Лещенко Владимир. Чародей на том свете

   – Экипаж, приготовиться! Сейчас отключим движки, и нас потеряют!
   – Ну, с Богом!!
   Остановились все двенадцать электромоторов, и воздушный корабль тут же начал скольжение по глиссаде вниз. Ракеты на какое‑то время действительно потеряли цель, озадаченно переводя сенсорные головки с одного остывающего двигателя на другой.
   Пожалуй, тут бы все и кончилось, будь это обычный реактивный лайнер, к каким привык пилот Шкурко.
   Но это был воздушный корабль нового поколения – лайнер с атомным двигателем, имеющим скверное обыкновение вырабатывать весьма много тепла даже на холостом ходу.
   Прошли мгновения, и древние «молнии» безошибочно нащупали самую горячую точку цели, сердце лайнера – коллоидный реактор – и, выстроившись в цепочку, устремились вперед.
   – О не‑е‑ет! – простонал второй пилот, оценив ситуацию. – Деметрий, вертай все как было, иначе тут будет один большой летающий Чернобыль!
   – Ну, уж не бывать тому! – бросил Шкурко. – «Земля», «Земля», провожу аварийное гашение реактора! «Земля», иду на вынужденную посадку, высылайте помощь.
   Салон визжал, орал, кричал, завывал, проклинал все на свете, молясь всевозможным богам – и все это одновременно. Людей швыряло из стороны в сторону, как будто какой‑то великан, развлекаясь, тряс самолет, словно погремушку.
   Потом вдруг двигатели замолчали, после пары минут болтанки все замерло, и лишь противная легкость во всем теле и нарастающая тошнота давали понять, что происходит.
 
   Ничего не соображающий Даниил не расслышал, что сказал ему Упуат, в самом начале всей этой катавасии запрыгнувший ему на колени.
   – Ты оглох, что ли?! – Волчок слегка тяпнул приятеля за ухо. – Держись за меня и не отпускай. Сейчас буду открывать проход…
   Данька инстинктивно вцепился в мохнатого нетеру.
   – Готовься, раз… два… О, Сет тебе в задницу!! Какой‑то барьер…
   «Мы пропали…» – отстраненно подумал Даня. А потом…
   Одна за другой упали вниз ракеты, дотла спалив весь запас топлива.
   Но, увы, было уже поздно вновь запускать всю хитрую машинерию лайнера.
   Под крыльями проносилась зелень тайги, с каждой секундой ускоряя свой бег. Вот сплошное лесное море уже распалось на тысячи отдельных деревьев, каждое из которых пока еще казалось меньше травинки.
   Когда деревья стали уже ясно различимы и прильнувшие в ужасе к иллюминаторам пассажиры даже разглядели под их кронами разбегающихся в разные стороны оленей и кабанов, командир корабля сильно, но плавно подал штурвал на себя, выравнивая машину. Второй пилот одновременно запустил аварийную тормозную систему, и на носу «Ана» вспыхнуло пламя одноразовых реактивных двигателей.
   Видимо, лимит несчастий на этот день был исчерпан, и Шкурко таки удалось выровнять аппарат почти идеально, а двигатели сработали, как надо, почти погасив скорость. Так что лайнер произвел, можно сказать, мягкую посадку.
   Хлопнули надуваемые мешки безопасности, стискивая обезумевших от ужаса пассажиров.
   А потом брюхо Ан‑2000 соприкоснулось с землей.
   Тысячетонный воздушный исполин мчался вперед через тайгу, ломая, как травинки, вековые деревья, прокладывая великолепную просеку и распугивая на километры вокруг разнообразное зверье, уже во многих поколениях успевшее отвыкнуть от подобных штучек homo sapiens.
   Как красиво это, должно быть, смотрится со стороны! Как невесело быть в такой момент внутри самолета!
   Но вот он уже не мчится, а ползет, вот, наконец, останавливается, лишь полсотни метров не доехав до скалистого распадка, столкновение с которым превратило бы машину в груду дымящихся обломков.
   Естественно, полопались иллюминаторы и погнулись переборки, часть люков и дверей заклинило; кое‑где загорелась перебитая проводка, но уцелевшие модули пожарной системы быстро погасили огонь.
   Несколько пассажиров оказались зажатыми не захотевшими сдуваться мешками безопасности, да еще с одним дородным бельгийским туристом, которого события застигли в туалете второго класса, приключился приступ «медвежьей болезни».
   Но дальше уже все пошло как по маслу.
   Развернувшиеся надувные желоба, стюардессы, пинками выкидывающие из самолета все еще не пришедших в себя пассажиров, вопли и стоны (не столько боли, сколько страха), грозные крики пилотов: «Всем отойти от машины!!»…
 
   Кириешко растерянно метался среди всхлипывающих и стенающих пассажиров.
   Уже в четвертый или пятый раз он пытался найти в толпе поднадзорных парня и пса.
   Но их не было.
   Не было!!
   Неужели студент сбежал? Но как и когда?
   Конечно, он мог вновь тронуться умом от пережитого страха и сразу рвануть в тайгу вместе с собакой. (Ищи его теперь свищи в этом лесу!)
   Но его бы тогда наверняка заметили члены команды, специально тренирующиеся хватать и урезонивать впавших в таких ситуациях в панику пассажиров. Пусть даже и не поймали бы, но уж тревогу точно подняли б…
   Может, все‑таки он его пропустил?
   Капитан еще раз пробежал глазами пассажиров.
   Толстая тетка с пекинесом… Высокий негр с догом… Тинэйджер с болонкой… Девушка с кошкой… Старик с ручной крысой… Больше людей с животными не было. Проклятье!
   Пассажиры загомонили, зашевелились.
   Над тайгой появился тяжелый вертолет Центроспаса, а следом – маленький глайдер, на борту которого Кириешко с радостью разглядел логотип родного министерства.
   И тут же понял, что будет делать.
   Бегом рванулся туда, куда опустился гравилет, в то время как вся толпа, не слушая стюардесс и пилотов, сломя голову понеслась к вертолету.
   Заходящему на посадку гравилету было лет тридцать, так что Кириешко не мог сдержать скептической усмешки. «Бриз» или так похожий на него «Коралл» – какой‑то из первых моделей. Но над блистером торчал ствол скорострельной пушки, а на брюхе и бортах имелась навесная пластброня.
   Из машины выскочили трое в камуфляже, увешанные оружием.
   – Капитан Кириешко, тринадцатый отдел, – рявкнул на них мгопник, не давая опомниться. – Спецоперация по коду «Альфа‑примо»!
   Лица местных товарищей дружно вытянулись.
   Тут Владилен Авессаломович, мягко говоря, преувеличил – режим «Альфа‑примо» предназначался для совсем уж чрезвычайных ситуаций. Применительно к его отделу – если бы, к примеру, летающая тарелка приземлилась прямо на Красную площадь.
   – Имя, звание, должность? – не давая опомниться, пролаял он.
   – Подлейтенант Морозов, младший инспектор территориального отдела МГОП, – поедая глазами Кириешко, сообщил старший из них. – Со мной рядовые Филиппов и Цзю. Прибыл для расследования обстоятельств аварии гражданского самолета. – В вашем распоряжении, – невпопад закончил он.
   – Отлично! – кивнул Кириешко. – Приступайте к своим обязанностям, а мне нужен ваш гравилет. Нужно срочно слетать кое‑куда.
   – Но, простите, я не уполномочен… – робко начал Морозов.
   – Так, – с апломбом изогнул бровь Владилен Авессаломович, – вы что, не поняли – действует режим «Альфа‑примо». Вы не забыли, что это такое? Да в конце концов, какое у вас звание, напомните еще раз?
   – Подлейтенант, – повторил Морозов.
   – Вот, а я капитан!
   – Но никто из моих людей не сможет вас сопроводить – у них нет допуска к управлению глайдером! – Местный товарищ сделал последнюю попытку остановить взбесившегося капитана.
   – Я сам умею им управлять! – с елейной улыбкой сообщил Кириешко.
   Обреченно махнув рукой, подлейтенант протянул ему ключи от машины.
   Кириешко шагнул к открытой двери глайдера, задержался на миг возле одного из солдат и небрежно снял с его плеча лазерный карабин «Блиц» – дорогую, но очень эффективную европейскую штучку.
   – Да, – уже забравшись в кабину, бросил он, – если тут появится парень с собакой, похожей на волка, немедленно задержите.
   – Кого из них, простите? – спросил все еще ошарашенный подлейтенант.
   – Обоих.
 
   – А лучшего места для финиша нельзя было выбрать? – спросил Даня, ощущая, как предательски лязгнули зубы.
   Ему никто не ответил.
   Парень поудобнее примостился в развилке ветвей древней сосны, в самой гуще ее кроны, метрах этак в тридцати над землей.
   Его четвероногий спаситель куда‑то запропал.
   Последнее, что запечатлелось в Данькином мозгу, перед тем как парень очутился верхом на сосновой ветке, – это сизо‑молочный туман. Совсем как тогда, когда они с Упуатом перемещались из затерянного в пустыне храма Тота в Мемфис. Тропами Дуата.
   И жалобный визг волчка:
   «Не понимаю! Не понимаю!»…
   Ветер, как это и описывают в книгах, величаво шумел, тяжело колыхая деревья, включая и то, где сидел молодой человек. И вниз смотреть совсем не хотелось. Так же, как и думать, каким образом спуститься на грешную землю.

Глава третья
ЦАРСТВЕННАЯ ОСОБА

   – Что?! Что ты сказал, дубина?! Повтори!
   – Мы их упустили, шеф…
   – Как?!
   – Сначала все шло хорошо. А потом бац, гиперпространственная флуктуация и…. В общем, они нырнули в Дуат…
   – Но мне обещали… Что стоишь, как памятник последнему Древнему?! Ищите!
   – Есть, шеф!
   – Не найдете, сами отправитесь туда, откуда нет возврата…
 
   – Нефернефрурэ! – В басовитом мужском голосе слышались истерические нотки.
   Уф, как же она не любит это имя. Нет, ну вам бы понравилось, если бы вас назвали в честь древнеегипетской царицы, умершей почти четыре тысячи лет назад?
   – Нефертари! – надрывался мужчина.
   Хм, уже лучше. Такой сокращенный вариант собственного имени ее больше устраивает. И все равно она не выйдет. Не для того сбежала, чтобы ее вот так просто поймали в трех шагах от дома.
   – Фрося! Фросенька! – присоединился к мужскому высокий девчоночий голосок.
   Заслышав зов подружки, она чуть не выскочила из своего укрытия. Однако сдержалась. Желание попутешествовать, поразведать, что там и как в дальних краях, за Старыми Соснами, пересилило.
   – Фрося‑а!
   – Нефернефрурэ! Фроська‑а!
   Голоса постепенно удалялись, пока их и вовсе не стало слышно.
   Переждав еще малость, она выбралась наружу.
   «Нефернефрурэ!» – фыркнула.
   Надо же до такого додуматься! Не иначе как со зла пришло в голову директору заповедника так ее назвать. Точно ждал, что у вожака стада Тутмоса Третьего и его подруги Хатшепсут родится наследник Аменхотеп Второй. А родилась она. Вот и придумал прозвище, что сразу и не выговоришь.
   И вообще, что за блажь давать реликтовым слонам имена древних египтян? Намек на то, что и те, и другие вымерли? А все он, директор Сибирского Центра восстановления древних видов, академик Дмитрий Андреевич Бакалов‑Синицкий. Буквально помешан на Египте. Мало того, что все стены кабинета увешал масками да папирусами, привезенными из частых поездок в Хургаду и Шарм‑эль‑Шейх, где уже привык каждую зиму проводить отпуск, так недавно додумался до такого‑о…
   Из‑за этого, собственно, Фрося и решила сбежать из питомника.
   Из последнего затриморского вояжа Дмитрий Андреевич привез странный ящик. Когда помогавший его выгружать Тутмос Третий попытался было сунуть в необычно пахнувший предмет свой любопытный хобот, Бакалов‑Синицкий строго прикрикнул на любимца. Да так жестко, что пятиметровый гигант с досады даже взрыл землю бивнем. Пришлось академику ублажать разгневанного вожака всего мамонтового поголовья экзотическими лакомствами – морковкой да капустой. Очень уж Тутмос Великий уважал эту еду, предпочитая ее до смерти надоевшим бананам с ананасами.
   Успокоившись, шерстистый гигант одним глазом посматривал за тем, как ящик раздора устанавливают в специально выделенном помещении рядом с директорским кабинетом. Второй глаз вожака был зорко устремлен на отиравшуюся поблизости Нефернефрурэ. Вот егоза‑то! Так и норовит в какую‑нибудь шкоду влезть. Пора бы и остепениться. Не такая уж и маленькая. Два с половиной года. Уже с пол‑отцовского роста вымахала, а все резвится, точно новорожденный мамонтенок‑несмышленыш. «Отойди от окна!» – тихонько протрубил Тутмос и потянул дочку за хвостик.
   Егоза так и послушалась. Прилипла к распахнутым створкам и ни с места.
   Вожак побурчал, побурчал, но больше для порядка. Ему и самому было любопытно, из‑за чего это директор повысил на него голос.
   Рабочие споро распаковали ящик, открыв нечто, запакованное в полиэтиленовую пленку. Тогда к непонятному предмету подошел смуглый человечек, приехавший вместе с академиком, и начал деловито снимать упаковку. Сбросив ее на пол, человечек явил заинтересованным людям и мамонтам странную скульптурную композицию: человек с головой собаки склонился над столом, на котором лежало спеленатое человеческое тело.
   Смуглый что‑то там подкрутил, чем‑то клацнул, и Псоголовый… ожил. Сначала распрямился во весь рост, гордо расправив плечи. Повертев мордой туда‑сюда, он раскрыл пасть и выдал набор непонятной тарабарщины. Впрочем, непонятной не для всех.
   Услышав произнесенное Псоголовым, Бакалов‑Синицкий довольно захохотал.
   «Это он поинтересовался, чего все на него таращатся», – пояснил академик остальным.
   Удивительное существо, которого, как уже догадалась Фрося, звали Анубис (изображения этого Псоголового в большом количестве и в разных видах присутствовали в кабинете директора), снова склонилось над спеленатым и принялось что‑то там поправлять и манипулировать. Взяв в руки причудливо изогнутую железку, Псоголовый поднес ее ко рту мумии (Нефернефрурэ таки вспомнила, как это называется) и стал напевать себе под нос заунывную песенку на том же непонятном языке.
   «Обряд отверзания уст», – прокомментировал Дмитрий Андреевич.
   Поколдовав так немного, Анубис вновь принял первоначальную позу и замер.
   Зрители, кто мог, захлопали в ладоши, а те, у кого не было рук, затрубили в хоботы. Причем Тутмос Великий до того переусердствовал, что во всем здании офиса жалобно зазвенели оконные стекла. Одно из них не выдержав, лопнуло.
   Одна Фрося не примкнула к общему восторгу. Не понравился ей этот Псоголовый. Что‑то враждебное, чужое чувствовалось в нем. А что, она и сама не могла толком объяснить.
   «Надо будет проверить», – решила про себя.
   И проверила. Не далее как сегодня утром.
   Окно в нужное помещение словно по заказу было отворено настежь. Фрося протянула в него свой длинный хобот и для начала обнюхала Псоголового и его жертву. Пахло просто отвратительно!
   Интересно, как люди делают, чтобы все это заработало?
   Мамонтиха попыталась просунуть голову в окно, чтоб получше рассмотреть фигуры. Рама жалобно затрещала, но выдержала. Хорошо, что академик приказал сделать в офисе такие большие окна. Как будто знал, что найдется немало любопытных глаз, желающих понаблюдать за работой ученых.
   Тычась хоботом то в Псоголового, то в мумию, неутомимая исследовательница случайно‑таки запустила механизм. Анубис сделал резкое движение и чуть не выбил Фросе глаз. Она испуганно дернулась и при этом невзначай… зацепила дурно пахнущее существо своим бивнем.
   Внутри Псоголового жалобно звякнуло. Он издал булькающую фразу на своем маловразумительном наречии, вздрогнул всем телом и, согнувшись пополам, затих. Фрося хотела распрямить его, но не рассчитала силы и сделала только хуже. Фигура Анубиса и вовсе распалась на две части. Прямо в поясе. В хоботе мамонтихи осталась зажатой верхняя часть, с головой и руками.
   Перепугавшись, Нефернефрурэ шарахнулась прочь от поврежденной игрушки.
   «Ну, что теперь будет?» – представила проказница и зажмурилась от страха.
   Механический Анубис был гордостью академика Бакалова‑Синицкого. Всех уважаемых гостей он первым делом тащил в соседствующую с его кабинетом комнату, а уж затем вел показывать питомник.
   Каким Дмитрий Андреевич бывал в гневе, Фросе уже приходилось видеть. Бр‑р! Зрелище не из приятных.
   Особенно запомнился тот случай с бывшим замдиректора Головатым. Академик прознал, что его правая рука продает на сторону документацию и опытный материал. И кому?! Даже не европейцам, которые уже седьмой год шпионят за СЦВДВ, безнадежно пытаясь возродить мамонтов у себя в Лапландии. Японцам! Их Курильскому НИИ реликтовых животных. Мало им отобранных островов, так они еще их русскими мамонтами заселить желают! Дудки!
   Подобного предательства Бакалов‑Синицкий потерпеть не мог.
   Как он кричал, как он топал ногами. Какие слова извергал на отступника!.
   Тутмос Великий даже велел своим сородичам захлопнуть поплотнее уши. А дочку и вовсе прогнал в самый дальний слоновник.
   Теперешнее происшествие, конечно, не тому чета. Но все равно бури не миновать. А Фрося не любит, когда на нее повышают голос.
   Вот и решила она уйти куда глаза глядят. Пока скандал не замнется.
   Глаза же ее уже давно глядели туда, за Старые Сосны. Где заканчивались пастбища их заповедника. Что там да как? Разве не любопытно?
   И пусть родители говорят, что подобное путешествие «чревато опасностями» из‑за каких‑то браконьеров, которые «в последние полгода заметно активизировали свои действия» (вот ведь какие замысловатые выражения придумали эти взрослые). Да и подружка Вероника, дочь Бакалова‑Синицкого, не советовала ей отправляться в «большой мир» без надежного спутника. А где его, надежного‑то, здесь отыщешь? Ее сверстник Синухет ни за какие коврижки с морковками не желает составить Фросе компанию.
   Ну и ладно. Сама справится. Чай не маленькая. Не зря же ей отец все время твердит об этом.
   Раньше она думала, что сразу за Старыми Соснами находится если не край света, то уж точно Великая Пустошь. Где ничего не растет, даже трава.
   А выяснилось, что это совсем не так.
   Миновав три самых древних дерева, таких высоченных, что даже ее папа, Тутмос Великий, не дотянулся бы до их верхушек кончиком хобота, Фрося обнаружила молодой лесок. Причем не хвойный, как вокруг их заповедника, а лиственный.
   Здешние деревья оказались значительно ниже тех, что остались у нее за спиной. И ощипывать их было намного приятнее.
   Протянешь хобот, подцепишь пучок сочной зеленой листвы – и в рот. Объедение! Не то что эти комбикорма да сбалансированное питание.
   А еще встречались всякие корешки, грибы и ягоды. Конечно же Нефернефрурэ была благоразумной девочкой и не ела все, что под ноги попадалось.
   «Мамонты – это ведь не свиньи какие‑нибудь, а животные с высшей нервной деятельностью», – с гордостью вспомнила она фразу, которую любил повторять главный зоотехник, наблюдая за кормлением обитателей питомника, процессом необычайной важности и сложности. Тут что не по науке рассчитаешь, и пропали десятилетия напряженного труда экзобиологов. Мамонты перестанут расти, нормально развиваться и размножаться.
   Фрося прекрасно знала, что есть вредные растения, которые ну совершенно нельзя употреблять в пищу.
   Вот хотя бы эти черные ягодки. Такие крупные и аппетитные на вид. Но съешь их, и расстройство желудка тебе обеспечено. А вон от тех может и чего похуже приключиться. Хотя, признаться, пахнут оба‑алденно!
   «Нет! Мимо, мимо‑о!» – скомандовала себе она.
   Нужно быть благоразумной. Едва выйти в большой свет – и тут же влипнуть в неприятности? Как будет злорадствовать вреднюга Синухет. Не доставим ему такой радости.
   А это что такое? Оранжевое, продолговатое. Дух как будто бы знакомый, но смутно‑смутно.
   Нет! Не может быть!
   Неужели… морковка?!
   Такая экзотика и здесь. Притом в тако‑ом количестве. Целая гора, не меньше. Что же это за разиня ее тут рассыпал?
   Фрося повертела головой. Поблизости никого не было.
   Наверное, это высыпалось из того грузовика, который недавно привозил на базу продукты.
   Вот ротозеи. Даже не заметили. Что ж, сами виноваты. Как говорится, что с возу упало, то нам в рот попало.
   И мамонтиха стала сосредоточенно поедать редкий продукт.
   Шажок, другой.
   Внезапно земля расступилась у нее под ногами, и Нефернефрурэ полетела вниз.
   «Ну вот», – пронеслось у нее в мозгу.
 
   Нестерпимо болела голова. Прямо раскалывалась.
   Как с хорошего перепоя.
   Сет их побери, эти перемещения в Дуате. Отвык, наверное, забыл, каково это бывает. И делал вроде бы все правильно. А вот не сработало. Точнее, сработало, но не так, как хотелось бы. Словно кто‑то поставил барьер. Или даже ловушку, капкан.
   «Капкан на волка», – невесело осклабился.
   Знать бы еще, кто охотник.
   За все то время, пока он пребывал в этом чужом и малопонятном для него мире, Упуат ни разу не почувствовал постороннего внимания к своей персоне. Однажды, правда, ему что‑то померещилось. Это в тот распроклятый день, когда он напугал очкастую собачницу.
   Надо же так сорваться. Глупо, по‑щенячьи.
   А все третья бутылка «Оболони». Явно же была лишней. Сам понимал. Но поделать с собой ничего не мог. Такая вдруг тоска навалила, хоть волком вой. (Хм…) Ни с того ни с сего вспомнились друзья: Мастер Хнум, Носатый Тот. Как они пережили изгнание? Даже попрощаться с ними толком не удалось. Послал последний привет по мыслесвязи, перед тем как вслед за Данькой прыгнуть в Бен‑Бен, и все.
   Ему на пару минут показалось, что старые товарищи материализовались здесь, в неуютной малометражной (и почему Данилу устраивают жалкие двести квадратных метров) московской квартире, и, как в славные времена, принялись соревноваться с ним, кто кого перепьет. Ну, разве мог он, признанный в команде нетеру чемпион по поглощению пива, уступить Барану с Ибисом? Ясно, не мог.
   Расслабился. А тут дурища со своим вопросом: «Это у вас мексиканская овчагка?»
   Вот коза‑то. Сначала к логопеду запишись, а потом оскорбляй великих богов! Да‑да. Послал, понятное дело. Хорошо еще, что не по матушке. Хотя мог. В отличие от некоторых, овладел всеми резервами «великого и могучего русского языка».
   Он, может быть, и промолчал бы. Мало ли в Москве полоумных старых дев. Да уж больно задела фразочка насчет секретных экспериментов в биологических лабораториях. Напомнила о давнем визите в комиссию по чистоте расы. Как раз накануне отсылки на Землю.
   Ох и намаялся тогда с блюстителями расового порядка. Раскопали о нем всю генетическую подноготную до пятого колена. Один из членов комиссии, чистоплюй из аристократического клана Охотников, умудрился‑таки нарыть компромат.
   «Дожили! – вопил, сверкая красными глазами альбиноса. – Посылаем на ответственнейшее задание генетических мутантов!»
   Еле удалось отбиться. Но при голосовании Сет (так звали красноглазого обличителя) высказал особое мнение и потребовал, чтобы его занесли в протокол. Мало того, этот расист отказался участвовать в одной с Упуатом экспедиции!
   Наверное, злорадствовал, когда все так глупо получилось с планом Гора. Предупреждал же, что «от этих полукровок одни беды».
   Так вот, вечером, после всей этой катавасии в парке, Проводнику на миг показалось, что в него вперился пылающий ненавистью взгляд красных очей. Аж дух захватил.
   Списал все на пиво и нервное перенапряжение. На два дня запретил себе входить в Глобалнет…
   Неужто подсознательное чутье не обмануло?
   Бред! Не мог его обвинитель протянуть так долго. Нетеру славятся своим долголетием. Но чтобы жить пять тысяч лет… Подобные рекорды встречались только среди Древних. По легендам, те вообще бессмертны.
   Просто нужно повторить эксперимент. Вот если снова сорвется, тогда…
   Что «тогда», думать не хотелось.
   Но куда запропастился разлюбезный друг‑приятель Данька? Не приведи Великий Дуат, его забросило к Апопу на кулички.
   Не должно бы. Упустил парня за мгновение до того, как самому выпасть в реальность. Разумеется, в Дуате мгновение может обернуться и парой километров и сотней световых лет. Но все то же чутье не давало волчку впасть в пессимизм. Он знал, что с Данилой все в порядке. Вот просто знал, и все.
   Естественно, было бы намного проще, владей Горовой хоть мало‑мальскими навыками мыслесвязи. Однако у землян телепатические способности крайняя редкость. Так что придется полагаться на собственные нюх, уши и лапы. Авось и сейчас не подведут.
   Пробежав пару километров по молодому леску, Упуат вдруг остановился как вкопанный.
   Он услышал призыв о помощи…
 
   Фрося осторожно приоткрыла глаз.
   Последнее, что ей запомнилось, – это то, что она провалилась в яму. Теперь Нефернефрурэ снова была на земле. Кто‑то ее вытащил.
   Наверное, эти люди? Откуда они взялись? Какие‑то все злые на вид, неприятные.
   И отчего она связана? Посадили в огромную авоську, словно какой‑нибудь банан или ананас.
   Мамонтиха попробовала пошевелиться. Получалось плохо. «Авоська» была сплетена из толстых стальных тросов.
   Поднатужилась еще немножко. Ага, вроде бы путы чуток ослабли. Верно, плел тот, кому никогда прежде не доводилось иметь дела с мамонтами.
   Ну ка, поднажмем.
   Тросы затрещали.
   Фрося почувствовала, что еще пару усилий, и она будет свободна.
   Но тут ее маневры были замечены. К ней подскочил один из злых людей и изо всех сил ударил тяжелой палкой.
   Ушибленную ногу обожгла боль. А вслед за ней накатила горячая и темная волна ярости.
   Да как он смеет ее обижать?!
   – Что, тварюга, больно? – противно осклабился злой человек. – Тогда лежи и не рыпайся. Все поняла?
   Он снова замахнулся на Фросю своей дубинкой.
   – Оставь ее, Федот, – послышался знакомый голос.
   Рядом с первым встал второй человек.