Страница:
Эти слова произнесла молодая женщина в длинном плаще темно-зеленого цвета, по всей поверхности расшитом пышными птичьими перьями и кусочками пушистого меха. Вместе со своим спутником она стояла на горной дороге: они только что миновали последний поворот перед замком Вейенто и теперь любовались его причудливым силуэтом.
Ее товарищ плотнее закутался в меховое одеяло, которое служило ему накидкой. Высунув наружу нос, он капризно протянул:
– Избыток воображения так же вреден, как и его недостаток...
– У меня нет недостатков, – сообщила она, поворачиваясь в его сторону. – В противном случае твой труп давно бы обгладывали стервятники.
Он содрогнулся.
– Все-таки ты очень злая, Ингалора!
Она демонстративно расхохоталась, хотя на самом деле ей совершенно не было смешно.
– Мне не по душе это поручение, – призналась она минуту спустя. – Лебовера мог бы выбрать для такого дела кого-нибудь другого.
– Лебовера хорошо отдает себе отчет во всех своих действиях, – возразил ее спутник. – Если он счел правильным отправить нас, значит, у него имелись на то причины.
– Разве что наказать тебя, Софир, – сказала Ингалора.
Он пожал плечами:
– Возможно. Он в своем праве. Всем, что мы имеем, мы обязаны Лебовере.
– Кроме таланта, – заметила Ингалора.
Софир взял ее за подбородок тонкими, холодными пальцами, приблизил к себе ее лицо, востренькое, похожее на лицо юного хищника.
– Где был бы твой талант, Ингалора, если бы не Лебовера с его «Тигровой крысой»?
Она не стала вырываться, напротив – прижалась к нему худым, горячим телом. Улыбка ее сделалась шире, глаза затянуло поволокой. Софир опустил руку.
– Ну, продолжай, – сказала девушка. – Мне стало интересно.
– Ты знаешь, о чем я говорю! – отозвался он. – Лебовера взял нас в свою труппу – меня, кстати, на целый год раньше, чем тебя. Лебовера возил нас в столицу на выступления и никогда не возражал против нашего желания немного заработать и для себя лично.
– Ну, ну... – сказала Ингалора.
– В конце концов, разве нам не было хорошо в «Тигровой крысе»?
– Довод убийственный. – Ингалора пронзила себя воображаемым кинжалом. – В «Крысе» очень хорошо. Несмотря на выходки некоторых персонажей.
– Ты сама – персонаж хоть куда, – огрызнулся Софир.
– Сказать по правде, я чуть не упала, когда Лебовера мне заявляет – вот так прямо, без всяких намеков: «А теперь пора бы тебе, дорогая, поработать на королеву: отправляйся в Вейенто. По некоторым данным, герцог затевает покушение на жизнь наследного принца. Постарайся выяснить, насколько серьезна угроза».
– Ну да, – протянул Софир. – Мне он тоже так сказал.
– И как, по-твоему, странствующим фиглярам разжиться всеми этими сведениями?
– Есть только один путь, – скромно молвил Софир, рассматривая кольцо на своей руке. – Через постель.
– По-твоему, я должна забраться под герцогское одеяло? – Ингалора вызывающе вздернула подбородок.
– Возможно, это сделаю я, – утешил ее Софир. – Весь вопрос в его истинных предпочтениях. Его сиятельство до сих пор не женат. Не забывай об этом.
– А ты не обольщайся, – возразила Ингалора. – У него, во всяком случае, имеется любовница.
– Вот видишь – начало твоей шпионской карьеры положено! – обрадовался Софир. – Ты уже начала изучать объект.
– Да брось ты, – отмахнулась Ингалора. – О том, что у герцога есть любовница, знают даже в столице.
– Может быть, он завел ее нарочно, – предположил Софир. – Для отвода глаз.
– Я не понимаю: тебе, что ли, так хочется соблазнить его? – прищурилась Ингалора.
– Я тоже не понимаю: ты готова убить старого товарища ради сомнительного счастья потискаться с этим недотёпой? – Софир сделал злое лицо.
– Поздравляю: ты выяснил о герцоге куда более важную вещь, нежели наличие у него любовницы, – его сиятельство, оказывается, недотепа.
– Да, – важно заявил Софир. – Я выяснил это. По своим источникам.
– По каким, интересно?
– Никогда не пренебрегай кухонными девочками, дорогая.
– Предпочитаю мальчиков, – отрезала Ингалора.
Софир вздохнул:
– Я тоже...
Они обнялись, и Ингалора поцеловала его в губы
Ингалора была очень худой. Ее желтые волосы, заплетенные в несколько тонких кос, удлиненных лентами, постоянно шевелились на ее спине, как будто были живыми змеями.
Лебовера, неустанный собиратель одаренных детей, подобрал ее на окраине Изиохона, где девочка ночевала под брошенной лодкой. Она плохо помнила все, что предшествовало этому. Как будто ее жизнь началась с того мгновения, когда дырявая крыша – пробитое днище – опрокинулась, в логово хлынул яркий свет и перед разбуженной девочкой явилось широкое лицо Лебоверы. Он предстал перед ней, как некое благосклонное чудище, гигантское, жирное, но удивительно подвижное и грациозное.
– Ну, – сказал Лебовера, – пойдем?
Она выбралась наружу и доверчиво пошла за ним следом.
Он мог оказаться кем угодно – насильником, искателем даровой прислуги, сводником. А оказался – Лебоверой, человеком, который научил ее танцевать.
В первые месяцы она ничего не делала – только ела и спала. Она почти не разговаривала, хотя ей было лет тринадцать, когда Лебовера нашел ее. Имя «Ингалора» для девочки придумал тоже Лебовера – прежде у нее не было никакого.
Ингалора, конечно, не знала, о чем думает Лебовера, когда вечерами сидит за столом в опустевшей харчевне «Тигровая крыса» и чертит на листах наброски к очередному феерическому представлению. Лебовера всегда тщательно планировал выступления. «Импровизация должна иметь жесткий каркас, – говорил он. – Иначе она будет как платье, брошенное на пол. Платье без женщины внутри – пустая тряпка...»
А думал Лебовера о своей новой подопечной, и в мыслях его было много безнадежности.
На эту девочку указали Лебовере знакомые рыбаки. «Ты, Лебовера, говорят, подбираешь детей и выводишь в люди – у нас завелась одна девчоночка, пришла откуда-то... Вечерами иногда пляшет на берегу, сама для себя. Напевает что-то и пляшет. А с людьми не разговаривает. Ей еду принесешь – выйдет не сразу, сперва подолгу прячется. Совсем дикая. Ей еще год у нас пожить – а потом все равно пропадет, не так, так эдак».
Лебовера был с этим рыбаком совершенно согласен. И «девчоночку» забрал к себе.
А она ни танцевать, ни петь не хотела. И по-прежнему молчала.
Лебовера начал уже считать ее не вполне нормальной. Однако выставлять за порог, как он делал это иногда с молодыми людьми, которые не оправдали его надежд, Ингалору не хотелось.
«Если она слабоумная, – размышлял Лебовера, поглядывая в сторону безмолвной, замершей в углу девочки, – то будет просто прислуживать в "Крысе". На то, чтобы подавать кувшины с выпивкой и разносить блюда с закусками, у нее сообразительности хватит».
И больше года Ингалора занималась только тем, что прислуживала в «Крысе». Она почти не выходила наружу. Возможно, боялась, что не отыщет дороги обратно. Или того, что «Крыса» исчезнет, пока девочка бродит по улицам и по морскому берегу.
Она стала бледной, ее волосы отросли и оказались ярко-желтыми – красивый, редкий оттенок. Она часами водила по ним гребнем.
Когда труппа собиралась на репетицию, Ингалора сидела в своем любимом углу и смотрела во все глаза, однако в разговорах не участвовала и ближе не подходила. Ее никто не трогал. Если Лебовера считает нужным держать при себе эту бесполезную девчонку – пусть. Ему видней.
Все изменилось в один вечер. Готовили сложный номер и ждали Софира, которому предстояло танцевать главную партию – морского божества, оказавшегося в плену, в фонтане. А Софира все не было и не было, и вдруг по всему дому разнеслись крики, грохот падающих предметов и возня – как будто на лестнице дрались. В «Тигровой крысе» трудно было удивить кого-либо подобным шумом, но тут послышался гневный голос:
– Дрянь! Воровка! Тебя выгонят!
Эти бессвязные выкрики почти заглушались отчаянным визгом.
На лестнице показался Софир, который тащил за собой упирающуюся девочку. Ингалора была совершенно обнаженной, и ее тощенькое тельце странно блестело при свете масляных ламп.
Лебовера встал и, приглядевшись, понял, что сверкают крохотные блестки, которыми Софир обычно украшал свои крашеные ногти. Сотни этих блесток Ингалора налепила на себя, точно чешую. Слезы катились по ее лицу, но она не боялась – она злилась и все норовила ударить Софира кулаком в бок. Он ловко уворачивался, а вот от его затрещин девочка уйти не могла: быстрая крепкая ладонь танцовщика то и дело настигала ее.
Остановившись перед Лебоверой, девочка вдруг набрала в грудь побольше воздуха и закричала что есть сил:
– Хочу! Хочу! Хочу!
Это были первые слова, которые она произнесла более чем за год.
Лебовера взял Софира за руку.
– Отпусти ее.
Он пожал плечами и отошел в сторону, страшно разобиженный. До Лебоверы донеслось его ворчание: «Возится с этой глупой дурочкой, как будто ему других мало...»
Лебовера пропустил это мимо ушей. Он провел кончиками пальцев по телу Ингалоры.
– Зачем ты взяла это?
– Хочу, – упрямо твердила она.
– Ты хочешь быть красивой?
Она задумалась, видимо не вполне понимая смысл вопроса.
Лебовера спросил:
– Может быть, ты хочешь танцевать?
– Хочу! – сказала девочка.
Лебовера засмеялся и, держа ее за руку, подвел к остальным.
Софир сказал капризно:
– Она хоть знает, сколько стоили все эти блесточки?
– Я заплачу тебе, за каждую в отдельности, – обещал Лебовера, но таким зловещим тоном, что Софир счел за лучшее опустить глаза и не продолжать разговора.
С тех пор Ингалора начала разговаривать. Оказалось, что она многое успела понять – и почти все запомнила из того, что слышала во время своего сидения в углу.
Сейчас ей было семнадцать лет, Софиру – двадцать один, но выглядели они ровесниками. Худенькая, похожая на мальчика, Ингалора нравилась своему товарищу – возможно, это обстоятельство послужило одной из причин, по которой Лебовера отправил их шпионить за герцогом парой.
Прощаясь с обоими, Лебовера был грустен.
Ингалора пыталась утешить своего учителя:
– Мы ведь не навсегда расстаемся... Лично я намерена вернуться. Вот разведаем, что там на уме у его сиятельства...
Лебовера не захотел говорить об этом подробно. Просто обнял ее и поцеловал в глаза, в нос, в губы:
– Будьте осторожны – вы оба.
По дороге они обсуждали поручение.
– Ты знал, что Лебовера выполняет задания королевы? – спросила Ингалора у своего спутника.
Он пожал плечами.
– Во-первых, я не уверен, что задание исходит именно от ее величества. По-моему, королева вообще не снисходит до того, чтобы марать себя подобной грязью...
– Ты не можешь винить ее за это! – с вызовом произнесла Ингалора. Королева была ее кумиром – идеальной женщиной.
Софир вздохнул.
– Никто – ни женщины, ни мужчины, ни королевы, ни танцовщики – не должен себя пачкать. Но это – в мечтаниях... в мечтаниях какого-нибудь глупого Софира. В жизни всегда кому-то приходится чистить отхожие места.
– Ты не похож на человека, который зарабатывает этим на жизнь, – заметила Ингалора.
Он смерил ее уничтожающим взглядом:
– Это потому, что я регулярно принимаю ванну с душистыми травами. В отличие от некоторых.
– А я не пачкаюсь, – сказала Ингалора с вызовом.
– Во-вторых, – продолжал Софир, – я вообще предпочитаю не думать о том, чем занимается на самом деле Лебовера. Меня это совершенно не касается. Он приказывает – репетировать номер. Я репетирую номер. Он приказывает – ехать в столицу или выступать в Коммарши. Я выполняю. А если он велел мне обременить свою нежную персону костлявой девицей со скверным нравом и тащиться в Вейенто, то я...
Ингалора замахала руками:
– Понятно, понятно! Можешь не продолжать. Ты до сих пор не простил мне те блестки, что я украла.
– Естественно, – сказал Софир. – Ты хоть знаешь, сколько они стоили?
– Лебовера тебе возместил.
Софир развернулся к своей собеседнице всем корпусом.
– Он не возместил и десятой части. Мне подарил их один человек. Человек был так себе, поэтому я с ним больше и не встречаюсь, но блестки у него имелись – просто чудо!
Он вздохнул.
– Идем. Довольно болтать – только время напрасно тратим...
– Ты куда-то торопишься? – удивилась Ингалора. – Наше приключение только начинается!
– Я хочу поскорее вернуться обратно в Изиохон – к морю…
Музыкантов встретили с распростертыми объятиями, я поначалу Ингалору это даже смутило: она не рассчитывала на столь горячий прием. Все объяснялось между тем довольно просто. Возлюбленная герцога, госпожа Эмеше, всерьез вознамерилась придать своему двору некоторый блеск. За годы жизни с герцогом эта дама успела смириться с тем, что он, по всей вероятности, никогда не назовет ее своей женой. В конце концов, ее это начало устраивать.
Эмеше была младше герцога почти на десять лет. Она рано начала полнеть, но все еще оставалась привлекательной: с пухлыми руками, пухлыми щеками, пухлыми, красиво взбитыми светлыми волосами, госпожа Эмеше зыглядела весьма аппетитно. Она была младшей дочерью очень небогатого дворянина. Еще в детстве она поняла, что судьба, которая ее ожидает, весьма незавидна. В самом лучшем случае она сделается супругой такого же небогатого дворянина, каким был ее отец.
Поэтому когда герцог Вейенто обратил внимание на хорошенькую девушку с невинными круглыми глазками, Эмеше не растерялась. Она оказалась для Вейенто настоящей находкой. Она любила все то, что любил он. Она никогда не вмешивалась в его дела, не ревновала, если он пытался увлечься другими женщинами, не изъявляла желания подарить ему наследника. Один ребенок у нее всё-таки родился, но Эмеше сама отдала его на воспитание за пределы герцогства – и никогда не интересовалась его участью.
Теперь, когда возраст Эмеше близился к тридцати годам, она начала скучать, и ей захотелось прекрасного. Она стала собирать произведения искусства, устроила у себя небольшой, но чрезвычайно изысканный садик, возобновила прерванные некогда занятия музыкой.
Появление артистов оказалось как нельзя кстати. Эмеше приказала разместить их со всевозможными удобствами прямо в замке, чтобы при случае взять у них несколько уроков пластики и танцев, а также обсудить программу их выступлений.
– Его сиятельство сейчас очень устал, – объясняла она. – Он нуждается в хорошем отдыхе. Полагаю, легкий балет с простым и ясным любовным сюжетом был бы вполне уместен. Когда вы сможете показать мне первый вариант?
Они переглянулись, и Софир сказал:
– Хоть завтра...
Он успел оценить богатое убранство ее покоев и прикинул, что эта дама может оказаться весьма щедрой.
И весьма болтливой...
Разнообразие обликов замка Вейенто с самого начала поразило Ингалору. Не выходя за пределы сооружения, можно было существовать в любом из миров, по собственному выбору: здесь были веселый мир изящных развлечений и суровый мир охоты на горных козлов и горных волков, мир конюхов, обихаживающих и выезжающих лошадей, и мир «хозяюшек» – так назывались здесь прислужницы, которые ведали припасами, мир внутренних интриг, связанных с желаниями госпожи Эмеше, и мир интриг внешних, связанных с желаниями самого герцога Вейенто.
Разбираться во всех этих мирах не составляло большой сложности для искушенного человека. Положение артиста имело еще и то преимущество, что позволяло с легкостью переходить из одного мира в другой, не вызывая никаких подозрений.
Где-то, в одном из них, готовилось убийство Талиессина. Воспитанники Лебоверы знали об этом – потому что так им сказал Лебовера.
Новое обстоятельство вторглось в жизнь замка и сильно усложнило задачу королевским шпионам. Через земли Вейеню продвигалась часть войск, возглавляемых Ларренсом. Сам Ларренс находился с другим отрядом – он намеревался выйти к осажденному Саканьясу много южнее, в то время как с севера к той же цели двигалась тысяча пехотинцев с большим обозом: им предстояло подойти чуть позднее.
Замок Вейенто с легкостью разместил в своих стенах тысячу человек. Десятки башен, пристроек, дополнительных стен с казематами – небольшими комнатками внутри собственно крепостной стены, – все эти помещения попросту поглотили солдат, впитали их в себя, точно губка воду.
Но их присутствие резко изменило соотношение между «мирами» замка. Теперь в нем преобладал мир суровых мужчин. Пока подвозили припасы, пока его сиятельство обсуждал с командованием дальнейшие маршруты продвижения войск по территории герцогства, простые солдаты бродили по замку и горным склонам возле него, заводили кратковременные отношения с женщинами и набивали животы лакомствами местного изготовления – кровяными колбасами, жесткой копченой козлятиной, белыми ноздреватыми сырами и мелкими, твердыми яблочками, растущими на горных яблоньках в здешних краях.
В царство госпожи Эмеше этим неотесанным людям, понятное дело, вход был настрого воспрещен; однако этот запрет не имел обратной силы – обитатели замкнутого мирка герцогской любовницы невозбранно покидали его и совершали экспедиции во внешний мир.
Ингалора полагала, что покушение вряд ли готовится там, где обитает нежная Эмеше. Герцогская любовница совершенно не интересовалась внешней политикой. Напротив, если трон перейдет к потомкам Мэлгвина, то есть к ее сиятельному возлюбленному, сама Эмеше навсегда утратит даже тень возможности сделаться его законной супругой. Нет, ее заботы – только о самом герцоге.
Ингалора заговорила о необходимости «вылазки» первая. Софир брезгливо морщился и отказывался:
– Там чересчур много грубых мужчин... Ты женщина, Ингалора, тебе не понять, насколько это отвратительно.
Но его спутница настояла на своем, и они решили дать первое выступление нынешним же вечером, во время большого пиршества, которое герцог задает своим гостям.
«Изысканный балет с легким любовным сюжетом» они отложили для более интимного случая; сейчас же решено было исполнить два танца и спеть пару баллад.
Главный пиршественный зал замка использовался по этому назначению довольно редко. Обычно низкое просторное помещение, занимавшее весь второй этаж башни, было перегорожено плотными занавесями, которые служили здесь внутренними стенами. В многочисленных комнатках, возникавших таким образом, обитали «высшие чины» замка: кастелян, старшие «хозяюшки», начальники замковой стражи.
Устраивая грандиозные пиршества – а случалось это довольно редко, – герцог распоряжался убрать все занавеси, вынести в подвальные помещения все личные веши своих придворных и установить в пустом каменном пространстве длинные разборные столы, которые ради подобных случаев хранились в тех же подвалах.
– Ого! – сказала Ингалора Софиру, когда они вдвоем пришли посмотреть место своего будущего выступления. – Здесь еще просторней, чем на Лебовериной площади в столице!
– Зато голос не потеряется, – он махнул на голые стены, – здесь хорошая акустика.
– Ну да. И чавканье наших почтенных слушателей тоже, несомненно, будет усилено этой самой хваленой акустикой, – добавила девушка, кривясь.
Софир покровительственно похлопал ее пониже спины.
– Такова участь артистов.
– Лучше скажи – шпионов. Приходится заниматься разной ерундой.
– Например, стоять на голове перед сворой пьяных солдат, – задумчиво проговорил Софир. – И петь при этом... Надеюсь, ее величество оценит наши старания.
– Её величество вообще ничего не должна знать о наших стараниях, – возразила Ингалора. – Лебовера очень настаивал на этом условии.
– Вот в чем истинный героизм, Ингалора: умереть за владычицу так, чтобы она даже не проведала о твоей кончине.
– Не говоря уж о том, что ты вообще когда-то существовал на свете, – добавила девушка, лукаво поглядывая на своего огорченного приятеля.
– Ох! – вскрикнул Софир. – Лучше не говорить об этом!
– Ты действительно огорчен?
– Да! – горячо сказал он. – Мне почему-то всегда легче, когда я думаю о том, что королева знает обо мне. А ведь она действительно даже не догадывается...
Ингалора обняла его.
– Зато я люблю тебя. И Лебовера.
Софир вдруг рассмеялся и оттолкнул от себя девушку.
– Думаешь, я этого не знаю? Давай репетировать.
Они попробовали голоса, нашли удобное место для танца, настроили инструменты и ушли, предоставив слугам и дальше таскать блюда и кувшины, раскладывать обеденные ножи и прикалывать к скатертям большие желтые банты.
Замок Вейенто оказал на Аббану странное воздействие: девушку внезапно охватила глубокая печаль. Это было непонятно – даже для нее самой. Слезы выступили у нее на глазах, когда она вместе со своим отрядом ступила на последний участок горной дороги и впереди показалась вычурная твердыня герцогов Вейенто.
– Не могу объяснить, что со мной происходит, – чуть виновато проговорила она, обращаясь к Гальену. – Мне хочется плакать от обиды. Словно меня обманули. Не сегодня – когда-то. Давным-давно. И только теперь этот обман стал очевиден... Мне так жаль, так жаль!
– Чего тебе жаль, Аббана? – удивился Гальен.
Характер подруги до сих пор оставался для него загадкой. Иногда ему казалось, что он понимает ее – в конце концов, они уже давно вместе и вместе пережили немало! Но затем Аббана что-то говорила или делала, и Гальен чувствовал себя так, словно его вновь отбросило к самому началу их отношений. Он ничего не понимал в этой женщине. Возможно, именно потому, что она была женщиной. Существом, сплетенным из противоречий и тайн.
Минуло немало времени с тех пор, как они оба покинули Академию Коммарши. Иногда им казалось, что все случившееся в Коммарши происходило не с ними. С какими-то другими людьми, которых они знали когда-то. Очень давно. В иной жизни. Софена, ее дуэль и смерть, а затем и нелепая гибель Эгрея...
Вскоре после исчезновения Эгрея Гальена и Аббану призвал к себе командир их сотни.
– Ну вот что, умники, – сказал он, не глядя им в глаза и постукивая пальцами по столу, – мы здесь не для прогулок собрались. Вам ясно?
Они переглянулись, и Аббана произнесла:
– Ясно, господин сотник.
– Вот и хорошо, что ясно... – произнес он кислым тоном. – Мне тут пришло распоряжение, – он указал пальнем на потолок, очевидно имея в виду очень высокое начальство, – хотя лично мне оно совсем не по душе. Так и знайте. Я своего мнения скрывать не буду – и с вас тоже глаз не спущу!
Он помолчал. Подчиненные стояли перед ним не шевелясь. Они уже усвоили: сотник мог изъясняться не вполне внятно, однако он никогда не путался в мыслях и всегда держал в уме некую конкретную цель, к которой и подводил своих слушателей.
– В общем, так. Мне было велено производить в сержанты людей, которые хоть в чем-то смыслят. Грамотных, проще говоря. Чтоб могли в случае чего прочитать донесение. Я им говорю, – снова палец вверх, – «Как же. мол, заслуженные солдаты? Они-то в сражениях лучше смыслят, и как из окружения выйти, случись такое, и куда кого перебросить – на какой фланг...» А они мне: «Нет, мол, нужны грамотные командиры». – Палец опустился. Сотник устремил на Гальена с Аббаной суровый взор, словно намереваясь пронзить их чрева и намотать кишки на кулак. – В общем, вы против моей воли! – производитесь в сержанты. Оба! Студентишки! Будете командовать каждый своим десятком. Ясно?
– Да, господин сотник! – хором ответили они.
– Ладно уж, «да, господин сотник», – передразнил он их. – В бою слушаться старших. У каждого в подчинении будет опытный солдат, его и слушайтесь. Ну, как бы он является вашим советником. И заодно – моим осведомителем. Я буду знать о каждом вашем шаге!
Они молча поклонились и вышли.
И вот теперь два новоиспеченных сержанта очутились перед замком Вейенто, последней остановкой перед Саканьясом. Отсюда им предстоит выступить к месту сражений.
Замок выглядел таким надежным и в то же время таким богатым, процветающим!
– Теперь я понимаю, откуда у солдат желание предавать бессмысленному разрушению города, – проговорил Гальен.
Аббана искоса глянула на него. Он попросту прочитал ее мысли. Ей тоже на мгновение отчаянно захотелось все здесь испортить, сжечь, развалить – просто потому, что сама она никогда не будет владеть подобным замком. Ее участь – скитаться со своим десятком солдат по пыльным дорогам Королевства, выходить навстречу жестокому врагу и отбрасывать его от границ.
– Как же это вышло? – проговорила она.
– Что? – не понял Гальен.
– Что мы стали такими... Разве мы к такой участи себя готовили? Нет, мы поступили в Академию, чтобы сделаться образованными людьми, получить хорошее место и впоследствии добиться многого... Выгодный брак, удачные дети, которым можно оставить неплохое наследство. Интересная жизнь. Книги, путешествия... А вместо всего этого мы, с оружием в руках, бездомные, скитаемся по миру и готовы погибнуть в любое мгновение.
– Вероятно, близость смерти придает особенный вкус жизни, – заметил Гальен.
– Да, но... что потом?
– Ничего. Жизнь закончится, вот и все.
Она судорожно втянула ноздрями воздух.
– Это и волнует меня, и возбуждает... и тревожит... А иногда хочется просто плакать!
Ее товарищ плотнее закутался в меховое одеяло, которое служило ему накидкой. Высунув наружу нос, он капризно протянул:
– Избыток воображения так же вреден, как и его недостаток...
– У меня нет недостатков, – сообщила она, поворачиваясь в его сторону. – В противном случае твой труп давно бы обгладывали стервятники.
Он содрогнулся.
– Все-таки ты очень злая, Ингалора!
Она демонстративно расхохоталась, хотя на самом деле ей совершенно не было смешно.
– Мне не по душе это поручение, – призналась она минуту спустя. – Лебовера мог бы выбрать для такого дела кого-нибудь другого.
– Лебовера хорошо отдает себе отчет во всех своих действиях, – возразил ее спутник. – Если он счел правильным отправить нас, значит, у него имелись на то причины.
– Разве что наказать тебя, Софир, – сказала Ингалора.
Он пожал плечами:
– Возможно. Он в своем праве. Всем, что мы имеем, мы обязаны Лебовере.
– Кроме таланта, – заметила Ингалора.
Софир взял ее за подбородок тонкими, холодными пальцами, приблизил к себе ее лицо, востренькое, похожее на лицо юного хищника.
– Где был бы твой талант, Ингалора, если бы не Лебовера с его «Тигровой крысой»?
Она не стала вырываться, напротив – прижалась к нему худым, горячим телом. Улыбка ее сделалась шире, глаза затянуло поволокой. Софир опустил руку.
– Ну, продолжай, – сказала девушка. – Мне стало интересно.
– Ты знаешь, о чем я говорю! – отозвался он. – Лебовера взял нас в свою труппу – меня, кстати, на целый год раньше, чем тебя. Лебовера возил нас в столицу на выступления и никогда не возражал против нашего желания немного заработать и для себя лично.
– Ну, ну... – сказала Ингалора.
– В конце концов, разве нам не было хорошо в «Тигровой крысе»?
– Довод убийственный. – Ингалора пронзила себя воображаемым кинжалом. – В «Крысе» очень хорошо. Несмотря на выходки некоторых персонажей.
– Ты сама – персонаж хоть куда, – огрызнулся Софир.
– Сказать по правде, я чуть не упала, когда Лебовера мне заявляет – вот так прямо, без всяких намеков: «А теперь пора бы тебе, дорогая, поработать на королеву: отправляйся в Вейенто. По некоторым данным, герцог затевает покушение на жизнь наследного принца. Постарайся выяснить, насколько серьезна угроза».
– Ну да, – протянул Софир. – Мне он тоже так сказал.
– И как, по-твоему, странствующим фиглярам разжиться всеми этими сведениями?
– Есть только один путь, – скромно молвил Софир, рассматривая кольцо на своей руке. – Через постель.
– По-твоему, я должна забраться под герцогское одеяло? – Ингалора вызывающе вздернула подбородок.
– Возможно, это сделаю я, – утешил ее Софир. – Весь вопрос в его истинных предпочтениях. Его сиятельство до сих пор не женат. Не забывай об этом.
– А ты не обольщайся, – возразила Ингалора. – У него, во всяком случае, имеется любовница.
– Вот видишь – начало твоей шпионской карьеры положено! – обрадовался Софир. – Ты уже начала изучать объект.
– Да брось ты, – отмахнулась Ингалора. – О том, что у герцога есть любовница, знают даже в столице.
– Может быть, он завел ее нарочно, – предположил Софир. – Для отвода глаз.
– Я не понимаю: тебе, что ли, так хочется соблазнить его? – прищурилась Ингалора.
– Я тоже не понимаю: ты готова убить старого товарища ради сомнительного счастья потискаться с этим недотёпой? – Софир сделал злое лицо.
– Поздравляю: ты выяснил о герцоге куда более важную вещь, нежели наличие у него любовницы, – его сиятельство, оказывается, недотепа.
– Да, – важно заявил Софир. – Я выяснил это. По своим источникам.
– По каким, интересно?
– Никогда не пренебрегай кухонными девочками, дорогая.
– Предпочитаю мальчиков, – отрезала Ингалора.
Софир вздохнул:
– Я тоже...
Они обнялись, и Ингалора поцеловала его в губы
Ингалора была очень худой. Ее желтые волосы, заплетенные в несколько тонких кос, удлиненных лентами, постоянно шевелились на ее спине, как будто были живыми змеями.
Лебовера, неустанный собиратель одаренных детей, подобрал ее на окраине Изиохона, где девочка ночевала под брошенной лодкой. Она плохо помнила все, что предшествовало этому. Как будто ее жизнь началась с того мгновения, когда дырявая крыша – пробитое днище – опрокинулась, в логово хлынул яркий свет и перед разбуженной девочкой явилось широкое лицо Лебоверы. Он предстал перед ней, как некое благосклонное чудище, гигантское, жирное, но удивительно подвижное и грациозное.
– Ну, – сказал Лебовера, – пойдем?
Она выбралась наружу и доверчиво пошла за ним следом.
Он мог оказаться кем угодно – насильником, искателем даровой прислуги, сводником. А оказался – Лебоверой, человеком, который научил ее танцевать.
В первые месяцы она ничего не делала – только ела и спала. Она почти не разговаривала, хотя ей было лет тринадцать, когда Лебовера нашел ее. Имя «Ингалора» для девочки придумал тоже Лебовера – прежде у нее не было никакого.
Ингалора, конечно, не знала, о чем думает Лебовера, когда вечерами сидит за столом в опустевшей харчевне «Тигровая крыса» и чертит на листах наброски к очередному феерическому представлению. Лебовера всегда тщательно планировал выступления. «Импровизация должна иметь жесткий каркас, – говорил он. – Иначе она будет как платье, брошенное на пол. Платье без женщины внутри – пустая тряпка...»
А думал Лебовера о своей новой подопечной, и в мыслях его было много безнадежности.
На эту девочку указали Лебовере знакомые рыбаки. «Ты, Лебовера, говорят, подбираешь детей и выводишь в люди – у нас завелась одна девчоночка, пришла откуда-то... Вечерами иногда пляшет на берегу, сама для себя. Напевает что-то и пляшет. А с людьми не разговаривает. Ей еду принесешь – выйдет не сразу, сперва подолгу прячется. Совсем дикая. Ей еще год у нас пожить – а потом все равно пропадет, не так, так эдак».
Лебовера был с этим рыбаком совершенно согласен. И «девчоночку» забрал к себе.
А она ни танцевать, ни петь не хотела. И по-прежнему молчала.
Лебовера начал уже считать ее не вполне нормальной. Однако выставлять за порог, как он делал это иногда с молодыми людьми, которые не оправдали его надежд, Ингалору не хотелось.
«Если она слабоумная, – размышлял Лебовера, поглядывая в сторону безмолвной, замершей в углу девочки, – то будет просто прислуживать в "Крысе". На то, чтобы подавать кувшины с выпивкой и разносить блюда с закусками, у нее сообразительности хватит».
И больше года Ингалора занималась только тем, что прислуживала в «Крысе». Она почти не выходила наружу. Возможно, боялась, что не отыщет дороги обратно. Или того, что «Крыса» исчезнет, пока девочка бродит по улицам и по морскому берегу.
Она стала бледной, ее волосы отросли и оказались ярко-желтыми – красивый, редкий оттенок. Она часами водила по ним гребнем.
Когда труппа собиралась на репетицию, Ингалора сидела в своем любимом углу и смотрела во все глаза, однако в разговорах не участвовала и ближе не подходила. Ее никто не трогал. Если Лебовера считает нужным держать при себе эту бесполезную девчонку – пусть. Ему видней.
Все изменилось в один вечер. Готовили сложный номер и ждали Софира, которому предстояло танцевать главную партию – морского божества, оказавшегося в плену, в фонтане. А Софира все не было и не было, и вдруг по всему дому разнеслись крики, грохот падающих предметов и возня – как будто на лестнице дрались. В «Тигровой крысе» трудно было удивить кого-либо подобным шумом, но тут послышался гневный голос:
– Дрянь! Воровка! Тебя выгонят!
Эти бессвязные выкрики почти заглушались отчаянным визгом.
На лестнице показался Софир, который тащил за собой упирающуюся девочку. Ингалора была совершенно обнаженной, и ее тощенькое тельце странно блестело при свете масляных ламп.
Лебовера встал и, приглядевшись, понял, что сверкают крохотные блестки, которыми Софир обычно украшал свои крашеные ногти. Сотни этих блесток Ингалора налепила на себя, точно чешую. Слезы катились по ее лицу, но она не боялась – она злилась и все норовила ударить Софира кулаком в бок. Он ловко уворачивался, а вот от его затрещин девочка уйти не могла: быстрая крепкая ладонь танцовщика то и дело настигала ее.
Остановившись перед Лебоверой, девочка вдруг набрала в грудь побольше воздуха и закричала что есть сил:
– Хочу! Хочу! Хочу!
Это были первые слова, которые она произнесла более чем за год.
Лебовера взял Софира за руку.
– Отпусти ее.
Он пожал плечами и отошел в сторону, страшно разобиженный. До Лебоверы донеслось его ворчание: «Возится с этой глупой дурочкой, как будто ему других мало...»
Лебовера пропустил это мимо ушей. Он провел кончиками пальцев по телу Ингалоры.
– Зачем ты взяла это?
– Хочу, – упрямо твердила она.
– Ты хочешь быть красивой?
Она задумалась, видимо не вполне понимая смысл вопроса.
Лебовера спросил:
– Может быть, ты хочешь танцевать?
– Хочу! – сказала девочка.
Лебовера засмеялся и, держа ее за руку, подвел к остальным.
Софир сказал капризно:
– Она хоть знает, сколько стоили все эти блесточки?
– Я заплачу тебе, за каждую в отдельности, – обещал Лебовера, но таким зловещим тоном, что Софир счел за лучшее опустить глаза и не продолжать разговора.
С тех пор Ингалора начала разговаривать. Оказалось, что она многое успела понять – и почти все запомнила из того, что слышала во время своего сидения в углу.
Сейчас ей было семнадцать лет, Софиру – двадцать один, но выглядели они ровесниками. Худенькая, похожая на мальчика, Ингалора нравилась своему товарищу – возможно, это обстоятельство послужило одной из причин, по которой Лебовера отправил их шпионить за герцогом парой.
Прощаясь с обоими, Лебовера был грустен.
Ингалора пыталась утешить своего учителя:
– Мы ведь не навсегда расстаемся... Лично я намерена вернуться. Вот разведаем, что там на уме у его сиятельства...
Лебовера не захотел говорить об этом подробно. Просто обнял ее и поцеловал в глаза, в нос, в губы:
– Будьте осторожны – вы оба.
По дороге они обсуждали поручение.
– Ты знал, что Лебовера выполняет задания королевы? – спросила Ингалора у своего спутника.
Он пожал плечами.
– Во-первых, я не уверен, что задание исходит именно от ее величества. По-моему, королева вообще не снисходит до того, чтобы марать себя подобной грязью...
– Ты не можешь винить ее за это! – с вызовом произнесла Ингалора. Королева была ее кумиром – идеальной женщиной.
Софир вздохнул.
– Никто – ни женщины, ни мужчины, ни королевы, ни танцовщики – не должен себя пачкать. Но это – в мечтаниях... в мечтаниях какого-нибудь глупого Софира. В жизни всегда кому-то приходится чистить отхожие места.
– Ты не похож на человека, который зарабатывает этим на жизнь, – заметила Ингалора.
Он смерил ее уничтожающим взглядом:
– Это потому, что я регулярно принимаю ванну с душистыми травами. В отличие от некоторых.
– А я не пачкаюсь, – сказала Ингалора с вызовом.
– Во-вторых, – продолжал Софир, – я вообще предпочитаю не думать о том, чем занимается на самом деле Лебовера. Меня это совершенно не касается. Он приказывает – репетировать номер. Я репетирую номер. Он приказывает – ехать в столицу или выступать в Коммарши. Я выполняю. А если он велел мне обременить свою нежную персону костлявой девицей со скверным нравом и тащиться в Вейенто, то я...
Ингалора замахала руками:
– Понятно, понятно! Можешь не продолжать. Ты до сих пор не простил мне те блестки, что я украла.
– Естественно, – сказал Софир. – Ты хоть знаешь, сколько они стоили?
– Лебовера тебе возместил.
Софир развернулся к своей собеседнице всем корпусом.
– Он не возместил и десятой части. Мне подарил их один человек. Человек был так себе, поэтому я с ним больше и не встречаюсь, но блестки у него имелись – просто чудо!
Он вздохнул.
– Идем. Довольно болтать – только время напрасно тратим...
– Ты куда-то торопишься? – удивилась Ингалора. – Наше приключение только начинается!
– Я хочу поскорее вернуться обратно в Изиохон – к морю…
* * *
Музыкантов встретили с распростертыми объятиями, я поначалу Ингалору это даже смутило: она не рассчитывала на столь горячий прием. Все объяснялось между тем довольно просто. Возлюбленная герцога, госпожа Эмеше, всерьез вознамерилась придать своему двору некоторый блеск. За годы жизни с герцогом эта дама успела смириться с тем, что он, по всей вероятности, никогда не назовет ее своей женой. В конце концов, ее это начало устраивать.
Эмеше была младше герцога почти на десять лет. Она рано начала полнеть, но все еще оставалась привлекательной: с пухлыми руками, пухлыми щеками, пухлыми, красиво взбитыми светлыми волосами, госпожа Эмеше зыглядела весьма аппетитно. Она была младшей дочерью очень небогатого дворянина. Еще в детстве она поняла, что судьба, которая ее ожидает, весьма незавидна. В самом лучшем случае она сделается супругой такого же небогатого дворянина, каким был ее отец.
Поэтому когда герцог Вейенто обратил внимание на хорошенькую девушку с невинными круглыми глазками, Эмеше не растерялась. Она оказалась для Вейенто настоящей находкой. Она любила все то, что любил он. Она никогда не вмешивалась в его дела, не ревновала, если он пытался увлечься другими женщинами, не изъявляла желания подарить ему наследника. Один ребенок у нее всё-таки родился, но Эмеше сама отдала его на воспитание за пределы герцогства – и никогда не интересовалась его участью.
Теперь, когда возраст Эмеше близился к тридцати годам, она начала скучать, и ей захотелось прекрасного. Она стала собирать произведения искусства, устроила у себя небольшой, но чрезвычайно изысканный садик, возобновила прерванные некогда занятия музыкой.
Появление артистов оказалось как нельзя кстати. Эмеше приказала разместить их со всевозможными удобствами прямо в замке, чтобы при случае взять у них несколько уроков пластики и танцев, а также обсудить программу их выступлений.
– Его сиятельство сейчас очень устал, – объясняла она. – Он нуждается в хорошем отдыхе. Полагаю, легкий балет с простым и ясным любовным сюжетом был бы вполне уместен. Когда вы сможете показать мне первый вариант?
Они переглянулись, и Софир сказал:
– Хоть завтра...
Он успел оценить богатое убранство ее покоев и прикинул, что эта дама может оказаться весьма щедрой.
И весьма болтливой...
* * *
Разнообразие обликов замка Вейенто с самого начала поразило Ингалору. Не выходя за пределы сооружения, можно было существовать в любом из миров, по собственному выбору: здесь были веселый мир изящных развлечений и суровый мир охоты на горных козлов и горных волков, мир конюхов, обихаживающих и выезжающих лошадей, и мир «хозяюшек» – так назывались здесь прислужницы, которые ведали припасами, мир внутренних интриг, связанных с желаниями госпожи Эмеше, и мир интриг внешних, связанных с желаниями самого герцога Вейенто.
Разбираться во всех этих мирах не составляло большой сложности для искушенного человека. Положение артиста имело еще и то преимущество, что позволяло с легкостью переходить из одного мира в другой, не вызывая никаких подозрений.
Где-то, в одном из них, готовилось убийство Талиессина. Воспитанники Лебоверы знали об этом – потому что так им сказал Лебовера.
Новое обстоятельство вторглось в жизнь замка и сильно усложнило задачу королевским шпионам. Через земли Вейеню продвигалась часть войск, возглавляемых Ларренсом. Сам Ларренс находился с другим отрядом – он намеревался выйти к осажденному Саканьясу много южнее, в то время как с севера к той же цели двигалась тысяча пехотинцев с большим обозом: им предстояло подойти чуть позднее.
Замок Вейенто с легкостью разместил в своих стенах тысячу человек. Десятки башен, пристроек, дополнительных стен с казематами – небольшими комнатками внутри собственно крепостной стены, – все эти помещения попросту поглотили солдат, впитали их в себя, точно губка воду.
Но их присутствие резко изменило соотношение между «мирами» замка. Теперь в нем преобладал мир суровых мужчин. Пока подвозили припасы, пока его сиятельство обсуждал с командованием дальнейшие маршруты продвижения войск по территории герцогства, простые солдаты бродили по замку и горным склонам возле него, заводили кратковременные отношения с женщинами и набивали животы лакомствами местного изготовления – кровяными колбасами, жесткой копченой козлятиной, белыми ноздреватыми сырами и мелкими, твердыми яблочками, растущими на горных яблоньках в здешних краях.
В царство госпожи Эмеше этим неотесанным людям, понятное дело, вход был настрого воспрещен; однако этот запрет не имел обратной силы – обитатели замкнутого мирка герцогской любовницы невозбранно покидали его и совершали экспедиции во внешний мир.
Ингалора полагала, что покушение вряд ли готовится там, где обитает нежная Эмеше. Герцогская любовница совершенно не интересовалась внешней политикой. Напротив, если трон перейдет к потомкам Мэлгвина, то есть к ее сиятельному возлюбленному, сама Эмеше навсегда утратит даже тень возможности сделаться его законной супругой. Нет, ее заботы – только о самом герцоге.
Ингалора заговорила о необходимости «вылазки» первая. Софир брезгливо морщился и отказывался:
– Там чересчур много грубых мужчин... Ты женщина, Ингалора, тебе не понять, насколько это отвратительно.
Но его спутница настояла на своем, и они решили дать первое выступление нынешним же вечером, во время большого пиршества, которое герцог задает своим гостям.
«Изысканный балет с легким любовным сюжетом» они отложили для более интимного случая; сейчас же решено было исполнить два танца и спеть пару баллад.
Главный пиршественный зал замка использовался по этому назначению довольно редко. Обычно низкое просторное помещение, занимавшее весь второй этаж башни, было перегорожено плотными занавесями, которые служили здесь внутренними стенами. В многочисленных комнатках, возникавших таким образом, обитали «высшие чины» замка: кастелян, старшие «хозяюшки», начальники замковой стражи.
Устраивая грандиозные пиршества – а случалось это довольно редко, – герцог распоряжался убрать все занавеси, вынести в подвальные помещения все личные веши своих придворных и установить в пустом каменном пространстве длинные разборные столы, которые ради подобных случаев хранились в тех же подвалах.
– Ого! – сказала Ингалора Софиру, когда они вдвоем пришли посмотреть место своего будущего выступления. – Здесь еще просторней, чем на Лебовериной площади в столице!
– Зато голос не потеряется, – он махнул на голые стены, – здесь хорошая акустика.
– Ну да. И чавканье наших почтенных слушателей тоже, несомненно, будет усилено этой самой хваленой акустикой, – добавила девушка, кривясь.
Софир покровительственно похлопал ее пониже спины.
– Такова участь артистов.
– Лучше скажи – шпионов. Приходится заниматься разной ерундой.
– Например, стоять на голове перед сворой пьяных солдат, – задумчиво проговорил Софир. – И петь при этом... Надеюсь, ее величество оценит наши старания.
– Её величество вообще ничего не должна знать о наших стараниях, – возразила Ингалора. – Лебовера очень настаивал на этом условии.
– Вот в чем истинный героизм, Ингалора: умереть за владычицу так, чтобы она даже не проведала о твоей кончине.
– Не говоря уж о том, что ты вообще когда-то существовал на свете, – добавила девушка, лукаво поглядывая на своего огорченного приятеля.
– Ох! – вскрикнул Софир. – Лучше не говорить об этом!
– Ты действительно огорчен?
– Да! – горячо сказал он. – Мне почему-то всегда легче, когда я думаю о том, что королева знает обо мне. А ведь она действительно даже не догадывается...
Ингалора обняла его.
– Зато я люблю тебя. И Лебовера.
Софир вдруг рассмеялся и оттолкнул от себя девушку.
– Думаешь, я этого не знаю? Давай репетировать.
Они попробовали голоса, нашли удобное место для танца, настроили инструменты и ушли, предоставив слугам и дальше таскать блюда и кувшины, раскладывать обеденные ножи и прикалывать к скатертям большие желтые банты.
* * *
Замок Вейенто оказал на Аббану странное воздействие: девушку внезапно охватила глубокая печаль. Это было непонятно – даже для нее самой. Слезы выступили у нее на глазах, когда она вместе со своим отрядом ступила на последний участок горной дороги и впереди показалась вычурная твердыня герцогов Вейенто.
– Не могу объяснить, что со мной происходит, – чуть виновато проговорила она, обращаясь к Гальену. – Мне хочется плакать от обиды. Словно меня обманули. Не сегодня – когда-то. Давным-давно. И только теперь этот обман стал очевиден... Мне так жаль, так жаль!
– Чего тебе жаль, Аббана? – удивился Гальен.
Характер подруги до сих пор оставался для него загадкой. Иногда ему казалось, что он понимает ее – в конце концов, они уже давно вместе и вместе пережили немало! Но затем Аббана что-то говорила или делала, и Гальен чувствовал себя так, словно его вновь отбросило к самому началу их отношений. Он ничего не понимал в этой женщине. Возможно, именно потому, что она была женщиной. Существом, сплетенным из противоречий и тайн.
Минуло немало времени с тех пор, как они оба покинули Академию Коммарши. Иногда им казалось, что все случившееся в Коммарши происходило не с ними. С какими-то другими людьми, которых они знали когда-то. Очень давно. В иной жизни. Софена, ее дуэль и смерть, а затем и нелепая гибель Эгрея...
Вскоре после исчезновения Эгрея Гальена и Аббану призвал к себе командир их сотни.
– Ну вот что, умники, – сказал он, не глядя им в глаза и постукивая пальцами по столу, – мы здесь не для прогулок собрались. Вам ясно?
Они переглянулись, и Аббана произнесла:
– Ясно, господин сотник.
– Вот и хорошо, что ясно... – произнес он кислым тоном. – Мне тут пришло распоряжение, – он указал пальнем на потолок, очевидно имея в виду очень высокое начальство, – хотя лично мне оно совсем не по душе. Так и знайте. Я своего мнения скрывать не буду – и с вас тоже глаз не спущу!
Он помолчал. Подчиненные стояли перед ним не шевелясь. Они уже усвоили: сотник мог изъясняться не вполне внятно, однако он никогда не путался в мыслях и всегда держал в уме некую конкретную цель, к которой и подводил своих слушателей.
– В общем, так. Мне было велено производить в сержанты людей, которые хоть в чем-то смыслят. Грамотных, проще говоря. Чтоб могли в случае чего прочитать донесение. Я им говорю, – снова палец вверх, – «Как же. мол, заслуженные солдаты? Они-то в сражениях лучше смыслят, и как из окружения выйти, случись такое, и куда кого перебросить – на какой фланг...» А они мне: «Нет, мол, нужны грамотные командиры». – Палец опустился. Сотник устремил на Гальена с Аббаной суровый взор, словно намереваясь пронзить их чрева и намотать кишки на кулак. – В общем, вы против моей воли! – производитесь в сержанты. Оба! Студентишки! Будете командовать каждый своим десятком. Ясно?
– Да, господин сотник! – хором ответили они.
– Ладно уж, «да, господин сотник», – передразнил он их. – В бою слушаться старших. У каждого в подчинении будет опытный солдат, его и слушайтесь. Ну, как бы он является вашим советником. И заодно – моим осведомителем. Я буду знать о каждом вашем шаге!
Они молча поклонились и вышли.
И вот теперь два новоиспеченных сержанта очутились перед замком Вейенто, последней остановкой перед Саканьясом. Отсюда им предстоит выступить к месту сражений.
Замок выглядел таким надежным и в то же время таким богатым, процветающим!
– Теперь я понимаю, откуда у солдат желание предавать бессмысленному разрушению города, – проговорил Гальен.
Аббана искоса глянула на него. Он попросту прочитал ее мысли. Ей тоже на мгновение отчаянно захотелось все здесь испортить, сжечь, развалить – просто потому, что сама она никогда не будет владеть подобным замком. Ее участь – скитаться со своим десятком солдат по пыльным дорогам Королевства, выходить навстречу жестокому врагу и отбрасывать его от границ.
– Как же это вышло? – проговорила она.
– Что? – не понял Гальен.
– Что мы стали такими... Разве мы к такой участи себя готовили? Нет, мы поступили в Академию, чтобы сделаться образованными людьми, получить хорошее место и впоследствии добиться многого... Выгодный брак, удачные дети, которым можно оставить неплохое наследство. Интересная жизнь. Книги, путешествия... А вместо всего этого мы, с оружием в руках, бездомные, скитаемся по миру и готовы погибнуть в любое мгновение.
– Вероятно, близость смерти придает особенный вкус жизни, – заметил Гальен.
– Да, но... что потом?
– Ничего. Жизнь закончится, вот и все.
Она судорожно втянула ноздрями воздух.
– Это и волнует меня, и возбуждает... и тревожит... А иногда хочется просто плакать!