Страница:
Вернее, не ему, а Аньке… Киришской жене его угодила. Тем, что, переехав в дурдом, освободила комнату в коммуналке, и теперь их у Аньки стало две… Антон-то думал, что ему под кабинет мамашина комната будет… Но, как говорится, – по одному месту мешалкой! Анька в одной комнате сына разместила, а в другой поместилась сама. Антоха теперь вроде как ЖИЛЕЦ был…
Смешное слово, однако!
Жилец…
Приличное? Пристойное слово?
Антохе оно почему-то казалось таким же неприличным, как в детстве неприличными казались ему слова АБОРТ или ПРОСТИТУТКА.
– И бились волны аборт корабля…
Жилец-нежилец…
Товарищи жильцы, домоуправление приглашает вас на встречу с депутатом Загорулькиным…
Товарищи нежильцы, домоуправление доводит до вашего сведения, что депутат Загорулькин сказал, что все вы уже не жильцы…
Трамвай стал… Но не на остановке стал.
Вагоновожатая – лихого вида пэтэушница, небось, такая же киришская блядь, как и его жена Анька, – открыла переднюю дверь, и пассажиры помоложе, которым еще было куда по жизни торопиться, начали потихоньку покидать вагон.
Лишь бабки, которым уже разве что только на кладбище или в собес надо было спешить, с пустой беспристрастностью в по-детски голубых глазенках оставались сидеть…
Антоха тоже вышел.
Впереди штук восемь трамваев стояло. Ток что ли отключили?
Придется топать теперь…
В воздухе противно пахло горелой электроизоляцией.
Что там?
Трамвай горит впереди?
Антоха ускорил шаг.
Любопытство – это косвенный признак того, что ты еще не помер.
Ведь именно кьюриосити киллд зэ Кэт, как любил говаривать ироничный Игорек, когда напоминал расшалившейся Ритке об истории жен Синей Бороды.
Любопытство толкало Антона вперед, туда, где в голове колонны замерших трамваев, из которых глупо глядели глупые старушки, глупо надеясь на то, что их сегодня еще куда-то повезут и довезут, что-то явно горело, дымило и толпливостью зевак, косвенно обещало поспешавшему Антохе какое-то неординарное зрелище.
И точно.
Горел трамвай.
Горел, как швед под Полтавой.
Электромоторы, что были снизу, под днищем, дымили иссиня-черными хлопьями удушливой изоляции. И уже желто-красные языки лизали борта электрического вагона…
Желто-красные, как на плакате из детства – БЕРЕГИТЕ ЛЕС ОТ ПОЖАРА!
Беспомощная вагоновожатая в оранжевом жилете поверх джинсовой куртки металась вокруг и просила у зевак дать ей позвонить по мобильному телефону.
– Куда уж звонить-то! – отвечали ей. – Теперь уж сами приедут…
И вдруг как толкнуло Антоху.
Номер…
Номер трамвая…
7777
Точно?
Нет, уже одну цифру – последнюю желто-красным языком подлизало.
Семь? Или единица?
Антон решил обойти трамвай спереди и посмотреть, какой номер написан там…
131313…
Что за черт?
Или у него уже глюки?
Но черный дым, вырывающийся из-под днища трамвая, уже застил – и стало не видно…
Какой номер?
Что за цифры?
Антон решительными шагами подошел к беспомощно расслабленной в своей растерянности вагоновожатой – в оранжевом жилете…
– Оранжевая мама оранжевым ребя-я-я-я-ятам оранжевую песню оранжево поет…
Антон открыл рот…
И постояв так с открытым ртом, вдруг спросил: – А какой инвентарный номер у вашего вагона?
– Чиго? – переспросила оранжевая.
– Номер вагона какой? – грозно насупив брови, повторил Антоха.
И вдруг услыхал в ответ.
– К матери, небось, в сумасшедшую больницу тебе надо, так ты и иди, и не стой…
Антон аж поперхнулся, остолбенев.
– А не надо было себя проклинать, милок… – с ласковой участливостью сказала оранжевая, – тогда бы и не маялся…
Нашатырь…
Ему явно совали нашатырь под нос.
Антон раскрыл глаза.
Он лежал на узенькой коечке в салоне медицинского микроавтобуса "скорой помощи" и медсестра совала ему под нос ватку с нашатырем.
– Что со мной? – спросил Антоха.
– Дыму ты наглотался, лежи, – шикнула на него толстая медсестра, – приехали на пожар, а ты единственный пострадавший, теперь тебя по "скорой" в дежурную везем.
– Не надо меня в дежурную, – резко возразил Антоха, пытаясь встать.
– Да лежи уж, коли к нам попался, – оскалилась медсестрица и легонько ткнула Антона в лоб.
– Да, не надо было себя проклинать, – повторил он, засыпая…
У Игоря тоже была такая привычка – тыкать открытой ладонью в лоб.
Не больно, но слегка унизительно.
Назидательно-покровительствующим манером.
– Вот так-то, Антоха, тумкать надо головой, книжки умные читать, – приговаривал Игорешка.
Когда он тыкал ему в лоб без свидетелей, Антон сносил это с легкостью, и даже рад был, что Игорь неравнодушен к нему, что переживает из-за его, Антошки, необразованности, но, тем не менее, общается с ним, почти на равных общается, разговаривает, делится мыслями.
Но когда Игорь делал тычок в Антохин лоб при Рите… Да еще и приговаривал: де, не знать, кто такой Шинкель (Сноска: Шинкель – архитектор, построивший дворец Сан-Суси в Потсдаме.), это игнорантность (Сноска: Инорантность – от англ. ignorance – невежество непростительного свойства.), мон шер.
Тогда, в такие моменты, Антон был готов Игоря убить.
А Игорь, будто читая эту решимость в Антоновых глазах, кривил губки в своей коронной ироничной улыбочке и пел, подражая какому-то оперному певцу:
– Не убивай меня без ну$жды!
Антоху это так раздражало!
Так раздражало, что он как-то и матери своей пропел на Игорев манер:
– Не убивай меня без ну$жды!
Пропел ей, когда она рассердилась на него за какую-то мелочь, а она тут же и поправила: – Надо петь "не искушай", а ты поешь "не убивай", и это неправильно.
Она вообще такая правильная вся, мамаша его.
– Так чего ж она тогда такая неудачница, если такая умная и правильная? – хотелось крикнуть Антохе…
А он ее спросил тогда: – Что значит "не искушай без ну$жды"? Значит, если у мужика есть нужда, он может искушать? Имеет право искушать, оправдываясь наличием у себя этой "ну$жды"? И не имеет такого права, если нужды у него в этой женщине нет? Так это смешно! Зачем тогда вообще кого-то искушать, если в человеке нет нужды?
А мать ему тогда и ответила, да так, что в самую точку, в самые печенки попала…
– А у твоей Ритки есть в тебе нужда? – спросила мать. – Зачем ей ты? А тем не менее, она тебя искушает…
И нечем было крыть. Нечем!
Что? Разве не догадывался Антон, что Ритка близка с его дружками – с Игорем и с Витькой Семиным? Разве это не могло служить основанием для того, чтобы изгнать Ритку из рая собственных грез, что был у него в голове?
На втором что ли курсе они как-то разговорились о сексе.
Ну, так, как могут разговориться двое восемнадцатилетних мальчишек…
С подробностями, с физиологией, с апелляцией к собственному выдуманному-невыдуманному опыту.
И Игорешка вдруг сказал: – Люблю, когда девушка сидит на высоком стуле, на манер тех, что в баре у стойки, или за неимением такого стула, сидит на столе, лицом ко мне, а я на нее смотрю и трахаю ее…
Игорешка не сказал, что трахает он именно Ритку…
Но Антон понял.
Понял, что он именно про Ритку говорит.
Ведь вроде и не сказал ничего такого, по чему можно бы было идентифицировать ту даму "икс", про которую Игорь сказал, что "любит на нее смотреть, как она сидит на столе лицом к нему", но Антон точно понял. На все сто процентов, что речь шла о них – об Игоре и о Рите.
Гнать, гнать ее из рая собственных грез! Ведь это его, Антошкин, рай! Он в нем хозяин! Это его голова, это его мечты!
Но не мог Антон ничего с собой поделать.
Прописалась Рита в его РАЮ его ГРЕЗ…
Как потом прописалась в его комнатах эта киришская Анька.
И не выгонишь!
Обеих.
Витька Семин никогда не трепался о своих победах на сердечном фронте.
Да чего трепаться? Весь факультет и так знал, что на первом курсе Ритка была его девчонкой. И все у них, как тогда говорилось, "было хорошо"…
Так девушки деревенские обычно говорят, когда отказывают какому-нибудь незадачливому ухажеру: "у меня есть парень, и у нас с ним все очень хорошо".
И под этим "все хорошо" подразумевается то, что с началом перестройки активно начали показывать по телевизору, то есть объятия, слияния, эякуляции, оргазмы…
Экий емкий эффемизм, однако!
"Все хорошо"… Значит – секс, любовь и все такое…
А когда в конце разговора или письма говорят: "Желаю всего хорошего!", значит, секса желают что ли?!
Антоха угрюмо усмехался собственным невеселым мыслишкам.
А что ему оставалось? Несчастному ревнивцу!
На убийство он был не способен. Но не по мягкосердию своему, а по трусости и слабоволию. И на решительный штурм Риткиного сердца – тоже был не способен.
Потому как заранее обрек себя на неудачу, оправдав свою трусость тем, что, де, где ж ему тягаться с Витькой, у которого и автомобиль, и папаша богатый, и все такое – черта в ступе… И с Игорьком ему тоже слабо$… Игорь и самый умный, и самый перспективный, и родители у него чуть ли не в правительстве…
Вот и оставалось ему, Антохе, жить с гвоздем в голове. С гвоздем в мозгу.
С гвоздем, которым была Ритка – вечная обитательница его РАЯ ГРЕЗ. Его собственного пространства в его собственных душе и голове.
А ненавистная Анька – та была теперь вечной обитательницей их с маменькой квадратных метров.
Антон слышал один раз, как соседка Вера Федоровна, пенсионерка, умнейшая баба, но злая-презлая, говорила другой их соседке по коммуналке: – Киришская эта поблядушка его мать в дурдом на Пряжку выселила, а потом и его самого, муженька своего тоже куда-нибудь отселит, вот увидите…
И что самое интересное!
Что интересное самое!
Перспектива быть отселенным куда-либо из их с мамашей квадратных метров пугала Антошку куда как меньше, чем перспектива до конца дней ходить с неотселенной Риткой в собственной голове…
Ритка и Анька.
Две женщины его жизни.
Одна жила в его душе.
Другая жила в его комнатах…
Хотел ли Антоха завести себе третью женщину?
Зачем лазал-ползал по Интернету по страницам сайтов знакомств?
Может, потому, как в старой песне из маменькиной юности, что порой крутили по радио-ретро, пелось:
"Новая встреча – лучшее средство от одиночества…" Но Антоха не считал себя одиноким.
Ведь Ритка постоянно сидела у него в голове.
Гвоздем невынимаемым сидела.
И каждую ночь он мечтал о ней.
Она всегда была с ним. При нем она всегда была.
Как теперь всегда при себе носят мобильный телефон…
Она всегда сидела в его РАЮ его ГРЕЗ. В его голове.
И он всегда мог остаться с НЕЮ наедине.
Другим, у кого не было женщины в их РАЮ их ГРЕЗ, нужны были порнографические журналы, киношки эротического свойства. А Антохе этого не нужно было. Не нужна была ему порнография. У него в голове – в РАЮ ЕГО ГРЕЗ всегда была самая красивая и самая желанная.
Но тем не менее, по страничкам сайтов знакомств он полазать любил.
Была у него такая страстишка.
Сперва он писал месседжи всем Ритам, которым было столько же, сколько и его Рите, лет.
В переписке он назывался либо Игорем, либо Виктором. В зависимости от того, какое у него было настроение.
Иным Ритам он писал сразу от двоих. И от Виктора, и от Игоря.
Для этого он открыл на одном из сайтов две собственные страницы, куда поместил фотографии, взятые из какого-то сетевого журнала.
Его вымышленный Игорь был крупным руководителем и бизнесменом. Женщинам, с которыми он вступал в переписку, Антон объяснял, что Игорь Петрович – вдовец и долгое время хранил верность памяти своей жены… Но теперь устал от одиночества, и так как в силу своего положения и острого дефицита времени не может заводить поспешных романов ни на курортах, ни у себя в офисе, то вот доверился Интернету…
Женщинам импонировала его "верность памяти жены"…
Антон писал им, что он выбрал именно их, так как они ему напомнили утраченную супругу. Безвременно ушедшую…
Некоторые дамы, подруги по переписке, сильно войдя в раж, ужасно хотели "срочно увидеться", уверенные, "что сумеют загладить и ослабить боль потери"…
Другим он писал, что он, Виктор, – простой и хороший парень, про которых говорят, что они "с руками" и что "за таким, как за каменной стеной". Писал, что уже год, как его девушка (подлая) бросила его, уехав в Азербайджан к одному Бакинскому нефтяному шейху в гарем – третьей любимой женой…
Некоторые верили.
И тоже с готовностью предлагали услуги по скорейшему утешению…
Ах, эти бесконечно добрые русские женщины!
Они готовы ВЕСЬ МИР УТЕШИТЬ.
Особенно западноевропейский.
Этакие заземлительницы общемировой тоски!
Он им писал.
Они ему отвечали.
Это была игра.
И не более того.
Потому что для реальных знакомств, для покупки цветов, для ужинов в ресторанах – нужны были деньги.
А их у Антона не было.
– Деньги! Где деньги? Ты достал денег? – словно деревянной киянкой по чугуну, надетому на голову.
– Ты деньги достал? – встречала его Анька на его квадратных метрах.
Неужели Ритка могла бы тоже так же долбить киянкой по голове?
Оттого и сидел на работе допоздна.
Дома отговаривался, что баланс сводил или что справку в налоговую готовил…
А сам сидел в Интернете да разглядывал барышень на страничках заочных знакомств…
Иногда писал – посылал им любовные записочки.
Но когда получал согласие на встречу – пугался и телефона своего не давал.
Денег на флирт у него не было.
А куда без денег?
Бабушка-покойница как было приговаривала?
"Без денег – бездельник"…
Кому он без денег нужен такой?
Вот и пялился часами на фотографии да на резюме этих соискательниц семейного счастья в перьях…
Пялился да облизывался.
А еще отчего-то втайне надеялся вдруг увидеть там ее, Риткино, резюме и ее фотографию…
А вдруг?
А вдруг она тоже несчастлива? Не сложилось у нее.
И наглядевшись на невест, Антон крапал потихоньку пьесу…
В память о мамашиных театрах-шмятрах…
И думал.
Вот отправит он пьесу эту в самый знаменитый театр самому знаменитому режиссеру.
И тот вдруг – решит ее поставить.
И на премьеру придет Ритка.
Самая завсегдатайка всех центровых бомондных тусовок.
Все станут восхищаться: какая пьеса! Какой современный настрой! Какая тема!
А кто автор?
А автор, он, выскочит из-за рояля в кустах – Антоша во всем белом…
Антоша Чехонте – драматург сраный.
Картина пятая
Он и Она.
Она: Знаешь, а ты ведь боишься свидания…
Он: Почему ты так решила?
Она: А потому что ты… Потому что тебе, наверное… Много лет!
Он: Пф-ф-ф! С чего это ты взяла?
Она: Потому что ты можешь оказаться из тех Дон Жуанов, которые уже не могут, но им просто нравится имитировать ухаживания… Жить в некой иллюзии сексуальной активности, обманывая самого себя…
Он: Ишь ты!
Она: А вот так!
Он: Точно – доцентщица… И Фрейда, и Юнга с Леонтьевым читала…
Она: А тебе известно, что Сабрина Шпильрейн, когда дружила с Фрейдом, была совсем юной… И очень-очень привлекательной?
Он: Это исключение, а вот старые и уродливые швабры – подруги Юнга – докторицы Джун Зингер, Йоланда Якоби и Анжелла Яффе – это ваше доцентщицкое правило…
Она: У-у-у-у! Как тут все запущено!
Он: Что?
Она: Да вы сами не то что доцентщик, вы, судя по всему, озлобленный член-корреспондент…
Причем, член уже не стоя$щий, а корреспондент по мэйл-боксам без надежды на позитивное свидание…
Он: Ты все сказала?
Она: А что?
Он: А то, что сама дура, вот что!
Она: И он еще злится – подумать только!
Он: Хошь анекдот?
Она: Не хочу!
Он: Современный. Идут три Масяни – одна американская, другая русская, а третья еврейская…
Она: Ну и что?
Он: А что, тебе не смешно?
Она: Нет.
Он: В тебе воображения нет нисколько, поэтому и в виртуале сидишь…
Она: Как это?
Он: В девятнадцатом веке люди как-то жили без этого, ты подумай!
Она: Я не верю – это какой-то виртуальный фэйк, вся эта история, все эти Пушкин и Достоевский… Это все Билл Гейтс придумал и на си-ди-ромах нам прислал в русской версии…
Он: Вот то-то и оно! У них раньше было воображение, а у тебя, как, впрочем, и у других – его нет.
Она: Есть у меня воображение – я же тебя себе воображаю!
Он: Ну?
Она: Ну, ты такой…
Он: Какой?
Она: Красивый, образованный, интеллигентный, умный, не жадный…
Он: Все верно…
Она: Щедрый… В турпоездку меня отвезет… Отвезешь…
Он: Зациклило тебя. А впрочем, вы лихо приспособились.
Она: Кто это "вы"?
Он: Масяни…
Она: Кто-кто?
Он: Бабы нынешние – вот кто! Вы теперь все этак дискретно регламентировали по жизни – секс с бойфрендом на уикенде, он за это в ночной клуб сводит и тряпочку в бутике купит… А большой секс – в отпуске, и он за это в Анталью или в Коста-Браво отвезет, и там десять тряпочек в местных бутиках купит… И такого бойфренда вы ищете, чтобы щедрый был… Не жадный… А мужа, чтобы каждый день был секс, вам уже не надо, потому как муж – он по определению не щедрый и жадный. Он ведь в рутине каждого дня не станет тряпочки дарить! Зато ежедневный секс можно завести с начальником на службе. Даром что ли теперь во всех офисах эти минетные комнатки, что якобы для переговоров!
Она: О чем ты! А на себя посмотри! Да вы сами того хотели! Свободы! Брак – жена вас тяготили… А женщина, пока вами развращена не была, к стабильности – к браку тянулась, к жизни семейной. Но это вы ее к разврату свободы вынудили! А ей тоже понравилось… А теперь вот и сидите подле ласкового монитора – на порносайт мастурбируете.
Он: Открой личико, Гюльчатай! Ты либо мужик, либо доцентщица шестидясяти лет…
Она: А умных женщин что не бывает? Как, наверное, и щедрых мужиков!
Он: Размечталась.
Она: Мы во все века приспосабливались к вам, притворялись дурочками, чтобы высокомерному честолюбию вашему потрафить… Мол, вы умные – умнее нас, баб глупых. Потому как нуждались в вашей физической защите да прав социальных не имели… А теперь вас и бесит то, что мы без вас обходиться научились.
Он: Так и поезжай в Испанию одна – чего ж ты не едешь?
Она: И поеду – напугал!
Он: А что насчет вашего хваленого ума, якобы скрываемого вами до поры – этакого, что ли, латентного умищщи, то у Ницше в "По ту сторону добра и зла" есть такое место. Послушай вот. "Если даже предположить невозможное, что природа наделила женщину умом, то как объяснить хотя бы тот факт, что за тысячелетия нахождения возле плиты, женщина так и не смогла познать секретов пищеварения и настоятельно продолжала кормить мужчину теми диетами, что составляли вред его здоровью и медленно убивали его…" Она: Ницше был больным человеком…
Он: Женщины довели.
Она: Он общался только с Вагнером, а Вагнер, насколько мне известно, – мужчина…
А что до вредных диет, то мужики же не желают есть на обед тертую морковочку…
Они же предпочитают жирную жареную свининку… А наше дело – угождать прихотям своего повелителя.
Он: Так зачем тебе мужик? Если тебе и так хорошо?
Она: Мне? Для того, чтобы в Испанию меня свозил.
Он: Ага… Любовь – это бартер… Ты мне – Испанию, а я тебе за это десять оральных сексов… И это ведь даже можно посчитать… Один минет на Староневском в машине – стоит полтаху баксов. Значит при стоимости путевки в пятьсот грюнов дружба на неделю в Коста-Браво стоит десять этих самых… Так?
Она: Брак – это бартер. А любовь – это любовь.
Он: Любовь тоже бартер. Тебе приятно и мне приятно. Ромео Джульетте делал хорошо, а она – ему…
Она: Неправда твоя. Любовь – это не бартер. Когда любовь, я готова ему все отдать… И даже жизнь…
Он: Эк тебя заколбасило!
Она: И ты бы мечтал о таком, да боисси!
Он: Пора.
Она: Что пора?
Он: Дисконнектед делать…
Она: А-а-а-а! Правда-то никому не нравится!
Он: Так хорошо – как? Вместе – тугезер? Или – эпарт?
Она: Не знаю…
Он: Пришли мне фотку свою – без бикини…
Она: А ты мне картинку пляжа в Анталье… И отсканируй и пришли изображение стохи баксов…
Он: Точно – мужик!
Альт-контр-делит. Перезагрузка
Картина шестая
Он и Она.
Она: Я соскучилась… Представляешь, пока от тебя мэйлов не было, я тут даже затосковала…
Он: А у меня… А у меня…
Она: Что у тебя?
Он: Эрекция случилась немотивированная.
Она: Что?! Как это – немотивированная?
Он: Я даже на фри порносайт вчера не ходил… А как подумал о тебе…
Она: Обо мне? Ты думал обо мне?
Он: О тебе, о тебе – радуйся. У меня крыша просто поехала.
Она: Крыша поехала? Это так замечательно! И куда же она поехала?
Он: Может, даже и в Испанию.
Она: Тогда давай вместе залезем на эту крышу!
Он: Этого-то я и боялся.
Она: Чего боялся?
Он: Ничего…
Она: Ну, скажи-и-и…
Он: Синдром привыкания.
Она: А-а-а! Синдром свободной охоты, новой коровы и прочее, и прочее! Вот вы в чем – мужики!
Он: Женщина! Ты – женщина.
Она: Ну – слава Богу!
Он: Знаешь, как у Ницше было про женскую суть?
Она: Опять какую-нибудь гадость скажешь.
Он: Радость ко мне прилетает, когда мужчина ко мне приползает.
Она: Смотря какой мужчина.
Он: Такой, как я – это оч-ч-ч-чень большая радость!
Она: Да-а-а-а? Теперь я вся сгораю от любопытства! Але-вьян!
Он: Приду!
Она: И не забоишься?
Он: Не знаю… Боюсь…
Она: Чего боишься?
Он: У японцев есть поговорка: Молода – цветущий сад… Стара – дракон из сада вылетает… Я дракона боюсь.
Она: Мне двадцать лет…
Он: А какие у тебя глаза?
Она: А ты и правда влюбился! Вчера на грудь обнаженную хотел посмотреть, а сегодня про глаза заговорил.
Он: А ты способна влюбиться? Или ты по-прежнему исповедуешь бартер?
Она: Бартер был у тебя.
Он: У нас обоих.
Она: Я тоже хочу увидеть твои глаза.
Он: Завтра?
Она: Завтра в полседьмого.
Он: В интернет-кафе…
Она: А как я тебя узнаю?
Он: А ты мне присылала свою фотку или подруги?
Она: Я боюсь…
Он: Я буду самым заметным в этом интернет-кафе.
Она: Давай туда придем и спишемся в чате!
Он: Я уже иду…
Она: Не ходи на порносайт!
Он: У тебя уже проявляются прихваты собственницы…
Она: Это нормально… Тебе понравится.
Он: Целу…
Она: Что?
Альт-контр-делит.
Глава третья
Лелеянье желаний
Или:
Рита переходного периода.
Родителей Сохальского Рита откровенно побаивалась.
И не напрасно.
Именно от мамочки Игорька ей и довелось выслушать… и испытать первое самое сильное в своей жизни унижение, которое тогда – на третьем курсе – она по неопытности своей ошибочно восприняла как некую обычную и допустимую для взрослой жизни необходимость.
Они с Игорьком тогда уже "сожительствовали", почти не скрываясь.
После лекций, с последней пары, ехали к нему.
К Игорю.
Отец его – крупный руководитель, член бюро обкома партии – дома бывал редко, зато мать была дома все время. И, конечно же, опытная и неглупая женщина не просто догадывалась, чем там в комнате занимается ее сын со своей однокурсницей, но она уверенно знала это.
И однажды, дождавшись, когда Рита выйдет из ванной, позвала девушку сына к себе в свой будуар.
Рита не могла потом без внутреннего содрогания вспоминать все подробности той их беседы.
Женщина говорила спокойно и уверенно. Как хозяйка, которая нанимает прислугу и инструктирует ее на предмет соблюдения внутренних правил распорядка.
Сохальская гордо держала прямую выученную балетным училищем спину и, манерно повернув слегка вбок свою седую, намеренно не знавшую ни хны, ни импортной краски красивую головку, говорила низким тихим голосом:
– Риточка, я знаю, вы спите с моим Игорем, и я знаю, что у нынешней молодежи сейчас это принято.
Рита напрягшись, молча ожидала того, куда повернется мысль красивой седой матери ее любимого.
– Риточка, я не ханжа, и более того я современная мать, которая вполне поспевает за временем и даже слушает и современную вашу музыку, и читает этих ваших современных писателей…
Рита молчала и ждала. Что последует за этим красивым вступлением.
– Риточка, вы можете приходить в наш дом, вы можете обедать с нами, ужинать, делать с Игорем уроки и эти ваши курсовые, и… – Сохальская задумалась. – И можете пользоваться нашей ванной… – Она подчеркнула слово "нашей". – Так как это непременное условие гигиены…
Сохальская снова задумалась, достала сигаретку, чиркнула зажигалкой…
– Вы не курите? Это хорошо, что не курите, курение плохо сказывается на потомстве. Так вот, я хочу одного, я хочу, чтобы мой сын был здоров. Вы понимаете?
Сохальская в упор, не мигая, сквозь дым ее сигаретки глядела на Риту.
– Вы понимаете? Как женщина – женщину? Я хочу быть уверенной в том, что, "сожительствуя" с вами, мой сын будет здоров, извините меня великодушно. Я желаю быть уверенной в этом.
Ритке было стыдно.
И потом, когда, приходя к Игорю в очередной раз, она уже, не таясь, шла в ванную и "до" и "после", она встречалась в коридоре с Сохальской, ей было стыдно.
Она чувствовала себя некой медицинской сестрой, которую наняли в богатый дом, приходить и делать некие медицинские процедуры одному из обитателей этого дома…
Смешное слово, однако!
Жилец…
Приличное? Пристойное слово?
Антохе оно почему-то казалось таким же неприличным, как в детстве неприличными казались ему слова АБОРТ или ПРОСТИТУТКА.
– И бились волны аборт корабля…
Жилец-нежилец…
Товарищи жильцы, домоуправление приглашает вас на встречу с депутатом Загорулькиным…
Товарищи нежильцы, домоуправление доводит до вашего сведения, что депутат Загорулькин сказал, что все вы уже не жильцы…
Трамвай стал… Но не на остановке стал.
Вагоновожатая – лихого вида пэтэушница, небось, такая же киришская блядь, как и его жена Анька, – открыла переднюю дверь, и пассажиры помоложе, которым еще было куда по жизни торопиться, начали потихоньку покидать вагон.
Лишь бабки, которым уже разве что только на кладбище или в собес надо было спешить, с пустой беспристрастностью в по-детски голубых глазенках оставались сидеть…
Антоха тоже вышел.
Впереди штук восемь трамваев стояло. Ток что ли отключили?
Придется топать теперь…
В воздухе противно пахло горелой электроизоляцией.
Что там?
Трамвай горит впереди?
Антоха ускорил шаг.
Любопытство – это косвенный признак того, что ты еще не помер.
Ведь именно кьюриосити киллд зэ Кэт, как любил говаривать ироничный Игорек, когда напоминал расшалившейся Ритке об истории жен Синей Бороды.
Любопытство толкало Антона вперед, туда, где в голове колонны замерших трамваев, из которых глупо глядели глупые старушки, глупо надеясь на то, что их сегодня еще куда-то повезут и довезут, что-то явно горело, дымило и толпливостью зевак, косвенно обещало поспешавшему Антохе какое-то неординарное зрелище.
И точно.
Горел трамвай.
Горел, как швед под Полтавой.
Электромоторы, что были снизу, под днищем, дымили иссиня-черными хлопьями удушливой изоляции. И уже желто-красные языки лизали борта электрического вагона…
Желто-красные, как на плакате из детства – БЕРЕГИТЕ ЛЕС ОТ ПОЖАРА!
Беспомощная вагоновожатая в оранжевом жилете поверх джинсовой куртки металась вокруг и просила у зевак дать ей позвонить по мобильному телефону.
– Куда уж звонить-то! – отвечали ей. – Теперь уж сами приедут…
И вдруг как толкнуло Антоху.
Номер…
Номер трамвая…
7777
Точно?
Нет, уже одну цифру – последнюю желто-красным языком подлизало.
Семь? Или единица?
Антон решил обойти трамвай спереди и посмотреть, какой номер написан там…
131313…
Что за черт?
Или у него уже глюки?
Но черный дым, вырывающийся из-под днища трамвая, уже застил – и стало не видно…
Какой номер?
Что за цифры?
Антон решительными шагами подошел к беспомощно расслабленной в своей растерянности вагоновожатой – в оранжевом жилете…
– Оранжевая мама оранжевым ребя-я-я-я-ятам оранжевую песню оранжево поет…
Антон открыл рот…
И постояв так с открытым ртом, вдруг спросил: – А какой инвентарный номер у вашего вагона?
– Чиго? – переспросила оранжевая.
– Номер вагона какой? – грозно насупив брови, повторил Антоха.
И вдруг услыхал в ответ.
– К матери, небось, в сумасшедшую больницу тебе надо, так ты и иди, и не стой…
Антон аж поперхнулся, остолбенев.
– А не надо было себя проклинать, милок… – с ласковой участливостью сказала оранжевая, – тогда бы и не маялся…
***
Нашатырь…
Ему явно совали нашатырь под нос.
Антон раскрыл глаза.
Он лежал на узенькой коечке в салоне медицинского микроавтобуса "скорой помощи" и медсестра совала ему под нос ватку с нашатырем.
– Что со мной? – спросил Антоха.
– Дыму ты наглотался, лежи, – шикнула на него толстая медсестра, – приехали на пожар, а ты единственный пострадавший, теперь тебя по "скорой" в дежурную везем.
– Не надо меня в дежурную, – резко возразил Антоха, пытаясь встать.
– Да лежи уж, коли к нам попался, – оскалилась медсестрица и легонько ткнула Антона в лоб.
– Да, не надо было себя проклинать, – повторил он, засыпая…
У Игоря тоже была такая привычка – тыкать открытой ладонью в лоб.
Не больно, но слегка унизительно.
Назидательно-покровительствующим манером.
– Вот так-то, Антоха, тумкать надо головой, книжки умные читать, – приговаривал Игорешка.
Когда он тыкал ему в лоб без свидетелей, Антон сносил это с легкостью, и даже рад был, что Игорь неравнодушен к нему, что переживает из-за его, Антошки, необразованности, но, тем не менее, общается с ним, почти на равных общается, разговаривает, делится мыслями.
Но когда Игорь делал тычок в Антохин лоб при Рите… Да еще и приговаривал: де, не знать, кто такой Шинкель (Сноска: Шинкель – архитектор, построивший дворец Сан-Суси в Потсдаме.), это игнорантность (Сноска: Инорантность – от англ. ignorance – невежество непростительного свойства.), мон шер.
Тогда, в такие моменты, Антон был готов Игоря убить.
А Игорь, будто читая эту решимость в Антоновых глазах, кривил губки в своей коронной ироничной улыбочке и пел, подражая какому-то оперному певцу:
– Не убивай меня без ну$жды!
Антоху это так раздражало!
Так раздражало, что он как-то и матери своей пропел на Игорев манер:
– Не убивай меня без ну$жды!
Пропел ей, когда она рассердилась на него за какую-то мелочь, а она тут же и поправила: – Надо петь "не искушай", а ты поешь "не убивай", и это неправильно.
Она вообще такая правильная вся, мамаша его.
– Так чего ж она тогда такая неудачница, если такая умная и правильная? – хотелось крикнуть Антохе…
А он ее спросил тогда: – Что значит "не искушай без ну$жды"? Значит, если у мужика есть нужда, он может искушать? Имеет право искушать, оправдываясь наличием у себя этой "ну$жды"? И не имеет такого права, если нужды у него в этой женщине нет? Так это смешно! Зачем тогда вообще кого-то искушать, если в человеке нет нужды?
А мать ему тогда и ответила, да так, что в самую точку, в самые печенки попала…
– А у твоей Ритки есть в тебе нужда? – спросила мать. – Зачем ей ты? А тем не менее, она тебя искушает…
И нечем было крыть. Нечем!
Что? Разве не догадывался Антон, что Ритка близка с его дружками – с Игорем и с Витькой Семиным? Разве это не могло служить основанием для того, чтобы изгнать Ритку из рая собственных грез, что был у него в голове?
На втором что ли курсе они как-то разговорились о сексе.
Ну, так, как могут разговориться двое восемнадцатилетних мальчишек…
С подробностями, с физиологией, с апелляцией к собственному выдуманному-невыдуманному опыту.
И Игорешка вдруг сказал: – Люблю, когда девушка сидит на высоком стуле, на манер тех, что в баре у стойки, или за неимением такого стула, сидит на столе, лицом ко мне, а я на нее смотрю и трахаю ее…
Игорешка не сказал, что трахает он именно Ритку…
Но Антон понял.
Понял, что он именно про Ритку говорит.
Ведь вроде и не сказал ничего такого, по чему можно бы было идентифицировать ту даму "икс", про которую Игорь сказал, что "любит на нее смотреть, как она сидит на столе лицом к нему", но Антон точно понял. На все сто процентов, что речь шла о них – об Игоре и о Рите.
Гнать, гнать ее из рая собственных грез! Ведь это его, Антошкин, рай! Он в нем хозяин! Это его голова, это его мечты!
Но не мог Антон ничего с собой поделать.
Прописалась Рита в его РАЮ его ГРЕЗ…
Как потом прописалась в его комнатах эта киришская Анька.
И не выгонишь!
Обеих.
Витька Семин никогда не трепался о своих победах на сердечном фронте.
Да чего трепаться? Весь факультет и так знал, что на первом курсе Ритка была его девчонкой. И все у них, как тогда говорилось, "было хорошо"…
Так девушки деревенские обычно говорят, когда отказывают какому-нибудь незадачливому ухажеру: "у меня есть парень, и у нас с ним все очень хорошо".
И под этим "все хорошо" подразумевается то, что с началом перестройки активно начали показывать по телевизору, то есть объятия, слияния, эякуляции, оргазмы…
Экий емкий эффемизм, однако!
"Все хорошо"… Значит – секс, любовь и все такое…
А когда в конце разговора или письма говорят: "Желаю всего хорошего!", значит, секса желают что ли?!
Антоха угрюмо усмехался собственным невеселым мыслишкам.
А что ему оставалось? Несчастному ревнивцу!
На убийство он был не способен. Но не по мягкосердию своему, а по трусости и слабоволию. И на решительный штурм Риткиного сердца – тоже был не способен.
Потому как заранее обрек себя на неудачу, оправдав свою трусость тем, что, де, где ж ему тягаться с Витькой, у которого и автомобиль, и папаша богатый, и все такое – черта в ступе… И с Игорьком ему тоже слабо$… Игорь и самый умный, и самый перспективный, и родители у него чуть ли не в правительстве…
Вот и оставалось ему, Антохе, жить с гвоздем в голове. С гвоздем в мозгу.
С гвоздем, которым была Ритка – вечная обитательница его РАЯ ГРЕЗ. Его собственного пространства в его собственных душе и голове.
***
А ненавистная Анька – та была теперь вечной обитательницей их с маменькой квадратных метров.
Антон слышал один раз, как соседка Вера Федоровна, пенсионерка, умнейшая баба, но злая-презлая, говорила другой их соседке по коммуналке: – Киришская эта поблядушка его мать в дурдом на Пряжку выселила, а потом и его самого, муженька своего тоже куда-нибудь отселит, вот увидите…
И что самое интересное!
Что интересное самое!
Перспектива быть отселенным куда-либо из их с мамашей квадратных метров пугала Антошку куда как меньше, чем перспектива до конца дней ходить с неотселенной Риткой в собственной голове…
Ритка и Анька.
Две женщины его жизни.
Одна жила в его душе.
Другая жила в его комнатах…
Хотел ли Антоха завести себе третью женщину?
Зачем лазал-ползал по Интернету по страницам сайтов знакомств?
Может, потому, как в старой песне из маменькиной юности, что порой крутили по радио-ретро, пелось:
"Новая встреча – лучшее средство от одиночества…" Но Антоха не считал себя одиноким.
Ведь Ритка постоянно сидела у него в голове.
Гвоздем невынимаемым сидела.
И каждую ночь он мечтал о ней.
Она всегда была с ним. При нем она всегда была.
Как теперь всегда при себе носят мобильный телефон…
Она всегда сидела в его РАЮ его ГРЕЗ. В его голове.
И он всегда мог остаться с НЕЮ наедине.
Другим, у кого не было женщины в их РАЮ их ГРЕЗ, нужны были порнографические журналы, киношки эротического свойства. А Антохе этого не нужно было. Не нужна была ему порнография. У него в голове – в РАЮ ЕГО ГРЕЗ всегда была самая красивая и самая желанная.
Но тем не менее, по страничкам сайтов знакомств он полазать любил.
Была у него такая страстишка.
Сперва он писал месседжи всем Ритам, которым было столько же, сколько и его Рите, лет.
В переписке он назывался либо Игорем, либо Виктором. В зависимости от того, какое у него было настроение.
Иным Ритам он писал сразу от двоих. И от Виктора, и от Игоря.
Для этого он открыл на одном из сайтов две собственные страницы, куда поместил фотографии, взятые из какого-то сетевого журнала.
Его вымышленный Игорь был крупным руководителем и бизнесменом. Женщинам, с которыми он вступал в переписку, Антон объяснял, что Игорь Петрович – вдовец и долгое время хранил верность памяти своей жены… Но теперь устал от одиночества, и так как в силу своего положения и острого дефицита времени не может заводить поспешных романов ни на курортах, ни у себя в офисе, то вот доверился Интернету…
Женщинам импонировала его "верность памяти жены"…
Антон писал им, что он выбрал именно их, так как они ему напомнили утраченную супругу. Безвременно ушедшую…
Некоторые дамы, подруги по переписке, сильно войдя в раж, ужасно хотели "срочно увидеться", уверенные, "что сумеют загладить и ослабить боль потери"…
Другим он писал, что он, Виктор, – простой и хороший парень, про которых говорят, что они "с руками" и что "за таким, как за каменной стеной". Писал, что уже год, как его девушка (подлая) бросила его, уехав в Азербайджан к одному Бакинскому нефтяному шейху в гарем – третьей любимой женой…
Некоторые верили.
И тоже с готовностью предлагали услуги по скорейшему утешению…
Ах, эти бесконечно добрые русские женщины!
Они готовы ВЕСЬ МИР УТЕШИТЬ.
Особенно западноевропейский.
Этакие заземлительницы общемировой тоски!
Он им писал.
Они ему отвечали.
Это была игра.
И не более того.
Потому что для реальных знакомств, для покупки цветов, для ужинов в ресторанах – нужны были деньги.
А их у Антона не было.
– Деньги! Где деньги? Ты достал денег? – словно деревянной киянкой по чугуну, надетому на голову.
– Ты деньги достал? – встречала его Анька на его квадратных метрах.
Неужели Ритка могла бы тоже так же долбить киянкой по голове?
Оттого и сидел на работе допоздна.
Дома отговаривался, что баланс сводил или что справку в налоговую готовил…
А сам сидел в Интернете да разглядывал барышень на страничках заочных знакомств…
Иногда писал – посылал им любовные записочки.
Но когда получал согласие на встречу – пугался и телефона своего не давал.
Денег на флирт у него не было.
А куда без денег?
Бабушка-покойница как было приговаривала?
"Без денег – бездельник"…
Кому он без денег нужен такой?
Вот и пялился часами на фотографии да на резюме этих соискательниц семейного счастья в перьях…
Пялился да облизывался.
А еще отчего-то втайне надеялся вдруг увидеть там ее, Риткино, резюме и ее фотографию…
А вдруг?
А вдруг она тоже несчастлива? Не сложилось у нее.
И наглядевшись на невест, Антон крапал потихоньку пьесу…
В память о мамашиных театрах-шмятрах…
И думал.
Вот отправит он пьесу эту в самый знаменитый театр самому знаменитому режиссеру.
И тот вдруг – решит ее поставить.
И на премьеру придет Ритка.
Самая завсегдатайка всех центровых бомондных тусовок.
Все станут восхищаться: какая пьеса! Какой современный настрой! Какая тема!
А кто автор?
А автор, он, выскочит из-за рояля в кустах – Антоша во всем белом…
Антоша Чехонте – драматург сраный.
Картина пятая
Он и Она.
Она: Знаешь, а ты ведь боишься свидания…
Он: Почему ты так решила?
Она: А потому что ты… Потому что тебе, наверное… Много лет!
Он: Пф-ф-ф! С чего это ты взяла?
Она: Потому что ты можешь оказаться из тех Дон Жуанов, которые уже не могут, но им просто нравится имитировать ухаживания… Жить в некой иллюзии сексуальной активности, обманывая самого себя…
Он: Ишь ты!
Она: А вот так!
Он: Точно – доцентщица… И Фрейда, и Юнга с Леонтьевым читала…
Она: А тебе известно, что Сабрина Шпильрейн, когда дружила с Фрейдом, была совсем юной… И очень-очень привлекательной?
Он: Это исключение, а вот старые и уродливые швабры – подруги Юнга – докторицы Джун Зингер, Йоланда Якоби и Анжелла Яффе – это ваше доцентщицкое правило…
Она: У-у-у-у! Как тут все запущено!
Он: Что?
Она: Да вы сами не то что доцентщик, вы, судя по всему, озлобленный член-корреспондент…
Причем, член уже не стоя$щий, а корреспондент по мэйл-боксам без надежды на позитивное свидание…
Он: Ты все сказала?
Она: А что?
Он: А то, что сама дура, вот что!
Она: И он еще злится – подумать только!
Он: Хошь анекдот?
Она: Не хочу!
Он: Современный. Идут три Масяни – одна американская, другая русская, а третья еврейская…
Она: Ну и что?
Он: А что, тебе не смешно?
Она: Нет.
Он: В тебе воображения нет нисколько, поэтому и в виртуале сидишь…
Она: Как это?
Он: В девятнадцатом веке люди как-то жили без этого, ты подумай!
Она: Я не верю – это какой-то виртуальный фэйк, вся эта история, все эти Пушкин и Достоевский… Это все Билл Гейтс придумал и на си-ди-ромах нам прислал в русской версии…
Он: Вот то-то и оно! У них раньше было воображение, а у тебя, как, впрочем, и у других – его нет.
Она: Есть у меня воображение – я же тебя себе воображаю!
Он: Ну?
Она: Ну, ты такой…
Он: Какой?
Она: Красивый, образованный, интеллигентный, умный, не жадный…
Он: Все верно…
Она: Щедрый… В турпоездку меня отвезет… Отвезешь…
Он: Зациклило тебя. А впрочем, вы лихо приспособились.
Она: Кто это "вы"?
Он: Масяни…
Она: Кто-кто?
Он: Бабы нынешние – вот кто! Вы теперь все этак дискретно регламентировали по жизни – секс с бойфрендом на уикенде, он за это в ночной клуб сводит и тряпочку в бутике купит… А большой секс – в отпуске, и он за это в Анталью или в Коста-Браво отвезет, и там десять тряпочек в местных бутиках купит… И такого бойфренда вы ищете, чтобы щедрый был… Не жадный… А мужа, чтобы каждый день был секс, вам уже не надо, потому как муж – он по определению не щедрый и жадный. Он ведь в рутине каждого дня не станет тряпочки дарить! Зато ежедневный секс можно завести с начальником на службе. Даром что ли теперь во всех офисах эти минетные комнатки, что якобы для переговоров!
Она: О чем ты! А на себя посмотри! Да вы сами того хотели! Свободы! Брак – жена вас тяготили… А женщина, пока вами развращена не была, к стабильности – к браку тянулась, к жизни семейной. Но это вы ее к разврату свободы вынудили! А ей тоже понравилось… А теперь вот и сидите подле ласкового монитора – на порносайт мастурбируете.
Он: Открой личико, Гюльчатай! Ты либо мужик, либо доцентщица шестидясяти лет…
Она: А умных женщин что не бывает? Как, наверное, и щедрых мужиков!
Он: Размечталась.
Она: Мы во все века приспосабливались к вам, притворялись дурочками, чтобы высокомерному честолюбию вашему потрафить… Мол, вы умные – умнее нас, баб глупых. Потому как нуждались в вашей физической защите да прав социальных не имели… А теперь вас и бесит то, что мы без вас обходиться научились.
Он: Так и поезжай в Испанию одна – чего ж ты не едешь?
Она: И поеду – напугал!
Он: А что насчет вашего хваленого ума, якобы скрываемого вами до поры – этакого, что ли, латентного умищщи, то у Ницше в "По ту сторону добра и зла" есть такое место. Послушай вот. "Если даже предположить невозможное, что природа наделила женщину умом, то как объяснить хотя бы тот факт, что за тысячелетия нахождения возле плиты, женщина так и не смогла познать секретов пищеварения и настоятельно продолжала кормить мужчину теми диетами, что составляли вред его здоровью и медленно убивали его…" Она: Ницше был больным человеком…
Он: Женщины довели.
Она: Он общался только с Вагнером, а Вагнер, насколько мне известно, – мужчина…
А что до вредных диет, то мужики же не желают есть на обед тертую морковочку…
Они же предпочитают жирную жареную свининку… А наше дело – угождать прихотям своего повелителя.
Он: Так зачем тебе мужик? Если тебе и так хорошо?
Она: Мне? Для того, чтобы в Испанию меня свозил.
Он: Ага… Любовь – это бартер… Ты мне – Испанию, а я тебе за это десять оральных сексов… И это ведь даже можно посчитать… Один минет на Староневском в машине – стоит полтаху баксов. Значит при стоимости путевки в пятьсот грюнов дружба на неделю в Коста-Браво стоит десять этих самых… Так?
Она: Брак – это бартер. А любовь – это любовь.
Он: Любовь тоже бартер. Тебе приятно и мне приятно. Ромео Джульетте делал хорошо, а она – ему…
Она: Неправда твоя. Любовь – это не бартер. Когда любовь, я готова ему все отдать… И даже жизнь…
Он: Эк тебя заколбасило!
Она: И ты бы мечтал о таком, да боисси!
Он: Пора.
Она: Что пора?
Он: Дисконнектед делать…
Она: А-а-а-а! Правда-то никому не нравится!
Он: Так хорошо – как? Вместе – тугезер? Или – эпарт?
Она: Не знаю…
Он: Пришли мне фотку свою – без бикини…
Она: А ты мне картинку пляжа в Анталье… И отсканируй и пришли изображение стохи баксов…
Он: Точно – мужик!
Альт-контр-делит. Перезагрузка
Картина шестая
Он и Она.
Она: Я соскучилась… Представляешь, пока от тебя мэйлов не было, я тут даже затосковала…
Он: А у меня… А у меня…
Она: Что у тебя?
Он: Эрекция случилась немотивированная.
Она: Что?! Как это – немотивированная?
Он: Я даже на фри порносайт вчера не ходил… А как подумал о тебе…
Она: Обо мне? Ты думал обо мне?
Он: О тебе, о тебе – радуйся. У меня крыша просто поехала.
Она: Крыша поехала? Это так замечательно! И куда же она поехала?
Он: Может, даже и в Испанию.
Она: Тогда давай вместе залезем на эту крышу!
Он: Этого-то я и боялся.
Она: Чего боялся?
Он: Ничего…
Она: Ну, скажи-и-и…
Он: Синдром привыкания.
Она: А-а-а! Синдром свободной охоты, новой коровы и прочее, и прочее! Вот вы в чем – мужики!
Он: Женщина! Ты – женщина.
Она: Ну – слава Богу!
Он: Знаешь, как у Ницше было про женскую суть?
Она: Опять какую-нибудь гадость скажешь.
Он: Радость ко мне прилетает, когда мужчина ко мне приползает.
Она: Смотря какой мужчина.
Он: Такой, как я – это оч-ч-ч-чень большая радость!
Она: Да-а-а-а? Теперь я вся сгораю от любопытства! Але-вьян!
Он: Приду!
Она: И не забоишься?
Он: Не знаю… Боюсь…
Она: Чего боишься?
Он: У японцев есть поговорка: Молода – цветущий сад… Стара – дракон из сада вылетает… Я дракона боюсь.
Она: Мне двадцать лет…
Он: А какие у тебя глаза?
Она: А ты и правда влюбился! Вчера на грудь обнаженную хотел посмотреть, а сегодня про глаза заговорил.
Он: А ты способна влюбиться? Или ты по-прежнему исповедуешь бартер?
Она: Бартер был у тебя.
Он: У нас обоих.
Она: Я тоже хочу увидеть твои глаза.
Он: Завтра?
Она: Завтра в полседьмого.
Он: В интернет-кафе…
Она: А как я тебя узнаю?
Он: А ты мне присылала свою фотку или подруги?
Она: Я боюсь…
Он: Я буду самым заметным в этом интернет-кафе.
Она: Давай туда придем и спишемся в чате!
Он: Я уже иду…
Она: Не ходи на порносайт!
Он: У тебя уже проявляются прихваты собственницы…
Она: Это нормально… Тебе понравится.
Он: Целу…
Она: Что?
Альт-контр-делит.
Глава третья
Лелеянье желаний
Или:
Рита переходного периода.
Родителей Сохальского Рита откровенно побаивалась.
И не напрасно.
Именно от мамочки Игорька ей и довелось выслушать… и испытать первое самое сильное в своей жизни унижение, которое тогда – на третьем курсе – она по неопытности своей ошибочно восприняла как некую обычную и допустимую для взрослой жизни необходимость.
Они с Игорьком тогда уже "сожительствовали", почти не скрываясь.
После лекций, с последней пары, ехали к нему.
К Игорю.
Отец его – крупный руководитель, член бюро обкома партии – дома бывал редко, зато мать была дома все время. И, конечно же, опытная и неглупая женщина не просто догадывалась, чем там в комнате занимается ее сын со своей однокурсницей, но она уверенно знала это.
И однажды, дождавшись, когда Рита выйдет из ванной, позвала девушку сына к себе в свой будуар.
Рита не могла потом без внутреннего содрогания вспоминать все подробности той их беседы.
Женщина говорила спокойно и уверенно. Как хозяйка, которая нанимает прислугу и инструктирует ее на предмет соблюдения внутренних правил распорядка.
Сохальская гордо держала прямую выученную балетным училищем спину и, манерно повернув слегка вбок свою седую, намеренно не знавшую ни хны, ни импортной краски красивую головку, говорила низким тихим голосом:
– Риточка, я знаю, вы спите с моим Игорем, и я знаю, что у нынешней молодежи сейчас это принято.
Рита напрягшись, молча ожидала того, куда повернется мысль красивой седой матери ее любимого.
– Риточка, я не ханжа, и более того я современная мать, которая вполне поспевает за временем и даже слушает и современную вашу музыку, и читает этих ваших современных писателей…
Рита молчала и ждала. Что последует за этим красивым вступлением.
– Риточка, вы можете приходить в наш дом, вы можете обедать с нами, ужинать, делать с Игорем уроки и эти ваши курсовые, и… – Сохальская задумалась. – И можете пользоваться нашей ванной… – Она подчеркнула слово "нашей". – Так как это непременное условие гигиены…
Сохальская снова задумалась, достала сигаретку, чиркнула зажигалкой…
– Вы не курите? Это хорошо, что не курите, курение плохо сказывается на потомстве. Так вот, я хочу одного, я хочу, чтобы мой сын был здоров. Вы понимаете?
Сохальская в упор, не мигая, сквозь дым ее сигаретки глядела на Риту.
– Вы понимаете? Как женщина – женщину? Я хочу быть уверенной в том, что, "сожительствуя" с вами, мой сын будет здоров, извините меня великодушно. Я желаю быть уверенной в этом.
Ритке было стыдно.
И потом, когда, приходя к Игорю в очередной раз, она уже, не таясь, шла в ванную и "до" и "после", она встречалась в коридоре с Сохальской, ей было стыдно.
Она чувствовала себя некой медицинской сестрой, которую наняли в богатый дом, приходить и делать некие медицинские процедуры одному из обитателей этого дома…