Страница:
Дук внимательно посмотрел на Сергея, но тоже ничего не уловил конкретного.
– Я думаю, – продолжил Сергей, тщетно пытаясь поймать конец мысли, – нельзя ли противопоставить пришельцам что-то такое новое, к чему они совсем не готовы. Мне показалось, что это новое как-то связано с особенностями вашего народа. Нет! Не могу уловить!
Старик покачал головой:
– Вряд ли мой народ сможет создать сильное оружие, которое превысит оружие пришельцев. Мы совершенно несведущи в технике.
– Нет-нет! Не в технике дело! Совсем не в ней!
– Но в чем же тогда?
– Я подумаю. Мысль должна вернуться! В тот момент, когда ты мне напомнил про жертвы концлагерей, я подумал, что все средства в борьбе с этими выродками хороши. И тогда у меня в голове мелькнула какая-то смутная догадка. Ты знаешь, – Сергей оживился, – я тогда подумал, что хорошо, что мы сохранили жизнь двум пленным. Я должен их еще и еще раз допросить!
Вечером этого же дня Дук посетил Сергея в его доме. Критически осмотрев дом со всех сторон, он что-то тихо сказал одному из сопровождающих. Тот почтительно наклонил голову, соглашаясь со старцем.
– Раз ты здесь решил остаться, – обратился Дук к Сергею, – то разреши нам построить тебе другое жилище. А пока, – он обернулся к сопровождающим и сделал им знак рукой, – прими от меня этот небольшой подарок. Двое элиан внесли небольшой деревянный, с искусной резьбой короб и поставили посреди комнаты. Третий из сопровождающих старика наклонился и открыл его, затем по знаку, данному Дуком, поклонился и удалился с остальными, оставив старого вождя наедине с хозяевами.
Дук подозвал к себе Эолу, вынул из короба тонкий золотой обруч, в который был вделан прекрасный изумруд, и надел его на голову молодой женщины.
– Это все твоей жене, – Дук показал рукой на раскрытый ящик. – Там всякая мелочь и одежда.
Эола вскрикнула от восторга и, взяв что-то из ящика, скрылась за перегородкой. Через несколько минут она появилась снова. На ней была новая туника из тонкой белоснежной шерстяной ткани, перевязь на правом плече которой скреплялась золотой брошью, усеянной мелкими алмазами, в ушах были изумрудные серьги, а голову венчала уже знакомая диадема.
Сергей с восторгом смотрел на свою жену. Крупный зеленый камень изумительно шел к ее темным волосам, создавая непередаваемую гармонию красоты и изящества. "Воистину, – подумал он, – красота женщины, подобно драгоценному камню, требует для себя соответствующей оправы". Он взглянул на Дука. Тот тоже залюбовался Эолой:
– Прекрасны дочери моего народа, – с гордостью произнес старый вождь. – Они – вершина того, что создала природа нашей планеты. Мы, мужчины, только пьедестал ее и созданы для того, чтобы служить ей опорой.
– Ты знаешь, – он знаком отпустил Эолу, которой явно не терпелось выйти в новом наряде из дому, – мне кажется, что цивилизация только тогда истинна и только тогда оправдывает себя, если она служит женщине!
– Возможно, ты и прав, отец, я как-то не задумывался над этим…
– А ты задумайся! Ведь для чего живем мы и живет все живое? Для того, чтобы дать росток новой жизни в ее бесконечном обновлении. Женщина – это то поле, которое растит и пестует этот росток жизни. Она – хранительница жизни и ее конечный смысл!
– А разум? Ведь смысл развития – это развитие разума, приводящего человека к господству над природой!
– Разум мертв, если не служит жизни! Только единство разума с красотою вечного обновления жизни – достойная цель развития. И не господство над природой, а взаимопонимание разума и природы – его величайшая цель. Разум, если он разум, не может быть враждебен природе, ибо он только часть ее, а часть не может отрицать целое, ибо, отрицая целое, часть отрицает и саму себя. Потеряв это единение, разум будет вечно метаться в океане времени в поисках счастья, но не найдет его в своем бесконечном, бесплодном беге. Он, словно лишенное солнца растение, вытянется и приобретет уродливую форму, являя собой воплощение боли и ужаса смерти.
Дук замолчал и вопросительно посмотрел на Сергея. Тот тоже молчал, обдумывая услышанное, сердцем и разумом чувствуя правоту мудрого старца. Дук улыбнулся, и его улыбка была удивительно светлой и доброй, так же как его глаза, еще не потерявшие синеву молодости.
Удивительный прилив сыновьей нежности почувствовал Сергей к этому старику, которого он знал всего лишь неделю, но ему казалось, что знает его всю жизнь и всю эту жизнь старый Дук был рядом с ним, был его отцом и наставником. Дук угадывал его чувства, и это, было видно, доставляло ему большую радость.
– Сын мой, – наконец проникновенно произнес он. – Уезжая, я принес тебе дары. Это необычные дары. Отныне они всегда будут с тобой, и где бы ты ни был, они будут напоминать тебе старого Дука. Но надо, чтобы ты захотел их принять!
Сергей удивленно посмотрел на него.
– Сейчас я тебе объясню. Твой мозг, я его хорошо изучил за это время, содержит в себе в заторможенном состоянии то, что у нас развито с самого рождения. Очевидно, наши народы имели общие корни развития разума, но вы пошли по одной дороге развития, а мы по другой. Может быть, наши дороги когда-нибудь сойдутся. Я разбужу эти спящие в твоем мозгу центры, и ты сможешь чувствовать и видеть так же, как чувствуем и видим мы. Прошу тебя! Полностью расслабься и доверься мне! Еще! Еще! Ни о чем не думай… так… хорошо…
Голос Дука звучал как бы в отдалении. В глазах возникла голубая пелена, она сгущалась и пульсировала. Сергею казалось, что он парит в пространстве, где нет ни верха, ни низа, ни границ. Это пространство скручивалось в спираль, конец которой уходил и терялся в бесконечности. Вспышки, подобные молниям, пронизывали это пространство, разрывали его, обнажая черные провалы бесконечной бездны. Сознание было и отсутствовало. Его мозг, покинув тело, мчался в бесконечной Вселенной, обгоняя свет, расталкивая звездные скопления. Затем наступила тьма и Ничто. В этом Ничто не было ни малейшего движения, ни пространства, ни времени…
– Ну вот и все! – услышал он спокойный голос Дука.
Сознание вернулось внезапно. Он открыл глаза и сразу же испуганно закрыл их, пораженный необычной яркостью окраски, четкости и глубины зрительного восприятия.
– Не бойся. Открой глаза. Таким видим мир мы. И теперь таким будешь видеть его ты, – голос Дука звучал торжественно. – Ты будешь видеть скрытую природу вещей, познаешь истинную красоту мироздания!
Сергей снова открыл глаза. Неповторимая красота форм и гармонии красок обступила его со всех сторон, но в этой красоте одновременно не было навязчивости и броскости, как в картинах некоторых живописцев. Это была та спокойная красота, которая является вершиной ее выражения и совершенства. Она входила внутрь его организма, сливалась с ним в единое целое, и он, как никогда раньше, почувствовал свое неразрывное единство с этим миром. Его собственное "Я" слилось с ним и расширилось до бесконечности, впитывая в себя этот прохладный вечерний воздух, тень окружающих отрогов гор, серебряный звон струящейся по камням реки и бесконечное небо, окрашенное лучами заходящего солнца.
Дук явно наслаждался восторгом Сергея. Он торжествующе смотрел на него, это был взгляд отца при виде успехов сына.
– Это еще не все, – произнес он довольным голосом. – Тебе теперь не понадобится переводчик, когда ты будешь допрашивать пленных пришельцев. Мысли их станут тебе слышны так же, как мои слова. Стены не будут служить преградой для твоего взора. Посмотри сюда, – он указал рукой на стену комнаты. – Что ты видишь?
– Стену!
– А теперь мысленно представь себе, что ее нет.
Стена исчезла, и он увидел берег реки. На берегу стояла Эола в окружении подруг. Ошеломленный Сергей отвел глаза и снова посмотрел. Стена была на месте. Он вновь перенес взор вглубь, и снова стена исчезла.
– Все зависит от твоего желания. Если ты хочешь видеть – ты видишь. Если нет, то нет! Так же ты сможешь читать чужие мысли, если у тебя возникнет желание их прочесть. В других случаях они не будут тебе мешать.
– Но как? – невольно вырвалось у Сергея.
– Я же тебе говорил, что мы, мой народ и твой, одинаковы. Просто эти качества у вас не развивались. Они спят. Я разбудил их у тебя. Придет время, и они проснутся у вашего народа, как это случилось у нас на самой заре нашего развития. Это дало нам счастье, но сделало нас слабыми, за что мы сейчас расплачиваемся. У вас же будет иначе. Вы получите этот дар, не утратив при этом силы, приобретенной в тяжелой борьбе за существование. Вы, как и мы, – носители светлого разума, но вы способны его защитить в борьбе со злом и насилием, так как сами прошли через зло и насилие, но нашли в себе силы выбраться из тьмы и устремиться к свету. Может быть, – он задумчиво покачал головой, – мы слишком рано познали высшую мудрость бытия… и не окрепли, чтобы суметь ее защитить и сохранить.
– Прощай! – Он поднялся, собираясь уходить. Послышались шаги подходящей к дому Эолы. – Я жду тебя, мой сын.
Он обнял Сергея и вышел. На пороге стояла Эола. Взглянув на нее, Сергей обомлел. Он впервые увидел ее новым зрением. Перед ним стояла прекрасная богиня, каждая черта лица и тело которой были неповторимой симфонией неслышимых звуков, сливающихся в музыку высшей гармонии мироздания, соединяющей в себе величие Космоса и ненасытной радости жизни. Почти осязаемая волна нежности, страсти и величайшего, никогда не испытанного и не подозреваемого в своем существовании счастья исходила от нее, охватывая Сергея со всех сторон, проникая в него и сливаясь с ним. Только сейчас до него дошел истинный смысл всего сказанного мудрым Дуком.
На следующий день рано утром Дук и сопровождавшие его элиане уехали. С ними уехал и Гор, обещая вскоре вернуться с подкреплением.
Несколько дней Сергей был занят подготовкой рейда на завод противника, уничтожение которого ставилось первоочередной задачей. Когда для рейда было все готово, Сергей решил еще раз, допросить пленных. Один из них, по всей видимости, был командиром отряда, и именно от него Сергей рассчитывал получить необходимые ему сведения.
Древняя мудрость учит: если хочешь победить противника, постарайся хорошо его понять. Понять не только его тактику и замыслы, но само его мышление. Только в этом случае ты мысленно можешь поставить себя на место противника, прочувствовать его желания и понять, каким образом он эти желания хочет осуществить. Без этого нет победы, и лишь горечь поражения достанется на долю самонадеянного героя и незадачливого полководца. Как бы ни был ненавистен враг, нельзя, чтобы ненависть к нему привела к утрате объективности оценки его мастерства и искусства. Презрение к врагу… Как часто приходилось расплачиваться за это презрение кровью, поражением и неволей!
"Безродный выскочка", – морщилась аристократическая Европа, услышав о первых победах Наполеона в Италии. "Бесноватый ефрейтор", – вторили им потомки солдат Аустерлица, Бородино и Ватерлоо спустя сто тридцать лет. "Запевай, "Если завтра война"! – глумились в ответ немецкие солдаты, конвоируя многотысячные толпы пленных по пыльным дорогам Украины и Белоруссии.
Все это было, и никуда от этого не денешься… Где те ученые, поэты, архитекторы, художники, неродившиеся Эйнштейны, Лобачевские и Байроны, кости отцов которых лежат в братских могилах? Неродившаяся и, кто знает, может быть, неповторимая возможность! Не понесло ли человечество утрату, которая задержит его развитие на сотни, а может быть, и тысячи лет и будет сказываться долго в его грядущих поколениях?
Человеческая жизнь! Это целая Вселенная по своей сложности и неповторимости. Кто дал право обрывать эту нить жизни, конец которой уходит в глубь веков и теряется где-то в грядущих поколениях? Настанет когда-нибудь время, когда из жизни человечества исчезнет убийство и насилие? Или же это навсегда останется прекрасной мечтой, беспочвенной в своей основе, и дети наших детей будут убивать друг друга, убивать, чтобы жить самим, убивать во имя жизни, во имя справедливости… во имя высших ценностей человечества?..
Господи, если ты существуешь, ответь, до каких пор проклятие твое будет тяготеть над детьми твоя и какую еще искупительную жертву требует твое ненасытное сердце?! Молчишь, старик! А не потому ли ты молчишь, что сам не знаешь ответа? Ты, подобно плохому учителю, который не может ответить на вопрос пытливого ученика, пускаешься в рассуждения вокруг да около, пытаясь скрыть свою несостоятельность. Нет, человек это не бог, он не созрел еще для того, чтобы понять самого себя. Беда для тебя, человек, если старость наступит раньше зрелости.
Сергей приказал привести пленных. За неимением подходящего помещения их держали в глубокой яме, верх которой был покрыт решеткой из твердеющей древесины. Охраняли пленных по двое, сменяющихся каждые четыре часа, часовых.
Когда пленных доставили, Сергей чуть ли не задохнулся от непереносимого густого запаха псины, исходившего от них. Чувствуя, что теряет сознание от отвращения, он приказал отвести их на речку и заставить вымыться.
Прошло полчаса, прежде чем свистуны поняли, что от них хотят. Они неохотно разделись и зашли по колени в воду. Видно было, что предлагаемая процедура была им крайне неприятна. Охраннику это надоело. Он вошел в воду и увесистыми пинками в зад уложил обоих в речку и затем, угрожая бластером, погнал глубже. Так или иначе, но свистунам пришлось основательно вымыться и, когда они снова предстали перед Сергеем, от них уже почти не воняло.
Для допроса Сергей выбрал старшего. Судя по количеству нашивок на его желто-голубом мундире, он занимал довольно высокую должность, и сведения, которые удастся вытащить у него, могут представить большую ценность.
Не нуждаясь теперь в переводчике, Сергей стал сам задавать вопросы, стараясь уловить малейший оттенок эмоциональной окраски в ответах пленного.
– Знаешь, кто я? – спросил он мысленно, еще не совсем уверенный, что пленный поймет его.
– Да, – последовал немедленный ответ. – Я был с теми, кто допрашивал тебя у экрана, в первый день твоего прибытия. К сожалению, мы тебя недооценили. Мы приняли тебя за высокорослого элианина и решили, что ты представитель какого-то неизвестного нам еще племени этого народа.
– Ну, а теперь?
– Теперь-то мы понимаем, что ты житель другой планеты, черт знает откуда появившийся здесь, на Элии. Во всяком случае мы точно знаем, что, кроме нашего, на планете нет ни одного космического корабля. Поэтому твое появление остается до сих пор загадкой.
– Что бы вы сделали, если бы знали, что я инопланетянин?
– Не знаю. Во всяком случае, ты не сидел бы со всеми в концлагере.
– Вы бы вырезали мой мозг?
– Это бы не я решал, – пожал плечами свистун.
– Ты знаешь, что тебя ожидает?
– Конечно! Но меня это не страшит. Мы с детства привыкли к мысли, что долг каждого из нас – отдать свою жизнь за родину, и мы не боимся смерти. Рано или поздно… не все ли равно! Каждый из нас – маленькая капля в океане великого народа. Капля – ничто, капля может испариться, а океан будет жить!
– Ради чего живет этот "океан"?
– Ха! Океан живет ради океана. Разве этого недостаточно? Но если ты хочешь знать, то мы все живем ради великой цели, которая объединяет нас, сплачивает в единый организм, – это торжество Разума над бездушной мертвой Вселенной! Покорение ее человеку!
– Так ради человека вы уничтожаете людей, вскрываете чрева женщинам?
– Ты имеешь в виду этих… Но разве это люди? Это человекообразные, которые застыли в своем развитии. Какая от них польза Разуму? Самое большое, на что они способны, – это служить сырьем для наших вычислительных систем и выполнять примитивные трудовые операции. Эволюция безжалостна! Ты, как представитель разумной расы, должен это понимать. Низшие всегда служат высшим. Без этого нет прогресса. Можно ли обучать будущей врача медицине, если не дать ему возможность экспериментировать на животных? Разве вы на своей планете не используете для этих целей низшие организмы?
– Да, но ведь вы использовали для своих экспериментов людей, разумных людей!
– А что такое разум? Можно ли говорить о разуме вообще, или только о степени его развития? Лягушка тоже имеет разум, но ведь вы без угрызения совести будете ее резать, если это необходимо для обучения студента. Что касается элиан, то по степени своего развития они так же отличаются от нас, как лягушка от них. Это примитивные существа. Их нельзя причислить к категории разумных.
– А ты не думаешь, что в Космосе найдутся настолько развитые в своем разуме существа, для которых вы сами будете представлять низшую группу неразумных?
– Мы не встречали таких, но я могу допустить это. Что ж, если они поступят с нами так же, как мы с элианами, то это их законное право. Как видишь, я предельно объективен!
– Значит, жизнь ради разума! Ну, а разум для чего?
– Разум не может быть для чего! Разум – это высшая стадия развития материи и существует ради самого себя! Низшее существует для высшего! Выше разума нет ничего, и поэтому разум служит самому себе, ради себя, ради своего развития!
– Все так думают на твоей планете?
– Ты хочешь сказать "на планетах"? Теперь все! Мы едины!
– Ты сказал "теперь"?
– Да, раньше были и такие, которые не понимали или, вернее, не хотели понять истины. Это слюнявые гуманитарии. Они рассуждали вроде тебя, не понимая объективных законов развития общества, его поступательного движения вперед, неизбежность смен общественных формаций. Они рассуждали о каких-то незыблемых моральных ценностях, не понимая, что мораль – это отражение социального развития и не может быть застывшей.
– Что же стало с этими людьми?
– Наше общество избавилось от них!
– Концлагеря?
– Да!
– Следовательно, вы их просто уничтожили?
– Но для блага абсолютного большинства народа. История не делается в белых перчатках. Если организм начинает гнить, то необходимо отсечь гниющую его часть, чтобы сохранить здоровую.
– И часто вам приходилось делать такие отсечения?
– О, у нас было славное столетие борьбы. Было время, когда исход ее вызывал сомнение. Но в конце концов народ пошел за теми вождями, которые предлагали реальную программу действий, были способны поставить перед обществом великую цель, ради которой можно было идти на жертвы и лишения. Было время, когда дети не понимали отцов, а отцы детей. Когда множество идей сталкивалось друг с другом, когда истина тонула в хаосе ложных учений, и надо было родиться величайшему гению, который смог в этом хаосе отыскать зерно истины и вырастить из него могучее дерево, вырвав с корнем растущие вокруг сорняки лженаук и лжеучений.
– И это принесло вам счастье?
– Что такое счастье? Это борьба! Да, мы счастливы нашей великой борьбой за торжество разума, за будущее его царство во Вселенной! И ради этой борьбы мне не жалко отдать свою жизнь! Да и что тебе даст моя жизнь? Даже если вам удастся уничтожить наш корабль, на смену ему прилетят новые! Никому еще не удавалось остановить историю, остановить прогресс. Мы пишем историю Космоса. Мы идем по космосу, и пусть он дрожит под поступью носителей разума. Пусть мы, очутившиеся здесь случайно, погибнем, но придет время – и на наших костях здесь вырастут космодромы, города, фабрики, заводы, зацветут поля и нивы, зазвучат детские голоса, распевающие гимн покорителей Космоса.
– Но вначале будут концлагеря?
– Я все сказал! Ты можешь теперь выпытывать у меня нужные тебе сведения. Я знаю, что ты проникаешь в мой мозг, и я не могу утаить их от тебя, но знай, что это тебе не поможет!
– Теперь послушай меня! В истории моей планеты были уже такие периоды и были сверхгении, которые толкали человечество к безумию. Мы переболели этой болезнью, но выздоровели и теперь имеем стойкий иммунитет. Ваша же болезнь зашла слишком далеко. Никакие вы не носители разума, ваш свихнувшийся разум замкнулся сам на себе. Это печальный дефект развития. Природа, я подразумеваю под ней весь Космос, имеет заслоны от этого. Мы называем это защитой от дураков. Вам удалось пробить первую линию обороны, но за первой стоит вторая, более прочная. Вы погибнете! И я скажу, как! Вы уничтожите сами себя! Вам этого не понять, поскольку у психически ненормального человека отсутствует сознание собственной болезни. А теперь иди.
Сергей подозвал охранника:
– Отведи его подальше, – кивнул он в сторону пленника.
Тот подтолкнул его бластером и повел в глубь ущелья.
Допрос второго пленного не занял много времени. Сергей быстро узнал все, что ему было нужно, и его отвели туда же, куда и первого.
СРАЖЕНИЕ
– Я думаю, – продолжил Сергей, тщетно пытаясь поймать конец мысли, – нельзя ли противопоставить пришельцам что-то такое новое, к чему они совсем не готовы. Мне показалось, что это новое как-то связано с особенностями вашего народа. Нет! Не могу уловить!
Старик покачал головой:
– Вряд ли мой народ сможет создать сильное оружие, которое превысит оружие пришельцев. Мы совершенно несведущи в технике.
– Нет-нет! Не в технике дело! Совсем не в ней!
– Но в чем же тогда?
– Я подумаю. Мысль должна вернуться! В тот момент, когда ты мне напомнил про жертвы концлагерей, я подумал, что все средства в борьбе с этими выродками хороши. И тогда у меня в голове мелькнула какая-то смутная догадка. Ты знаешь, – Сергей оживился, – я тогда подумал, что хорошо, что мы сохранили жизнь двум пленным. Я должен их еще и еще раз допросить!
Вечером этого же дня Дук посетил Сергея в его доме. Критически осмотрев дом со всех сторон, он что-то тихо сказал одному из сопровождающих. Тот почтительно наклонил голову, соглашаясь со старцем.
– Раз ты здесь решил остаться, – обратился Дук к Сергею, – то разреши нам построить тебе другое жилище. А пока, – он обернулся к сопровождающим и сделал им знак рукой, – прими от меня этот небольшой подарок. Двое элиан внесли небольшой деревянный, с искусной резьбой короб и поставили посреди комнаты. Третий из сопровождающих старика наклонился и открыл его, затем по знаку, данному Дуком, поклонился и удалился с остальными, оставив старого вождя наедине с хозяевами.
Дук подозвал к себе Эолу, вынул из короба тонкий золотой обруч, в который был вделан прекрасный изумруд, и надел его на голову молодой женщины.
– Это все твоей жене, – Дук показал рукой на раскрытый ящик. – Там всякая мелочь и одежда.
Эола вскрикнула от восторга и, взяв что-то из ящика, скрылась за перегородкой. Через несколько минут она появилась снова. На ней была новая туника из тонкой белоснежной шерстяной ткани, перевязь на правом плече которой скреплялась золотой брошью, усеянной мелкими алмазами, в ушах были изумрудные серьги, а голову венчала уже знакомая диадема.
Сергей с восторгом смотрел на свою жену. Крупный зеленый камень изумительно шел к ее темным волосам, создавая непередаваемую гармонию красоты и изящества. "Воистину, – подумал он, – красота женщины, подобно драгоценному камню, требует для себя соответствующей оправы". Он взглянул на Дука. Тот тоже залюбовался Эолой:
– Прекрасны дочери моего народа, – с гордостью произнес старый вождь. – Они – вершина того, что создала природа нашей планеты. Мы, мужчины, только пьедестал ее и созданы для того, чтобы служить ей опорой.
– Ты знаешь, – он знаком отпустил Эолу, которой явно не терпелось выйти в новом наряде из дому, – мне кажется, что цивилизация только тогда истинна и только тогда оправдывает себя, если она служит женщине!
– Возможно, ты и прав, отец, я как-то не задумывался над этим…
– А ты задумайся! Ведь для чего живем мы и живет все живое? Для того, чтобы дать росток новой жизни в ее бесконечном обновлении. Женщина – это то поле, которое растит и пестует этот росток жизни. Она – хранительница жизни и ее конечный смысл!
– А разум? Ведь смысл развития – это развитие разума, приводящего человека к господству над природой!
– Разум мертв, если не служит жизни! Только единство разума с красотою вечного обновления жизни – достойная цель развития. И не господство над природой, а взаимопонимание разума и природы – его величайшая цель. Разум, если он разум, не может быть враждебен природе, ибо он только часть ее, а часть не может отрицать целое, ибо, отрицая целое, часть отрицает и саму себя. Потеряв это единение, разум будет вечно метаться в океане времени в поисках счастья, но не найдет его в своем бесконечном, бесплодном беге. Он, словно лишенное солнца растение, вытянется и приобретет уродливую форму, являя собой воплощение боли и ужаса смерти.
Дук замолчал и вопросительно посмотрел на Сергея. Тот тоже молчал, обдумывая услышанное, сердцем и разумом чувствуя правоту мудрого старца. Дук улыбнулся, и его улыбка была удивительно светлой и доброй, так же как его глаза, еще не потерявшие синеву молодости.
Удивительный прилив сыновьей нежности почувствовал Сергей к этому старику, которого он знал всего лишь неделю, но ему казалось, что знает его всю жизнь и всю эту жизнь старый Дук был рядом с ним, был его отцом и наставником. Дук угадывал его чувства, и это, было видно, доставляло ему большую радость.
– Сын мой, – наконец проникновенно произнес он. – Уезжая, я принес тебе дары. Это необычные дары. Отныне они всегда будут с тобой, и где бы ты ни был, они будут напоминать тебе старого Дука. Но надо, чтобы ты захотел их принять!
Сергей удивленно посмотрел на него.
– Сейчас я тебе объясню. Твой мозг, я его хорошо изучил за это время, содержит в себе в заторможенном состоянии то, что у нас развито с самого рождения. Очевидно, наши народы имели общие корни развития разума, но вы пошли по одной дороге развития, а мы по другой. Может быть, наши дороги когда-нибудь сойдутся. Я разбужу эти спящие в твоем мозгу центры, и ты сможешь чувствовать и видеть так же, как чувствуем и видим мы. Прошу тебя! Полностью расслабься и доверься мне! Еще! Еще! Ни о чем не думай… так… хорошо…
Голос Дука звучал как бы в отдалении. В глазах возникла голубая пелена, она сгущалась и пульсировала. Сергею казалось, что он парит в пространстве, где нет ни верха, ни низа, ни границ. Это пространство скручивалось в спираль, конец которой уходил и терялся в бесконечности. Вспышки, подобные молниям, пронизывали это пространство, разрывали его, обнажая черные провалы бесконечной бездны. Сознание было и отсутствовало. Его мозг, покинув тело, мчался в бесконечной Вселенной, обгоняя свет, расталкивая звездные скопления. Затем наступила тьма и Ничто. В этом Ничто не было ни малейшего движения, ни пространства, ни времени…
– Ну вот и все! – услышал он спокойный голос Дука.
Сознание вернулось внезапно. Он открыл глаза и сразу же испуганно закрыл их, пораженный необычной яркостью окраски, четкости и глубины зрительного восприятия.
– Не бойся. Открой глаза. Таким видим мир мы. И теперь таким будешь видеть его ты, – голос Дука звучал торжественно. – Ты будешь видеть скрытую природу вещей, познаешь истинную красоту мироздания!
Сергей снова открыл глаза. Неповторимая красота форм и гармонии красок обступила его со всех сторон, но в этой красоте одновременно не было навязчивости и броскости, как в картинах некоторых живописцев. Это была та спокойная красота, которая является вершиной ее выражения и совершенства. Она входила внутрь его организма, сливалась с ним в единое целое, и он, как никогда раньше, почувствовал свое неразрывное единство с этим миром. Его собственное "Я" слилось с ним и расширилось до бесконечности, впитывая в себя этот прохладный вечерний воздух, тень окружающих отрогов гор, серебряный звон струящейся по камням реки и бесконечное небо, окрашенное лучами заходящего солнца.
Дук явно наслаждался восторгом Сергея. Он торжествующе смотрел на него, это был взгляд отца при виде успехов сына.
– Это еще не все, – произнес он довольным голосом. – Тебе теперь не понадобится переводчик, когда ты будешь допрашивать пленных пришельцев. Мысли их станут тебе слышны так же, как мои слова. Стены не будут служить преградой для твоего взора. Посмотри сюда, – он указал рукой на стену комнаты. – Что ты видишь?
– Стену!
– А теперь мысленно представь себе, что ее нет.
Стена исчезла, и он увидел берег реки. На берегу стояла Эола в окружении подруг. Ошеломленный Сергей отвел глаза и снова посмотрел. Стена была на месте. Он вновь перенес взор вглубь, и снова стена исчезла.
– Все зависит от твоего желания. Если ты хочешь видеть – ты видишь. Если нет, то нет! Так же ты сможешь читать чужие мысли, если у тебя возникнет желание их прочесть. В других случаях они не будут тебе мешать.
– Но как? – невольно вырвалось у Сергея.
– Я же тебе говорил, что мы, мой народ и твой, одинаковы. Просто эти качества у вас не развивались. Они спят. Я разбудил их у тебя. Придет время, и они проснутся у вашего народа, как это случилось у нас на самой заре нашего развития. Это дало нам счастье, но сделало нас слабыми, за что мы сейчас расплачиваемся. У вас же будет иначе. Вы получите этот дар, не утратив при этом силы, приобретенной в тяжелой борьбе за существование. Вы, как и мы, – носители светлого разума, но вы способны его защитить в борьбе со злом и насилием, так как сами прошли через зло и насилие, но нашли в себе силы выбраться из тьмы и устремиться к свету. Может быть, – он задумчиво покачал головой, – мы слишком рано познали высшую мудрость бытия… и не окрепли, чтобы суметь ее защитить и сохранить.
– Прощай! – Он поднялся, собираясь уходить. Послышались шаги подходящей к дому Эолы. – Я жду тебя, мой сын.
Он обнял Сергея и вышел. На пороге стояла Эола. Взглянув на нее, Сергей обомлел. Он впервые увидел ее новым зрением. Перед ним стояла прекрасная богиня, каждая черта лица и тело которой были неповторимой симфонией неслышимых звуков, сливающихся в музыку высшей гармонии мироздания, соединяющей в себе величие Космоса и ненасытной радости жизни. Почти осязаемая волна нежности, страсти и величайшего, никогда не испытанного и не подозреваемого в своем существовании счастья исходила от нее, охватывая Сергея со всех сторон, проникая в него и сливаясь с ним. Только сейчас до него дошел истинный смысл всего сказанного мудрым Дуком.
На следующий день рано утром Дук и сопровождавшие его элиане уехали. С ними уехал и Гор, обещая вскоре вернуться с подкреплением.
Несколько дней Сергей был занят подготовкой рейда на завод противника, уничтожение которого ставилось первоочередной задачей. Когда для рейда было все готово, Сергей решил еще раз, допросить пленных. Один из них, по всей видимости, был командиром отряда, и именно от него Сергей рассчитывал получить необходимые ему сведения.
Древняя мудрость учит: если хочешь победить противника, постарайся хорошо его понять. Понять не только его тактику и замыслы, но само его мышление. Только в этом случае ты мысленно можешь поставить себя на место противника, прочувствовать его желания и понять, каким образом он эти желания хочет осуществить. Без этого нет победы, и лишь горечь поражения достанется на долю самонадеянного героя и незадачливого полководца. Как бы ни был ненавистен враг, нельзя, чтобы ненависть к нему привела к утрате объективности оценки его мастерства и искусства. Презрение к врагу… Как часто приходилось расплачиваться за это презрение кровью, поражением и неволей!
"Безродный выскочка", – морщилась аристократическая Европа, услышав о первых победах Наполеона в Италии. "Бесноватый ефрейтор", – вторили им потомки солдат Аустерлица, Бородино и Ватерлоо спустя сто тридцать лет. "Запевай, "Если завтра война"! – глумились в ответ немецкие солдаты, конвоируя многотысячные толпы пленных по пыльным дорогам Украины и Белоруссии.
Все это было, и никуда от этого не денешься… Где те ученые, поэты, архитекторы, художники, неродившиеся Эйнштейны, Лобачевские и Байроны, кости отцов которых лежат в братских могилах? Неродившаяся и, кто знает, может быть, неповторимая возможность! Не понесло ли человечество утрату, которая задержит его развитие на сотни, а может быть, и тысячи лет и будет сказываться долго в его грядущих поколениях?
Человеческая жизнь! Это целая Вселенная по своей сложности и неповторимости. Кто дал право обрывать эту нить жизни, конец которой уходит в глубь веков и теряется где-то в грядущих поколениях? Настанет когда-нибудь время, когда из жизни человечества исчезнет убийство и насилие? Или же это навсегда останется прекрасной мечтой, беспочвенной в своей основе, и дети наших детей будут убивать друг друга, убивать, чтобы жить самим, убивать во имя жизни, во имя справедливости… во имя высших ценностей человечества?..
Господи, если ты существуешь, ответь, до каких пор проклятие твое будет тяготеть над детьми твоя и какую еще искупительную жертву требует твое ненасытное сердце?! Молчишь, старик! А не потому ли ты молчишь, что сам не знаешь ответа? Ты, подобно плохому учителю, который не может ответить на вопрос пытливого ученика, пускаешься в рассуждения вокруг да около, пытаясь скрыть свою несостоятельность. Нет, человек это не бог, он не созрел еще для того, чтобы понять самого себя. Беда для тебя, человек, если старость наступит раньше зрелости.
Сергей приказал привести пленных. За неимением подходящего помещения их держали в глубокой яме, верх которой был покрыт решеткой из твердеющей древесины. Охраняли пленных по двое, сменяющихся каждые четыре часа, часовых.
Когда пленных доставили, Сергей чуть ли не задохнулся от непереносимого густого запаха псины, исходившего от них. Чувствуя, что теряет сознание от отвращения, он приказал отвести их на речку и заставить вымыться.
Прошло полчаса, прежде чем свистуны поняли, что от них хотят. Они неохотно разделись и зашли по колени в воду. Видно было, что предлагаемая процедура была им крайне неприятна. Охраннику это надоело. Он вошел в воду и увесистыми пинками в зад уложил обоих в речку и затем, угрожая бластером, погнал глубже. Так или иначе, но свистунам пришлось основательно вымыться и, когда они снова предстали перед Сергеем, от них уже почти не воняло.
Для допроса Сергей выбрал старшего. Судя по количеству нашивок на его желто-голубом мундире, он занимал довольно высокую должность, и сведения, которые удастся вытащить у него, могут представить большую ценность.
Не нуждаясь теперь в переводчике, Сергей стал сам задавать вопросы, стараясь уловить малейший оттенок эмоциональной окраски в ответах пленного.
– Знаешь, кто я? – спросил он мысленно, еще не совсем уверенный, что пленный поймет его.
– Да, – последовал немедленный ответ. – Я был с теми, кто допрашивал тебя у экрана, в первый день твоего прибытия. К сожалению, мы тебя недооценили. Мы приняли тебя за высокорослого элианина и решили, что ты представитель какого-то неизвестного нам еще племени этого народа.
– Ну, а теперь?
– Теперь-то мы понимаем, что ты житель другой планеты, черт знает откуда появившийся здесь, на Элии. Во всяком случае мы точно знаем, что, кроме нашего, на планете нет ни одного космического корабля. Поэтому твое появление остается до сих пор загадкой.
– Что бы вы сделали, если бы знали, что я инопланетянин?
– Не знаю. Во всяком случае, ты не сидел бы со всеми в концлагере.
– Вы бы вырезали мой мозг?
– Это бы не я решал, – пожал плечами свистун.
– Ты знаешь, что тебя ожидает?
– Конечно! Но меня это не страшит. Мы с детства привыкли к мысли, что долг каждого из нас – отдать свою жизнь за родину, и мы не боимся смерти. Рано или поздно… не все ли равно! Каждый из нас – маленькая капля в океане великого народа. Капля – ничто, капля может испариться, а океан будет жить!
– Ради чего живет этот "океан"?
– Ха! Океан живет ради океана. Разве этого недостаточно? Но если ты хочешь знать, то мы все живем ради великой цели, которая объединяет нас, сплачивает в единый организм, – это торжество Разума над бездушной мертвой Вселенной! Покорение ее человеку!
– Так ради человека вы уничтожаете людей, вскрываете чрева женщинам?
– Ты имеешь в виду этих… Но разве это люди? Это человекообразные, которые застыли в своем развитии. Какая от них польза Разуму? Самое большое, на что они способны, – это служить сырьем для наших вычислительных систем и выполнять примитивные трудовые операции. Эволюция безжалостна! Ты, как представитель разумной расы, должен это понимать. Низшие всегда служат высшим. Без этого нет прогресса. Можно ли обучать будущей врача медицине, если не дать ему возможность экспериментировать на животных? Разве вы на своей планете не используете для этих целей низшие организмы?
– Да, но ведь вы использовали для своих экспериментов людей, разумных людей!
– А что такое разум? Можно ли говорить о разуме вообще, или только о степени его развития? Лягушка тоже имеет разум, но ведь вы без угрызения совести будете ее резать, если это необходимо для обучения студента. Что касается элиан, то по степени своего развития они так же отличаются от нас, как лягушка от них. Это примитивные существа. Их нельзя причислить к категории разумных.
– А ты не думаешь, что в Космосе найдутся настолько развитые в своем разуме существа, для которых вы сами будете представлять низшую группу неразумных?
– Мы не встречали таких, но я могу допустить это. Что ж, если они поступят с нами так же, как мы с элианами, то это их законное право. Как видишь, я предельно объективен!
– Значит, жизнь ради разума! Ну, а разум для чего?
– Разум не может быть для чего! Разум – это высшая стадия развития материи и существует ради самого себя! Низшее существует для высшего! Выше разума нет ничего, и поэтому разум служит самому себе, ради себя, ради своего развития!
– Все так думают на твоей планете?
– Ты хочешь сказать "на планетах"? Теперь все! Мы едины!
– Ты сказал "теперь"?
– Да, раньше были и такие, которые не понимали или, вернее, не хотели понять истины. Это слюнявые гуманитарии. Они рассуждали вроде тебя, не понимая объективных законов развития общества, его поступательного движения вперед, неизбежность смен общественных формаций. Они рассуждали о каких-то незыблемых моральных ценностях, не понимая, что мораль – это отражение социального развития и не может быть застывшей.
– Что же стало с этими людьми?
– Наше общество избавилось от них!
– Концлагеря?
– Да!
– Следовательно, вы их просто уничтожили?
– Но для блага абсолютного большинства народа. История не делается в белых перчатках. Если организм начинает гнить, то необходимо отсечь гниющую его часть, чтобы сохранить здоровую.
– И часто вам приходилось делать такие отсечения?
– О, у нас было славное столетие борьбы. Было время, когда исход ее вызывал сомнение. Но в конце концов народ пошел за теми вождями, которые предлагали реальную программу действий, были способны поставить перед обществом великую цель, ради которой можно было идти на жертвы и лишения. Было время, когда дети не понимали отцов, а отцы детей. Когда множество идей сталкивалось друг с другом, когда истина тонула в хаосе ложных учений, и надо было родиться величайшему гению, который смог в этом хаосе отыскать зерно истины и вырастить из него могучее дерево, вырвав с корнем растущие вокруг сорняки лженаук и лжеучений.
– И это принесло вам счастье?
– Что такое счастье? Это борьба! Да, мы счастливы нашей великой борьбой за торжество разума, за будущее его царство во Вселенной! И ради этой борьбы мне не жалко отдать свою жизнь! Да и что тебе даст моя жизнь? Даже если вам удастся уничтожить наш корабль, на смену ему прилетят новые! Никому еще не удавалось остановить историю, остановить прогресс. Мы пишем историю Космоса. Мы идем по космосу, и пусть он дрожит под поступью носителей разума. Пусть мы, очутившиеся здесь случайно, погибнем, но придет время – и на наших костях здесь вырастут космодромы, города, фабрики, заводы, зацветут поля и нивы, зазвучат детские голоса, распевающие гимн покорителей Космоса.
– Но вначале будут концлагеря?
– Я все сказал! Ты можешь теперь выпытывать у меня нужные тебе сведения. Я знаю, что ты проникаешь в мой мозг, и я не могу утаить их от тебя, но знай, что это тебе не поможет!
– Теперь послушай меня! В истории моей планеты были уже такие периоды и были сверхгении, которые толкали человечество к безумию. Мы переболели этой болезнью, но выздоровели и теперь имеем стойкий иммунитет. Ваша же болезнь зашла слишком далеко. Никакие вы не носители разума, ваш свихнувшийся разум замкнулся сам на себе. Это печальный дефект развития. Природа, я подразумеваю под ней весь Космос, имеет заслоны от этого. Мы называем это защитой от дураков. Вам удалось пробить первую линию обороны, но за первой стоит вторая, более прочная. Вы погибнете! И я скажу, как! Вы уничтожите сами себя! Вам этого не понять, поскольку у психически ненормального человека отсутствует сознание собственной болезни. А теперь иди.
Сергей подозвал охранника:
– Отведи его подальше, – кивнул он в сторону пленника.
Тот подтолкнул его бластером и повел в глубь ущелья.
Допрос второго пленного не занял много времени. Сергей быстро узнал все, что ему было нужно, и его отвели туда же, куда и первого.
СРАЖЕНИЕ
Перед самым отходом отряда в рейд на завод противника Сергей забежал домой проститься с Эолой. Накануне Эола, счастливо улыбаясь, сообщила ему, что у них будет сын.
– Почему ты думаешь, что сын? Вдруг будет дочь? – спросил Сергей, нежно обнимая и целуя жену.
– Я это знаю. Он будет такой же большой и смелый, как ты! Она встала на цыпочки и, вскинув руку ладонью вниз, показала, какой у нее будет сын. Сергей счастливо засмеялся, любуясь женою. Ольга была где-то далеко, по ту сторону реальности. Эола была здесь, рядом, ощутима теплотою тела и свежестью запаха волос, отдающих солнцем и ветром. Каждый раз, лаская это прекрасное, гибкое тело, извивающееся в порыве ответной страсти, Сергей испытывал ту щедрую и истощающую радость, которую капризное Счастье дает в дар очень немногим своим избранникам, оставляя большинство обездоленными, так и не испытавшими за всю свою жизнь этого непередаваемого словами чувства.
– Ты, по обычаю, должен сделать подарок своему будущему сыну, – потребовала Эола.
– Что же ему подарить?
– Подари этот кинжал, – она тронула рукой висящий у него на поясе прощальный подарок Дука в богато украшенных ножнах.
– Бери! – Сергей отцепил ножны и протянул кинжал Эоле. Та взяла его и спрятала у себя на груди.
– Возвращайся скорее! – попросила она его на прощанье, когда он уже сидел верхом, удерживая нетерпеливо вздрагивающего вороного жеребца. Она долго стояла на крыльце дома, провожая взглядом удаляющийся отряд.
Отряд насчитывал полторы сотни конников. Сотня бойцов, под командованием Ларта, оставалась в поселке, и еще пятьдесят несли сторожевую службу, прикрывая пути к лагерю со стороны леса.
Отряд продвигался долиной реки. Предварительно посланные саперы расчистили минные заграждения, поставленные на случай проникновения противника через вход в долину, и должны были поставить их снова, пропустив отряд конников. На обратном пути мины должны быть снова сняты. Для этого в районе их расположения постоянно дежурили пять человек саперов.
Перед самым отъездом к Сергею вдруг вернулась мысль, которая промелькнула тогда, на вершине горы. Он долго растолковывал Ларту, что надо сделать, пока наконец до того дошел смысл сказанного. Он взглянул на своего командира, как бы спрашивая взглядом, все ли он правильно понял. В его взгляде, который он бросил на Сергея, была надежда и страх, восторг и ужас, и непонятно было, одобряет он замысел Сергея или осуждает его, но во всяком случае он пообещал сейчас же, после отъезда отряда, приступить к его исполнению и послать к Гору двух бойцов с соответствующим заданием.
Уже отъехав далеко от поселка и миновав болотистую низину, где горная речка текла в густых зарослях камыша, Сергей понял, что эта идея, которая показалась его другу страшной, пришла к нему только благодаря длительной беседе со свистуном, когда тот изложил основы своего мировоззрения. Идея действительно была бесчеловечной по своей сущности. "Но разве, – думал Сергей, – к фашизму может быть применена человеческая сущность?"
Если бы у него сейчас была возможность взорвать целую планету вместе с ее обитателями, он ни на минуту бы не поколебался и не испытал при этом ни малейшего угрызения совести. Жестокость человека так же безгранична, как и его доброта. И чем выше поднимается интеллект по лестнице своего развития, тем больше диапазон этих двух противоположных чувств, одинаково доступных его сознанию и действию.
"Если бы я был художником, – подумал он, – я бы символически изобразил человеческий интеллект как прекрасную богиню, в руках которой спит ужасная кобра. Ею нельзя не восхищаться, но бойтесь рассердить богиню – ее кара будет мгновенной и неотвратимой".
В расположение завода прибыли только к вечеру следующего дня. Оставив коней под присмотром трех человек в небольшой ложбине, ночью тихо подкрались к заводу. Часовых сняли бесшумно паралитическими пулями. Свистуны не ждали нападения и спокойно спали в длинном бараке неподалеку от цехов.
Это было не сражение, а бойня. Ошеломленных внезапным нападением, мечущихся по двору раздетых свистунов скашивали лучи бластеров, поражали паралитические пули. Скоро все было кончено. Ни один из элиан не получил даже ранения.
Всего насчитали сорок убитых. Десять свистунов, пораженных паралитическими пулями, стащили в отдельную кучу у ворот завода и приставили часовых.
Осматривая завод, Сергей обнаружил две совершенно исправные платформы. По-видимому, ремонт их только-только закончился, так как вокруг валялись еще не убранные инструменты и заваренные швы блестели свежей краской. Это была большая удача, так как, случись нападение завтра, платформы были бы уже отправлены на космодром.
– Почему ты думаешь, что сын? Вдруг будет дочь? – спросил Сергей, нежно обнимая и целуя жену.
– Я это знаю. Он будет такой же большой и смелый, как ты! Она встала на цыпочки и, вскинув руку ладонью вниз, показала, какой у нее будет сын. Сергей счастливо засмеялся, любуясь женою. Ольга была где-то далеко, по ту сторону реальности. Эола была здесь, рядом, ощутима теплотою тела и свежестью запаха волос, отдающих солнцем и ветром. Каждый раз, лаская это прекрасное, гибкое тело, извивающееся в порыве ответной страсти, Сергей испытывал ту щедрую и истощающую радость, которую капризное Счастье дает в дар очень немногим своим избранникам, оставляя большинство обездоленными, так и не испытавшими за всю свою жизнь этого непередаваемого словами чувства.
– Ты, по обычаю, должен сделать подарок своему будущему сыну, – потребовала Эола.
– Что же ему подарить?
– Подари этот кинжал, – она тронула рукой висящий у него на поясе прощальный подарок Дука в богато украшенных ножнах.
– Бери! – Сергей отцепил ножны и протянул кинжал Эоле. Та взяла его и спрятала у себя на груди.
– Возвращайся скорее! – попросила она его на прощанье, когда он уже сидел верхом, удерживая нетерпеливо вздрагивающего вороного жеребца. Она долго стояла на крыльце дома, провожая взглядом удаляющийся отряд.
Отряд насчитывал полторы сотни конников. Сотня бойцов, под командованием Ларта, оставалась в поселке, и еще пятьдесят несли сторожевую службу, прикрывая пути к лагерю со стороны леса.
Отряд продвигался долиной реки. Предварительно посланные саперы расчистили минные заграждения, поставленные на случай проникновения противника через вход в долину, и должны были поставить их снова, пропустив отряд конников. На обратном пути мины должны быть снова сняты. Для этого в районе их расположения постоянно дежурили пять человек саперов.
Перед самым отъездом к Сергею вдруг вернулась мысль, которая промелькнула тогда, на вершине горы. Он долго растолковывал Ларту, что надо сделать, пока наконец до того дошел смысл сказанного. Он взглянул на своего командира, как бы спрашивая взглядом, все ли он правильно понял. В его взгляде, который он бросил на Сергея, была надежда и страх, восторг и ужас, и непонятно было, одобряет он замысел Сергея или осуждает его, но во всяком случае он пообещал сейчас же, после отъезда отряда, приступить к его исполнению и послать к Гору двух бойцов с соответствующим заданием.
Уже отъехав далеко от поселка и миновав болотистую низину, где горная речка текла в густых зарослях камыша, Сергей понял, что эта идея, которая показалась его другу страшной, пришла к нему только благодаря длительной беседе со свистуном, когда тот изложил основы своего мировоззрения. Идея действительно была бесчеловечной по своей сущности. "Но разве, – думал Сергей, – к фашизму может быть применена человеческая сущность?"
Если бы у него сейчас была возможность взорвать целую планету вместе с ее обитателями, он ни на минуту бы не поколебался и не испытал при этом ни малейшего угрызения совести. Жестокость человека так же безгранична, как и его доброта. И чем выше поднимается интеллект по лестнице своего развития, тем больше диапазон этих двух противоположных чувств, одинаково доступных его сознанию и действию.
"Если бы я был художником, – подумал он, – я бы символически изобразил человеческий интеллект как прекрасную богиню, в руках которой спит ужасная кобра. Ею нельзя не восхищаться, но бойтесь рассердить богиню – ее кара будет мгновенной и неотвратимой".
В расположение завода прибыли только к вечеру следующего дня. Оставив коней под присмотром трех человек в небольшой ложбине, ночью тихо подкрались к заводу. Часовых сняли бесшумно паралитическими пулями. Свистуны не ждали нападения и спокойно спали в длинном бараке неподалеку от цехов.
Это было не сражение, а бойня. Ошеломленных внезапным нападением, мечущихся по двору раздетых свистунов скашивали лучи бластеров, поражали паралитические пули. Скоро все было кончено. Ни один из элиан не получил даже ранения.
Всего насчитали сорок убитых. Десять свистунов, пораженных паралитическими пулями, стащили в отдельную кучу у ворот завода и приставили часовых.
Осматривая завод, Сергей обнаружил две совершенно исправные платформы. По-видимому, ремонт их только-только закончился, так как вокруг валялись еще не убранные инструменты и заваренные швы блестели свежей краской. Это была большая удача, так как, случись нападение завтра, платформы были бы уже отправлены на космодром.