Страница:
П. Сейчас объясню. Одним из крупнейших держателей акций Каспийского
консорциума является американская компания "Шеврон". У нее пятнадцать
процентов участия. По своей должности я -- начальник службы безопасности
"Шеврона" и одновременно член экспертного совета КТК. Наши аналитики
предсказывали кризис в отношениях Чечни и России именно в свете борьбы за
пути транспортировки нефти. Сейчас, после нападения на российских генералов,
их прогнозы стали еще более угрожающими. В России огромное количество
стратегических объектов, и охрана их оставляет желать лучшего. Мы направляли
меморандумы в российское правительство о необходимости коренным образом
пересмотреть систему защиты особо важных объектов, однако нам мягко
указывали на то, что мы выходим за пределы своей компетенции. Совет
директоров компании "Шеврон" и все члены Каспийского консорциума не могут
безучастно наблюдать за происходящим. В дело вложены огромные деньги наших
акционеров, в том числе и российских, и мы обязаны позаботиться об их
защите. Аналитики КТК проработали больше сотни сценариев и пришли к выводу,
что следующим объектом нападения чеченских непримиримых и тех, кто их
поддерживает, может быть одна из российских атомных электростанций. А именно
-- Северная АЭС на Кольском полуострове.
Мухин. Что-что?! Они хотят рвануть Северную АЭС?!
П. Я не сказал "хотят". Я сказал "могут".
Мухин. Фигня! Не смогут!
П. А почему?
Мухин. Ну, там же охрана и все такое. Это же АЭС, а не бензоколонка!
П. А вы уверены, что атомные электростанции в России охраняются лучше,
чем бензоколонки?
Перегудов. Помолчи, Олег. Продолжайте, мистер Струде.
П. Генрих, Док. Просто Генрих. В этом и заключается наша задача:
проверить, как в действительности охраняются атомные электростанции, а в
частности -- Северная АЭС. Я думаю, все вы уже поняли, что сделать это можно
единственным способом. А именно: захватить станцию. Или по. крайней мере
попытаться ее захватить. Если охрана на должном уровне и нам не удастся это
сделать, я с чистой совестью доложу совету директоров КТК, что об этом можно
не беспокоиться. Если же удастся, мы задокументируем все свои действия и
передадим эти материалы руководству консорциума. Или даже в прессу. Это уж
точно заставит российское руководство пошевелиться и навести порядок с
охраной своих АЭС и других стратегических объектов.
Хохлов. И снова Россия будет в говне.
П. Лучше в говно, чем в огне. Вы не согласны со мной?
Пастухов. Он согласен.
П. А вы?
Пастухов. Я тоже.
П. Теперь вы знаете все. Ваша задача: проникнуть на территорию Северной
АЭС, нейтрализовать охрану, заложить взрывчатку и взрыватели в наиболее
уязвимых точках -- главный щит управления, система охлаждения реакторов и
так далее.
Пастухов. Взрывчатка условная?
П. Нет, самая настоящая. Это принципиальный момент. Все должно быть
так, как может быть в жизни. Доставить взрывчатку на Кольский полуостров, а
затем на территорию станции -- одна из самых сложных задач операции. Наш
эксперимент не будет убедительным, если мы этого не сделаем.
Пастухов. Взрыватели тоже настоящие?
П. Нет. Но очень похожие на настоящие. Совет директоров КТК принял
решение финансировать эту операцию и все подготовительные работы. Вы
получите по сто тысяч долларов аванса. Если сумеете захватить станцию -- еще
по сто. Я помню, Серж, ваше правило: все сразу, наличными и вперед. Но мне
не удалось настоять на этом варианте. И настаивать на нем не было,
согласитесь, никаких оснований. Вы же не можете гарантировать, что захват
удастся, правильно?
Пастухов. Почему бы руководителям консорциума не обратиться к
правительству России с официальной просьбой провести такую проверку? Будет
выделено спецподразделение, они сделают все, что надо.
П. Мы думали об этом. Ничего не получится. Москва не пойдет на это. А
если даже пойдет, то это будет обыкновенная показуха, имеющая целью
продемонстрировать нам, что охрана стратегических объектов находится на
самом высоком уровне. Вопрос об исполнителях так же принципиален, как и
вопрос о взрывчатке. Наша акция должна показать, что террористы смогут найти
в России не только взрывчатку, но и профессионалов, которым по силам
выполнение этой задачи. А такие профессионалы есть. Вы -- не исключение.
Немало бывших спецназовцев с опытом Афганистана и Чечни ушли из армии и
вынуждены промышлять мелкой торговлей или работать на криминал. А теперь,
вероятно, вы захотите обсудить мое предложение между собой и без моего
присутствия. Я угадал?
Пастухов. Да. Погуляйте с полчасика по русской природе. А мы посидим на
бережку.
Мухин. Можно потолковать и здесь.
Пастухов. Здесь жарко. А на берегу вода, кувшинки, мальки плещутся и
иногда приходят умные мысли..."
Продолжение записи.
17.40.
"Пастухов. Проходите, Генрих. Наливайте себе кофе. Ваша Люси сварила
его по какому-то французскому рецепту.
П. Вы обсудили мое предложение?
Пастухов. Да.
П. Вы его принимаете?
Пастухов. Нет.
П. Нет? Почему? Настаиваете на своем принципе "все сразу, наличными и
вперед"?
Пастухов. Дело совсем не в этом. Вы предложили справедливую систему
оплаты. Дело в другом. Сколько человек в охране станции?
П. Около тридцати.
Злотников. Ну, не так чтоб и много.
Пастухов. Как вооружены?
П. Я навел справки. Автоматы Калашникова, табельные пистолеты Макарова
и ТТ.
Пастухов. Вот вам и ответ. Будет стрельба. Во всяком случае, очень не
исключена. Значит, либо им придется убивать нас, либо нам их. А они
нормальные служивые люди. И кто же нам потом простит этот проверочный захват
станции, если мы убьем или даже раним хотя бы одного человека? А быть живыми
мишенями тоже не слишком хочется. Мы согласимся на ваше предложение только в
одном варианте.
П. В каком?
Пастухов. Вы сказали, что получили наши досье в ФСБ. Точней, купили.
Значит, у вас есть там свой человек?
П. Допустим.
Пастухов. Он сможет сделать то, что вы ему скажете?
П. Это вопрос оплаты.
Пастухов. Вот и заплатите ему. Пусть он между нами, на ушко, под
чрезвычайно большим секретом шепнет начальнику Мурманского ФСБ, что на
Северной АЭС будет проводиться проверка системы охраны. Именно так, как вы
сказали: с попыткой захвата станции. Организуйте эту утечку информации. Она
немедленно дойдет до начальника охраны Северной АЭС и местного отделения
ФСБ. И все будет в порядке.
П. Но... Я вас не совсем понимаю, Серж. Они же поднимут всех на ноги!
Пастухов. Во-первых, эту утечку вы организуете не завтра, а тогда,
когда мы будем на месте. Внедримся, примелькаемся, станем почти своими. А
ждать они будут чужих. А во-вторых, и это главное, не будет никакой
стрельбы. А если будет, то холостыми. Кто же станет стрелять по своим
боевыми? Условно ранен, условно убит. Станция условно захвачена.
П. Вы не сумеете захватить станцию, если вся охрана будет усилена и
поднята по тревоге.
Пастухов. Это наши проблемы. Не сумеем -- значит, не заработаем по
второй сотне. Но мы постараемся заработать.
П. Эксперимент не чистый. Имелось в виду проверить охрану. объектов в
обычных условиях, а не тогда, когда там ждут нападения.
Пастухов. Для чистого эксперимента вы не найдете исполнителей. Или это
будут бандиты. Не думаю, что совет директоров Каспийского консорциума
захочет запятнать себя связью с криминалом. Да они и не смогут ничего
сделать. Здесь нужны профи. А уж если мы захватим станцию даже в условиях
повышенной боевой готовности, лучшего способа надавить на российское
правительство и придумать нельзя.
П. Вы уверены, что сумеете осуществить захват?
Пастухов. Я же сказал, Генрих. Мы постараемся. Как, Олежка, сумеем?
Мухин. Нет проблем. Я как тот ирландец, которого спросили, умеет ли он
играть на скрипке. Он ответил: "Нисколько в этом не сомневаюсь, хотя,
признаться, ни разу не пробовал".
П. Я должен подумать. Я дам вам знать о своем решении..."
Весьма срочно.
Турист -- Доктору, Джефу.
Эмиссар объекта Р. Азиз Садыков вылетает в Нью-Йорк из аэропорта
Шереметьево-2 13 апреля с.г. рейсом 344 с прибытием в аэропорт Кеннеди
ориентировочно в 10.30 по нью-йоркскому времени..."
III
Советник Султана Рузаева Азиз Садыков не хотел быть министром
иностранных дел в будущем правительстве независимой Ичкерии. Он хотел быть
послом Ичкерии в США, а еще лучше -- постпредом в ООН. И жить в Нью-Йорке.
Ему очень нравился Нью-Йорк, хотя он был здесь всего один раз и только три
дня -- в составе делегации ЦК комсомола, где после окончания МГИМО работал
инструктором орготдела. Но чем-то задел его душу этот мегаполис -- после
унылой, как покойник, Москвы, после базарного, грязного Грозного. Сам дух
этого города, свободного от всяких условностей, восхитил молодого
комсомольского функционера.
Эта поездка и предопределила его дальнейшую жизнь. Точней, дала жизни
направление, вектор.
Азиз был сыном директора крупного строительного треста в Грозном.
Должность хозяйственная, но по значимости сравнимая не меньше, чем с
секретарем обкома. Все хотели строить себе дома, все были зависимы от
строителей, и отцу Азиза не стоило большого труда устроить сына сначала в
Московский институт международных отношений по квоте для нацменьшинств, а
потом в ЦК комсомола. Предполагалось, что в Москве Азиз наберется опыта,
обрастет связями и вернется в Чечено-Ингушетию уже на серьезную партийную
работу.
Азиз ничего не имел против. Но поездка в Нью-Йорк все сломала в его
планах. Он больше не хотел в Грозный. Он хотел в США. А путь для этого был
только один -- через Академию общественных наук при ЦК КПСС и
Дипломатическую академию. И не только. Необходимо было заручиться поддержкой
и самой влиятельной в таких делах организации -- КГБ.
Прочные контакты с "конторой" у него были еще со студенческих времен.
Пятое Главное управление очень интересовали настроения молодой элиты
советского общества -- а МГИМО как раз и было отстойником такой элиты. Азиз
регулярно представлял отчеты о разговорах, которые вели студенты, наши и
иностранцы. Иногда после его отчетов кого-то отчисляли. Но он не чувствовал
себя предателем. Таковы законы жизни. Младший должен уважать старшего.
Гражданин должен уважать власть. А если ты позволяешь себе нарушать эти
законы, кто же в том виноват? Ты сам.
Работая в ЦК комсомола, Азиз уже по должности обязан был контактировать
с КГБ. У него появилось там много хороших знакомых, и позже, когда Султану
Рузаеву понадобились свои люди на Лубянке, Азиз без труда это устроил.
Азиз был не настолько наивен, чтобы не понимать фальшивости всех
отношений внутри застойного советского общества. Но он принимал это без
оценки, как данность, как дождь или снег. Такова воля Аллаха. Только безумец
может противиться ей. Не будучи правоверным мусульманином по своему образу
жизни, он был мусульманином по самой сути характера. И когда горбачевская
перестройка закончилась всеобщим обвалом, Азиз растерялся. Он был уже
аспирантом Академии общественных наук. Академию закрыли. ЦК закрыли. Партию
закрыли. А потом и сам Советский Союз закрыли. Объявили однажды утром, что
его больше нет. Это не умещалось в сознании.
По настоянию отца Азиз вернулся в Чечню и стал работать в секретариате
генерала Дудаева. Генерал любил окружать себя молодыми способными людьми.
Азиз подходил под эту категорию. Он хорошо знал английский и арабский,
изучил турецкий язык, выступал на переговорах Дудаева сначала переводчиком,
потом стал референтом. Тогда же он познакомился и с Султаном Рузаевым,
молодым префектом одного из самых больших районов Чечни, любимцем генерала
Дудаева. А когда началась война, Азиз попал в отряд Рузаева. Еще перед
началом войны по приказу Дудаева, озабоченного отсутствием военных
специалистов, Азиз закончил краткосрочные курсы вертолетчиков, опыта
набирался уже в деле. Он храбро воевал, восприняв идею независимости Чечни
как новую данность, не подлежавшую обсуждению, летал на разведку, забрасывал
в тыл федералов десанты, бомбил российские мотоколонны, ходил в атаки, не
страшась смерти, воспринимая ее не как физическую реальность, а как еще одну
возможную данность. И лишь временами, в короткие часы затишья, вспоминал
Нью-Йорк с душевным томлением, не свойственным мусульманину и не достойным
мусульманина. Но ничего поделать с собой не мог. Он вспоминал не Гудзон или
Бруклинский мост, не потрясший его своей устремленностью ввысь Манхэттен, он
вспоминал Нью-Йорк в целом, себя в Нью-Йорке и то чувство раскованности и
свободы, которое испытал там первый и, возможно, единственный раз в жизни.
И вот теперь, всего через несколько часов, когда утянется на восток под
сверкающими плоскостями "Боинга" неразличимая с высоты Атлантика, он снова
увидит Нью-Йорк.
Но то, что ему предстояло сделать, мешало думать об этом городе так,
как думал он в ночных засадах или в чадящих руинах Грозного.
В аэропорту Кеннеди Азиз Садыков сел в такси и назвал адрес: "Эмпайр
Стейт Билдинг". Водитель-итальянец удивленно посмотрел на него. Пассажир не
был похож на туристов, для которых Нью-Йорк -- это скопище
достопримечательностей вроде статуи Свободы, Бродвея, Метрополитен-музея или
того же "Эмпайр Стейт Билдинг", одного из самых высоких небоскребов города.
Он был похож скорей на молодого, но уже преуспевающего арабского бизнесмена
-- лет тридцати пяти, с вальяжной полнотой, с безукоризненным пробором в
густых черных волосах. Пышные усы на смуглом лице, золотой перстень-печатка,
дорогой кожаный кейс. Такие дельцы обычное дело для Нью-Йорка. Но они, как
правило, называют точный адрес. Впрочем, это дело вкуса. Лишь бы платил и не
забывал про чаевые. На всякий случай водитель такси переспросил:
-- Вам нужен именно "Эмпайр Стейт Билдинг"? Я вас правильно понял,
мистер?
-- Корпорация "Интер-ойл", центральный офис, -- уточнил пассажир. --
Это где-то рядом. Вы, случайно, не знаете?
-- "Интер-ойл"! -- почему-то обрадовался таксист. -- Как это не знаю?
Кто же знает, если не знаю я? Да я найду его ночью в тумане и с завязанными
глазами! "Интер-ойл"! Посмотрите в окно, сэр, мы уже подъезжаем!
Подъезжали, правда, час с лишним. Таксист сообразил, что пассажир
совершенно не знает Нью-Йорка, и не удержался от соблазна накрутить лишних
полтора десятка миль. Он не без некоторого опасения ожидал момента расчета.
Но приезжий ничего не заподозрил, расплатился новенькой стодолларовой
купюрой и отвалил целых тридцать баксов чаевых, отчего водитель слегка
обалдел и резво взял с места, опасаясь, как бы этот араб не спохватился и не
передумал.
Но Азиз Садыков, едва выйдя из машины, тотчас забыл о таксисте. Его
волновало совсем другое. Он понимал, что от предстоящей встречи зависит
очень многое. И прежде всего -- его собственная судьба, которая по воле
Аллаха оказалась тесно связанной с судьбой Султана Рузаева.
План, который Султан изложил Азизу и о котором он должен будет
рассказать таинственному мистеру Джону Форстеру Тернеру, поразил Азиза. Это
был план сумасшедшего. Или гения. В данном случае это было одно и то же.
Этот странный человек по имени Генрих Струде, который оказался совсем не
Генрихом Струде, а неизвестно кем, знал, к кому прийти. Только Султан с его
сдвинутой после многочисленных покушений психикой мог на это решиться.
Человек, загнанный в угол. А Рузаев был загнан в угол. Жизнь выдавливала его
на глухую обочину. Он становился лишним в Чечне. Из национального героя,
правой руки генерала Джохара Дудаева, он постепенно превращался в шута -- с
его пустыми угрозами, с приписыванием себе того, чего он не совершал. И
самое главное -- с быстро тощавшей казной. Кто-то в Москве и мог поверить,
что взрывы на вокзалах Пятигорска и Армавира были организованы Рузаевым, но
Азиз-то знал, что это не так. И очень многие в Чечне знали. Или
догадывались. Зачем эти пустые вымыслы? Азиз не понимал, хоть и не
высказывал своего неодобрения. Султан был командиром, старшим. А младшие
должны уважать старших.
К тому времени отец Азиза отошел от дел, но не потерял чутья. Однажды
он вполне серьезно предложил Азизу уехать куда-нибудь в Турцию и открыть там
свое дело. Скажем, посредническую фирму. Дело перспективное, объем торговли
России и Кавказа с Турцией растет, а денег для начала дела отец даст. Азиз
подумал и, поблагодарив, отказался. Слишком много было пережито вместе с
Султаном, чтобы Азиз мог его просто так оставить. Хотя он и понимал, что
отец прав: время Султана прошло. Но Азиз еще на что-то надеялся.
И оказался прав.
События последнего времени словно бы вернули Рузаева в ускользавшую от
него реальность. Своим больным от многочисленных ранений мозгом он
прочувствовал грозовое напряжение, сгущавшееся над Чечней. В нем проснулся
прежний бесстрашный и дерзкий полевой командир. Нападение на инспекторов
Генштаба России, о предстоящей поездке которых Рузаев узнал почти за три
недели из сообщения их человека в ФСБ, было организовано и проведено
безукоризненно. Ни одного убитого и даже легкораненого со стороны
нападавших. Блестящая операция. И было мудро со стороны Султана не объявлять
о своем в ней участии. Очень мудро. Все и так знали, что на такое способен
только Султан Рузаев. А кто не знал, тот легко мог это понять, прочитав
интервью Рузаева в газете "Совершенно секретно".
Это был тоже очень мудрый ход. Ход не полевого командира, а тонкого
политика. Нападение, правда, не достигло своей главной цели. Россия не ввела
войска, не предприняла никаких карательных акций. Политическая прозорливость
или канцелярская тупость были тому причиной -- один Аллах ведает. Но
конфликт был пригашен. Этим, видно, и объяснялось, что на счет рузаевского
фонда "Ичкерия" из Турции поступило всего шестьсот тысяч долларов, хотя
Рузаев рассчитывал как минимум на два миллиона. Рузаев был в бешенстве. Но
кого винить? Он действительно не знал, от кого время от времени на счет его
фонда поступают деньги. Связи эти образовались еще при Джохаре Дудаеве.
Дудаев знал, но не счел нужным сказать об этом своему ближайшему помощнику.
Или не успел. Попытка послать своего человека в Стамбул ни к чему не
привела, в банке "Босфор" отказались предоставить хоть какую-нибудь
информацию. А способов заставить банк сделать это не было никаких.
И вот теперь этот план.
Азиз даже поежился, как от озноба, в своем темном дорогом костюме, хотя
Нью-Йорк был залит теплым апрельским солнцем.
А ведь может получиться. Может! Ядерный шантаж такого масштаба -- не
шутка. Европа не устоит перед ним и заставит Россию признать независимость
Ичкерии. Они от Чернобыля-то еще не совсем опомнились. Шок в генах. Насчет
ста шестидесяти миллиардов долларов контрибуции -- это, конечно, очень
большой вопрос. Но независимой Ичкерии поможет весь мусульманский мир.
Такого никогда не было? Да, не было. Поэтому и может получиться.
А если нет? Тогда плохо дело. Если попытка захвата Северной АЭС
сорвется и станет известно об участии в ней Рузаева -- это конец. Масхадов
вынужден будет выдать России Султана вместе со всем его штабом. И с ним,
Азизом. О том, что после этого будет, думать не было смысла. После этого не
будет уже ничего.
Азиз вдруг остро пожалел, что отказался тогда от предложения отца.
Сидел бы сейчас в каком-нибудь уличном кафе на набережной Золотого Рога и в
ус не дул. Не послушал отца. Нарушил закон. Младшие должны следовать советам
старших. Мудрый закон. Законы Аллаха все мудрые. А кто их нарушает, тот
должен винить себя.
Но время не повернешь вспять.
Азиз поправил галстук, одернул пиджак и решительно двинулся к обширным,
дымчатого стекла дверям двадцатиэтажного, карликового по сравнению с
торчавшим рядом "Эмпайр Стейт Билдинг", административного здания, на котором
сверкала выгравированная на меди вывеска с надписью: "Интер-ойл".
Молодой человек, сидевший в припаркованном неподалеку сером "додже" и
со скукой листавший "Нью-Йорк геральд трибюн", наклонился к своему
нагрудному карману и негромко сказал:
-- Внимание. Входит.
IV
Едва за спиной Азиза неслышно сошлись створки стеклянных дверей,
управляемых фотоэлементом, как он понял, что попал в такое место, в каких
никогда до сих пор не бывал, хотя ему приходилось посещать и крупнейшие
банки, и очень богатые фирмы.
В просторном холле с тонированными стеклами, прохладном от
кондиционеров, не было на первый взгляд ничего особенного: пол из белых
мраморных плит, покрытых белым ковром, белые кожаные кресла вдоль стен,
много каких-то экзотических цветов в стилизованных под древние греческие
сосуды кадках, несколько картин в простенках. И даже непонятно было, откуда
это ощущение огромного, но знающего себе цену и потому не бьющего в глаза
богатства. И лишь присмотревшись, Азиз понял откуда. Цветы в кадках: это
были орхидеи. Да и кадки не подделка, а настоящие древние амфоры. Взглянув
на одну из картин в ближнем простенке, Азиз и вовсе растерялся: это был
Сальвадор Дали, эскиз к его знаменитой картине "Открытие Америки". Настоящий
Дали, никакая не копия и не подделка. Азиз любил этого странного
полусумасшедшего художника, берег его альбом с прекрасно изданными в Италии
иллюстрациями, но в подлинности эскиза его убедило не то, что он хорошо
помнил эту картину. В висевшем на стене эскизе была такая внутренняя
убедительность, какой никогда не может достичь даже самый талантливый
копиист или фальсификатор. И стоил этот эскиз не меньше полумиллиона
долларов.
Азиз не успел рассмотреть другие картины, потому что неизвестно откуда
возник охранник в серой униформе и преградил Азизу дорогу:
-- Мистер?
-- Мне нужно видеть шеф-менеджера компании "Интер-ойл".
-- Вы договаривались о встрече?
-- Нет. Я только что прилетел из Москвы.
-- Подождите секунду.
Он отошел к стойке секьюрити, что-то сказал в интерком или в микрофон
селектора. И почти тотчас откуда-то из глубины холла появился молодой
белобрысый клерк в странно немодных очках в круглой металлической оправе:
-- Чем я могу вам помочь?
-- Мое имя Азиз Садыков. Я прилетел из Чечни, из Грозного. Мне нужно
встретиться с мистером Тернером. Мистер Джон Форстер Тернер, -- повторил
Азиз, чувствуя себя почему-то неуютно под взглядом этого третьестепенного,
судя по всему, служащего. Он взглянул на лацкан его пиджака, где должна была
висеть его визитная карточка, "бэджи", с указанием имени и должности, но
ничего не обнаружил.
-- Такой человек не работает в компании "Интер-ойл", -- проговорил
белобрысый клерк. -- Во всяком случае, я о нем ничего не знаю.
-- Тогда спросите у того, кто знает, -- посоветовал Азиз, которого уже
начала раздражать затянувшаяся процедура. -- Пусть ему передадут, что я
прилетел по делу, связанному с Каспийским трубопроводным консорциумом. И что
меня прислал человек по имени Пилигрим, -- добавил он, хотя, возможно, этого
и не следовало говорить мелкому клерку.
Азиз ожидал, что тот пойдет советоваться с начальством, но клерк лишь
пристально взглянул на незнакомца и спросил:
-- Вы можете доказать, что вас прислал человек по имени Пилигрим?
Азиз помедлил с ответом. Что-то здесь было не то. Война обострила в
Азизе присущее всем горцам чувство опасности. И хотя последние годы довольно
спокойной жизни притупили его, сейчас оно остро дало о себе знать.
Почему этот клерк вышел из дальних помещений холла, а не спустился на
лифте с какого-либо из верхних этажей, где, как по опыту знал Азиз, всегда
располагаются секретариаты руководителей фирм? Почему он появился так
быстро? И главное: почему он не удивился, услышав имя Пилигрим?
-- Я думаю, мистер Садыков, вам лучше ответить, -- бесстрастно
проговорил клерк.
Еще немного поколебавшись, Азиз решил последовать этому совету,
звучавшему как приказ. Он явно ошибся, приняв этого белобрысого очкарика за
мелкого клерка. Он был кем-то другим. Кем? Какая разница? Азизу нужно
встретиться с Тернером, а как это произойдет -- не имеет значения. И он
ответил:
-- Передайте мистеру Тернеру фразу: "Майами, 12 мая 1982 года, 4.30
утра". Он поймет.
-- Я попытаюсь связаться с мистером Тернером, -- кивнул белобрысый. --
А вы пока подождите. Советую посмотреть картины. Это подлинный Дали. Там --
Ренуар и Дега. Тоже подлинники. В корпорации "Интер-ойл" умеют ценить
настоящее искусство. Любое искусство, -- для чего-то добавил он и отошел к
конторке секьюрити, где, очевидно, был оборудован центр связи.
Минут через пять клерк вернулся и жестом показал на выход:
-- Пойдемте.
Вместе с ними на улицу вышел и охранник, встретивший Азиза. Едва за их
спинами сомкнулись стеклянные плоскости дверей, как у подъезда мягко
затормозил длинный белый "кадиллак"-лимузин с тонированными стеклами.
Охранник молча открыл перед Азизом и клерком заднюю дверцу, а сам сел рядом
с водителем. "Кадиллак" тотчас тронулся. Клерк нажал кнопку на передней
панели. Выплыла стеклянная полупрозрачная перегородка, отделившая салон от
водителя. Другой кнопкой и каким-то регулятором спутник Азиза затемнил
боковые стекла так, что сквозь них невозможно было ничего рассмотреть.
Нажатие следующей кнопки открыло встроенный в передние кресла освещенный
изнутри бар с богатым выбором напитков.
консорциума является американская компания "Шеврон". У нее пятнадцать
процентов участия. По своей должности я -- начальник службы безопасности
"Шеврона" и одновременно член экспертного совета КТК. Наши аналитики
предсказывали кризис в отношениях Чечни и России именно в свете борьбы за
пути транспортировки нефти. Сейчас, после нападения на российских генералов,
их прогнозы стали еще более угрожающими. В России огромное количество
стратегических объектов, и охрана их оставляет желать лучшего. Мы направляли
меморандумы в российское правительство о необходимости коренным образом
пересмотреть систему защиты особо важных объектов, однако нам мягко
указывали на то, что мы выходим за пределы своей компетенции. Совет
директоров компании "Шеврон" и все члены Каспийского консорциума не могут
безучастно наблюдать за происходящим. В дело вложены огромные деньги наших
акционеров, в том числе и российских, и мы обязаны позаботиться об их
защите. Аналитики КТК проработали больше сотни сценариев и пришли к выводу,
что следующим объектом нападения чеченских непримиримых и тех, кто их
поддерживает, может быть одна из российских атомных электростанций. А именно
-- Северная АЭС на Кольском полуострове.
Мухин. Что-что?! Они хотят рвануть Северную АЭС?!
П. Я не сказал "хотят". Я сказал "могут".
Мухин. Фигня! Не смогут!
П. А почему?
Мухин. Ну, там же охрана и все такое. Это же АЭС, а не бензоколонка!
П. А вы уверены, что атомные электростанции в России охраняются лучше,
чем бензоколонки?
Перегудов. Помолчи, Олег. Продолжайте, мистер Струде.
П. Генрих, Док. Просто Генрих. В этом и заключается наша задача:
проверить, как в действительности охраняются атомные электростанции, а в
частности -- Северная АЭС. Я думаю, все вы уже поняли, что сделать это можно
единственным способом. А именно: захватить станцию. Или по. крайней мере
попытаться ее захватить. Если охрана на должном уровне и нам не удастся это
сделать, я с чистой совестью доложу совету директоров КТК, что об этом можно
не беспокоиться. Если же удастся, мы задокументируем все свои действия и
передадим эти материалы руководству консорциума. Или даже в прессу. Это уж
точно заставит российское руководство пошевелиться и навести порядок с
охраной своих АЭС и других стратегических объектов.
Хохлов. И снова Россия будет в говне.
П. Лучше в говно, чем в огне. Вы не согласны со мной?
Пастухов. Он согласен.
П. А вы?
Пастухов. Я тоже.
П. Теперь вы знаете все. Ваша задача: проникнуть на территорию Северной
АЭС, нейтрализовать охрану, заложить взрывчатку и взрыватели в наиболее
уязвимых точках -- главный щит управления, система охлаждения реакторов и
так далее.
Пастухов. Взрывчатка условная?
П. Нет, самая настоящая. Это принципиальный момент. Все должно быть
так, как может быть в жизни. Доставить взрывчатку на Кольский полуостров, а
затем на территорию станции -- одна из самых сложных задач операции. Наш
эксперимент не будет убедительным, если мы этого не сделаем.
Пастухов. Взрыватели тоже настоящие?
П. Нет. Но очень похожие на настоящие. Совет директоров КТК принял
решение финансировать эту операцию и все подготовительные работы. Вы
получите по сто тысяч долларов аванса. Если сумеете захватить станцию -- еще
по сто. Я помню, Серж, ваше правило: все сразу, наличными и вперед. Но мне
не удалось настоять на этом варианте. И настаивать на нем не было,
согласитесь, никаких оснований. Вы же не можете гарантировать, что захват
удастся, правильно?
Пастухов. Почему бы руководителям консорциума не обратиться к
правительству России с официальной просьбой провести такую проверку? Будет
выделено спецподразделение, они сделают все, что надо.
П. Мы думали об этом. Ничего не получится. Москва не пойдет на это. А
если даже пойдет, то это будет обыкновенная показуха, имеющая целью
продемонстрировать нам, что охрана стратегических объектов находится на
самом высоком уровне. Вопрос об исполнителях так же принципиален, как и
вопрос о взрывчатке. Наша акция должна показать, что террористы смогут найти
в России не только взрывчатку, но и профессионалов, которым по силам
выполнение этой задачи. А такие профессионалы есть. Вы -- не исключение.
Немало бывших спецназовцев с опытом Афганистана и Чечни ушли из армии и
вынуждены промышлять мелкой торговлей или работать на криминал. А теперь,
вероятно, вы захотите обсудить мое предложение между собой и без моего
присутствия. Я угадал?
Пастухов. Да. Погуляйте с полчасика по русской природе. А мы посидим на
бережку.
Мухин. Можно потолковать и здесь.
Пастухов. Здесь жарко. А на берегу вода, кувшинки, мальки плещутся и
иногда приходят умные мысли..."
Продолжение записи.
17.40.
"Пастухов. Проходите, Генрих. Наливайте себе кофе. Ваша Люси сварила
его по какому-то французскому рецепту.
П. Вы обсудили мое предложение?
Пастухов. Да.
П. Вы его принимаете?
Пастухов. Нет.
П. Нет? Почему? Настаиваете на своем принципе "все сразу, наличными и
вперед"?
Пастухов. Дело совсем не в этом. Вы предложили справедливую систему
оплаты. Дело в другом. Сколько человек в охране станции?
П. Около тридцати.
Злотников. Ну, не так чтоб и много.
Пастухов. Как вооружены?
П. Я навел справки. Автоматы Калашникова, табельные пистолеты Макарова
и ТТ.
Пастухов. Вот вам и ответ. Будет стрельба. Во всяком случае, очень не
исключена. Значит, либо им придется убивать нас, либо нам их. А они
нормальные служивые люди. И кто же нам потом простит этот проверочный захват
станции, если мы убьем или даже раним хотя бы одного человека? А быть живыми
мишенями тоже не слишком хочется. Мы согласимся на ваше предложение только в
одном варианте.
П. В каком?
Пастухов. Вы сказали, что получили наши досье в ФСБ. Точней, купили.
Значит, у вас есть там свой человек?
П. Допустим.
Пастухов. Он сможет сделать то, что вы ему скажете?
П. Это вопрос оплаты.
Пастухов. Вот и заплатите ему. Пусть он между нами, на ушко, под
чрезвычайно большим секретом шепнет начальнику Мурманского ФСБ, что на
Северной АЭС будет проводиться проверка системы охраны. Именно так, как вы
сказали: с попыткой захвата станции. Организуйте эту утечку информации. Она
немедленно дойдет до начальника охраны Северной АЭС и местного отделения
ФСБ. И все будет в порядке.
П. Но... Я вас не совсем понимаю, Серж. Они же поднимут всех на ноги!
Пастухов. Во-первых, эту утечку вы организуете не завтра, а тогда,
когда мы будем на месте. Внедримся, примелькаемся, станем почти своими. А
ждать они будут чужих. А во-вторых, и это главное, не будет никакой
стрельбы. А если будет, то холостыми. Кто же станет стрелять по своим
боевыми? Условно ранен, условно убит. Станция условно захвачена.
П. Вы не сумеете захватить станцию, если вся охрана будет усилена и
поднята по тревоге.
Пастухов. Это наши проблемы. Не сумеем -- значит, не заработаем по
второй сотне. Но мы постараемся заработать.
П. Эксперимент не чистый. Имелось в виду проверить охрану. объектов в
обычных условиях, а не тогда, когда там ждут нападения.
Пастухов. Для чистого эксперимента вы не найдете исполнителей. Или это
будут бандиты. Не думаю, что совет директоров Каспийского консорциума
захочет запятнать себя связью с криминалом. Да они и не смогут ничего
сделать. Здесь нужны профи. А уж если мы захватим станцию даже в условиях
повышенной боевой готовности, лучшего способа надавить на российское
правительство и придумать нельзя.
П. Вы уверены, что сумеете осуществить захват?
Пастухов. Я же сказал, Генрих. Мы постараемся. Как, Олежка, сумеем?
Мухин. Нет проблем. Я как тот ирландец, которого спросили, умеет ли он
играть на скрипке. Он ответил: "Нисколько в этом не сомневаюсь, хотя,
признаться, ни разу не пробовал".
П. Я должен подумать. Я дам вам знать о своем решении..."
Весьма срочно.
Турист -- Доктору, Джефу.
Эмиссар объекта Р. Азиз Садыков вылетает в Нью-Йорк из аэропорта
Шереметьево-2 13 апреля с.г. рейсом 344 с прибытием в аэропорт Кеннеди
ориентировочно в 10.30 по нью-йоркскому времени..."
III
Советник Султана Рузаева Азиз Садыков не хотел быть министром
иностранных дел в будущем правительстве независимой Ичкерии. Он хотел быть
послом Ичкерии в США, а еще лучше -- постпредом в ООН. И жить в Нью-Йорке.
Ему очень нравился Нью-Йорк, хотя он был здесь всего один раз и только три
дня -- в составе делегации ЦК комсомола, где после окончания МГИМО работал
инструктором орготдела. Но чем-то задел его душу этот мегаполис -- после
унылой, как покойник, Москвы, после базарного, грязного Грозного. Сам дух
этого города, свободного от всяких условностей, восхитил молодого
комсомольского функционера.
Эта поездка и предопределила его дальнейшую жизнь. Точней, дала жизни
направление, вектор.
Азиз был сыном директора крупного строительного треста в Грозном.
Должность хозяйственная, но по значимости сравнимая не меньше, чем с
секретарем обкома. Все хотели строить себе дома, все были зависимы от
строителей, и отцу Азиза не стоило большого труда устроить сына сначала в
Московский институт международных отношений по квоте для нацменьшинств, а
потом в ЦК комсомола. Предполагалось, что в Москве Азиз наберется опыта,
обрастет связями и вернется в Чечено-Ингушетию уже на серьезную партийную
работу.
Азиз ничего не имел против. Но поездка в Нью-Йорк все сломала в его
планах. Он больше не хотел в Грозный. Он хотел в США. А путь для этого был
только один -- через Академию общественных наук при ЦК КПСС и
Дипломатическую академию. И не только. Необходимо было заручиться поддержкой
и самой влиятельной в таких делах организации -- КГБ.
Прочные контакты с "конторой" у него были еще со студенческих времен.
Пятое Главное управление очень интересовали настроения молодой элиты
советского общества -- а МГИМО как раз и было отстойником такой элиты. Азиз
регулярно представлял отчеты о разговорах, которые вели студенты, наши и
иностранцы. Иногда после его отчетов кого-то отчисляли. Но он не чувствовал
себя предателем. Таковы законы жизни. Младший должен уважать старшего.
Гражданин должен уважать власть. А если ты позволяешь себе нарушать эти
законы, кто же в том виноват? Ты сам.
Работая в ЦК комсомола, Азиз уже по должности обязан был контактировать
с КГБ. У него появилось там много хороших знакомых, и позже, когда Султану
Рузаеву понадобились свои люди на Лубянке, Азиз без труда это устроил.
Азиз был не настолько наивен, чтобы не понимать фальшивости всех
отношений внутри застойного советского общества. Но он принимал это без
оценки, как данность, как дождь или снег. Такова воля Аллаха. Только безумец
может противиться ей. Не будучи правоверным мусульманином по своему образу
жизни, он был мусульманином по самой сути характера. И когда горбачевская
перестройка закончилась всеобщим обвалом, Азиз растерялся. Он был уже
аспирантом Академии общественных наук. Академию закрыли. ЦК закрыли. Партию
закрыли. А потом и сам Советский Союз закрыли. Объявили однажды утром, что
его больше нет. Это не умещалось в сознании.
По настоянию отца Азиз вернулся в Чечню и стал работать в секретариате
генерала Дудаева. Генерал любил окружать себя молодыми способными людьми.
Азиз подходил под эту категорию. Он хорошо знал английский и арабский,
изучил турецкий язык, выступал на переговорах Дудаева сначала переводчиком,
потом стал референтом. Тогда же он познакомился и с Султаном Рузаевым,
молодым префектом одного из самых больших районов Чечни, любимцем генерала
Дудаева. А когда началась война, Азиз попал в отряд Рузаева. Еще перед
началом войны по приказу Дудаева, озабоченного отсутствием военных
специалистов, Азиз закончил краткосрочные курсы вертолетчиков, опыта
набирался уже в деле. Он храбро воевал, восприняв идею независимости Чечни
как новую данность, не подлежавшую обсуждению, летал на разведку, забрасывал
в тыл федералов десанты, бомбил российские мотоколонны, ходил в атаки, не
страшась смерти, воспринимая ее не как физическую реальность, а как еще одну
возможную данность. И лишь временами, в короткие часы затишья, вспоминал
Нью-Йорк с душевным томлением, не свойственным мусульманину и не достойным
мусульманина. Но ничего поделать с собой не мог. Он вспоминал не Гудзон или
Бруклинский мост, не потрясший его своей устремленностью ввысь Манхэттен, он
вспоминал Нью-Йорк в целом, себя в Нью-Йорке и то чувство раскованности и
свободы, которое испытал там первый и, возможно, единственный раз в жизни.
И вот теперь, всего через несколько часов, когда утянется на восток под
сверкающими плоскостями "Боинга" неразличимая с высоты Атлантика, он снова
увидит Нью-Йорк.
Но то, что ему предстояло сделать, мешало думать об этом городе так,
как думал он в ночных засадах или в чадящих руинах Грозного.
В аэропорту Кеннеди Азиз Садыков сел в такси и назвал адрес: "Эмпайр
Стейт Билдинг". Водитель-итальянец удивленно посмотрел на него. Пассажир не
был похож на туристов, для которых Нью-Йорк -- это скопище
достопримечательностей вроде статуи Свободы, Бродвея, Метрополитен-музея или
того же "Эмпайр Стейт Билдинг", одного из самых высоких небоскребов города.
Он был похож скорей на молодого, но уже преуспевающего арабского бизнесмена
-- лет тридцати пяти, с вальяжной полнотой, с безукоризненным пробором в
густых черных волосах. Пышные усы на смуглом лице, золотой перстень-печатка,
дорогой кожаный кейс. Такие дельцы обычное дело для Нью-Йорка. Но они, как
правило, называют точный адрес. Впрочем, это дело вкуса. Лишь бы платил и не
забывал про чаевые. На всякий случай водитель такси переспросил:
-- Вам нужен именно "Эмпайр Стейт Билдинг"? Я вас правильно понял,
мистер?
-- Корпорация "Интер-ойл", центральный офис, -- уточнил пассажир. --
Это где-то рядом. Вы, случайно, не знаете?
-- "Интер-ойл"! -- почему-то обрадовался таксист. -- Как это не знаю?
Кто же знает, если не знаю я? Да я найду его ночью в тумане и с завязанными
глазами! "Интер-ойл"! Посмотрите в окно, сэр, мы уже подъезжаем!
Подъезжали, правда, час с лишним. Таксист сообразил, что пассажир
совершенно не знает Нью-Йорка, и не удержался от соблазна накрутить лишних
полтора десятка миль. Он не без некоторого опасения ожидал момента расчета.
Но приезжий ничего не заподозрил, расплатился новенькой стодолларовой
купюрой и отвалил целых тридцать баксов чаевых, отчего водитель слегка
обалдел и резво взял с места, опасаясь, как бы этот араб не спохватился и не
передумал.
Но Азиз Садыков, едва выйдя из машины, тотчас забыл о таксисте. Его
волновало совсем другое. Он понимал, что от предстоящей встречи зависит
очень многое. И прежде всего -- его собственная судьба, которая по воле
Аллаха оказалась тесно связанной с судьбой Султана Рузаева.
План, который Султан изложил Азизу и о котором он должен будет
рассказать таинственному мистеру Джону Форстеру Тернеру, поразил Азиза. Это
был план сумасшедшего. Или гения. В данном случае это было одно и то же.
Этот странный человек по имени Генрих Струде, который оказался совсем не
Генрихом Струде, а неизвестно кем, знал, к кому прийти. Только Султан с его
сдвинутой после многочисленных покушений психикой мог на это решиться.
Человек, загнанный в угол. А Рузаев был загнан в угол. Жизнь выдавливала его
на глухую обочину. Он становился лишним в Чечне. Из национального героя,
правой руки генерала Джохара Дудаева, он постепенно превращался в шута -- с
его пустыми угрозами, с приписыванием себе того, чего он не совершал. И
самое главное -- с быстро тощавшей казной. Кто-то в Москве и мог поверить,
что взрывы на вокзалах Пятигорска и Армавира были организованы Рузаевым, но
Азиз-то знал, что это не так. И очень многие в Чечне знали. Или
догадывались. Зачем эти пустые вымыслы? Азиз не понимал, хоть и не
высказывал своего неодобрения. Султан был командиром, старшим. А младшие
должны уважать старших.
К тому времени отец Азиза отошел от дел, но не потерял чутья. Однажды
он вполне серьезно предложил Азизу уехать куда-нибудь в Турцию и открыть там
свое дело. Скажем, посредническую фирму. Дело перспективное, объем торговли
России и Кавказа с Турцией растет, а денег для начала дела отец даст. Азиз
подумал и, поблагодарив, отказался. Слишком много было пережито вместе с
Султаном, чтобы Азиз мог его просто так оставить. Хотя он и понимал, что
отец прав: время Султана прошло. Но Азиз еще на что-то надеялся.
И оказался прав.
События последнего времени словно бы вернули Рузаева в ускользавшую от
него реальность. Своим больным от многочисленных ранений мозгом он
прочувствовал грозовое напряжение, сгущавшееся над Чечней. В нем проснулся
прежний бесстрашный и дерзкий полевой командир. Нападение на инспекторов
Генштаба России, о предстоящей поездке которых Рузаев узнал почти за три
недели из сообщения их человека в ФСБ, было организовано и проведено
безукоризненно. Ни одного убитого и даже легкораненого со стороны
нападавших. Блестящая операция. И было мудро со стороны Султана не объявлять
о своем в ней участии. Очень мудро. Все и так знали, что на такое способен
только Султан Рузаев. А кто не знал, тот легко мог это понять, прочитав
интервью Рузаева в газете "Совершенно секретно".
Это был тоже очень мудрый ход. Ход не полевого командира, а тонкого
политика. Нападение, правда, не достигло своей главной цели. Россия не ввела
войска, не предприняла никаких карательных акций. Политическая прозорливость
или канцелярская тупость были тому причиной -- один Аллах ведает. Но
конфликт был пригашен. Этим, видно, и объяснялось, что на счет рузаевского
фонда "Ичкерия" из Турции поступило всего шестьсот тысяч долларов, хотя
Рузаев рассчитывал как минимум на два миллиона. Рузаев был в бешенстве. Но
кого винить? Он действительно не знал, от кого время от времени на счет его
фонда поступают деньги. Связи эти образовались еще при Джохаре Дудаеве.
Дудаев знал, но не счел нужным сказать об этом своему ближайшему помощнику.
Или не успел. Попытка послать своего человека в Стамбул ни к чему не
привела, в банке "Босфор" отказались предоставить хоть какую-нибудь
информацию. А способов заставить банк сделать это не было никаких.
И вот теперь этот план.
Азиз даже поежился, как от озноба, в своем темном дорогом костюме, хотя
Нью-Йорк был залит теплым апрельским солнцем.
А ведь может получиться. Может! Ядерный шантаж такого масштаба -- не
шутка. Европа не устоит перед ним и заставит Россию признать независимость
Ичкерии. Они от Чернобыля-то еще не совсем опомнились. Шок в генах. Насчет
ста шестидесяти миллиардов долларов контрибуции -- это, конечно, очень
большой вопрос. Но независимой Ичкерии поможет весь мусульманский мир.
Такого никогда не было? Да, не было. Поэтому и может получиться.
А если нет? Тогда плохо дело. Если попытка захвата Северной АЭС
сорвется и станет известно об участии в ней Рузаева -- это конец. Масхадов
вынужден будет выдать России Султана вместе со всем его штабом. И с ним,
Азизом. О том, что после этого будет, думать не было смысла. После этого не
будет уже ничего.
Азиз вдруг остро пожалел, что отказался тогда от предложения отца.
Сидел бы сейчас в каком-нибудь уличном кафе на набережной Золотого Рога и в
ус не дул. Не послушал отца. Нарушил закон. Младшие должны следовать советам
старших. Мудрый закон. Законы Аллаха все мудрые. А кто их нарушает, тот
должен винить себя.
Но время не повернешь вспять.
Азиз поправил галстук, одернул пиджак и решительно двинулся к обширным,
дымчатого стекла дверям двадцатиэтажного, карликового по сравнению с
торчавшим рядом "Эмпайр Стейт Билдинг", административного здания, на котором
сверкала выгравированная на меди вывеска с надписью: "Интер-ойл".
Молодой человек, сидевший в припаркованном неподалеку сером "додже" и
со скукой листавший "Нью-Йорк геральд трибюн", наклонился к своему
нагрудному карману и негромко сказал:
-- Внимание. Входит.
IV
Едва за спиной Азиза неслышно сошлись створки стеклянных дверей,
управляемых фотоэлементом, как он понял, что попал в такое место, в каких
никогда до сих пор не бывал, хотя ему приходилось посещать и крупнейшие
банки, и очень богатые фирмы.
В просторном холле с тонированными стеклами, прохладном от
кондиционеров, не было на первый взгляд ничего особенного: пол из белых
мраморных плит, покрытых белым ковром, белые кожаные кресла вдоль стен,
много каких-то экзотических цветов в стилизованных под древние греческие
сосуды кадках, несколько картин в простенках. И даже непонятно было, откуда
это ощущение огромного, но знающего себе цену и потому не бьющего в глаза
богатства. И лишь присмотревшись, Азиз понял откуда. Цветы в кадках: это
были орхидеи. Да и кадки не подделка, а настоящие древние амфоры. Взглянув
на одну из картин в ближнем простенке, Азиз и вовсе растерялся: это был
Сальвадор Дали, эскиз к его знаменитой картине "Открытие Америки". Настоящий
Дали, никакая не копия и не подделка. Азиз любил этого странного
полусумасшедшего художника, берег его альбом с прекрасно изданными в Италии
иллюстрациями, но в подлинности эскиза его убедило не то, что он хорошо
помнил эту картину. В висевшем на стене эскизе была такая внутренняя
убедительность, какой никогда не может достичь даже самый талантливый
копиист или фальсификатор. И стоил этот эскиз не меньше полумиллиона
долларов.
Азиз не успел рассмотреть другие картины, потому что неизвестно откуда
возник охранник в серой униформе и преградил Азизу дорогу:
-- Мистер?
-- Мне нужно видеть шеф-менеджера компании "Интер-ойл".
-- Вы договаривались о встрече?
-- Нет. Я только что прилетел из Москвы.
-- Подождите секунду.
Он отошел к стойке секьюрити, что-то сказал в интерком или в микрофон
селектора. И почти тотчас откуда-то из глубины холла появился молодой
белобрысый клерк в странно немодных очках в круглой металлической оправе:
-- Чем я могу вам помочь?
-- Мое имя Азиз Садыков. Я прилетел из Чечни, из Грозного. Мне нужно
встретиться с мистером Тернером. Мистер Джон Форстер Тернер, -- повторил
Азиз, чувствуя себя почему-то неуютно под взглядом этого третьестепенного,
судя по всему, служащего. Он взглянул на лацкан его пиджака, где должна была
висеть его визитная карточка, "бэджи", с указанием имени и должности, но
ничего не обнаружил.
-- Такой человек не работает в компании "Интер-ойл", -- проговорил
белобрысый клерк. -- Во всяком случае, я о нем ничего не знаю.
-- Тогда спросите у того, кто знает, -- посоветовал Азиз, которого уже
начала раздражать затянувшаяся процедура. -- Пусть ему передадут, что я
прилетел по делу, связанному с Каспийским трубопроводным консорциумом. И что
меня прислал человек по имени Пилигрим, -- добавил он, хотя, возможно, этого
и не следовало говорить мелкому клерку.
Азиз ожидал, что тот пойдет советоваться с начальством, но клерк лишь
пристально взглянул на незнакомца и спросил:
-- Вы можете доказать, что вас прислал человек по имени Пилигрим?
Азиз помедлил с ответом. Что-то здесь было не то. Война обострила в
Азизе присущее всем горцам чувство опасности. И хотя последние годы довольно
спокойной жизни притупили его, сейчас оно остро дало о себе знать.
Почему этот клерк вышел из дальних помещений холла, а не спустился на
лифте с какого-либо из верхних этажей, где, как по опыту знал Азиз, всегда
располагаются секретариаты руководителей фирм? Почему он появился так
быстро? И главное: почему он не удивился, услышав имя Пилигрим?
-- Я думаю, мистер Садыков, вам лучше ответить, -- бесстрастно
проговорил клерк.
Еще немного поколебавшись, Азиз решил последовать этому совету,
звучавшему как приказ. Он явно ошибся, приняв этого белобрысого очкарика за
мелкого клерка. Он был кем-то другим. Кем? Какая разница? Азизу нужно
встретиться с Тернером, а как это произойдет -- не имеет значения. И он
ответил:
-- Передайте мистеру Тернеру фразу: "Майами, 12 мая 1982 года, 4.30
утра". Он поймет.
-- Я попытаюсь связаться с мистером Тернером, -- кивнул белобрысый. --
А вы пока подождите. Советую посмотреть картины. Это подлинный Дали. Там --
Ренуар и Дега. Тоже подлинники. В корпорации "Интер-ойл" умеют ценить
настоящее искусство. Любое искусство, -- для чего-то добавил он и отошел к
конторке секьюрити, где, очевидно, был оборудован центр связи.
Минут через пять клерк вернулся и жестом показал на выход:
-- Пойдемте.
Вместе с ними на улицу вышел и охранник, встретивший Азиза. Едва за их
спинами сомкнулись стеклянные плоскости дверей, как у подъезда мягко
затормозил длинный белый "кадиллак"-лимузин с тонированными стеклами.
Охранник молча открыл перед Азизом и клерком заднюю дверцу, а сам сел рядом
с водителем. "Кадиллак" тотчас тронулся. Клерк нажал кнопку на передней
панели. Выплыла стеклянная полупрозрачная перегородка, отделившая салон от
водителя. Другой кнопкой и каким-то регулятором спутник Азиза затемнил
боковые стекла так, что сквозь них невозможно было ничего рассмотреть.
Нажатие следующей кнопки открыло встроенный в передние кресла освещенный
изнутри бар с богатым выбором напитков.