Кузнецов Владислав. Кембрийский период - все до 2 часть, 1 глава

   Клирик вытянул тонкий лист экрана. Секунду читал. Затем обвёл глазами конференц-залу.
   - Ну вот, - сказал он, - мы и добрались до серьёзного разговора. А именно, до разрыва концерном всех текущих соглашений. Я не намерен вести дела со стороной, применяющей бомбовые удары для изменения климата на переговорах. Точнее, имитацию таковых, довольно грубую... Кроме этого, информирую вас, что в качестве неустойки и компенсации морального и медицинского ущерба концерн намерен сохранить все возводимые нами в этой стране объекты за собой.
   - Но решения правительства о предоставлении концессий нам не будут изменены, - заметил шейх, и тут окно вздрогнуло. Над городом шли истребители-бомбардировщики с опознавательными знаками, не принадлежащими ни одному государству мира.
   - Разумеется, будут. После того, как будет изменено правительство, - Клирик акульи улыбнулся, - Кого мы поставим, я ещё не знаю, но мой добрый друг из "Экзекьютив солюшенз" уверяет, что в стране, в которой есть четыре непримиримых оппозиции, хоть одна, да примет наши условия...
   Грохот нарастал. Небо расцвело парашютами. Один из десантников быстро - очень быстро, но это же сон - спустился, завис напротив окна. Расколотил стекло бронированной ногой, и, откинув прозрачное забрало, слегка грязное от жидкокристаллических меток, шагнул внутрь.
   - Привет, дружище! Через недельку мы передадим это государствишко вашей СБ, - сообщил он, - Как хорошо, что тебе нарастили опцион - ты сразу стал постоянным клиентом... Скидка в десять процентов на каждый государственный переворот в мелкой, и тридцать в крупной стране тебя устроит?
   - А почему в крупной так дёшево?
   - Потому, что там ваше СБ с формированием новой армии не справится, и контракт будет длительным... Но, чёрт побери, мы же с Хайфона не виделись!
   Он шагнул вперёд, и, не соизмерив силу экзоскелета с чувством, встряхнул Клирика за плечи. И тот проснулся.
 
   Так Анна наставницу и застала - с шилом в руке, навалившейся на шит. Шило осторожно забрала, а щит - чем не подушка? Облака уже зарозовели снизу, намекая на скорый рассвет. А потом было утро. Куда хуже ночи.
   Сэра Кэррадока к утру так и не нашли. Исчез, будто и не было. А все рыцари хором твердили, что в лес он въехал с ними. Тут и припомнился давешний поцелуй в лобик. Нужно же было на ком-то выместить горечь потерь. А заодно и всю глупость свалить на ту же, на рыжую... Резвость в резании голов - Кэррадока. Избыточную решительность - Эдгара. Общее шапкозакидательство. Сыграла роль и зависть - Немайн так очевидно собрала в конце боя все лавры, заставив красных шапок сдаться себе... Анна заметила, что со многих голов пропали ольховые венки. Почуяла мимолетную тяжесть бросаемых исподтишка взглядов. Поняла - дело не ладно. Принялась расталкивать сидху. Как раз управилась, когда к колеснице явился сам командующий. За спиной - королевские рыцари. Все, кто жив и цел. Все семь. Вид - отчаянный. Руки на рукоятях мечей, иные и из ножен показались. Получалось любопытно - добровольцев кланов нет, окрестных ополченцев - тоже.
   Одно хорошо - рядом с вальяжной ленцой расположились норманны.
   - Сидха Немайн?
   Тон у сэра Эдгара официальный. Значит, гадость приготовил крупную.
   - Слушаю тебя... - а вот Немайн то ли не проснулась, то ли не совсем здесь. Провела рукой по лицу, размазав смазку, чужую кровь и утреннюю свежесть, сбила шлем ободом на затылок. Получилось немного воинственно, и очень вольно.
   - Как командующий этой армии обвиняю тебя в измене, и причинении вреда товарищам, павшим и покалеченным из-за неисполнения тобой своего долга. Как христианин - в принесении человеческих жертв. Как представитель короля, требую сдать оружие. Как судья...
   Вот тут сидха проснулась. И перебила.
   - Затыкаешься и слушаешь! - голос сидхи скорее походил на визг, и перебить его, неверное, было нельзя даже снеся голову с плеч. Железо по стеклу - скребло душу, и в самой гадкой форме, - Я головы резала? Я ночью в лес дуром пёрла? Твоей кавалерией? Ты плясать от счастья должен, что жив, что победил! Немочь дурная, обвиняет! Когда сам не способен выполнить последнюю волю друга. На сидху грязь свою свалил... Поди прочь. И подручников забери. Подале.
   Эдгар, и без того спавший с лица, побелел, как скалы на побережье.
   - Добрых рыцарей ты резать умеешь. Не лечить. А ещё - сводить с ума, да метить как жертву без толку! Я думал - ты этим остальных защитишь, а ты Кэррадока извела, и только. Припоминаю - по закону церкви сие карается мечом. Полагаю, мой подойдёт.
   И потащил клинок из ножен. Сидха в ответ выпрямилась, здоровая рука оперлась на щит. В заиндевевших глазах ворочалась... да, росомаха. Ни ворон, ни сова так не посмотрят. Анне на мгновение показалось, что всё ложь, что валлийских богов нельзя ни убить, ни ранить, ни победить, ни загнать под землю... Стало спокойно, надёжнее, чем за городской стеной. И не перехватила копьё за середину, только крепче сжала древко.
   Шесть благородных воинов клана Вилис-Кэдманов подошли аккуратно, сбоку. Чтобы не попасть в сообщники - но и не оказаться напротив просыпающегося оборотня.
   - Возможно, наша сестра преступница, - заявил один из них, - но не безродная бродяга. Без суда ты её не тронешь. Тем более, ты - не король и не церковь. Церковь - вон, поп. Молчит пока. Бой есть бой, с нами дрались люди. Сильные, злые. А сэр Кэррадок... Дело клана.
   Услыхав такие слова, к ним присоединились воины других кланов, ополченцы. Права кланов - важны. Только позволь разок нарушить их королевскому человечку - покатится. Сначала - случаи, потом - головы. Иные рыцари сняли руки с рукоятей мечей и отступили назад. То ли против родичей выступить боялись. То ли струсили, поняли, на кого лезут. Но четверо сбились вокруг командира, выхватив мечи. К ним - сдуру, от мальчишеской храбрости ли, из верности ли - подскочили оруженосцы. Не все.
   Викарий заметил - возле колесницы происходит неладное. Как бы не усобица. Поторопился - заговорить, развести, дать одуматься. Предупреждал же преосвященный Дионисий - у камбрийцев кровь горячая. Не та, что при Цезаре, но всё же - слишком горячая временами. Нужно уметь остудить страсти.
   Потому - полушёл, полубежал, поспешая, но сберегая дыхание на торопливые речи. И всё равно - потерял, сбился - когда перед ним встали колесница, длинное копьё, сдвинутый на макушку шлем, рука, что впилась в край щита... Яростные серые глаза, полные молний. Образ, знакомый - до боли. И чужой, и родной. Гордый, величественный, враждебный... Душа всё поняла - мгновенно, но разум боялся вспомнить имя... Отчего-то повеяло догомеровской древностью. Что-то заставило метнуться вперёд изо всех сил - чтобы успеть, чтобы не хлестнуло в мир их двух чаш гнева... Чьего?
   - Что происходит? - запыхался, даже пополам согнулся. Но - успел, глаза притухли. Августина... Вот только и узнал. Она... Но имя видения так и не пришло...
   Сэр Эдгар - уставился, как гору обрушил, но почему-то эта гора ничего не весила.
   - Помолчи, - командующий несколько долгих мгновений вспоминал единственное латинское слово.
   - Меня опять обвинили в колдовстве, - тон августы был... обыденным. Так говорят о погоде. Моряки в плавании, жнецы на поле. Так несут воду - стараясь не расплескать, - а епископского суда господин представитель короля ждать не желает. Вон, меч достаёт. Боевой, а ему бы палаческий...
   Удержалась, не выплеснула ярость из переполненных глаз. Молнии пляшут в свинцовых облаках, молнии ждут...
   - Я - заместитель епископа. Улыбка - должностная, юридическое растяжение губ, - Если благородный муж очень торопится, то я могу провести суд... или отлучить от Причастия всякого, кто посмеет присвоить право Церкви.
   Молчание. Только прошуршали рыцарей мечи, вползая обратно в ножны. Взгляд командующего сверлил... как камень щепкой.
   - Сиятельный Эдгар, не делай вид, что не понимаешь. За ночь ты латынь не забыл.
   Сиятельный только зубами скрипнул. В глазах тлело - птиц в полёте жарить. Вот только от этого взгляда ни холодно, ни жарко. Так, верно, себя чувствуют мученики. Хотя нет, им ещё и хорошо.
   - Я могу попросить великолепную... Немайн, - великолепная выше чем сиятельный... Поймёт? Понял, славно, - перевести мои слова всем, кто не владеет латынью. А понял их не только ты. Здешняя разговорная латынь ближе к церковной, чем к вульгарной, а я старался говорить попроще...
   - Хорошо. Суд. Здесь. Сейчас, - сэр Эдгар плюнул словами. В глазах Августы полыхнули далекие сполохи грозы. Она наклонила голову. Не склонила. Только кивнула. Чуть-чуть. И - снова пришло узнавание незнакомого, яркое, цветное, пьяное, знакомое и пыльное, как старый свиток, как молодость старика, как будто скромный священник с Сицилии мог жить во времена героев Эллады...
   - Не дави на Церковь, сын мой, - укоротить, сдержать, успокоить, дать время на раздумья, - это... нехорошо. Но я уступаю, опасаясь ненужного кровопролития. Заседание начнём через час. Стороны выступают без консультации и советчиков. Протокол веду я. Подписывают свидетели от клана великолепной и ты. А теперь мне нужно помолиться, привести мысли в порядок и вспомнить процедуру.
   Бухнулся на колени и зашептал под нос, перебирая чётки. По длинному кругу из малых бусинок.
   - Час, - сэр Эдгар поднял голову к светлому пятну в облаках, - пусть будет час. И если меня не устроит приговор - то вполне устроит и отлучение.
   Викарий его не слышал. Он вовсе ушёл из тварного мира куда-то вниз. На час. Который мог отмерить по числу прочитанных "Ave, Maria" куда точнее, чем прочие - по Солнцу.
 
   Часа не прошло - викарий молился, ему не смели мешать - а от репутации сэра Элгара мало что уцелело. Потому как в лагерь привезли сэра Кэррадока. Слегка контуженного, украшенного здоровенным синяком на лбу, и не только, едва пришедшего в сознание. Но вполне живого. Рыцарь поминал скачку вдогон за товарищами, темень, забытый, не запаленный факел, голову, и по общему пониманию, ещё не соображал. Нашли его в половине римской мили от леса, под раскидистым вязом. Ветку которого он и поймал лбом. Выходило - все, кто говорил, что рыцарь с ними ворвался в лес - лгали. Не по злому умыслу. Им так показалось. Словно глаза отвели, только наоборот...
   По этому поводу позвали было Анну - на рыцаря посмотреть. Осторожненько так позвали. Сидху вовсе не решились трогать. Во-первых, боязно. Во-вторых - совестно. Ведь сколько дурного успели передумать. А главное, сказать. Выходило же, что она и не виновата. Анна не двинулась.
   - Может, и отвели, - буркнула под нос, а кто хочет - расслышат, - только не наставница. Ну не умеет она глаза отводить, даже листик монеткой не обернёт. Видимость - не её, она настоящее делает, ясно?
   Крыть было нечем. Получалось - Немайн даже до шишки на лбу Кэррадока не сглазила! Разве заставила отстать, чтоб меньше славы получил. И то - не докажешь. Анна не забыла усилить доказательство. Спросила, под каким деревом рыцарь нашёлся.
   - Под вязом.
   - Не ольхой? Грушей, сливой? Ручья рядом не было? Нет? Так при чём здесь может быть Немайн?! Она что, всемогуща?
   После чего ушла в злые мысли. Поняла-то больше, чем сказала. А именно - что сэра Кэррадока ветка вяза спасла. Не доскакал он до битвы, вот жив и остался - поцелуй Немайн обозначал человека, которого должны убить. Не обрекал, даже не метил. Но люди, не знакомые с искусством, часто путают предсказание с проклятием. И обречённо прут вперёд, вместо того, чтобы остановиться и выбрать другой путь. Русоволосый богатырь и тут показал себя дураком - остановился, подумал - и ломанулся помирать. Но кто-то за него выполнил оговорку - если не помешают. Вот, помешали. Кто? Вяз - дерево Мабона, бога Солнца, мужского плодородия, юности и искусств. Значит, Мабон и помешал. Зачем? Помогал? Не заметно! Коли Немайн будущих мёртвых перед боем метит, так всех. Как-то шесть тысяч воинов перецеловала, всё ополчение Коннахта - так войско в поход и не пошло. Но в бою убили четверых! И сидху чуть опять не судили... Так вот чего тот добивался - рассорить Немайн с Диведом! Только зачем?
   Сам сэр Кэррадок перешёл из состояния транспортабельного в самоходное - начал неуверенно ковылять. Хотя голова временами кружилась. Ну, после контузии присесть вдруг на травку не стыдно. А вот попадаться на глаза Немайн... Ни обхождением, ни в бою себя показать не сумел. Может, и товарищи полегли потому, что он вовремя не прикрыл спину, не сдержал лишнего врага... Четверо. Груз неисполненного долга едва можно было вынести. Анна взвалила еще, рассказав о метке Неметоны. О том, что если бы он добрался до леса - погиб бы. Точно. А те четверо - жили. Точно. Вот только ведьме Кэррадок не верил. Не верил! Но внутри свербило сомнение - не прокляла ли его Немайн тем поцелуем? Не назначила ли жертвой в оплату за бескровную победу? Он не хотел в это верить. Он хотел взглянуть в рассветные глаза своей любви, и увериться, что это - ложь. Вот только не смел... Не мог. Лишившись последней радости - обожать издали.
   Командующий тоже отмалчивался. Говорить было поздно. Только что чуть не зарезал без суда невиновную. Добровольцы с холмов перестали быть частью армии, слонялись вокруг, изображая зевак. Вилис-Кэдманы гордо караулили свою сидху, рядом с викингами. Прочие воины, даже рыцари, явно показывали отношение. Выполняли команды с долгой задержкой, как будто всякий раз вспоминали, что их недостойный командир всё-таки назначен королём, и ему должно подчиниться.
   Оставалось - выполнять свою работу. Например, разобраться с разбойничками...
   Мужчин среди уцелевших красных курток оказалось не больше половины. Остальные - женщины и дети - включая пару исчезнувших было местных девок. Из-за которых король так подгонял. Короткий разговор показал - насильно их к себе "фэйри" не затягивали. Посветили добром и музыкой, да лёгкой жизнью грабительских подружек. Этих сразу отделили в сторонку. Ничего хорошего им не светило - позор местный клан предпочитал смыть кровью. Не без суда, но до суда.
   Что касается прочих - сэр Эдгар отдал приказ красных курток предать мечу. Не вышло. Викарий встал между обречёнными и палачами. А авторитет у командующего был уже не тот, что перед боем. Теперь все ошибки и потери припоминали уже ему.
   - Без суда - это убийство.
   И без толку бешено смотреть в глаза. Подумаешь, животная злоба. Викарий не такие взгляды выдерживал.
   - Любишь судить? Будь по твоему, повесим по суду, - сэр Эдгар ещё помрачнел, хотя казалось, дальше уж некуда, - Пусть поживут часок, зная... Тебе ж мараться в чернилах. Это дело о разбое, не церковное. Я судья, ты секретарь. Ну и по человеку от клана, от каких есть - видоки.
   - А Немайн?
   - А кто она такая?
   Хоть так принизить сидху хотел. А вышло - напомнил. Совсем не викарию - пленным. Которых и за живых уже не числил.
   Викарию хватило одного взгляда, чтобы признать - в составе суда святой и вечной делать нечего. Пусть отдохнёт. Немайн если кого и напоминает, так дневную сову. Взъерошенная, даже уши под разными углами торчали. Ходит, хромая на обе ноги и подпираясь посохом, недоумённо осматривается. Будто божий мир не узнаёт. Пожалуй, ей больше всех досталось. Подряд - дневной переход, пир, бой. Потом - обрабатывать раны куда труднее, чем наводить порядок да сторожить пленных. И отоспаться не дали! Воистину полухристиане. Приняли помазанницу божию за какое-то своё полузабытое варварское божество - не удивительно. Это не благодать святой, но что-то похожее, на дикие души действовать должно сильно. Так же, не посмотрев, что она во Христа верует, сами чуть кресты не поснимали. При первой неудаче - обвинили во всём и полезли рвать на части. Подлое свойство, но - человеческое. Греки тут не лучше. А он, между прочим, не миссионер, не капеллан, а всего-то чиновник в сутане! Чернильная душа курии. А вот занесло... Хорошо, безотказный бюрократический приём - отложить - сработал великолепно и здесь! И командующий попал в свои же силки...
   Вот теперь багрянородная равнодушно обводит взглядом маленькую толпу обречённых, которых тычками копий заставляли встать перед высоким присутствием. Те ждущую их судьбу чуют, но всё равно шарахаются от маленькой фигуры в бело-кровавом одеянии. Которое она так и не успела сменить после операций и перевязок...
   Викарий не видел, как в глазах черноволосой "фэйри" с грудным ребёнком на руках при имени "Немайн" вдруг вспыхнул огонь. И вздрогнул, когда та бросилась сквозь конвой, даже не успев получить удар копьём в спину. К сидхе. В ноги.
   Клирик отрешённо размышлял о том, что средневековых людей понять ему не суждено. И о том, как жить, вернее, выживать в этом бедламе? Уйти в лес? Или в болота, как озёрные. Сидеть тихо. И проживать тот ресурс, который Сущности заложили в ушастое тело. Если точно по описанию расы - лет шестьсот от совершеннолетия. И то вместо банального старения - тяга на заокраинный запад. И уход туда же в качестве смерти. Скучно. Но, может, получше такого вот веселья?
   Когда ей под юбку чуть не закатилась верещащая "фэйри", Немайн даже не отскочила - попробовала обойти препятствие. Смысл слов пролетел мимо сознания. Но голова инстинктивно повернулась на звук...
   - Спаси его! Только его, великая! Смилуйся! Вспомни, ты ведь ирландка!
   Глаза мазнули по пищащему свёртку. Клирик начал было отворачиваться - и понял, что только хочет отвернуться, а на самом деле наклоняется к коленопреклонённой. И видит самое прекрасное, что только могут увидеть глаза сидхи...
   Сознание Клирика отключилось. Не полностью - но руки приняли ребёнка сами.
   - Это мне? - спросила Немайн неожиданно тонко, как птичка свистнула, - Он мой?
   - Твой, великая...
   - Правда? - она не верила, но уже ухватила и держала нежной и... неразжимаемой хваткой.
   - Спасибо тебе, великая сидха...
   Новая мать старую не слышала. Мир сузился до прекрасного существа в руках.
   - Мой... Мой...
   Охрана остолбенела, и не мешала прежней матери радостно выть, скорчившись в земном поклоне.
   Сидха преобразилась. Куда и усталость девалась. Лицо запунцовело, уши на голове места не находили, порхая словно крылья бабочки...
   Анна затаила дыхание. Как и все, у кого в ближайшей округе были глаза. Наверное, даже муравьи дивились из травы тому, как внезапно и вдруг измотанная воительница и лекарка, суровая наставница, еле стоящая на ногах после трудов и битв, обратилась во мгновения ока в девочку, которой подарили щенка. Исходила нежным счастьем, как костер теплом.
   - Наставница, нужно обязательно пробиться в состав суда. Иначе...
   Смотрит на ребёнка. Бессмысленно воркует, как ухитряются только матери. Уси-сюси. С самой такое было... Хотя не настолько, и не по приёмышу. Не слышит! Анна заглянула в склонённое к младенцу лицо. В глазах сидхи стоял волшебный май. Бесконечное счастье. Бесконечная радость. Ни тени мысли...
   Анна испугалась. Но - ухватила сидху за плечи, встряхнула. Развернула голову к себе.
   - Ты меня слышишь?
   На короткое время в глазах Немайн появился смысл...
   - Слышу. А суд. Пошёл он... - сидха, словно, пыталась вспомнить слово - Анна мельком испугалась проклятия, - Полем, лесом, холмом да торфяником! Маленький важнее.
   - Да чем?!
   - Он мой... Неужели не понятно?!
   - Он этой разбойницы!
   - Нет! Мой! - сидха прижала ребёнка к себе, в глазах начала подниматься тёмная волна, - Не отдам! Теперь мой. Моя прелесть...
   - Ясно...
   Анне захотелось напомнить Немайн, что сейчас сэр Эдгар вполне может присудить разбить её прелести головку о ближайшее дерево, но поостереглась. Чего доброго, начнёт петь. А что разбирать, где свои, а где чужие, не станет - уж точно.
   - Я займу твоё место. От клана. Ты меня понимаешь?
   - Ты умная, Анна. Хорошая... Я чуть-чуть соображаю. Потом буду больше. Наверное...
   - Кивнёшь, когда надо? Сможешь?
   - Да... Ох, напасть, - чуть опустила взгляд, - Напасть ты моя ненаглядная...
   Викарий чуть слезу не пустил. С Августины-Ираклии можно было писать Мадонну. И как этот свет неземной сочетается с той яростью, которая встаёт из глаз гневной базилиссы? Пожалуй, силой чувства. Теперь понятно, как она могла спастись, когда схватили её сестру и мать. Ярость отбрасывает, любовь смиряет...
   Снова картина встала перед внутренним зрением. Рушащиеся двери последнего укрытия. Солдаты самозваного регента Валентина, горя злобой и сладострастием, врываются в кабинет. Половина сразу проваливается в тартарары: вопли, будто ловушка под ковром вела прямо в Ад. На остальных рушится мебель. Немногих, что прорываются - отбрасывает страшный взгляд маленькой девушки с тяжёлым, скруглённым на конце мечом в руке. Она идёт на ряды убийц и насильников - и те расступаются, пока она не выходит из дворца... В неизвестность.
   Любимый голос заставил Кэррадока поднять взгляд. Он сразу понял, что сидхе не до него, что она ничего не заметит. И залюбовался. Забыв сомнения, потому что сидха не могла быть злом. Пусть он её недостоин - но хоть она достойна любви. А значит - его боль и его крест - остаются с ним. Плакать было нужно. Но рыцарь улыбался. Впрочем, многие улыбались... Хмурился сэр Эдгар. Вот и уел сидху! Ответ оказался куда интереснее... Какой бы приговор он теперь не вынес, одно существо напрочь выпало из-под власти командующего. И к добру. Казнить младенцев - штука неприятная. А больше несмышлёнышей среди красных курток не нашлось... Выходило, что сидха поступила правильно. Укусила, но не в ущерб, а в пользу. Странная. Как хорошо, что остались только суд, днёвка, да возвращение в город. И целый год король не будет призывать на службу исполнившую свой долг сидху!
   - Мы нас окрестим, вот прямо сейчас, только батюшка Адриан освободится, - сорокой трещала над младенцем сидха, любуясь, - И вырастет из нас хороший валлиец, а не бандит какой-нибудь. Как же назвать-то, а? Надо, чтобы и короткое имя звучало, и полное вышло подлиннее, да покрасивее... А полное имя у нас будет длинное, вот слушай, что к нашему добавим: ап Немайн, ап Дэффид, ап Ллиувеллин, ап Каттал, ап Барра, ап Карган, ап...
   Малыш, видимо, испугался причисления к такому длинному роду. И заорал.
   - Кушать хочешь.
   Откуда-то Немайн точно знала, что новообретенный сын именно проголодался, а не описался, к примеру. Затравленно оглянулась. И - протянула бывшей матери. Мол, покорми. Но из рук не выпустила.
   - Не отдам! - объявила сидха, глядя, как малыш с её рук сосёт чужую грудь, - Никому не отдам... Ну почему у меня своего молока нет... Ребёночек есть, а молока нет...
   - Наставница...
   - А?
   - Вот. Одевай. Через голову... Осторожней. Вот так, теперь пропустим край под ремень, вытянем наружу... Да никто не посмеет у тебя маленького забрать.
   - Что это?
   - Твой плед. Свёрнутый для переноски ребёнка. В холмах так не носят? И зря, очень удобно. Руки не заняты... Я и двоих так таскала. Средних своих, близнят. Один на левое, другой на правое плечо. Так и вышли - один ангел, другой чертёнок, а лица одинаковые... Скажи, если можно, отчего тебе этот разбойник так глянулся?
   И только тут - схлынуло. Нет, ребёнок не превратился в привычную Клирику розовую амёбу, оставаясь милейшим существом, расстаться с которым и на миг совершенно невозможно. Но, по крайней мере, переносное наваждение теперь не мешало думать. Если сосредоточиться. По крайней мере, вместо ругательств или "Он мой!" с языка слетело рассудительное:
   - Потом. С губ на ухо... А теперь надо кормилицу искать. Слушай, Анна, по хуторам младенцы часто мрут?
   Знания о средних веках подсказывали, что часто. Но валлийцы были весьма здоровым народом.
   - Бывает... А ещё, сама знаешь, маленьких крадут. Иной раз не возвращают даже после того, как подменыша узнают... Конечно, если рядом приличные тилвит тег живут, ещё можно как-то договориться. Но именно здесь крепость Гвина неподалёку, и все холмы у ней в подчинении. Подменыша можно даже убить, да без толку, своего не вернёшь. А молоко остаётся. Бывает, озёрные шалят, пацанов крадут... У них своих мало. Но это редко. Поход окончен. Поездим, поспрашиваем. Такие вести расходятся... - Анна смерила взглядом "фэйри", - Ступай к своим.
   Наклонилась, прошептала в ухо:
   - Этой, мы, пожалуй, казнь отложим. Пока другую кормилицу не найдём. Многие у фэйри по такому делу прирабатывают. А уж коли не в холм, да за те же деньги, да к сыну самой Немайн... Любая охотно пойдёт. Хоть какая благородная.
   Судебное заседание ожидалось очень коротким.
   Роли были уже распределены. Судья - сэр Эдгар. Для пущей важности поднялся в седло. Представители кланов. От Вилис-Кэдманов - Анна. Никто из своих возразить не посмел. Викарий - юрист-консультант, а заодно - секретарь суда. Разложил письменные принадлежности - перья, чернильницу - любопытное местное изделие, которое можно перевернуть вверх ногами, и никапли не прольётся - и пергамент. Скоблёнки, разумеется. Много чести разбойникам, новенькие листы на них пачкать. Присмотрелся...
   - Не понимаю! Эти скоблёнки - протоколы процесса Немайн! Совсем не затёрто: "- Передайте пирожок с курятиной..." Вот что у вас в Камбрии хорошего, так это кухня...
   - Точно, поесть мы любим, - согласился один из видоков, - Но тебе повезло с поварихой. Даже Гвен так не умеет, а Альме всего двенадцать - а вот умеет же! Некоторые, по слухам, нарочно болеют - чтобы кусок пирога у врача в доме перехватить. Вдруг повезёт и стряпала Альма?