Кузнецов Владислав. Кембрийский период - все до 2 часть, 1 глава

   Охранные грамоты расходились хорошо, покрывая риск от контрактов на следующий год. К полудню у Немайн болели от писанины руки, а Дэффид раздулся от выпитого при обмытиях крупных сделок пива - но дело было сделано, первый после падения Рима корнер, монополия, основанная на скупке рынка, стал неизбежен, как наступление следующего дня. Но Клирику снять пенки с сырья показалось мало. Нужен был рынок сбыта для готовой продукции. А потому он не стал ждать, пока византийцы придут к печальным для себя выводам, а нанес им визит первым. Пока у них дела шли хорошо: розданное Немайн золото бойко уходило в их руки. Но это была только половина от прибыли рейса...
 
   Новость достигла Михаила Сикамба с утра первого дня торга. Ошеломленный приказчик с трудом выискивая слова, сообщил, что на рынке видели ту, с которой достопочтенный Михаил желал поговорить. Ту, но не совсем ту. Потому, что она как бы не она. Но она. Похожа, да и нет другой-то. Или есть? У бойкого малого случилось такое косноязычие, что понятных подробностей выжать не удалось. И купец решил немного отложить выяснение - золото шло потоком. Но - не забыл. Такое забудешь. Даже поддельный перстень с такой геммой был проблемой императорского уровня. По новеллам Юстиниана носителя и изготовителя следовало немедленно изъять и доставить в столицу для разбирательства. Хотелось бы знать, как. А настоящий... Михаил поёжился. Ну за что человеку дана голова? Ел бы чем-нибудь другим, глядишь, и не отвлекался бы на глупые мысли. Тем более, обед был достоин тщательной дегустации, той самой, которой так и не научились у настоящих римлян константинопольские греки. Как можно думать даже и о сохранности жизни, когда изысканное блюдо вместе с духмяным паром испускает вкус? Нет, древние знали, что в мире на котором месте. Михаил для того и выбрался во внутреннюю часть павиллиона -перекусить без помех. Похоже, оправившаяся Гвен превзошла отца по всем статьям. То, что ему принесли в судках в качестве обеда, оказалось достойно внимания самого Лукулла! Увы, главным соусом оказался не рыбный ликвамен, а суетные мысли.
   Старый, завербованный ещё предшественником Михаила, агент, врать не мог. Да его распирало от радости, что в кои-то веки пригодился! Ошибаться... Своё дело ювелир понимал. Собственно, и осведомителем заделался после того, как был схвачен за ваяющую фальшивые драгоценности руку. А у неподдельных камней такого размера путь один - через сокровищницу царей, да через эргастерии Меры. Ещё можно заподозрить работу мастера по арабскому заказу. Перса или римлянина - неважно. Но арабы до последнего времени предпочитали саблю тонким интригам...
   Купец не заметил, как остался один на один с десертом. Крайне странным. Горячая чёрная жидкость не напоминала ни один из известных напитков. Это означало, что на этот раз Гвен придумала что-то новенькое. Чашек почему-то было три. Запах показался Михаилу приятным. И он как раз решился попробовать - когда священнодействие обеда было окончательно разрушено торопливыми шагами, запахи размёл взмах заменявшего дверь полога...
   - Михаил, выгляни, - лица на компаньоне не было, - я не знаю как себя вести! Я вообще схожу с ума! Ты помнишь трактирщика и его дочь, рыжую? Они явились. И её видели слуги... Да что слуги! Есть же иноземные купцы. Её, считай вся Ойкумена видела!
   - И что? - Михаил поставил чашку на укрытый льняной скатертью стол. Шик торгующего с Уэльсом человека.
   - Выйди к ним и разберись сам! Я в панике... Ну почему это случилось именно со мной?!
   Сикамб потряс головой. Не помогло. Но... На столе стояли три чашки с чёрным напитком.
   - Пригласи её, - сказал, - и отца приёмного - тоже. И займи других клиентов...
   А не подслушивай. Но - компаньона вымело. Глухие, торопливо вежливые фразы сквозь щель под неплотно прикрытой дверью. Частые тяжёлые шаги.
   Михаил, хоть жил и не в Италии, был истинным римским гражданином. Рождённым на восьмом веку империи. Инстинкт согнул его в поясном поклоне. Лишь когда тело распрямилось, разум отметил то, что чутьё подсказало и так: наряд неожиданно прибавившей в росте гостьи, незамысловатый и монашески скромный, соответствует самым строгим понятиям о достоинстве. Ни шитья, ни драгоценностей. Простая белая - и светло-серая - ткань. Что только подчеркивает изысканную форму одеяния и винную каплю рубина на среднем пальце правой руки. А на голове, вместо покрывала - полоса льняной ткани. Белая на красном. Красном, как свежая кровь.
   Худшие опасения сбылись, и именно исходя из них приходилось строить будущую игру. На головы - в роли малозначащей фишки.
   Странно, но разговор завели о торговле. И с первых слов Сикамба хлестнул по ушам вкрадчивый, распевный выговор. Ему доводилось слышать это произношение. В те годы, когда ходил в столицу империи.
   - Как видите, приличные дамы в Камбрии есть, - рыжая улыбалась одними губами, - ваш комит ошибался. А вы, между прочим, обещали рассказать о событиях последнего года. Что на рубежах с магометанами? Заключён ли мир?
   - В Сирии происходят какие-то стычки, - пожал плечами Михаил, - а мира с язычниками быть не может. Но это-то как раз старо и не интересно. После падения узурпатора Валентина новых мятежей не было. Так что базилевс Констант спокойно правит, и все мы молимся за него. Но в Африке первое слово принадлежит теперь экзарху Григорию. Который, однако, остается всего лишь экзархом, и на власть над империей не покушается, так что в столице его терпят. Ах, да, Констант помолвлен! Возможно, когда мы вернемся в Африку, у нас будет императрица...
   Дэффид не мог взять в толк, отчего купец так тушуется. Мелет языком не по делу. Дело-то просто. Раз мира с язычниками нет, значит, льна из Египта в империи тоже нет. Значит, лён должен вырасти в цене. Полотно можно продать задорого. Раз мира нет, значит нужна одежда для воинов - тут лучше льняной нет, нужно оружие. Флоту нужны канаты - тоже лён. Вывод - пусть берёт хоть всё, что есть, но дороже, чем в прошлом году. На треть.
   Римлянин сопротивлялся настолько вяло, что Дэффид признал: перестарался. Старики говорили верно: сидхи достаточно. Похоже, Немайн таки чувствует цену. Стоило маскарад городить? Вот как Михаил заворожённо смотрит. А с другой стороны: кофе выпит, по рукам ударили, задаток взяли. Может, в империи лён взлетел так, что ему и эти цены счастьем кажутся? Пора и честь знать.
   Земляной пол византийской конторы оказался предательски ровным. За порогом пришлось снова привыкать к выбоинам и колеям на грунтовой улице предместья. Именно в этот момент раздался голос Тристана.
   - Леди сидха! Ээй! Пришли франки! Здоровенный халк! А на халке - несколько священников. Кажется, даже епископ есть. Сейчас они беседуют с братом Марком... И мама просила передать вот это...
   Сидха повернулась чуть резче, чем следовало. Высокая подошва свернулась набок, Немайн начала валиться набок, как корабль без балласта. К счастью, рядом был устойчивый, как скала, Дэффид, подхватил, не дав упасть. А вот повязку о сильное плечо сидха перекособочила. Уши обрадовано выскочили на волю.
   Римлянин застыл статуей. Из головы рыжей торчали... Рога? Демонические уши? Звериные? Чудовище отрылось на ярмарке, среди честного христианского люда - и никто не тычет пальцами, не кричит "демон!". Не бежит в ужасе. Горожане продолжают вежливо здороваться, хуторяне и ирландцы пялятся с настороженным интересом, подбежавший мальчишка извиняется перед "леди Немайн" и протягивает навощенную табличку с посланием...
   Михаил осознал - камбрийцы знали об уродстве рыжей! Находили неопасным. Знакомым. Понятным. А прибавить возвышенную латынь, каменеющее при греческой речи лицо, отрезанные волосы, странный, утончённо нечеловеческий облик. Неподдельный акцент дворцовых гинекеев. Попытку продать перстень. Настоящий. Конечно, настоящий. Печать, положенную чиновникам первого класса. И выше.
   Заговорщица? Да. Самозванка? Как бы не так!
   Михаил константинопольских царей вживе не видел. Зато потратился - сдуру! - на портрет императорской семьи. Хотел повесить в карфагенской конторе, подчеркнуть столичные связи. Было это шесть... Нет, уже семь лет назад. Четыре года назад картину пришлось снять. И уже четыре года он возил её с собой. Надеясь продать варварам - единственный не слишком опасный способ от неё избавиться. В конце концов, продавать и покупать вещи - естественное для торговца занятие.
   Портрет выполнен в классическом ранневизантийском стиле - в иконописном. Выглядит, как окно в странный мир с обратной перспективой, где далекое больше близкого. Возносится в небо Святая София, на её фоне стоят бесплотные фигуры с удивительно живыми лицами. Император Ираклий с женой Мартиной, его коронованные дети. Среди которых - нынешний базилевс. Из-за которого картину нельзя сжечь, изрубить, выбросить. Вдруг доложат об унижении и уничтожении изображения императора. Помнится, при императоре Маврикии некто на золотой пяткой наступил. У императора было плохое настроение, и бедолагу посадили на кол. Хотя обычно хватало "предания мечу". Надеяться, что оскорбление величества - а то и попытку колдовства, не заметят, не следовало. У состоятельного человека всегда есть слуги, слуги замечают всё - а премия доносчику платится из имущества пойманного злоумышленника. В самом лучшем случае сначала ожидал шантаж, а в конце, по разорении - застенок и плаха.
   В довершение бед художник не был бездарью! Угадал если не истину - то приближение к ней, что делало портрет ещё более опасным.
   Император Ираклий не выглядел - изможденное лицо воина, уставшего от битв. Видно - император более всего мечтает об окончании церемонии, и об огромном своем кресле. Толковый врач, наверное, по одним складкам на лбу диагноз поставит. А ведь сквозь драпировки пробивается расплывшаяся от водянки фигура и неестественная, болезненная поза. Император смотрит на семью, гордо и обеспокоенно. Надломленный борьбой, истомленный болезнями, умирающий царь делает последний смотр своим наследникам. Смотрит прямо перед собой? Или чуть-чуть косится на жену? Мартину-Анастасию. Его позор. Его счастье. Опору спине и посох в руках, до последнего вздоха... Походная жена, сдуру награжденная венцом. Злая мачеха старшему сыну. Та, что каждый год приносила царю по ребенку. Часто - мертвому. Господне наказание за кровосмесительный брак. Но в Анатолии, под персидскими саблями, они об этом не думали. Положение казалось безнадёжным, да что там - страна и вправду была обречена. Племянница императора сбежала из гинекея на войну за честной смертью, а получила бесчестную жизнь. Но вышло, как вышло... Рядом с императрицей - родные сыновья, слабые духом и телом, но добрые и верные соправители отца.
   Подальше от мачехи, поближе к отцу - старший сын. Единственный выживший от первого брака. Перенаселенная столица жестока даже к детям и внукам императоров. Констант не один - с женой и десятилетним сыном. Решительный, умный, злой. Именно такой царь нужен воюющей стране. Вот только на свете не зажился. Официальная версия: мачеха отравила.
   Но как объяснить, что мачеха и братья сами короновали того, кто их свергнет? Десятилетний внук Ираклия организовал заговор не сам, нашлись амбициозные доброжелатели. После чего - убийства, отрезанные носы и языки, оскопления... Когда кровавый вихрь успокоился, на престоле сидел этот мальчишка - чуть повзрослевший внешне, и обзаведшийся пронизывающим взглядом опытного убийцы.
   Впереди, маленькие и важные, закутанные в жесткие покровы с ног до головы - багрянородные базилиссы, коронованные дочери Ираклия. Сейчас они должны уже вырасти - если выжили. Огромные глаза на половину лица. Потому, что дети? Особенность художественной манеры? Или - правда?
   Мог ли всесильный племянник пощадить полуродных теток? Решить, что кровосмесительное отродье - так сестер теперь приказано называть - не сможет претендовать на трон? Тем более, что их тела и без того несли печать противоестественного происхождения. Так говорили... У младшей, Августы, именно серые глаза... А какого цвета волосы, под покрывалами не видно. И - отец их короновал. Так что диадема может охватывать лоб рыжей девчонки по праву. И перед Сикамбом не самозванка, а беглая царица? Колебавшаяся между спокойной жизнью в изгнании и пурпуром. Решившаяся напомнить империи о своем существовании? Если это и самозванка... То откуда острые уши и масть красного дерева у благородной гречанки? Михаил решился:
   - Прошу меня простить, но я хотел бы обсудить некоторые несущественные детали с благородной госпожой. Если мой уважаемый друг согласится наблюдать нашу беседу...
   Но не слушать. Дэффид и Немайн переглянулись. Немайн пожала плечами. Дэффид кивнул. Сикамб засуетился.
   - Быть может, великолепная, - императорский титул, да на людях, он из себя не вытолкнул, - согласится совместить разговор с партией в шахматы?
   И с поклоном отвел полог, отделявший часть павиллиона, предназначенную для важных переговоров. Переговоры - дело двоих.
   Сикамб утратил способность удивляться, когда собеседница присела за шахматный столик, переломив ноги не в том месте, где у всех людей колени. И выбрала черную сторону, хотя как гость и как претендент на несравнимо более высокое положение должна была выбрать белых. Что ж. Купец устроился напротив и двинул вперед фигурку из слоновой кости.
   Доска византийских шахмат оказалась круглой, фигуры стояли немного по-иному. Хорошо, ходили так же, как у валлийцев. Клирику опять пришлось приноравливаться. Впрочем, главным был не выигрыш партии, а разговор.
   - Итак, ты хотел разговора? Говори. Кстати, ты говорил о Сирии, а что происходит в Африке? - Немайн двинула черную пешку навстречу белой. И никаких прыжков через клетку и взятий на проходе. Старые шахматы обманчиво медлительны, как всё в средневековой жизни.
   - Что происходит? Война. Слухи ходят, имперский флот отбил у неверных Александрию. Другие говорят, что арабы взяли Триполи, - Михаил ожидал других вопросов. Впрочем, для царей разговор о войне сродни разговору о погоде.
   - И правы скорее они? - память, совсем не абсолютная в вещах до Уэльса, развернула карту из школьного учебника: рост Арабского Халифата. На ней северная Африка пала перед знаменем с полумесяцем легко и оптом. От Египта до Марокко.
   - Я не видел своими глазами.
   Сикамб напряженно пытался совместить кусочки мозаики по-другому. Не получалось! И не мог он предположить, что Клирик тщетно пытается вспомнить хоть что-то из византийской истории. Наконец, решает, зацепиться за рассказ о помолвке императора.
   - Император Констант, храни его Бог, здоров?
   Безразличный голос. Ни истины, ни игры. А говорит о своём племяннике - а заодно убийце всей семьи. И собственном палаче. Кто бы ни стоял за плечом, подписывал приговоры Констант. Оглашал перед мятущимися толпами - Констант. После падения фигур, маячивших за спиной - ничего не отменил и не смягчил. Самозванка не забыла бы изобразить чувства. Та, что сидит напротив - не озаботилась скрыть их отсутствие.
   - Здоров, силён, бодр. Будущая императрица счастлива.
   Михаил припомнил, как плакали от счастья люди на улицах, когда дядя императора, экзарх Африки Григорий, хоть и перестал отправлять в столицу налоги, не посмел надеть диадему, оставшись лишь самовольничающим чиновником. В империи было тихо. Впервые за долгие годы - и ненадолго! Ненадолго, раз диадема не на одной голове. А какая грызня шла за место царского тестя! Через месяцок - когда слухи об валлийской базилиссе достигнут столицы, царский тесть вырвет себе все волосы на голове и на заднице! Но семья великолепной Фаусты не будет просто кусать локти от волнения. Она займется тем, что стало семейным делом. Даже без ведома императора. Даже - вопреки его приказу. Если Констант вдруг сойдет с ума.
   - А старая?
   И снова - ни тени чувства. При словах о матери. Каменное лицо? Каменное сердце? А если напомнить ей о собственных злоключениях?
   - Мартина, говорят, умерла, - пожал плечами купец, - ссылка есть ссылка. После славы, богатства, власти - нищета и скука. Такое губит быстрей и вернее яда.
   - Иногда, - Клирику припомнился один из восточных императоров, которого ссылка и отрезание носа только разозлили. Нос отрезали, чтобы урод не претендовал на трон. Болгарской орде, с которой безносый вернулся в столицу, на подобные тонкости было плевать... Правда, этот герой еще не родился, - А подчас делает решительней и злей. Ей нос отрезали?
   - Нет, язык. Носы - сыновьям. Одного оскопили - точнее пытались оскопить, он умер. От раны. Другому отрубили голову. Судьба дочерей мне неизвестна. Но это было четыре года назад.
   - А я не знала, - голос продолжал ровным. А огромные уши мелко дрогнули. От отвращения? От гнева? Ромей задумался. Не знала? Сослана в другое место? Потом осторожно заметил, двигая ладью:
   - Обычно у людей за границами империи на такое известие одна реакция: "Лучше смерть!" Но... Ты понимаешь!
   - А что тут понимать? У изуродованных есть время подумать о душе и спастись. А победители не несут греха за убийства. Но я, видимо, слишком камбрийка: если бы подобное сделали со мной, я думала бы не о душе, а о мести.
   Всё-таки старинные шахматы проще. Фигуры и ходят недалеко, и по силе недалеко ушли от пешек, потому вариантов приходится рассчитывать меньше. Почти шашки.
   - Именно этот гнев сушит и убивает, подобно яду. - купец вздохнул, хотя дела на доске обстояли блестяще, - и не всегда только тех, кто ему подвержен. Камбрия хорошая страна - во многом лучше империи.
   - Хорошая страна, - эхом отозвалась Немайн. Купец сделал зевок. Подставил под удар коня. Нарочно?
   - Тебе и правда нравится вечный туман по утрам?
   - Я вижу сквозь него. Но страна - в первую очередь люди. Мне нравятся эти люди.
   Кровосмесительное отродье! О людях вспомнила! Напялив диадему! Впрочем, императоры мыслят иначе, нежели простые люди. Совесть при помазании отмирает, что ли?
   - Не вижу этого. Ты ведь понимаешь, что сюда придет флот империи?
   - С чего бы? Здешние дела слишком мелки и далеки.
   - Потому, что ты покинула остров, базилисса Августина.
   Уши дернулись. Как просто следить за её эмоциями!
   Клирик изначально избрал роль сидхи. Смирился с тем, что оказался древней и матёрой. Зато место в клане отвоевал сам. И вот нате - ещё одна история с самозванством. Сущность, что ли, шутит? Хорошо, раздумывая над ходом в игре, можно продумать и ход в беседе.
   - Ты ошибаешься. Я не Августина, и не базилисса. Меня зовут Немайн. На греческий это имя обычно переводят по смыслу: Афина. По значению тоже можно: Паника. Я не покидала никаких островов. На свет я появилась на этом острове.
   И поправила пелерину, на секунду высунув узкую руку наружу. Точно, как дочь и сестра императоров на картине. Михаил понял - рыжая зачем-то сводит его с ума. Иначе отчего голосом опровергает, а жестами подтверждает высокое происхождение? И задал прямой, невизантийский, вопрос:
   - Если так, зачем ты диадему нацепила?
   - Какую диадему?
   - Ту, что у тебя на голове!
   Клирик осторожно снял с головы повязку. Она не превратилась в корону. Не заблестела самоцветами и жемчугом. Белая ткань - и только.
   Клирик - и его новообретенная родня - историю происхождения королевских да императорских регалий не знали. Возможно, от ошибки спас бы мэтр Амвросий. Мог знать и епископ Теодор. Сам таскал на голове корону, а потом митру, произошедшую от простой головной повязки. Лента, охватывающая лоб. Головной убор, доступный каждому. Особо любимый ремесленниками. Что она означает для римлянина? Да ничего, кроме двух случаев. Когда она пурпурная. Или белая. Пурпурную ленту носили римские цезари. Белую - греческие цари. Именно она - а не ювелирное изделие - изначально и называлась диадемой. Пурпурной лентой, оторванной от знамени легиона, короновался в свое время Юлиан Отступник. Белую ленту носил Александр Великий. И Константин, тоже Великий. Римлянка, тем более жительница основанного им города, это должна была знать. И помнить законы, тяжко карающие за посягательство на царские регалии.
   Всего три года прошло, как полководец, нацепивший пурпурную повязку дабы обозначить принятие верховного командования в бою, был казнен, невзирая на одержанную победу!
   - Так зачем ты одела диадему? - переспросил Михаил.
   И получил прямой, полный и ничего не объясняющий ответ. Такие в другом времени другого мира считались английскими:
   - Чтобы уши не торчали.
   - А голова у тебя не торчит? Или во рту тесно? Ты хоть понимаешь, что я теперь, поговорив с тобой, стал мертвецом? Что по возвращении меня немедленно возьмут к допросу?
   Михаила прорвало, но он не кричал, а шипел, как змея.
   - Кто возьмет, Михаил? Кто?
   - А то ты не знаешь, кто? Не насмехайся над бедным негоциатором, багрянородная.
   Клирик задумался. Влезать в борьбу за престол империи не хотелось. Но купец был один. И если он больше не приплывет... Или приплывет с командой убийц?
   - Король франков носит корону, - сказал он наконец, - Как и любой мелкий правитель на этих островах. Любой епископ носит митру. У меня, у Немайн верх Дэффид, тоже есть обязательства и власть. Не царские. Не епископские. Свои. Собственные. Почему моя диадема должна волновать императора в Константинополе?
   - Потому, что ты похожа на его тетку. Если позволишь, я покажу тебе одну картину.
   Реакция гостьи на портрет оказалась странной. Сикамб отнюдь не ожидал, что базилисса пустит слезу. Но её интерес оказался очень отстранённым.
   - Бедные девочки, - сказала она, - они еще живы? И как там, на острове?
   - Я полагал, и подозреваю до сих пор, что одну из них вижу перед собой. Кроме диадемы, есть же и кольцо с камеей. Я охотно убедил бы моих людей, что это не так. А как на острове... Известно. Трава. Козы. Хижина или пещера. Часто - голод.
   Уши взмахнули.
   - Ты считаешь, что я - это она? - палец ткнул в изображение сероглазой, - Но она ребенок.
   - Прошло семь лет.
   - А зачем ты таскаешь эту картину с собой?
   Купец рассказал о мытарствах с портретом. И заметил, что, на худой конец, мог бы забыть опасную вещь на чужбине.
   - Зачем забыть? Я куплю. В Камбрии не скоро такое нарисуют. Повешу над кроватью. Чтобы смотреть по утрам, и не стремиться к высшей власти. Что же касается твоих опасений, полагаю, тебе станет легче, если я напишу письмо экзарху Африки. Надеюсь, гонцов, приносящих дурные вести, в империи не казнят? Григорий ваш кто, африканец или грек?
   - Армянин... - Сикамб растерялся окончательно. Чтобы самозванка делала вид, будто не знает троюродного брата? А заодно и двоюродного дядю? Из-за странного брака императора Ираклия и степени родства в его династии были странными. Но - идея насчёт письма ему понравилась. Мол, мер принимать не осмелился, вошёл в контакт с объектом, жду решения великолепного.
   - Тем хуже, армянского я не знаю. Ему писать по-гречески или по-латински?
   И потянулась к висящим на поясе пеналу с перьями и чернильнице. Михаил немедленно предложил свой письменный прибор. Читать странный, хотя и разборчивый почерк базилиссы вверх ногами труда для него не составило.
 
    "Сиятельнейшему и превосходнейшему мужу, экзарху консульской Африки, патрикию Георгию, Немайн верх Дэффид Вилис-Кэдман, та, что владеет всем льном и шерстью Камбрии, шлет пожелания долгой жизни и великой славы! Узнав о священной борьбе, которую преславный патрикий ведет во имя Христово с язычниками-магометанами от посетивших британскую Камбрию торговых людей, я была крайне удивлена характером вывозимых от нас грузов. Это в основном предметы роскоши: тонкая льняная ткань, отбеленная, и черный жемчуг. Имея некоторый опыт в делах военных, пусть и не идущий ни в малейшее сравнение с твоим, а также согласно отзывам сведущих в снабжении армии людей, я всегда полагала, что воюющей стране нужны грубое сукно и лён, и острое железо. За исключением пищи и людей, но, поскольку в такой населенной и плодородной провинции, как консульская Африка, хлеба и рекрутов должно быть в избытке, я в первую очередь обратила внимание на положение с военными припасами. Разумеется, один дромон за один рейс не в состоянии перевезти достаточное количество одежды, и оружия, но регулярно ходящий гребной флот мог бы обеспечить твоих солдат не хуже, чем мануфактуры Константинополя. И значительно дешевле. Дромон в состоянии ходить от Карфагена до Кер-Мирддина за две недели, и на обратный путь затратит не более. Если исключить время на торговлю - а при заранее согласованном оптовом обмене товаром по заранее условленным ценам оно будет незначительным, один рейс будет длиться месяц, и принесет пятую часть мириады литр груза [около 200т], а за навигацию, которая здесь продолжается с апреля по октябрь - одну целую и две пятых доли мириады литр груза. Это сотни тысяч мечей или наконечников копий. Это пять тысяч комплектов полного вооружения. Всего на одном корабле! Прошу дать мне заказ в эту навигацию, и тогда к следующей в устье реки Туи твои корабли будет ждать оговоренный груз. Оплату я готова принять шелком государственных мануфактур, который здесь ценится превыше золота, и который позволит мне ещё более расширить производство военных припасов для твоей непобедимой армии, но подойдут и простые товары, например, хлеб, а также золото и серебро.