Страница:
Как произошла ее самоорганизация и как она стала разумной – можно только предполагать. Вот одна из гипотез: в программе трехмерной ДНК было заложено образование обширных корневых сетей, дающих возможность быстрого обмена и анализа информации. Став разумной, данная система выяснила, что она – не единственный разум на этой планете. Перед ней встала дилемма, как поступить? По-видимому, она поняла, что дальнейшее социальное развитие лапифов неизбежно приведет к машинной цивилизации и повреждению биосферы. Это было бы равносильно созданию условий гибели растительного разума. И система лишила человека возможности социального развития.
– Какая жестокость! – послышался голос. – Нельзя ли нам исправить положение?
– Подождите. Да, этот разум придумал очень действенный способ остановить развитие, но при этом дать разумным существам компенсацию: освободить их от необходимости трудиться, то есть, выражаясь языком Библии, добывать хлеб насущный в поте лица своего. Он дал человеку обилие пищи. Вкусной, полезной, которую он может брать сколько хочет, стоит только нагнуться.
– Это не компенсирует прекращения развития, – возразил тот же голос.
– Не спешите. Компенсацией послужило другое – бессмертие! Согласитесь, что это существенная компенсация. Разум создал амброзию. Кстати, мы подвергли ее состав тщательному анализу. И знаете, что мы там обнаружили? Среди массы алкалоидов этого растения есть гормон, стойкий к пищеварительному соку и всасывающийся в кровь без изменения, который почти – я подчеркиваю, почти, потому что он значительно более эффективен – идентичен гормону вилочковой железы. Так как у нас здесь не все имеют биологическое образование, то вкратце поясню. Старение организма является результатом, главным образом, накопления ошибок в синтезируемой ДНК во время деления клеток. Это соматические мутации, то есть мутации клеток тела. Имеются специальные клетки, носящие название тимус, которые очищают организм от таких мутаций. Известное в прошлом заболевание СПИД протекало с ускоренным старением из-за того, что эти клетки поражались вирусом. Они в течение жизни не восстанавливаются, так как вилочковая железа атрофируется в раннем возрасте, а для своей дифференциации клетки Т-лимфоцитов должны пройти через нее. Таким образом, по мере истощения Т-лимфоцитарной системы организм теряет контроль за своей внутренней генетической чистотой, стареет и погибает. Амброзия же способствует восстановлению Т-лимфоцитарной системы и тем самым предохраняет от старения. По-видимому, так действует весь комплекс алкалоидов амброзии, и мы со временем его изучим и попытаемся создать искусственно, если удастся…
– И получим бессмертие?
– Не знаю. Но думаю, что нет. Мы сможем продлить биологическую жизнь и молодость, но не до бесконечности, как здесь. Мне кажется, для этого необходимы еще какие-то важные условия. Далее – большой интерес представляет так называемое возрождение человека из дерева. Труп погибшего зарывают в почву, то есть в мозг системы. Она, естественно, имеет доступ к индивидуальной информации, и, при ее мощностях и возможностях, нет ничего удивительного, что она может своими методами воссоздать индивидуальность, а может быть, даже исправить при этом некоторые генетические ошибки. О возможности последнего говорит физическое совершенство жителей планеты.
– Особенно их женщин! – послышалась реплика.
– Согласен. Хотя, – пошутил Сергей, – еще не имел возможности убедиться. Конечно, – продолжал он, – мы не можем пойти на такой эксперимент, который предусматривает вскрытие кокона. Это было бы бесчеловечно, и мы не имеем права это делать. Впрочем, для нас он и не имеет существенного значения. Как вы знаете, ни одно растение отсюда не сможет прижиться на Земле.
Как развивались события дальше? Дав человеку бессмертие, Разум, будем его так называть для краткости, должен был учесть и последствия, которые выразились бы в безудержном росте населения и привели бы к тому же результату, что и машинная цивилизация. Поэтому он резко ограничивает рождаемость, делая мужчин этой планеты бесплодными. Бесплодие, безусловно, связано с мужчинами – это вытекает из того, что титаны да и земляне способны оплодотворить местных женщин. У потомков мужского пола таких браков способность эта сохраняется на два-три поколения, а потом тоже исчезает.
– Ну, а откуда появились кентавры?
– Эту загадку СС тоже разгадала. Кентавры были созданы Разумом этой планеты.
– Какой смысл?
– Был смысл, если считаться с интересами растительного разума. Судя по всему, центр агрессивности у лапифов развит не меньше, чем у землян. Рано или поздно это привело бы к соперничеству между племенами, войнам, а если к войнам, то и к государству. А государство неизбежно привело бы к развитию оружия и, следовательно, к машинной цивилизации. Кентавры послужили средством выполнения двух задач: первая – регуляция численности лапифов, а вторая – наличие постоянной угрозы со стороны разумного, но биологически совершенно чуждого вида. Эта угроза мешала развитию соперничества между племенами лапифов. Повторяю, цель системы заключалась в том, чтобы во что бы то ни стало избежать машинной цивилизации, чего она и добилась. Должен сказать, добилась сравнительно гуманным способом.
– Почему "гуманным"? – возразил Николай. Он поднялся со своего места и возмущенно заговорил: – Мы только что были свидетелями сцен, которые не могут восприниматься иначе как ужасающая жестокость и, я бы сказал, распущенность и безнравственность.
Сергей усмехнулся.
– Скажи, Николай, разве человек не проявил жестокость к остальному миру, уничтожив большую часть животных и растительных видов во имя своих экономических интересов? Не превратил ли он часть суши в пустыню и не довел ли он биосферу Земли в конце XX века до катастрофы? Здесь же Разум не тронул ни одного животного вида. Потом, мы имеем дело с совершенно другим Разумом, и его понятия о морали, так же, как и понятия о жестокости, отличаются от наших. Следует ли нам подходить к оценке этой системы с нашими мерками? Нравственность растет с уровнем социального развития. Здесь же он почти нулевой. Хотя уже при объединении лапифов в племена уровень нравственности значительно повышается. Если сравнить поведение оседлых лапифов и диких фавнов, то эта разница представляется ощутимой.
– Мне кажется, у них слишком гипертрофирован половой инстинкт. Здесь нет логики. Если Кибела хотела ограничить рождаемость, не проще было бы ей подавить этот инстинкт?
– Но тогда подавлен был бы и сам разум. Он не может развиваться без внешних побуждений, а половой инстинкт – одно из самых сильных. Вот подавление его, по конечному результату, было бы большей жестокостью по отношению к виду.
– И все же, – настаивал Николай, – такие воздействия на разумные существа бесчеловечны.
– Правильно, бесчеловечны. Мы имеем дело не с человеком, а с Разумом другой биологической природы. Мораль зависит в первую очередь от нее, затем уже от уровня социального развития. Скажи, кто же поступает более бесчеловечно: человек, который откармливает бычка с целью получения мяса, или Кибела, дающая лапифам бессмертие и вечную юность, но лишившая их возможности создания машинной цивилизации? Понимаю, нам, биологически не отличающимся от лапифов, становится обидно за наших собратьев, но так ли уж несчастливы они? Отец жены моего сына был современником Рамзеса Великого и погиб лишь сравнительно недавно.
– И все же это приношение в жертву человека… Вспомни, Сергей, Игоря! Наш долг цивилизованных людей…
– Остановись! – резко оборвал его Сергей. Последние слова Николая привели его в сильное замешательство. Владимиру показалось даже, что отец испугался.
– Я не меньше тебя переживаю и скорблю о судьбе Игоря и Синченко, но, – голос его зазвучал гневно, – ты же историк, Николай, и прекрасно знаешь, что наша цивилизация самая грязная из всех возможных цивилизаций в космосе. Нашел чем хвастаться! Цивилизованные люди! Да ты вспомни, что позволяли себе эти цивилизованные люди в течение своей многовековой истории, и жертвоприношения лапифов покажутся тебе детской забавой. Ты помнишь… в кремлевской Оружейной палате висит картина "Тризна Святослава". На ней русский воин держит за ноги грудного младенца и собирается его рассечь мечом, а у его ног, протягивая с мольбой руки, лежит мать этого ребенка. А ведь русские во времена княжества Святослава были более цивилизованы, чем лапифы. Лапифы не кормят врага жарким, приготовленным из его детей. Лапифы не гадают на рассеченном чреве беременной женщины, не пьют, как эликсир здоровья, кровь невинных младенцев, подобно Константину Великому, не принимают ванны из крови девственниц, не пожирают трупы своих жертв, подобно жрецам ацтеков или каннибалам Соломоновых островов… я уже не говорю о газовых камерах, о концлагерях – это продукты высших этапов цивилизации… Так что не надо лучше о цивилизации. – Он минуту помолчал, чтобы успокоиться, и жестко закончил: – Что бы там ни было, мы никогда не будем вмешиваться в уклад здешней жизни, нравится он нам или нет. Мы никогда не пойдем на колонизацию этой планеты, тем более, что уже имеется опыт, который закончился трагично для самих колонизаторов.
– Ты имеешь в виду титанов? – понял его Владимир.
– Да, именно их. Пока они прилетали сюда за амброзией, пока ловили лапифок в свои гаремы и увозили их на нашу Землю, Кибела терпела, но как только титаны стали здесь строить свои базы и города – она их уничтожила.
– Как она могла это сделать, ведь титаны обладали такой техникой, которая нам пока и не снится? – недоверчиво спросил Николай, справившись со своим смущением.
– Вирус! – коротко бросил Сергеи. – Вирус, против которого все средства медицины бессильны.
– Ты сказал, что они привозили лапифок на Землю, выходит…
– Да, так и выходит, – понял его невысказанный вопрос Сергей. – Мы сами являемся частично потомками титанов и лапифов. Отсюда странное совпадение имен и названий, а также разъяснение загадок многих мифов. Один из самых распространенных – это миф о длительной борьбе лапифов с кентаврами. Как видите, ничто не забывается бесследно.
– Итак, что мы решим? Покинем эту планету?
– Нет, мы останемся и будем пытаться найти взаимопонимание с ее Разумом. Мы живем в одном доме, имя которому – Космос. Каждая форма разума является величайшей ценностью. Общение между различными по форме разумными системами обогащает каждую. Мы как раз вступаем в ту пору развития, когда общение становится необходимым. Будем искать пути взаимопонимания. И в этом я вижу нашу основную задачу!
На этом экстренное совещание, собранное Сергеем, чтобы поставить своих друзей в известность о создавшемся положении, закончилось.
Владимир с отцом, когда все разошлись по домам, немного задержались в здании приемо-передающей станции. Сергей закрыл в шкаф кристаллы с записью видеоинформации, и они вышли вслед за остальными. Было уже поздно. Желтый свет луны освещал заснувший поселок. Кое-где в окнах еще горел свет.
– Ты напрасно так резко говорил с Николаем, – осторожно начал разговор Владимир. – Мне кажется, он немного обиделся.
– Ничего ты не понимаешь. – Сергей остановился, чиркнул зажигалкой и закурил сигарету. Сделал затяжку и, закашлявшись, тут же ее выбросил. – Фу, какая гадость! Как это Николай их курит? Дело вот в чем: пора понять, – повторил он, – что мы, все наши действия и слова, произнесенные нами, фиксируются и подвергаются анализу Кибелой, растительным разумом планеты. Нам надо дать ей понять, что мы не собираемся вмешиваться, не повторим ошибок титанов и ищем с ней только взаимопонимания. Надо, чтобы она нас поняла. Ее дело, захочет ли она иметь с нами отношения или нет. Если нет, то она даст нам сигнал в скором будущем. Но она должна знать, что мы не питаем к ней никаких враждебных чувств и подчинимся ее решению. Но ей самой в то же время должно стать ясно, что контакты и взаимопонимание возможны и необходимы.
– Ей-то какой смысл?
– Прямой. Хотя я больше не разговаривал с Уранией с тех пор, как мы высадились на Счастливой, я чувствую, что сейчас настало время создания в нашей Вселенной единого объединения Разумов. Помнишь, я рассказывал тебе о нашем разговоре с Уранией? Ей эта идея понравилась. Если учесть разницу в скорости течения времени, то она уже принялась за осуществление этого проекта.
Теперь представь себе, что мощнейшая разумная система, которую представляет собой Кибела, не входит в это объединение. Что тогда? Создается неравновесное состояние, которое может привести к несовместимости, отчего в равной степени пострадают и сама система объединенного Разума, и Кибела. Я не могу предсказать, во что выльются негативные последствия такой изоляции Кибелы, но что они будут, я точно знаю. Иначе быть не может! Интеграция должна быть всеобъемлющей.
– Но захочет ли Кибела подчиниться интегрированной системе Разума?
– Речь идет не о подчинении. Интеграция больших систем основана только на взаимопонимании, на целесообразности объединения, но не на подчинении. Это лишь малые системы на самых ранних этапах своего развития могут объединяться на основе подчинения и создания какой-то иерархии. Здесь это исключается полностью. Понимаешь, объединение на взаимопонимании возникает тогда, когда каждая система, входящая в объединение, достигает такой мощи, что может уничтожить все остальные. Это знаменует новый этап развития, когда рушится власть, в том числе и власть большинства. Мы ошибочно считали, что власть большинства – основа демократии. Это не так. Власть большинства может быть не менее отвратительной, чем власть элиты или авторитарного правления. Следовательно, при объединении на основе взаимопонимания каждая система, входящая в это объединение, сохраняет свою индивидуальную свободу. И иначе быть не может, потому что неизбежно развитие несовместимости и катастрофа.
Они подошли к дому. Сергей тут же направился в свой кабинет, где обычно спал на надувном диване, а Владимир поднялся наверх, в свою комнату. Ирина ждала мужа и еще не спала.
– Что ты так долго? – были ее первые слова. Она недовольно надула губы, но тут же рассмеялась и повисла у него на шее.
– Совещание! – Он подхватил ее на руки и понес к постели.
– Ой-ой-ой! Вы совсем не такие, как лапифы.
– Какие?
– Ну, совсем другие. Вечно вы спорите, говорите о непонятных вещах и мало уделяете времени и внимания своим женам. Лапифы другие, они не занимаются разговорами.
– Чем же они занимаются?
– В основном двумя вещами: танцуют и любят.
– И иногда дерутся.
– Ну, это редко бывает. Когда они из фавнов превращаются в культурных лапифов, то дерутся редко. Иногда, правда, поколачивают своих жен, но не сильно. А вы своих жен совсем не бьете, – поделилась она своими наблюдениями.
– За что же их бить?
– Ну, всегда есть за что. Такого не бывает, чтобы не было за что.
– Вот как? Интересно.
– Ты будешь ужинать? – Ирина сделала попытку подняться с постели, но Владимир остановил ее.
– Не беспокойся, я сам. – Он подошел к столу и поднял салфетки с тарелок.
Ирина все-таки вскочила с постели и села напротив, подперев кулаками подбородок. Так она сидела, не сводя с него глаз, пока он не покончил с ужином, затем убрала тарелки со стола и, открыв термос, налила ему чая. Чай был местного происхождения: сушеные листья развесистых деревьев, которые росли на южных склонах гор. По аромату и вкусу он почти не отличался от лучших сортов цейлонского чая на Земле. К нему Владимир пристрастился еще во время своего вынужденного плена в долине. Его особенно хорошо умела заваривать Ореада. Вспомнив о ней, он болезненно скривился и помрачнел. Ирина тотчас угадала его мысли и вздрогнула. Некоторое время они сидели молча.
– Забудь про нее. Она сейчас развлекается с каким-нибудь фавном…
– Зачем ты так?
– А ты как думаешь? Так оно и есть. Даже если она не хочет, как может слабая женщина противиться желаниям мужчины? Тебе надо ее забыть и больше не мучить себя воспоминаниями. Когда будет готов наш дом, ты приведешь к себе еще жену, а то и двух. Если хочешь, я помогу тебе. Я знаю здесь одну рощу…
– Перестань! Никого мне больше не нужно. У нас мужчина может иметь лишь одну-единственную жену.
– Хорошо, не буду. Хотя… – она замолчала, не решаясь продолжать.
– Что ты хотела сказать?
– Я хотела спросить, разрешается ли одной женщине у вас иметь несколько мужей?
– Еще чего? Конечно, нет.
– Я тоже так думаю. А один тут, когда тебя не было, предложил мне стать моим вторым мужем на то время, когда тебя не будет дома.
– И что ты ему ответила? – Владимир насторожился.
– Сказала, что спрошу у тебя разрешения.
– А он?
– Стал уговаривать меня, чтобы я тебе ничего не говорила. Потом сказал, что пошутил и быстро ушел. Но я видела, что он не шутил. Он говорил серьезно.
– Вот подонок! – Владимир не на шутку рассердился. – Ты его узнаешь при встрече?
– Конечно, он такой толстый, с маленькими глазками и рыжими усами.
"Неужели Приходько? Вот старый козел". Сообщение Ирины ошарашило его и расстроило. Уж от кого-кого, но от Приходько он этого не ожидал.
Он взял Ирину за руку и притянул к себе, посадил на колени и мягко, но внушительно стал объяснять ей, что подобные вещи строго-настрого запрещены и если еще от кого-нибудь поступят такие предложения, то она должна сразу сказать, что пожалуется мужу.
– Хорошо, так и сделаю. Но ты говоришь, что запрещены, а между тем…
– Что?
– Жена Вальтера имеет еще одного мужа. который приходит к ней, когда Вальтер уезжает, а сам Вальтер женат еще на Оксане, которая замужем за Сашей. Они еще тогда, когда встретились в лесу и целый месяц шли в лагерь… И не они одни. Многие ваши мужчины напоминают мне диких фавнов. Те никогда не разбирают, кто чья жена, и живут со всеми подряд. Неужели ваше племя тоже такое? У нас хоть не рождаются дети. А что будет у вас? Как ребенок узнает, кто его отец? Вот жена Вальтера беременна, но сама не знает, от кого…
Владимир покраснел от стыда. Ему, как представителю "высшей цивилизации", было досадно слышать такое от "дикарки", еще недавно "слезшей" с дерева. Но что он мог возразить?
– Все зависит от женщины, – наконец наставительно стал объяснять он. – Если женщина порядочная, она никогда не позволит такого…
– Ты очень много хочешь от женщины, – перебила его Ирина. – Женщина слабое и любопытное создание. Ее легко соблазнить. Потом, почему бы не доставить удовольствие мужчине да и себе тоже. У вас здесь все такие высокие и храбрые…
– Ты это серьезно? – не на шутку рассердился Владимир. Он отпустил Ирину и заходил по комнате.
– Не сердись, я ведь говорю не о себе.
– Надеюсь, – сердито буркнул Владимир, бросив строгий взгляд на жену. Та скорчила серьезную физиономию и внезапно звонко расхохоталась.
– Ты чего?
– Да так просто. Ты иногда, когда сердишься, бываешь очень смешной. Не всегда, конечно. Когда ты сражался с фавнами, то был сердитый и прекрасный. Я тебя очень люблю, – она подошла к нему и, обняв, стала целовать в губы и щеки.
– Давай спать, -.– предложила она.
Уже юркнув к нему под одеяло и прижавшись, она прошептала:
– Мне так хорошо с тобой. Но мне кажется, что все это, о чем я тебе рассказала, происходит потому, что у вас слишком мало женщин.
– Ты права, именно поэтому.
– Так за чем же задержка? Почему вы не приведете к себе их больше?
– Мы скоро улетим отсюда, и поэтому многие не хотят обзаводиться детьми.
– Никуда вы отсюда не улетите, – уверенно заявила Ирина. – Во всяком случае, ты останешься здесь, со мной. Я тебя не отпущу. Да ты и сам не захочешь улетать.
– Почему ты так в этом уверена?
– Я это знаю, – просто ответила она ему.
"А она права, – подумал Владимир, – мне совсем не хочется возвращаться на Землю. На свои остров я уже не попаду, а Земля мне совершенно чужая. Здесь же у меня есть Ирина. Отец прав, я не решусь увезти ее отсюда и лишить вечной молодости и бессмертия. Здесь же я сам, если верить тому, что я видел, буду жить долго, не старея. Решено! Я скажу об этом отцу. Не знаю, как он воспримет, но в конце концов должен меня понять".
ОХОТА
– Какая жестокость! – послышался голос. – Нельзя ли нам исправить положение?
– Подождите. Да, этот разум придумал очень действенный способ остановить развитие, но при этом дать разумным существам компенсацию: освободить их от необходимости трудиться, то есть, выражаясь языком Библии, добывать хлеб насущный в поте лица своего. Он дал человеку обилие пищи. Вкусной, полезной, которую он может брать сколько хочет, стоит только нагнуться.
– Это не компенсирует прекращения развития, – возразил тот же голос.
– Не спешите. Компенсацией послужило другое – бессмертие! Согласитесь, что это существенная компенсация. Разум создал амброзию. Кстати, мы подвергли ее состав тщательному анализу. И знаете, что мы там обнаружили? Среди массы алкалоидов этого растения есть гормон, стойкий к пищеварительному соку и всасывающийся в кровь без изменения, который почти – я подчеркиваю, почти, потому что он значительно более эффективен – идентичен гормону вилочковой железы. Так как у нас здесь не все имеют биологическое образование, то вкратце поясню. Старение организма является результатом, главным образом, накопления ошибок в синтезируемой ДНК во время деления клеток. Это соматические мутации, то есть мутации клеток тела. Имеются специальные клетки, носящие название тимус, которые очищают организм от таких мутаций. Известное в прошлом заболевание СПИД протекало с ускоренным старением из-за того, что эти клетки поражались вирусом. Они в течение жизни не восстанавливаются, так как вилочковая железа атрофируется в раннем возрасте, а для своей дифференциации клетки Т-лимфоцитов должны пройти через нее. Таким образом, по мере истощения Т-лимфоцитарной системы организм теряет контроль за своей внутренней генетической чистотой, стареет и погибает. Амброзия же способствует восстановлению Т-лимфоцитарной системы и тем самым предохраняет от старения. По-видимому, так действует весь комплекс алкалоидов амброзии, и мы со временем его изучим и попытаемся создать искусственно, если удастся…
– И получим бессмертие?
– Не знаю. Но думаю, что нет. Мы сможем продлить биологическую жизнь и молодость, но не до бесконечности, как здесь. Мне кажется, для этого необходимы еще какие-то важные условия. Далее – большой интерес представляет так называемое возрождение человека из дерева. Труп погибшего зарывают в почву, то есть в мозг системы. Она, естественно, имеет доступ к индивидуальной информации, и, при ее мощностях и возможностях, нет ничего удивительного, что она может своими методами воссоздать индивидуальность, а может быть, даже исправить при этом некоторые генетические ошибки. О возможности последнего говорит физическое совершенство жителей планеты.
– Особенно их женщин! – послышалась реплика.
– Согласен. Хотя, – пошутил Сергей, – еще не имел возможности убедиться. Конечно, – продолжал он, – мы не можем пойти на такой эксперимент, который предусматривает вскрытие кокона. Это было бы бесчеловечно, и мы не имеем права это делать. Впрочем, для нас он и не имеет существенного значения. Как вы знаете, ни одно растение отсюда не сможет прижиться на Земле.
Как развивались события дальше? Дав человеку бессмертие, Разум, будем его так называть для краткости, должен был учесть и последствия, которые выразились бы в безудержном росте населения и привели бы к тому же результату, что и машинная цивилизация. Поэтому он резко ограничивает рождаемость, делая мужчин этой планеты бесплодными. Бесплодие, безусловно, связано с мужчинами – это вытекает из того, что титаны да и земляне способны оплодотворить местных женщин. У потомков мужского пола таких браков способность эта сохраняется на два-три поколения, а потом тоже исчезает.
– Ну, а откуда появились кентавры?
– Эту загадку СС тоже разгадала. Кентавры были созданы Разумом этой планеты.
– Какой смысл?
– Был смысл, если считаться с интересами растительного разума. Судя по всему, центр агрессивности у лапифов развит не меньше, чем у землян. Рано или поздно это привело бы к соперничеству между племенами, войнам, а если к войнам, то и к государству. А государство неизбежно привело бы к развитию оружия и, следовательно, к машинной цивилизации. Кентавры послужили средством выполнения двух задач: первая – регуляция численности лапифов, а вторая – наличие постоянной угрозы со стороны разумного, но биологически совершенно чуждого вида. Эта угроза мешала развитию соперничества между племенами лапифов. Повторяю, цель системы заключалась в том, чтобы во что бы то ни стало избежать машинной цивилизации, чего она и добилась. Должен сказать, добилась сравнительно гуманным способом.
– Почему "гуманным"? – возразил Николай. Он поднялся со своего места и возмущенно заговорил: – Мы только что были свидетелями сцен, которые не могут восприниматься иначе как ужасающая жестокость и, я бы сказал, распущенность и безнравственность.
Сергей усмехнулся.
– Скажи, Николай, разве человек не проявил жестокость к остальному миру, уничтожив большую часть животных и растительных видов во имя своих экономических интересов? Не превратил ли он часть суши в пустыню и не довел ли он биосферу Земли в конце XX века до катастрофы? Здесь же Разум не тронул ни одного животного вида. Потом, мы имеем дело с совершенно другим Разумом, и его понятия о морали, так же, как и понятия о жестокости, отличаются от наших. Следует ли нам подходить к оценке этой системы с нашими мерками? Нравственность растет с уровнем социального развития. Здесь же он почти нулевой. Хотя уже при объединении лапифов в племена уровень нравственности значительно повышается. Если сравнить поведение оседлых лапифов и диких фавнов, то эта разница представляется ощутимой.
– Мне кажется, у них слишком гипертрофирован половой инстинкт. Здесь нет логики. Если Кибела хотела ограничить рождаемость, не проще было бы ей подавить этот инстинкт?
– Но тогда подавлен был бы и сам разум. Он не может развиваться без внешних побуждений, а половой инстинкт – одно из самых сильных. Вот подавление его, по конечному результату, было бы большей жестокостью по отношению к виду.
– И все же, – настаивал Николай, – такие воздействия на разумные существа бесчеловечны.
– Правильно, бесчеловечны. Мы имеем дело не с человеком, а с Разумом другой биологической природы. Мораль зависит в первую очередь от нее, затем уже от уровня социального развития. Скажи, кто же поступает более бесчеловечно: человек, который откармливает бычка с целью получения мяса, или Кибела, дающая лапифам бессмертие и вечную юность, но лишившая их возможности создания машинной цивилизации? Понимаю, нам, биологически не отличающимся от лапифов, становится обидно за наших собратьев, но так ли уж несчастливы они? Отец жены моего сына был современником Рамзеса Великого и погиб лишь сравнительно недавно.
– И все же это приношение в жертву человека… Вспомни, Сергей, Игоря! Наш долг цивилизованных людей…
– Остановись! – резко оборвал его Сергей. Последние слова Николая привели его в сильное замешательство. Владимиру показалось даже, что отец испугался.
– Я не меньше тебя переживаю и скорблю о судьбе Игоря и Синченко, но, – голос его зазвучал гневно, – ты же историк, Николай, и прекрасно знаешь, что наша цивилизация самая грязная из всех возможных цивилизаций в космосе. Нашел чем хвастаться! Цивилизованные люди! Да ты вспомни, что позволяли себе эти цивилизованные люди в течение своей многовековой истории, и жертвоприношения лапифов покажутся тебе детской забавой. Ты помнишь… в кремлевской Оружейной палате висит картина "Тризна Святослава". На ней русский воин держит за ноги грудного младенца и собирается его рассечь мечом, а у его ног, протягивая с мольбой руки, лежит мать этого ребенка. А ведь русские во времена княжества Святослава были более цивилизованы, чем лапифы. Лапифы не кормят врага жарким, приготовленным из его детей. Лапифы не гадают на рассеченном чреве беременной женщины, не пьют, как эликсир здоровья, кровь невинных младенцев, подобно Константину Великому, не принимают ванны из крови девственниц, не пожирают трупы своих жертв, подобно жрецам ацтеков или каннибалам Соломоновых островов… я уже не говорю о газовых камерах, о концлагерях – это продукты высших этапов цивилизации… Так что не надо лучше о цивилизации. – Он минуту помолчал, чтобы успокоиться, и жестко закончил: – Что бы там ни было, мы никогда не будем вмешиваться в уклад здешней жизни, нравится он нам или нет. Мы никогда не пойдем на колонизацию этой планеты, тем более, что уже имеется опыт, который закончился трагично для самих колонизаторов.
– Ты имеешь в виду титанов? – понял его Владимир.
– Да, именно их. Пока они прилетали сюда за амброзией, пока ловили лапифок в свои гаремы и увозили их на нашу Землю, Кибела терпела, но как только титаны стали здесь строить свои базы и города – она их уничтожила.
– Как она могла это сделать, ведь титаны обладали такой техникой, которая нам пока и не снится? – недоверчиво спросил Николай, справившись со своим смущением.
– Вирус! – коротко бросил Сергеи. – Вирус, против которого все средства медицины бессильны.
– Ты сказал, что они привозили лапифок на Землю, выходит…
– Да, так и выходит, – понял его невысказанный вопрос Сергей. – Мы сами являемся частично потомками титанов и лапифов. Отсюда странное совпадение имен и названий, а также разъяснение загадок многих мифов. Один из самых распространенных – это миф о длительной борьбе лапифов с кентаврами. Как видите, ничто не забывается бесследно.
– Итак, что мы решим? Покинем эту планету?
– Нет, мы останемся и будем пытаться найти взаимопонимание с ее Разумом. Мы живем в одном доме, имя которому – Космос. Каждая форма разума является величайшей ценностью. Общение между различными по форме разумными системами обогащает каждую. Мы как раз вступаем в ту пору развития, когда общение становится необходимым. Будем искать пути взаимопонимания. И в этом я вижу нашу основную задачу!
На этом экстренное совещание, собранное Сергеем, чтобы поставить своих друзей в известность о создавшемся положении, закончилось.
Владимир с отцом, когда все разошлись по домам, немного задержались в здании приемо-передающей станции. Сергей закрыл в шкаф кристаллы с записью видеоинформации, и они вышли вслед за остальными. Было уже поздно. Желтый свет луны освещал заснувший поселок. Кое-где в окнах еще горел свет.
– Ты напрасно так резко говорил с Николаем, – осторожно начал разговор Владимир. – Мне кажется, он немного обиделся.
– Ничего ты не понимаешь. – Сергей остановился, чиркнул зажигалкой и закурил сигарету. Сделал затяжку и, закашлявшись, тут же ее выбросил. – Фу, какая гадость! Как это Николай их курит? Дело вот в чем: пора понять, – повторил он, – что мы, все наши действия и слова, произнесенные нами, фиксируются и подвергаются анализу Кибелой, растительным разумом планеты. Нам надо дать ей понять, что мы не собираемся вмешиваться, не повторим ошибок титанов и ищем с ней только взаимопонимания. Надо, чтобы она нас поняла. Ее дело, захочет ли она иметь с нами отношения или нет. Если нет, то она даст нам сигнал в скором будущем. Но она должна знать, что мы не питаем к ней никаких враждебных чувств и подчинимся ее решению. Но ей самой в то же время должно стать ясно, что контакты и взаимопонимание возможны и необходимы.
– Ей-то какой смысл?
– Прямой. Хотя я больше не разговаривал с Уранией с тех пор, как мы высадились на Счастливой, я чувствую, что сейчас настало время создания в нашей Вселенной единого объединения Разумов. Помнишь, я рассказывал тебе о нашем разговоре с Уранией? Ей эта идея понравилась. Если учесть разницу в скорости течения времени, то она уже принялась за осуществление этого проекта.
Теперь представь себе, что мощнейшая разумная система, которую представляет собой Кибела, не входит в это объединение. Что тогда? Создается неравновесное состояние, которое может привести к несовместимости, отчего в равной степени пострадают и сама система объединенного Разума, и Кибела. Я не могу предсказать, во что выльются негативные последствия такой изоляции Кибелы, но что они будут, я точно знаю. Иначе быть не может! Интеграция должна быть всеобъемлющей.
– Но захочет ли Кибела подчиниться интегрированной системе Разума?
– Речь идет не о подчинении. Интеграция больших систем основана только на взаимопонимании, на целесообразности объединения, но не на подчинении. Это лишь малые системы на самых ранних этапах своего развития могут объединяться на основе подчинения и создания какой-то иерархии. Здесь это исключается полностью. Понимаешь, объединение на взаимопонимании возникает тогда, когда каждая система, входящая в объединение, достигает такой мощи, что может уничтожить все остальные. Это знаменует новый этап развития, когда рушится власть, в том числе и власть большинства. Мы ошибочно считали, что власть большинства – основа демократии. Это не так. Власть большинства может быть не менее отвратительной, чем власть элиты или авторитарного правления. Следовательно, при объединении на основе взаимопонимания каждая система, входящая в это объединение, сохраняет свою индивидуальную свободу. И иначе быть не может, потому что неизбежно развитие несовместимости и катастрофа.
Они подошли к дому. Сергей тут же направился в свой кабинет, где обычно спал на надувном диване, а Владимир поднялся наверх, в свою комнату. Ирина ждала мужа и еще не спала.
– Что ты так долго? – были ее первые слова. Она недовольно надула губы, но тут же рассмеялась и повисла у него на шее.
– Совещание! – Он подхватил ее на руки и понес к постели.
– Ой-ой-ой! Вы совсем не такие, как лапифы.
– Какие?
– Ну, совсем другие. Вечно вы спорите, говорите о непонятных вещах и мало уделяете времени и внимания своим женам. Лапифы другие, они не занимаются разговорами.
– Чем же они занимаются?
– В основном двумя вещами: танцуют и любят.
– И иногда дерутся.
– Ну, это редко бывает. Когда они из фавнов превращаются в культурных лапифов, то дерутся редко. Иногда, правда, поколачивают своих жен, но не сильно. А вы своих жен совсем не бьете, – поделилась она своими наблюдениями.
– За что же их бить?
– Ну, всегда есть за что. Такого не бывает, чтобы не было за что.
– Вот как? Интересно.
– Ты будешь ужинать? – Ирина сделала попытку подняться с постели, но Владимир остановил ее.
– Не беспокойся, я сам. – Он подошел к столу и поднял салфетки с тарелок.
Ирина все-таки вскочила с постели и села напротив, подперев кулаками подбородок. Так она сидела, не сводя с него глаз, пока он не покончил с ужином, затем убрала тарелки со стола и, открыв термос, налила ему чая. Чай был местного происхождения: сушеные листья развесистых деревьев, которые росли на южных склонах гор. По аромату и вкусу он почти не отличался от лучших сортов цейлонского чая на Земле. К нему Владимир пристрастился еще во время своего вынужденного плена в долине. Его особенно хорошо умела заваривать Ореада. Вспомнив о ней, он болезненно скривился и помрачнел. Ирина тотчас угадала его мысли и вздрогнула. Некоторое время они сидели молча.
– Забудь про нее. Она сейчас развлекается с каким-нибудь фавном…
– Зачем ты так?
– А ты как думаешь? Так оно и есть. Даже если она не хочет, как может слабая женщина противиться желаниям мужчины? Тебе надо ее забыть и больше не мучить себя воспоминаниями. Когда будет готов наш дом, ты приведешь к себе еще жену, а то и двух. Если хочешь, я помогу тебе. Я знаю здесь одну рощу…
– Перестань! Никого мне больше не нужно. У нас мужчина может иметь лишь одну-единственную жену.
– Хорошо, не буду. Хотя… – она замолчала, не решаясь продолжать.
– Что ты хотела сказать?
– Я хотела спросить, разрешается ли одной женщине у вас иметь несколько мужей?
– Еще чего? Конечно, нет.
– Я тоже так думаю. А один тут, когда тебя не было, предложил мне стать моим вторым мужем на то время, когда тебя не будет дома.
– И что ты ему ответила? – Владимир насторожился.
– Сказала, что спрошу у тебя разрешения.
– А он?
– Стал уговаривать меня, чтобы я тебе ничего не говорила. Потом сказал, что пошутил и быстро ушел. Но я видела, что он не шутил. Он говорил серьезно.
– Вот подонок! – Владимир не на шутку рассердился. – Ты его узнаешь при встрече?
– Конечно, он такой толстый, с маленькими глазками и рыжими усами.
"Неужели Приходько? Вот старый козел". Сообщение Ирины ошарашило его и расстроило. Уж от кого-кого, но от Приходько он этого не ожидал.
Он взял Ирину за руку и притянул к себе, посадил на колени и мягко, но внушительно стал объяснять ей, что подобные вещи строго-настрого запрещены и если еще от кого-нибудь поступят такие предложения, то она должна сразу сказать, что пожалуется мужу.
– Хорошо, так и сделаю. Но ты говоришь, что запрещены, а между тем…
– Что?
– Жена Вальтера имеет еще одного мужа. который приходит к ней, когда Вальтер уезжает, а сам Вальтер женат еще на Оксане, которая замужем за Сашей. Они еще тогда, когда встретились в лесу и целый месяц шли в лагерь… И не они одни. Многие ваши мужчины напоминают мне диких фавнов. Те никогда не разбирают, кто чья жена, и живут со всеми подряд. Неужели ваше племя тоже такое? У нас хоть не рождаются дети. А что будет у вас? Как ребенок узнает, кто его отец? Вот жена Вальтера беременна, но сама не знает, от кого…
Владимир покраснел от стыда. Ему, как представителю "высшей цивилизации", было досадно слышать такое от "дикарки", еще недавно "слезшей" с дерева. Но что он мог возразить?
– Все зависит от женщины, – наконец наставительно стал объяснять он. – Если женщина порядочная, она никогда не позволит такого…
– Ты очень много хочешь от женщины, – перебила его Ирина. – Женщина слабое и любопытное создание. Ее легко соблазнить. Потом, почему бы не доставить удовольствие мужчине да и себе тоже. У вас здесь все такие высокие и храбрые…
– Ты это серьезно? – не на шутку рассердился Владимир. Он отпустил Ирину и заходил по комнате.
– Не сердись, я ведь говорю не о себе.
– Надеюсь, – сердито буркнул Владимир, бросив строгий взгляд на жену. Та скорчила серьезную физиономию и внезапно звонко расхохоталась.
– Ты чего?
– Да так просто. Ты иногда, когда сердишься, бываешь очень смешной. Не всегда, конечно. Когда ты сражался с фавнами, то был сердитый и прекрасный. Я тебя очень люблю, – она подошла к нему и, обняв, стала целовать в губы и щеки.
– Давай спать, -.– предложила она.
Уже юркнув к нему под одеяло и прижавшись, она прошептала:
– Мне так хорошо с тобой. Но мне кажется, что все это, о чем я тебе рассказала, происходит потому, что у вас слишком мало женщин.
– Ты права, именно поэтому.
– Так за чем же задержка? Почему вы не приведете к себе их больше?
– Мы скоро улетим отсюда, и поэтому многие не хотят обзаводиться детьми.
– Никуда вы отсюда не улетите, – уверенно заявила Ирина. – Во всяком случае, ты останешься здесь, со мной. Я тебя не отпущу. Да ты и сам не захочешь улетать.
– Почему ты так в этом уверена?
– Я это знаю, – просто ответила она ему.
"А она права, – подумал Владимир, – мне совсем не хочется возвращаться на Землю. На свои остров я уже не попаду, а Земля мне совершенно чужая. Здесь же у меня есть Ирина. Отец прав, я не решусь увезти ее отсюда и лишить вечной молодости и бессмертия. Здесь же я сам, если верить тому, что я видел, буду жить долго, не старея. Решено! Я скажу об этом отцу. Не знаю, как он воспримет, но в конце концов должен меня понять".
ОХОТА
Следующий день было воскресенье. С утра поселок гудел, как растревоженный улей. Предстояла большая охота. Запасы мяса подошли к концу, и теперь конному отряду охотников предстояло их пополнить. Крики, смех людей прерывались возбужденным ржанием лошадей и лаем собак. В поселке собак было немного. Их, как и другую живность, привезли в специальных анабиозных ваннах. Два пса погибли при выходе из анабиоза, но остальные шесть быстро оправились. У них уже был приплод – целая куча подросших щенков, которые сейчас носились по площади, путаясь под ногами, взвизгивая, когда кто-нибудь неосторожно наступал на лапу, и пугая уже оседланных и выведенных на площадь лошадей.
Владимир решил взять на охоту Ирину. Та за два месяца пребывания в поселке довольно прилично освоилась с приемами верховой езды. Вначале она страшно пугалась лошади, и Владимиру стоило трудов уговорить ее сесть в седло. Для первой пробы выбрали самую смирную лошадку, но и та, почувствовав страх и неуверенность всадницы, начала было капризничать, игриво подбрасывая зад, и Ирина, не удержавшись в седле, вылетела из него и растянулась на мягкой траве прежде, чем Владимир успел подбежать к ней на помощь.
Теперь она держалась в седле уверенно. На ней был изящный, из выбеленной тонкой кожи, охотничий костюм, который удивительно шел к ее темным волосам, на ногах – сапожки того же цвета, а на голове широкополая фетровая шляпа с длинным пушистым пером белой цапли. Владимир невольно залюбовался женой и тут же почувствовал, что кто-то пристально на них смотрит. Он обернулся и встретился взглядом с Приходько, который неохотно отвел глаза и, повернувшись к ним спиной, вскочил в седло и отъехал в сторону.
Все ждали Сергея. Наконец он появился. Ему тут же подвели его могучего вороного испанского жеребца. Сергей вскочил в седло, и жеребец присел на задние ноги от тяжести всадника, но тут же сделал прыжок и, не дожидаясь понукания, поскакал вперед, во главу отряда. Всадники двинулись в поход. Сразу же за поселком открывался широкий простор, кое-где поросший деревьями-великанами. Каждое из них было толщиною в семь – десять охватов. Ствол, ровный, как огромная мачта гигантского корабля, устремлялся вверх метров на пятьдесят, где начиналась его крона, в которой обычно гнездились пернатые хищники. Вот и сейчас с одного из ближайших деревьев сорвался крылатый разбойник и заскользил на могучих двухметровых крыльях над гладью озера.
Дневное светило, которое, не мудрствуя, земляне называли солнцем, хотя существовало его местное название Омон, едва только взошло. Его даже еще не было видно, так как с востока долину озера обступали высокие горы, которые в рассветных лучах выглядели особенно эффектно. Снежные вершины гор окрасились во все цвета радуги, которые играли и менялись по мере того, как солнце поднималось все выше. Налетел легкий ветерок и окончательно развеял утренний туман над озером.
До места охоты было километров восемь. Еще вчера туда отправился небольшой отряд загонщиков, который сообщил утром по рации, что найдено большое стадо диких буйволов и антилоп. Круторогие буйволы чем-то напоминали когда-то водившихся на Земле туров. Охота на них была увлекательным, но и опасным занятием. Они хотя и не обладали свирепым нравом африканского буйвола, но в ярости могли рогами пронзить брюхо лошади и сбросить всадника, а то и затоптать его копытами. Мясо их ничем не отличалось от говяжьего, хотя имело специфический запах, который, впрочем, быстро исчезал при копчении, или если мясо вымочить часа полтора в слабом растворе уксуса.
По общему согласию бластеры на охоте не применялись. Их брали с собой несколько человек на случай нападения крупных хищников из породы кошачьих, которые постоянно сопровождали стада копытных, и для защиты от бродячих отрядов кентавров. В последнее время их чаще стали замечать в непосредственной близости от поселка. В охоте применялись ружья, а некоторые, по примеру Владимира, вооружились луками. Их подобрали после побоища, которое последовало за первым нападением кентавров на отряд землян. При обилии дичи лук даже предпочтительней, так как не производит шума и не пугает животных.
Рассматривая длинные рога убитого тура, Владимир подумал, что из них можно было бы сделать хорошие луки, по примеру его древних славянских предков и их врагов половцев. Такой лук посылал бы стрелу на большее расстояние, чем короткий лук кентавров из гибкого дерева. Сам Владимир был вооружен луком лапифов. Он бил дальше, но из-за длины неудобен для стрельбы с коня. У Ирины висел за спиной охотничий карабин; она уже хорошо освоилась и попадала в консервную банку на расстоянии двадцати пяти метров.
Они ехали рядом, отстав от остальных всадников, которые вытянулись длинной лентой вдоль отлогих берегов Аттиса. Трава в этих местах доходила до ног едущего на лошади человека. В любой момент из густых зарослей мог выскочить хищник или выползти змея. Большинство змей на этой планете не были ядовиты, хотя Ореада говорила ему, что в горах живет небольшая змейка золотистого цвета, укус ее смертелен. Других же змей лапифы употребляли в пищу и считали лакомством. Женщины долины раз угостили его таким блюдом. Змею, предварительно выпотрошив и начинив душистыми травами, закапывали ненадолго в угли только что потухшего костра. Мясо змеи напоминало Владимиру угря, которого он так любил есть на острове. Оно было таким же жирным, и если бы не сознание того, что он ест змею, оно ему, несомненно, понравилось бы. А так он не смог преодолеть предубеждения и из-за вежливости только попробовал.
Владимир решил взять на охоту Ирину. Та за два месяца пребывания в поселке довольно прилично освоилась с приемами верховой езды. Вначале она страшно пугалась лошади, и Владимиру стоило трудов уговорить ее сесть в седло. Для первой пробы выбрали самую смирную лошадку, но и та, почувствовав страх и неуверенность всадницы, начала было капризничать, игриво подбрасывая зад, и Ирина, не удержавшись в седле, вылетела из него и растянулась на мягкой траве прежде, чем Владимир успел подбежать к ней на помощь.
Теперь она держалась в седле уверенно. На ней был изящный, из выбеленной тонкой кожи, охотничий костюм, который удивительно шел к ее темным волосам, на ногах – сапожки того же цвета, а на голове широкополая фетровая шляпа с длинным пушистым пером белой цапли. Владимир невольно залюбовался женой и тут же почувствовал, что кто-то пристально на них смотрит. Он обернулся и встретился взглядом с Приходько, который неохотно отвел глаза и, повернувшись к ним спиной, вскочил в седло и отъехал в сторону.
Все ждали Сергея. Наконец он появился. Ему тут же подвели его могучего вороного испанского жеребца. Сергей вскочил в седло, и жеребец присел на задние ноги от тяжести всадника, но тут же сделал прыжок и, не дожидаясь понукания, поскакал вперед, во главу отряда. Всадники двинулись в поход. Сразу же за поселком открывался широкий простор, кое-где поросший деревьями-великанами. Каждое из них было толщиною в семь – десять охватов. Ствол, ровный, как огромная мачта гигантского корабля, устремлялся вверх метров на пятьдесят, где начиналась его крона, в которой обычно гнездились пернатые хищники. Вот и сейчас с одного из ближайших деревьев сорвался крылатый разбойник и заскользил на могучих двухметровых крыльях над гладью озера.
Дневное светило, которое, не мудрствуя, земляне называли солнцем, хотя существовало его местное название Омон, едва только взошло. Его даже еще не было видно, так как с востока долину озера обступали высокие горы, которые в рассветных лучах выглядели особенно эффектно. Снежные вершины гор окрасились во все цвета радуги, которые играли и менялись по мере того, как солнце поднималось все выше. Налетел легкий ветерок и окончательно развеял утренний туман над озером.
До места охоты было километров восемь. Еще вчера туда отправился небольшой отряд загонщиков, который сообщил утром по рации, что найдено большое стадо диких буйволов и антилоп. Круторогие буйволы чем-то напоминали когда-то водившихся на Земле туров. Охота на них была увлекательным, но и опасным занятием. Они хотя и не обладали свирепым нравом африканского буйвола, но в ярости могли рогами пронзить брюхо лошади и сбросить всадника, а то и затоптать его копытами. Мясо их ничем не отличалось от говяжьего, хотя имело специфический запах, который, впрочем, быстро исчезал при копчении, или если мясо вымочить часа полтора в слабом растворе уксуса.
По общему согласию бластеры на охоте не применялись. Их брали с собой несколько человек на случай нападения крупных хищников из породы кошачьих, которые постоянно сопровождали стада копытных, и для защиты от бродячих отрядов кентавров. В последнее время их чаще стали замечать в непосредственной близости от поселка. В охоте применялись ружья, а некоторые, по примеру Владимира, вооружились луками. Их подобрали после побоища, которое последовало за первым нападением кентавров на отряд землян. При обилии дичи лук даже предпочтительней, так как не производит шума и не пугает животных.
Рассматривая длинные рога убитого тура, Владимир подумал, что из них можно было бы сделать хорошие луки, по примеру его древних славянских предков и их врагов половцев. Такой лук посылал бы стрелу на большее расстояние, чем короткий лук кентавров из гибкого дерева. Сам Владимир был вооружен луком лапифов. Он бил дальше, но из-за длины неудобен для стрельбы с коня. У Ирины висел за спиной охотничий карабин; она уже хорошо освоилась и попадала в консервную банку на расстоянии двадцати пяти метров.
Они ехали рядом, отстав от остальных всадников, которые вытянулись длинной лентой вдоль отлогих берегов Аттиса. Трава в этих местах доходила до ног едущего на лошади человека. В любой момент из густых зарослей мог выскочить хищник или выползти змея. Большинство змей на этой планете не были ядовиты, хотя Ореада говорила ему, что в горах живет небольшая змейка золотистого цвета, укус ее смертелен. Других же змей лапифы употребляли в пищу и считали лакомством. Женщины долины раз угостили его таким блюдом. Змею, предварительно выпотрошив и начинив душистыми травами, закапывали ненадолго в угли только что потухшего костра. Мясо змеи напоминало Владимиру угря, которого он так любил есть на острове. Оно было таким же жирным, и если бы не сознание того, что он ест змею, оно ему, несомненно, понравилось бы. А так он не смог преодолеть предубеждения и из-за вежливости только попробовал.