотеатров, двадцати парикмахерских и множества различных контор: нотариальных, заготовительных, похоронных, управленческих… Некоторые конторы носили гордое название филиалов более крупных заведений. Служащие последних составляли элиту и смотрели на остальную мелкую чиновничью братию свысока, с оттенком покровительства и снисхождения. Отличительной чертой элиты были "дипломаты", в то время как остальные носили с собой на службу порыжевшие от времени портфели, с ручками, обмотанными цветной изолентой.
Центр городка, где расположились кинотеатры, магазины и присутственные места, был заасфальтирован. Трех– и четырехэтажные дома центра замыкали большим четырехугольником площадь, в центре коей находился шедевр местного зодчества – большой фонтан, по краям которого в выжидательной позе сидели шесть лягушек, а в центре стояла женская фигура с длинной жердью, еще два года назад заканчивающейся лопастью весла. Фонтан из-за недостатка воды включали только по большим праздникам и по случаю приезда областного начальства. В эти дни из пасти четырех лягушек текла вода. Остальные не участвовали в празднестве и грустно сидели, обиженно глядя прямо перед собой выпуклыми, сделанными из зеленого бутылочного стекла глазами.
Летом, к полудню, когда жара становилась невыносимой, жизнь в городке замирала часа на три. Все прятались по домам. Город погружался в сон. Вот и сейчас все улицы были пустынны. Разве что выбежит из подворотни дворняга по своим неотложным делам, но и то старается сразу же перебежать на теневую сторону улицы, прячась от лучей немилосердно палящего солнца.
Поэтому одинокий прохожий, завернув случайно по каким-либо делам на улицу Оптимистов, остановился бы пораженный, увидев большую толпу людей, собравшихся возле сине-желтого высокого забора, за которым среди деревьев виднелась красная черепичная крыша большого двухэтажного особняка.
Два милиционера с широкими пятнами пота на защитного цвета рубашках сдерживали сгоравшую от любопытства толпу. Тут же стояли три милицейские машины с областными номерами.
– Граждане, разойдитесь! Ну ничего интересного, обычный обыск, – увещали служители правопорядка любопытных, старающихся заглянуть во двор.
– Копают, – шепотом, способным разбудить спящего алкоголика, поделился прорвавшийся вперед наблюдатель, но тут же был отброшен в толпу дюжим сержантом. Толпа заволновалась.
– Что нашли? – хватая то одного, то другого за руку, допытывалась бойкая старушка в синем платье с белым горошком.
– Труп! – мрачно сообщил коротко подстриженный дядька в белой сетчатой тенниске, сквозь которую, как трава сквозь асфальт, пробивались рыжеватые волосы.
– Чего болтаешь зря! – осадил его пожилой мужчина со значком на лацкане пиджака, и доверительно пояснил: – Золото ищут!
– Нашли? – заволновалась старушка.
– Пока ищут, бабуся! Иди проси, чтобы тебе на зубы полфунта дали!
– Наш! – гордо сказал толстяк, привлекая к себе всеобщее внимание, облизывая стаканчик мороженого.
– Известно, ваш! Чей же еще? Вы там все на фабрике ворюги! Ишь, зажрался, небось на ворованном масле и сахаре. Взялись за вас! – со злорадством в голосе заговорил пожилой мужчина со значком. – Давно до вас добраться надо было бы! Дома, видишь ли, себе какие отгрохали. Честному трудящемуся человеку такой за всю жизнь не заработать. Верно я говорю? – обратился он к собравшимся. Толпа одобрительно загудела.
– Ты что? Видел? Видел? – стал наступать на него животом толстяк. – Тоже мне, ночной сторож… А еще значок нацепил! Ботинки лучше почисти, голь несчастная!
Пожилой схватил толстяка за плечо.
– Гражданин милиционер! – закричал он громко. – Возьмите этого. Соучастник!
– Граждане, успокойтесь, – снова стал уговаривать сержант. – Кого надо – заберем сами, не допускайте самоуправства.
Толстяк рванулся и, освободившись от пожилого, быстро зашагал прочь.
– Ага, испугался! – торжествовал пожилой. – Погоди уже! Всех вас, ворюг, пересажаем!
Центр городка, где расположились кинотеатры, магазины и присутственные места, был заасфальтирован. Трех– и четырехэтажные дома центра замыкали большим четырехугольником площадь, в центре коей находился шедевр местного зодчества – большой фонтан, по краям которого в выжидательной позе сидели шесть лягушек, а в центре стояла женская фигура с длинной жердью, еще два года назад заканчивающейся лопастью весла. Фонтан из-за недостатка воды включали только по большим праздникам и по случаю приезда областного начальства. В эти дни из пасти четырех лягушек текла вода. Остальные не участвовали в празднестве и грустно сидели, обиженно глядя прямо перед собой выпуклыми, сделанными из зеленого бутылочного стекла глазами.
Летом, к полудню, когда жара становилась невыносимой, жизнь в городке замирала часа на три. Все прятались по домам. Город погружался в сон. Вот и сейчас все улицы были пустынны. Разве что выбежит из подворотни дворняга по своим неотложным делам, но и то старается сразу же перебежать на теневую сторону улицы, прячась от лучей немилосердно палящего солнца.
Поэтому одинокий прохожий, завернув случайно по каким-либо делам на улицу Оптимистов, остановился бы пораженный, увидев большую толпу людей, собравшихся возле сине-желтого высокого забора, за которым среди деревьев виднелась красная черепичная крыша большого двухэтажного особняка.
Два милиционера с широкими пятнами пота на защитного цвета рубашках сдерживали сгоравшую от любопытства толпу. Тут же стояли три милицейские машины с областными номерами.
– Граждане, разойдитесь! Ну ничего интересного, обычный обыск, – увещали служители правопорядка любопытных, старающихся заглянуть во двор.
– Копают, – шепотом, способным разбудить спящего алкоголика, поделился прорвавшийся вперед наблюдатель, но тут же был отброшен в толпу дюжим сержантом. Толпа заволновалась.
– Что нашли? – хватая то одного, то другого за руку, допытывалась бойкая старушка в синем платье с белым горошком.
– Труп! – мрачно сообщил коротко подстриженный дядька в белой сетчатой тенниске, сквозь которую, как трава сквозь асфальт, пробивались рыжеватые волосы.
– Чего болтаешь зря! – осадил его пожилой мужчина со значком на лацкане пиджака, и доверительно пояснил: – Золото ищут!
– Нашли? – заволновалась старушка.
– Пока ищут, бабуся! Иди проси, чтобы тебе на зубы полфунта дали!
– Наш! – гордо сказал толстяк, привлекая к себе всеобщее внимание, облизывая стаканчик мороженого.
– Известно, ваш! Чей же еще? Вы там все на фабрике ворюги! Ишь, зажрался, небось на ворованном масле и сахаре. Взялись за вас! – со злорадством в голосе заговорил пожилой мужчина со значком. – Давно до вас добраться надо было бы! Дома, видишь ли, себе какие отгрохали. Честному трудящемуся человеку такой за всю жизнь не заработать. Верно я говорю? – обратился он к собравшимся. Толпа одобрительно загудела.
– Ты что? Видел? Видел? – стал наступать на него животом толстяк. – Тоже мне, ночной сторож… А еще значок нацепил! Ботинки лучше почисти, голь несчастная!
Пожилой схватил толстяка за плечо.
– Гражданин милиционер! – закричал он громко. – Возьмите этого. Соучастник!
– Граждане, успокойтесь, – снова стал уговаривать сержант. – Кого надо – заберем сами, не допускайте самоуправства.
Толстяк рванулся и, освободившись от пожилого, быстро зашагал прочь.
– Ага, испугался! – торжествовал пожилой. – Погоди уже! Всех вас, ворюг, пересажаем!